Текст книги "Чингисхан. Пенталогия (ЛП)"

Автор книги: Конн Иггульден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 70 (всего у книги 133 страниц)

Арслан улыбнулся, вспомнив тангутского купца и то, как купец смеялся ему в лицо. Убить Чингиса всегда было не так-то просто.

– Я хочу услышать обо всем. Я позову Джелме разделить с нами трапезу, – сказал Чингис.

Услышав имя сына, Арслан просветлел.

– Я хотел бы повидаться с ним, – ответил он. – И я еще не видел внуков.

Чингис слегка вздрогнул. Жена Толуя родила второго ребенка через несколько месяцев после того, как появился на свет первенец Чагатая. Чингис уже трижды стал дедушкой, хотя кое-что в нем самом вовсе не было радо этой его новой роли.

– Мои сыновья стали отцами, – сказал он. – Дажевдоме младшего Толуя двое мальцов.

Арслан улыбнулся, понимая Чингиса даже лучше, чем тот думал.

– Род должен продолжаться, мой дорогой друг. Однажды они тоже станут ханами. Как Толуй назвал своих?

Чингис покачал головой, дивясь отцовскому интересу Арслана.

– Первому я дал имя Мунке. Второго Толуй назвал Хубилаем. У мальчишек мои глаза.

Чингис с каким-то необычным чувством гордости показывал Самарканд его будущему правителю. Система водоснабжения и рынки с их сложной схемой поставок товара через перекупщиков со всех концов света восхитили Арслана. К тому времени Чингис уже обнаружил золотоносные прииски, служившие источником богатства хорезмшахов. Стражников, охранявших прииски, перебили, а сами рудники разграбили задолго до того, как хан осознал их значение, но он нашел новых рабочих, и самые светлые головы из числа его молодых воинов теперь изучали процесс добычи ценных металлов из-под земли. Именно в этом, по мнению хана, и заключалось прежде всего преимущество завоеванного города. В сравнении с нехитрым хозяйством, что монголы вели в степях, золотодобыча обеспечивала существование большему числу людей. Затем этих людей можно было использовать для постройки новых, возможно, даже более значительных сооружений.

– Ты должен увидеть рудник, – говорил Арслану Чингис. – Они прорыли шахту в земле, как сурки, и построили огромные кузницы, чтобы отделять золото и серебро от песка и камней. Больше тысячи человек копают землю, и еще полтысячи измельчают каменные глыбы в порошок. Рудник похож на муравьиное гнездо, но оттуда выходит металл, за счет которого живет город. На этом основано все остальное. Иногда я думаю, что уже почти понимаю, откуда у них взялись деньги. Это такая вещь, построенная на лжи и обещаниях, но они работают, каким-то образом они действуют.

Арслан кивал, предпочитая разглядывать Чингиса, вместо того чтобы внимательно слушать о том, что было ему безразлично. Он ответил на зов Чингиса, потому что знал, что хан не призвал бы его без достаточных на то оснований. Арслану еще предстояло понять, почему города так внезапно начали привлекать его друга. Два дня Чингис водил старого воина по Самарканду, много говорил, но тот заметил внутреннее напряжение хана.

Для жены Арслана выделили покои во дворце. Женщина была совершенно поражена огромными ванными, и, кроме того, Чингис прислал ей китайских рабынь. Арслан с интересом заметил, что жены самого хана продолжали жить в своих юртах за пределами города.

На третий день около полудня Чингис остановился возле одного из городских рынков, присев вместе с Арсланом на старую скамью. Возле прилавков суетился народ, торговцы нервничали в присутствии монголов. Однако хан и его друг чувствовали себя непринужденно, отмахиваясь от тех, кто предлагал им фрукты, соленый хлеб или мясо.

– Самарканд – удивительный город, Чингис, – начал Арслан. – Но раньше тебя не интересовали города. Я заметил, как ты смотришь на улус всякий раз, когда мы поднимаемся на стены. Кажется, ты не задержишься здесь надолго. Скажи, почему же тогда я должен остаться?

Чингис спрятал улыбку. С течением лет старый воин не утратил своей проницательности.

– Некоторое время назад я думал, что завоевываю города для моего народа, Арслан. Что это наше будущее. – Чингис покачал головой. – Но это не так. Во всяком случае, не для меня. Да, это место не лишено красоты. Возможно, Самарканд – самое очаровательное крысиное гнездышко, какое я видел. Мне казалось, что если только я пойму, как тут все устроено, то смогу править из города и провести остаток дней на покое, пока мои сыновья и внуки завоевывают новые земли. – Чингис вздрогнул, словно дуновение холодного ветерка коснулось его кожи. – Я не смогу. Если ты такого же мнения, то можешь вернуться в степи. Ты получишь мое благословение. А я разрушу Самарканд и отправлюсь дальше.

Арслан огляделся вокруг. Ему не нравилось находиться среди шумной толпы. Люди были повсюду. Их близость казалась враждебной человеку, который большую часть своей жизни провел на просторных равнинах вместе с сыном или только с женой. Арслан полагал, что Самарканд не годится для воина, но это вполне подходящее место для старика. Он не сомневался, что его жена думает так же. Арслан не был уверен в том, что когда-нибудь сможет привыкнуть к этому месту, но чувствовал, что Чингис пытается чего-то достигнуть, и старался его понять.

– Когда– то ты думал только о том, чтобы разрушать города, – наконец произнес Арслан.

– Тогда я был моложе, – ответил Чингис. – Я считал, что мужчина может потратить лучшие годы на войну с врагами и потом умереть, познав и страх, и любовь. – Хан усмехнулся. – Я и сейчас так считаю, но, когда я уйду, города возродятся и забудут обо мне.

Слова великого хана, которого Арслан знал еще ребенком, удивили его.

– Что все это значит? – недоверчиво спросил он. – Ты, должно быть, наслушался Тэмуге. Это он все время болтает о необходимости каких-то хроник для истории.

Чингис рассек воздух взмахом руки, недовольный ходом их беседы.

– Нет, я говорю это от себя. Я воевал всю свою жизнь и буду воевать снова, пока не состарюсь и не одряхлею. Тогда мои сыновья будут править огромными землями, и их сыновья после них. Мы вместе шли этим путем, Арслан, когда Илак правил Волками, а у меня не было ничего, и только ненависть поддерживала мои силы. – Хан видел недопонимание Арслана, а потому, старательно подбирая слова, чтобы озвучить свои пока еще смутные мысли, продолжил: – Жителям этого города не надо охотиться, чтобы прокормить себя, Арслан. Они живут дольше нас, и жизнь у них легче, чем наша, это правда, но в ней самой нет ничего дурного.

Арслан фыркнул, перебив хана. Он как будто забыл, с кем говорит. Уже давно никто, даже ближайшие родственники, не смели прерывать речь Чингиса.

– Пока не приходим мы, чтобы убивать их правителей и шахов и разрушать стены, – заявил Арслан. – Ты же сам показал слабость городов, а теперь готов их защищать? Может, поставишь себе статую вроде тех, что красуются у городских стен? Тогда каждый прохожий сможет посмотреть на каменное лицо и сказать: «Вот таким был Чингис». Ты этого хочешь?

Пока Арслан говорил, хан сидел очень спокойно, молча барабаня пальцами правой руки по деревянной скамье. Старый воин ощущал исходившую от Чингиса опасность, но никого не боялся и никому не позволял себя запугать.

– Все люди смертны, Чингис. Все. Задумайся об этом хотя бы на миг. Никто из нас не помнит больше двух поколений своих предков. – Арслан поднял руку, едва Чингис раскрыл рот, чтобы ему возразить. – О да, я знаю, мы вспоминаем у костра имена великих ханов, и у китайцев есть библиотеки, где хранятся записи за тысячи лет. И что с того? Думаешь, покойникам легче оттого, что кто-то произносит вслух их имена? Им все равно, Чингис. Их больше нет. Единственное, что имеет значение, это то, что они делали при жизни.

Во время речи Арслана Чингис медленно кивал. Это нравилось ему больше, чем если бы тот снова принялся давать советы. Чингис на время заблудился в своих мечтаниях о городах. Своей речью Арслан будто вылил ушат холодной воды на его грезы, но хану это было приятно. Слушая голос старого друга, Чингис снова чувствовал себя молодым, когда все в жизни кажется проще.

– Когда ты боишься и ничего не делаешь, тогда это имеет значение, – продолжал Арслан. – Мужчины погибают, если считают себя трусами. Важно, как ты воспитываешь сыновей и дочерей. Жена, которая согревает тебя по ночам. Радость, которую ты получаешь от жизни, удовольствие от крепкого питья, беседа с друзьями – все это имеет значение. Но когда ты становишься прахом, другие идут без тебя. Оставь все как есть, Чингис, и обрети покой.

Чингис улыбался дерзкому тону.

– Я так понимаю, мой старый приятель, что править Самаркандом от моего имени ты не будешь.

– Отчего же, – покачал головой Арслан, – я приму твое предложение, но не для того, чтобы остаться в памяти. Я приму его потому, что эти старые кости устали спать на жесткой земле. Моей жене нравится тут, и я хочу, чтобы она была счастлива. Это веские причины, Чингис. Мужу всегда стоит позаботиться о том, чтобы угодить жене.

– Не пойму, в какую игру ты играешь, – ухмыльнулся Чингис.

– Ни в какую, Чингис, я уже слишком стар для игр. Я уже слишком стар даже для своей жены, но это сегодня не важно.

Хан похлопал его по плечу и поднялся. Он хотел было помочь Арслану встать со скамьи и уже протянул руку, но убрал ее в тот самый момент, когда старый воин был готов принять помощь.

– Я оставлю тебе пять тысяч воинов. Можешь сровнять полгорода с землей, чтобы построить казармы. Только не позволяй людям расслабляться.

При этой мысли Арслан скривил отвратительную гримасу, и Чингис улыбнулся.

Чингис скакал через торговые ряды, направляясь к главным воротам Самарканда. Одной мысли о новом походе вместе с племенами и туменами было достаточно, чтобы отбросить прочь давящее чувство, которое угнетало хана внутри городских стен. Зима снова пришла в земли хорезмшахов, хотя еще выпадали и теплые дни. Ведя коня по мощеной дороге, Чингис случайно сорвал болячку с руки. Как здорово будет снова помчаться по тучной траве. Восемь туменов ожидали его за городом, выстроенные в боевом порядке на полях вокруг Самарканда. Мальчики, достигшие четырнадцати лет, встали в строй, заменив тех, кто выбыл, и Чингис нашел пять тысяч добрых воинов для Арслана.

Позади туменов юрты уже уложили на телеги, и люди снова были готовы отправиться в путь. Хотя хан еще не знал сам, куда поведет их. Это не имело значения. Приближаясь к воротам под лучами зимнего солнца, Чингис вспоминал старый принцип кочевников. От других их отличало то, что выживание требовало от них постоянного движения. Жизнь племен шла своим чередом, стояли ли они лагерем на солнечном берегу реки, или осаждали вражеский город, или пережидали суровую зиму. Чингис упустил это из виду, пока жил в Самарканде, но Арслан помог ему привести мысли в порядок.

Толпы горожан пятились назад от того, кто мог забрать жизнь у любого из них. Но Чингис едва ли замечал их лица. Подъезжая к воротам, он смотрел сквозь их просвет на ряды своих воинов.

Совершенно неожиданно лошадь дернулась, и Чингиса резко тряхнуло вперед. Он едва успел заметить, как из толпы выскочил человек и схватил кожаные ремни, прикрепленные к удилам. Одним сильным рывком он развернул морду коня и остановил его. Телохранители хана тотчас обнажили клинки и раскрыли рты, чтобы предупредить его, но Чингис слишком медленно поворачивал голову и не видел, как второй нападавший – безбородый юнец, – пронзительно крича, подскочил к нему с другой стороны. В руках юноши блеснул нож, который он попытался просунуть под доспехи хана.

Чингис инстинктивно ударил со всей силы юношу по лицу. Поскольку хан был в полном снаряжении, его руку закрывали пластины кованого железа, и металл распорол молодому человеку щеку, сбив его с ног. Когда Чингис вынул меч, толпа вокруг него бесновалась. Он увидел ножи, зажатые в кулаках, и ударил того, кто держал его лошадь, всадив стальной клинок ему в грудь. Перед смертью человек, сраженный ханским мечом, схватился за ногу Чингиса и, неистово молотя ножом в другой руке, кромсал хану бедро. Чингис взревел от боли и новым ударом клинка почти снес голову напавшему на него. Вокруг слышались крики бунтовщиков, но стражи хана уже были рядом. Они не выискивали нападавших в толпе, им это было не важно. Монголы ринулись на толпу и рубили без разбора мужчин и женщин, и вскоре землю покрыли окровавленные трупы.

Пока Чингис отдувался в седле, юнец с порванной щекой пришел в себя и снова бросился к нему. Монгольский клинок достал юношу со спины, и монгол, нанесший смертельный удар, отправил ногой бездыханное тело к лежащим на земле трупам. Рыночная площадь к тому времени опустела, и только с соседних улиц доносилось эхо криков и топота конских копыт. Чингис ощупал раны. Когда-то с ним бывало и хуже. Он кивнул своим стражам. Чингис знал: они боятся его гнева, потому что допустили нападение на хана. Фактически он уже принял решение. За их оплошность он всех хотел видеть на виселице, но не решился объявить свою волю, пока воины стояли на расстоянии протянутого меча, готовые на убийство.

Чингис дождался Субудая и Хачиуна, подоспевших со своими всадниками. Бросив короткий взгляд в сторону своих телохранителей, хан провел рукой поперек горла, и огонек в их глазах тут же померк, телохранителей стащили с коней. Для этих воинов война закончилась навсегда, как только они расстались с оружием.

– Мне следовало этого ожидать, – сказал Чингис, пеняя сам на себя.

Возможно, городская жизнь притупила в нем бдительность. У человека, который сокрушает империи, враги найдутся всегда. Ему никогда не следовало расслабляться в городе, даже в таком, как Самарканд. Чингис бубнил под нос слова брани, осознав, что на протяжении всех этих месяцев его враги точно знали, где он находится. У жизни кочевников было одно преимущество: враги всегда должны потрудиться, чтобы отыскать тебя.

Хачиун спешился, чтобы осмотреть убитых. Воины из охраны хана зарубили почти сорок человек, но некоторые из них еще были живы и истекали кровью. Хачиун не горел желанием искать виновных и невиновных или кого-то жалеть. На его брата напали, и он уже готов был отдать приказ прикончить тех, кто еще подавал признаки жизни, но колебался, держа поднятой руку.

Двое молодых людей, сраженных во время первой атаки, лежали рядом друг с другом. Оба были одеты в платья, какие носят бедуины, чтобы защититься от песчаных бурь в пустыне. Из-под платья выглядывала голая грудь, и Хачиун заметил, что у обоих под горлом имеются одинаковые надписи. Тогда он разорвал одежду на их телах и велел своему воину проделать то же самое с одеждой на остальных трупах. Хачиун нашел еще шестерых мужчин с тем же особым знаком. Все они были мертвы.

Хачиун подозвал молодого бедуина, что стоял рядом с Субудаем.

– Эй, что это означает?

Крепко сжав губы, Юсуф аль-Хани покачал головой.

– Я никогда не видел такого, – ответил он.

Чингис строго посмотрел на бедуина. Тот явно что-то скрывал.

– Написано на твоем языке, – сказал хан. – Читай.

Юсуф наклонился ближе, делая вид, что читает надпись на трупе. Бедуину не удалось скрыть своего волнения, и Хачиун заметил дрожь в его руках.

– Повелитель, это слово означает «просветленность». Это все, что я знаю.

Чингис кивнул, как будто принимая ответ. Поскольку Юсуф не стал осматривать надписи на других трупах, хан спустился с коня и открыл рот, надсадно крякнув, как только вес его тела надавил на больную ногу.

– Взять его, – скомандовал хан.

Юсуф не успел шевельнуться, а меч Субудая уже прижался острым лезвием к его глотке.

– Ты знал, что остальные надписи будут такими же, мальчик, – сказал Чингис. – Говори, кто может носить такой знак на груди. Говори – и останешься жить.

Даже под угрозой для жизни Юсуф стрелял глазами по опустевшему рынку, пытаясь найти кого-то, кто мог бы увидеть его. Бедуин никого не нашел, но был уверен, что там кто-то есть. Юсуф боялся, что его слова дойдут до тех, кто приказал совершить убийство.

– Вы покинете этот город, повелитель? – спросил Юсуф немного сдавленным голосом. Меч Субудая мешал ему говорить.

Чингис вскинул брови, поражаясь смелости бедуина. Или его безрассудству. А может быть, его страху, хотя кого еще можно было бояться сильнее приставленного к горлу клинка, Чингис не знал.

– Да, мальчик. Сегодня я уезжаю. Теперь говори.

Юсуф сухо сглотнул.

– Ассасины носят такой знак, то есть это слово, повелитель. Я правда больше ничего не знаю.

Чингис медленно кивнул.

– Тогда их легко будет найти. Убери меч, Субудай. Этот мальчик нам еще понадобится.

– До сих пор он был мне очень полезен, великий хан, – ответил Субудай. – Если позволишь, я пошлю гонца к Арслану с этим известием. Он проверит всех своих слуг, а может быть, и весь город.

Высказав мысль, Субудай развернулся к Юсуфу и, не давая тому опомниться, содрал с него одежду. Кожа оказалась чистой. Поглядывая исподлобья на полководца, Юсуф надел платье и привел себя в порядок.

– Толковая мысль, – ответил Чингис.

Он посмотрел по сторонам, взглянув напоследок на лежащие вокруг мертвые тела, уже начавшие привлекать мух. Самарканд больше не интересовал его.

– Вешай этих олухов из моей охраны, Субудай, и догоняй меня. Сегодня они оплошали.

Невзирая на боль в бедре, Чингис вскочил в седло и помчался к своему войску.

Глава 28

Покачивание ханской юрты, установленной на движущейся повозке, рождало у Юсуфа аль-Ха-ни странное ощущение. Юному бедуину довелось увидеть множество необычных вещей с тех пор, как он предложил свои услуги монголам. В течение дня, пока монгольские отряды и семьи воинов медленно продвигались вперед, Юсуф находился в мучительном ожидании нового вызова к хану. Бедуин с интересом наблюдал за тем, как проверяли всех мусульман, отыскивая у них тайный знак. И Юсуф с удивлением отметил для себя, как много смуглолицых людей шло теперь вместе с монголами. За годы, проведенные в Хорезме, они набрали почти тысячу хорезмийцев, как молодых, так и стариков. Большинство из них служили в качестве переводчиков, хотя кое-кто помогал лечить раненых и больных, а некоторые присоединились к китайским мастерам и ремесленникам, состоящим на службе у хана. Чингиса как будто не волновало, что мусульмане время от времени бросали работу и расстилали молитвенные коврики, но объяснялось ли такое отношение хана его уважением исламских традиций или его безразличием, Юсуф точно не знал. Правда, сам он склонялся к последнему объяснению, судя по большому числу иноверцев в монгольской орде: буддистов, христиан-несторианцев, как и самих мусульман.

Прежде чем начался разговор с ханом, Юсуфу пришлось ждать, пока тот закончит с едой. Чингис даже позволил мясникам мусульманам резать коз и овец так, как им нравилось, и монголам было как будто все равно, как ели и жили их мусульманские подданные, пока последние повиновались. Юсуф не понимал человека, который сидел напротив него и бессмысленно ковырялся в зубах острой щепкой. Когда хан вызвал бедуина к себе, Субудай взял его за руку и велел делать все, что скажут.

Предостережение полководца едва ли требовалось Юсуфу. Чингис уничтожал его народ десятками тысяч. Хотя и шах делал то же самое во время войн и гонений. Юсуф принимал вещи такими, какие они есть. Пока он был жив, ему не было никакой разницы, одержит ли хан победу или достанется падальщикам.

Чингис отставил блюдо в сторону, но длинный нож остался лежать у него на коленях. Грозное предостережение произвело должный эффект на наблюдавшего за трапезой юношу.

– На рынке мне показалось, что ты напуган, – начал Чингис. – Неужели эти ассасины имеют такое влияние?

Юсуф вобрал побольше воздуха в грудь. Бедуину не хотелось даже говорить о них. Не будь он под защитой туменов, то уже давно был бы мертв.

– Говорят, что они могут достать человека где угодно, повелитель. Они отплачивают лютой местью за предательство, убивая родственников и друзей тех, кто не повинуется им. Они вырезают целые деревни.

– Я делал то же самое, – чуть заметно улыбнулся Чингис. – Страх держит людей в оковах, иначе они дрались бы до смерти. Расскажи мне о них.

– Я не знаю, откуда они приходят, – тут же ответил Юсуф. – Этого никто не знает.

– Кто-то должен знать, – вмешался Чингис, оценивая бедуина холодным взглядом. – Или они не берут плату за смерть?

– Берут, повелитель, – нервно закивал Юсуф. – Но они охраняют свои тайны, и мне об этом ничего не известно. Я только слышал легенды и слухи.

Чингис молчал, и бедуин поспешил вспомнить что-нибудь, что удовлетворило бы этого старого дьявола, играющего с ножом.

– Говорят, что ими правит Старец Горы, великий хан. Думаю, что это титул, а не имя, потому что так его называют уже несколько поколений. Они обучают юношей убивать, а потом отправляют их на задание в обмен на большие деньги и золото. Они не останавливаются до тех пор, пока не заберут жизнь у своей жертвы.

– Их остановили сегодня утром, – возразил Чингис.

Юсуф замялся с ответом.

– Будут другие, повелитель. Они не прекращают попытки, пока не будет выполнен договор.

– Они все носят такой знак на теле? – спросил Чингис.

Он решил, что не мешало бы оградить свою семью от людей, отличающих себя таким способом. Но, к разочарованию хана, Юсуф покачал головой.

– Я считал, что все это только предание, повелитель, пока сегодня на рынке не увидел знака. Они грешат против бога, отмечая свои тела подобным образом. Я совершенно не ожидал этого увидеть. Думаю, не все будут носить такой знак, особенно теперь, когда вы знаете его. Придут молодые, чья кожа будет чиста.

– Такие, как ты, – тихо вымолвил хан.

Юсуф выдавил смех, хотя тот прозвучало фальшиво.

– Я был предан вам, господин. Спросите у Субудая и Джебе. – Бедуин при этом ударил себя в грудь. – Я предан только вам одному.

Чингис умильно фыркнул, услышав ложь. Что еще должен был сказать ему этот юноша, даже если бы он был ассасином? Мысль о том, что любой из подданных хану мусульман мог оказаться убийцей, внушала беспокойство. У Чингиса были жены и дети, так же как и у его братьев. Он мог защитить себя от армий, но не от врагов, приходящих под покровом ночи и готовых отдать свою жизнь в обмен на чужую.

Чингис вспомнил цзиньского наемника, посланного из Яньцзина, чтобы убить его. Счастливая случайность спасла его в ту ночь, но он был на волосок от смерти. Столько боли и страданий, сколько принес ему отравленный нож, Чингис не испытывал никогда. Даже от простого воспоминания об этом на лбу выступил пот. Глядя на молодого бедуина, Чингис подумал о том, чтобы держать его подальше от женщин и детей. Через своих людей хан мог бы выведать у него все, что захотел бы узнать.

Под недобрым взглядом Чингиса Юсуф чувствовал себя очень неловко, осознавая, что находится в большой опасности. Ему стоило неимоверных усилий, чтобы не выскочить в этот миг из юрты и не броситься к своей лошади. Он знал, что монголы способны догнать любое живое существо. Лишь это обстоятельство удержало его на месте. Когда повозка внезапно дрогнула, переезжая через рытвину на земле, бедуин едва не закричал.

– Я буду расспрашивать всех, повелитель. Обещаю. Если кто-нибудь, кто знает, как их найти, встретится мне на пути, я пришлю его к вам.

Мысленно он был готов пойти на все, лишь бы это помогло сохранить ему жизнь. В сущности, судьба ассасинов не заботила его; уничтожат их орден монголы или нет, ему было все равно. Главное, чтобы Юсуф аль-Хани уцелел во время расправы. В конце концов, исмаилиты были шиитской сектой, даже не настоящими мусульманами. Бедуин не имел перед ними никаких обязательств.

Чингис хмыкнул, играя ножом в руках.

– Вот и хорошо, Юсуф. Расспрашивай народ и докладывай мне обо всем, что услышишь. А я буду искать по-другому.

Юноша услышал в словах хана приказ удалиться и быстро исчез. Оказавшись наедине, Чингис выругался. В порыве злости он метнул нож в центральный столб юрты, лезвие вошло в дерево и осталось там, раскачиваясь из стороны в сторону. Думы Чингиса были печальными. Он мог разрушить города. Мог сокрушить армии и государства. Но одна только мысль о безумном убийце, крадущемся к нему среди ночи, приводила в бешенство. Как защитить семью от таких людей? Как уберечь от них Угэдэя, законного наследника? Был только один способ. Чингис протянул руку и выдернул нож. Нужно найти их и выжечь каленым железом, где бы они ни скрывались. Если они передвигаются с места на место, как и его народ, он найдет их. Если у них есть дом, он разрушит его. Завоевание городов могло пока подождать.

Чингис послал за своими военачальниками, и они собрались в его юрте перед заходом солнца.

– Вот что я решил, – сказал им Чингис. – Я останусь с одним туменом защищать семьи. Если придут за мной сюда, я буду готов встретить их. Вы пойдете во все концы. Разузнайте мне все про этих ассасинов и возвращайтесь назад. Богачи могут нанять их, так что громите богатые города, чтобы добраться до этих людей. В плен никого не брать, кроме тех, кто скажет, как их найти. Я хочу знать, где они прячутся.

– Весть о хорошем вознаграждении опередит даже наших коней, великий хан, – ответил Субудай. – У нас горы золота, и оно может нам в этом пригодиться. Если позволишь, великий хан, я буду обещать большую награду любому, кто сообщит нам о логове ассасинов. У нас хватит средств даже для того, чтобы соблазнить князей.

Одобряя предложение Субудая, Чингис подал знак рукой.

– Можете предложить городам мир в обмен на нужные сведения, если захотите. Меня не волнует, как вы добудете их, но вы должны это сделать во что бы то ни стало. И заберите отсюда всех мусульман. Я не хочу, чтобы они находились рядом с нашими семьями до тех пор, пока мы не устраним эту новую угрозу. Сейчас для нас нет ничего важнее. Шах мертв, Субудай. Кроме ассасинов, нам больше никто не угрожает.

Джелал ад-Дин чувствовал возбуждение толпы, словно держал в своей руке сердца собравшихся перед ним людей. Они внимали его словам, и новое ощущение опьяняло принца. В войске отца он имел дело с воинами, привыкшими к подчинению. Прежде ему никогда не приходилось вербовать их или склонять на свою сторону. Он понял, что способен на это, что наделен даром убеждения, и новое открытие не только приятно удивило его, но и обрадовало его братьев.

Принц начал с посещения мечетей в афганских городках, небольших местечках, в которых едва набиралось до нескольких сотен верующих. Он общался с местными имамами и упивался ужасом в их глазах, когда рассказывал им о злодействах монголов. Тогда он понял, что может воздействовать на людей, и его рассказы становились раз от раза страшнее.

Побывав в первой деревне, принц увел оттуда сорок крепких мужчин из племени патхан. До его появления в этих краях никто и не ведал о том, что неверные вторглись в земли мусульман и убили хорезмшаха. На первых порах праведный гнев людей удивлял Джелал ад-Дина, пока не отозвался раскатистым эхом в каждом селении, в каждом городе, которые принц посещал. Число преданных заступников веры росло, и уже более двух тысяч храбрецов сидели на пыльной земле в ожидании богом данного им вождя, которому они принесли клятву верности.

– Я видел собственными глазами, – говорил принц, – как монголы разрушали мечеть. Святые праведники пытались с голыми руками остановить их, но монголы убили их, а мертвые тела бросили гнить на земле.

В толпе, самой многочисленной с тех пор, как принц прибыл на юг, послышался гневный ропот. Среди собравшихся людей преобладала молодежь, и было много совсем еще юношей, чью голову пока не украсил тюрбан зрелых мужчин. Джелал ад-Дин видел, что его слова в первую очередь пронимали именно молодых, но затем они приводили с окрестных гор опытных воинов, чтобы те послушали его речи. Был бы отец жив, думал Джелал ад-Дин, то, наверное, попытался бы делать то же самое, что и он. Однако принц понял, что смерть шаха оказалась очень удобным поводом, чтобы побудить мужчин взяться за оружие. Он красноречиво и страстно говорил людям о чужеземцах, которые хулили веру и оскверняли святые места. И люди упивались его речами. Джелал ад-Дин поднял руку, чтобы утихомирить толпу, и она подчинилась ему и замолчала, устремив к нему тысячи глаз, полных пристального внимания. Он владел ею.

– Я видел, как их воины убивали наших женщин и детей. Женщин, чьи лица прятала паранджа, раздевали и оскверняли прилюдно. В Бухаре они убили имама прямо на ступенях у входа в голубую мечеть. Потом молодые монголы помочились на его тело. Я вырвал бы свои глаза за то, что они видели, если б они не были мне нужны для праведной мести!

Толпа загудела, переполненная гневом и возмущением, и многие вскочили с мест. Воины подняли сабли и стали размахивать ими в воздухе, выкрикивая призывы к священной войне. Посмотрев на братьев, Джелал ад-Дин едва не раскрыл рот от удивления: братья тоже поднялись на ноги и кричали вместе со всеми. Принц не ожидал, что его речь произведет на них такое впечатление. Они тоже обнажили клинки, глаза сверкали ненавистью к врагам. Братья видели то же самое, что видел он, но жара, удушливый воздух,

нужда

разгорячили им кровь. Даже Тамар начал подпевать воинам ислама, растягивая слова пророка. Сердце Джелал ад-Дина ликовало от безумства толпы. Испытывал ли такое его отец? Принцу казалось, будто он балансирует саблей. Выскользни она из руки – и он потеряет все, но сила веры этих людей могла обратить в реальность его мечты. Его слово разносилось из уст в уста по окрестным областям, и люди начали приходить к нему. Принц взывал к священной войне против монгольских захватчиков, и его речи и обещания зажгли всю страну. В мечетях, где Джелал ад-Дин никогда не бывал, имамы объявляли его воином Аллаха. Теперь оставалось лишь поддерживать этот огонь, чтобы повернуть его разрушительное пламя на север.

Джелал ад-Дин улыбнулся толпе, собравшейся перед ним в тот вечер. Принц знал, что эти люди пойдут за ним от города к городу. Он войдет в Кабул как духовный лидер своей армии, и город наверняка удвоит ее ряды. Возможно, рука Господа вела его, принц не знал. Он был только бренным сосудом в руках Аллаха, но как еще мог бы Господь творить дела свои, если не через людей? И возможно, принц стал орудием его возмездия. Аллах и впрямь был вместилищем добродетели, раз дал ему второй шанс.

Монгольские тумены разлетелись, подобно стаям саранчи, во все концы, нападая на всякое место, населенное людьми. Весть о том, что они разыскивают ассасинов, разошлась быстро, а слухи о громадном вознаграждении взамен сведений, казалось, имели крылья. На десятый день поисков Джебе нашел человека, который говорил, будто знает те горы, где укрываются ассасины. Джелме нашел еще двоих, заявлявших, что они поддерживают связи с семьей, служащей ассасинам в их крепости. В обоих случаях разрушение городов было приостановлено, но потом к монгольским военачальникам приходили другие, предлагая услуги в отчаянной надежде спасти свою жизнь. Дважды монгольские разведчики прочесывали горы, но возвращались ни с чем, не найдя и следа крепости ассасинов. Те, кто направлял монголов по ложному пути, были или глупцами, или лгунами, но все они были убиты, а тумены двигались дальше.