Текст книги "Чингисхан. Пенталогия (ЛП)"

Тело Гуюка сожгли на ритуальном костре за Каракорумом, и траур закончился. Тело загнивало даже в холодном подвале, и от костра сильно пахло ароматическими маслами. Мункэ наблюдал, как пламя уничтожает его предшественника. Каждый второй из присутствующих был пьян. Дух хана нужно проводить в мир иной – других предлогов не потребовалось. Пьяные тысячами брели к погребальному костру, брызгали архи с кончиков пальцев или попросту выплевывали в огонь. Кое-кто подбирался слишком близко и с криками отбегал: одежда занималась, и ее приходилось тушить. Во тьме мелькали тысячи мотыльков и кусачих насекомых, ярким светом привлеченных из города и поселений. Мошки гибли миллионами, летя на пламя и черным облаком нависая над костром. Мункэ вспомнил девушек, слуг и воинов, похороненных вместе с Гуюком. «С ним горят одни мошки», – подумал он и улыбнулся.

Когда огромный костер превратился в сияющую гору выше человеческого роста, Мункэ послал за братьями. По его приказу Хубилай, Хулагу и Арик-бокэ вместе с ним отправились в притихший город, оставив народ пировать. После такой ночи на свет появятся дети, в пьяных ссорах погибнут мужчины и женщины, но ведь жизнь и смерть соединены навеки. Все правильно, так и должно быть.

Братья шли по городу, казавшемуся пустым. Мункэ и Хубилай, такие разные внутренне и внешне, непроизвольно держались впереди. Хулагу, не отстававший от старших братьев, такой же коренастый и широколобый, как Мункэ. Арик-бокэ – самый низкорослый, с бегающим взглядом и старым уродливым рубцом через все лицо. Часть рубца была багровой, часть – желтой, как мозоль. Несчастный случай оставил его без переносицы, поэтому дышал Ариг шумно, через рот. Любой признал бы в четверке братьев, хотя непонимания между ними было больше, чем дружбы. Они молчали, ожидая, когда Мункэ поделится с ними планами.

Хубилай переживал больше других. Только он не отрекся от цзиньской культуры – ни в прическе, ни в тонкой шелковой одежде. Получился маленький бунт, но Мункэ пока мер не принимал.

Дворец охраняли ночные стражи: в свете ламп и тишине несли они свою службу. Кешиктены стояли по стойке «смирно», а завидев орлока, вообще уподобились статуям. Мункэ их словно не замечал, погрузившись в раздумья. Через внешний двор он буквально пронесся; Арик-бокэ едва поспевал за братьями, спешащими через внутренние дворы к залу для приемов.

Двери из полированной меди тоже караулили кешиктены. На сверкающих рамах ни зеленого пятнышка, сильно пахло воском. Мункэ еще не стал ханом, но в городе его приказы считались законами и выполнялись неукоснительно.

Со скрытым раздражением Хубилай наблюдал, как брат входит в зал, убирает салфетку с кувшина, наливает в чашу вино и выпивает его быстрыми глотками. Сидеть стало негде. Зал опустел – остался лишь длинный стол, заваленный картами и свитками, перевязанными разноцветными нитками. Сверкающий трон Гуюка и Угэдэя исчез – наверняка пылился где-нибудь в ожидании нового века.

– Хотите вина? Пейте! – предложил Мункэ.

Хулагу и Арик-бокэ подошли к столу, а Хубилай все стоял у двери и ждал объяснений: зачем они здесь?

Объяснения не замедлили себя ждать.

– Весной я стану ханом, – заявил Мункэ. Он не торжествовал, просто констатировал факт. – Я – орлок войска и внук Чингисхана. Байдур возражать не будет, а Бату написал, что поддерживает меня.

Хубилай переступил с ноги на ногу, и Мункэ остановился. Волею Угэдэя двум самым влиятельным царевичам достались далекие земли. Они против не выступят. Простоватый Мункэ вознесся над всеми ними. Он принимал это как должное; впрочем, если честно, никого другого тумены и не приняли бы.

– Да, брат, быть тебе ханом, – проговорил Хубилай, соглашаясь с мнением Мункэ. – Наш отец гордился бы сыном, который вознесся так высоко.

Орлок пристально на него взглянул: не смеется ли Хубилай? Насмешки не почувствовал – и хмыкнул, радуясь своему превосходству.

– Ничего, я и вас пристрою, – пообещал он братьям. Хубилай отметил, что обращается он к Хулагу и Арик-бокэ, но все равно кивнул. – Мы вознесемся вместе, как и хотелось бы отцу. Сегодня мы обсудим будущее нашей семьи.

Хубилаю не верилось, что будет именно обсуждение. Мункэ уже вжился в роль властителя и теперь поучал их не как старший брат, а как отец детей. Он похлопал Хулагу по плечу, и Хубилай подивился, как они похожи. Мункэ был чуть шире в плечах, но глаза у Хулагу такие же холодные.

– Походы начнем, не дожидаясь весны, – объявил орлок. – Мир слишком долго ждал, пока падет слабый хан. Наши враги окрепли без руки у них на горле и ножа у сердца их близких. Пора напомнить, кто кому господин.

Хулагу осушил вторую чашу красного вина, причмокнул губами и одобрительно хмыкнул. Мункэ довольно взглянул на него, отметив в брате те же черты, что и Хубилай.

– Хулагу, я написал приказы, которыми назначаю тебя командующим войском Байдура на западе и выделяю еще три каракорумских тумена. Произвожу тебя в орлоки ста тысяч и даю в помощники трех лучших командиров – Байджу, Илугея и Китбуку.

Каково было удивление Хубилая, когда Хулагу опустился на колени и отвесил поклон.

– Спасибо, брат! – поблагодарил он, поднявшись. – Для меня это большая честь.

– Ты смерчем пронесешься по южным и западным землям, избрав исходной точкой Самарканд. Байдур моим приказам не воспротивится. Заверши труды нашего деда, Хулагу. Зайди дальше, чем ходил он. Хочу, чтобы ты создал себе новое ханство, полное богатств.

Мункэ вручил младшему брату свиток и проследил, как тот разворачивает карту тех земель, тщательно срисованную и размеченную кривыми и точками давно умершим персидским писцом. Хубилай восхищенно уставился на карту и невольно подошел ближе. Каракорумская библиотека полна сокровищ, которых он даже не видел…

– Великий город расположен вот здесь, на берегах реки Тигр. Так далеко не заходил сам Чингисхан. Этот город – центр религии, которую называют исламом. Языком ты, Хулагу, владеешь достаточно. Если покоришь его, превратишь в сердце своего нового ханства.

– Покорю, брат! – пообещал ошеломленный Хулагу.

Мункэ понял, что брат вне себя от счастья, и снова налил ему вина.

– Потомки Тулуя пришли к власти, – объявил он, глядя на Хубилая. – Мы не допустим, чтобы после нас положение изменилось. Дело деда продолжат наши потомки. Братья, это судьба. Наш отец отдал жизнь за спасение хана. Наша мать берегла этот город и родину, когда все попросту могло развалиться. – Глаза Мункэ сияли: он явно рисовал себе будущее. – И все было ради этого момента: четверо братьев в главной зале дворца. Будущее ждет нас, как нежная отроковица.

Хубилай молча наблюдал, как улыбаются Хулагу и Арик-бокэ, очарованные красивыми словами Мункэ. Стоять отдельно от братьев было неприятно, и он, наполнив свободную чашу вином, выпил. Младшие братья расступились, чтобы он дотянулся до кувшина, а Мункэ нахмурился. Хубилай потягивал вино, с досадой чувствуя, что Арик-бокэ трепещет от желания услышать, что уготовано ему; рубец на лице стал темно-розовым, чуть ли не красным.

В этот самый момент будущий хан сжал руку самого младшего из братьев.

– Арик, я говорил с нашей матерью и заручился ее согласием.

Хубилай пристально взглянул на Мункэ. Он искренне сомневался, что здоровье позволяет Сорхахтани вести серьезные разговоры. Тем временем старший брат продолжал, не подозревая о его скептицизме:

– Мы вместе решили, что семейные земли унаследуешь ты – все, кроме Каракорума, который останется собственностью великого хана. Мне этот грязный дворец не нужен, но, говорят, для народа он символ империи. Остальным от моего имени будешь править ты.

Арик-бокэ чуть вино не пролил – тоже бухнулся на колени и склонил голову в знак преданности. Когда младший брат поднялся, Мункэ обнял его за плечи и одарил любящим взглядом.

– Эти земли принадлежали нашему отцу, Арик, а прежде – Чингису. Заботься о них, пусть на них зеленеют поля и пасутся тучные стада.

– Позабочусь, брат, обещаю, – отозвался Арик-бокэ. Несколько слов Мункэ сделали его баснословным богачом. Теперь Арика ждали миллионные стада и табуны коней, не говоря о высоком положении. В одно мгновение ока старший брат наделил его властью.

– Подробности узнаете завтра, – продолжал Мункэ. – Приходите на заре, и услышите обо всех планах.

Он повернулся к Хубилаю, и младшие притихли, ощущая извечное противостояние между старшими. Мункэ словно сошел с картины, изображающей монгольского воина в расцвете лет. Высокий Хубилай в цзиньском платье казался полной его противоположностью.

– Хулагу, Арик, оставьте нас, – тихо попросил Мункэ. – Нам с Хубилаем нужно переговорить с глазу на глаз.

Младшие братья двинулись прочь, не взглянув на Хубилая. Их пружинящая походка говорила о резко возросших амбициях. Хубилай почти завидовал их уверенности и легкости, с которой она появилась.

Когда Хулагу с Арик-бокэ ушли, Мункэ наполнил чаши вином и вручил одну Хубилаю.

– А с тобой, брат, мне что делать?

– Похоже, ты все спланировал. Почему не скажешь?

– Хубилай, ты ведь из города почти не выезжал. Когда я участвовал в походе с Субэдэем, ты сидел здесь, забавляясь с книжками и перышками. Когда я брал Киев, ты учился одеваться, как цзиньская девушка, и мыться дважды в день. – Мункэ придвинулся к Хубилаю и скривился от тонкого запаха. – Человеку с твоими… вкусами подойдет должность в городской библиотеке.

Хубилай весь подобрался, понимая, что Мункэ нарочно его дразнит, но все равно почувствовал, что краснеет от оскорблений.

– Ничего постыдного в образовании нет, – процедил он. – Если ты станешь ханом, то я – счастливейшим из горожан.

Мункэ с глубокомысленным видом потягивал вино, хотя Хубилай подозревал, что решение брат принял задолго до этой встречи. Умом он не блистал, зато отличался терпением и аккуратностью. Зачастую эти качества не менее полезны.

– Я обещал отцу заботиться о семье. Вряд ли он хотел, чтобы я оставил тебя перебирать пыльные свитки заляпанными чернилами пальцами. – Хубилай не решался посмотреть на свои пальцы, хотя Мункэ не ошибся. – Он мечтал видеть сыновей воинами, а не цзиньскими писцами.

Обида не позволила Хубилаю промолчать.

– Мы еще детьми были, а Чингисхан велел своему окружению со всеми проблемами обращаться ко мне. Он говорил, что за любыми преградами я вижу истину. Сказать тебе, что нужно делать?

Мункэ медленно улыбнулся.

– Нет, Хубилай, это

я

скажу тебе, что делать. Хулагу уничтожит твердыни ислама. Арик-бокэ позаботится о родине. А у меня сотни других дел, даже вон в Корё есть. Каждый день встречаюсь с посланцами десятков мелких племен… Формально я уже хан, отец народа. Тебе же уготован другой путь, работа, которую не закончили Чингисхан и Угэдэй.

Хубилай нервно сглотнул, догадавшись, что к чему.

– Империя Сун, – пробормотал он.

– Да, империя Сун. Десятки городов, миллионы крестьян. Вот тебе миссия – заверши начатое Чингисом.

– И как я должен воплотить в жизнь твою великую мечту? – тихо спросил Хубилай, топя злость в глотке вина.

– Завоевание империи Цзинь Чингисхан начал с государства Си Ся. Мои советники нашли другие ворота – в Сун. Хочу, чтобы ты, Хубилай, повел армию к юго-западной границе, к провинции Юньнань. Большой город там только один, но сунцы способны собрать армию, равную моей. Впрочем, особых сложностей не предвидится, даже для тебя, не познавшего вкус битвы. – Мункэ улыбнулся, чтобы его снисходительное замечание получилось не таким едким. – Хочу, чтобы ты стал достойным внуком Чингисхана – монгольским завоевателем. И у меня есть возможность и желание изменить твою жизнь. Поклянись мне сегодня, и я сделаю тебя командующим туменами. Я сделаю тебя грозой империи Сун, чье имя они не решатся произносить вслух.

Хубилай допил вино и содрогнулся, руки его покрылись гусиной кожей. Опасения следовало высказать сейчас же, не то они покоя ему не дадут.

– Ждешь, что меня убьют, да, брат? Поэтому посылаешь на такого врага? Суть твоего плана в этом?

– Везде мерещатся игры и заговоры? – засмеялся Мункэ. – Братец, по-моему, ты переучился у Яо Шу. Порой замыслы просты, как им и должно быть. Вместе с тобой я потеряю ценные пушки и лучших военачальников. Зачем мне посылать на смерть Урянхатая?

[16]

Успокойся, братец. Через несколько месяцев я стану ханом. Представляешь, что это для меня значит? Я вспоминаю Чингисхана. Оказаться на его месте… я не могу объяснить, как это прекрасно. Зачем мне игры, интриги и заговоры? Жители Сун уже вторгались на цзиньскую территорию, и сразу на нескольких фронтах. Если в ближайшее время не дать им убедительный отпор, мы мало-помалу растеряем завоеванное Чингисом. Воспрепятствовать этому – мой единственный план, братец, моя единственная цель.

Хубилай прочел во взгляде Мункэ искренность и кивнул. Он вдруг понял, что старший брат старательно вживается в роль, которую сам себе обеспечил. Хану необходима широта взглядов, чтобы подняться над склоками в семье и в народе. Мункэ за широту взглядов боролся отчаянно. Усилия его впечатляли, и Хубилай пусть не сразу, но отринул сомнения.

– Какой клятвы ты от меня ждешь? – наконец спросил он.

Мункэ пристально на него смотрел, не показывая свои чувства.

– Поклянись забыть свои цзиньские привычки. Поклянись, что в походе станешь одеваться и вести себя, как должно монгольскому воину. Поклянись, что каждое утро станешь, не жалея сил, упражняться в стрельбе из лука. Поклянись, что в походе не станешь читать умные книжки, ни единой в руки не возьмешь. Поклянись – и получишь войско сегодня же. Я приставлю к тебе Урянхатая, но командующим назначу тебя. – Мункэ презрительно усмехнулся. – Если же мои требования невыполнимы, возвращайся в библиотеку. Сиди там годами и размышляй, кем мог бы стать и чего мог бы добиться.

Мысли у Хубилая закружились, как в водовороте. Мункэ пытался быть ханом и, похоже, надеялся подобным образом изменить и брата. Грубый, неотесанный, он так искренне старался, что можно было растрогаться. Хубилай любил постигать в тишине науку, любил красоту и величие новых знаний, но при этом всегда хотел и вести воинов в бой. Дедова кровь говорила в нем не меньше, чем в Мункэ.

– Если Хулагу покорит Багдад, ты обещал ему ханство, – после долгой паузы напомнил он.

Хохот Мункэ сотряс зал. А он волновался, что брат-зануда ему откажет! Упиваясь собственной проницательностью, орлок склонился над грудой карт, свитков и ткнул пальцем в огромную территорию северных цзиньских земель.

– Здесь две области, брат, – Кайфын и Чжэнчжоу. Обе мои, выбирай любую. У тебя будет своя доля в империи Цзинь. Если примешь мое предложение, сможешь ее забрать. Большего пока не сулю: докажи сперва, что способен побеждать в битвах. – Не переставая улыбаться, Мункэ наблюдал, как скрупулезно, с упоением Хубилай изучает карты. – Так ты принимаешь предложение?

– Принимаю, если позволишь Яо Шу стать моим советником, – ответил Хубилай, не успев оценить свои шансы на успех. Порой решать нужно быстро.

– Бери, – без колебаний заявил Мункэ. – Честное слово, если согласишься, можешь забрать хоть всех цзиньских писцов, оставшихся в Каракоруме. Я позабочусь, чтобы наша семья достигла высочайшего положения. Клянусь, мир узнает наши имена.

Хубилай внимательно рассматривал карты. Кайфын стоит рядом с Желтой рекой.

[17]

Память подсказывала, что та равнина то и дело затапливается. Местность густонаселенная; Мункэ наверняка ждет, что он выберет эту местность. Чжэнчжоу же севернее, почти на границе с монгольской империей. Крупных городов там нет. Эх, Яо Шу бы сюда, чтобы посоветовал…

– С твоего позволения выбираю Чжэнчжоу, – наконец объявил Хубилай.

– Меньшую из областей? Ее недостаточно. Отдаю тебе… – Мункэ провел пальцем по карте. – Хуйамынь. Там поселения огромные, брат, размером чуть ли не с ханство. Будет получаться – будут и другие земли. Не говори, что я не щедр!

– Ты дал мне больше, чем я надеялся, – искренне проговорил Хубилай. – Хорошо, брат, вот тебе моя клятвы. Я попробую стать таким, как хочешь ты.

Он протянул руку, и довольный Мункэ ее стиснул. Братья удивили друг друга силой рукопожатия.

*