Текст книги "Чингисхан. Пенталогия (ЛП)"

Автор книги: Конн Иггульден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 129 (всего у книги 133 страниц)

– Нет, господин мой.

– Тогда делай, как велено.

Тельхан принялся застегивать на себе кожаные пряжки. Изначально доспехи для тренировки служили кузнецу фартуком, отсюда длинные рукава и слои кожи, сшитые так плотно, что не наклонишься. К фартуку добавили уплотненный шлем с оплечьями и тяжелые щитки, которые застегивались под рукавами и на голенях. Тельхан надел основную часть через голову, а Аландар взялся за застежки.

Арик-бокэ обнажил тренировочный меч и махнул им, рассекая воздух. Меч намеренно отлили тяжелее обычных клинков, чтобы воин разрабатывал себе руки и укреплял силу. При этом лезвие затупили и скруглили. Арик-бокэ нахмурился и вытащил собственный меч, который забрал у погибшего Мункэ.

Аландар и Тельхан разом повернулись к хану, заслышав, как из ножен достают сверкающий стальной клинок. Узнать меч помог не только военный опыт. Клинок десятилетиями хранили в семье хана. Рукоять отлили в форме волчьей головы, символа возрожденного народа. Этот меч носил Чингисхан, а прежде – его отец. На заточенном, отполированном лезвии не было ни царапинки: все тотчас сглаживалось. Меч иллюзий не создавал: его отковали, чтобы резать плоть. Арик-бокэ, кряхтя, полоснул им воздух.

Аландар перехватил взгляд Тельхана и криво улыбнулся гримасе стрельничего. Тельхан ему нравился, вечерами они частенько вместе выпивали. Стрельничий не из тех, кто падает в обморок при виде крови или перед лицом побоев. Тем не менее вид у него был несчастный. Аландар управился с застежками и отошел в сторону.

– Дать ему меч? – спросил он хана.

Арик-бокэ кивнул.

– Дай свой.

Каждый из троицы знал, что это почти ничего не изменит. Доспехи изготовили для долгих тренировок, чтобы молодой воин не нервничал, пока товарищи отрабатывают на нем удары. В них Тельхан лишался подвижности, а следовательно, шанса защититься.

Аландар передал меч стрельничему и, повернувшись спиной к хану, ухмыльнулся. Тельхан в ответ закатил глаза, но меч взял.

Едва Аландар посторонился, Арик-бокэ шагнул вперед и размашисто полоснул мечом по шее Тельхана. Аландар тотчас перестал улыбаться, а стрельничий отшатнулся. Доспех плотный, шлем находит на оплечья, но меч с волчьей головой чуть не перерезал слои плотной кожи.

С огромным трудом стрельничий блокировал следующий удар: руки в толстых рукавах едва сгибались. Арик-бокэ кряхтел, обливался потом, но теснил Тельхана – то сверху полоснет, то снизу, то в пах ударит, то в шею. Меч вспарывал доспехи, оставлял бреши, в которые Аландар видел одежду Тельхана. Орлок хотел что-то сказать, но не решился. В конце концов, Арик-бокэ – хан.

Тельхан понял, что бой нешуточный, и когда Арик-бокэ слишком приблизился, сделал обманное движение – резко качнул бедрами в громоздком костюме и заставил хана пошатнуться. Хан ответил очередным ударом по шее и сорвал кожаный щиток. После плотной кожи свежий воздух – Тельхан сразу почувствовал, что обнажилось его жилистое горло. Он отступал, шагая то в сторону, то назад, но Арик-бокэ не отставал, размахивая мечом, как дубинкой. Не раз и не два его мощные удары блокировались плотной кожей доспехов, Арик-бокэ выворачивал пальцы и шипел от боли.

Казалось, он не остановится никогда. Кожаные доспехи превратились в лохмотья – половина болталась на Тельхане, половина валялась у него под ногами. Из ссадин на голенях текла кровь, а стрельничий, тяжело дыша, ждал внезапного выпада. К вящему ужасу Тельхана и Аландара, Арик-бокэ вонзил меч в землю и оперся на него, словно на простой посох, а не на самый знаменитый меч в истории монголов. Хан обливался потом и жадно хватал воздух ртом.

– Пока хватит, – объявил он, с трудом выпрямился и швырнул меч Аландару. Тот без труда поймал его. – Тельхан, покажи ссадины моему шаману. Аландар, за мной!

Не добавив ни слова, Арик-бокэ двинулся прочь с плаца. Орлок поднял ножны, сконфуженно глянул на Тельхана и поспешил за ханом.

Стрельничий остался один в центре плаца. Он тяжело дышал и не двигался, пока не подошел один из юношей, подметавших плац.

– Учитель, вы как, ничего? – спросил он, оглядывая искромсанный шлем.

На губах у Тельхана запеклась кровь. Он попробовал сделать шаг и оскалился.

– Сынок, возьми меня под руку. Сам я идти не могу.

Такое признание терзало сильнее, чем раны, но гордость не позволяла упасть. Парень подозвал друга, и они вместе увели Тельхана с солнцепека.

Арик-бокэ быстро шагал по коридорам дворца. Напряжение немного отпустило, и хан на ходу размял плечи. Он молотил мечом Тельхана, а представлял Хубилая, и на время гнев отступил. Сейчас красное кольцо злобы снова сжималось и будило кровожадность.

Хан распахнул двери из полированной меди, не удостоив вниманием стражников. Аландар проследовал за ним в зал для приемов и заметил, что придворные вскочили, как вздернутые. Арик-бокэ выбежал из зала несколько часов назад, и все это время придворные ждали: без высочайшего позволения расходиться запрещалось. Все кланялись. Ни малейших признаков раздражения Аландар не увидел. Вина в кувшине не осталось, но, кроме этого, ничто не указывало, что двенадцать человек прождали Арик-бокэ целое утро.

Хан прошел к столу и выругался, узрев, что кувшин опустел. Он схватил его, рванул к дверям и всучил стражнику.

– Принеси еще вина, – велел он, не глядя на стражника, который кланялся прямо с кувшином в руках.

Когда Арик-бокэ повернулся к придворным, в его глазах клокотала такая злоба, что никто не решился встретиться с ним взглядом.

– Итак, я дал вам время на размышление, – раздраженно проговорил он. – Вам известно, каковы ставки. – Он сделал небольшую паузу и продолжил: – Мои дозорные находят разрушенные ямы, продовольствие с севера больше не поступает. Если моих шпионов не настроили против меня, то, по их сведениям, мой брат Хубилай намерен отвоевать у меня ханство. Родной брат направил тумены против своего законного правителя… – Арик-бокэ остановился, заглядывая придворным в глаза. – Вы языки проглотили или ничем не в силах помочь своему хану? Ничем! – изрыгнул он, брызжа слюной.

Все придворные считались бывалыми воинами, но они отпрянули от Арик-бокэ. Его гнусавый голос разносился по залу, шрам на изуродованной переносице побагровел.

– Объясните, как армия вторглась в мое ханство, а мы своевременно об этом не узнали? Для чего мой дед создал ямскую систему? Месяцами я спрашивал советников, почему не приходят письма, почему опаздывают отчеты. Я спрашивал своих доверенных помощников, по какой причине Каракорум мог оказаться в изоляции. Нет, объясните, как без нашего ведома такое случилось в тысяче миль от города?

Стражник вернулся с двумя кувшинами, полными вина. Арик-бокэ дождался, пока ему наполнят чашу, и осушил ее парой больших глотков. После второй порции он немного успокоился, хотя шея его осталась красной, а вены так и бугрились.

– Это дело прошлое. Разберусь с ним и казню тех, кто твердил, что, мол, ямы – сама надежность, гарантия безопасности и раннего оповещения, о котором другие ханы и не мечтали. Алгу я тоже казню, а дочь его отдам своим слугам – пусть забавляются… – Арик-бокэ вздохнул, понимая, что одной бранью ничего не добьется. – Ямы нужно восстановить. Орлок Аландар отберет в ямщики лучших дозорных. Я должен выяснить, где тумены моего брата, чтобы ответить с наибольшей эффективностью.

Хан повернулся к придворным, высматривая признаки неуважения.

– Аландар, сколько у нас людей? – осведомился он наконец.

– Без туменов из урусских земель и из Чагатайского улуса… – начал тот.

– Орлок, скажи, что у меня есть, а не чего нет.

– Двадцать туменов, ваше ханское величество. Это если охранять город останется лишь дневная стража.

– А у моего брата сколько?

Аландар замялся, понимая, что способен лишь гадать.

– До восемнадцати туменов, ваше ханское величество, хотя он долго воевал с сунцами и мог потерять шестьдесят-семьдесят тысяч.

– А то и больше, орлок. Мой брат-заучка мог растерять половину войска, пока читал цзиньские книги или учился одеваться, как цзиньская шлюха.

– Как скажете, ваше ханское величество. Точно мы узнаем, лишь когда заработают ямы.

– Хубилай не одолел сунцев, орлок Аландар. Он пять лет сиднем просидел в империи, ожидая, когда Мункэ-хан явится ему на помощь. Вот кто нам противостоит. Лжехан, мой брат, перекрывший нам снабжение, мотается по свету, полный бездумной самоуверенности, а правомочный хан Чингисова народа расхлебывает последствия… С меня хватит, Аландар! С меня хватит оборванных гонцов, боящихся сказать, что ханство разваливается. Мы встретимся с моим братом-заучкой. Я заставлю его ползать у моих ног.

– Всенепременно, ваше ханское величество, – отозвался Аландар, наклонив голову.

– Получается, два месяца назад предатель стоял под Самаркандом. – Арик-бокэ махнул рукой одному из двадцати генералов, которые с волнением ждали приказов. – Неси карты! Посмотрим, куда он мог уйти за это время.

Генералы переглянулись. Они предполагали, что за такой срок свежие монгольские тумены могут пройти тысячи миль. Аландар знал, что из всех военачальников он наименее уязвим перед ханским гневом.

– Ваше ханское величество, Хубилай может быть где угодно. Мы подозреваем, что он отправил тумены на север против Бату, следовательно, уже разделил свое войско. Уверены мы лишь в том, что он придет в Каракорум.

– Это лишь город, – парировал Арик-бокэ.

– Это город, где остались жены и дети его воинов, господин мой. Хубилай за ними явится. Разве у него есть выбор?

Арик-бокэ немного подумал и кивнул.

– Ну вот, хоть что-то. Хубилай точно сюда придет, а у нас есть то, что ему дорого. Этого хватит, но только для начала, орлок. Оборонительный бой я вести не желаю. Наша сила в скорости, в движении. Хубилай к стенке меня не прижмет, ясно? Я выберусь из Каракорума и разыщу его. Хочу устроить облаву и медленно сжимать кольцо, пока не загоню его воинов в угол.

– Ближайшие ямы уже работают, господин мой, – отозвался Аландар. – Теперь мы знаем, в чем дело, и ежедневно восстанавливаем их десятками. Нас оповестят, как только покажутся тумены Хубилая.

– Мне это уже говорили, Аландар, таким словам я больше не верю. – Арик-бокэ сделал глубокий вдох. – Отправь тумены в Чагатайский улус и вышли дозорных, чтобы держали между ними связь. Пяти групп по сорок тысяч воинов должно хватить. Дозорных вышли вперед, и чтобы бдительность не теряли. Как увидят заучку… – Арик-бокэ остановился, упиваясь метким прозвищем непутевого брата. – Как увидят его, в бой пусть сразу не вступают, а дождутся все тумены. Мы сокрушим лжехана, и я увижу это собственными глазами.

– Разумеется, ваше ханское величество. Я оставлю тысячу воинов патрулировать лагеря и Каракорум. Еще нужны новые ямы, чтобы между городом и чагатайскими землями курсировали ямщики.

Вот что значит вольное толкование приказов. Арик-бокэ это почувствовал и тотчас рассвирепел.

– Повторяю, орлок, это только город. Я – хан всего народа, один город ничего для меня не значит.

Аландар замялся. Арик-бокэ явно не желал выслушивать возражения, но молчать было нельзя. Как орлоку, Аландару следовало гасить праведный гнев хана тактическими выкладками.

– Господин мой, если ваш брат отправил тумены на север, они окажутся у нас за спиной, когда мы выступим против основной части его войска. Они могут разрушить Каракорум…

– Чтобы усмирить их, у меня есть заложники. Тронут хоть один каракорумский камень – приставлю ножи к горлу их женщин и детей. Этого тебе хватит? Не думаю, что хоть один Хубилаев сотник отдаст

такой

приказ. Они не пойдут на город из страха перед резней.

Аландар нервно сглотнул. Он сомневался, что Арик-бокэ выполнит угрозу, но не давить же на него! Еще ни один хан не истреблял свой народ, только ведь и междоусобных войн не было с тех пор, как Джучи предал Чингисхана. Проблем, с которыми столкнулся Арик-бокэ, прежде не знал никто, и орлок решил держать свои опасения при себе.

Хан кивнул, словно согласились с ним.

– В городе будет кому выполнять мои приказы, орлок, будет достаточно верных мне людей, для которых клятва – не пустые слова. Пока этого хватит. Нутром чувствую, что должен ответить на оскорбления. Пошли гонца к Хулагу, пусть передаст моему брату, что я взываю к его клятве. Собери тумены на равнине. Я отправлюсь на поиски брата своего Хубилая, найду его, а потом уж решу, как с ним расправиться.

Аландар кивнул. Он считал, что хан недооценивает вражескую армию. По скорости они не уступают каракорумским воинам, да и вопреки бахвальству Арик-бокэ Аландару не верилось, что командует ими дуралей-заучка. Такой не перекрыл бы линии снабжения Каракорума задолго до штурма. Такой не лишил бы Арик-бокэ самых влиятельных союзников еще до непосредственного начала войны. Тем не менее Аландара с юных лет учили повиноваться.

– Разумеется, ваше ханское величество, – проговорил он.

Глава 38

Хулагу скакал вдоль линии фронта, проклиная память своего орлока. Китбука погиб несколько лет назад, но его до сих пор помнили мусульмане, которые поклялись до конца жизни бороться с монголами. Христианские мессы в мечетях окончательно подорвали мир в этих краях, хотя многие мятежные племена мстили только за Багдад.

Хулагу не представлял, сколько проблем возникнет в его ханстве. После того как разрушили Багдад, он наткнулся на бешеный отпор местных жителей, которые порой приезжали за тысячи миль, чтобы сразиться с монголами. Хулагу усмехнулся. Его дед говорил, что мужчина жив, пока воюет. В новом ханстве мир и покой не воцарялись буквально ни на миг: каждый год появлялись новые враги. Лучшей тренировки для воинов не придумаешь: они не теряли бдительность и постоянно ждали подвоха от смуглых безумцев, умиравших с именем своего бога или города на устах.

Рядом просвистела стрела, и Хулагу пригнулся. Вражеские конники растаяли вдали, едва он устремился к их флангу. На внезапный маневр они среагировали мгновенно. Хулагу слышал их крики, в воздухе кружилась пыль, среди удушающей жары отвратительно пахло по́том и чесноком.

Чуть заметный жест, и всадники Хулагу настигли врага, в последний момент подняв копья. Они шагов на сто ворвались в массу коней и людей, словно нож, вонзившийся в тело. Хулагу махал мечом направо и налево – рубил, ослеплял персов, сбивал с ног, не давал подняться.

Щелкнул арбалет, и что-то ужалило в верхнюю часть груди – пронзило доспехи и ударило в ключицу. Хулагу застонал: неужели опять перелом? Нет, только не это! Сквозь вражеские заслоны он пробивался, чувствуя лишь онемение, но позже придет боль. Его воины в меньшинстве, но они свежи, сильны, а день едва начался. Атакой он отделил бо́льшую часть вражеской кавалерии и подал командирам минганов знак: убивайте! Работа что ни на есть пастушья – отделить молодых баранов от стада и зарезать. Пехота и кавалерия, основная часть вражеского войска, двигалась навстречу монгольским лучникам, так что время еще оставалось.

Влажной рукой Хулагу вытер пот со лба и зажмурился: глаза саднило от соли. Хотелось пить, он оглянулся, но погонщиков верблюдов с кожаными мешками для воды не увидел.

Внимание привлекло какое-то движение – Хулагу удивленно уставился на темную массу воинов, сбегающих по склону холма. Жаре вопреки, двигались они быстро и легко, Хулагу заметил у них мечи и луки. Он отъехал от поля боя шагов на двадцать-тридцать и стал думать, как лучше ответить. Он уже бросил на персов все тумены, резерва не осталось. А персы прибывали и прибывали, словно им не было счета; доспехи из железа и меди блестели на солнце. На глазах у Хулагу по флангам появились всадники, обгоняя пехоту.

На холмах пряталась целая армия, а он не заметил. Местный командир, который ее привел, выбрал момент тактически безупречно. Хулагу облизал пересохшие губы и огляделся, пытаясь сориентироваться. Навстречу неведомому войску придется отправить целый тумен, чтобы вражеские силы не объединились.

Пот застилал Хулагу глаза, а вокруг его воины сотнями рубили врагов, отсеченных от основной армии. Действовали монголы уверенно – эту работу они знали, а за годы кампании провели немало битв.

Вражеские воины все спускались с вершины холма по склону, словно масло растекалось. Хулагу стал выбирать тумен, который мог послать на вновь прибывающих, но абсолютно все были в гуще сражения. Афганцы и персы увидели подкрепление и воспрянули духом: теперь сил можно было не жалеть, ведь над монголами нависла новая опасность. Орущие враги потеснили один из туменов, в результате монголы оторвались от своих и получили свободное пространство для новой атаки.

Хулагу выругался. Возможность он упустить не мог, но осознавал и опасность, которая возникнет, если перебросить этот тумен. Враги, которых громили его воины, рванут за ними и с фланга подберутся к следующему тумену. Хулагу представил, чем это может закончиться.

– Черт подери! – пробормотал он, перенявший у Китбуки привычку богохульствовать.

Сегодня Китбука ему точно пригодился бы. Какая досада, что орлоку пришлось сразиться с огромным вражеским полчищем, пока Хулагу в Каракоруме праздновал восхождение брата на ханский престол… По крайней мере, местные племена заплатили за жизнь монгольского военачальника. Хулагу позаботился об этом в ходе карательных операций.

По сигналу полководца знаменосец поднял знамя тумена и описа́л им большой круг. В ответ тумен почти остановился и развернул контратаку. Воины стали поворачиваться в его сторону, а Хулагу ловил их взгляды и пытался подавить панику: персы и афганцы рванули в глубь его войска.

– Второй флаг! Покажи им новых врагов! – крикнул Хулагу знаменосцу.

Сигналов было слишком мало; как указать своим людям на врагов, спускающихся с холма? Впрочем, воины у него опытные, догадаются, что он остановил их не просто ради контратаки.

Воины развернули коней и поскакали вверх по холму. Хулагу застонал от облегчения, но прикусил язык, увидев, что враги все прибывают. Они появлялись целыми тысячами, пока Хулагу проклинал лабиринты долин, где такое полчище смогло укрыться от его дозорных.

У подножия холма персы рванули вперед, вопя от радости: они потеснили монголов. Как и опасался Хулагу, в рывке они пролетели мимо отрядов его личного тумена. Хулагу вдохнул поглубже, чтобы отдать приказ мингану, который прибыл вместе с ним.

– Назад, на подкрепление! – прогремел он. – На подкрепление Медного тумена!

Хулагу пришпорил коня. Врагов было слишком много, но не сдаваться же им! Еще неизвестно, как сложится битва, еще и победить можно. Он дождется поворотного момента, будет молиться, чтобы тот настал. Медный тумен теснили спереди и с фланга. Еще немного, и враги его разобьют. Впервые за это утро в душе Хулагу зашевелился червячок сомнения. Смуглым кочевникам он еще не уступал, хотя каждый год они нападали все чаще, все более многочисленными отрядами, крича то «Багдад!», то «Аллах акбар!». Хулагу оскалился и помчался на помощь своему тумену. Чумазые крестьяне не сломят его воинов. Победить их можно, а сломить – никогда.

Воины мингана пустились галопом. Многие потеряли копья и опустошили колчаны, но налетали на врага с мечами наголо и боевым кличем, стремясь прорваться сквозь хаос. Хулагу не отставал от своих воинов – если враги поднимали щиты, обрушивал свой меч им на шлемы. Сидя в седле, он видел, как на склоне его тумен сталкивается с новым врагом. Воины опустили пики и выстроились длинной шеренгой, но бесчисленное множество врагов остановить не могли. Точно в рваной рыбацкой сети, в шеренге зияли бреши. Бешеный натиск не сдержать, вопящие персы теряли людей сотнями, но пробивались и просачивались на главное поле боя.

Хулагу выругался, изливая свой гнев в стремительном ударе, которым проломил череп бородача, разинувшего в вопле рот. Задача командира – «не выпадать» из битвы, не терять голову от гнева и боли. Враги на склоне все прибывали, и вопреки жаре, по спине у Хулагу побежали мурашки. Мусульмане ловко его подловили – заставили бросить в битву все силы, потом выскочили из засады и показали свою мощь.

Хулагу освободил пространство для маневра и уже подтягивал к себе минган, когда увидел: по окровавленной траве к нему мчатся дозорные. Они показывали на тенистую долину справа, и Хулагу беззвучно застонал. Если там еще одно войско, ему конец.

Едва он об этом подумал, первая группа воинов спустилась с затененных холмов прямо по следам его дозорных. Хулагу вытер глаза от пота, изумленно глядя на то, что казалось невероятным, но очень радовало. С затененных холмов спускались монгольские воины, ряд за рядом. Высоко поднятые копья напоминали колючий лес. По знаменам Хулагу понял, кто перед ним, изумленно покачал головой и глянул на врагов. Затем медленно растянул губы, только это была не улыбка.

По склонам тумены спускались плотной массой, со всех сторон зажатые долинами; на равнине рассредоточились, и Хулагу закричал от радости: эти маневры он знал как свои пять пальцев. Два тумена двинулись в другую сторону – к вражескому полчищу, сползающему с вершины холма. Еще два на равнине прибавили скорость и рванули к Хулагу, словно молот, ударяющий персов.

Свежие силы неуклонно надвигались на мусульман. Запели тетивы; стрелы полетели десятками тысяч, буквально заполнив воздух. Персы такого напора не выдержали, их искореженные щиты толком не защищали. Хулагу привстал на стременах и увидел, как монголы опустили копья. Шеренга из пятисот воинов налетела на персов, смяла их и двинулась дальше, громя и круша. Хулагу закричал от восторга и отдал командирам новые приказы. Персы оказались с двух сторон от него – получилась ловушка, словно Хулагу нарочно так подстроил. Он еще раз глянул на вершину холма и увидел, как свежие тумены громят персидские резервы. Монголы налетели на кавалеристов и принялись осыпать их черными стрелами.

Битва закончилась, а резня только началась. Многие персы бросали оружие и пытались сбежать или просто воздевали руки к небу в последней молитве. Монголы сдачу не принимали – в упор прошивали врагов стрелами.

Воины Хулагу воспрянули духом. Даже усталость отступила: не терять же лицо пред родичами. Монголы были на грани поражения – а сейчас безжалостно добивали отступающих персов. Резня продолжалась до захода солнца, когда уцелевшие враги сбились в небольшие группы. Раненые жались к погибшим, а Хулагу орудовал сломанным копьем, как дубинкой – проехал мимо одного и сломал ему шею мощным ударом.

Монголы двигались по полю боя, как злые муравьи, – настигали врагов всюду, заставляли бежать в надежде, что их укроет ночная мгла. Жара понемногу спадала, Хулагу снял шлем и вытер влажную голову. Как удачно сложился день! Теплый ветерок принес запах крови. Полководец с облегчением закрыл глаза и поблагодарил небесного отца за чудесное спасение, а потом вдруг поблагодарил и христианского бога. Китбуку порадовал бы разгром персов; жаль, орлока нет сейчас рядом.

Когда Хулагу разлепил веки, монгольские рога трубили на равнине победу. Низкий звук мигом подхватили все, кто услышал, а у Хулагу руки покрылись гусиной кожей. Он свистнул, подзывая командиров, и велел поднять знамена, чтобы собрать свою свиту. Гул разнесся по всему полю, накрыл все долины. Чудесный звук!

Воины Хулагу стали грабить убитых. Не одна драка вспыхнула на поле за доспехи и оружие. Ханский брат засмеялся, увидев, как лупцуют друг друга те, кто еще недавно сражался бок о бок. Его люди просто волки, свирепые, неистовые волки.

Командиры собрались; от одного из туменов отделились несколько дюжин всадников и поскакали к Хулагу. Всадники ехали под развевающимися знаменами, аккуратно огибая убитых.

Урянхатай вступил в битву, тщательно проанализировав ее ход. Хулагу стал его должником и, судя по взгляду, который перехватил орлок, понимали это они оба. Хулагу был царевичем, властителем своего ханства, но в знак уважения к орлоку заговорил первым.

– Я уже подумал, что за один день с персами не расправлюсь, – начал он. – Добро пожаловать, орлок. Даю тебе права гостя и надеюсь, что сегодня ты со мной отужинаешь.

– Рад, что оказался тебе полезен, господин. Не сомневаюсь, что в итоге ты добился бы победы, но если я сберег тебе хоть полдня, это замечательно.

Оба улыбнулись, а Хулагу снова вытер пот с лица.

– Где мой брат Хубилай? Он с тобой, орлок?

– Я служу твоему брату, но сегодня он не со мной, господин. Я с удовольствием объясню тебе все за ужином.

Когда тумены покинули поле боя, солнце уже село. Металлические доспехи, долго гревшиеся под солнцем, остывая, скрипят, тела дергаются – порой даже через несколько часов после гибели человека. Бывалые воины рассказывали байки о том, что видели, как мертвяки рыгают, резко садятся, потом навсегда падают. Для ночлега поле боя совершенно не годилось, и Хулагу понимал: мародерство не закончено, придется снова отсылать сюда воинов. Он повел своих людей и Урянхатая на луг в нескольких милях к западу, где холмы заканчивались. Там стоял его основной лагерь, и еще до восхода луны всех накормили горячей похлебкой с хлебом, таким черствым, что ломтями хлебали, как ложкой, пока те не размягчались.

Хулагу распирало от нетерпения, пока командиры Урянхатая снимали доспехи и занимались лошадьми. У царевича рубаха взмокла от пота; он сам с удовольствием снял доспехи, подставив руки и лицо ночному ветерку. Затем сел напротив Хубилаева орлока, сгорая от любопытства, но твердо решил не начинать расспросы, пока гости не утолят голод и жажду. Ничто не утомляет воина так, как сражение, и после битв тумены обычно едят досыта – если, конечно, получается. В отличие от поверженных персов, войну монголы считают профессией.

Наконец Урянхатай доел, отдал миску слуге и вытер пальцы о штаны, прибавив к старым, почерневшим пятнам от жира свежие.

– Господин, я человек простой и, с твоего позволения, говорить буду просто, – начал он, и Хулагу кивнул. – Твой брат Хубилай просит тебя не участвовать в будущих битвах. Он провозгласил себя ханом и намерен сражаться с господином Арик-бокэ. Тебя он просит лишь оставаться на своей территории и в сражениях не участвовать.

Хулагу вытаращил глаза и изумленно покачал головой.

– Наш хан – Арик-бокэ, – хрипло проговорил он, пытаясь осознать услышанное. – Я был в Каракоруме, орлок. Я принес клятву.

– Мне велено передать тебе эти слова, господин мой. Твой брат Хубилай просит не вмешиваться, пока он разбирается с вашим младшим братом. На тебя он не в обиде, но не желает, чтобы ты выбирал между родными братьями, только не на войне.

Урянхатай с тихой надеждой наблюдал за царевичем. Нападать Хубилай не приказывал, но тумены орлока уже смешались с войском Хулагу. Стоит лишь крикнуть, и они перебьют тысячи воинов. Люди Хулагу заметно расслабились, и Урянхатай знал, что может победить.

Хулагу обвел взглядом лагерь, вероятно почувствовав опасность. Он снова покачал головой, лицо его посерьезнело.

– Орлок, сегодня ты меня выручил. За это я премного благодарен и дал тебе права гостя, но не право связывать меня клятвой. Когда взойдет солнце… – Хулагу остановился, захлебнувшись гневом, смешанным с растерянностью. – Как это вообще возможно? Хубилай в Каракорум не возвращался, иначе я услышал бы…

– Хан – тот, кому я нынче служу, господин мой. Брату вашему Арик-бокэ не следовало объявлять себя ханом. Через несколько месяцев недоразумение разрешится, и у монголов останется один хан, полноправный.

– Почему Хубилай сам ко мне не явился? Почему послал тебя, Урянхатай?

– Хубилай-хан ведет войну, господин мой. Полностью его планы я раскрыть тебе не могу. Но я говорю от его имени, и каждое мое слово – правда. Он не просит тебя нарушать клятву. Из любви к тебе Хубилай-хан просит лишь остаться на своих землях, пока не разрешится это недоразумение.

Хулагу опустил голову на руки и крепко задумался. Арик-бокэ и Хубилай – его братья. Отчаянно хотелось схватить обоих за шкирку и тряхнуть. В тысячный раз царевич пожалел, что Мункэ нет в живых. Он, Хулагу, принес клятву, но вдруг Арик-бокэ не имел прав на ханство? Даже когда он всходил на престол, звучали вопросы, почему не дождались возвращения Хубилая. И вот чем все закончилось… Масштабов катастрофы Хулагу даже представить себе не мог – с каждым мгновением они все разрастались.

В лучшем случае он потеряет одного из братьев. Это как удар ножом в сердце – он ведь Мункэ совсем недавно потерял. В худшем – противостояние разорвет ханство в клочья, сделав народ уязвимым перед вездесущим врагом. Одно-единственное поколение целиком и полностью уничтожит то, что создал Чингисхан. Кто прав, кто виноват, не определишь, и в притязаниях не разберешься. Тем не менее Арик-бокэ – хан. Что бы ни твердил Хубилай, это высечено на камне, это неизменно. Хулагу ссутулился еще сильнее.

– Это мое ханство, – пробормотал он себе под нос.

– Твоим оно и останется, господин мой, – заверил Урянхатай, кивнув. – Эти земли покорил ты, никто их у тебя не отнимет. Хубилай-хан знал, что ты встревожишься. Он разделяет твою боль, для него она в тысячу раз острее. Единственное его желание – скорее со всем разобраться.

– Хубилай мог бы отступить, – чуть слышно заметил Хулагу.

– Он не может отступить. Он хан.

– А мне что до того, орлок? – спросил Хулагу, поднимая голову. – Правил в жизни нет. Что угодно пиши, сколько угодно слушай шаманов – ничто не связывает человека, кроме него самого. Ничто, кроме цепей, которые он сам себе выбирает. Можно забыть о законах и традициях, если у тебя есть сила.

– У Хубилая есть сила, господин мой. Пока мы тут разговариваем, он продвигается к Каракоруму. К началу зимы противоречие разрешится тем или иным способом.

Решение принято. Рот Хулагу превратился в тонкую линию.

– Игру затеяли мои братья, орлок, и я в ней участвовать не желаю. На севере моего ханства остались недружественные мне города. За три месяца я намерен осадить их, потом двинусь на восток к Каракоруму и посмотрю, кто победил.

От таких слов Урянхатай вздохнул с облегчением.

– Мудрое решение, господин мой. Извини, что причинил тебе боль.

Хулагу раздраженно заворчал.

– Сядь к другому костру, орлок. Надоело смотреть на твое лицо. А на заре убирайся отсюда. Ответ ты получил, решение я не изменю.

Урянхатай встал, морщась от боли в коленях. Он был уже немолод и гадал, стоит ли доверять человеку, превыше всего ценящему собственную способность командовать и разрушать. Честным ответом было: «Нет, не стоит».

А если дать знак своим туменам? Они готовы, они ждут. Одним махом можно вывести из игры влиятельного игрока…

Орлок тяжело вздохнул. Он примет заверения Хулагу – даже если, возможно, потом об этом пожалеет. Урянхатай поклонился и пошел к другому костру. Этой ночью ему явно не уснуть.