355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Конн Иггульден » Чингисхан. Пенталогия (ЛП) » Текст книги (страница 121)
Чингисхан. Пенталогия (ЛП)
  • Текст добавлен: 26 октября 2016, 22:56

Текст книги "Чингисхан. Пенталогия (ЛП)"


Автор книги: Конн Иггульден



сообщить о нарушении

Текущая страница: 121 (всего у книги 133 страниц)

Верблюд снова заревел от боли, и царевич заметил, что нога у животного сломана и висит на одной коже. Туман в голове рассеивался, и Хубилай огляделся: где барабанщик, бросившийся на сунцев? Завидев распростертого на земле паренька, он закрыл глаза и спешился, хрипя от боли: синяки и ушибы постепенно давали о себе знать. Рану на руке придется зашивать. С пальцев что-то капало. Хубилай поднял руку посмотреть. Столько крови… Ему должно быть больнее.

Паренька оглушили, на лбу набухала большая шишка. Большим пальцем царевич поднял ему веко – глаз дернулся от света. Он хотел заговорить, но вспомнил про битву, которой должен был командовать. Как ни протестовали ноги и спина, Хубилай встал. Сесть на коня он даже не попытался – лишь заслонил глаза от солнца и посмотрел вниз.

Сунцы потерпели поражение! Подавленные, безмолвные, они тысячами подняли руки вверх, в знак того, что безоружны. Многие уже связанными стояли на коленях, в изнеможении опустив голову. Вдали Хубилай видел, как несколько сунцев скачут прочь с залитого кровью поля боя, а вслед за каждым – по два-три монгола.

Барабанщик застонал, шевельнулся, и царевич снова посмотрел на него.

– Как тебя зовут? – спросил он. Имя барабанщика ему наверняка известно, да вот голова работала плохо.

– Беран, господин, – слабым голосом ответил парнишка. Один глаз у него покраснел от натекшей крови, но опасности для жизни не было.

– Твоя храбрость спасла меня. Я этого не забуду. Вот станешь чуть старше, будешь командовать сотней.

Барабанщик захлопал глазами и улыбнулся, превозмогая боль, но потом отвернул голову, и его вырвало на траву.

Хубилай помог Берану встать. Паренек проковылял к верблюду, и лицо у него вытянулось от отчаяния.

– Найду тебе другого, – пообещал царевич. – Этому конец.

Паренек скривился, но понял. Хубилай перехватил взгляд стражника, стоявшего неподалеку. Он тоже пострадал, и царевич не мог подобрать слов, чтобы выразить благодарность. Хотелось наградить его, но, с другой стороны, воин лишь выполнил свой долг.

– Приходи сегодня вечером ко мне в юрту, – пригласил Хубилай. – У меня есть меч, который должен тебе понравиться. В память о битве на холме.

Стражник улыбнулся, продемонстрировав окровавленный рот, в котором не хватало нескольких зубов.

– Спасибо, господин. С твоего позволения отведу сынишку к матери. Она небось волнуется.

Хубилай машинально кивнул и удивленно приоткрыл рот – стражник потрепал хромающего барабанщика по плечу и повел вниз по холму. Интересно, сражался бы он так рьяно, если бы его сына не выбили из седла? Хотя какая разница…

Оставшись один, Хубилай обессиленно прижался к коню. Он выжил! Руки задрожали, он поднял их вверх и на каждом пальце окровавленной правой руки увидел мозоль от меча. Чернильные пятна с рук исчезали. Пожалуй, впервые царевич чувствовал себя уютно в доспехах, ведь они действительно спасли ему жизнь. Хубилай захохотал, потянулся, чтобы потрепать коня по морде, и оставил кровавый след, который конь тотчас слизнул.

Глава 24

Сюань, Сын Неба, наследник Империи Цзинь, смотрел на блестящую поверхность озера Ханчжоу и слушал голоса своих детей, которые хохотали и брызгались друг в друга. Дети плескались на мелководье, но рябь наверняка ощущалась и на глубине, где лодочник ловил форель, то и дело поглядывая на семью императора Цзинь. Сюань вздохнул. Вряд ли простолюдин – шпион сунского двора, хотя кто его знает. За годы мирного пленения наследник научился доверять лишь жене и детям. Кто-то постоянно следит за ним и докладывает о каждом его слове и действии. Сюань думал, что со временем привыкнет, а получилось наоборот. Стоило уловить на себе чужой взгляд, и наследник чувствовал, что вскрывается рана, и ему страшно хотелось закатить скандал. Однажды он так и поступил с разозлившим его писцом, которого без вопросов сняли с должности, но к концу дня прислали другого. Настоящее уединение исключалось. У сунцев Сюань прятался от монголов, и они не представляли, что с ним делать. Раз он двоюродный брат императора, к нему нужно относиться с уважением. С другой стороны, между ветвями семейства веками процветало соперничество. Но, самое главное, Сюань потерял земли, богатство и власть, а это верный признак того, что над его домом висит злой рок. На деле рок сыграл в его бедах довольно скромную роль. Чингисхан занял Яньцзин, столицу империи. Сюаня предали собственные генералы, вот и пришлось поклониться хану. Минули десятилетия, а душу все терзали воспоминания, скрытые от всех маской спокойствия. Яньцзин сожгли, но волки Чингисхана до сих пор гнались за Сюанем, дикие и неумолимые. Он потратил молодость, убегая от них из года в год, из города в город. Сыновья и братья Чингисхана растерзали империю Сюаня, относительно безопасным местом осталась империя Сун – наихудший вариант, но, увы, единственный.

Поначалу Сюань ждал, что его убьют. Наследника переводили из области в область, от одного властителя к другому, и ночами он вскакивал от каждого скрипа, уверенный, что сейчас наступит конец. Убийство обставят как грабеж и для проформы повесят несколько крестьян. За первое десятилетие ему к горлу ни разу не приставили нож. Старый сунский император умер, а его сын… Сюань не знал, помнит ли новый император о его существовании. Он глянул на свои сморщенные руки и сжал кулаки, чтобы кожа разгладилась. Неужели шестнадцать лет минуло с тех пор, как он пересек границу с остатками войска? В ту пору Сюаню было сорок девять, он помнил себя гордым мужчиной, склонившим колени перед Чингисханом у ворот собственной столицы. Помнил он и слова хана: «У всех великих людей есть враги, император. Твои враги узна́ют, что я держал меч у твоего горла и никакие войска и города Цзиньской империи не могли убрать мое лезвие».

Воспоминания казались частью другой жизни. Лучшие годы Сюань провел в плену, в рабстве, в ожидании, что его вспомнят и тихо убьют. Отлетела молодость, унеслась с бесшумными ветрами.

Сюань снова взглянул на озеро, на молодых мужчин и женщин, которые в нем плескались. Его повзрослевшие сыновья и дочери. Их силуэты расплывались: зрение у наследника уже не то. Сюань вздохнул, поддаваясь меланхолии, которая пожирала его дни, да так стремительно, что он отдалился от реальности и едва ее ощущал. Больше всего его беспокоила судьба близких. В конце концов, сам он вкусил свободу, пусть и ненадолго. Ляо Цзин, его старший сын, вырос мрачным, раздражительным, сущим испытанием для братьев и сестер. Сюань не упрекал Ляо Цзина за слабости. Он помнил, как самого его терзала горечь, пока наконец он не научился отрешаться от меняющихся времен года. Очень помогало чтение. В библиотеке он наткнулся на недавно переписанный свиток с «Размышлениями императора Марка Аврелия». Понял далеко не все, но основная мысль – смирение перед судьбой – идеально подходила его нынешнему положению.

Сюань до сих пор скучал по жене, которая умерла десять лет назад. Хворь съела ее изнутри. Сколько писем написал в ту пору Сюань, умоляя сунский двор прислать к ней доктора… Никто не приехал, и, навещая больную, наследник каждый раз заставал ее чуть слабее. В который раз мысли Сюаня потекли прочь от запретной темы. Нельзя, нельзя распалять и злить себя.

Над головой пролетел выводок уток. Сюань посмотрел на них с завистью: счастливые, могут взлетать и садиться где угодно. Свобода – вещь простая, но не оцененная теми, кто ею обладает. Наследник ежемесячно получал пособие на одежду и личные расходы. Ему выделили слуг, комнаты обставили мебелью, хотя почти каждый год переселяли. После смерти жены Сюаню позволили жить с детьми – сомнительное удовольствие, как он уже понял. При этом наследник ничего не знал ни о внешнем мире, ни о политике сунского двора. Изоляция была почти полной.

Ляо Цзин вышел из воды, с его стройного тела стекали струйки. Мускулистую грудь сын обнажил, льняные брюки на поясе так и липли к его ногам. На ветерке он покрылся гусиной кожей, вздрогнул и тряхнул длинными черными волосами. Потом быстро вытерся, глянул на отца и, как обычно, нахмурился. Двадцатилетний Ляо Цзин был у Сюаня старшим. Его и еще двоих много лет назад родители перевезли через сунскую границу. Самой младшей исполнилось двенадцать. Другой жизни девочка просто не знала. Она помахала отцу прямо из воды, и он улыбнулся. Дочерей он обожал, а вот с сыновьями не ладил.

Ляо Цзин натянул через голову простую рубашку и убрал волосы назад. Никаких знаков отличия или богатства – ни дать ни взять молодой рыбак. Сюань гадал, в каком настроении находится его сын после купания. Краем глаза он наблюдал, как Ляо Цзин идет к нему по каменистому пляжу. Порой даже не верилось, что некогда сын был веселым мальчишкой. Сюань до сих пор не забыл, как и когда он понял деликатность их положения. Тогда начались хандра и скандалы с истериками. Сюань никогда не знал, чего от него ждать.

Ляо Цзин сел на гальку и подтянул колени к груди, чтобы согреться.

– Ты обещал написать префекту. Написал? – неожиданно спросил он.

Сюань прикрыл глаза. Разговор утомил его, еще не начавшись.

– Я не обещал. И потом, префект давным-давно не отвечает мне.

Ляо Цзин скривился.

– Ну да, зачем ему? Что от тебя толку?

Молодой человек схватил горсть гальки и швырнул в воду. Одна из сестер взвизгнула, хотя камень в нее не попал, увидела, кто кидается, предостерегающе покачала головой и перебралась туда, где поглубже.

Ляо Цзин заговорил снова, чуть ли не хныча:

– Нет закона, запрещающего мне пойти в сунскую армию. Как бы ни относились к тебе, я могу добиться успеха, со временем купить себе дом… Могу жениться…

– Надеюсь, так и получится, – осторожно проговорил Сюань.

– Надеешься? Ты не написал никому, кто в состоянии помочь. Ты, как всегда, не сделал ничего. Дни тянутся так медленно, что нет сил терпеть. Будь жива мама…

– Мама умерла, – перебил Сюань, вслед за сыном повысив голос. – Я бессилен, пока этот префект не перейдет на другую должность или не умрет. По-моему, письма мои он больше не читает. Он не отвечал мне восемь… нет, десять лет!

Настроение испортилось, безмятежный день померк под злым взглядом сына.

– Лучше быть в тюрьме, чем здесь с тобой, – прошипел Ляо Цзин. – Там, по крайней мере, можно мечтать об освобождении. Здесь же надежды нет. Я должен тут состариться? Должен буду ухаживать за тобой, когда у тебя отомрет разум, а я стану никчемным и сморщенным? Не уж, я утоплюсь в озере, навязав себе на шею камень. Или тебе, отец, навяжу. Вдруг меня тогда из плена выпустят?

Горько, что у сына столько обид, но Сюань понимал его. Долгое время он чувствовал то же самое, даже сейчас порой чувствовал. Ляо Цзин занозой застрял в илистых глубинах его души, но Сюань терпел. На сей раз он отстранился физически – лишь бы больше не слушать! – встал и окликнул других детей. Вдали виднелись башни Ханчжоу, а озеро с тысячу лет назад вырыла какая-то древняя династия. К башням Сюаня подпускали редко и навещали редко…

Вдали он увидел всадников, скачущих от дороги к берегу. Сюань наблюдал за ними без особого интереса, но когда всадники повернули к ним, его апатию словно рукой смахнуло.

– Вылезайте из воды, живо! – велел он детям. – Сюда направляются воины!

Девочки закричали, а Цзюн, младший брат Ляо Цзина, выбежал из воды, роняя капли на сухие камни. Всадники скакали по извилистому берегу, и с каждым мгновением Сюань все меньше сомневался, что спешат они к нему. К сердцу потянулись ледяные клешни страха. Даже Ляо Цзин притих и нахмурился. Не исключено, что солдатам приказали уничтожить семью – отец и старший сын прекрасно это понимали.

– Ты сам кому-нибудь писал? – осведомился Сюань, не сводя глаз с приближающихся всадников.

Ляо Цзин замялся. Значит, писал. Сюань беззвучно выругался.

– Надеюсь, недоброжелателей ты сюда не вызвал. Мы ведь не среди друзей.

Всадники остановились в каких-то двадцати шагах от дрожащих девочек, и те отступили к отцу и братьям. Сюань подавил страх при виде спешившегося воина, крепкого коротыша с седыми волосами и пышущим здоровьем лицом. Коротышка перекинул поводья коню через голову и двинулся к семье.

Сюань поклонился и заметил гравировку – льва – на доспехах командира всадников. Всех знаков отличия сунской армии он не знал, но понимал, что командир преуспел во владении луком и мечом, а также сдал экзамен по военной тактике, который проводят в городских казармах.

– Воин Хун Сяовэнь к вашим услугам, – представился командир. – Мне приказано сопроводить Его Императорское Величество Сюаня, Сына Неба, в Леопардовы казармы для облачения в доспехи.

– Что? Зачем? – удивленно спросил тот.

Сяовэнь смотрел на него не мигая.

– В казармах собрались люди Его Величества, – ответил он, не отступая от канцелярита, позволяющего не обращаться к Сюаню напрямую. – Его Величество сам там появится.

Он поднял руку – подал знак всадникам, и Сюань увидел, что они привели дополнительного коня, уже под седлом.

– Его Величество отправится туда со мной сейчас же.

Ледяные щупальца снова стиснули сердце – неужели сунский император таки устал от его существования? Вдруг его отвезут к месту казни и без лишнего шума уничтожат? Но Сюань понимал, что спорить нельзя. За шестнадцать лет плена он повидал немало сунских воинов и их командиров. Потребует объяснений – Сяовэнь повторит приказ с невозмутимым безразличием, как всегда сама вежливость. Сюань уже привык: хорошим манерам сунцы не изменят ни за что.

К его удивлению, заговорил Ляо Цзин.

– Отец, я хочу с тобой, – тихо сказал он.

Сюань поморщился. Если отдан приказ о казни, на рассвете появится лишний труп. Он покачал головой, надеясь, что сын не заупрямится, но Ляо Цзин повернулся к нему.

– Как давно твоим людям позволяли собираться? Отец, дело важное. Позволь мне пойти с тобой, чем бы там все ни кончилось.

Сунский командир стоял как каменный, ничем не показывая, что слышал хоть слово. Сюань невольно глянул на него и спросил:

– Зачем я понадобился? Столько времени прошло…

Воин не ответил. Глаза у него напоминали черное стекло. Тем не менее агрессии в его позе не было. Сюань давным-давно не анализировал настроение солдат, но эти всадники опасными не казались. И он принял решение.

– Ляо Цзин, назначаю тебя йинчаном, младшим воином. Обязанности разъясню в другой раз.

Молодой человек покраснел от удовольствия, преклонил колено и опустил голову. Сюань коснулся его затылка. Несколько лет назад он не стал бы демонстрировать чувства, а сейчас не переживал из-за того, что увидят недостойные сунские воины.

– Мы готовы, – объявил он Сяовэню.

Тот чуть заметно покачал головой.

– У меня лишь один свободный конь и приказ доставить в казарму лишь Его Величество. Относительно других лиц мне ничего не приказано.

Мрачный голос сунца разбудил в Сюане гнев, который он не чувствовал уже много лет. В его положении честь и гордость не дозволены. Тем не менее он приблизился к всаднику, гневно сверкая глазами.

– Кто ты такой, чтобы разговаривать со мной подобным образом?! Ты, солдатишка безродный! Мои дела тебя не касаются. Пусть один из твоих воинов спешится, или сам мне отдай коня.

Хун Сяовэнь всю свою жизнь провел в условиях строгой иерархии. Напор Сюаня он воспринял так же, как отреагировал бы на выпад любого другого командира – опустил голову, взгляд его потух. Сюань почувствовал: это не отряд палачей. Мысли закружились как в водовороте, но тут Сяовэнь отдал приказ, и один из всадников спешился.

– Вели брату отвести сестер домой, – громко сказал Сюань Ляо Цзину. – Ты едешь в казарму вместе со мной. Посмотрим, чего ради понадобилось меня тревожить.

Одновременно переполняемый восторгом и паникой, Ляо Цзин передал отцовский наказ брату и сестрам. Верхом он ездил, но на боевом коне – ни разу. Только бы отца не опозорить! Юноша подбежал к коню и прыгнул в седло. Конь фыркнул, почуяв незнакомого всадника, но тут Сюань вскинул голову: появилась мысль.

– Погодите!..

Он оглядел других коней: один стоял спокойно и, в отличие от первого коня, не напоминал сжатую пружину. Сяовэнь кипел от подавляемого гнева. Может, он ненамеренно выбрал самого норовистого коня, только Сюань искренне сомневался. Воинами он не командовал давным-давно, но интуиция осталась. Наследник подошел к другому всаднику и глянул на него в полной уверенности, что тот не ослушается.

– Слезай, – велел он.

Едва посмотрев на своего командира, тот перекинул ногу через седло и спрыгнул на гальку.

– Садись на этого, – велел сыну Сюань.

Ляо Цзин не понял, что затевает отец, но спешился, подошел к коню и схватил поводья.

Наследник кивнул, не дав никаких объяснений, и поднял руку, прощаясь с другими детьми. Те стояли, несчастные, глядя вслед отцу и брату, которые оседлали коней и поскакали по берегу к городу Ханчжоу.

Глава 25

В Ханчжоу стояло много казарм императорской армии. В лучших имелись плацы, где воины могли постигать свое искусство, укреплять физическое здоровье, есть и спать в больших дормиториях; были даже ванны.

Леопардовы казармы, судя по виду, забросили много лет назад. Крыши просели, на плацах сквозь песок и камни пробивались сорняки. Сюань проехал под замшелой аркой и вместе с всадниками Хун Сяовэня остановился на внутреннем дворе. От поездки верхом он раскраснелся, ноги и спина, отвыкшие от нагрузок, ныли. Но от одного намека на свободу и власть Сюань чувствовал себе лучше, чем все эти годы.

Сяовэнь спешился без единого слова или взгляда на мужчин, которых привез. Все еще злясь, он вошел в первое строение. Сюань посмотрел на сына и кивнул, веля слезть с чужого коня. Чего ждать, он не знал, но за последние годы было так мало перемен, что Сюань радовался любым.

Другие всадники молча ждали. Через какое-то время Сяовэнь вышел и взял поводья. К удивлению Сюаня, он сел в седло и поскакал обратно к воротам. Два всадника взяли под уздцы коней, на которых приехали цзиньцы, и повели их прочь.

– В чем дело? – громко спросил Сюань.

Сяовэнь заметно напрягся – значит, вопрос он услышал, – но отомстил невежливостью: ответа не последовало.

Неподалеку раздался громкий крик, и Сюань обернулся. К нему бежали люди, знакомые из другой жизни. Ляо Цзин застыл, словно ожидая нападения, но отец стиснул ему руку. Когда он заговорил, в глазах у него блестели слезы.

– Ляо Цзин, я их знаю! Это мои люди. – Сюань улыбнулся, сообразив, что молодой человек не узнаёт никого из приближающихся. – Это и твои люди.

Старательно растягивая губы в улыбке, он вспоминал тех, кого не видел шестнадцать лет. Время немилосердно. Сюань чувствовал себя растерянным и оглушенным. Своих людей он помнил молодыми и сильными. Знакомые черты еще просматривались, но лица изъели морщины и усталость. Вероятно, на родине годы отпечатались бы не так заметно. Вряд ли тут его людей хорошо кормили и окружали заботой.

Люди Сюаня подходили все ближе, касались его одежды, словно убеждая себя, что их император настоящий. Тут голоса, которых Сюань давным-давно не слышал, отдали приказы, и все остановились. Двор постепенно заполнялся – наружу выбирались все больше людей, и командиры велели им выстроиться для осмотра. Воины Сюаня повиновались с улыбкой, задавали ему вопросы, а ответить он не мог. От избытка чувств не мог даже говорить. С расправленными плечами, сияющими глазами наследник смотрел, как его люди сотнями выстраиваются на заросшем травой плацу.

Вскоре Сюань понял, что ряды выходящих воинов редеют. Сердце его упало. Сунскую границу вместе с ним пересекли сорок тысяч человек. Разумеется, кто-то умер, а старейшим воинам сейчас было под семьдесят. Естественные причины сделали свое дело, но, пересчитав притихшие каре, Сюань получил лишь восемь тысяч.

– Куда же все подевались? – пробормотал он.

Один из тех, кто отдавал приказы, был одет в сущие лохмотья. Истощенный, грязь на лице въелась не хуже татуировки, а изображает достоинство – жалкое зрелище. Сюань не узнал его, но приблизился и заглянул в глаза. В пронизывающем взгляде оборванца теплилась надежда, а разве ей там место?

– Давно мы не виделись, – начал Сюань и собрался спросить имя оборванца, как оно само всплыло из недр памяти вместе со званием. – Шао сяо

[25]

Бохай!

Тот улыбнулся, обнажив два желтых зуба, и у Сюаня сердце сжалось от боли. Бохай, один из лучших военачальников-кавалеристов, в свое время командовал тысячами, но сейчас Сюань едва узнавал его в истощенном старике, стоявшем перед ним.

– И это

все

воины? – спросил он.

Бохай опустил голову и упал ниц. Другие тут же последовали его примеру. Стоять остался один Сюань.

– Всем немедленно встать, – приказал он. Слезы высохли: показывать эмоции больше нельзя, его люди нуждаются не в этом. – Так в чем дело, Бохай? Ты так и не ответил на мой вопрос. Можешь говорить без опаски.

Сперва старик только хрипел. Потом облизал губы, десны и, наконец, смог говорить.

– Кто-то сбежал. Но почти всех вернули и казнили у нас на глазах. Часть просто не вернулась.

– Но такие потери… – Сюань покачал головой.

– Его Величество не желает слушать жалобы солдат, – отозвался Бохай, глядя в пустоту.

– Приказываю тебе говорить, – негромко велел наследник.

Бохай снова облизал губы.

– Каждое лето людей косит лихорадка. Иных погубила плохая еда. Помню один год, когда у нас забрали шесть тысяч человек для работы на угольных шахтах. Они не вернулись. Каждый месяц по несколько наших воинов убивает стража или сунская знать, жаждущая развлечений. Судьбы тех, кого забирают от нас, нам неизвестны. Многих я не видел уже шестнадцать лет. Ваше Величество, я даже не представлял, что нас так мало. – В тусклых глазах Бохая загорелся огонек. – Терпели мы все это лишь в надежде перед смертью увидеть Ваше Императорское Величество. Наша мечта исполнилась. Если на свободу надежды нет, этого хватит.

Сюань заметил, что лицо его сына перекосилось от ужаса.

– Закрой рот, сынок, – тихо велел он. – Это хорошие люди, твой народ. Не стыди их тем, за что они не в ответе. – Заговорил громче, чтобы слышали Бохай и стоящие рядом: – Они грязные, потому что им не давали воды, они истощенные, потому что их не кормили. Сынок, нужно видеть сквозь лохмотья. Это люди сильные, честные, испытанные. Это твои воины, в свое время они сражались за меня.

За разговором Сюань не услышал, что сзади подошел Сяовэнь.

– Как трогательно! Император обнимет их, не брезгуя дерьмом и вшами?

Сюань развернулся и подошел к сунцу вплотную, словно не видя меча у него на поясе.

– Снова ты? Неужели я не научил тебя скромности? – К изумлению Сяовэня, ткнул его пальцем в грудь. – Эти люди – союзники твоего императора, а как с ними обращались? Морили голодом, позволили увязнуть в грязи… Враги к ним и то лучше отнеслись бы.

На миг Сяовэнь застыл, огорошенный. Когда его рука наконец опустилась на меч, Сюань подошел еще ближе, так что они почти соприкоснулись носами, и сунцу в лицо полетела слюна.

– Ты, падаль!.. Я прожил долгую жизнь. Только вытащи клинок – и увидишь, что безоружные люди сделают с тобой голыми руками.

Сяовэнь вдруг заметил, что из-за спины Сюаня за разговором следят разгневанные оборванцы всех званий. Он отступил на шаг, и наследник с удовольствием увидел у него на лбу полоску пота.

– Лично я заморил бы вас голодом, – ответил Сяовэнь. – Но вас вместо этого выставляют против монгольских туменов. Император явно предпочитает, чтобы монгольские мечи тупились о ваши черепа, а не о сунские.

Он протянул ворох свитков с приказами Сюаню, который пытался скрыть изумление. Едва Сяовэнь отвернулся, наследник сломал императорскую печать и ознакомился с приказами. Сунский командир успел сделать сорок шагов, когда Сюань снова поднял голову.

– Стой! – крикнул он, но сунец шел дальше, прямой спиной демонстрируя свое негодование. Сюань не закричал, а заревел: – Хун Сяовэнь, ты тоже упомянут в этих приказах!

Сунец нехотя остановился. На плац он вернулся багровый от гнева. Сюань читал дальше, не обращая внимания на подошедшего к нему Сяовэня.

– Видимо, мой двоюродный брат император не полный идиот, – проговорил он. В ответ на это оскорбление Сяовэнь зашипел, но с места не сдвинулся. – Он вспомнил, что в этих краях лишь немногие прежде сражались с монголами и сдерживали их. Сяовэнь, эти люди перед тобой. – К удовольствию Сюаня, стоящие в первом ряду расправили плечи, услышав, что он говорит. – Здесь написано, что нам выдадут доспехи и помогут подготовиться. Где те, кому это поручено?

– Спешат сюда, – процедил Сяовэнь. – А где упомянуто мое имя?

– Вот здесь. – Сюань ткнул в толстый пергамент, испещренный мелкими черными значками, удивленный, что сунский командир умеет читать.

– Не вижу, – отозвался Сяовэнь, всматриваясь в текст.

– Вот здесь написано, что я волен выбрать сунского воина, который поможет мне снарядиться и подготовиться. Я выбираю тебя, Сяовэнь. Ты мне так понравился, что никого другого не надо.

– Вы не смеете, – отозвался сунец. Он снова коснулся рукояти меча, но услышал недовольный ропот людей Сюаня и отдернул руку.

– Твой император пишет, что смею. Либо подчинишься мне, либо тебя повесят. Мне все равно. Император пишет, что мы снова отправляемся в поход. Может, мы потерпим поражение, может, победим – не ведаю. Знаю одно: сытым и окрепшим решить этот вопрос будет проще. Ну, Хун Сяовэнь, ты принял решение?

– Я подчинюсь приказам императора, – отозвался тот, с ненавистью глядя на Сюаня.

– Покорность и смирение – доказательство мудрости, – похвалил наследник. – Твой пример – наука всем нам. Здесь написано, что для нас выделены средства, так что отправляй гонцов за едой. Мои люди голодны. Вызови лекарей, чтобы осмотрели больных и слабых. Найми людей, чтобы вычистили казармы и покрасили свежей краской. Еще кровельщиков, чтобы залатали крышу, плотников, чтобы восстановили конюшню, мясников и ледовозов, чтобы наполнили подвалы мясом. Работы будет много, но ты не отчаивайся. Твои труды пойдут на благо цзиньской армии, а это высочайшая из целей.

Взгляд Сяовэня метнулся к свиткам, которые держал в руках Сюань. Унизительно, несправедливо, но ослушаться он не смеет. Стоит любому, кто званием постарше, пожаловаться, что он воспротивился законному приказу, – и всё, ему конец. Голову Сяовэнь склонил так, словно у него шея надломилась, развернулся на каблуках и зашагал прочь.

Когда Сюань посмотрел на своих воинов, они недоверчиво улыбались, а сын изумленно качал головой.

– Никто из нас не предполагал, что сегодняшний день закончится таким образом, – проговорил наследник. – Нам нужно отъесться и вспомнить навыки владения мечом, пикой и луком. Легко не будет. Моложе никто из нас не стал. Как приготовимся, навсегда покинем эти казармы. Отправят нас против монголов или в ад – неважно. Важно другое: мы отсюда выберемся.

В конце фразы голос Сюаня дрогнул, но его поддержали криками одобрения, которые звучали все громче, эхом разлетаясь по плацу и доносясь до казарм.

*

Хубилай сидел в юрте целителей и в мрачной тишине ждал, когда усталый шаман перевяжет ему руку. Пальцы у шамана ловкие, умелые, действовал он грамотно. Царевич поморщился: шаман завязал тугой узел, поклонился – и скорее к следующему раненому. Через две койки от Хубилая Баяр старательно изображал холодное равнодушие, а другой шаман зашивал ему рваную рану на ноге, из которой капала алая кровь.

Яо Шу принес целую стопку листов, испещренных торопливо нацарапанными цифрами.

– Где сунские пушки? – неожиданно спросил Баяра Хубилай.

Очень не хотелось слушать от Яо Шу о погибших и раненых. Только не здесь и не сейчас! Царевича до сих пор колотило от боя на холме, внутренняя дрожь длилась куда дольше небольшого сражения.

Баяр встал, чтобы ответить, согнул ногу и поморщился.

– Мы нашли их в боевой готовности, господин, примерно в миле отсюда. Мои люди их осматривают.

– Сколько пушек?

– Лишь сорок, зато пороха и ядер достаточно, чтобы сделать по дюжине выстрелов из каждой. Ядра у них меньше, чем у наших.

– Тогда свои пушки оставим тут. Вели смазать их маслом, обернуть промасленной ветошью и устроить здесь до тех пор, пока у нас не появится передышка или пока не изготовим больше пороха и ядер.

Баяр устало посмотрел на Хубилая. Они получили весть, что к приискам спешат еще два войска – вероятно, для поддержки появившихся ранее. Единственный шанс монголов – подобраться к одному из них и разбить, пока не пришлось сражаться на двух фронтах одновременно.

– Стрелы собрали? – осведомился Хубилай.

Баяр шатался от полного изнеможения, говорил с трудом, ценой волевых усилий – не уважать такое царевич не мог.

– Я отправил минган собрать среди мертвых то, что можно использовать повторно. Думаю, они принесут половину. Часть пошлю в лагерь на починку. Мастера восстановят стрелы и привезут нам.

– Стрелы пусть везут те, кто не может сражаться, – сказал Хубилай. – Проверь лагерные запасы. Лучники должны работать круглосуточно. Без стрел нам оставаться нельзя. – Он сжал кулаки и глянул на терпеливо ожидающего Яо Шу. – Ладно, говори, скольких мы потеряли.

Старику даже с записями сверяться не понадобилось.

– Свыше девяти тысяч. Из них шесть тысяч погибли, остальные тяжело ранены и сражаться не смогут. Шаманы говорят, что к утру мы потеряем еще тысячу, а на следующей неделе – больше.

Баяр негромко выругался, а Хубилай вздрогнул. Его рука пульсировала в такт биению сердца. Потеряна десятая часть войска. Сам он ранен и устал, а утром грядет новая битва со свежим противником. Оставалось лишь надеяться, что долгий переход утомит сунцев.

– Пусть наши воины хорошенько поедят и выспятся. К утру они должны быть во всеоружии. Пришли ко мне Урянхатая.

– Господин, ты ранен, тебе нужно отдохнуть.

– Отдохну, убедившись, что дозорные высланы, а раненые отправлены в лагерь. Горячего ужина сегодня не будет.

Баяр закусил губу, но продолжил:

– Господин, завтра тебе понадобятся силы. Остальное – наша с Урянхатаем забота. Пожалуйста, отдохни.

Хубилай коротко глянул на Баяра. Мышцы ныли, ноги тряслись от усталости, но разве можно спать? Дел-то невпроворот.

– Отдохну, – пообещал он, – но сперва потолкую с орлоком.

– Да, господин, – отозвался Баяр.

В лагерь прискакал дозорный и принялся искать юрту шаманов. Хубилай увидел его первым и понял: вести плохие. Краем глаза он следил за всадником, которому показали, где искать ханского брата. Дозорный приблизился, и Хубилай мрачно посмотрел на него.

– В чем дело?

– Третье войско, господин мой. Оно идет с востока.

– Точно третье? Может, о нем мне уже докладывали? – переспросил царевич. Дозорный почувствовал его гнев, побледнел, и Хубилай заставил себя сдерживаться.

– Нет, господин мой, войска мы не путаем. Это новое, около шестидесяти тысяч человек.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю