Текст книги "Чингисхан. Пенталогия (ЛП)"

Автор книги: Конн Иггульден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 64 (всего у книги 133 страниц)

– Из-за тебя я пришел в эти пустынные земли, – сказал Чингис дрожащей фигуре. – Я предлагал тебе мир и торговлю, а ты прислал мне головы моих людей. Теперь я дал тебе твое драгоценное серебро.

Иналчук ничего не сказал, беззвучно шевеля губами.

– Разве у тебя не найдется для меня слов благодарности? – продолжал Чингис. – У тебя пересохло горло? Тогда прими от меня этот напиток и утоли жажду. И может быть, ты услышишь слабое эхо той боли, которую ты причинил мне.

Переводчик онемел от ужаса, но Иналчук все равно ничего не слышал. Кузнецы опрокинули котел и вылили остатки металла наместнику на лицо, но хан уже потерял к нему интерес и перевел взгляд на другой объект. Умасленную бороду наместника спалил огонь, рот до краев наполнила желтоватая жижа, но Чингис по-прежнему смотрел на людей, стоявших на городских стенах. Многие отвернулись, поняв наконец, что смерть уже спешит и за ними.

– Катапульты готовы, Хасар, – сказал Чингис, не сводя глаз со стен. – Завтра с рассвета начинай ломать стены. Я хочу, чтобы не осталось камня на камне. После нашего ухода Отрар никогда не подымется из руин. Город исчезнет с лица земли со всеми его обитателями.

Полностью разделяя ненависть брата, Хасар поклонился:

– Как прикажешь, мой повелитель.

Напрягая слух, Старец стоял возле крошечной решетки, вмонтированной высоко в стене камеры. Он видел только бледные очертания в темноте, но слышал шорохи юного тела, пробудившегося от наркотического сна. Старец был терпелив и потому ждал. Сколько же раз он руководил юношей, совершая ритуал пробуждения? Своему новобранцу он показывал сад во всем его великолепии, усиленном наркотическим снадобьем, что добавлялось в сладкое, как сироп, вино. Юноше показали рай, но теперь, в полутьме, его взору предстанет ад.

Услышав испуганный возглас внизу, Старец тихо улыбнулся. Ему припомнились и страх, и смятение, которые испытал он сам уже так много лет назад.

В маленькой камере смердело трупами. Тела с обмякшей плотью лежали сверху на юном воине. Старик слышал его шепот и всхлипывания, когда молодой человек пробирался сквозь завал онемевших конечностей. А ведь казалось, что всего пару секунд назад он еще сидел в удивительном и безумно прекрасном месте. Старец создал совершенный сад и тщательно отобрал женщин, учтя каждую мелочь. Это были изысканные создания, а наркотик воспламенил юношу до того, что даже легкое прикосновение к его коже едва не сводило с ума. Потом он лишь на один короткий миг закрыл глаза, а очнулся уже среди зловонных трупов.

Старец напряг зрение, вгляделся во мрак. Там было заметно движение, проблески силуэтов. Юноша сбрасывал мертвые тела вниз. Его руки наверняка ощущали гнилое мясо и, возможно, даже копошащихся червей. Юноша стонал, его рвало. Зловонный запах был невыносим, и Старец прижал к носу мешочек с ароматными розовыми лепестками. Он ждал. Каждое мгновение будоражило нервы, но он был мастером своего дела.

В этом тесном мирке склизкой смерти юноша был обнажен. Он срывал кусочки блестящей кожи, прилипшие к его телу. Юный рассудок был еще слишком раним для таких испытаний, сердце, должно быть, билось на пределе возможного. Старец знал, что только очень молодые люди могли бы пережить такой опыт, да и те впоследствии вспоминали бы его до конца своих дней.

Внезапно осознав, с чем он имеет дело, юноша в ужасе закричал. Представив, что тот мог бы сейчас вообразить, Старец улыбнулся и приготовил лампу, которая стояла у него в ногах, чтобы случайные отблески света не испортили урок. Внизу отрок обратился к Аллаху с молитвой об избавлении из зловонной обители ада.

Когда Старец распахнул дверь камеры, свет лампы рассеял мрак и ослепил юношу. Прикрывая глаза руками, тот попятился назад. От страха и неожиданности его мочевой пузырь сжался, и, к удовольствию Старца, послышалось журчание горячей мочи. Он хорошо рассчитал момент. Из-под сжатых ладоней юноши брызнули слезы.

– Я показал тебе рай, – сказал Старец. – И показал тебе ад. Должен ли я оставить тебя здесь на тысячу лет или вернуть в наш мир? Твое будущее зависит от того, насколько преданно ты будешь следовать мне. Иначе говоря, от того, к чему склонится твоя душа. Готов ли ты посвятить свою жизнь мне, чтобы я смог использовать ее так, как сочту нужным?

Юноше уже исполнилось пятнадцать. Когда он опустился на колени и зарыдал, наркотический дурман окончательно покинул его молодое тело, оставив в нем слабость и дрожь.

– Пожалуйста! Все, что прикажете! Я в ваших руках, – всхлипывая, ответил он.

На всякий случай он все еще прикрывал глаза. А вдруг видение исчезнет и он снова останется в одиночестве?

Старец приставил к губам подростка чашечку и дал подышать камедью. Говорили, что она придает храбрости. Юноша жадно глотал, и пурпурное вино текло по его обнаженной груди, плечам и рукам. Старец крякнул от удовольствия, когда молодой человек тяжело повалился на спину. Его мысли сбились, голова закружилась, ощущения притупились.

Очнулся он уже на чистой постели в покоях из голого камня, где-то посреди крепости, служившей Старцу убежищем от внешнего мира. Рядом никого не оказалось, воспоминания о недавно пережитом ужасе вернулись, и юноша всплакнул, не зная о том, что за ним по-прежнему наблюдают. Когда он спустил ноги на пол и попытался встать, то был полон решимости никогда больше не видеть демонов смрадного подземелья. Юноша содрогнулся. Память еще хранила яркие образы оживающих мертвецов. Они вставали, смотрели на него пустыми глазами. И каждое новое воспоминание было страшнее предыдущего. Подросток подумал бы, что, наверное, просто сошел с ума, если бы не виды дивного сада, которые тоже были еще свежи в его памяти. Умиротворение и покой, наполнявшие сад, оберегали юношу. Даже в аду.

Деревянная дверь комнаты отворилась, и юноша наконец глубоко вздохнул, очутившись перед могущественным человеком, который вызволил его из того ужасного места. Старец был невысок и коренаст. Свирепые глаза горели на смуглом, красноватом лице. У него была великолепная, умащенная драгоценным маслом борода, но одет он был, как всегда, просто, как и подобало тому, кто отказался от преходящего тлена сокровищ. Юноша пал ниц перед своим спасителем и распростерся на холодном каменном полу в благодарность за избавление.

– Теперь ты все понимаешь, – тихо сказал Старец. – Я взял тебя за руку и показал радость триумфа и горе падения. Что выберешь ты, когда придет время?

– Я выберу радость триумфа, учитель, – дрожа, ответил юноша.

– Твоя жизнь – лишь полет птицы в освещенной комнате. Ты летишь из вечного мрака, чтобы снова исчезнуть в бесконечной ночи. Полет длится совсем недолго. Комната не имеет значения. Твоя жизнь не имеет значения. Важно только то, как ты подготовишься к новой.

– Понимаю, учитель, – произнес юноша. Дрожь не унималась. Ему до сих пор мерещились склизкие прикосновения мертвецов.

– Горе тем, кто не ведает, что ожидает их после смерти. Среди них ты станешь сильнейшим, потому что ты видел небеса и видел ад. Ты будешь действовать без колебаний. – Глава ордена ассасинов протянул дряхлую руку и помог юноше подняться. – Можешь пойти к своим братьям. Теперь ты один из них. Как и тебе, им тоже было позволено заглянуть сквозь трещину в стенах реального мира. Ты не подведешь их и не разочаруешь меня, принеся великолепную смерть к ногам Аллаха.

– Я не подведу, учитель, – ответил юноша увереннее, чем когда-либо за свою короткую жизнь. – Скажи, кого я должен убить. Я не подведу.

Старец улыбнулся, тронутый, как всегда, начинающейся верой своих юных воинов, которых он отправлял в мир. Он и сам был когда-то одним из них, и время от времени, когда ночи были холодны и темны, он еще страстно стремился вернуться в прекрасный сад, который ему показали. Но когда смерть уже похлопала старика по плечу, он только надеялся, что действительность окажется столь же прекрасной, как и творение его рук. Лишь бы в раю был гашиш, думал Старец. Лишь бы он был так же молод и гибок, как и стоявший перед ним юноша.

– Ты отправишься вместе с братьями в стан монгольского хана, который называет себя Чингисом.

– К неверным, учитель? – удивился юноша, начиная путаться в мыслях.

– Пусть так. Твоя вера придаст тебе сил. Для этого и только ради этого ты обучался у нас пять лет. Тебя выбрали за твою склонность к языкам. С этим даром ты можешь хорошо послужить Аллаху. – Старец положил руку на плечо юноши, и казалось, что от нее исходит тепло. – Сблизишься с ханом и в подходящий момент оборвешь его жизнь одним ударом кинжала в сердце. Осознаешь ли ты цену неудачи?

Юноша мучительно сглотнул. Образ гнилого подземелья снова явился перед глазами.

– Клянусь, учитель. Я не подведу.

Часть вторая

Глава 20

Полуденное летнее солнце нещадно пекло. Воздух был недвижим. Жара прогнала последних прохожих с городских улиц. Альмашан был небольшим городком – не больше маленькой крепости, – древним и пыльным, хотя рядом и протекала река. В тот день на ее берегах не было ни детей, ни женщин. Ворота Альмашана накрепко затворили. Город был переполнен людьми и животными с окрестных селений. В воздухе рыночных площадей витали страх и вонь сточных колодцев, доверху загаженных нечистотами. Вывезти их было некуда.

За стенами крепости городские торговцы слышали гул, нарастающий постепенно, словно раскаты далекого грома. Редкие прохожие время от времени лишь поднимали глаза и смотрели на дозорные посты на стенах да молились о спасении. Даже нищие и те прекратили просить подаяния.

– Приготовиться! – крикнул Ибрагим тем, кто стоял внизу у ворот.

С волнением в груди он выглянул за городскую стену. Земли вокруг Альмашана были бедны и плохо подходили для земледелия. Впрочем, благосостояние города никогда не зависело от урожаев.

Черная полоса всадников стремительно приближалась сквозь марево полуденного зноя. Они-то и стали причиной бегства всего окрестного населения в город, возлюбленный Ибрагимом. Купцы и торговые караваны укрылись за высокими стенами ради спасения своей жизни. Ибрагим обложил товары купцов непомерной пошлиной, забрав половину добра, которое они хотели уберечь от разграбления, однако никто не возражал и не жаловался. Если бы все вместе они пережили нападение монголов, то Ибрагим стал бы очень богатым. Он почти не сомневался, что так и будет, хотя ни в чем не был уверен.

Его небольшой городок у реки простоял семь столетий. Местные купцы разъезжали от Испании до Китая, привозя назад сокровища и бесценные знания. И все же доходы от торговли не были велики настолько, чтобы пробудить интерес царей и падишахов. Старейшины города годами сколачивали целые состояния, наживаясь на спинах пленников-иновер-цев. За их счет маленький городок отстраивал стены и зернохранилища, став гаванью для работорговцев. Земледелие не дало бы Ибрагиму и малой толики того состояния, которым он владел.

Вглядываясь пристальнее в грозную даль, Ибрагим крепко сжимал своими кривыми руками потемневшие камни, из которых была сложена крепость, такая древняя, что никто уже и не помнил, сколько ей лет. Но еще и задолго до этого на месте города стояло мелкое поселение у реки, в котором торговцы рабами останавливались отдохнуть, чтобы потом продолжить свой путь к большим рынкам на юге и на востоке. Альмашан вырос из земли и заявил свое право на причитавшуюся ему долю.

Ибрагим тяжко вздохнул. Насколько он слышал, монголы не уважали торговлю. Для них Альмашан – только вражеский город. Тюрбан Ибрагима впитывал пот, но он все равно обтер лицо рукавом, оставив грязный отпечаток на прохладном белом полотне платья.

Впереди монголов мчался одинокий бедуин, боязливо оглядываясь назад. Ибрагим разглядел прекрасного белого скакуна. Его длинные ноги и скорость позволяли всаднику все время держаться на расстоянии от преследователей. Барабаня пальцами по твердому камню, Ибрагим думал, стоит ли открывать маленькую деревянную дверь, устроенную в городских воротах. Воин пустыни явно рассчитывал на укрытие, но если бы ворота остались запертыми, то монголы, возможно, и не стали бы нападать. Аесли позволить бедуину проникнуть внутрь, как долго выдержал бы Альмашан неминуемый штурм?

Неуверенность терзала Ибрагима, когда он повернулся и посмотрел вниз. На базарах и в лавках до сих пор обсуждали известие о поражении шаха. Ибрагиму очень хотелось услышать свежие новости, но только не ценой своего города. Нет. Ибрагим решил не открывать ворота и дать незнакомцу погибнуть. Разум противился мысли об убийстве мусульманина от рук неверных под самыми стенами города, но сотни семей смотрели на Ибрагима с мольбой о спасении. Быть может, погубив жизнь только одного человека, монголы пройдут мимо. Ибрагим решил, что будет молиться о его душе.

Монголы подошли так близко, что Ибрагим мог уже разглядеть отдельных коней. Он содрогнулся от дикого вида воинов, которые разделались с шахом Ала адДином Мухаммедом и разгромили его великое войско под Отраром. Однако ни катапульт, ни телег, ни прочих символов кочевого народа, спустившегося с восточных хребтов, не было видно. Примерно три тысячи воинов приближались к городу, но люди, вооруженные только мечами, не представляли опасности для Альмашана. Мощный камень под рукой Ибрагима отражал богатство, нажитое многими веками рабовладения. Стены охраняли и это богатство, и тех, кто им владел.

Сердце сжалось в груди Ибрагима, когда бедуин остановил лошадь перед городскими воротами. Кружась на одном месте, всадник отчаянно размахивал рукой и кричал глядевшим на него стражникам:

– Открывайте! Или вы не видите, кто у меня за спиной?

Ибрагим чувствовал вопрошающий взгляд стражников.

Ровно вытянув спину, он покачал головой. Монголы были всего в полумиле от города, уже слышался гулкий топот конских копыт. Альмашан никогда не знал завоеваний. Ибрагиму не хотелось шутить с чужеземным ханом.

Бедуин в удивлении вытаращил глаза на стражников, покосившись мельком на своих преследователей.

– Во имя Аллаха! – заревел он. – Вы оставите меня на растерзание неверным? У меня новость, которую вы должны знать!

Ибрагим сжал дрожащий кулак. На лошади незнакомца висели седельные сумки. Был ли это гонец? Могло ли его известие представлять особую важность? До появления монголов, этих неверных, под самыми стенами оставались считаные секунды. Ибрагим уже слышал ржание их лошадей и гортанное пощелкивание самих седоков, готовящих луки. С языка сорвалось проклятие, когда он посмотрел вниз. Что значила одна жизнь в сравнении с судьбой целого города? Альмашан должен остаться целым и невредимым.

Внизу, за спиной Ибрагима, раздались громкие голоса. Он отошел от парапета и глянул вниз на источник шума. К собственному ужасу, он увидел, как его брат с маху ударил стражника по лицу. Солдат повалился на землю, и, несмотря на гневные возражения Ибрагима, его брат поднял засов на воротах. Яркий луч света пробился сквозь тень. Не успел Ибрагим заорать снова, как дверь опять закрылась, и запыхавшийся бедуин был в безопасности. Красный от гнева, Ибрагим помчался вниз по каменным ступеням лестницы, выходившей на улицу.

– Вы, идиоты! – зашумел он. – Что вы наделали?

Стражники не решились поднять на него глаза, но его брат только пожал плечами. Внезапно дверь в воротах громко затряслась, заставив всех вздрогнуть. Дверной засов загремел от напора, и кто-то упал со стены, сраженный стрелой в плечо. Когда снаружи донеслись разочарованные вопли монгольских всадников, Ибрагим сильно разволновался.

– Вы погубили нас всех, – сказал он в бешенстве. Он чувствовал на себе взгляд человека, неожиданно появившегося в Альмашане, но даже не взглянул на него. – Выдворите его вон, и тогда нас наверняка оставят в покое.

Брат Ибрагима только пожал плечами.

– Иншаллах, – тихо произнес он.

Их судьбы были в руках Аллаха. Люди предполагали, Аллах – располагал, и бедуин оказался в их городе. Шум за крепостной стеной усилился, заставив всех облиться холодным потом.

Едва избежав смертельной опасности, посланник тяжело дышал. Он стоял некоторое время, упираясь руками в колени, и Ибрагим заметил, что неизвестный прихватил с собой седельные сумки.

– Мое имя – Юсуф аль-Хани, – выговорил он, отдышавшись и придя в себя. Он не пропустил ни одного слова из разговора между братьями, а потому, холодно посмотрев на Ибрагима, сказал: – Не бойтесь за свой город. Монголы не привезли осадных машин. Ваши стены неприступны для них. Будьте благодарны за то, что не заслужили немилость Аллаха за свою трусость.

– Ради тебя одного мой брат вверг всех нас в опасность, – подавив в себе злобу и раздражение, ответил Ибрагим. – У нас торговый город, и только его стены могут защитить нас от смерти. Что же за важная новость у тебя, ради которой ты пришел к нам, рискуя жизнью?

Юсуф улыбнулся, оскалив белоснежные зубы на смуглом лице.

– Моя новость о великой победе, но она не для ваших ушей. Отведите меня к шаху, и я порадую его сердце.

Ибрагим недоуменно захлопал глазами, посмотрел на брата и снова на самоуверенного молодого человека.

– Шаха Мухаммеда нет в Альмашане, брат. Ты ничего не напутал?

– Бросьте эти игры, друг мой, – нисколько не смутившись, ухмыльнулся Юсуф. – Шах обязательно захочет услышать, что мне известно. Отведите меня к нему, и я не стану рассказывать, как я едва не погиб под стенами города по вашей милости.

– Его на самом деле нет в Альмашане, – смущенно залопотал Ибрагим. – Разве он направляется сюда? Позволь мне угостить тебя напитками и едой. Скажи, что тебе известно, и я передам ему, как только он будет здесь.

Улыбка медленно исчезала с лица гонца по мере того, как он начинал понимать, и наконец ее место заняло выражение огромного сожаления.

– Я так надеялся застать его здесь, – угрюмо пробормотал Юсуф.

Ибрагим заметил, что молодой человек постукивает пальцами по седельным сумкам, словно их содержимое сильно нагрелось и обжигало.

– Я должен покинуть вас, – сказал вдруг Юсуф. Он поклонился Ибрагиму, хотя его жест выглядел довольно формальным и натянутым. – Мои слова предназначены только для ушей самого шаха, и раз его здесь нет, я должен ехать в следующий город. Надеюсь, там меня не заставят ждать до последнего момента и впустят сразу.

Ибрагим хотел было возразить, но шум за воротами стих так же внезапно, как начался. Бросив нервный взгляд на своего тупоголового брата, Ибрагим помчался по каменным ступеням на стену. Остальные последовали за ним, и все вместе они выглянули наружу.

Монголы скакали назад. Ибрагим вздохнул с облегчением и возблагодарил Аллаха за спасение. Уж сколько раз ссорился Ибрагим с городским советом, добиваясь от него нужной суммы на ремонт и укрепление ветшающих стен. И он оказался прав. Тысячу раз прав. Монголы не могли взять приступом его дом без своих камнеметных машин, да, пожалуй, и с их помощью. Альмашан посрамил мечи и луки монголов. Ибрагим с восторгом провожал взглядом удаляющихся врагов. Никто из них ни разу не обернулся назад.

– Они умны, – сказал Юсуф ему через плечо. – Может статься, что они просто хотят усыпить нашу бдительность. Я такое уже видел. Не верьте им, господин.

Уверенность Ибрагима вернулась, и он хвастливо ответил:

– Они не смогут разрушить наши стены, Юсуф. Ну, теперь-то выпьешь чего-нибудь холодненького? Пойдем ко мне в дом. Мне не терпится узнать, какую весть ты везешь.

Однако, к его разочарованию, молодой человек покачал головой, не отрывая взгляда от монгольских всадников.

– Я здесь не останусь. Не теперь, когда шах где-то близко. Он должен узнать. Судьба городов куда крупнее, чем ваш, зависит от того, насколько быстро я его найду.

Ибрагим не успел дать ответ, а молодой гонец уже свесился через парапет и глядел вниз.

– Они убили моего коня? – спросил он.

Прочистив горло, в разговор вступил брат Ибрагима.

– Они увели его с собой, – ответил он.

Услышав это, Юсуф помянул монголов недобрым словом.

– У меня есть хорошая лошадь, кобылица, – продолжил брат Ибрагима. – Ты можешь взять ее.

– Я куплю ее у тебя, – заявил Юсуф.

Брат Ибрагима кивнул, предложение пришлось ему по душе.

– Она очень вынослива. Настоящая лошадь для воина шаха. Я уступлю ее тебе по отличной цене, – согласился он.

Ибрагим стоял молча и только сжимал кулаки, когда брат распорядился подвести к воротам одну из двух лучших его лошадей. Молодой человек быстро зашагал вниз по ступеням, и Ибрагиму не оставалось ничего другого, как только последовать за ним. Он снова не удержался, чтобы не взглянуть на набитые до отказа седельные сумки. Ибрагим невольно подумал, возможно ли, чтобы в этих сумках лежало нечто такое, ради чего стоило бы перерезать глотку. Юсуф как будто догадался, о чем думает Ибрагим, и снова улыбнулся.

– В моих мешках нет ничего ценного, – сказал он, потом поднес руку к голове и постучал по ней. – Все сведения – тут.

Ибрагим покраснел, смущаясь оттого, что молодой человек угадал его мысли. Когда привели кобылу, гонец с видом большого знатока осмотрел лошадь. Удовлетворенный осмотром, он заплатил брату Ибрагима даже больше, чем тот запросил. Ибрагим уныло наблюдал за тем, как молодой человек проверяет подбрюшный ремень, удила и поводья. С вершины стены стражник крикнул, что путь чист.

– Я дорого заплатил бы, чтобы послушать твое донесение, – внезапно сказал Ибрагим. К его удивлению, гонец замешкался. – Золотом, – добавил Ибрагим, как только почувствовал в том готовность пойти на уступку.

– Очень хорошо, господин, – ответил Юсуф. – Мне понадобятся средства, чтобы продолжить поиски шаха. Но я не могу долго задерживаться.

Ибрагиму едва ли удалось скрыть свою радость, а гонец передал вожжи стражнику и последовал за Ибрагимом, который направился к ближайшему дому. Войдя внутрь, Ибрагим велел его обитателям покинуть жилище, и те безропотно вышли. Пару мгновений спустя он остался наедине с гонцом и чуть не дрожал от любопытства.

– Вы обещали золото, – тихо напомнил Юсуф.

Возбужденный от волнения, Ибрагим без колебаний достал из-под полы одежды кошель, еще теплый и влажный от пота. Молодой человек взвесил кошель в руке, взглянул с кривой улыбкой на содержимое и спрятал у себя под одеждой.

– Говорю только вам, господин, – продолжил Юсуф почти шепотом. – Нужда заставляет меня развязать язык, но больше ни одно ухо не должно услышать об этом.

– Говори смело, – настаивал Ибрагим. – Никто не узнает об этом.

– Бухара пала, но гарнизон Самарканда одержал великую победу. Войско хана рассеяно. До конца этого года монголы будут ослаблены. Если шах вернется и возглавит верные ему города, то получит головы своих врагов.

Если

придет, господин. Потому-то я и должен найти его как можно скорее.

– Хвала Аллаху, – прошептал Ибрагим. – Теперь я понимаю, почему ты не можешь задерживаться в пути.

Гонец приложил по старому обычаю руку ко лбу, губам и сердцу.

– Я слуга шаха, господин. Да благословит Аллах вас и ваш гостеприимный дом. Мне пора уходить.

После тайного разговора Ибрагим деловито засуетился, возвращаясь быстрыми, уверенными шагами к воротам. Он чувствовал на себе взгляды своих воинов, и даже его глупый брат пялился на него так, будто понимал важность донесения.

Маленькая дверь снова открылась, впустив солнечный свет в мрачный колодец высоких стен. Бедуин поклонился Ибрагиму и вывел лошадь наружу. Дверь затворилась за его спиной, снова загремел железный засов, и гонец пустил лошадь галопом по пыльной земле.

Лишь на закате Юсуф догнал тумен Субудая и Джебе. Откликаясь на позывные часовых, он приехал во временный лагерь монголов. Девятнадцати лет от роду, Юсуф был вполне доволен собой. Он спустился с лошади и поклонился обоим военачальникам. Самоуверенность молодого мусульманина вызвала улыбку даже у Субудая.

– Шах в городе? – спросил Субудай.

– Они сказали бы мне, генерал, – покачав головой, ответил Юсуф.

Субудай недовольно поджал губы. Шах и его сыновья были неуловимы, словно горные духи. Монголы преследовали их до самого конца лета, но беглецам по-прежнему удавалось ускользать от них. Субудай надеялся, что шах укроется за неприступными стенами города у реки.

– Этот старик – скользкая рыба, – сказал Джебе. – Но мы его все равно поймаем. Он не сможет пройти на юг, минуя наши дозоры. Кто-нибудь да заметит его, даже если он будет один.

– Хотелось бы в это верить, – хмыкнул Субудай. – У него хватило ума отправить свою свиту по другому пути, чтобы запутать следы и сбить нас с толку. Мы тогда едва не потеряли его, а теперь будет гораздо труднее найти всего нескольких человек. – Он потер руку в том месте, где один из телохранителей шаха неожиданно ранил его. Мусульмане грамотно устроили засаду, но монголы превосходили числом. Хотя это потребовало времени, Субудай и Джебе перебили их всех до последнего человека. Они осмотрели лица каждого убитого хорезмийца, однако все оказались молодыми и крепкими людьми. Вспомнив об этом, Субудай прикусил губу. – Он мог бы укрыться в какой-нибудь уединенной пещере и замести за собой следы. Возможно, мы прошли мимо него.

– В городе о нем ничего не известно, генерал, – начал Юсуф. – Шаха не было в этих краях. Он не приходил сюда за пополнением. Иначе работорговцы услышали бы и сказали мне.

Юсуф ожидал, что его похвалят за проявленную находчивость, хотя идея с гонцом принадлежала Субудаю. Но вместо этого они вернулись к прежнему разговору, будто ничего и не произошло. Юсуф ни словом не обмолвился о мошне золота, которое выторговал в обмен на маленькую ложь. Субудай и Джебе заметили его новую лошадь и, должно быть, посчитали, что это достойная награда за его работу. Монгольским генералам необязательно было знать все.

– Разведчики прочесали десятки поселений и городов к западу отсюда, – ответил Джебе, посмотрев на Юсуфа. – Если он проходил через них, кто-нибудь вспомнил бы про вооруженный отряд и старика. Мы гоним его вперед, все дальше и дальше от его городов. Он не может бегать вечно.

– Ему все же удалось добраться

сюда,

– огрызнулся Субудай. Он повернулся к Юсуфу, который по-прежнему стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу. – Хорошая работа, Юсуф. Теперь оставь нас.

Молодой мусульманин низко поклонился. Ему хорошо платили за его работу, эти монголы. Вот если бы шаху удалось бегать от них до прихода зимы, тогда Юсуф сделался бы богачом. Проходя через лагерь, он кивал и улыбался некоторым воинам, с которыми уже познакомился. С наступлением вечера они притихли, как умолкают волки, если вблизи нет добычи. Юсуф наблюдал, как они точат мечи и чинят стрелы, выполняя свою работу медленно и старательно. Юсуф тихонько вздрогнул. Он слышал о нападении на их женщин и детей. И ему не хотелось бы увидеть, что произойдет с шахом и его сыновьями после того, как их поймают.

Злясь на собственное бессилие, Джелал ад-Дин протер глаза. Он не мог позволить своим троим братьям видеть, как в нем умирает вера в победу. Особенно сейчас, когда каждый день они смотрели на него со страхом и надеждой.

В темноте раздавалось хриплое, размеренное похрапывание отца. У него появилась тяжелая одышка, от которой, казалось, ему не избавиться уже никогда. Всякий раз, когда отец затихал, Джелал ад-Дин в отчаянии напрягал слух, не зная, что будет делать, если тишина продлится долго.

Монголы совершенно подорвали здоровье старика. Они словно пробили его своей стрелой. Бегство без передышки через равнины и горы не давало шаху возможности ни отдохнуть, ни восстановить силы. Сырая земля и проливные дожди не сулили ничего, кроме простуды да боли в суставах. И хотя шаху перевалило за шестьдесят, он был еще крепок, как бык, однако сырость просочилась в легкие и подтачивала его силы. Горькие слезы навернулись на глаза принца, и он яростно вытирал их, вдавливая ладони в глазницы так, чтобы боль заглушила отчаяние.

Никогда прежде не доводилось ему уходить от погони. Первый месяц ему казалось, что это игра. Вместе с братьями он смеялся над идущими по их следу монголами, строя нелепые планы, как избавиться от преследователей. С наступлением сезона дождей беглецы пытались пустить их по ложному следу, разделившись на две группы, затем разделились снова. Шах и его старший сын отправляли своих людей на гибель, приказывая устраивать засады, которые едва ли останавливали неутомимых преследователей.

Джелал ад-Дин слышал хриплый кашель отца в темноте. Его легкие наполнились липкой мокротой, и принц знал, что шах скоро проснется от удушья. Потом Джелал ад-Дин будет колотить его по спине до тех пор, пока не покраснеет кожа. Так он делал уже много раз. Только тогда отец сможет проскакать еще один день.

– Чтоб они провалились в ад, – прошептал Джелал ад-Дин.

У монголов, должно быть, имелись особые люди, которые умели отыскать даже след птицы в небе. Четыре раза Джелал ад-Дин сильно рисковал, пытаясь перевезти отца обратно на юг. Но монгольские дозоры все время показывались вдали, преграждая им путь. В последний раз пришлось мчаться до полного измождения, пока наконец шаху и его сыновьям не удалось затеряться в суете городского базара. Принц едва не расстался с жизнью, а два дня спустя у отца начался кашель – результат сна на мокрой земле.

Скрепя сердце братья отослали последних всадников из свиты отца. Слишком легко было выследить группу людей, пусть даже из нескольких десятков всадников, преданно сопровождавших своего господина, которому они присягнули на верность. Теперь оберегать отца и ухаживать за ним могли только Джелал ад-Дин и трое его младших братьев. Они уже успели забыть, сколько раз меняли одежду и лошадей. Осталось немного золота на покупку пищи и самых необходимых вещей, но Джелал ад-Дин даже не представлял, что случится потом, когда деньги закончатся. Он прикоснулся к маленькому мешочку с драгоценными камнями, что был спрятан за пазухой. Глухое постукивание трущихся друг о друга камешков приносило утешение. Но принц не знал, где можно было бы безопасно сбыть хотя бы один из них, кроме как в купеческой лавке большого города. Безысходность просто бесила. Ни он, ни его братья не могли жить на своей же земле так, как это могли позволить себе монголы. А ведь он был рожден, чтобы носить шелка и повелевать прислугой, спешившей исполнить любую его прихоть.

Отец громко раскашлялся в темноте, и Джелал ад-Дин подскочил к нему и помог присесть. Принц не помнил названия местечка, в котором они остановились. И быть может, как раз в этот момент, когда отец силился вздохнуть полной грудью, монголы подъезжали к окрестностям городка.

Джелал ад-Дин в отчаянии покачал головой. Еще одна ночь на земле сразит отца наповал. Принц в этом не сомневался. Если Аллаху было угодно, чтобы этой ночью их всех схватили, то, по крайней мере, у них была сухая одежда и сытый желудок. Это лучше, чем если бы волки напали на них, пока они спали, как на ягнят.