Текст книги "Чингисхан. Пенталогия (ЛП)"

Автор книги: Конн Иггульден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 133 страниц)

Открыв покрасневшие от плача глаза, Оэлун с трудом поднялась на колени, подвывая от горя. У нее не было сил встать на ноги, и Хасар с Тэмуге бросились ей помочь. Тэмучжин попытался стереть кровь, но лишь размазал ее по лицу и исподлобья посмотрел на мать. Ему хотелось убежать прочь, только бы ее не видеть, но он заставил себя стоять на месте.

– Мы бы умерли из-за него, – сказал он.

Оэлун устремила на него пустой взгляд, и он вздрогнул.

– Назови его имя, – тихо попросила она. – Назови имя моего первенца.

Тэмучжин поморщился, внезапно почувствовав головокружение. Кровоточащий нос стал горячим и тяжелым, перед глазами поплыли черные точки. Ему хотелось упасть и уснуть, но он оставался на ногах и смотрел на мать.

– Назови его имя, – повторила она, и тупое горе в ее глазах сменилось гневом.

– Бектер, – выплюнул это имя Тэмучжин. – Тот, что крал еду, когда мы голодали.

– Надо было сразу убить тебя, как только я увидела, что ты сжимаешь в руке, – произнесла Оэлун так легко, что это напугало его больше, чем ее гнев. – Надо было еще тогда понять, что ты такое.

Тэмучжину казалось, что его сердце разрывается. Он не мог заставить ее замолчать. Ему хотелось броситься к ней, чтобы она обняла его, защитила от холода, хотелось сделать хоть что-нибудь, только бы не видеть страшной и жалкой пустоты в ее глазах. Пустоты, причиной которой был он сам.

– Держись от меня подальше, мальчик, – тихо сказала мать. – Если я увижу тебя спящим, то убью тебя. За то, что ты сделал. За то, что ты у меня отнял. Не ты убаюкивал его, когда у него резались зубки. Не ты сгонял его жар травами и укачивал его. Тебя еще не было, а мы с Есугэем уже любили этого малыша. Тогда мы были молоды, и, кроме него, у нас ничего не было.

Окаменев от горя, слушал Тэмучжин. Может быть, мать просто не понимала, каким человеком вырос Бектер. Малыш, которого она укачивала, стал жестоким вором, и у Тэмучжина не находилось слов, чтобы рассказать ей об этом. Он уже готов был заговорить, но он прикусил губу, зная, что сейчас слова бесполезны, что Оэлун опять набросится на него. Он покачал головой.

– Прости, – сказал он, но прощения он просил не за то, что убил брата, а за то, что заставил мать страдать.

– Уходи отсюда, Тэмучжин, – прошептала Оэлун. – Не могу тебя видеть.

Он всхлипнул и бросился прочь, даже не оглянувшись на растерянных братьев. Дыхание раздирало ему горло, во рту стоял привкус крови.

Они не видели его пять дней. Хачиун искал брата, но единственным признаком существования Тэмучжина была добыча, которую он приносил и оставлял на краю лагеря. В первый день это были два диких голубя, еще теплые, с кровью, струящейся из клювов. Оэлун не отвергала приношений, хотя и не говорила ни с кем о случившемся. Они ели в подавленном молчании, а Хачиун и Хасар печально переглядывались. Тэмуге хныкал и ныл, когда Оэлун оставляла его одного. Смерть Бектера была бы облегчением для младших, случись она, когда они жили в племени Волков, в сытости и безопасности. Они оплакали бы его и отнесли тело в холмы для погребения под взорами Отца-неба, и нашли бы утешение в этом обряде. Но сейчас, в этой холодной лощине, случившееся было лишь очередным напоминанием, что смерть стоит у них за плечами. Сначала их положение казалось мальчикам приключением, но лишь до того момента, пока голод не натянул кожу на костях. И теперь они жили как дикие звери, стараясь не думать о предстоящей зиме.

Хасар оставил свою веселость в лощине между холмов. После ухода Тэмучжина он стал задумчив. Он надавал Тэмуге подзатыльников, когда тот слишком часто стал донимать мать. После смерти Бектера у всех них поменялись роли, и теперь на охоту каждое утро отправлялись Хасар с Хачиуном, и лицо Хасара было мрачным. Выше по распадку они нашли озерцо побольше, хотя для этого им пришлось миновать то место, где был убит Бектер. Хачиун нашел тело брата по следам на земле. Тэмучжин оттащил труп и засыпал его ветками, но тот все равно привлекал хищников. Когда на второй день после ухода Тэмучжина Хачиун обнаружил на краю лагеря тушку подстреленной дикой собаки, ему пришлось силой заталкивать в себя куски мяса. Он представлял себе, как Тэмучжин убивает зверя, пришедшего тревожить кости Бектера, но Хачиуну нужна была еда, а собака была лучшей добычей, которая досталась им с тех пор, как они были изгнаны из племени Волков.

На пятый день, вечером, Тэмучжин пришел в лагерь. Семья застыла при виде его, и младшие братья с тревогой посмотрели на мать. Она обернулась и увидела сына, который решительно шагал к ней, держа в руках живого козленка. Ее сын казался сильнее, его кожа потемнела от солнца и ветра после пяти дней, проведенных на вершинах холмов под открытым небом. Она не ожидала, что испытает такое облегчение, увидев его живым и здоровым. Но вместе с облегчением в ней поднялась ненависть, которая никуда не ушла. Оэлун не могла простить Тэмучжина.

А он схватил добычу за ухо и бросил к ногам братьев.

– К западу в десятке полетов стрелы два пастуха, – сказал он. – Они одни.

– Они видели тебя? – удивив всех, вдруг спросила Оэлун.

Тэмучжин повернулся к ней, и его твердый взгляд стал неуверенным.

– Нет. Я поймал козленка, когда они отъехали за холм. Может, он потерялся, не знаю. Слишком хороший случай. Я не мог его упустить.

Он переминался с ноги на ногу в ожидании, что еще скажет мать. Он не знал, что будет делать дальше, если она прогонит его снова.

– Они будут искать его и нападут на твой след, – проговорила Оэлун. – Ты приведешь их сюда.

Тэмучжин вздохнул. Сил на споры у него не было. И прежде чем Оэлун успела возразить, он сел, скрестив ноги, на землю у огня и вытащил нож.

– Мы должны есть, если хотим выжить. Если они нас найдут, мы убьем их.

Он увидел, что лицо матери опять стало замкнутым, и ожидал неминуемой бури. В этот день он пробежал расстояние во много полетов стрелы, и все мускулы его исхудавшего тела ныли. Еще ночь в одиночестве он не переживет. Наверное, Оэлун прочла на его лице этот страх.

Хачиун заговорил первым, чтобы нарушить жуткое молчание.

– Один из нас будет стеречь лагерь этой ночью на случай, если они вдруг придут.

Тэмучжин кивнул, не глядя на брата и не сводя глаз с матери.

– Мы нужны друг другу, – произнес он. – Даже если я был не прав, убив брата, это ничего не меняет.

Козленок блеял и пытался вырваться. Оэлун схватила его за шею, и в свете костра Тэмучжин заметил, что она плачет.

– Ну что мне сказать тебе, Тэмучжин? – прошептала она и уткнулась лицом в теплый мех козленка. – Ты сердце мне вырвал, и теперь мне все равно, что будет.

– Тебе не все равно, что будет с остальными. Без тебя мы не сможем пережить зиму. Тогда всем нам наступит конец, – возразил Тэмучжин.

Произнося эти слова, он выпрямился, и его желтые глаза сверкнули в свете пламени.

Оэлун кивнула, играя ушками козленка, и стала напевать про себя песенку своей юности. Она видела, как двое ее младших братьев умерли от чумы. Они почернели и распухли, и племя ее отца бросило их на равнине. Она слышала, как воины кричат от неизлечимых ран, пока жизнь наконец не покидает их. Некоторые даже умоляли о милости, прося прикончить их, и им оказывали эту милость. Она всю жизнь шла со смертью рука об руку и, возможно, сумеет пережить смерть сына, как мать Волков.

Но сможет ли снова полюбить человека, убившего ее первенца, Оэлун не знала. Ей вдруг захотелось обнять сына и прогнать его скорбь. Но вместо этого она взяла нож.

Пока сыновья охотились, Оэлун сделала несколько берестяных туесков и сейчас бросила один Хасару и Хачиуну. Тэмуге взял себе еще один. Когда осталось два туеска, Оэлун повернулась и посмотрела на своего последнего сына.

– Возьми туесок, Тэмучжин, – помедлив, сказала она. – Кровь придаст тебе сил.

Услышав эти слова, он опустил голову и понял, что ему позволили остаться. Трясущимися руками взял туесок и встал рядом с братьями. Оэлун вздохнула, ухватила козленка покрепче и вонзила нож в вену на шее. Кровь хлынула ей на руки, и мальчики столпились вокруг, стараясь не упустить ни капли. Козленок еще вырывался, а они уже наполняли туески и пили кровь, облизывали губы и чувствовали, как она проникает им в самые кости и успокаивает голод.

Когда поток превратился в тонкую струйку, Оэлун взяла обмякшее животное в одну руку и стала терпеливо наполнять свой туесок. Козленок еще трепыхался, но был уже мертв, его глаза стали огромными и темными.

– Завтра я приготовлю мясо, как только буду уверена, что огонь не привлечет пастухов, – сказала Оэлун. – Если они сюда заявятся, позаботьтесь о том, чтобы никто не узнал, что мы здесь. Поняли?

Мальчики облизывали окровавленные губы и сосредоточенно кивали. Оэлун глубоко вздохнула, загоняя скорбь в глубину души, туда, где она до сих пор оплакивала Есугэя и все, что они потеряли. Скорбь надо запереть в душе, там, где она не сможет сокрушить ее, но тоске Оэлун не было конца.

– Они придут нас убить? – тоненьким голоском спросил Тэмуге, тревожно поглядывая на украденного козленка.

Оэлун покачала головой и привлекла малыша к себе, чтобы успокоить его и утешиться самой.

– Мы Волки, малыш. Не так-то легко нас убить.

Произнося эти слова, она не сводила взгляда с Тэмучжина, и он содрогнулся от ее ледяной ярости.

Спрятавшись в прихваченной морозом траве, Тэмучжин с вершины холмов следил за двумя пастухами. Те спали внизу, лежа на спине, завернувшись в стеганые халаты и спрятав руки в рукава. Братья лежали рядом с ним, и холод пробирал их до самых костей. Ночь выдалась тихой. Люди и скот сбились в кучу, пытаясь согреться, и ведать не ведали, что за ними следят голодные глаза. Тэмучжин вглядывался во мрак. Все трое были вооружены ножами и луками, их лица были серьезны. Они смотрели и прикидывали свои возможности. Малейшее движение – козы испугаются и заблеют, пастухи тотчас проснутся.

– Подобраться ближе не получится, – прошептал Хасар.

Тэмучжин нахмурился. От долгого лежания на мерзлой земле у него затекли руки и ноги, но он не обращал на это внимания, а напряженно думал. Пастухи – народ закаленный, такие люди способны выжить самостоятельно. Под рукой у них лежали луки, и они легко могут убить волка, если тот попытается зарезать ягненка. А если жертвами окажутся трое ребятишек? Для пастухов разницы никакой. Тем более ночью.

Глядя вниз на мирную сцену, Тэмучжин еле слышно вздохнул. Он мог бы согласиться с братьями и забраться подальше в холмы, если бы не тощая стреноженная лошадка поблизости. Она спала стоя, опустив голову почти до земли. Тэмучжину не терпелось заполучить ее и снова, как когда-то, скакать по степи. Тогда он мог бы уезжать на охоту дальше и привозить добычу крупнее. Если это кобыла, то у них будет еще и молоко. Он вспомнил кислый вкус кумыса на языке. У пастухов при себе может оказаться много полезных вещей. Семья Волков не имеет права отпустить их просто так, какой бы ни был риск. Зима все ближе. Он ощущал ее дыхание в воздухе, мороз колол его кожу крохотными иголочками. Без бараньего жира они долго не протянут.

– Собак не видишь? – прошептал Тэмучжин.

Никто ему не ответил. Собаки вполне могли улечься среди коз, подобрать хвосты, стараясь согреться, и заснуть. И заметить их невозможно. Сама мысль, что они могут прыгнуть на него из темноты, пугала Тэмучжина, но выбора не было. Пастухам придется умереть, чтобы его семья выжила. Он глубоко вздохнул и проверил, достаточно ли туга и суха тетива лука.

– У меня самый сильный лук. Я подкрадусь и застрелю первого, кто проснется. Вы подойдете сзади и будете стрелять в собак, если они на меня бросятся. Понятно? – В свете луны он ясно видел тревогу на лицах братьев. – Сначала убить собак, затем того, кто останется в живых, – приказал Тэмучжин, молясь, чтобы мальчики не растерялись там, внизу.

Братья кивнули в ответ. Тэмучжин неслышно встал и пошел к спящим с подветренной стороны, чтобы его запах не всполошил стадо.

Казалось, обитатели маленького лагеря от холода ничего не чувствовали. Тэмучжин подходил все ближе, слыша только свое хриплое дыхание. Наконец он, держа лук наготове, побежал. Тому, кто умеет стрелять на скаку, надеялся он, стрелять на бегу будет несложно.

Примерно в тридцати шагах от него, рядом со спящими мужчинами, что-то шевельнулось. Черная тень вскочила на лапы и завыла. С другой стороны на него бросился еще один пес, рыча и лая. Тэмучжин вскрикнул от страха, отчаянно пытаясь сосредоточить все свое внимание на пастухах.

Мгновенно проснувшись, пастухи вскочили на ноги, когда Тэмучжин выпустил первую стрелу. В кромешной темноте он даже не пытался целиться в горло. Стрела пробила халат пастуха на груди, и тот упал на колени. Тэмучжин услышал, как он зовет на помощь товарища, и увидел, как тот откатился в сторону и вскочил с натянутым луком. Овцы и козы заблеяли в панике и разбежались в темноте, отсекая Тэмучжина от братьев, кидаясь в разные стороны, словно среди них оказался хищник.

Тэмучжин рванулся вперед, чтобы опередить выстрел пастуха. Вторая стрела была у него за кушаком, и он схватил ее, но не смог вытащить – зацепилась. Пастух натянул тетиву с уверенностью бывалого воина, и на мгновение Тэмучжин решил, что все кончено. Он никак не мог вытащить свою стрелу. А рычание слева заставило его запаниковать. Собака бросилась на него, норовя вцепиться в горло, и он отшатнулся. Пастух выпустил стрелу, и та прожужжала над головой Тэмучжина. Мальчик закричал от боли, когда собачьи зубы сомкнулись на его руке, но псу в шею вонзилась стрела Хасара, и бешеная рычащая тварь отпустила Тэмучжина.

Мальчик опустил лук, а пастух уже нацеливал вторую стрелу. Хуже того, второй пастух, шатаясь, поднялся на ноги и тоже взял лук. Тэмучжин решил, что пора спасаться бегством. Он понимал: все должно быть кончено здесь, иначе пастухи пойдут за ними следом и перебьют одного за другим. Тэмучжин высвободил-таки стрелу и дрожащими руками натянул тетиву. Где вторая собака?

Стрела Хачиуна попала пастуху прямо под подбородок. Какое-то мгновение тот еще стоял с натянутым луком, и Тэмучжин подумал, что перед смертью пастух все же успеет выстрелить. Он слышал о сильных и искусных воинах, которые, уже будучи мертвыми, успевали спрятать в ножны свой меч. Но тут пастух упал.

А тот, которого Тэмучжин ранил, возился со своим луком. Крича от боли, он натянул тетиву. Стрела Тэмучжина разорвала ему грудную мышцу, и он не мог согнуть лук с достаточной силой, чтобы выпустить стрелу.

Сердце Тэмучжина успокоилось. Он понял, что битва выиграна. Хасар и Хачиун подошли к нему, и все трое смотрели, как тетива в очередной раз выскальзывает из пальцев пастуха.

– Где вторая собака? – шепотом спросил Тэмучжин.

Хачиун не мог отвести взгляд от сражающегося с луком пастуха. Тот возносил молитву Отцу-небу перед лицом своих врагов.

– Я ее убил.

– Давай покончим с делом, – сказал Тэмучжин и благодарно похлопал брата по спине.

Пастух увидел, как самый высокий из врагов взял стрелу и натянул тетиву. Тогда он бросил лук, выхватил кинжал и посмотрел на луну и звезды. Голос его затих, когда Тэмучжин выпустил стрелу. Но даже со стрелой, торчащей в горле, мужчина еще постоял, шатаясь, и наконец рухнул наземь.

Братья с опаской двинулись к убитым, напряженно ища малейшие признаки жизни. Они должны были удостовериться, что враги мертвы. Тэмучжин послал Хасара за конем, который умудрился отбежать даже со спутанными ногами – так сильно напугал его запах крови. Тэмучжин повернулся к Хачиуну и, обхватив его за шею, так стремительно привлек к себе, что они стукнулись лбами.

– Теперь мы переживем зиму, – улыбнулся Тэмучжин.

Хачиун заразился от брата радостью, и вместе они испустили боевой клич над пустынной равниной. Может, это было глупо, но они все еще оставались мальчишками, хотя и научились убивать.

ГЛАВА 14

Илак сидел и смотрел на огонь, вспоминая о прошлом. Четыре года миновало с тех пор, как они оставили тень Делиун-Болдаха и земли вокруг красной горы. Волки процветали, умножились числом и разбогатели. В племени еще были живы люди, которые ненавидели его за то, что он оставил сыновей Есугэя умирать. Но никаких признаков злой судьбы, которой желали ему враги, не было. В первую же весну после ухода племени родилось куда больше ягнят, чем раньше, и в юртах появилось несколько десятков новорожденных. Ни один не умер при рождении, и те, кто высматривал знаки судьбы, были удовлетворены.

Илак довольно хмыкнул, наслаждаясь вкусом черного арака. Это был уже второй бурдюк. Перед глазами все плыло. Последние годы были хороши, по улусу бегали трое его сыновей, родившихся за это время, учились владеть луком и копьем. Сам Илак прибавил в весе, хотя скорее заматерел, чем разжирел. Зубы и глаза его были по-прежнему хороши. Другие племена боялись даже упоминать его имя. Он понимал, что должен был быть всем доволен.

За эти годы Волки все время двигались дальше на юг. И теперь они расположились в таком месте, где над головами вились тучи мух, а воздух был так влажен, что люди потели весь день, а на коже высыпала сыпь, раскрывались язвы. Илак тосковал по холоду, сухому ветру северных холмов, но как только он с Волками поворачивал на старые тропы, то сразу начинал думать о судьбе семьи Есугэя. В душе он до сих пор жалел, что не отправил тогда воинов завершить дело – не из-за ощущения вины, а потому, что не любил оставлять что-то незаконченным.

Фыркнув, он запрокинул голову и прикончил бурдюк. Ленивым жестом велел подать себе другой, и молодая женщина тотчас поднесла ему еще арака. Илак оценивающим взглядом окинул фигурку, стоявшую перед ним на коленях и со склоненной головой. Одурманенный араком, он никак не мог вспомнить ее имени, но она была стройной и длинноногой, словно вешний жеребенок. Он ощутил, как просыпается в нем желание. Илак за подбородок поднял ее лицо, чтобы она смотрела на него. С нарочитой медлительностью взял ее руку и положил себе на чресла, чтобы почувствовала его влечение к ней. У нее был испуганный вид, но Илак и помыслить не мог, что кто-то посмеет отказать хану. Если женщина угодит ему, он отплатит ее отцу хорошим конем.

– Иди в мою юрту и жди меня, – приказал Илак заплетающимся языком.

Глядя, как она идет, он отметил, что у нее красивые ноги. И собрался было сразу пойти следом за ней. Но желание быстро угасло, и он вернулся и снова уставился на огонь.

Он помнил, как дерзко смотрели на него сыновья Есугэя, когда он бросил их одних на произвол судьбы. Сейчас он сам бы зарубил их. Но четыре года назад, только-только взяв в руки бразды правления, Илак не знал еще, насколько терпимо племя отнесется к его действиям. Уж этому-то Есугэй его научил. Племя готово вытерпеть многое от того, кто его ведет, но всегда есть граница, которую переступать не следует.

Конечно же, этих тощих детей и их мать забрала первая же зима. Странно было возвращаться в края, с которыми связано столько воспоминаний. Сегодняшняя стоянка временная, только чтобы подкормить коней на хорошей траве. Примерно через месяц племя двинется к землям вокруг красной скалы. Илак слыхал, что олхунуты тоже вернулись в те края, поэтому вел Волков с твердым намерением начать войну. Арак горячил его кровь и заставлял желать сражение – или женщину в его юрте.

Радуясь морозному воздуху, Илак глубоко вздохнул. Он тосковал по холодам во влажном тепле юга, когда кожа краснела от укусов странных паразитов, которых приходилось вырезать кончиком ножа. На севере воздух был чище, и кашель в племени слышался реже. Недавно умерли один старик и еще двое детей, их оставили на холмах ястребам, но Волки радовались предстоящему возвращению в родные места.

– Толуй! – позвал Илак, хотя и не знал еще в точности, чего ему хочется.

Он смотрел, как поднимается воин и идет к нему. Илак обвел взглядом могучую фигуру, склонившуюся перед ним, и ощутил то же удовольствие, с которым осматривал умножившиеся стада. Волки хорошо показали себя на прошлом курултае, выиграв две короткие скачки и уступив в длинной лишь на корпус лошади. Его лучники получили награды, а два бойца вышли в последний круг в борьбе. Толуй был пятым и получил звание Сокола, хотя его и победил борец из найманов. В награду Илак взял его в свои ближние воины, и через пару лет, когда Толуй прибавит в силе, он спокойно поставит на его победу. Могучий молодой воин был беззаветно предан хану, и не случайно Илак выбрал того, кого возвысил собственной рукой.

– Ты был совсем мальчишкой, когда мы в последний раз видели север, – сказал Илак. Толуй кивнул, бесстрастно глядя на него темными глазами. – Ты был там, когда мы оставили детей и жену старого хана.

– Я все видел. Им не было среди нас места, – низким уверенным голосом протянул Толуй.

– Именно, – улыбнулся Илак. – В племени Волков для них не было места. И что ж, с тех пор, как мы ушли на юг, племя разбогатело. Это может означать одно: Отец-небо благоволит нам!

Так как Толуй не ответил, Илак подождал, чтобы молчание с его стороны показалось воину многозначительным. Какое-то решение зрело в нем. Это, конечно, лишь призраки да старые раны, но ему по-прежнему снилась Оэлун, и он просыпался в холодном поту. Иногда она снилась ему обнаженной, извивающейся под ним, а потом вместо ее прекрасной плоти появлялись кости. Это были просто сны, но земли вокруг холма воскрешали прошлое из пепла.

– Возьми с собой двух воинов, которым доверяешь, – начал Илак.

Толуй подобрался – весь угодливость. Он стоял, нависая над своим ханом.

– Куда ты нас отправляешь? – справился он и замер в ожидании ответа, пока Илак делал очередной глоток арака.

– Вернитесь в старые охотничьи угодья, – наконец ответил тот. – И посмотрите, остался ли кто-нибудь в живых.

– Мне убить их? – спросил Толуй.

В его голосе было только любопытство, ничего больше, и Илак задумчиво погладил свой расплывшийся живот. На бедре висел меч, некогда принадлежавший Есугэю. Было бы справедливо покончить с его родом несколькими хорошими ударами этого самого клинка.

– Если они выжили, то живут подобно зверям. Так что делай с ними, что хочешь. – Илак замолчал, глядя на пламя и вспоминая дерзкие слова Бектера и Тэмучжина. – Если найдешь старших, притащи их мне. Я покажу им, какими стали Волки под властью сильного хана, а после этого отдадим их птицам и духам.

Кивнув тяжелой головой, Толуй пробормотал: «Как прикажешь» – и отправился собирать своих товарищей в поездку. Илак, стоя в свете пламени, наблюдал, как тот уходит, твердо и уверенно шагая. Племя уже забыло о сыновьях Есугэя. Иногда ему казалось, что он единственный помнит о них.

Из улуса Толуй выехал в сопровождении Басана и Унэгена. Его спутники прожили почти тридцать зим, но, в отличие от него, не были прирожденными лидерами. Толуй же наслаждался своей властью и, хотя видел только девятнадцать зим, знал, что спутники опасаются его нрава. Обычно он не сдерживал себя, упиваясь встревоженными взглядами старших. Он заметил, что в холодные месяцы они осторожничают и жалеют себя. Толуй же мог проснуться и тут же броситься в сражение или взяться за работу. Он гордился своей молодостью.

Только Илак никогда не боялся бороться с ним. Когда Толуй вызвал его на борьбу, хан швырнул его оземь так крепко, что сломал Толую два пальца и ребро. Молодой воин испытывал какую-то извращенную гордость оттого, что следовал за единственным человеком, который оказался сильнее его, и среди Волков не было у Илака слуги вернее.

Первые три дня воины ехали молча. Старшие держались от Толуя на расстоянии, зная, как быстро меняется его настроение. Они обшарили местность у красной скалы, отметили, что трава здесь выросла густая и сочная и что она придется по вкусу стадам, которые Илак прикажет гнать перед племенем. Земля была хорошая, и за это время ни одно племя не заявило на нее прав. Только несколько пастухов вдалеке развеивали впечатление, что Волки одни на этих равнинах.

На двенадцатый день они увидели одинокую юрту у реки и галопом устремились к ней. Толуй крикнул «нохой хор», чтобы пастухи придержали собак, спрыгнул на землю, открыл низкую дверку и вошел внутрь. Басан и Унэген переглянулись и последовали за ним, сохраняя на лице бесстрастное выражение. Оба знали друг друга с детства, еще до того, как Есугэй стал вождем Волков. Их бесило, что ими командует надменный молодой Толуй. Однако они согласились ехать, так как это была единственная возможность узнать, что случилось с теми, кого они оставили на произвол судьбы.

Сидя на старой постели, Толуй принял чашу соленого чая с молоком своими огромными ручищами и шумно выхлебал его. Басан и Унэген вошли и поклонились пастуху и его жене, которые смотрели на чужаков с откровенным ужасом.

– Вам нечего бояться, – успокоил их Басан, принимая чай, чем заслужил презрительный взгляд Толуя.

Молодому воину было наплевать на всех, кроме Волков.

– Мы ищем женщину с пятью сыновьями и дочерью, – сказал Толуй.

Голос был слишком громким для маленькой юрты. Жена пастуха подняла испуганный взгляд, и у Унэгена с Басаном сердца заколотились быстрее. Толуй тоже заметил взгляд женщины.

– Ты их знаешь? – подался он вперед.

Пастух отшатнулся, явно перепуганный видом огромного чужого воина.

– Мы слышали о них, но где они – не знаем, – ответил он.

Сидя неподвижно, чуть приоткрыв рот и обнажив белые зубы, Толуй в упор смотрел на пастуха. Находиться в юрте стало опасно, и все это ощутили.

Тут вбежал маленький мальчик и резко остановился, увидев чужаков в доме родителей.

– Я заметил лошадей, – сказал он, глядя на всех большими темными глазами.

Хмыкнув, Толуй поймал мальчика, посадил на колено, перевернул вверх тормашками и стал подбрасывать. Мальчик захихикал, но лицо Толуя оставалось непроницаемым, и пастух с женой оцепенели от ужаса.

– Нам надо их найти, – сообщил Толуй, громким голосом заглушая смех ребенка, которого без видимых усилий держал на вытянутых руках и подбрасывал так, что мальчик становился ему на колено.

– Еще! – выдохнул мальчик.

Женщина поднялась, но муж схватил ее за руку.

– Вы их знаете, – уверенно заявил Толуй. – Скажите, и мы уйдем.

Он снова перевернул их сына вверх тормашками, не обращая внимания на его восторженные вопли. Склонил голову набок в ожидании их ответа.

– Женщина с сыновьями живет в дне езды отсюда, на севере. У них всего две юрты и несколько коней. Они мирный народ, – прошептала женщина.

Толуй кивнул, наслаждаясь властью над этими людьми, пока их сын был в его руках. Напряжение в юрте стало почти невыносимым, но тут он поставил мальчика на землю и подтолкнул его к родителям. Мать обняла сына и закрыла глаза.

– Если вы солгали, я вернусь, – предупредил Толуй.

В его темных глазах читалась явная угроза, а его огромные руки легко могли разорвать ребенка. Пастух упорно отводил взгляд и смотрел в пол до тех пор, пока Толуй и его спутники не покинули юрту.

Воины вышли наружу, и Толуй заметил большую собаку, появившуюся из-за юрты. Пес был слишком стар для охоты и глядел на чужаков белесыми полуслепыми глазами. Толуй осклабился, и пес ответил глухим гортанным рыком. Воин, хмыкнув, уверенно и быстро схватил лук. Басан нахмурился, когда увидел, как Толуй целится в собаку. Стрела вонзилась псу в глотку, и он задергался и будто закашлял. Мужчины ударили коней пятками и ускакали прочь.

Чуть позже они остановились отдохнуть, стали готовить мясо. Толуй находился в добром расположении духа. Вяленая баранина была не очень свежей, сыр чуть подванивал и пощипывал язык.

– И что велел сделать хан, когда мы их найдем? – спросил Басан.

Толуй сердито посмотрел на старшего воина, словно тот своим вопросом нарушил мирный ход его мыслей. Ему нравилось усмирять воинов взглядом, а они шарахались от силача, который одним ударом кулака сбивал коня на колени. Толуй не отвечал, пока Басан не отвел взгляда. Еще одна маленькая битва была выиграна.

– Что захочу, то и сделаю, – заявил Толуй, наслаждаясь победой. – Хотя сам хан приказал приволочь к нему старших. Привяжу их к хвостам коней и заставлю бежать всю дорогу.

– Может, это не те, кого мы ищем, – напомнил молодому воину Унэген. – В конце концов, у этих есть юрты и лошади.

– Посмотрим. В любом случае коней мы угоним, – сказал Толуй, улыбаясь своим мыслям.

Илак и не предполагал, что тут можно чем-нибудь поживиться, но никто не станет оспаривать права Толуя на имущество семьи Есугэя. Их судьба была решена в тот день, когда племя их бросило. На них не распространялся закон гостеприимства. Это были бродяги, у которых нет хана, защищающего их. Толуй рыгнул и засунул руки поглубже в рукава халата, намереваясь заснуть. Хороший выдался день. Вряд ли настоящий мужчина может пожелать большего.

Смахнув с глаз пот, Тэмучжин скрепил последние жерди для небольшого загона для коз и овец, готовых дать приплод. Маленькое стадо увеличивалось, так как ртов в семье было немного. Два года назад братья вместе со странниками отправились продавать шерсть и мясо в обмен на войлок. Они наторговали достаточно, чтобы сделать две маленькие юрты, и от взгляда на них у Тэмучжина всегда становилось легче на душе.

Неподалеку Хасар и Хачиун стреляли по мишеням, сделанным из нескольких слоев войлока, обмотанных тряпками. Тэмучжин выпрямился и потянул затекшие мускулы, опершись на ограду. Он смотрел на братьев, и мысли его вернулись к тем первым месяцам, когда за ними по пятам шли смерть и зима. Им пришлось туго, но свое обещание мать сдержала. Они выжили. Без Бектера между братьями возникла крепкая дружба, и они каждый день от рассвета до заката трудились вместе. Прошедшие годы закалили их. Все свободное время, если они не занимались стадом и не готовили товар на продажу, братья уделяли оттачиванию боевого мастерства.

Тэмучжин потрогал кинжал на поясе. Время от времени он точил его, чтобы легко резать кожу. В его юрте висел лук, равный тому, что был когда-то у отца, – прекрасное оружие с внутренним изгибом из блестящего рога. Когда Тэмучжин натягивал тетиву, она резала пальцы, словно нож, и ему понадобилось много месяцев, чтобы они загрубели. Этот лук еще ни разу не убивал человека, но Тэмучжин знал, что, если надо будет, он пошлет стрелу точно в цель.

Прохладный ветерок прошел по зеленой равнине, и он прикрыл глаза, наслаждаясь тем, как ветер осушает пот на лице. Тэмучжин услышал, как в своей юрте мать поет песенку для Тэмуге и Тэмулун, и улыбнулся, забыв на время то, как они боролись за свою жизнь. Ему и так нечасто случалось побыть в покое и тишине.

Семья Есугэя вела торговлю с пастухами и отдельными семьями. Они с удивлением обнаружили, что кроме великих племен, пасущих скот, в степях есть и другая жизнь. Кто-то был изгнан из племени за преступление, убийство или прелюбодеяние. Другие родились без защиты хана. Такие люди были весьма осторожны, и Тэмучжин вел с ними дела только для того, чтобы как-то жить. Для рожденного в ханской юрте они по-прежнему были проходимцами без роду и племени, недостойными даже презрения. Тэмучжина не радовало, что и он оказался таким же, как они, и братья разделяли его недовольство. Взрослея, они все чаще думали о том, какой могла сложиться их жизнь. Один-единственный день навеки лишил их будущего. Тэмучжин приходил в отчаяние от мысли, что ему придется до самой старости влачить жалкое существование, довольствуясь горсткой коз и овец. Илак отнял у них все. Не только права, положенные им по рождению, но и целое племя, большую семью, которая защищает своих и делает жизнь сносной. Тэмучжин не мог простить Илаку этих тяжелых лет.