Текст книги "Кварталы Нелюдей"

Автор книги: Кейт Ивен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 40 страниц)

Но как бы то ни было, теперь это просто Парк. Не знаю, почему ни у кого не возникло желания дать ему имя. У меня такой порыв возникает каждый раз, когда я подхожу к главному входу, то есть, к началу широкой аллеи, которая тянется от одного бока Парка к другому, украшенная растущими по бокам розами и декоративными каприссами. А весь изюм в том, что по бокам от устья этой дорожки, глядя друг на друга, стоят каменные изваяния высотой в три-четыре человеческих роста: Наблюдатель Мрака и вампир, у ног которого сидит огромный волк-оборотень.

Наблюдатель, как нетрудно догадаться, символизирует род человеческий. Я почему-то всегда внутренне сжимаюсь, когда смотрю на суровое лицо этого мужчины, обрамлённое чуть взъерошенными длинными волосами. Есть в нём что-то хищное, затаённое… Впрочем, какое ещё должно быть лицо у охотника за головами нелюдей? Добрая физиономия Бенни Хила? Деда Мороза? Крёстной феи? Или Волшебника страны Оз? Какое выражение должно быть у великого Данте Кровавого, основателя Академии Наблюдателей Мрака и одного из лучших воинов шестнадцатого столетия, когда гремела очередная война между людьми и нелюдями?

Я ещё раз окинула взглядом статную фигуру Данте, который стоял в простом плаще с откинутым капюшоном и, опираясь на даен, смотрел в глаза вампиру.

А вампир как раз не вызывал у меня никаких страхов или сомнений, равно как и волколак – самый известный представитель оборотней. У кровососа длинные густые кудри, ниспадающие на камзол, точеные черты лица и выставленные напоказ в улыбке клыки. Волк был ему до талии, может, чуть выше, лохматый, грозно оскалившийся, с чуть прижатыми ушами и вздыбленным загривком.

Даниэль Кровавый и Фредерик Мясоед. Первый был прародителем комаров в нашей стране, а второй, соответственно – вервольфов.

Сотни людей каждый день смотрят на это трио – три основных существующих вида на земле – и никто не придумал Парку имени.

Что ж, и я не буду ломать себе над этим голову.

Мы с Виктором прошли мимо изваяний, и город как-то вдруг оказался позади.

Вокруг росли огромные старые дубы, ясени, каприссы и сосны, подпирающие небо своими густыми раскидистыми кронами, где резвился ветер. У подножий деревьев зеленела никем не стриженная густая трава, ближе к аллейкам меняющаяся на пёстрые ухоженные клумбы цветов. Весело носились туда-сюда разноцветные бабочки, а за ними – дети.

Да, именно дети, десятки детей. Их мамы и бабушки оккупировали лавочки в тени деревьев и живо обсуждали политику, медицину и, разумеется, вопрос о тесном соседстве с нелюдями. Я точно знала, что в другом конце Парка обсуждаются точно такие же темы, но с той лишь разницей, что в разговорах ненавистными соседями были люди.

Парк делился как бы на две части, и Вы прекрасно понимаете, кто на какой гулял, и кому на какой не были рады. Нет, конечно, были исключения: пары, прохаживающиеся в тени каприсс и игнорирующие косые взгляды, но не так уж их много, а на общем фоне – ничтожно мало.

Кроме лавочек в теньке примостились и торговцы попкорном, сахарной ватой, напитками и мороженым. Если сейчас повернуть налево, то можно столкнуться с аттракционами: американско-русские горки, чёртово колесо и так далее по списку. Но так как мне такие источники адреналина никогда не нравились, мы свернули направо, в глубь парка, предварительно затарившись попкорном, ватой и напитками. Мороженое пришлось умять сходу, потому как уж очень оно неустойчиво к жаре.

Мы шли неспешно, а вокруг нас с весёлыми воплями носились дети, играя то в салки, то в Наблюдателей Мрака, то ещё в кого. При виде Виктора, правда, они притормаживали, сбавляли громкость и не без восхищения рассматривали его даен и чёрный кожаный плащ. Конечно, для маленьких детей Наблюдатели – кумиры, защитники от страшных нелюдей! Господи, и когда уже их родители научатся смотреть правде в глаза и перестанут забивать детям головы ерундой? Я уже не уверена, что нелюди являются меньшинством в нашей стране, может, их уже больше, чем нас и…

Блин, о чём это я? Нас больше чем людей. Мои старые человеческие привычки и обороты…

– Такое впечатление, что ты с утра не завтракала, – хмыкнул Виктор, протягивая мне розовую сахарную вату, пахнущую вишнёвым сиропом.

– Вообще я купила на двоих, – чуть раздосадовано посмотрела я на него, – ты что, ничего не будешь?

– А ты уверена, что это можно есть? – Наблюдатель с сомнением посмотрел на воздушную кукурузу.

– Ты что, никогда не ел попкорна? – удивилась я.

– Нет.

– М-да, а я ещё полагала, что это у меня тяжёлое детство, – покачала я головой и принялась ощипывать невесомый бледно-розовый шар. Все пальцы моментально стали липкими, но это вряд ли могло меня остановить.

Солнце пекло беспощадно, превращая мои мозги в талое масло, расползшееся по маслёнке. Местами влажная от пота одежда создавала отвратительное ощущение, иногда дотягивающееся до сознания, и кроме того, очень хотелось спать. Может, ну её к чёрту, эту прогулку? Сейчас свернуться бы клубочком где-нибудь в теньке и вздремнуть часика два на свежем воздухе…

Сахарная вата, выпав из моих рук, медленно полетела в тёмную лужу, упала, взволновав её поверхность, и потемнела с одного бока, становясь действительно вишнёвой, впитывая в себя…

Кровь?..

– Папа!!!

Я дёрнулась вперёд, и морок спал. Жара опять облепила меня, сменив возникшую на секунду прохладу. Ночную тишину разорвал смех промчавшихся мимо детей лет шести-семи, а полумрак вспыхнул солнечным светом.

Это было пробуждение. По-крайней мере, очень на то похоже. Как будто из одного мира, измерения, ситуации, ты вдруг резко оказываешься в другом, более ясном, чётком, логичном, понятном и постоянном.

Я посмотрела на свои руки – они дрожали, чуть подёргивались пальцы от внезапно нахлынувших и так же резко сошедших на нет ужаса и изумления. Я ещё ощущала в душе боль и пустоту утраты, ещё не осознанные, но уже существующие, я…

– Лэй? – тёплые пальцы Виктора осторожно взяли моё лицо за подбородок и приподняли его. – У тебя всё в порядке?

Я хотела что-то сказать, но только пошевелила губами: мой голос пропал от страха… или нет…

Нет, нет… Эти все чувства – не мои, это чужая память, чужая боль, ноющая в душе до сих пор. Во мне был только её призрак, а сама она, равно как и воспоминание, принадлежит…

Мой взгляд невольно опустился вниз.

Сахарная вата лежала на асфальте пушистым клубочком, с нескольких боков облепленная грязно-серой пылью.

Эта память – память Эдуарда.

Шумно вздохнув, я протёрла глаза.

Так, определённо перегрелась, у меня уже солнечный удар, поэтому я и вспомнила это… этот эпизод из жизни белокурого изверга. Ничего, всё пройдёт, полежу дома с холодной тряпкой на лбу, и всё будет хорошо…

– Мама, мамочка, пожалуйста, останься! Я так тебя люблю, я всегда буду слушаться, только не уходи, пожалуйста! Не бросай меня!

Я круто обернулась назад, но не увидела никого, кто бы плакал или ссорился с матерью. Нет, в Парке царила благодать и идиллия, звенел громкий детский смех и шумели под напорами горячего ветра каприссы.

Но голос… он же раздался просто за моей спиной! Такой чёткий, ясный, жалобный, будоражащий душу…

Я через силу заглотнула духоту, и лёгкие обожгло. Кажется, вечером будет гроза. Хорошо бы…

– Лэй, – Виктор коснулся моего плеча, и я посмотрела чуть вниз, в сторону. Раненая рука очень болела. Двадцать швов, лечебная мазь – и всё равно болит.

… Не могу заснуть. Перед глазами тот белый тигр, что… Впрочем, неважно. Надо забыть об этом. Забыть…

– Лэй! – кто-то резко встряхнул меня – я инстинктивно сжалась и зажмурила глаза, прикрывая лицо руками.

Только не трогайте меня! Не делайте мне больно!!! Не надо!!!

Кто-то ухватил мои кисти и, непрерывно зовя меня по имени, опустил их вниз, чтобы видеть моё лицо. Приоткрыв глаза, я увидела Виктора, который…

… повторял моё имя?..

Нет, он говорил совсем иное:

" Победителей ждёт только лестница в небо,

Проигравшего – недры товарищей тел,

И не вспомнит никто, кем он был или не был,

Лишь душа отлетит в тайный Смерти Удел».

– Лэй!!! – голос больно стегнул моё сознание, как непослушную овцу выгоняя его на свет божий. В реальность, где нет места иллюзиям.

… Детский смех. Шелест листвы деревьев, то стихающий, то вновь усиливающийся под порывами июльского ветра. Жара. Солнце. Вишнёвый привкус на языке. Руки Виктора, сжимающие мои плечи. Сладковатый запах цветов.

Как во сне я повернула голову и отстранённо посмотрела на двух пятилетних девочек, которые с радостными визгами, то и дело оглядываясь, пронеслись мимо нас по дорожке, сжимая в руках кукол с неживыми, широко распахнутыми глазами. За этими малышками что есть мочи бежал трёхлетний карапуз в голубом костюмчике с очень серьёзным, сосредоточенным лицом.

Люди.

Я видела этих детей насквозь. Видела каждую жилку в их телах, каждый капилляр, каждый желудочек их маленьких, быстро сокращающихся сердец. Собственно, именно эти густые карминовые паутинки в ярких одёжках бежали по аллейке. И я даже знала наверняка, какой температуры их кровь.

Мир стал замедляться, как сделавшая положенное число оборотов карусель. И чем медленней всё вокруг становилось, тем дальше отступало чувство реальности. Я видела сон. Я спала и видела реальность, ту, которая вокруг меня. Видела всё, что там происходит.

И всё-таки спала.

Мне казалось, что когда я начну поворачивать голову к Виктору, это будет ужасно медленно, как на плёнке, которую воспроизводят в замедленном режиме. Как иногда бывает во сне.

Но – нет. Времени ушло – полсекунды.

У Наблюдателя были чуть расширенные глаза со зрачками-точечками. Он что-то говорит, но что? Для меня и для него время бежало совершенно по-разному. Как в двух разных мирах.

И если честно, я хочу вернуться в его мир, тот, где минута – это всего лишь шестьдесят секунд, а не вечность.

33.

– А вот и наша девочка! – молодая женщина с водопадом русых волос ласково улыбнулась мне. Я сидела у её ног, обнимая Тэдди, а она склонилась надо мной, упираясь руками в собственные колени. На ней были синие джинсы, такие потёртые, что чёрные ремни и прикреплённые к ним кобуры с девятимиллиметровыми пистолетами резко вырисосывались на фоне светлой ткани. Простая чёрная майка полностью открывала руки, на которых красовалось несколько свежих розовых шрамов.

Пониже локтя на руках этой женщины били закреплены ножны с кинжалами.

Кто она?

Я посмотрела в её карие глаза, а потом опять перевела взгляд на оружие.

– Нашу девочку заинтерисовали «беретты»? – улыбнулась она.

А в следующее мгновенье уже совсем другим тоном, серьёзным, собранным, произнесла невпопад:

– Как ты себя чуствуешь?

И вдруг оказалось, что она старше. Что волосы у неё бело-жёлтые, аккуратно и коротко подстриженные. Что одета она в лёгкий белый плащ, белую кофточку и белые брюки.

И вдруг оказалось, что я лежу на деревянной лавке в послеобеденной тени деревьев, а на лбу у меня мокрая тряпка. Что рядом с этой женщиной стоит Виктор и напряжённо смотрит на меня.

– Ты как? – услышала я его голос.

Хм, кажется, я хлопнулась в обморок. Из-за жары?

Мне вспомнились девочки, их чётко обрисованные жилы с кровью.

Нет, точно не из-за жары.

– Нормально, – голос у меня был с хрипотцой, как после сна. Но я действительно чувствовала себя хорошо, очень даже хорошо. Правда, была у меня сотня-другая вопросов, на которые вряд ли кто-то из всех здесь присутствующих может дать ответ.

Кстати, о присутствующих.

– Кто Вы? – я стянула со лба влажную ткань – белый шёлковый шарф – и без раздумий протянула его женщине.

– Мишель, – она взяла его и посмотрела мне в глаза до удивления знакомым изучающим взглядом.

– Мы раньше встречались? – у меня не было абсолютно никакого желания юлить и хитрить. Буду спрашивать в лоб, пусть думают, что я ещё того, не совсем очухалась.

Отличная тактика! Ещё пусти слюни и сделай полубезумный взгляд – тогда тебе много чего расскажут..!

… братья в белых халатах. Давно пора к ним сходить, от тебя вылечиться!

– В метро несколько дней назад, – улыбнулась Мишель. – Ты ехала вместе с чёрноволосой девочкой.

– Да нет, – качнула я головой, – ещё раньше! Когда Вам было лет… двадцать с чем-то, где-то двадцать пять…

– Навряд ли, – мне показалось, или улыбка этой женщины чуть сникла?

– У Вас ведь природный цвет волос – русый, как у меня? – чуть прищурившись, посмотрела я на неё. – А на руках – шрамы от чьих-то когтей? А на предплечьях Вы носите ножны с кинжалами?

Улыбка Мишель угасла, а глаза опустели, как у моей Скарлетт. Странное дело, но таким же мёртвым стало лицо Виктора.

Они переглянулись – обменялись какими-то известными только им мыслями, после чего белоголовый мужчина отрицательно качнул головой, а женщина произнесла:

– Да, у меня волосы русые, как у тебя. А откуда ты знаешь?

Я, по-прежнему находясь в горизонтальном положении, честно пожала плечами:

– Сама удивляюсь.

– Может, – вступил в разговор белоголовый Наблюдатель. – Мишель была у тебя в доме в тот день, когда вы с сестрой нашли тела родителей?

Я опять пожала плечами:

– Может. Это надо не у меня спрашивать.

– Хм, сейчас навскидку и не вспомню, – медленно произнесла женщина, и было явственно видно, что думает она в данный момент со-овсем о другом. Интересно, о чём?.. О нет, я не люблю читать чужие мысли и лезть в чужую жизнь…

Да ну? А с чего все твои беды и горести начались, помнишь?..

… но с этой женщиной что-то не так. Сначала мы с ней едем в одном вагоне метро, куда чисто случайно забредает Николя и шарахается от неё, как от осинового кола. Потом она вдруг оказывается здесь, когда у меня приступ… незнамо чего, связанного с Принцем и его оборотнями. Разве это всё может быть случайностью?

Да. Но при такой паранойе, как у тебя – конечно же нет!

Паранойя, между прочим, жизнь иногда спасает!

Угу. Это как в том анекдоте про двух психиатров, когда один другому говорит: «Помнишь, я тебе рассказывал об одном своём пациенте с тяжкой формой мании преследования? Так вот представляешь, я его почти уже вылечил, вот там чуть-чуть осталось – пара процедур и всё… И тут какая-то скотина пристрелила его!».

Очень остроумно, шиза. Я если что-нибудь и буду лечить в психиатрической больнице, так это тебя.

Да пожалуйста!

– У тебя, наверное, простой перегрев на солнце, – прервал мои препирания с самой собой голос Мишель. И тут у меня в голове зажглась лампочка Ильича.

Представляю себе это ужасное зрелище…

Заткнись!

– А вы давно знакомы? – посмотрела я сначала на Виктора, потом на короткостриженую женщину. Они опять как по команде переглянулись, после чего Наблюдатель ответил:

– Да ещё с Академии.

– Учились что ли вместе? – продолжала допытываться я.

– Вроде того, – уклончиво ответила Мишель, и что-то в её изменившейся осанке сказало: она собирается уходить. Вы не замечали, что людям необязательно говорить вам о своих намерениях смыться: вы можете это понять по тому, как они слегка выпрямились, распрямили плечи. Ну и приняли решительное выражение морды лица.

Я удержалась от язвительной реплики типа «Давно пора!» и стала ждать, что же будет.

– Ну что, леди Лэй, удачи тебе, – дружелюбно улыбнулась женщина. Но я такого «дружелюбия» наелась вдосталь, когда водилась с Эдуардом, и знала, что под ним может прятаться что угодно. У белокурого ублюдка, например – злость, ирония, отвращение или сарказм. Желание врезать тебе по морде, наконец.

А у неё… Кто знает?

– Череп, можно тебя на минутку? – повернулась Мишель к Виктору.

Череп? Это что-то новое. Надо будет расспросить об этом своего… хе, телохранителя.

– Идите, идите! – поспешно махнула я рукой, видя, что белоголовый мужчина поворачивается ко мне для вопроса. – Дайте спокойно старой раздолбанной… кляче, – я запнулась, едва не сказав «вэмпи», – разложить свои потёкшие мозги по полочкам морозильника.

Наблюдатели синхронно кивнули и отошли от меня по аллейке метров на тридцать. Ха! Можно подумать, что у меня слух как у Леси! Если бы! Я бы тогда ух!!.

Ух – чего?

Это художественное средство, а не глагол, дура.

Сама такая.

Я осторожно, чтобы не давать повода головной боли начать грызть кору мозга, села на лавке. Удивительно, но ощущение было лёгкое и приятное, как после сна. Вот сколько раз теряла сознание, а такое впервые! Аж обидно: вырубает меня в драке Эдуард, так прихожу в себя – жить не хочется. А тут на солнышке сомлела, и бодрая теперь как огурчик!

Мимо меня на трёхколёсных велосипедиках пронеслись два маленьких мальчишки. За ними, обливаясь потом, трусил дедушка. Такой, что ещё, наверное, немцев гонял. Бодрый дедуган.

Прислушавшись к ленивому перешёптыванию ветра и деревьев, я ощутила блаженное спокойствие. Откуда-то издалека доносился весёлый детский смех, переплетающийся со сладким запахом цветов и попкорна. Тихую дубовую аллейку, на которой стояла моя лавочка, делила пополам длинная клумба розовых, белых и лиловых цветов. Какие-то бабочки, шмели, пчёлы и осы весело суетились над цветами, заполняя спящую тишину своим развесёлым жужжанием.

Эдем. Иллюзорный эдем. В эти солнечные часы сюда опускается рай.

Но после заката…

Я повернула голову в ту сторону, где лежала «территория нелюдей».

После заката этот парк вполне можно звать Парком Кошмаров. Кошмаров, которые, как это ни странно, не выходят за рамки законов. Отчасти потому, что самих рамок и законов для них никто не придумал.

Интересно, а далеко ли тот обрыв, возле которого мы с Эдуардом… играли в догонялки?

Блин, да говори уже пря…

Ни слова о том, чем закончилась наша игра!

Ух, а там…

Молчать!!

И на кухне…

Неизвестно, какой стадии осложнения достигла бы моя шизофрения, как тут вернулся Виктор.

– Ну как Вы, барышня? – спросил он, садясь рядом со мной на лавку.

– Нормально, – странно, но я даже не возмутилась насчёт «барышни». Ну да, после того, как посреди дня хлопнешься в обморок от перегрева, попробуй попререкайся на этот счёт с настоящим Наблюдателем!

Хотя ведь я не из-за перегрева потеряла сознание. Из-за чего? Надо спросить у Лэйда. Как я его найду? Уф-ф-ф… Не знаю. Наверно, если выживу после приёма Даладье, займусь этой проблемой. Проведаю Ким и попрошу её передать Эдуарду от меня пару ласковых матов и нежных подзатыльников.

Ох, бедная моя Кимберли, как ты там после разговора с Баст? Я тебя так подставила, что…

– Эй, о чём задумалась? – наклонился ко мне Наблюдатель.

Я тоскливо посмотрела в его улыбающиеся глаза и честно ответила:

– О Придворной Даме Клана Белых Тигров. Каково ей сейчас?

– Думаю, что теперь – хорошо, – ответил Виктор, вручая мне стакан попкорна. – Поехали-ка домой.

Натянув на голову кепку, я перекинула сумку через плечо и рядом с белоголовым мужчиной направилась к выходу из Парка.

– А кто она такая, эта Мишель? – спросила я, пытаясь поспеть за быстрыми и шагами своего телохранителя.

– Наблюдатель Мрака, как и я.

– Твоя подруга.

– Ну вроде того, – веселое хмыканье.

– Я ж тебе всё рассказала! – возмутилась я. – Почему ты не хочешь мне хоть что-то рассказать о себе?!

– Знаешь, а я боялся этого вопроса! – легко рассмеялся Виктор и добродушно посмотрел на меня сверху вниз. – Потому что ты, умненькое моё дитя, всегда задаёшь меткие и точные вопросы, ответы на которые мне запрещено разглашать.

– Вот хоть буду знать, что умею ставить умные вопросы, – деланно приподняла я брови. – А почему тебя Мишель Черепом назвала, можешь сказать?

– Меня так все звали в Академии за татуировку на левом плече.

– Логично, – кивнула я, переступая через оброненную мной вишнёвую сахарную вату.

И от одного взгляда на неё в груди шевельнулась память боли и горечи. Они до сих пор живут в сердце. Чьём-то. Не моём.

34.

Алекс Дэ вернулся за пять часов до начала приёма таким усталым и злым, что даже Марсо не рискнула сунуться к нему с жалобами в мой адрес. Пока наша тихая и милая семейка Адамс обедала, слуги ходили на цыпочках, чтоб не дай бог хозяин не начал вопить!

Даже я волей-неволей изображала из себя ангела, хотя узнав, что на второе вместе с салатом будет жареная курица, воодушевилась идеей и её научить летать.

Только вот злющая мина Даладье отбила у меня всякое желание играть с едой. Ну не стоит портить себе настроение, ругаясь с этим сукиным сыном! У меня и так будет тяжёлый вечер, а уж тем более – тяжёлые приготовления к нему. Меня надо вымыть, высушить, накрасить и одеть. Да к такой операции ООН должна три года готовиться! Тем более что случившийся в Парке два дня назад обморок напрочь отбил у меня охоту носить платья и ходить на каблуках. Хоть вы в меня стреляйте – не вылезу из джинс и кроссовок! Не вы-ле-зу!!!

Вытряхнут.

И таки вытряхнули.

Весело щебеча, две молоденькие служанки под командованием Марсо раздели, выкупали и высушили меня и накрасили мне ногти на руках и ногах. Красить их заранее в салоне красоты – зря переводить на меня деньги: лак я обязательно размажу по чему-нибудь светлому и безумно дорогому.

После этого пришла третья служанка, и начался сущий кошмар. Я думала, это Марсо у нас в доме фурия. Оказалось – все четверо.

Две из этих гарпий принялись чудить у меня на голове, а накладывать мне макияж осталась третья, подозрительно похожая на фотографию товарища Кандинского из моего учебника по истории. Помню, Майк этому дяде пририсовал такой..!

Впрочем, неважно.

Итак, мне драли волосы и раскрашивали лицо, а я сидела за своим туалетным столиком и, скрипя зубами, наблюдала всю эту феерию в зеркало.

– Добавь золотых теней на внешнее веко, Лика, – раздавала указания Марсо, придирчиво рассматривая моё отражение. – Энни! Выправь и завей ещё один локон слева. Ты что не видишь, что получается асиметрия?!

– Да, мадам, – отвечала ей то одна, то другая служанка.

Но, должна признать, отделали они меня на славу. Почти так же, как и Ким перед маскарадом.

Волосы мне слегка завили и красиво собрали на затылке так, что несколько волнистых прядей по бокам и сзади опускались мне на шею. Радовало то, что мне не стали красить волосы. Уже хорошо.

Помада была красно-розовой, неяркой, но очень заметной на воротнике белой мужской рубашки. Так съехидничала Киара, когда я года три назад красилась на своё первое и последнее свидание с Тигром…

… Ох, Киара, Киара… Что бы ты сказала, увидев меня сейчас?

Ага, а Ник? Слушай, давай не будем о грустном!

Ладно.

В остальном макияж янтарно-медовый, вечерний и чуть поблёскивающим. Замечательный.

Больше всего меня утешило платье. Удивительно, но факт!

Во-первых, оно было чёрное и безо всяких там украшений. Во-вторых… Да чего уж там? Давайте полностью опишу. Платье было длинное, на бретелях шириной в мой палец, с глубоким треугольным вырезом и вполне закрытой спиной. Шёлковая ткань плотно облегала талию и расширялась от бёдер, а под ней было множество кружевных юбочек вдовьего цвета, края которых кокетливо выглядывали при ходьбе да и просто так. К платью полагалось манто из белого меха, а так же чёрные замшевые туфельки с круглым носком и, чтобы платье не волочилось по полу… высоким каблуком-шпилькой.

Ага! Ну что, побегала, Золушка?

Уй, ну заткните её кто-нибудь!!!

Мистер Уй, заткните меня-а-а!

О Господи…

На шею Марсо нацепила мне бриллиантовое колье, уши прищемила крупными бриллиантовыми клипсами, застегнула почти как наручник бриллиантовый же браслет на моём правом запястье и подвела меня к зеркалу.

Если бы до этого Ким не превратила меня в чью-то розовую мечту – Лэй, я бы, наверное, сейчас хлопнулась в обморок. Да, отражение было красивым, невероятно привлекательным. Мало того, оно было моим, но что с того? Я уже наохалась и наахалась перед маскарадом. Всё, для одной жизни воплей восхищения хватит!

Да, конечно, так маняще сверкают драгоценные камни у меня на шее. Но кто сказал, что именно они делают людей счастливыми, и что именно они лучшие друзья девушек? Мне вот Ким дороже всех этих стекляшек…

… – Ладно, – кисло согласилась я. – Только ты никому не говори, кто меня удочерил. Ладно? А то мало ли что…

– Ладно, ладно! – фыркнула Ким, а потом в её серо-зелёных глазах, вновь ставших человеческими, загорелась какая-то весёлая мысль. – Бьюсь об заклад, твои новоиспечённые родители устроят приём в твою честь. Будут там, надеюсь, и Баст, и Лэйд, и Тимка, и я. Вот тогда-то мы с тобой и повеселимся! – она легко рассмеялась и даже потёрла ладошки в предвкушении. – Эти приёмы вообще-то занудные, но в этом-то и весь изюм, понимаешь?..

Это воспоминание как ожог вспыхнуло у меня в мозгу. Так внезапно, что у моего отражения слегка расширились глаза и на несколько секунд оборвалось дыхание.

Ким, моя милая Ким со своей Семьёй тоже наверняка будет здесь!

Сердце забилось быстрей, радостней.

И я смогу всё-всё ей рассказать, поделиться…

– Ну что вы скажете, мисс Даладье? – с нетерпением, отдававшим неприязнью, как котлета – тухлятиной, спросила Марсо. Три служанки стояли за её спиной и пытливо смотрели на меня.

– Хорошо, – при мысли, что увижу Кимберли, я могла улыбаться даже этой самовлюблённой стерве, – очень хорошо. Спасибо.

35.

Гостей встречали Томас и сами Даладье.

Я старалась раньше времени носу не показывать из своей комнаты, накручивая круги по ковру, и привыкала к высоким каблукам. Сам приём начинался в семь и помещался в два просторных зала на втором этаже. Я о них не упомянула только лишь потому, что сама узнала об их существовании полчаса назад.

Так вот, в одном из этих залов приготовили роскошный банкетный стол, а в другом усадили группу живых музыкантов в белых фраках.

Как мне объяснила Марсо, сначала гости войдут в первую комнату, и начнётся небольшой фуршет из шампанского и холодных закусок. Потом, когда меня перезнакомят со всеми присутствующими, будет банкет, потом десерт и кофе, после чего мужчины могут удалиться в кабинет Алекса Дэ для своих мужских разговоров, а женщины… нет, не сядут вязать, но тоже будут трепать языками. Это всё для того, чтобы дать еде утрястись, потому что потом будут ТАНЦЫ. Жуткое слово! Аж мороз от него по коже.

На мой вопрос, можно ли мне пить шампанское, Марсо, скривившись, кивнула и прибавила:

– Только не больше двух бокалов. Вы ещё очень молоды.

Два бокала? Мне хватит. Напьюсь и начну дебоширить (тут следует грозное торжествующее «Ха-ха-ха!»). Потом пойду в компанию джентльменов, хлебну с ними коньячку на брудершафт и разнесу дом по кирпичикам.

Отличный план!

Ну хоть в чём-то мы согласились.

Ага! Глядишь, ещё и подругами станем…

Мне надлежало прибыть в главный зал (поднимаетесь по главной лестнице на второй этаж и вход туда прямо перед вами) в пятнадцать минут восьмого. Стрелка часов, стоящих на туалетном столике в моей комнате, совершенно не сдвигалась с места. А точнее, сдвигалась, но так медленно, что я уже начала подумывать, а не подстроила ли это Марсо, чтоб я опоздала на приём и показала себя в худшем свете?

Хм, хотя, если она думает, что непунктуальность – это мой худший свет, так она ещё не знает моего характера! Особенно накануне критических дней – я вообще хуже трёх братьев-демонов становлюсь!

Кстати, о днях… Сегодня двадцать пятое?..

36.

Резные двустворчатые двери из чёрного дуба были, разумеется, распахнуты настежь! А я хотела тихо так, незаметно подкрасться, посмотреть в замочную скважину, что оно там творится… Каюсь, были у меня на уме мысли вообще слинять из этого дома, но куда я, чёрт возьми, пойду без денег и документов?!! Кроме того, на этом приёме должна быть Ким, а следовательно, всё будет хорошо. А я ведь хочу увидеть милую Ким, убедиться, что с ней всё в порядке, правда? И ничего там в зале страшного нет.

В коридор долетал негромкий мерный гул хорошо поставленных скучающих голосов.

Ну подумаешь, незнакомые светские львы, умные и благовоспитанные! Ну так и ты солидно поумнела за прошедшую неделю…

Блин, хватит меня успокаивать: я не маленький ребёнок!

Да ты сама себя только что уговаривала…

Хватит!!!

Набрав полную грудь воздуха и крепко сжав кулаки, как перед проходным поединком в Ночь Выбора, я шагнула в зал.

Никто не выстрелил в меня из двустволки и не завопил: «Ага-а-а-а!!! Вот она где спряталась!!!». И ведро краски не хлопнулось мне на голову.

На меня попросту не обратили внимание. Пока ещё никто не знал, кто я такая.

Значит, ещё есть время развернуться и уйти…

А ну стоять!

Медленно выдохнув, я осмотрелась.

Мебели в этом зале я из-за гостей не видела, но, думаю, её и так тут не очень много. Что ещё… мягкий красно-золотой ковёр на блестящем паркете, роскошная хрустальная люстра под высоким потолком. Вон вижу тяжёлые бархатные занавеси на огромаднейших окнах и группку музыкантов в углу. Блин, а ведь если убрать гостей, то комната ого-го-го какая получается!! И где это они её всё время прятали?!

Кстати, надо ж и о гостях пару слов сказать…

Да чего о них говорить?! Мужики в смокингах, бабы в вечерних платьях самых разнообразных расцветок! Все старательно улыбаются, пыжатся от гордости… Ну… ну вы же и сами представляете, в какой кошмар я, простая и открытая, как одуванчик, попала!

Одуванчик, ну-ну.

В одной из стен я обнаружила ещё одни двустворчатые двери с позолоченными ручками. За ними, наверное, жральник… ой, то есть, столовая.

Банкетный зал, если быть точной.

Один чёрт.

Итак, на меня толком никто не обратил внимание, и это было для меня величайшим облегчением.

Вроде рулона туалетной бумаги в хвойном лесу?

Ага.

Вертеть по сторонам головой я не рискнула: не так поймут, если вообще поймут, и вместо этого стала кидать по сторонам ненавязчивые такие косяки.

Я искала Ким.

Но то ли гостей было столько, что я не могла увидеть всех, то ли, не дай Бог, Кимберли сегодня нет и не будет… В общем, я нашла кого угодно, только не свою лучшую подругу.

Кого угодно? А Клинт Иствуд есть?

Вон тот мужик у копии картины «Рождение Венеры» очень на него похож. Иди поздоровайся.

И пойду! Здороваться, правда, придётся всё равно тебе.

Поплотнее укутавшись в манто, хотя холодно отнюдь не было, я ещё раз пробежала взглядом по всем присутствующим.

Ким не было. Чёрт!!!

Если раньше моё сердце билось быстрее от волнения и радости перед встречей с подругой, то теперь оно как дикий мустанг стало скакать от страха и тревоги. Со всей возможной внезапностью я ощутила, насколько чужие люди вокруг меня, насколько мы с ними разные… Господи, да я ведь как белая ворона среди них! Нет, не внешне – внутренне!

Я хочу уйти отсюда! Пожалуйста, дайте мне уйти отсюда, убежать, улететь куда угодно! Не прошу больше ни о чём, только разрешите мне разуться и, подхватив юбки, броситься наутёк из этого дома! В снег, дождь – пожалуйста! Не надо, не заставляйте меня говорить с этими людьми, не принуждайте меня улыбаться им и скрывать все свои эмоции! Мне не нужно ничего, кроме права сбежать из этого чужого окружения, зала, дома, мира! Пустите меня обратно в приют к таким же как и я! Снимите с меня ошейник-фамилию «Даладье», мне так страшно выходить с ним сюда!