Текст книги "Круг Дней (ЛП)"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)

ПРОШЛО ДЕСЯТЬ ЗИМ

7

Джойа шла по Великой Равнине недалеко от Излучья со своим братом Ханом. Они оба с тревогой осматривали окрестности. За прошлогодним жарким и сухим летом последовала холодная и сухая зима, и весна тоже не сулила ничего хорошего. Ручьи, пересекающие равнину, часто пересыхали летом, а затем пополнялись зимними дождями. Такие ручьи называли зимними. Но в этом году зимние ручьи так и остались сухими. Огромная зелёная равнина превратилась в бурую пустыню, по которой бродили тощие коровы и костлявые овцы. Всё меньше самок приносило потомство, и всё меньше молодняка доживало до зрелости.

Стадо было живучим. Одни умирали, другие выживали. Горько было видеть костлявые туши, лежащие на пыльной земле, но некоторые животные, те что были моложе, сильнее, удачливее, всё ещё щипали редкие ростки, пробивавшиеся по утрам, а затем искали тень, чтобы укрыться от полуденного солнца.

Скотоводы разделывали павших и варили их скудное мясо. Люди пытались добывать другую пищу, охотясь на оленей, бобров и диких быков, которых звали турами, но и тех было мало, ибо они тоже страдали от жажды. Дикие овощи и фрукты, в добрые времена вносившие разнообразие в рацион скотоводов, теперь было трудно найти. Полуголодные дети ели червей, а взрослые с интересом поглядывали на соседских собак.

– Что мы можем сделать? – спросил Хан.

– Ничего, – ответила Джойа.

Хан вырос. Он прожил уже семнадцать летних обрядов, и скоро ему должно было исполниться восемнадцать. Друзья прозвали его Большеног, поскольку у него были по истине огромные ступни. Он шил себе особые башмаки, со швом наверху, а не сбоку, как у всех, говоря, что так удобнее.

Он был высок, красив и обаятелен, напоминая порой Джойе их отца, Олина. У него даже борода росла светлая. Была в нём и отцовская бесстрашность. Он не видел преград и препятствий, считая, что нет дерева, на которое не мог бы взобраться, реки, которую не мог бы переплыть, кабана, которого не мог бы убить прежде, чем тот попытается убить его. Мать беспокоилась о нём, и Джойа тоже.

Его собака, Гром, повсюду следовала за ним по пятам. Джойа помнила Грома ещё щенком. Хан пытался научить его сидеть, лежать, ждать и прибегать по зову, но тот так ничему и не научился. Удивительно, но при этом из него выросла преданная и послушная собака.

Хан трудился скотоводом. Он был слишком непоседлив, чтобы выделывать кожу, как его мать и Ниин, или вить верёвки, лепить горшки, делать кремневые орудия и прочие нужные вещи. Ему нравилось быть на открытой равнине, пусть даже и в плохую погоду, бродить по ней и оберегать скот от различных бед.

Гром тоже была скотоводом. Когда Хан перегонял стадо или пытался не пустить его туда, куда не следует, Гром угадывал его намерения по движениям и бежал впереди, направляя скот так, как хотел Хан. В этом не было ничего необычного. Собаки, казалось, рождались с каким-то инстинктивным пониманием пастушьего дела.

– А как идут дела у жриц? – спросил Хан.

Джойа помедлила.

– Ну, нам хватает еды, но в этом-то, в некотором смысле, и проблема. Люди начали на нас злиться. Они спрашивают, зачем им нужны жрицы. Дух покинул Монумент, говорят они, и жрицы не могут его вернуть. Они говорят так, будто засуха пришла по нашей вине.

Хан презрительно фыркнул.

– Чего они от вас хотят? Чтобы вы попрыгали в реку и утопились, лишь бы сэкономить несколько мисок говядины в день?

Джойа пожала плечами.

– Возможно. Люди в отчаянии.

– Элло не любят, ты же знаешь, – нерешительно сказал Хан.

Это не было для Джойи новостью. Вторую Верховную Жрицу трудно было полюбить.

– У неё злой язык. Она наживает себе врагов без всякой на то надобности.

– Сейчас не лучшее время наживать врагов.

Он был прав, но Элло никогда не изменится.

– Засуха рано или поздно закончится, – сказала Джойа. – Мы просто не знаем, когда.

– Лучше бы это произошло поскорее.

Хан был прав. Джойа уже видела, что старики умирают. Не то чтобы от голода, но от болезней, которые всегда приходят с плохим и скудным питанием. И всё больше младенцев умирало, не дожив до второго лета. Они страдали от обычных детских болезней, которые большинство обычно переживало. Скоро придёт черёд людей среднего возраста и детей, а в конце концов – и всех остальных.

– Земледельцам еще хуже, – сказал Хан. – У них будет второй год подряд плохой урожай. И их женщины почти перестали зачинать.

– И у лесовиков тоже беда, – сказала Джойа. – Молодые кусты орешника все погибли. Выживают только старые, давно укоренившиеся растения, и те дают меньше плодов.

Наступило молчание, затем Хан сказал:

– Возможно ли, что вся община равнины исчезнет?

– Да, – сказала Джойа. – Я бы никому другому этого не сказала, потому что не хочу сеять панику, но правда в том, что если наш скот погибнет, умрём и мы.

– И тогда Великая Равнина останется лишь птицам.

Джойа обдумала их разговор, затем сказала:

– Ты много знаешь о земледельцах.

– Разве? – Он не стал ничего объяснять.

– На Обряде Середины Зимы я видела, как ты разговаривал с девушкой из общины земледельцев.

– С Пией. Она моя старая подруга. Мы играли вместе ещё когда были детьми.

Джойа вспомнила самоуверенную маленькую девочку. На Обряде Середины Зимы она увидела молодую женщину, статную и грациозную, с властным взглядом, удивительным для ровесницы Хана.

– Я ее помню, – сказала она. – У неё ещё был ужасный маленький двоюродный брат.

– Стам, да.

– Так вот откуда ты всё знаешь о земледельцах.

– Полагаю, да.

Джойа представила Хана и Пию, какими видела их на Обряде. Он дружелюбно болтал, а девушка смотрела на него снизу вверх с выражением глубокого интереса.

– Ты увидишь её завтра? – спросила Джойа. Завтра должен был состояться Весенний Обряд.

– Надеюсь.

Это было похоже на романтический интерес, что было плохо.

– Не влюбляйся в неё, – сказала Джойа.

И тут же пожалела, что выпалила это. Почему она не могла донести эту мысль тактичнее? Теперь уже было поздно.

Хан обиделся.

– А почему бы и нет? Я не понимаю, почему ты считаешь, что имеешь право давать подобные указания.

Его ответ дал понять ей, что её совет серьёзно опоздал. Если бы Хан не был влюблён в Пию, он бы рассмеялся и отмахнулся от слов Джойи, отшутившись, что ей не о чем беспокоиться. Возмущенное «а почему бы и нет» означало, что он уже влюбился.

Но раз уж она начала этот разговор, нужно было его правильно закончить.

– Земледельцы не такие, как мы, – сказала она. – У них каждая женщина рассматривается как собственность мужчины. Сначала её отца, потом отца её детей. Ты никогда не будешь чувствовать себя своим в их обществе.

– Пиа могла бы присоединиться к общине скотоводов.

– Земледельцы ненавидят, когда такое происходит. Они воспринимают это так, словно у них что-то крадут. Они устраивают неприятности, пытаясь заставить женщину вернуться.

– И всё же такое порой случается.

Джойа пожала плечами. Он был бесстрашен до безрассудства, как и его отец.

– Я просто предупреждаю тебя. Эти отношения могут закончиться бедой.

– Спасибо, – неожиданно сказал Хан. – Ты груба, но я понимаю, что ты говоришь исходя из любви.

Она обняла его за талию и коротко прижала к себе.

Мгновение спустя она услышала мычание коровы, попавшей в беду. Они родились скотоводами и инстинктивно пошли на звук. Они наткнулись на двух человек, споривших из-за коровы.

Двое стояли у высокого дерева. С толстой ветки вниз головой висела молодая корова, её задние ноги были привязаны к ветке верёвкой из стеблей жимолости. По маленькому вымени Джойа поняла, что это тёлка, ещё не телившаяся корова.

Прямо под её головой стоял большой глиняный горшок с широким горлом. Рядом с ним стоял высокий мужчина, держа в руке большой кремневый нож. Картина была довольно обыденной. Он собирался зарезать корову, собрав при этом питательную кровь в горшок.

Мужчина показался ей знакомым, и через мгновение Джойа его узнала. Это был красивый Роббо, который входил в её подростковый круг общения и теперь был спутником красавицы Рони. Он выглядел сердитым.

Вторым спорившим человеком была жрица, Инка, некогда учительница Джойи, женщина средних лет с добрым сердцем. Она стояла, широко расставив длинные ноги и уперев одну руку в бок, вид у неё был воинственный. В другой руке она держала тяжёлую палку и, казалось, была готова ударить ею Роббо.

– Что здесь происходит? – спросила Джойа. Ей пришлось повысить голос, чтобы перекричать мычание коровы.

– Не твоё дело, так что проваливай, – сказал Роббо.

– Говори с моей сестрой с уважением, Роббо, – сказал Хан.

– Только не нужно драться, – сказала Джойа.

– Я не хочу драться, – сказал Роббо. Он указал на Инку. – Это она с оружием.

– А ты держишь нож, – сказала Инка.

– Чтобы перерезать корове горло, очевидно.

– В этом-то и проблема. – Инка повернулась к Джойе. – Этот молодой дурак хочет зарезать тёлку, молодую и здоровую, способную отелиться. Это ужасное расточительство, когда равнина усеяна тушами павших от жажды животных. Я не позволю ему этого сделать.

– Она не имеет права меня останавливать, – сказал Роббо.

К сожалению, он был прав. Не было правила о том, кто и когда может резать скот. Люди убивали животное, когда им нужно было есть. Во времена изобилия это работало хорошо. За всё детство Джойи никогда не было споров из-за мяса. Но добрые времена прошли, и Джойа видела всё больше и больше ссор.

Роббо не унимался.

– К тому же она жрица, – сказал он. – Сама не работает, а ждёт, что мы её будем кормить. Боги не дали нам дождя, и кто в этом виноват, как не жрицы?

Джойа спросила себя, что бы на её месте сделала мать. Ани, наверное, мягко бы его уговорила. Поэтому Джойа сказала:

– Роббо, будь благоразумен.

– У меня дома двое детей и беременная жена, им нужно мясо, – сердито ответил Роббо. – Не тебе учить меня благоразумию.

Джойа сказала:

– Тебе следовало бы разделать любую из туш, что в большом количестве лежат на равнине.

– Детям нужно хорошее мясо.

– Но что они будут есть, когда весь скот кончится?

– Это в руках богов.

– Если хочешь, я его уложу, – тихо сказал Хан Джойе. – Только дай знак.

– У него нож.

– Я с ним справлюсь.

Джойа не была уверена, кто с кем справится. Хан считал себя непобедимым, но Роббо был почти таким же крупным. В любом случае, она унаследовала от матери отвращение к насилию как к способу решения проблем.

– Мы решим этот вопрос мирно, – сказала она, слыша в собственном голосе отчаяние.

Инка шагнула ближе к Роббо и корове. Хан тоже двинулся вперёд. Джойа теряла контроль.

– Роббо, если ты опустишь нож, Инка бросит палку. Тогда мы все сможем поговорить спокойно и рассудительно, – сказала она.

Она видела, что это бесполезно. Лицо Роббо было непреклонно. Он схватил корову за рог и оттянул её шею.

Инка закричала.

Роббо одним сильным ударом кремневого ножа перерезал корове горло. Жалобное мычание резко оборвалось. Кровь хлынула в горшок.

Разъярённая Инка ударила Роббо палкой по голове. Это была крепкая ветвь, и Роббо пошатнулся.

– Прекрати! – взвизгнула Джойа.

Обезумевшая Инка ударила Роббо снова, попав ему в левое плечо.

Гром истерически залаял.

Инка в третий раз замахнулась палкой.

Хан бросился в драку, схватив Инку сзади, чтобы удержать её.

Роббо шагнул к Инке, которая не могла увернуться, потому что её держал Хан. Он взмахнул ножом по широкой дуге слева направо, перерезав Инке горло так же, как до этого корове. Во второй раз за несколько коротких мгновений хлынула кровь.

Наступила полная ужаса тишина.

Инка обмякла в руках Хана, и он крепче сжал её, чтобы удержать. Кровь стекала по передней части её кожаной туники жрицы.

Роббо в ужасе и страхе смотрел на содеянное.

– Она пыталась меня убить! – сказал он, оправдываясь, хотя его никто и не обвинял.

– В этом не было нужды! Я её держал! – крикнул Хан.

Джойа согнулась, и её вырвало на землю.

Хан осторожно опустил тело Инки. Кровь перестала течь. Её глаза безжизненно смотрели в безоблачное голубое небо.

Джойа выпрямилась. Она была потрясена до глубины души. Она никогда не слышала об убийстве среди скотоводов. За всю её жизнь такого не случалось. А убийство жрицы было святотатством. Ужас парализовал её мысли. Она не знала, что делать или говорить.

Гром обнюхал её рвоту.

Это вернуло её на землю, и она взяла себя в руки. Тело Инки нужно отнести к Монументу. Община скотоводов должна узнать, что произошло. И это никогда не должно повториться. Да, это случилось впервые, но причиной тому был кризис, засуха. Если ситуация не изменится, будет больше ссор и больше убийств.

Нужно было что-то с этим сделать.

*

Ани выделывала кожу у реки. Сначала она развела огонь. Пока тот разгорался, она натолкала в свой самый большой горшок древесной коры до половины, а затем доверху налила чистой речной воды, зачерпнутой выше по течению. Она поставила горшок на угли у края костра. Пока смесь нагревалась, она помешивала её палкой.

В ожидании пока смесь закипит, она размышляла о своей семье. Она вспомнила, как беспокоилась в период, когда Джойа была беспокойным подростком. Теперь Джойа нашла свою судьбу. Ей нравилось быть жрицей, и она с головой уходила в работу по счёту дней года.

Ниин тоже была счастлива. У неё и Сефта родилось трое детей, которые были главной радостью в жизни Ани.

Хан ещё не остепенился, но он был прекрасным молодым человеком и однажды подарит Ани ещё внуков.

Сама она была здорова и благодарила за это богов. Она видела больше лет, чем могла сосчитать, и родила пятерых детей, включая двоих младенцев, не проживших и года, но она не чувствовала себя старой, ещё нет.

Иногда ей не хватало мужчины. Она любила близость, и секс, и чувство, что рядом есть друг, на которого всегда можно положиться. Но когда она думала о мужчинах, то понимала, что никого из них полюбить уже не сможет. Ей не нужен был просто «мужчина», ей нужен был Олин. Никто другой не мог его заменить.

Единственной её тревогой была засуха. Равнина и раньше знала засухи, и Ани помнила одну сильную, из своего детства. Она выжила, но некоторые из её друзей умерли. А когда засуха наконец закончилась, она оставила после себя людей очень осторожными, не склонными к каким-либо переменам. Равнине потребовались годы, чтобы вернуть былое процветание.

Горшок весело кипел. Рядом с ней стоял второй большой горшок с плетёным ситом на горловине. Взяв две толстые кожаные подкладки, чтобы защитить руки, она подняла кипящий горшок и вылила жидкость через сито во второй, останавливаясь, когда нужно было убрать с сита кусочки коры.

Теперь у неё был горшок с дубильным раствором.

Она взяла коровью шкуру, подготовленную к дублению, с внутренней стороны уже были удалены остатки плоти, а с внешней соскоблена шерсть, и затолкала её в горшок с раствором.

Шкура останется там на три двенадцатидневные недели, и каждый день её будут помешивать, чтобы раствор пропитал каждую её часть. Процесс дубления нельзя было торопить, раствор должен был проникнуть сквозь всю толщу шкуры. Цель дубления состояла в том, чтобы остановить естественный процесс разложения, из-за которого шкура, как и большинство частей трупов животных, гниёт, после чего чья-нибудь туника начинает дурно пахнуть и постепенно разваливается.

У неё было уже замочено несколько шкур, и она собиралась приступить к следующей, когда появилась Джойа.

В детстве Джойа не была особо красивой девочкой, но выросла в прекрасную женщину. Ани всегда верила, что красота у человека идёт изнутри. Когда кто-то делает работу, которую ненавидит, или живёт с тем, кого не любит, или одержим глубокой обидой, страшным провалом или давней враждой, он постепенно начинает выглядеть уродливо. Люди, чья жизнь гармонична, выглядят привлекательно, и Джойа была такой. Дело было не в цвете её ореховых глаз, а в том, как они искрились. Её рот был прекрасен, потому что она так много улыбалась, её тело было стройным и гибким, потому что она каждый день танцевала и наслаждалась этим, её речь звучала музыкально, потому что она так много времени проводила в пении. «Впрочем, – криво усмехнулась про себя Ани, – возможно, я пристрастна».

Когда Джойа подошла ближе, Ани поняла, что у неё серьёзный вид. Нет, даже больше того, она явно была потрясена. Ани тут же встревожилась.

– Что случилось? – спросила она.

– Роббо убил жрицу, Инку.

Ани пришла в ужас.

– Убил? Как это случилось?

– Роббо пытался зарезать тёлку. Мы все говорили ему, что это неправильно, но он не слушал, и тогда Инка ударила его дубиной.

– Скотоводы не убивают друг друга! – сказала Ани.

– Всё просто вышло из-под контроля. – Джойа была близка к слезам. – Я не смогла их остановить. И Хан не смог.

– Он тоже там был?

Джойа кивнула.

– Он пытался вмешаться, но не вышло. Роббо приставил нож к горлу коровы, Инка попыталась его остановить, но не смогла. Он перерезал корове горло, и… – Джойа всхлипнула, затем продолжила: – А потом он перерезал горло Инке.

– Ох! – Ани прикрыла рот рукой.

– Что нам делать? То есть, что делает община, когда происходит убийство?

– На моей памяти был лишь один такой случай, – сказала Ани. – Я была молода, лет пятнадцати от роду. Жил у нас один человек, очень со скверным нравом, и вот он повздорил с другим из-за кремневого топора. Просто не могли поделить, чей он. И тот, со скверным нравом, убил другого этим топором.

– Но что сделала община?

– Ну, когда молва об этом разнеслась, с убийцей перестали разговаривать. Завидев его, люди отворачивались. Своим детям запрещали играть с его детьми. С ним не делились мясом. И однажды он со своей семьёй ушёл из Излучья через Великую Равнину, и больше их никто никогда не видел.

– Невеликое, кажется, наказание.

– Это лучшее, что у нас есть. В общине земледельцев убийцу казнят, обычно это делает семья жертвы. Но иногда они ошибаются и убивают не того. А иногда семья убийцы мстит, и так убийства множатся. В долгой перспективе наша система лучше.

– А что делают лесовики?

– Не знаю.

– Значит, Роббо, Рони и их дети просто должны будут уйти с Великой Равнины.

– Вероятно, да.

– Интересно, что Роббо рассказывает людям о случившемся.

– Хороший вопрос. Давай выясним.

Ани быстро убрала свои рабочие принадлежности, и они покинули берег реки, направившись к дому Роббо. Роббо стоял снаружи и разделывал тёлку. За ним наблюдали Рони, их дети и небольшая толпа. Он как раз рассказывал свою историю.

Джойа собиралась заговорить с ним, но Ани удержала её и, приложив палец к губам, велела молчать и слушать. Сначала Роббо не заметил Джойю и продолжал говорить.

– Она дважды ударила меня своей проклятой дубиной, – возмущённо говорил он. – Я думал, эта безумная жрица меня убьёт.

– Всё было не совсем так, ведь правда, Роббо? – подала голос Джойа. Она шагнула вперёд, чтобы все её видели. – Я была там, – сказала она. – Мой брат, Хан, держал Инку, сдерживал её, не давая тебя ударить, и тогда, когда она была совершенно беспомощна, ты в ярости перерезал ей горло своим кремневым ножом.

По толпе прошёл удивлённый ропот. Очевидно, Роббо рассказывал людям другую историю.

– Это была драка, – сказал он. – Я не помню точных деталей, кроме того, что она её начала.

– Я всё помню отчётливо, – твёрдо сказала Джойа. – Инка не представляла для тебя опасности, как только мой брат её схватил. Она была беспомощна. Насилие должно было на этом закончиться, но ты в ярости её убил.

– Всё было не так. Ты просто говоришь это, потому что Инка была жрицей.

– Я говорю то, что видела. Ты убивал тёлку, что было глупо и неправильно. Инка тоже была не права, ей не следовало бить тебя дубиной. Но твоя жизнь никогда не была в опасности.

В толпе был Кефф, один из старейшин, и теперь он спросил:

– Это животное было тёлкой?

– Нет, не было, – сказал Роббо.

Ани посмотрела на тушу и увидела, что она выпотрошена, а нижняя часть отсутствует, так что с уверенностью сказать, была ли это тёлка, было невозможно. Роббо, должно быть, сделал это ещё на равнине, прежде чем притащить её сюда. Он продумал, как будет изображать невинность.

– Конечно, это была тёлка, – сказала Джойа, – поэтому Инка и пыталась помешать тебе её убить.

– Ты просто ищешь оправдания для своего брата и его роли в этом деле.

– Мой брат пытался тебя спасти.

– Я не обязан перед тобой отчитываться.

– Это правда, – сказала Джойа. – Ты не обязан отчитываться передо мной. Ты убил жрицу. Ты ответишь перед богами.

Она развернулась и пошла прочь.

*

Ани догнала Джойю и сказала:

– Роббо ведёт себя очень хитро.

– Я возвращаюсь к Монументу, – сказала Джойа. – Мне нужно поговорить с жрицами.

– А я поговорю с другими старейшинами, – сказала Ани, и они разошлись.

Мысли Джойи кружились. После разговора с Ани она была уверена, что община признает вину Роббо. Она не хотела, чтобы его убили, как у земледельцев, но хотела, чтобы скотоводы признали, что он совершил ужасный поступок. Убийство жрицы нельзя было оставлять без внимания. Но Роббо распространял историю, в которой он и Инка были виноваты в равной степени.

Пока она шла от селения к Монументу, она видела много чужаков и вспомнила, что завтра Весеннее Равнопутье, и сотни людей соберутся здесь на Весенний Обряд. Это открывало возможность для того, чтобы произошедшее получило широкую огласку. Жрицы смогут обратиться ко всей общине Великой Равнины по поводу убийства Инки.

Но чем больше она думала об этом, тем больше понимала, что дело будет не в логических доводах. У Роббо был ответ на всё, и он был достаточно умён, чтобы запутать людей. В конце концов, отношение людей к этому вопросу будет зависеть от того, как они относятся к жрицам и к Роббо.

Завтра действительно будет возможность, но совсем не для речей.

В её голове забрезжила иная мысль.

Как только она добралась до Монумента, она разыскала Су, Верховную Жрицу. Та сидела на земле у своего дома, наслаждаясь мягким весенним воздухом. За последние десять лет Джойа стала видеть в ней друга и наставницу.

Джойа без церемоний села рядом.

– Случилось ужасное, – сказала Су. – Бедная Инка. Послушницы сейчас омывают её тело.

– Роббо распространяет лживую историю, – без обиняков сказала Джойа. Су любила, когда переходили прямо к делу. – Он говорит, что Инка пыталась его убить, и ему пришлось защищаться.

– Но это неправда, – сказала Су. – Я говорила с твоим братом, Ханом, который принёс сюда тело, да благословят его боги.

– Роббо пытается убедить людей, что случившееся было дракой, а не убийством. Но я хочу, чтобы преступление Роббо было признано всей общиной.

– Я тоже, – сказала Су. – Полагаю, у тебя есть какая-то мысль.

– Я думаю, мы должны сжечь тело Инки здесь завтра, как часть Весеннего Обряда. – Кремация была обычным способом избавления от мёртвых. Пепел развеивали. – Это даст всем почувствовать, что было утрачено нечто священное.

Су медленно кивнула.

– У нас есть очень печальная песнь на смерть жрицы.

– Я её знаю, – сказала Джойа. Она знала их все.

– Тогда ты и поведёшь пение, – сказала Су.

*

Пиа искала Хана. Она обожала его и с нетерпением ждала каждого Обряда, чтобы иметь возможность с ним увидеться. А в промежутках между Обрядами она каждый день представляла его в своих мыслях, его светлую бороду и большие башмаки. В этих мечтах он наклонялся к ней и шептал что-то на ухо. Она представляла как его тёплое дыхание касается её шеи, когда он говорит ей, что любит её.

Она улыбалась, вспоминая себя почти восьмилетней, когда она спросила его, может ли она быть его девушкой и его смущённый ответ: «Ну нет, это глупые взрослые штучки». Она была уверена, что в глубине души он тогда на самом деле хотел, чтобы она была его девушкой, но слишком стеснялся признаться. Поэтому она не обиделась на его отказ, более того, она дорожила его словами.

Несколько лет спустя, когда она начала думать о мальчиках по-другому, она на время забыла его. Она флиртовала с парнями-земледельцами, целовала их и открыла в себе силу заставлять их стонать и извергаться. А потом на одном из Обрядов она заговорила с Ханом, и старая связь между ними возродилась в новой форме.

Удивительно, как угасла вражда между скотоводами и земледельцами. Она не исчезла, не совсем, но обе группы часто встречались на Обрядах, молча наблюдая, как жрицы танцуют и поют, а после довольно дружелюбно вели дела.

Она нашла Хана, когда он выходил из селения жриц. Он выглядел напряжённым, и она с ужасом увидела кровь на его щеке.

– Хан! – сказала она. – Что случилось?

– Убийство, – сказал он. – Это было просто ужасно. Но я очень рад тебя видеть.

Она крепко обняла его. Она радовалась тому, что была для него той, кого он хотел видеть в те моменты, когда нуждался в утешении.

Пиа взяла его за руку и повела прочь от селения. Они сели на внешний склон земляного вала.

– Расскажи мне всё, – сказала она.

– Произошла ссора между жрицей по имени Инка и скотоводом по имени Роббо, и она переросла в насилие. Она ударила его палкой по голове дважды. Я схватил её, чтобы удержать, и пока она была беспомощна, он перерезал ей горло кремневым ножом, и она умерла прямо на моих руках.

Пиа ахнула.

– Так ты всё видел!

– Не просто видел, а был причастен к этому. Возможно даже, что именно я виноват в её смерти.

– Нет, – тут же сказала она. – Нож держал Роббо. Ты просто пытался остановить драку.

– Я продолжаю себя в этом убеждать.

– У тебя кровь на лице. – Она вырвала пучок травы, смочила его слюной и оттёрла пятно с его щеки. – Так-то лучше, – сказала она.

– Спасибо. Внезапно хлынуло так много крови, потом вроде кровотечение остановилось, и Инка умерла у меня на руках.

– Кто был с тобой?

– Моя сестра Джойа. Она была ужасно расстроена. Она жрица, также как и Инка.

– А где сейчас тело?

– Я отнёс его к Монументу. Жрицы его забрали.

– Тебе нужно что-нибудь съесть. Тебе полегчает. – Пиа достала из своей сумки козий сыр, завёрнутый в листья. – Вот, съешь. Его делает моя мать. Очень вкусно.

Он замялся.

– Это твой ужин?

– Не волнуйся, я себе что-нибудь найду. Пожалуйста, ешь, тебе это нужно.

Он развернул листья и съел сыр.

– Я и не знал, что голоден, – сказал он с набитым ртом. – Ты права, очень вкусно.

Когда он закончил, она сказала:

– Теперь можешь меня поцеловать.

– Боюсь, поцелуй будет сырным.

– Значит, он будет восхитительным.

Они целовались долго, потом она сказала:

– Пойдём к твоей матери. Она знает об убийстве?

– Джойа, наверное, ей рассказала.

– Она захочет тебя увидеть, убедиться, что с тобой всё в порядке.

Он задумчиво на неё посмотрел.

– Ты очень заботливая, – сказал он. – Думаешь о том, что чувствуют другие. Сначала ты побеспокоилась обо мне, а теперь волнуешься о моей матери.

Она не знала, что на это ответить.

– Ты чудесная, – сказал он.

Она не считала себя чудесной, но была в восторге, что он так думает.

Они поднялись и направились через равнину к Излучью. Когда они вошли в селение, он взял её за руку.

«Это значит, я принадлежу ему, – подумала она, – а он принадлежит мне. И он хочет, чтобы все вокруг это знали».

*

Барабан бил так медленно, что Сефт ловил себя на том, что ждёт, почти с тревогой, следующего удара. Обычно Весенний Обряд начинался не так. Он стоял в толпе, пока небо наполнялось рассветным светом. Зрители молчали. Ниин и двое старших детей стояли рядом с ним. Он держал на руках спящего младенца.

В ожидании у него была возможность полюбоваться своей работой. Он отстроил Монумент из дерева, используя шипо-пазовые соединения, которые придумал десять летних солнцестояний назад. С поперечинами, прочно прикреплёнными к столбам, большой круг выглядел аккуратнее и крепче. Он выдержит самую суровую непогоду, и, если земледельцы снова нападут, хотя он и молил богов, чтобы это не повторилось, его будет гораздо труднее разрушить. «Хотя и не невозможно, – подумал он, – только возведение Монумент из камня могло защитить его от разрушения и уничтожения».

Песня началась, когда жрицы были ещё снаружи, так что музыка, казалось, жутковато доносилась из ниоткуда. Это была печальная мелодия, говорившая о сожалении и утрате. Она заставила Сефта обернуться, чтобы убедиться, что с его детьми всё в порядке.

Когда появились жрицы, их вели Су и Джойа, шедшие бок о бок. Песня следовала знакомому строю: одна строка, спетая солисткой, и ответ всего хора.

За Су и Джойей шли шесть жриц, неся на уровне плеч плетёные носилки, на которых покоилось тело Инки. Она была нага, если не считать убранства из ветвей с листьями, переплетённых с полевыми цветами. Её кожа казалась белой в раннем свете. Она выглядела мягкой и беззащитной, словно ещё живая, если бы не жестокая рана на горле.

Каждая из жриц, следовавших за носилками, провела на своей шее белую черту, вероятно, мелом. Люди в толпе ахнули, увидев это многократно повторённое, зримое напоминание о том, как умерла Инка. Сефт услышал, как Ниин потрясённо выругалась. Он заметил, что двое старших детей, стоявшие по обе стороны от Ниин, вцепились в руки матери. Он начал сомневаться, не зря ли они с Ниин привели сюда детей.

В конце процессии две послушницы несли пылающие факелы.

Песня была невыносимо тоскливой. Голос Джойи взмывал ввысь так, как Сефт ещё не слышал, словно заполняя звуком весь земляной круг, и жрицы отвечали в унисон, подобно скорбному грому. Пока бледное, холодное тело медленно несли по кругу, Сефт слышал, как люди в толпе начали плакать.

Солнце начало подниматься, когда они завершили круг. Теперь Сефт увидел, что во внутреннем овале был сложен погребальный костёр. Люди вытягивали шеи, чтобы разглядеть его между столбами. Это было невысокое ложе из сухих листьев и веток, увенчанное поленьями. Хворост и ветки должны были мгновенно вспыхнуть и жарко гореть.

Жрицы осторожно опустили носилки на подготовленное ложе.

Су, Верховная Жрица, наклонилась и подняла горшок, до этого спрятанный за столбом. Наклонив его, она полила тело Инки маслом, которое, как догадался Сефт, было берёзовым дёгтем, и держала горшок вверх дном, пока тот не опустел. Затем она кивнула послушницам с факелами.

Две девушки вышли вперёд. Одна неудержимо рыдала и едва держалась на ногах. Они подошли к двум концам костра, опустились на колени и поднесли факелы к сухому труту. Дерево вспыхнуло. Жрицы преклонили колени и запели песнь о солнце, огненном шаре, который и сам, казалось, пылал, поднимаясь над восточным горизонтом.

Многие отвернулись, когда тело Инки почернело в жаре и начало сгорать. Её душа поднялась с дымом, таяла и редела в воздухе, а затем исчезла без следа.

*

Следующей ночью, под покровом темноты, Роббо и его семья, неся с собой скудные пожитки, тихо прокрались из Излучья на Великую Равнину и повернули на юг.