Текст книги "Круг Дней (ЛП)"

Автор книги: Кен Фоллетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

– Переправимся через реку и посмотрим? – спросил Хан.

– Да, непременно, – ответила Пиа.

Это потребовало некоторой подготовки. И Хан, и Пиа выросли у рек, так что плавать умели. Коровы и собаки тоже умели плавать, но главной задачей было держаться вместе. Хан отвязал верёвку с шеи коровы и крепко перевязал её снова.

– Я буду держать корову, а ты следи за Громом, – сказал он.

Они сложили свои накидки на берегу. За ними придётся вернуться.

Они вошли в воду. Течение реки было небыстрым. Корова охотно пошла за ними, а вот Гром сопротивлялся. Однако он не хотел оставаться один, поэтому после недолгих колебаний бросился в воду и энергично поплыл.

Корову сносило течением, так что Хану приходилось постоянно подтягивать её, одновременно стараясь держать голову над водой. Пиа увидела, что с Громом всё в порядке, и решила помочь Хану. Когда они потянули за верёвку вдвоём, корова поддалась.

Вскоре они добрались до острова и выбрались на берег.

Пиа отметила, что растительность на острове была довольно пышной. Засуха, конечно, была и здесь, но корни, должно быть, питались речной водой. Она встала, огляделась и тут же ощутила чувство умиротворения.

Гром отряхнулся, обдав Пию и Хана дождём брызг и заставив их рассмеяться. Корова увидела зелёную траву и тут же принялась её щипать.

Хан переплыл обратно на большую землю и вернулся, держа над головой обе их дублёнки. Они накинули их на плечи, и Хан сказал:

– Надо бы осмотреться.

Пиа посмотрела на корову и на реку неподалёку.

– Обратно она не поплывёт, – сказал Хан. – Здесь трава лучше.

Пиа согласилась. Хан был скотоводом.

Они отправились вокруг острова. Он был небольшим, и они вернулись к исходной точке за то время, что нужно, чтобы вскипятить котелок воды. Никаких следов человеческого жилья не было, и Пиа догадалась, что для большинства людей река и необходимость переправляться через неё, чтобы куда-то попасть, делали остров непригодным для жизни.

Но для двух беглецов это было идеальное место.

Оленей здесь не было, но в воздухе летали голуби, на деревьях скакали белки, а под кустами прятались зайцы. Были здесь и орешники, в это время года усыпанные орехами, которые можно было сохранить на зиму.

Они нашли место в центре острова, где можно было пристроить крышу к широкому стволу дуба.

– Я принесу брёвен из того заброшенного дома, – сказал Хан.

– Займешься этим завтра, – сказала Пиа. – Сегодня для нас более важен огонь.

Вместе они собрали сухие ветки и листья для растопки, затем несколько кусков мёртвого дерева покрупнее. Хан нашёл брошенное осиное гнездо, которое вспыхнуло бы в мгновение ока. Они высекли искру и разожгли огонь.

Гром поймал зайца. Они разделали его, сняли шкуру и зажарили на костре. Кости отдали собаке.

Когда наступил вечер, они подбросили дров в огонь на ночь, а затем легли рядом. Они занимались любовью в сумерках, и свет костра раскрашивал их тела, и это казалось особенно волнующим, потому что впервые Пиа делала это на свободе.

После они укрылись дублёнками, чтобы согреться, и вскоре уснули.

*

Стам появился в доме Яны после долгого отсутствия. Он был усталый и порядком раздосадованный. Она знала, где он был. Все в их селении это знали. Он искал Пию.

Как только Яна увидела его, она поняла, что он её не нашёл. Он выглядел упрямо-насупленным. Волны облегчения и триумфа захлестнули её. Скрывая свои чувства, она спросила:

– Что случилось?

– Дай мне поесть, – сказал он.

Она положила в большую миску мягкий сыр и смешала его с нарезанным диким яблоком. Он быстро съел предложенное и, насытившись, стал чуть менее раздражительным.

Яна хотела узнать больше информации о поисках Стама.

– Почему ты отправился один? – спросила она. – Я подумала, ты возьмёшь с собой кого-нибудь из Молодых Псов.

– Они слишком много шумят, – сказал он. – Это предупредит беглецов о их приближении. В одиночку мне проще соблюдать тишину.

– Но ты всё равно никого не нашёл.

– Я знаю, где Пиа и Хан, – сказал он с ноткой обиды в голосе. – Примерно знаю, во всяком случае.

Она подавила отвращение, чтобы поговорить с ним. Ей нужны были подробности.

– Как тебе это удалось? – сказала она. – Никто же не мог их найти. – Она знала, что ему это польстит.

Он выглядел самодовольным.

– Я шёл по коровьим лепёшкам. Никто не гонит скот в холмы, особенно в это время года. И к тому же, лепёшек было ровно на одну корову. Они должны быть где-то там, где лепёшки кончились. Я искал, но не нашёл.

«Они хорошо спрятались, – подумала Яна. – Молодцы».

– У меня кончилась еда, – сказал Стам. – Я убил голубя, но не смог его приготовить, потому что забыл взять с собой огненный камень. Сырое голубиное мясо на вкус настоящая гадость. Пришлось сдаться и прекратить поиски.

– Что сказал твой отец?

– Он был недоволен. Он всегда всем недоволен. Ему не угодишь.

– Что ж, теперь мы можем о них забыть. Они ушли, и на этом всё.

– Нет, это ещё далеко не всё, – горячо возразил он. – Следующей весной, когда потеплеет, я отправлюсь на поиски снова. Я не сдамся. – Лицо его стало жестоким. – Пиа думает, что может перечить моему отцу и оставить меня в дураках. Но нет, поверь, у неё не получится. Она всего лишь маленькая девочка, которую нужно как следует проучить. Я найду её и покажу, кто здесь хозяин.

14

Незадолго до Обряда Середины Зимы Джойа и Сефт отправились в Каменистую Долину. Погода стояла мягкая, дождей почти не было, засуха всё ещё не отступала. Они прибыли в долину в ранних сумерках зимнего дня.

Они оба по-прежнему были полны решимости отстроить Монумент из камня. Они понимали трудности, но просто отказывались верить, что проблемы неразрешимы.

Джойа с удивлением увидела несколько домов там, где во время её последнего визита не было ни одного. Правая рука Сефта, Тем, жил здесь со своей спутницей Вии, старой подругой Джойи. Ещё несколько «умельцев» перебрались сюда со своими семьями, привезя с собой полдюжины коров и несколько свиней, чтобы прокормиться. Место превратилось в небольшую деревню. Джойа об этом не знала. Сефт сделал всё тихо.

Джойа и Сефт ужинали с Темом и его семьёй у жаркого огня. Вии рассказала, что Хол, вонючий пастух на вершине холма, благодарен им за то, что они сожгли столько сухостоя. По его словам, это позволит вырасти новой траве для его овец.

Они ели свинину, тушёную с дикими яблоками.

– Меня беспокоит, сколько времени уйдёт на перемещение одного камня к Монументу, – сказала Джойа Сефту. – Пятьдесят дней, если Элло права, а я не вижу изъяна в её рассуждениях.

– Я тоже об этом думал, – ответил он.

– Мы могли бы собрать две-три команды добровольцев, которые работали бы почти одновременно.

– Это бы сильно упростило задачу.

Джойа нахмурилась.

– Я просто не уверена, что смогу убедить людей добровольно работать пятьдесят дней. Это не столько праздник, сколько наказание.

Сефт кивнул.

– Мы тут работали над кое-какими новыми идеями. Утром я тебе кое-что покажу. Думаю, мы найдём способ.

Джойа легла спать, сытая и преисполненная надежд.

Проснувшись, она вышла наружу под низкие серые зимние облака и увидела то, чего не заметила вчера в сумерках. Около сотни брёвен, каждое длиной в два человеческих роста, были уложены бок о бок, образуя нечто вроде дороги. На одном её конце лежал небольшой сарсеновый камень, уже оплетённый верёвочной сеткой.

Пока она смотрела, появился Сефт.

– Элло настроена против нас, но её пессимизм полезен, – сказал он. – Когда она говорила о том, сколько времени ушло на перемещение камня земледельцев, она обратила моё внимание на суть проблемы. Это неровность земли. Камень, который тащат волоком, будет останавливаться всякий раз, как его передний край упрётся в яму или кочку, камень или лужу. Нам перед придётся поднимать переднюю часть камня, чтобы преодолеть препятствие, а это и тяжело и занимает много времени. Так что я думал о способах сделать землю ровнее, чтобы камень мог двигаться быстрее и не останавливался бы из-за мелких помех.

«Умельцы» по одному, по двое стали выходить и собираться вокруг. Джойа с трепетом поняла, что все эти люди были преданы идее строительства каменного Монумента.

– Кстати, брёвна не катятся, – сказал Сефт. – Они вбиты в землю, чтобы дорога была устойчивой.

– Покажем ей, Сефт? – спросил один из «умельцев», Джеро.

Джеро не обладал терпением Сефта. Он всегда спешил. Его отец, Эффи, был таким же.

Но причин для задержки не было, поэтому Сефт сказал:

– Да, давайте.

«Умельцы» взялись за тяговые верёвки и приготовились тащить камень. Джойа прикинула, что он был примерно в десять раз меньше больших монолитов, то есть примерно такого же размера, как камень земледельцев. Жёны и старшие дети «умельцев» вышли помочь, и в итоге собралось около двадцати человек.

Джойа вспомнила перемещение камня земледельцев, когда ей было всего четырнадцать лет. Поле фермеров было выровнено за многие годы возделывания, но даже так на пути встретилось как минимум одно препятствие.

Тем возглавил тянущую команду, и они быстро сдвинули камень с места. Джойа была поражена, как гладко он скользил по дороге из брёвен. Дважды он натыкался на бревно, которое было чуть выше остальных, и оба раза ненадолго замедлялся, затем сокрушал выступающий край и двигался дальше. «Умельцы» дотащили камень до конца дороги.

– Это чудесно! – сказала Джойа Сефту. – Ты решил проблему.

Он покачал головой.

– Это полезно только на коротких дистанциях. Чтобы построить дорогу из брёвен отсюда до Монумента, понадобятся все деревья Великой Равнины. Одна только их вырубка займёт годы.

– А нельзя использовать меньшее количество брёвен, перенося их сзади вперёд по мере движения камня?

– Мы пробовали. – Сефт улыбнулся. – Люди выбились из сил, таская брёвна, работая парами, бегая сзади вперёд. Но настоящая проблема в том, что когда брёвна кладут перед движущимся камнем, они не закреплены надёжно, и камень просто сдвигает их с пути.

Эйфория Джойи улетучилась так же быстро, как и пришла.

– Значит, мы вернулись к тому, с чего начали.

– Не совсем. – В конце бревенчатой дороги была другая дорога, сделанная из веток всех размеров и рыхлой земли. – Такую сделать гораздо проще, и мы могли бы за несколько недель проложить нечто подобное до самого Монумента. Но она слишком хлипкая. – Он кивнул Тему, и тот снова велел «умельцам» тянуть.

Джойа сразу увидела проблему. Если брёвна камень вдавливал глубже в землю, то здесь он просто расталкивал ветки в стороны. Дорога быстро приходила в беспорядок, и движение камня постоянно прерывалось и останавливалось.

– Это лучше, чем ничего, – сказал Сефт, – но ненамного.

– Значит, ты планировал использовать оба вида дорог…

– Но и этого всё равно не хватит, чтобы сократить пятьдесят дней до пяти.

– Ты не выглядишь совсем уж побеждённым. У тебя явно есть какая-то идея на уме.

– Ты слишком хорошо меня знаешь. У меня есть ещё кое-что, что я хочу тебе показать. Пойдём со мной.

Он повёл её к грубому навесу, который явно был его мастерской. Внутри были кремневые инструменты всех видов, оленьи рога для отжимной ретуши лезвий[1]1
  Отжимная ретушь – техника обработки каменных орудий давлением, при которой тонкие чешуйки камня отделяются при помощи костяных, деревянных или каменных инструментов. Обычно встречается на тонких плоских орудиях типа кинжалов, наконечников стрел и копий.


[Закрыть], зернотёрка для шлифовки и полировки, и верёвки. Четверо «умельцев» зашли за мастерскую и вернулись, неся что-то, чего Джойа не узнала.

Это было сделано из цельного ствола высокого дерева – плоский кусок древесины, длиннее самого большого камня в Каменистой Долине. В ширину он был как рука мужчины, и толстый. Он был идеально прямой от одного конца почти до другого. Самой заметной его особенностью был изгиб на одном конце, несомненно, том, что был основанием ствола, он загибался вверх, как нос плетёной лодки. Его отполировали и промаслили, так что он поблескивал в слабом зимнем солнце.

– Вместо того чтобы пытаться выровнять землю, мы придадим самому камню ровное основание, – сказал Сефт.

Джойа не поняла.

– Что это? – спросила она.

– Это полоз.

– Ты положишь камень на него?

– Вроде того. Это лишь часть конструкции, которую мы собираемся соорудить. Будет два полоза, соединённых поперечинами, которые образуют основание саней. Основание будет поддерживать низкую платформу, на которой будет лежать камень. Всё это нужно очень надёжно соединить шипо-пазовыми соединениями, используя короткие толстые куски дерева, чтобы вся конструкция не рухнула под весом. Изогнутые концы полозьев позволят саням переезжать через мелкие препятствия, не останавливаясь.

– Если это сработает…

– Мы сможем переместить камень отсюда до Монумента за два-три дня.

Джойа не смела поверить. Сефт редко давал обещания, которые не мог сдержать, но это казалось слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Не могу дождаться, чтобы увидеть готовую вещь, – сказала она.

– Ты будешь первой. Но, возможно, придётся немного подождать.

Их разговор прервала женщина с яркой внешностью, спускавшаяся со склона от дома пастуха.

– Я принесла вам баранины, – весело сказала она, приближаясь, и Джойа увидела, что у неё в корзине горой лежит мясо.

Джойа не сводила с неё глаз. Рот её был так широк, что, казалось, она улыбается от уха до уха, а светло-каштановые волосы представляли собой копну кудрей, подпрыгивавших в такт шагам. Она была ровесницей Джойи, слишком молода, чтобы быть женщиной старика Хола.

– Спасибо, Ди, – сказал Сефт. – Очень мило со стороны твоего деда прислать нам мяса на завтрак.

«Значит, – подумала Джойа, – она внучка Хола, и зовут её Ди».

– Деда говорит, – сказала Ди, – если надумаете подарить ему поросёнка, он с превеликой охотой примет. Порой хочется отведать жирной свининки после постной баранины.

Джойа не могла отвести от Ди глаз. Она, казалось, вся лучилась жизнью и теплом.

– Я пришлю ему одного сегодня же, – сказал Сефт. Важно было подружиться со старым пастухом. Они вторглись в его долину, и нужно было, чтобы он видел в их присутствии пользу, а не помеху. – Кстати, – продолжил Сефт, – это Джойа, одна из наших жриц.

Ди исполнила формальное рукопожатие и сказала:

– Какая для меня честь, познакомиться со жрицей.

– Я бывала здесь раньше, но никогда вас не встречала, – сказала Джойа. – Я не знала, что у Хола живёт внучка.

– Это потому, что я с ним не живу, – ответила Ди. – От него слишком дурно пахнет. У меня стадо в соседней долине, с братом и его женой. Я просто время от времени перехожу через холм, чтобы проведать деду.

– Что ж, я очень рада познакомиться, – сказала Джойа.

– Взаимно. – Она поставила корзину. – Приятного аппетита, – сказала она, развернулась и ушла.

– Великие Боги, – тихо произнесла Джойа. – Разве она не чудесна?

Сефт бросил на неё странный взгляд и сказал:

– Давайте приготовим эту баранину.

15

Эта зима стала самым счастливым временем в жизни Пии.

У неё был Хан, и с каждым днём они любили друг друга всё сильнее. Она была свободна, никто не мог ей указывать, и каждое утро она наслаждалась пьянящей свободой самой решать, как пройдёт её день. Еды им хватало. Осенью, когда дикие звери попрятались, а многие птицы улетели на юг, они зарезали корову. Большую часть мяса они закоптили, подвесив под крышей, где скапливался дым от очага. Им было тепло и сухо, даже когда шёл снег. Хан добротно построил убежище и покрыл крышу многими слоями папоротника с берега реки. Они спали, тесно прижавшись друг к другу и укрывшись дублёнками, в блаженном уюте.

Она скучала по матери, но верила, что однажды они воссоединятся.

Хан был чужд сантиментам. Казалось, он не скучал по своей семье. Он не выказывал печали из-за разлуки с матерью или двумя сёстрами, Джойей и Ниин. Он с нежностью говорил о детях Ниин, двух племянницах и племяннике, но не говорил, что жаждет их увидеть и поговорить с ними. Он не выказывал сожалений.

Когда говядина уже стала подходить к концу, наступила весна. На деревьях набухли почки, и скоро на их столе должны были появиться молодые зайцы и белки, птичьи яйца и свежие листья.

Ребёнок Пии тоже должен был появиться на свет со дня на день. Её живот был огромен, кожа натянута, и теперь она часто ощущала движения малыша. Когда она лежала без сна, на куполе её живота вдруг возникал бугорок от того, что малыш вытягивал ножки, упираясь в стенки своей тесной обители. Ей хотелось, чтобы он появился прямо сейчас. Она всё время чувствовала усталость, и даже просто встать утром требовало усилий. Очень скоро она разродится от бремени и сможет держать своего малыша на руках.

Жизнь была чудесна, но в глубине души она знала, что всё это нереально, похоже на сон или сказку. Лето пройдёт хорошо, но дальнейшее их будущее было туманно. Она не знала, как они переживут следующую зиму. Другой коровы у них не будет. Все знали, что у голодных матерей молоко скудное, а от скудного молока и ребёнок будет хворый.

«Всему своё время», – говорила она себе. Сначала надо родить. Потом впереди у них будет целое лето. А после придётся думать снова.

Она почувствовала, как рядом шевельнулся Хан. Должно быть, светало. Он поцеловал её, а затем встал.

*

Хан любил охотиться спозаранку. Он отпил воды из вырезанной им деревянной фляги, затем взял лук и стрелы. Когда он вышел из убежища, небо на востоке едва серело. Башмаки он не надел. На охоте требовалось ступать бесшумно.

Он прошёл знакомым маршрутом через лес к небольшой поляне. Осторожно, беззвучно, он лёг рядом с колючим кустом ежевики, только-только покрывавшимся листьями. Дикие твари ещё не выползли из своих ночных укрытий. Он лежал неподвижно и тихо, лук в левой руке, полдюжины стрел возле правой, двигались лишь его глаза. Это был лучший миг дня. Воздух свежий и холодный, лес влажный от росы, тишина и покой.

Появились два голубя и затеяли брачный танец на дереве. По ветке пронеслась белка. Через поляну проскочил заяц, слишком быстро, чтобы успеть выстрелить. Пришло время убивать.

Мягко двигаясь, он наложил стрелу на лук и осторожно натянул тетиву. Если повезёт, из подлеска выберется вразвалку утка жирная, неповоротливая и лёгкая добыча.

Внезапно на поляне появились три зайца и принялись щипать траву. Он медленно прицелился и подстрелил одного, затем быстро выпустил вторую и третью стрелы. Вторая нашла свою цель, но третий заяц невредимым ускакал прочь. Белка исчезла, голуби улетели.

Довольный, Хан встал и поднял двух зайцев за уши. Стрелы он подобрал, чтобы использовать снова.

Взошло солнце. На обратном пути он осматривал землю в поисках ранних овощей. Он нашёл грядку зелёного лука, собрал его весь и отмыл от земли в реке.

Он вернулся в убежище и показал Пие свою добычу. Та поставила котелок с водой на огонь. Хан снял с зайцев шкурки, выпотрошил их и отдал потроха Грому. Когда вода закипела, Пиа нарезала лук и бросила в котелок, а затем Хан опустил туда зайцев.

Он тщательно выскребал шкурки, вспоминая, как его мать, Ани, выделывала коровьи шкуры.

– Из этого получится тёплая одёжка для малыша, – сказал он. – Жаль, я не могу выдубить их так, как моя мать, у меня для этого нет всего необходимого.

– Мы согреем малыша, – сказала она.

– Позже я схожу разорю несколько гнёзд. Птицы вполне уже могут нестись. – Его осенила мысль. – А младенцы могут есть яйца?

– Не знаю, – ответила Пиа. – Хотела бы я спросить это у матери.

*

Погода теплела, и обитатели Западного Леса готовились уходить в холмы. Бейз снова посоветовался с Джойей, дружелюбной Второй Верховной Жрицей, и они ожидали, что олени начнут миграцию через два дня. Они делали стрелы для охоты, точили кремни для разделки туш и складывали котлы, деревянные миски и прочую утварь в кожаные мешки, которые можно было перекинуть через плечо. В воздухе витало радостное возбуждение. Люди громко разговаривали и много смеялись. Этот поход был приключением даже для тех, кто совершал его много раз. Собаки, чуя, что люди собираются в дорогу, нетерпеливо носились кругом, путаясь под ногами.

Бейз и Фелл сидели в хижине, обсуждая первую охоту. Новый пёс Фелла, отличавшийся белым пятном на морде, спал рядом с ними.

– В прошлом году мы удачно выбрали место для загона, – сказал Бейз. – В этом году нужно идти туда же.

Фелл покачал головой.

– Олени явно запомнили это место и будут его избегать.

– Не глупи. В прошлом году ушёл всего один олень, и к тому же они не могут предупреждать друг друга. У них нет речи.

– Я не так уверен, – сказал Фелл. – У них наверняка есть свои способы.

«Правды всё равно никто не знает, – подумал Бейз, – так что и спорить на эту тему бессмысленно».

– Что ж, тогда придумай место получше, – сказал он.

И тут оба заметили, что в деревне воцарилась тишина.

– Неприятности, – сказал Бейз, и они вышли.

Все смотрели в одном направлении. Бейз проследил за их взглядами и увидел Стама, вооружённого луком и стрелами. На этот раз он был один. Он узнал Бейза и сказал:

– Ты. Ты умеешь говорить по-человечески. Подойди.

Бейз остался на месте.

– Добро пожаловать, Стам, если ты, конечно, пришёл с миром.

– Ты знаешь, зачем я здесь.

– Возможно, ты снова ищешь ту беглянку. Её не было здесь в прошлом году, и её нет здесь сейчас.

– Она не беглянка. Скотовод украл девушку из племени земледельцев. – Стам хвастливо произнёс: – Мы узнали, кто он. Его зовут Хан. Он высокий, светловолосый, с большими ногами.

– Его здесь нет, как и его ног.

Деревенские хихикнули, но Стам шутки не понял.

– Я думаю, они были здесь, когда я приходил их искать прошлой осенью, но вы их спрятали. За это вас могут убить.

Лесовики беспокойно зашевелились. Им угрожали, и это их возмутило.

– Лучше не говорить тут об убийствах, Стам, – примирительно сказал Бейз, – когда нас целая толпа, а ты один.

Ответ его был презрительным:

– Я вас не боюсь.

– Тебе и не стоит бояться, пока ты не говоришь об убийствах. А теперь, я думаю, тебе следует уйти, пока ты не наговорил себе на серьёзные неприятности.

– Я ухожу, – сказал Стам. – Но запомни на будущее, если я узнаю, что вы кого-то укрываете, это будут не просто разговоры об убийствах.

*

Хан склонил голову набок и спросил:

– Что это за звук?

Пиа прислушалась.

– Похоже на толпу людей, которые идут и разговаривают.

– Он доносится с северного берега реки, – сказал Хан. – Я пойду посмотрю.

– Я с тобой. – Она с трудом поднялась на ноги. Ей было страшно. Люди могли означать опасность.

Они подошли к берегу и, прячась, выглянули из-за растительности. К ним присоединился Гром.

По северному берегу шли лесовики, их было не сосчитать. Они проходили мимо заброшенной лачуги и илистого пляжа, не обращая внимания на каменный круг на холме. Некоторые несли маленьких детей, у большинства были заплечные мешки. Они шли размеренным шагом людей, которым предстоит долгий путь.

Гром зарычал на их собак, и Хан резко бросил:

– Тихо!

Гром умолк.

– Это их переход, – сказала Пиа. – Они идут за оленями. Но мы с тобой даже и не заметили, чтобы тут проходили олени.

– Олени передвигаются бесшумно. Я бы мог подстрелить одного, если бы мы их услышали. Наверное, поэтому они такие тихие. А вот лесовики шумные. Они могут быть тихими, когда хотят, но сейчас шумят.

– Это потому, что им весело. Я это заметила. Когда люди отправляются в путь большой группой, они хорошо проводят время, видят диковинные места, может, влюбляются.

Они некоторое время наблюдали за процессией, затем вернулись в убежище. Хан сказал, что лесовики не представляют угрозы, но Пиа оставалась обеспокоенной.

Хан подстрелил трёх жирных голубей, и от кипящего котелка исходил аппетитный аромат. Он достал из воды голубиную грудку, используя заострённую палочку.

– Почти готово, – сказал он. Он всегда был голоден, но делил всё пополам, хотя и был крупнее, ведь Пиа ела и за ребёнка.

Внезапно Гром залаял.

– Цыц! – сказал Хан.

Уши пса стояли торчком, и он смотрел на север, в сторону идущих лесовиков. Хан встал и направился туда, куда указывал нос Грома, и Пиа последовала за ним. Подойдя к берегу, они увидели в реке двух мужчин. Лесовики были неважными пловцами, они держались за бревно и болтали ногами. За ними без усилий плыла собака с белым пятном на носу.

– О нет! – сказала Пиа. – Они нас нашли.

– Всё в порядке, – сказал Хан. – Это друзья.

Пиа присмотрелась.

– И правда – Бейз и Фелл!

Когда лесовики приблизились к берегу, Хан опустился на колени и помог им выбраться из воды. С другого берега донеслись насмешливые возгласы, когда они встали на сушу. Хан вытащил бревно из воды для их обратного пути.

Пиа поспешила увести их вглубь острова, чтобы их не было видно. Ей не нравилось, что так много людей видят, где они с Ханом. Оказавшись в укрытии, они тепло поприветствовали друг друга, а собаки настороженно обнюхались.

Они сели на землю у убежища, и Пиа спросила:

– Как вы нас нашли?

– Мы увидели дым от костра, – сказал Бейз. – Догадались, что это можете быть вы.

Пие это не понравилось.

– Кто-то другой может рассудить так же.

– Боюсь, ты права, – сказал Бейз. – Перед уходом к нам заходил Стам. Он всё ещё ищет вас. Он знает, что ты с Ханом, но не знает, где вы. Он думал, вы можете быть с нами в Западном Лесу.

– Значит, мы в опасности, – сказала Пиа.

– Я здесь, чтобы защитить тебя, – сказал Хан. – Но ты права, нам нужно быть начеку.

Фелл улыбнулся Пие и сказал:

– Твой ребёнок скоро появится на свет.

– Надеюсь. – Она проверила похлёбку из голубей и обнаружила, что мясо готово. – Хотите поесть?

Они с готовностью согласились.

У Пии было всего две миски, поэтому они с Ханом ели из одной, а Бейз и Фелл – из другой. Лесовики не пользовались ложками, а хлебали из миски, а затем брали мясо пальцами.

Всё быстро исчезло.

– Теперь вы лесовики! – усмехнулся Бейз.

«И правда, – подумала Пиа, – ни стада, ни фермы».

– Только мы совсем без племени, – сказала она.

– Наше племя это и ваше племя, – ответил Бейз.

Пиа задумалась. Могли ли они жить с народом Бейза в Западном Лесу? Им было бы не хуже, чем здесь, и они были бы под защитой племени. Но Пиа думала, что ей не понравится их образ жизни, особенно то, как женщины занимаются любовью со многими мужчинами.

– Что происходит на Великой Равнине? – спросил Хан.

Бейз мрачно покачал головой.

– Осенью была та буря, и в середине зимы шёл снег, но теперь уже много дней нет дождя. Мы надеемся, что в холмах будет хорошая трава.

– Значит, засуха продолжается. Это будет уже третий год.

– Многие не увидят и четвёртого.

– Ты говорил с моей сестрой Джойей?

– Да. Она снова сказала нам, когда ждать перехода оленей. Надеюсь, она опять права.

– Как она?

– Всё так же, хотя много говорит о перемещении гигантских камней. Я не понимаю, зачем ей это надо.

Хан кивнул.

– А я понимаю. Она хочет построить каменный Монумент.

– Это положит конец засухе?

– Кто знает?

Бейз встал.

– Нам пора. До нашего обычного лагеря ещё полдня пути. Спасибо, что поделились едой. Если охота будет удачной, мы принесём вам оленины.

– Мы будем вам очень признательны, – сказала Пиа.

Они вернулись к берегу, и лесовики переправились через реку, снова используя бревно.

– Помоги мне, пожалуйста, собрать свежего папоротника, – сказала Пиа.

– Конечно, – ответил он. – Но зачем?

– Роды, знаешь ли, дело грязное.

Он был поражён.

– Начинается?

– Да. Немного раньше я почувствовала боль, а теперь она усиливается. Не волнуйся, боль при родах – это нормально. Я видела, как рожают женщины. Боль – это то, что мы отдаём в обмен на любовь.

– Понятно, – сказал он, стараясь сохранять спокойствие. И Пиа вспомнила, что он был младшим ребёнком в семье и, вероятно, никогда не присутствовал при родах. Он начал собирать охапки папоротника, росшего на влажной почве у реки.

Когда они вернулись в убежище, она сняла тунику, чтобы не испачкать её.

– Разложи папоротник на земле внутри дома, – сказала она ему. – Мне понадобится огонь, чтобы согреть себя и ребёнка, особенно если это затянется на ночь.

– Так долго?

– Будем надеяться, что нет.

Как только он разложил папоротник, Пиа легла на бок. Хан опустился на колени рядом с ней и спросил:

– Что я могу сделать?

– Просто будь со мной и не волнуйся, если я буду кричать.

Сначала она лишь постанывала время от времени. Хан утешительно гладил её по руке, но, почувствовав себя глупо, перестал.

– Нет, продолжай, это помогает, – сказала она.

Гром был взволнован. Он входил в убежище, обнюхивал Пию и снова выходил, словно ища объяснений.

Вместо стонов Пиа начала вскрикивать. Она смутно осознавала, как проходит время, тепло полудня и спад дня. Когда боли стали сильными, она поняла, что ребёнок готов родиться. Она перевернулась и встала на четвереньки.

– Встань на колени за мной, – сказала она Хану.

Он так и сделал. Она услышала его потрясённый возглас.

– О! – сказал он. – Я вижу головку ребёнка, но она слишком большая, слишком большая!

– Не волнуйся, просто будь готов взять ребёнка, когда он появится, – сказала она, а затем снова закричала от боли.

Она почувствовала, как вышла головка, и поняла, что худшая боль позади, хотя роды ещё не закончились.

– Я поймал, я поймал! – торжествующе сказал Хан.

Она почувствовала, как с болью прошли плечи, а затем остальная часть ребёнка – уже не так больно. Она рухнула лицом вниз, тяжело дыша, словно после бега. Мгновение спустя ребёнок заплакал. Она перевернулась, осторожно перенося ногу через пуповину, которая всё ещё связывала её с дитя. Она улыбнулась Хану, который держал крошечное тельце обеими руками и с изумлением смотрел на него.

– Ну что, – спросила она, – мальчик или девочка?

– Не могу разобрать, – сказал он. – А нет, могу. Это мальчик. Представляешь? Мальчик!

Она знала, что в такой миг всё кажется чудом. Она села, и Хан передал ей сына на руки.

Он тут же перестал плакать, и его губы задвигались, словно в сосательном движении. Пиа поднесла его рот к своему соску, и он с удивительной силой принялся сосать.

– Принеси два длинных тонких побега и завяжи два узла на пуповине, – сказала Пиа. – А потом разрежь между узлами кремнем.

Хан был рад, что может хоть чем-то помочь. Он вышел и быстро вернулся с подходящими побегами.

– Завяжи их поближе к животу, – сказала Пиа.

Он туго затянул узлы, а затем перерезал пуповину.

Ребёнок перестал сосать и уснул. Пиа передала его Хану.

– Я так устала, – сказала она и легла.

Хан взял одну из заячьих шкурок и обернул её вокруг плеч младенца.

– Как же мы его назовём? – спросил он.

– Я не знаю.

– Моего отца звали Олин.

– Мне нравится, – сказала Пиа. – Олин.

Хан прижал ребёнка к груди. Олина, наверное, нужно было помыть, но это могло подождать. Он как можно нежнее вытер маленькое личико своей большой рукой.

– Олин, – сказал он. – Как тебе твоё имя, Олин? – Дитя продолжало спать. – Что ж, он, кажется, не возражает.

Пиа хотела что-то ответить, но провалилась в сон.

*

За первые несколько недель жизни Олин сильно изменился. Он открыл глаза и, казалось, обращал внимание, когда видел лицо Пии или Хана. Иногда он будто бы улыбался. Днём он спал меньше, а ночью – дольше. Он сердито плакал, когда был голоден, монотонно хныкал, если ему было неудобно, и довольно бормотал, закрывая глаза перед сном. С каждым днём он казался в руках Пии всё тяжелее.