Текст книги "Мистер Грей младший (СИ)"

Автор книги: Каролина Янис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 52 страниц)

Отчаянно стону и резко двигаюсь, когда она присасывается к моей шее. Одна моя рука сжимает грудь, а пальцы второй я прижимаю к её горящему клитору, включив их в процесс, я срываю с неё крики. Рука, что на груди, больно царапает ногтями кожу. Я хватаю подбородок Айрин, отцепляя от своей шеи, чтобы смотреть в глаза. Возбуждённые, горящие. Такие бушующие, океанские впадины, в которых плещется наслаждение. Она стонет мне в рот. Я проталкиваю язык в горячие, пухлые губки. Её нежные руки царапают мою спину, оставляя такие нужные моему телу подтверждения этой ночи. Дарящие эту сладкую боль. Эту муку, которую хочется испытывать вновь и снова.

– Айрин, – судорожно выдыхаю, чувствуя, как она близка, – Кто я? Кто я тебе?

Толчок. В её глазах – безумие, в моих – нежность и бешенство. Я отражаюсь в её чистейших зеркалах, скользя и скользя на её теле. Трясусь всеми жилами.

– Кто?! Ответь! – кусаю её нижнюю губу, а она кричит. Кричит так, что мне становится плевать на все прочие звуки этого мира.

Я уже готов ничего не слышать, кроме её безудержно сочных звуков. Звуков, что таким сладчайшим мёдом льются по сердцу… Толчки, толчки. Их уже нельзя сосчитать.

– Ты любишь так? – с вызовом рычу, глядя в её переполненное жизнью лицо, – Любишь жёстко?!

Айрин кусает губу, сдерживая шипящее рычание. Её глаза блестят тем самым светом, что разжигает самые дикие порывы человеческой души. Освобождает на волю то, что было сокровенным. Зубы с жёстким хрустом оставляют кровавый след на её нижней губе. Она не отвечает мне словами, она отвечает мне криками и стонами. Она отвечает глазами, телом, сердцем, что так громко стучит и норовит греметь сильнее, чем наши соприкасающиеся тела.

– Я ведь хочу порвать тебя, – рычу, хватая её волосы, её густую копну блестящих золотых кудрей, то сминая, то пропуская сквозь пальцы, жёстко потягивая. Айрин больно, но так хорошо, что лишь стоны вырываются из её груди, – Знаешь, как я скучал?! Знаешь, как я желал этой ночи? Я жил ради этой ночи. Жил ради неё… Так долго! – я уткнулся лбом в её лоб. Айрин издала гортанный рык.

– Я люблю тебя! – она еле дышит, крича в мой рот. Её глаза закатываются от удовольствия. Лицо полностью расслабленно, губы перебирают стоны, всхлипы и вдохи. Я смотрю в её глаза и начинаю сходить с ума. – Ты мой. Ты только мой мужчина, Теодор Грей. А я твоя. Навечно твоя. Кто угодно! – её ногти царапают кожу моей головы. Она потягивает мои волосы. По позвоночнику бежит страшный ток. Моя. Моя двести двадцать.

– И да, я люблю, когда ты так! – её голос срывается, – Так… зверски. Порви меня к дьяволу, Тео! Сделай это! Сделай, пожалуйста. Пожалуйста, Теодор! – она жмурится, крича эти слова в потолок, как молитву. Её ноги на моих рёбрах, ногти режут кожу ягодиц. – Ты… Боже… Да! – она смачно целует меня в шею, оставляя глубокий засос.

– Мой! Мой горячий Тео, – кричит она в забытье, вжимается острыми зубками мне в плечо, со всей силы шлёпая меня по ягодицам.

Мои руки, что сжимали её лицо, переносятся на шею и стискивают её так плотно, что она вскрикивает, то и дело, ударяясь головой о подушку. Я прижимаюсь лбом к её лбу, полностью теряя рассудок. Двигаюсь в ней так, точно заведённый. Я люблю её каждой клеточкой в своём теле. Я люблю её так, что не хватит жизни, чтобы доказать ей это. Я хочу забрать её. Решать все её проблемы. Защищать. Хочу… Хочу на ней жениться, чёрт возьми! Хочу пронести эту любовь и это счастье, это счастье с ней. Идти по жизни рука об руку, ни о чём не жалея. Не оборачиваясь на прошлое. Она – это всё, что я хочу и всё, что я хотел на протяжении всей жизни. Моя Айрин. Вся моя.

– Я люблю тебя, – шепчу, переплетая наши пальцы, сцепляя наши влажные ладони, кладя их по обе стороны от её головы, – Я люблю тебя. Поняла? – она жёстко сжимает меня. Вся и всем телом. Рот её открыт в беззвучных стонах, глаза закрыты, пока я снова и вновь наполняю её.

– Поняла! – визжит она, бьётся крупной дрожью, трясётся в лучах оргазма, что озаряют каждую часть бесконечно любимого мною тела, моей души, что, вместе с криками, сейчас освобождается от оков и несётся на свободу. Она моя страсть. Моя скорость. Моё предзнаменование. Она всё, ради чего я живу. Ради чего я дышу. Ради чего я существую.

– Да! – кричу, сжатый цепями рук и ног, сжатый тисками той эйфории, что кипит в ней, я сдаюсь. Сдаюсь, громко дыша и кончаю. Не чувствую ни рук, ни ног, я замираю в ней и понимаю, как наполняю её… До края. До сердца и даже глубже.

И чёрт знает, сколько раз мы это повторили перед тем, как бездыханные свалились на стыдливо скомканные у изголовья подушки. Перед тем, как она, так, как всегда… как было всегда, мирно устроилась на моей груди, прикрыв горячие веки. Положила щёчку на левую сторону моей груди, а руками сжала мой пресс и поясницу. Ногами обхватила бёдра. Оплела меня, точно спасательный круг. Точно боясь, что если отпустит, то утонет в этой «гигантской» постели. Да, конечно, это кровать больше, чем в доме её бабушки… Я улыбнулся своим воспоминаниям. Тогда, мы обещали спать вместе только друг с другом. Я выполнил обещание. Никого не приводил в свою постель, но… Но не мог не удовлетворять своё либидо. А Айрин… Айрин – маленькая девочка, которая даёт мне такое большое счастье. Не удержавшись, я поцеловал её в макушку.

Стараясь не разбудить, я подтянул простынь, чтобы укрыть свою любимую. «Свою. Любимую». Я улыбнулся этим словам, произнесённым в мыслях, как дурак. Затем, я долго глядел в потолок, в который бил сумрачный, голубоватый свет пробуждающегося Сиэтла. И вспомнил, что смотрел так же: в этот потолок, в это самое время, когда мы первый раз познали тела друг друга. И если тогда это было омрачено страхом перед будущим, страхом перед неизведанным и таким далёким, то сейчас… Сейчас, этого страха не было. Никуда я больше не отпущу её, чёрта с два. Даниэль, компания. Зачем?! Я сморщился.

Как я мог быть таким циником? Всё, что мне было нужно, всегда было рядом со мной. Всегда было близко. А я гнался за чертовщиной, за ерундой, которую толком и нельзя принять за цель жизни. Шумно выдохнув, я потянулся к тумбочке одной рукой, а другой всё ещё поглаживал волосы Айрин. На тумбочку, каким-то молниеносным порывом, для сушки из кармана брюк мною была выловлена чуть влажная пачка сигарет. Не помню, в какой момент я её вытащил, да и чёрт с этим. Я не контролировал ничего. В этом и есть прелесть жизни. Ты счастлив, когда теряешь контроль. Ты действуешь так, как бы никогда не смог действовать. А когда ты поступаешь, стараясь бежать впереди планеты всей, ты сам заводишь себя в непроходимый тупик. Сощурившись, я закурил сигарету; стараясь не потревожить щёлканьем зажигалки хрупкого сна малышки, отвернулся к окну… Окну, в которое залезал, чтобы быть с ней. Я всегда, всегда хотел быть с ней.

Протяжно затянувшись, я медленно пускал кольца дыма в потолок, вдыхая пары, пахнувшие ментолом. Моя рука еле ощутимо касалась шёлковых кудрей. Я игрался с ними, любуясь их оттенком в этот рассветный час.

– Я думала, ты не куришь, – горячее дыхание опаляет грудь.

Я вздрагиваю.

– Я думал, ты спишь, – тихо шепчу, гася сигарету в широкой низкой вазе, больше напоминающей блюдо, с белоснежными цветами.

Пепел послушно отслаивается, растворяется; я кладу обмокший с краю окурок в пачку, отворачиваясь. Но не проходит и секунды, как я снова смотрю на тумбочку.

Что, блять? Белые розы? В комнате Айрин? Что это значит? Ухажёры, поклонники, тайные воздыхатели? Я хмурюсь, но ничего не говорю. Сдержусь.

– Нет, не сплю, – шепчет она, прижимаясь ближе.

Я улыбаюсь её тихому, хриплому голосу.

– Так, значит, куришь… Не жалко лёгкие, печень, здоровье? Или после Даниэль не страшна даже Эбола?

– Всё так же язвишь, – ухмыляюсь, нежно прижимая ревнивицу к себе.

«Ревнивица». Кто бы говорил, Теодор Грей…

– Я ошибся, когда подумал, что твой язычок устал за сегодня. Его режим двадцать четыре на семь…

– Всё шутишь, Грей, – я понимаю, что она сдерживает улыбку. Затем, укладывает подбородок мне на грудь, смотря в глаза.

– Как я тебе в постели спустя пять лет? – она чуть склоняет голову набок, – Тебе есть с кем сравнивать.

– Я не хочу говорить о ней и не буду вас сравнивать, – прерываю мысли Айрин о «третей лишней» сейчас, в эту ночь, в этой постели. Да и вообще лишней, во всей моей жизни. – А ты, Айрин, – шепчу, очерчивая её мягкую щёчку, – всё так же умопомрачительна… Мой ангел.

Айрин смущённо улыбается, пряча счастливое лицо у меня на груди. Затем, приподнимается на локте. Смотрит в глаза. В её взгляде нечто изучающее, выражающее неподдельный интерес. Я понимаю, что разговор о Даниэль не закрыт.

– Что у тебя на уме? – тихо бормочет Айрин, – В том смысле, что она значит для тебя? Я спрашиваю не потому, что ревную, а потому, что хочу понять тебя, – она проводит рукой по моей щеке, – Ты даже не напрягся при её упоминании. Даже сейчас, ты смотришь на меня, а в глазах ничего: ни злости, ни раздражения. Ничего. Ты – сплошная загадка.

– Загадка? Я? – фыркаю, качая головой, – Загадка – это ты, Айрин Уизли. Она чуть не убила тебя годы назад. Из-за неё я совершил рой всяких непомерных глупостей. Всё это принесло нам столько страданий. Что я могу к ней испытывать? – серьёзно смотрю в глаза, пожимая плечами, – И ты считаешь, что это нормально, говорить о ней?

– Я хочу знать: что ты чувствуешь к ней? – еле слышно спросила она.

– Не отвяжешься ведь, верно? – потянул я щёчку Айрин, желая заставить её улыбнуться. Она неохотно вырвалась из моих пальцев.

– Это ты не отвяжешься и ответишь, – категорично произнесла Уизли. Я ухмыльнулся, глубоко выдохнув.

– Я вижу в ней личную службу МЧС, – ответил я, не задумываясь ни на мгновение, – И ничего больше. Она любит меня, как ребёнка, которому позволяет всё, которого боится потерять. А чувства… я к ней ничего не испытываю, Айрин. Я это понял, как только увидел тебя снова, – прошептал я, нежно касаясь губами её носика, – Да и что я могу чувствовать к ней? Ты забрала всё, что было во мне. И я не хочу ничего отнимать у тебя. Всё твоё. Я – твоё, – шепнул я, глядя Айрин прямо в глаза.

Шумно выдохнув, она нежно улыбнулась. Медленно, она провела взгляд по моей груди, осторожно коснулась бедра… Боже, она увидела тату.

– На французском? – прошептала она.

Я кивнул.

– Прочти, – Айрин заглянула мне в глаза.

– Je nʼappartiens qu’à lui, – прохрипел я.

– Что это означает?

– Я принадлежу только ей, – я коснулся губами её лба, – Только тебе.

– Я не хочу думать о том, что будет дальше, – она осторожно коснулась губами моего подбородка, – Я просто знаю, что ещё одного расставания я не переживу, Теодор. Я больше не вынесу. Я устала пытаться быть железной. Отпускать тебя, прощаться, вновь и снова, вновь и снова… Ты не знаешь, какой это героизм для меня.

– Айрин, – я провёл рукой по её щеке, желая прекратить эту дрожь в голосе, этот болезненный блеск разбавленной соли в её глазах, – Мы уже не расстанемся, поверь мне. Доверься, – я вплетаю руки в её волосы, ложась набок рядом. Ещё ближе. – Дай мне решить всё до конца. От тебя нужно только одно, – шепчу.

– Что? – она еле дышит, с нежной искренностью глядя в мои глаза. По сердцу проходит волна дрожи.

– Только будь рядом. И люби меня, – я частыми, мягкими движениями глажу её шёлковые волосы.

– Об этом можешь не беспокоиться, – шепчет Айрин, сквозь слёзы.

Я прижимаюсь всем телом к её телу. Губами к её губам, членом к бедру, грудью к груди. Она тяжко и прерывисто вздыхает.

– Войди в меня. Я готова.

***

– Айрин Уизли, вы закончили с чаем? – с ухмылкой спрашиваю я, укладывая бекон рядом с омлетом на наши тарелки.

Я успел приготовить завтрак, пока моя мисс Неспешность возилась с укладкой своих вьющихся волос… А теперь, жду её «фирменное блюдо». И её. Её в первую очередь.

– Я не виновата, что не чувствую собственного тела этим утром, – лениво бормочет она, – Ну, как утром? Днём?

– Ты что, не выспалась? – с наигранной тревогой хмурюсь, поставив наш поздний завтрак на столик у окна, разложив приборы.

– Представьте себе такую неожиданность, мистер Грей, – она неуклюже оборачивается на носочках, уложив руки на идеальные бёдра в джинсовых шортиках.

– Сексуальна, – улыбаюсь я, подмигивая.

Айрин краснеет, убрав локон за ухо. Обнажив шею, на которой видны мои неглубокие следы, она кусает губу.

– Спасибо, подлиза – мастер отлиза, – она кокетливо касается кончиком язычка края верхней губы, толком, не осознавая, что она со мной делает.

Я быстро сокращаю расстояние между нами, тут же проталкиваю язык в её рот, усадив на кухонный островок. Айрин обнимает меня за шею, притягивая к себе ближе. Я провожу руками по её оголённой гладкой коже голеней, упираюсь в самую ткань шорт, скольжу обратно.

– Я возьму тебя ещё раз, – хриплю, еле дыша, – У меня уже эрекция…

– Я хочу есть, – шепчет Айрин, хихикая сквозь поцелуи.

– Перебей аппетит моим членом, – широко улыбаюсь в её губы. Она стукает лбом мой лоб, прерывая поцелуй.

– Твой член за последние часы побывал в моём рту два раза. Не наглей, Грей, – она водит из стороны в сторону указательным пальцем перед моим носом.

Насмотревшись на то, как я слежу за ним взглядом, она звонко смеётся. Я хватаю её палец в рот и прикусываю. Она шипит, легонько пихая меня ногой в пах, как бы случайно.

– Твою мать, – шиплю, освободив рот. Айрин хохочет. – Не заводи меня, – я в воздухе ткнул в неё пальцем, строго щурясь.

– Я только смеюсь, Теодор, расслабь яички, – Уизли откидывает голову назад, продолжая задушевно смеяться. Я улыбаюсь этому счастью, как придурок.

– Я бы тебя сейчас., – с широкой улыбкой качаю головой, пока она хохочет. Её спасает свист чайника. – Ура, мы его дождались, – я чмокаю её в носик и иду к предмету, что стоит на плите.

Слышу, как Айрин спрыгивает с кухонной тумбы. Наполняю наши чашки кипятком, налив заварки. Чувствую объятия со спины и нежный поцелуй в лопатки.

– Так бы всегда.

Её шёпот пронзает. С души спадают невидимые тиски, уже в который раз за эти часы, проведённые с ней. Часы, которых мне всегда будет мало.

– Так и будет, – отзываюсь.

Айрин ещё раз звонко целует меня и поспешно отстраняется, вприпрыжку двигаясь к столу.

– У меня, обычно, на завтрак овсянка, – вздыхает Айрин, усевшись на стул, подогнув под себя ножки, – Но я так подумала, что… если мой ночной тренер не будет останавливаться на достигнутом, о диете можно не беспокоиться, – она широко улыбается, заставив меня ухмыльнуться.

– Я и не думал останавливаться даже днём, – подмигиваю, добавляя в чай сахар.

– Это ты мне уже доказал в ванной, – Айрин кусает губу, отрезая кусочек омлета.

Улыбаясь, как Чеширский кот, я беру наш чай и иду к столу, сажусь рядом с Айрин. Делаю глоток, слушая, как она мычит от удовольствия, прожёвывая омлет. Улыбка ещё шире растягивает мои губы, если это вообще возможно.

– Вкусно? – выгибаю бровь я.

– Очень, – Айрин коротко мне аплодирует, мягко улыбаясь; ест ещё один кусочек, – Для меня, кто сжигает даже яичницу, твой омлет – это верх кулинарного искусства.

Я выгибаю брови.

– Вот как?

– Да, я не умею готовить, Теодор Грей. Привет, – она отправляет в рот ещё вилочку, пожимая плечами.

– Я буду готовить за нас двоих, – широко улыбаюсь, – Надо будет тебе попробовать пиццу в моём исполнении, – подмигиваю я.

– А потом ещё оргазм в твоём исполнении, иначе я превращусь в булочку, – Айрин хлопает ресницами.

– Это не обсуждается, – шепчу я, целуя её в носик, склонившись. Малышка широко улыбается.

– А как ты научился готовить? – с неподдельным интересом спрашивает Шоколадка, взяв в руки чашку.

– Меня научила жизнь, – говорю я, ухмыляясь, – А точнее, зарождающийся гастрит, ленивая коала Макс и безрукий Мэйсон.

Услышав причины и следствия познания мною кулинарии, как науки, Айрин громко смеётся, откидывая голову назад. Видеть её счастливой – это стоит так дорого. Кто знает, сколько мы можем просидеть, так, на кухне, болтая и смеясь?.. Мы говорили обо всём за эту несущуюся пару-тройку часов. Она рассказывала мне о своей не слишком радостной стезе студентки на Лонг-Бич, лишь изредка улыбаясь воспоминаниям. А я веселил её рассказами о пьяных буднях и выходных студента с красным дипломом, о его приключениях, увлечении стритрейсингом. Я говорил ей о себе, как о совершенно другом человеке, ибо мне была уже не понятна суть жизни «того меня». Да, о моей «той жизни» можно сейчас говорить со смехом, с шутками, с закатыванием глаз и моральным покачиванием головой, о её – только на чистоту и только серьёзно. Но соль-то в том, что мы оба жили несчастливо. Она жила с этим несчастьем честно, а я заглушал его алкоголем, женщинами, дорогими, порой, стоящими жизни забавами. А она жила просто. Неподкупно. Без самозванства. Искать виновных и виноватых, возможно, бессмысленно. Этого времени не вернуть. Но вернуть счастье – возможно. Вернуть смысл жизни – возможно. Очень многое зависит от рук человека.

– Тебе нужно ехать? – чуть слышно спросила она, когда о себе напомнил мой iPhone, пиликанием сообщения Даниэль: «Эту встречу с отцом ты проспать не можешь, Теодор. Твоё пьяное поведение уже замазано румянами моего стыда перед твоим отцом ещё вчера. В этот раз, не явишься – будешь краснеть сам».

Напугала, блять.

– Да, – тяжело вздохнул я, подняв на Айрин глаза.

Она встала со стула, сделала несколько шагов ко мне. Маленьких, неуверенных. Но не прошло и минуты, как я уже держал её в своих объятиях, а она сидела у меня на коленях, уткнувшись носом мне в шею. Тонкие руки нежно гладили мой затылок.

– Я отпускаю тебя, но ненадолго, – шепчет она, заглядывая в мои глаза, – Мне кажется, что если я сейчас отпущу тебя, то ты не вернёшься.

– Брось говорить такую чушь, – провожу кончиком пальца по её носику. – Я вернусь. Очень скоро. Теперь, ты от меня не отделаешься, – я ухмыляюсь, прикусив пухлую губу моей крошки.

– Я тебя люблю, – она смотрит мне в глаза.

– И я тебя люблю. Тебя одну. Безумно.

Кристиан

Лёгкий бриз колыхал шифоновые занавески прозрачной веранды, открывающей посетителям вид дорогого пляжа, обосновавшегося у Пьюджета. Стёкла, составляющие окна, отделку этого здания, были необычны: изнутри видна каждая птица, каждое облако, проплывающее в небе над заливом. А снаружи – только тёмные впадины, не выдающие тех, кто прибыл, чтобы выпить по бокалу вина, или попробовать какое-нибудь вкусненькое блюдо из любой из мировых кухонь.

Я уселся в центре стола, ожидая прихода своей любезной жены, сына и будущей невестки. От нечего делать смотрел в окно, следя за прохожими, группой туристов, прочей толпой, что спешила куда-то, скорыми шагами меряя землю, или семеня старческой ходьбой. Студенты сидели на скамье, что-то зубрили, хохотали, запивая шутки колой. Я подумал, как им везёт… Они только на истоках жизни. А можно было бы многое поменять? Начать сначала? От этих мыслей я нахмурился. Нет, я бы не хотел проживать жизнь с чистого листа. Не знать, что тебя ждёт завтра. В университете мне было не место. Эта пресловутость, пресные вечеринки. Всё это проплывало мимо меня. Нет, я ничего не хочу менять. Всё, чего я добился, я добился сам. И мне можно только позавидовать.

– Прости, дорогой, мы немного опоздали, – я увидел входящую в распахнутые стеклянные двери миссис Анастейшу Грей, в идеальном белом костюме с юбкой, чуть прикрывающей её идеальные колени.

Следом за нею следовали Теодор и Даниэль: он какой-то бледный, не выспавшийся, но расслабленный, удивительно спокойный. Даниэль безупречна в лиловом деловом платье-карандаше, со свежим лицом, но не лишёнными раздражения глазами, напряжёнными шагами. Анастейша подошла близко к столу, поцеловала меня в щёку и присела рядом. Парочка остановилась чуть поодаль, о чём-то говоря. Причём, Теодор говорил только глазами, а Даниэль без умолку. Бедняга Теодор…

– Ничего, ничего, – протяжно ответил я своей жене, – За это время я успел съесть дюжину устриц.

– Что? – ужаснулась Ана, смотря на меня так, точно я выдернул коврик у неё из-под ног.

– Устриц, устриц, – улыбнулся я, – Не стану же я тебе говорить, что я ел бифштекс.

– Ты знаешь, что тебе нельзя мясо.

– Да-да… Знаю, – отмахнулся я, – Эти что не садятся?

– Кто?

– Как кто, Анастейша?

– А, Теодор и Даниэль? – выгнула бровь Ана, – Они, кажется, не поладили. Но волноваться не стоит.

– Стоит радоваться.

– Кристиан, – чуть повысила она тон.

– Что, миссис Грей?

– Ты не скучал?

– Нет, я смотрел фильм, – я перевёл взгляд на колонны.

– Фильм? – Анастейша нахмурилась, – Где? Какой?

– Да вот здесь, – бросил я, направив взор на окно, – Я смотрел на эту самую набережную. Знаешь, я люблю смотреть на толпу, – произнёс я, – Тем более, когда меня не видят.

– И я всегда любила. Даже когда меня видят.

– Да? Я не знал об этом.

– Да, – кивнула она, – И даже на тех скучных встречах, куда ты брал меня с собой…

– Ну, конечно, – я чуть склонился к ней, – Должно же быть что-то приятное глазу на этих скучных деловых мероприятиях. Многие, очень многие пялились на тебя. А ты улыбалась им.

– Я просто улыбалась, – выгнула бровь она, – И не тому, о чём ты думаешь.

– А чему?

– На толпу можно смотреть бесконечно. У меня, например, со скуки завелась привычка. Я мысленно одевала каждому головные уборы.

– Так-так-так, интересно…

– Головные уборы, мама? Какие? – спросил мой сын, усевшись за стол рядом с Анастейшей. Даниэль заняла место напротив меня.

– О, мой друг… Ты похож в этой рубашке на Теодора, – произнёс я, изучив его глазами.

– Я и есть Теодор, отец.

– Да нет! Я о другом Теодоре… Коррида, «Кровь и песок»! Тот Теодор, что дрался с быком. Ты понял?

– Теперь, да, – широко улыбнулся он, переводя взгляд на Ану, что едва

сдерживала смех, – Так вот, какие же ты примеряла уборы? Мне – сомбреро? – выгнул Теодор бровь.

Затем, перевёл взгляд на Даниэль, что неторопливо тёрла каждый палец своих тонких рук.

– О, все, – тем временем продолжала Анастейша, – Ковбойскую шляпу, мушкетёрскую, турецкую чалму, – она загадочно улыбнулась, – Это очень забавно. Ведь некоторым людям идут лишь определённые головные уборы.

– А мне ты что примиряла? – спросил я.

– Тебе, шапочку для гольфа, дорогой.

– Та-а-ак, – протянул я.

– Ну, или плавательную шапочку, – Ана пожала плечами.

– Почему именно эти?

– У тебя идеальная форма головы, милый. И потом, под ними не видно…

– Светлого нимба, – пробубнил Теодор.

– Что-что? – прищурился я.

– Твоей непослушной шевелюры, Кристиан, – пролепетала Анастейша, – И я могу видеть только твоё лицо. Чистое, светлое, с прекрасным профилем…

– М, – довольно промычал я, – А Лайкарту?

– Лайкарту я примеряла чепчик, – она сделала глоток воды.

– Вот это да! – ухмыльнулся я, – Извращенка. Кто бы мог подумать?

– Да, я примеряла чепчик, – пожала она плечами, – И подумала, что его неплохо снять для рекламы: «Повидло и джем – полезны всем».

Даниэль засмеялась, а Теодор спрятал улыбку в кулак. Тем временем, пока я изумлённо моргал, широко улыбаясь.

– Ну, к делу, господа, – прервал веселье я, – Теодор, дружище…

– О, папа. Давно ли я стал тебе другом? – он мило улыбнулся.

– Недавно, – отрывисто сказал я, – После того, как я прочёл рецензии поверенных людей о твоей работе. Мне поступило множество положительных откликов. Старая гвардия приняла тебя более чем с распростёртыми объятиями. Кто бы мог подумать? Я был уверен, что ты – форменный шалопай.

Теодор отвернулся, как мне показалось, для того, чтобы закатить глаза. «Научился у своей мамочки», – подумал я. Но через секунды я увидел, как в зал вплыли услужливые официанты, что тут же начали накрывать стол, разливать вино.

– Господа, мы вас благодарим, – поставленным голосом произнёс я, – Но у нас должна состояться серьёзная беседа. Прошу вас оставить нас на время.

– Конечно, сэр, – кивнул мне парнишка с «бабочкой».

Мы принялись за салат. Даниэль смотрела на безукоризненный профиль моей жены, после чего произнесла, с мягкой улыбкой:

– Вы прекрасно выглядите сегодня.

– Благодарю, Даниэль, – улыбнулась Анастейша в ответ, – Это уже обязанность, так выглядеть. В мои годы…

– А сколько тебе лет? – полюбопытствовал я, – Я забыл.

– Главное, чтобы ты не забывал о холестерине, – она мило улыбнулась.

– Вы сказали: «в ваши годы»… А в молодости? – спросила Дана.

– Она и в молодости так выглядела, – уверенно произнёс я, подмигивая Ане.

Она смущённо улыбнулась, сделала глоток белого вина и повернулась к Даниэль.

– В молодости я выглядела значительно лучше, – произнесла она, – Молодость – это прекрасно. Сначала, я была естественной, а когда ближе узнала круг Кристиана, то… я стала бояться быть естественной…

– Естественно, ты боялась быть естественной, – заиграл словами я, – Мы находились в кругу волков и акул бизнеса.

– В молодости всегда хорошо выглядишь. В любое время дня и суток. А в мои годы, для этого нужно постараться.

– Я обещаю, что буду брать с вас пример, – бескомпромиссно заглянув ей в глаза, произнесла Гриндэлльт.

– Молодец! Хорошая невестка, – улыбнулся, как можно слаще, – Или ты уже передумала? – хмуря брови, будто тревожусь и не надеюсь на это, произнёс я.

– Нет, что вы, я не передумала, – «чёрт».

– А мы и не думали! – объявил я и рассмеялся.

Дамы напряглись, лишь в глазах моего сына танцевали сотни смешинок. Что это с ним?

– Кхм, это шутка, – прочистил я горло, посерьёзнев, – В смысле, мы согласны… Теодор, почему ты молчишь?.. Что он так долго жуёт, Ана? – обратился я к ней.

– Я не молчу, – произнёс Теодор. Его лицо стало напоминать безрадостную маску Гамлета.

– Ты нас слушаешь? – прищурился я.

– Да, папа.

– Теодор, ты сегодня какой-то странный, – произнёс, глядя в его глаза,

опущенные в тарелку.

– Да, папа, – будто в астрале, произнёс он.

– Что «да, папа?» – негодовал я.

– Да, папа, я с тобой согласен, – спокойно ответил он.

– Я же говорю: он странный. Он никогда со мной не соглашался! – всплеснул я рукой, – Теодор, почему ты со мной согласен? – не отстану.

– Потому что, папа, я… – «Ну!»

– Оставь мальчика в покое, Кристиан, – сказала Ана, бросив на меня пристальный взгляд.

– Да я его никогда не беспокоил! – воскликнул я, – Это он принёс мне беспокойство в полном комплекте. И мне, и его «неестественной» матери, – заглянул я Ане в глаза, – Не смотри на меня так. Это ты сама сказала, что боялась быть естественной.

– Прошу тебя, в своём кругу, мы можем говорить вполне спокойно и быть предельно естественными, – мягко улыбнулась она.

– Итак, Теодор, когда вы планируете свадьбу? – обратился я к нему. Он промолчал. Ответила Дана.

– Я рассмотрела несколько агентств, – улыбнулась она, – «Wedding King», «San–Sophino», «Arielle». Думаю, что буду взаимодействовать с последним, – любезно произнесла Дана, делая глоток вина. Выгнув брови, будто только что что-то вспомнила, произнесла: – К тому же, я была у астролога. Мне сказали, что август, то есть, текущий месяц – прекрасно подходит для бракосочетания. По крайне мере, так говорят звёзды.

– М-м, астрологи, – задумчиво протянула Анастейша, – Это прекрасно.

– К чертям их всех, – плюнул я, – Мне некоторые давали такие предзнаменования, что я не мог спать по ночам, утром был разбитый, а поэтому крупнейшие сделки могли сорваться. Чушь это всё. Собачья.

– У тебя сорвалось не так уж много сделок, – подметила Анастейша.

– Да, да! И да, я помню, что многие были спасены благодаря тебе! Тебе, о, донна Ана!

– Не паясничай, – строго произнесла она.

– Итак, – улыбнувшись, она обернулась к нашему Пьеро, – Свадьба в этом месяце… Теодор?

– Да, мама? – спросил он, подняв голову.

– Ты что, других слов не знаешь?! – раздражался я, – «Да, папа!», «Да, мама!»

– Оставь мальчика!

– И ты других слов не знаешь, – фыркнул я, – А если никто не знает, буду говорить я один.

– Кристиан, лучше ешь, – Анастейша смерила меня выразительным взглядом.

– Да, действительно, моё горячее остынет, – опомнился я, принимаясь нарезать кусок телятины.

– А что ты себе заказал? – она изогнула брови.

– Ана, не отвлекайся. Ты говоришь с Теодором. Мы и так мало времени уделяем ребёнку.

– Он не ребёнок, он – мужчина, – произнесла Анастейша.

– Значит, мы мало времени уделяем мужчине, – произнёс я, отправив кусочек мяса в рот, – И его женщине тоже… Кстати, когда будет свадьба?

– Кристиан, ты уже спрашивал об этом сегодня, – моя миссис закатила свои красивые глаза.

– А могу я забыть хоть что-то? – прищурился я, – Итак?

– Пусть всё решает Дана, – монотонно произнёс Теодор.

У него горячка, чёрт возьми?!

– Нет, у него явно температура, – не удержался я, допустив догадку вслух, – «Пусть решает Дана!» А что будешь делать ты, позволь полюбопытствовать?

– Я думал, мы с тобой поговорим о компании, – предложил сын.

– А что не так с компанией? – вскинул я брови.

– Да нет, с ней всё так. Просто Пол Мортон на неделе дал мне знать, что в конце месяца нужно будет объехать наши дочерние предприятия…

– И? – спросил я.

– И если я поеду туда в статусе генерального директора, то мне требуется право подписи и печати, а конкретно – полностью оформленные документы о передаче компании в мои руки, – заявил он.

– Генеральный директор? – переспросил я, – А должность моего заместителя тебя не устраивает?

– Когда-то ты говорил, отец, что если я женюсь на Дане, то стану генеральным директором, – пожал он плечами, – Ты не просто говорил. Ты несколько лет под ряд хранил договор, подтверждающий данный факт.

– А, брак по расчёту, – проговорил я, прожёвывая кусочек салата латука, – Что

же, мы живём в прекрасное время, – ухмыльнулся я, подняв взгляд на Даниэль, что преспокойно поглощала салат, – Дана, ты даже не подавилась. У тебя и мускул не дрогнул, – я заглянул в её глаза.

– Но я же не ем лимон, – она пожала плечами.

– Причём тут лимон? – нахмурился я.

– Я просто приветствую подобные браки. Я считаю, что брак по расчёту – это лучший вариант для развития семьи, бюджета и экономики страны в целом. В этом браке нет фальши и лжи. Это честные взаимоотношения, – она заглянула мне в глаза.

– Подумать только! – воскликнул я, – Ана, я женился на тебе без всякого

расчёта… Какой же я был дурак, – саркастически усмехнулся я. Анастейша предупредительно поглядела на меня, надув губки. М-м! – Хотя, что уже об этом говорить, – я утёр рот салфеткой. – Сейчас пойду к этим студентам, сяду на лавку, заведу беседу. Начну новую жизнь.

– Да, дорогой, начни, – мило прощебетала Ана, – После того, как ты выйдешь к

студентам, у меня тоже начнётся другая жизнь.

– Что? – напрягся я, – Что ты сказала?

– Только то, что я присоединюсь к группе путешественников, – она широко улыбнулась.

– А-а-а, – протянул я, – А я думал, что ты решила начать намекать на., – продолжил было я, но вспомнил: мы отвлеклись.