Текст книги "Мистер Грей младший (СИ)"
Автор книги: Каролина Янис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 52 страниц)
– В чём дело? – спросил он.
– Хороший выбор, – подмигнул я.
– Мне это известно, – сказал он серьёзно, – Пожалуйста, не поедай её глазами. Она мне очень понравилась. Иначе, захват «ушу».
– Эй-эй, Кен! – я стукнул его по плечу, – Расслабься. Я буду смотреть в другую сторону.
– Ловлю на слове, – произнёс он, – Дай шампанское.
– Зачем? – изумился я.
– Затем, что я должен объяснить, почему подходил к тебе, – я передал бокал, – И смотри в другую сторону. Усёк?
Оп-па, наш кунг-фу богомол влип.
– Усёк, – усмехнулся я, – Расслабься.
Сжимая в руке бокал с игристым, он пошёл навстречу к носительнице огненной шевелюры, отдал ей шампанское, и, взяв её под руку, ушёл в неизвестном мне направлении. Я огляделся вокруг и заметил четырёх дочерей Лайкарта. Отлично. Можно и их разглядывать, коли делать нечего.
Они стояли по росту, одетые, как куклы – все четыре. Однако, я выбрал только одну для созерцания. Третью. Удивительная девушка… Она не похожа ни на отца, ни на мать. Если присмотреться, она взяла понемногу от каждого. Главное, у неё нет этой бульдожьей челюсти, как у самого Лайкарта, который, при надобности, каждому перегрызёт глотку. Первая унаследовала этот семейный дефект, вторая ухватила крысиные глазки матери… Да, третья была лучше всех. И лучше четвёртой тоже, потому что эта задрыга не стояла на месте ни секунды. Она даже стоит – покачиваясь… Безусловно, у третей с замужеством проблем не будет. Да и так бы не было, но… У неё всё пройдёт проще. Как, кстати, зовут эту прелестную девочку? Я забыл… Так и буду называть её – «прелестница», – подумал я про себя.
Мои размышления прервали жёсткие пальцы Даны, взявшие меня за плечо.
Невольно, я вздрогнул.
– Чего ты вздрагиваешь? – мягко спросила она, – Разве когда-то я говорила, что запрещаю тебе рассматривать хорошеньких девушек?.. Кстати, как ты считаешь, которая из них хорошенькая?
– Я думаю, что третья, – спокойно ответил я.
– Это правильный ответ, – улыбнулась Даниэль.
Я повернулся к ней, немного склонился над её лицом, чтобы наши глаза были ещё ближе.
– Ты хочешь что-то мне сказать, Дана? – спросил я.
– Я хочу сказать, что я бы чего-нибудь выпила, – улыбнулась она.
– Ну, так пей, – сказал я.
– Теодор, – она сверкнула глазами.
– Ах, прости, – ретировался я, взяв её под руку.
Мы вышли из гостиной к столу, где на серебряных подносах, стояли бокалы, в которых было разлито шампанское, абсолютно разных видов. Мы шли вдвоём, слыша в свою сторону: «Какая красивая пара»… Мы были вдвоём – как огонь и лёд, вещи не совместимые, но по-своему прекрасные. Вспышки фотографов повсюду ловили нас, протяжные взгляды цеплялись к моему пиджаку, к платью Даниэль, к нам двоим. Я угостил её шампанским, начиная разглядывать её. Да, конечно, я не люблю её…
Но я поймал себя на том, что мне с ней слишком удобно. Спокойно. Надёжно. Я могу говорить, что хочу. Я даже знаю, что сейчас, если меня заподозрят в том, что я ворую портсигары у гостей и будут неопровержимые улики, она найдёт способ всё опровергнуть, помочь мне… Кроме того, в ней есть такое особое спокойствие, которое не даёт расслабиться, а будоражит. Рядом с ней хочется выпрямить спину, отбросить голову, нести себя…
«Опомнись, Теодор!», – орёт подсознание, – «А как же твоя любовь?»
Любовь?.. Она, как аппетит. Он приходит, когда видишь столы, а не абстрактные воспоминания и картинки подсознания. Подобное, только лишь, приносит страшные муки и не даёт покоя – но когда появляется рядом такой человек, как Дана, возобновляются силы, дающие держать себя в ежовых рукавицах.
– Идём, – говорит Даниэль, вырывая меня из мыслей, – Скоро будут выводить невесту.
Я киваю, идя с ней под руку в дом.
– Я нервничаю! – доносится взволнованный баритон Кристиана.
– Отчего? – я слышу голос мамы, – Фиби выходит замуж. Это радость. Она выходит замуж за любимого человека, мало того – за очень богатого и перспективного человека.
– Отвечу вам, моя мадам Розовые очки, – продолжал бухтеть отец, – Выход замуж ещё никогда не считался в семье невесты радостью. Это неизвестность. Это раз. Второе – она выходит замуж за Адама. Это неизвестность вдвойне. Это два. Сегодня, у него один отец, завтра – другой. Сегодня, он жив, завтра – он мёртв. Вот тебе и неизвестно – дочь жена или вдова – тебе это всё равно. Главное, чтобы тебе не мешали соблюдать диету и улыбаться всей вселенной. А ещё, чтобы ты могла спокойно делать маникюр и….
– Кристиан, кстати, о маникюре, – точно не слыша прочих реплик отца, сказала она, – Я чуть не сломала ноготь!
– Ну, конечно. Выбрасывай деньги на ветер, давай, давай…
Он бы распылялся так и дальше, а я бы так и дальше давился внутренним смехом, если бы на лестнице не появилось чудное, роскошное белое облако, и мягкий, нежный голосок произнёс:
– Папа.
Он обернулся, и увидел на лестнице Фиби такой, какой не видел никогда… Какой никто и никогда её не видел.
Платье на ней не было длинным, как все того ожидали… Оно было выше щиколотки, обнажая её прелестные ножки. Верх платья был соткан из нежнейшего гипюра, заполнявшего грудь до самой шеи. Тонкую талию опоясывала белая широкая лента, а от неё – точно огромный одуванчик, стояла пышная юбка – сотканная из облаков, пены и белоснежного тумана. Глаза моей сестры искрились, призывая поднять взгляд на её лицо и увидеть прекраснейшее чудо – необыкновенную, именно – подвенечную фату.
Её шикарные каштановые волосы, уложенные в гладкую причёску, пересекала та же атласная лента, что укрывала её талию и кайму юбки… Нижних слоёв фаты из хрустящего фатина было с десяток – в виде длинного каре… А верхний слой – единственный – покрывал её с головы – до щиколоток… Перчатки были из того же гипюра, достигая длинной локти. Казалось, это кукла. Хрупкая, маленькая кукла в белоснежных аккуратных туфельках, вышедшая из коробки. По её смущению, из-за того, что все на неё смотрели, было видно – насколько она невинна и девственно чиста…
Моя любимая сестричка. Я с тяжестью перевёл дух. Она великолепна.
Фиби спустилась с лестницы, как нимфа с небес. Заметив меня, она улыбнулась, но улыбка погасла, когда она заметила рядом со мной Даниэль… Первым делом, она подошла к папе.
– Конечно, твой отец брюзга, – сказал он, дрожащим голосом.
Из глаз – впервые я увидел – брызнувшие, как фонтан слёзы. Губы его дрожали, он не мог говорить.
Сердце моё пропиталось жалостью, напоминая о любви к этому старику… Моему старику.
– Папа, пожалуйста, – глазки Фиби заблестели из-за того, что их наполнили слёзы, она положила руки ему на щёки, – Пожалуйста, не плачь. Ты можешь плакать, а мы с мамой нет… Папа, папа…
– Дорогой, Кристиан, не надо, – всхлипнула мама, сдерживая слёзы в глазах, – Не надо, у нас и правда потечёт макияж…
– Вот в этом вся твоя мать, – утирая ладонями щёки, сказал отец, – Меркантильная… В этот момент, когда у меня лопается от слёз сердце, она может думать лишь о стоимости макияжа… Я дам тебе на ещё один.
– Я знаю, ты добр, – шепчет мама.
– Да, я добр, – соглашается отец, поднимая глаза к потолку.
– Я знаю, ты дашь.
– Да, я дам…
– Но у нас нет времени его делать! – стройным голосом резко сказала мама, – Возьми себя в руки!
Кристиан потянулся за платком из петлицы, но Ана воскликнула:
– Нет, не этот!
Мама быстро открыла сумочку, вытащила дюжину платков и дала ему один из них, поспешно пряча другие.
– Ана, ты что, решила, что я буду рыдать всю церемонию? – негодовал отец.
– Нет, это для меня, – спокойно сказала мама.
– А ты не вздумай! У тебя макияж! – напомнил он.
– Хорошо, дорогой, – согласилась мама.
Папа ещё долго любовался Фиби, нежно сжимая её ладони в своих руках.
– И всё-таки, мы вырастили прекрасную малышку, Ана… Правда? – спросил отец.
– Правда, – шепнула мама.
– И всё-таки, она лучше всех, верно, Ана?
– Конечно…
– И всё-таки, мы можем ей гордиться.
– Да, – кивнула мама.
– И от этого ещё больнее отдавать её этому проходимцу! – папа снова заплакал, уткнув лицо в платок.
– Прошу тебя, Кристиан! Тебя все услышат, не так громко…
– Где Теодор?! – спросил у Аны Кристиан, ища меня глазами, – Конечно… Лучшую доченьку мы отдаём, а этого нахала ты оставляешь… А, – заметил меня Кристиан, – Вот он. Твой любимчик.
– Кристиан! – шикнула на него мама.
Он отвернулся к Фиби.
– Дитя моё, – прошептал он громко, – Тебя силой вырывают из моих рук!
– Папочка, никто меня не вырывает, – шепчет она, – Рано или поздно – я должна была выйти замуж.
– Должна, – грустно согласился он.
– Или уйти в монастырь, – мягко предложила вариант Фиби.
– Нет! – вскричал он, – Это мы уже проходили!.. Этот день должен был настать и он настал, – торжественно произнёс он, как будто с ним, кроме него самого, кто-то спорил.
Я сделал несколько шагов от Даниэль, прямо к Фиби, протягивая к ней руки…
Мягко и нежно стуча каблучками, она, не выдерживая больше не секунды, подбежала ко мне, радостно крича:
– Тедди!
Я схватил её за талию, начиная кружить по всему залу… Все вокруг смотрели на нас, камеры нацелились и снимали с разных ракурсов…
– Поставь сестру на место, помнёшь платье, – влез Кристиан, – Нечего её мять до церемонии. И если она разрыдается, ты будешь виноват! Коту под хвост весь макияж.
– Успокойся, это так трогательно…
– Тебе всегда было трогательно выкидывать деньги на ветер, Анастейша, – сказал он, но я уже оторвал от них своё внимания, поглощённый родной, любимой сестрёнкой.
Мы стояли, глупо улыбаясь, смотря друг на друга… Я держал её нежные пальчики. Я чувствовал, что малышка выросла. А ещё, я чувствовал, что она в безопасности, потому что Адам – это клёвый парень. Клёвый. Да, я всегда считал его придурком, а он закрутил такую офёру. Респект… Я понял, что он всегда любил её. Даже когда не знал, что любил. В детстве – в отличие от Эвы – он никогда не обзывал её. Она была единственной девочкой, которую он защищал. А когда она упала и разбила колени, он – тогда – десятилетний кудрявый мальчик, нёс её от площадки до самого нашего дома. А теперь, у него и есть, чем её любить… Я имею ввиду деньги. Так что, я уверен – она нашла своё «долго и счастливо».
– Желаю тебе, моя малышка Фиби, нарожать дюжину маленьких адамчат и фибичат.
– Ты всегда был дурак, – щурится отец, – И всегда несёшь такой каламбур! Чем была бы твоя жизнь, если бы не я не ставил её, как шаткую лестницу на место – и так из недели в неделю.
– Да, папа, – произнёс я, – Я тоже часто думаю, чем бы была моя жизнь, если бы ты не вмешивался в неё…
– Ты бы утонул в юбках актрисулек из кордебалета, – шикнул он, – Или бы тебя застали в чьей-то постели и пристукнули. Вот и всё, Тедди. Ты думаешь, что красота для мужчины – это всё? Это ноль, если он, конечно, не альфонс.
– Прошу тебя, Кристиан, – прошипела мама, – Ты не видел детей столько времени!
– Действительно, папа, – вступил я, – Ты никогда не думал, как мы выживали без тебя и твоих советов все эти годы? И никто не умер, не скололся?.. К тому же, у меня не только красный костюм, папа. У меня красный диплом.
– Не может быть, – бросил он, – Небось, переспал с какой-нибудь профессоршей?
– Отец, – холодно сказал я.
– Кристиан, это уже через чур! – рявкнула на него мама, – Нельзя так неуважительно относится к своим детям, которые многого добились и через многое прошли сами, без всякого нашего участия.
Только Фиби молчала, нежно гладя мою руку…
– Как прекрасно, Тедди, – прошептала она, – У нас всё прекрасно. Мы снова вместе. Этот дом прекрасен… этот день, этот вечер…
– Конечно, малышка, – улыбнулся я, – Могу быть уверен, что ночь будет у тебя ещё прекраснее, – подмигнул я.
– Теодор! – легко прикрикнула она, – Я уже не выношу подобной пошлости. Прошу вас… Прошу вас всех. Пришло столько людей…
– Полгорода, не меньше, – сказал Кристиан, – Хорошо, что у нас только двое детей. Если на каждую свадьбу являлось по столько же, я бы разорился.
– Тедди… А почему ты с Даниэль? – спросила меня Фиби.
– Я… я женюсь на ней, – сказал я.
– Женишься? – подняла брови Фиби.
– Расслабься, дорогая, – снова вступил отец, – Уверен, он не будет торопиться. У него красный диплом, он сам может себя обеспечивать, захватывать империи…
– Да нет, – перебил я, – Я женюсь, чтобы раз и навсегда покончить со всем этим.
– С чем? – спросил отец резко.
Я сжал губы.
– Развестись ты не сможешь, – сказал он серьёзно.
– Да, не могу. Но могу овдоветь, – убедившись, что Даны поблизости рядом нет, чтобы побесить отца, пошутил я.
– Что?! – вспыхнул он, – Ана, урезонь своего сына!
– Кристиан, не кричи! Мальчик просто шутит! – попыталась успокоить его мама.
– Что за идиотские шутки?! – рыкнул он.
– Тедди, – обратилась ко мне Фиби, – Я должна тебе кое-что сказать… Здесь. Здесь и сейчас.
Сердце пропустило во мне удар. Я смотрел в её молящие серые глаза и терял землю под ногами, вместе с мыслями.
– Здесь, Тед., – слёзно прошептала она, – Пришла она… Здесь, понимаешь, та…. Тут!..
Она не успела договорить, замерев, она смотрела мне через плечо. По спине прошёл холодок, дыхание спёрло, я медленно обернулся…
Я увидел знакомый силуэт. В глазах стало так влажно, что зрение помутнело… Она была вся, точно, соткана из закатного, розового облака. Она озиралась по сторонам, пока не взглянула в мои глаза. Я почувствовал, что воздух вокруг меня стал шершавым. Лёгкие туфли – свинцовые кандалы, которые приковали меня к полу… Медленно моя рука поползла по ткани пиджака, напоминающего мне теперь крапиву, жгущую пальцы. В глазах закололо, почему-то, мне стало трудно стоять. «Айрин», – горело у меня в мозгу, как неоновая вывеска, посылая сердцу сигнал: «Остановись, немедленно. Муки будут страшны…»
Я глубоко вдыхаю, осознавая, как чертовски давно я её не видел… Не видел, не видел, идиот!.. Золотые кудри струились до плеч, а лучи солнца, бросающиеся к ней с веранды, усыпали её волосы бриллиантами. Я хотел немедленно подойти и обнять её. Обнять это хрупкое, нежное тело… Обнять эту девочку, которую любил… люблю и буду любить всю жизнь. Эту девочку, о которой я мечтал всегда…
– Да, я думал, ты перешёл на мулаток. Но вкусы неизменны, – пробурчал мне на ухо Кристиан, а я стоял, как столб и не мог пошевелиться.
– Кристиан, нам нужно идти! Мой кавалер Кен уже подошёл, бери под руку Фиби!.. Вот-вот церемония!.. – уводила его мама…
И тишина. И вокруг меня была тишина, а затем… самая чистая и искренняя песня Джеймса Бланта. Я тяжело сглотнул, глядя в её синие глаза, которые сияли, как огоньки. Простояв так немного, просто стоя напротив меня и ничего мне не говоря, она быстро прошмыгнула мимо и скорыми шагами поднялась по лестнице наверх.
Сердце пропустило глухой удар. Как безумный, я побежал следом…
Но след был потерян. В какую сторону она пошла?.. Аромат таких знакомых мне духов, боль и тяжесть в сердце, внутренняя мука волокли меня в сторону моей комнаты. Дверь в неё была открыта, а там… Клубились те самые маленькие ангелы в пышных юбках, лёгкие, как тополиный пух.
– Мисс Уизли, а меня накрасить?! А меня?!
– Сейчас, Стейси, – я услышал её голос, и сердце во мне содрогнулось, – Я накрашу всех. По очереди.
Я опёрся о косяк двери и пристально смотрел на её склонившийся силуэт… Она в моей комнате. Она тяжело дышит. И не видит меня, ей сейчас не до меня, она меня не замечает… Как же больно!
Как больно!
«Нет, нет, нет. Не смотри на неё, отвернись», – приказываю я себе, но чьи-то щупальца плотно держат мою шею недвижимой, заставляя глядеть лишь на этого единственного ангела – одного, среди многих – в невинном и откровенном платье: цвет ткани – пудра, но этот вырез, этот тончайший гипюр, эта талия – хрупкая, маленькая, которую я так хочу сжать в объятиях… Я с трудом сглатываю боль и желание закричать её имя, а затем, ещё два слова: «забери меня, закрой меня в себе, пошли всё прошлое дерьмо к чертям»…
Тёплые детские пальчики хватают меня за оледеневшую руку, и я опускаю голову, замечая маленькую кудрявую девочку. Она легонько тянет меня вглубь комнаты, а я, почему-то, таю и поддаюсь…
Мы вновь встречаемся глазами. Она вдыхает, смотря на меня. Опускает глаза на мою сплетённую с той малюткой руку, а затем – на ту девочку:
– Викки, что происходит? – спрашивает она строго, но мягко.
– Мисс Уизли, дядя хочет, чтобы вы тоже его накрасили, но стесняется. Он боялся подойти. Просто стоял и смотрел на вас, – сдаёт меня с потрохами малютка.
Чёрт, очень надеюсь, что Айри… В смысле – мисс Уизли не воспримет слова девочки всерьёз. О том, что касается макияжа для меня, естественно.
Она выгибает бровь, поднимая на меня глаза.
– Дядя не должен ничего бояться, – сказала она тихо, – Он большой. И красить, думаю, его не стоит… У вас губки маленькие, а у мистера Грея., – она вдруг прервалась, бросив недолгий взгляд на мои губы, – Они… большие. Помады не хватит, – Айрин сглатывает, мурашки бегут по моей коже.
Она смотрит на меня так отчаянно, что моё дыхание сбивается. «Ты мне так нужен», – шепчут её глаза, – «Ты мне очень нужен…»
Боль в груди, ледяные ладони и пот на висках от сумасшедшего волнения. Во рту сухо, сердце глохнет, что-то сжимает меня напополам изнутри.
«Я предал тебя, моя Айрин. Я предал тебя! Я не могу быть достоин твоей любви, твоих прикосновений, и я тебе не нужен, это мой самообман. Я слишком хочу так думать! Я отойду, и не буду так смотреть на тебя. Я не буду высасывать твою свободу, твой внутренней стержень, не буду…»
Я сглатываю горечь во рту, используя весь контроль над телом, разворачиваюсь к ней спиной и иду подальше от этой комнаты. От неё. От её тепла. От её огня…
Сбегая по лестнице вниз, к своему расстройству, застаю Макса. Он смотрит на меня так, будто поймал меня на воровстве. И правда. Я украл у себя пять лет. Я украл у себя счастье. И в глазах Макса было столько понимания, что это сносило мне голову.
– Ну, у тебя и лицо, Грей. Что? Посмотрел в глаза истине? – растягивая губы в улыбке, произнёс он.
– Отвали, – я потираю ладонями лицо.
– Эй, Грей, в себя приди, ладно? Благо то, что видно, как она одинока, запутана и потеряна… В этом вы схожи.
Мы? Схожи? Она запутана? Потеряна? Да она выглядит как человек, нашедший гармонию и дело всей своей жизни.
– Знаешь, чем мы с ней отличаемся? – резко спросил я, – Даже сейчас, у неё внутри – свобода, а у меня – пустота.
– Откуда ты знаешь?.. Вы даже не говорили!
Она говорила, я молчал и просто…
– Я просто посмотрел в её глаза. Этого нельзя не понять. В ней дыхание! Дыхание, которого мне так чертовски не хватает, – я закинул голову к потолку и зажмурил глаза.
– Ну, не знаю… Она так оглядывалась вокруг, когда увидела тебя… В глазах был испуг, она будто хотела повеситься, – задумчиво произнёс Макс, сердце во мне пропустило удар от этих слов, – Что-то в ней сломалось…
Сломалось? Не скажи. В ней многое выстроилось.
– Ей стало стыдно, что в ней так много кислорода. Она захлёбывалась дыханием, что в ней, – прошипел я, чувствуя, что давлюсь углекислым газом.
– Нет, Грей, – категорично произнёс он, – Она захлёбывалась любовью. Спаси её.
Я долго, пристально смотрел в глаза Макса.
– Я сам решу, что мне делать и какое решение принять, – категорично произнёс я, – Она… не для меня. А я не для неё. Всё в прошлом, – я не хотел произносить эти слова, но всё прозвучало.
Пусть и против моей воли, но прозвучало. И это того стоит…
Внезапно, я услышал звук шагов на лестнице и обернулся. Лицо Айрин было застывшим. Я хотел достать кинжал и вонзить себе в сердце от этого взгляда. Больше, чем уверен, она слышала моё последнее предложение. Слышала ложь и правду. Слышала мою боль, моё отчаяннее, мой сердечный визг. Я отвернулся от неё, тяжело дыша, закрыл глаза.
– Меня ждёт Даниэль. Я пойду, Макс, – кивнул ему я, поспешно выходя из комнаты.
Я чувствовал боль всем телом и её глубокий, прожигающий взгляд. Я быстрее передвигал ногами, стараясь как можно скорее выбраться из поля её зрения… Но едва я перешёл за черту, ушёл от неё на достаточно дальнее расстояние, я ощутил страшный озноб. Мне стало холодно, будто везде – вместо торжества – наступила вечная мерзлота.
– Тео, – Даниэль шла мне навстречу, её глаза опасно блестели, – Где ты так долго бродишь?.. Кристиан уже ведёт Фиби к алтарю, пошли, немедленно! – она взяла меня под руку и мы поспешно продвинулись на свои места, к церемониальной арке.
Сердце глохло, а голова шла кругом и была чугунной.
Мне не по себе. И я ощущал это «не по себе» каждой клеткой своего тела. Я стоял в паре с Даной, крепко сжимавшей мой локоть и хотел провалиться сквозь землю. Вместе с ней – ко всем моим тараканам и чертям.
Папа вёл Фиби очень медленно и осторожно. Лицо у него было такое, точно он тащил её на казнь… А Фиби – она светилась счастьем. Так же, как и жених. Гордый. Счастливый. Она хранила ему любовь и верность… Никто не прикасался к ней.
«А Айрин?.. Было ли у неё, с чем сравнивать меня?» – посторонняя мысль начала дробить подкорку головного мозга, пока я… вновь не увидел её. За ней шла стайка ангелов-детей, одна – та кудрявая малышка – самая бесстрашная и болтливая, схватила её за руку, будто она её… мама. Она с улыбкой посмотрела на неё… С такой детской и чистой улыбкой, что моё сердце замерло на несколько секунд.
Я мог бы вечность смотреть на неё. Я мог бы вечность целовать её. Я мог бы вечность быть с ней. Но она всё решила сама.
Холодные пальцы сжали мою руку более цепко, я посмотрел на Дану. Она впилась в меня своими небесными глазами, в которых прыгали чёртики. Улыбка держалась на очерченных губах. Она смотрела на меня с интересом, пытаясь понять… И я вновь понимал её значение в моей жизни. У нас много общего. Даже если бы мы не решили возобновлять контракт, мы были бы хорошими друзьями и партнёрами… Вдруг, она оторвала от меня взгляд и увидел, как её лицо дрогнуло. Оно изменилось. Глядя в её глаза я понял, что она смотрит на Айрин. Она близко.
– Ты только посмотри, – тихо произнесла она, – Твоя кремовая статуэтка. Видимо, детский сад её уже отпустил… Кукла, но не Барби. Танцующая балерина. Вчера выпорхнула из шкатулки с драгоценностями, вслед за оловянным солдатиком. Печально, что не сгорела в камине, и, радостно, что ничего не прихватила… Но, всё-таки…
– Дана, прошу тебя, – жёстко сказал я, собирая весь самоконтроль, подаренный мне Кеном.
– Не надо меня просить, дорогой, – тихо прошептала она, – Я всё сделаю сама.
Я не успел ничего понять, как Дана, сдержанно, не открывая рта, долго, но невинно поцеловала меня в губы… Затем, немного прикусила мою губу и отстранилась. Когда я обернулся на Айрин, она резко отвернулась, как ребёнок, сжимая пухлые губы от обиды… или боли. Я почувствовал себя козлом. И перевёл взгляд на Дану…
– Кстати, милый, меня уже немного утомляет стоять рядом с тобой… Думаю, что я пойду, постою рядом с будущими свёкром и свекровью… пусть все видят, что я – будущий член семьи, – улыбнулась Даниэль.
– Я благодарен тебе, – произнёс я искренне.
Я мог остаться наедине с собой и смотреть на Айрин. Ни на что не отвлекаясь.
– Ох, это только начало, – мило улыбнулась Дана, – Я думаю, ты будешь благодарен мне всю жизнь, дорогой, – она сделала акцент на последнем слове, и, покачивая бёдрами, пошла через толпу…
Дана по своему хороша. Она умна. Красива. Хитра.
Но я люблю… люблю её – мою Айрин. Как Дана её назвала? «Статуэткой, выпавшей из шкатулки?» А что? В этом что-то есть… Я пристально смотрю в её глаза, а она смотрит в мои. Мы точно ведём безмолвный диалог, неизвестно о чём, неизвестно зачем. Она не двигается. И я тоже. Казалось, она не дышит…
А в тот момент, когда подул ветер и поднял фату Фиби, создавая вуаль над её лицом, моё дыхание с треском раскололось.
Я понял, что хочу видеть своей невестой только её. Понял, что хочу надеть кольцо только ей…
Но всему этому не бывать. Я призывал себя с этим смириться. Назад – пути нет.
Айрин
Его глаза – моя маленькая смерть. Но я не отвожу взгляда. Он и Дана. Дана и он. Я должна была быть готова к этому. Должна была знать, что для него жизнь не стояла на месте, как для меня. Я должна была знать, что он спокойно вставал на лекции по утрам, засыпал в объятиях красивых девушек, уделял внимание, дарил страсть и нежность, обладательницей которой – всего пять лет назад – была я. И я от всего этого отказалась, сама, лично, подписала приговор, а он его утвердил, пусть и против своей воли.
Что ему моя боль? Ничего. И я даже думать не хочу о нём, но это крайне сложно, когда он стоит напротив меня, в такой торжественной обстановке и смотрит в мои глаза так, как годы назад. С особенную глубиной, остротой, присущей только его взгляду. Только его взгляду, полному страшнейших и тяжких порывов сердца, которые способны заставить за одну секунду – перестать быть равнодушной любую женщину. Эти глаза видели меня всю. Эти глаза ласкали и резали меня. Кровавая резня творилась у меня в мозгу от рьяной злости на него, на наше утерянное время, на Дану… Он встречается с ней? Как давно?.. Любит ли он её?.. Я не знаю, но его глаза смотрят на неё не так, как на меня, заставляя моё сердце биться чаще и ликовать. Заставляя меня не терять надежду, которая только зарождается в моей душе… Пока он не посмотрит на неё, как смотрит на меня – я не буду думать, что всё потеряно. Она никогда не узнает его – моего… Никогда не узнает и я убеждаю себя в этом так яростно, что добела сжимаю кулаки. Он так долго был моим… В своих мыслях, в своих фантазиях, я представляла нашу встречу – полную крепких объятий, крепкого поцелуя, крепкого, не отпускающего оргазма, а получила такой смертельный, такой запретный удар в грудь, что хотела умереть в то же самое мгновение, когда увидела его.
Она поцеловала его. Он был не против. После поцелуя он смотрел на неё: на её губы, на её глаза, на всё её лицо… И ни один мускул у него не дрогнул. Не сжалась ни одна жила. Я понимала, что он уже другой. Он не тот, кого я знала и любила, за которого была и всегда буду готова умереть… Но сейчас, в эти проплывающие минуты, он смотрит только в моё лицо. Только на меня. На одну меня! И смотрит так, что я понимаю, что никогда не любила его сильнее, чем сейчас… Горечь во рту, дымка в глазах… И где-то в далёкой, космической зоне познания, молодожёны произносят клятвы…
– …Клянусь, – я слышу голосок Фиби, которая сияет изнутри, заставляя все сердца таять.
Это свадьба, на которой плачут. Плачут женщины, плачут мужчины… Молодые девушки, только лишь мечтающие о такой взаимной и всепоглощающей любви, которая оканчивается ни как у всех. Любви, которая – нет, не оканчивается, – а продолжается «хеппи-эндом».
Я замечаю за собой, как по моим щекам текут крупные, тяжёлые слёзы… горечи – за себя, радости – за Фиби. Адам глубоко вдыхает, смотря на свою малышку так трепетно, что глохнет сердце и произносит:
– Фиби. Душа моя, – он кладёт руку ей на щёку, – Я всегда знал, что будет так. Что я отвоюю тебя у всей вселенной, чего бы мне это не стоило. Моя вечность. Моя верность. Моя нежность. Это всё ты. Я готов кричать тобой, потому что внутри тебя – моё сердце… Потому, что внутри тебя – наш мир. Наше счастье. И до самого последнего вздоха я пронесу твой первый поцелуй. И до самого последнего вздоха, я буду дарить тебе рай. И до конца – я буду наполнять тебя собой, чтобы всем дать понять – мы не разделимы. Так захотела жизнь. Так захотел Бог. Так захотела наша любовь. Я клянусь тебе быть с тобой, пока темнота и неизбежность смерти не разлучат нас. Я клянусь быть верным одной тебе, быть опорой и поддержкой, быть твоим тылом и защитником. Быть всегда рядом с тобой – в счастье, и в горести. В болезни, и в бедности… И так – нет, не до конца, – навечно… Ибо я больше не вижу смысла без тебя – не в аду, не в раю. Я твой. Ты моя. И этот мир принадлежит нам.
Все зааплодировали ему, а затем, священник объявил их «мужем и женой». Поцелуй, объятия, ветер… И снова фата, поднимающаяся ввысь, к солнцу…
Я вновь посмотрела – сквозь неё – на Теда. Его глаза так ласково смотрели на меня, что я не удержалась и отвернулась. Это больно. И он видел мои не прошеные слёзы.
«Дура», – мысленно хаю себя я, – «Дура и идиотка. Нечего плакать. Особенно, когда он смотрит»…
По окончанию церемонии, начали танцевать мои девочки. Они летали, как пушинки, встав в два пересечённых кольца… И в это пересечение – восьмёрки, символизирующей вечность, они заключили жениха и невесту. Белые лепестки роз кидали гости, желая счастья, долголетия, здоровья… Адам и Фиби – это сказка. Я увидела самую красивую и искреннюю любовь со стороны… Любовь, которой все преграды – ерунда.
После танца девочек, я испытывала гордость, а гости прибывали в огромном восторге. Я поздравила Адама и Фиби, вручив им подарок, но и не забыла отдать Фиби подарок на день рождения Теда… Тот серый галстук, галстук, который дарили ему мать с отцом на восемнадцать лет. Он оставил мне его, как подарок. Как памятку о том дне, когда родилась новая я… И эта новая я умерла в тот день расставания. А сегодня, умерла второй раз.
Я хотела бы отдать подарок сама, но не могу. У него есть Дана и это неуместно. Этот галстук – единственная вещь, которую я хранила в своей жизни после него. После него… А жизнью ли было всё это?.. Я не хотела об этом размышлять. И просто – не могла.
После церемонии, всех гостей катали на открытых лимузинах по Сиэтлу, пока у жениха и невесты была торжественная фотосессия. Грей и Гриндэлльт сели в другой лимузин, а наша, когда-то компания, уместилась там, где я. Макс и Эва женаты. У Мэйса и Жаклин всё классно. У Яна, вообще, скоро будет малыш… Все говорили со мной, шутили, поддерживали беседу. И у всех, почему-то, были виноватые лица. Мне не хотелось видеть их такими, и я вела себя так беспечно, как только возможно.
В друзья мне порекомендовали симпатичного азиата – Кена. Он, в свою очередь, познакомил меня с очень хорошенькой каратисткой Кейтлин, с которой они познакомились сегодня, и, которую – он уже не хочет выпускать из объятий. Кейт – как она просила называть её – постоянно шутила, а её сарказм и выразительный взгляд могут заткнуть кого угодно – и Макса, и Яна вместе взятых. Мы с ней обменялись телефонами, когда она подсела ко мне, закинула ногу на ногу и открыто, при всех спросила:
– Короткое интервью – один вопрос. Можно?
– Да, – кивнула я.
– Как ты выращиваешь сиськи? – с серьёзнейшим лицом спросила она, заставив Макса, да и других парней, просто давиться от смеха.
– Я дам тебе свой контакт и мы поговорим об этом в спокойной обстановке, – подмигнула ей я.
Она согласилась.
После этого разговора, я ловила парней на том, что каждый, по очереди, разглядывает мою грудь. Мне приходилось отворачиваться и обнимать себя руками, чтобы заставить их перевести взгляд. «Вот дерьмо», – решила я про себя, – «Она пошутила, а мне отдувайся. Ну, ничего. Ты вернёшь должок, научив меня парочке-троечке приёмов карате, чтобы я могла поквитаться с одним мудаком, которого люблю и почти ненавижу из-за того, что рядом с ним Дана».
