Текст книги "Мистер Грей младший (СИ)"
Автор книги: Каролина Янис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 41 (всего у книги 52 страниц)
Когда фотосессия с лимузинами-кабриолетами остались позади, всех ждал торжественный ужин… Огромный торт, от которого я не отщипнула не кусочка. Я почти ничего не ела. И мало пила. Так мало, что Макс выгибал брови, а Ян крутил пальцем у виска… А Грей следил за мной, как чёртов коршун и так зло мерил глазами своих друзей, что мне становилось трудно дышать, а не то, что пить и есть.
Ближе к двенадцати ночи гремели салюты… А затем, над рестораном у озера Вашингтон закружил белоснежный, маленький вертолёт. Он был предназначен для того, чтобы бросить Адама и Фиби в незабываемый медовый месяц на Карибских островах. Когда, уже – муж с женой – поднимались по верёвочной лестнице на борт – невеста пробиралась босиком, в более коротеньком, но таком же пышном платье, а Адам лез следом – камеры и фотографы окружили их, как мухи мёд. Невеста бросила букет – и он упал в руки Дане… Она поцеловала Теда. Он её. И что-то жгло моё сердце, разрывая его напополам. А фотографы снимали это.
Фата – которую молодая жена не сняла – летела от порывов винтов и стояла столбом, то накрывая Адама, то её лицо. У них в глазах горела любовь, победа, гармония… А когда дверца за ними закрылась, а вертолёт стал подниматься выше, все гости – около семи сотен – и я в том числе, выпустили белые и розовые шары… Они летели, кружили, клубились вокруг маленького лайнера, их любви – и ничего лучше, ничего прекраснее этой картины – я не видела. Любовь, поднимающаяся до небес. Вот, что видел каждый в те секунды…
Когда гости начали расходиться, а родители с обеих сторон – решили «тряхнуть стариной и поехать в клуб», Ян предложил всей нашей компанейской молодёжи поехать в дом Флиннов. Девочка Кена поехать не смогла, так как положение её семьи, обязывало, как подобает порядочной девушке до двадцати одного года, возвратиться домой с тем, с кем она пришла.
А я… Я не хотела ехать, ей-богу, но взгляд Даны, точно спрашивающий: «кишка тонка?» – не позволил мне сказать Яну нет.
На моё удивление, все парни были со мной больше, чем обходительны. Это привело меня в нешуточное замешательство… А на смену этому, осознание того, что каждый из них хочет подразнить Грея. Ведь, он же не может на глазах у Даны провести меня под руку, как Макс, до машины. Открыть дверцу, как Мэйсон… Сидеть рядом со мной на заднем сидении, как Кен. Только зачем они это делают?.. Это пусто, глупо и по-детски. Он не откажется от Даниэль, а она от него.
У нас было две тачки – машина Грея и машина Яна. К последнему уселась его жена – Элис, Макс с Эвой и Мэйсон с Джеки. Размер его джипа это позволял.
А мы ехали вчетвером: я, Дана, Кен и он… в его машине.
Porsche пахла им. Весь салон был пронизан его ароматом. Мои пальцы нежно скользили по упругой поверхности кожаного сидения, я прикрыла глаза, откидывая голову на подголовник. Я чувствовала себя чем-то ненужным и второстепенным, и от этого мне становилось всё хуже. От его запаха, от гладкой кожи обивки, я вспоминала те мгновения счастья, где я была нужна ему. Где он целовал меня. Где он трахал меня. И никому другому не было места в том мире, который был у нас двоих.
Я насильно открыла глаза, чувствуя, что засыпаю от слабости и лёгкого ветерка, сочившегося из окна, за которым расстилалась глубокая, летняя ночь… Что было этой ночью пять лет назад?.. Страсть, огонь, крыша, кровать, окно, пол… Сегодня, ведь, и мой день рождения. День рождения женщины, которая любила, теряла и страдала.
Мои глаза наполняются слезами, я хочу дать себе пощёчину, но лишь плотно закрываю глаза… Моя голова падает на сильное, тёплое плечо Кена, ища в нём хоть какую-то опору. Другой парфюм, другая мускулатура… Плевать на всё.
Сквозь дремоту, я вновь чувствую взгляд, прожигающий до костей, но не отрываюсь от плеча его друга.
– Отдохни, Айрин, – шепчет мне Кен, – Нам ещё пить и пить.
Я широко улыбаюсь ему, не открывая глаз. Внезапно – машина тормозит так резко, что Кену приходится схватить меня и прижать к себе, чтобы я могла избежать толчка вперёд и удара головой о передние кресла.
Придурок Грей! Чёрт бы его побрал!
Я осторожно открываю глаза, не торопясь выбираться из рук Кена. Глаза Теда зло блестят в зеркале заднего вида, брови сведены над ними, как грозовые тучи над морями.
– Хватит зажиматься, Кен, – шипит он, оборачиваясь к нам; я замечаю Дану, иронично улыбающуюся, с трудом сдерживаюсь, чтобы не показать этой парочке фак, – Помоги мне. Я не знаю, как выехать отсюда.
Кен отпускает меня, тепло улыбаясь; позже, переводит жёсткий взгляд на Грея.
– Нечего тормозить, будто мы над пропастью, Тео, – Кен выбирается из машины.
Незаметно для тех двоих, хитро улыбается и подмигивает мне.
– Дана, садись назад, – говорит ей Грей, – Я уступлю Кену место и сяду рядом с ним.
– Милый, у меня начинается морская болезнь на заднем сидении, – жалобно произносит Дана, – Может, сядешь ты?..
Грей переводит взгляд с Даны, через зеркало, на меня. С секунду мы обмениваемся током – и он поспешно вылезает из машины.
Правильное решение. Если бы рядом со мной села эта стерва и у неё началась рвота – я бы не позволила ей испортить моё платье, заставив захлебнуться ужином.
Тед открывает дверцу машины справа от меня, быстро занимает место, так же, как и Кен водительское. Я отворачиваюсь от Грея, смотря в окно. Свет в салоне гаснет, я слышу, как заводится мотор.
А ещё, чувствую, как завожусь я. Предательское тепло оттого, что он так близко, разливается внизу живота. Кровь кипит, губы сохнут и я, не в силах терпеть эту дурманящую пытку, отодвигаюсь от него дальше. Платье скользит по коже салона, я вдавливаюсь в дверь, как будто рядом со мной убийца… Он – мой личный убийца. Моё наваждение. Я не могу с ним сейчас, но и без него больше не смогу…
Машина резко и быстро двигается с места, за стеклом всё проплывает, жизнь мчится перед глазами – я понимаю, что лишаюсь опоры… Дверца открывается! Ещё немного – и я бы выпала из машины, но Грей стиснул моё запястье, и матерясь самыми грязными словами, притянул меня к себе. От шока и ужаса, я задыхалась.
Снова визг тормозов, тёплые руки Грея на моей талии и его басистый крик:
– Ублюдок, твою мать! Кен, сука, я говорил, что надо блокировать двери! Айрин чуть не выпала, ты мозгами чертыхнулся?!
Я жмурюсь от страха, Тед кипит от раздражения, по нему проносится молния… Она, как ветрянка, через воздух передаётся мне в кровь. Ужасная неловкость, но вместе с тем счастье, заставляют меня прикусить губу, чтобы спрятать улыбку… Я пользуюсь слабостью и утыкаюсь носом в его плечо, глубоко вдыхаю его запах, понимая, что не в силах открыть глаза… Моя голова обессиленно падает на его грудь.
– Она отключилась, – констатирует Грей.
«Да, конечно… Вообще-то, я просто хочу хоть недолго подышать тобой, лёжа на твоей груди».
– Заблокируй двери и езжай дальше, – зло говорит Кену Грей.
Я сдерживаюсь, чтобы не улыбнуться, продолжая вдыхать его аромат. Машина двигается, а грудь Теда, медленно опускается и опадает. А ведь так могло быть всегда, если бы он не начал встречаться с Даной… Всё могло быть, но не будет.
Тёплые, такие знакомые пальцы накрывают мою спину, он нежно водит рукой вниз и вверх. Хочу спросить его: «О чём ты думаешь?», но не хочу сдавать себя. Хочу дольше насладиться этими сладкими и горькими минутами невозможного. А чтобы с ним было, если бы я всё-таки выпала из двери и разбилась насмерть?.. Не могу представить, потому что не могу подумать о том, что он может быть рядом и не спасти меня. Это невозможно.
Так же – невозможно коротко – продлились минуты моего счастья. Вскоре, мы приехали, но я не хотела и не могла «возвращаться в сознание». Не хотела «приходить в себя». И когда настала секунда выходить из машины, Грей взял меня на руки и понёс в спальню – как я слышала – в комнату Адама. На всеобщее непонимание о том, что случилось со мной, чрезвычайно вовремя отреагировала Дана, за что Грей любезно шепнул ей «спасибо», держа меня на руках. Я хотела впиться пальцами в этого кардинала и расцарапать всю его спину от ревности. Но трепет сковывал моё тело – я вся, абсолютно вся была в его власти, я тонула в этих сильных, тёплых руках с головой.
Когда он достиг назначенной комнаты, он долго стоял, не отпуская меня. Вряд ли, он искал кровать. Вряд ли, он затупил и не знал, как меня положить… Я чувствовала его взгляд всем своим существом. Волосами, бровями, веками, губами и… грудью. Он укладывал меня на кровать так нежно и медленно, точно… точно я его грёбаная-малышка-стерва Даниэль. Уложив меня, он не торопился уходить. Он смотрел на меня, заставляя сердце ёкать, глохнуть, трястись в груди… И это тепло – мягкое и обволакивающее тепло начало сводить меня с ума, когда он наклонился к моим губам… И с каждой секундой, он был всё ближе, ближе, и ближе… Не всё потеряно!.. Чтобы убедиться, что это не сон, я резко распахнула глаза. Грей сглотнул, немного отстраняясь от меня.
– Что происходит? – хотела я выговорить ровно, высоко и эстетично.
Но хрип меня предал.
Теодор
– Ничего, – отвечаю я таким сиплым голосом, точно у меня грипп.
На губах Айрин проскальзывает улыбка, но она вновь хмурит красивые брови.
– Приехали, – прочистив горло, сообщаю я.
Мы выходим из комнаты вдвоём. Я следую за ней шаг в шаг, как на привязи. Меня тянет магнит внутри неё…
Я чувствовал, как горит её тело. Я так хотел поцеловать её!.. Но она очнулась раньше. Проклятье. Всё у нас с ней слишком сложно и слишком далеко от прекрасной сказки.
Внизу уже было весело и шумно.
– Почему так быстро? – попытался шутить пьяный Ян, стрельнув в меня глазами, – Теодорро, нынче, уже не тот?
Дана напряглась. И Айрин. И я тоже.
– Тупая и пьяная шутка, – плюнул я, – Не стоит говорить того, за что потом будет стыдно.
– Мне? Стыдно? Пф-ф, Грей, я тебя умоляю, – протянул Ян, играя бровями.
Я проигнорировал его, уместившись рядом с Даной и сцепив руки в замок. Макс приступил разливать алкоголь: дамам – вино, мужчинам – виски. Айрин села напротив, между Кеном и Эвой. Я наблюдал за лёгкой рукой Родригеса, разливающей пьянящую жидкость в бокалы. Когда очередь дошла до фужера Айрин, он встал со своего места, подошёл к ней со спины и нагнулся над её ухом.
Но, сука, я видел, куда смотрели все его глаза. Придурище.
Он что-то говорил ей, не торопясь наполнять бокал, Айрин было неловко, но она мило и сладко дарила ему улыбку и – свой особенный – глубокий, сияющий взгляд сапфировых глаз. Всё было как в замедленной съёмке, в очень плохом фильме.
Я не мог больше этого выдержать. Я думал, что поседею от ревности в эти мгновения. Наплевав на всё, на приличия, на Дану, на мнения, я резко выхватил бутылку из рук Макса и наполнил бокал Айрин.
– Грей, твою мать! – негодовал Макс, – Какого чёрта с тобой происходит?!..
Заткнись, сука.
– Ты знаешь, что льющую руку не меняют?! – спросил он.
– Вино бы закипело, пока ты наливал, друг, – сквозь зубы прошипел я.
За столом повисла неловкая тишина. Все смотрели на меня, как на инопланетянина. Бесит. Я опрокинул бокал виски, ни с кем не чокаясь. А потом, все выпили, соединив бокалы без меня.
Айрин скривилась, сделав глоток. Ян участливо произнёс:
– Что, крошка, не нравится вино?
Крошка. Так могу называть её только я… Мог называть.
– Я люблю малиновое, – произносит Айрин, – Виноградное… Нет, это уже давно не мой вкус.
– В кладовке есть малиновое – какого хочешь года, вплоть до сорок шестого, – выгибает брови Ян, – Только лежат на стеллаже, который… прям-таки высоко. Их там на выбор – до хера, – смачно тянет он, – Кто тут у нас высокий самый?.. Грей. Достанешь девушке винца? – выгнул он бровь.
– Конечно, – кивнул я, посмотрев Айрин прямо в глаза.
Она улыбнулась мне, судорожно сглотнув.
– Ты знаешь где у нас кладовка, – поднял брови Ян, потом перевёл взгляд на мисс Разлюбившую Виноградное Вино, – Айрин, иди с ним. Выбери любую, он достанет, – подмигнул он.
– Это обязательно? – спросила она, нервно косясь на Дану.
– Обязательно, – ответил я, – Я не собираюсь ходить по триста раз.
Айрин сжала губы и резко поднялась с места, погремев стулом.
Я бешу тебя, детка?Возможно, это всё и есть начало?..
– Веди, – бросает Айрин.
Я иду впереди неё в сторону погреба, а она следом. Мы входим в тёмную зону цокольного этажа и, к своей печали, я обнаруживаю, что забыл, где находится выключатель. Я примерно помню, как дойти… В детстве, играя в доме Флиннов в прятки, мы с Яном всегда там прятались. Иногда, мы позволяли себе такое баловство, как дегустацию вина.
– Здесь так темно, – почему-то шепчет она, – Ты поэтому застыл? Боишься призраков подвалов?
– Мисс Уизли, я пропускаю вас вместе с вашим остроязычным нравом вперёд, – шиплю я.
Айрин осторожно, медленно проходит мимо меня и задевает меня задницей. Сучка. Она и так возбуждает, а в темноте…
– Я нашла дверь, – говорит она.
– Открывай, там вторая Америка, Айрин Колумб. Кладовка в этом доме одна.
– Представь себе, но я в этом доме в первый раз.
– Хватит потрошить словарный запас, открывай.
– Хватит командовать. Вряд ли, Дана позволяет тебе помыкать собой. Так вот, я тоже придерживаюсь подобного, – язвит Уизли.
Я хочу схватить её и затрахать до смерти, но вместо этого наваливаюсь на дверь и открываю её. С ней всегда были проблемы. И с Айрин, и с дверью тоже. Она то не открывалась, то не закрывалась. Благо, здесь вечно горит свет. Даже, наверное, когда солнце погаснет эта пыльная лампа будет освещать дорогу людям. Не желая уступать друг другу, мы входим вдвоём. Айрин задевает ручку локтем и она захлопывается.
Чёрт, очень надеюсь, что они её починили и она… Сука. Я поджимаю сильнее, но дверь не двигается с места. Так и знал. Нам отсюда не выбраться. А я возбуждён, а я люблю Айрин, а она близко и если чудо не свершится, я трахну её.
Бля, держи себя в руках, Грей. Ори на неё. Поможет.
– И, что ты сделала? – шиплю я.
– Я сделала?! – Айрин таращит глаза.
– А кто? Я, что ли?.. Ты захлопнула дверь!
– Что?! Это ты заходил последним! И шёл так медленно, как черепаха!
– Я – черепаха?!
– Но не я же!
– Ты нарываешься? – рычу я.
– Я?.. Да я вообще молчу. Ещё не хватало спорить с таким придурком, как ты…
– Если бы не «такой придурок», ты бы расчистила носом асфальт.
– Если бы не «такой» – плюс – «ревнивый придурок», машина бы не встряла!..
– Что?..
– Что слышал!
Айрин резко разворачивается от меня к двери, ударяя в неё кулаком.
– Как нам теперь выбраться отсюда? Зачем я пошла с тобой?..
– Ты хотела малиновое вино, помнишь? Так вот, в виски я разбираюсь, а в винах всегда разбирались женщины, с которыми я проводил время, – вытягивая шею, говорю я.
– Проводил время? – она щурится.
– Проводил время.
– Типо, трахал?
– И это тоже.
– Я полюбила малиновое вино, потому что один мой близкий друг…
Что, блядь?!
– Твой друг?
– Да.
– Близкий?
– Не перебивай меня! Чёрт, дай мне договорить…
– Нет! – ору я.
– Что?!
– Мы говорили о близком друге.
– Я уже жалею, что произнесла эти слова…
– Жалеешь, что начала говорить правду?. По моему, я многого не знаю.
– Будешь лучше спать.
– Это никак не влияет!.. Я ничего не знал о тебе и…
Я осёкся, понимая, что сболтнул лишнее. Язык мой – враг мой.
– И? – шепчет Айрин.
– И не мог спать, – правда сама стекает с губ.
Айрин закрывает лицо руками, медленно потирает раскрасневшиеся щёки и проводит пальцами сквозь кудри… Немного хрипло, потеряно и обессиленно, она смеётся.
– Мы орём всякую чушь, – плюю я.
– Не спорю, – выдыхает Айрин, – Всё это пустое. Ни в чём сейчас нет правды. Мы как кошка с собакой, мы как подростки… Нет, как дети. А между тем, мы взрослые люди, которые…
– Взрослые люди, – перебил я, – Да. Так точно. Взрослые люди, которые лгут друг другу, которые хотят разобраться в том, что чувствуют… Но фишка в том, что в чувствах не разбираются. Ими живут. Разобрать можно правило, теорию, уравнение… То, что связано с наукой. А чувства… Это другое. У них своя правда.
Айрин хмурится и тяжело сглатывает.
– И в чём эта правда? – шепчет она, откинувшись спиной на стеллаж.
– И эта правда в том, что., – я делаю шаги ближе к ней, улавливая неровное дыхание, – правда в том, что рядом с тобой мне тепло, а вдали, как в склепе… Правда в том, что когда я увидел тебя, я подумал, что…
– Что?.. – в её глазах застыли слёзы.
– Я ублюдок, который хочет начать всё сначала. Но который понимает, что это сделать нельзя… Но правда в этом. И я хочу забыть о «можно» и «нельзя», когда ты так близко. Ты так пахнешь, что пьянишь…
Её губы, её лицо, всё так близко ко мне!.. Чего я жду, чёрт возьми?!..
– Тед… пожалуйста… Не надо, – она отворачивается, выставив руку вперёд, – Нужно достать вино…
– Я уже пьян, – хриплю я, – Очень пьян.
– Это не опасно? – её глаза с холодом, без волнения впились в мои.
– Что? – бросил я резко, – Что я одурманен тобой? Или что меня сводит с ума твой ровный голос?
Меня чертовски бесила её наигранная инфантильность.
– То, что мы здесь одни? – Айрин ехидно улыбнулась, – Наверняка, твоя озабоченная подружка с ума сходит.
Хочет поговорить о Дане?.. Вот дерьмо. Я стиснул зубы и нагнулся к её лицу.
– Мисс Уизли, вы просто прелесть. Так отъявленно переживаете. Вы знаете, что вы не только дьявольски сексуальна, но и ангельски мила? – я выгибаю бровь.
– Вы мне льстите, мистер Грей. Поберегите своё красноречие для…
– Знаете что, мисс Уизли? – резко оборвал её я, – Боюсь показаться грубым, но я б вас трахнул.
Айрин расширила глаза, сжав губы. Но её плечи передёрнулись. Её грудь стала опускаться и подниматься всё чаще. В её лице – гнев, ярость, страсть и… самый настоящий голод.
– Ты извращенец, – зашипела она, загибая пальцы, – сексуальный маньяк, хам, грубиян, грязный развратник и…
– И? – подтолкнул её я, когда она прервалась, задыхаясь от злости.
Она молчала, ведь я приблизился к ней так близко, что чувствовал тепло, исходящее от её тела.
– Пальцы закончились, мисс Уизли? – усмехнулся я, – Хочу напомнить, что у вас есть вторая рука…
Я наклонился к ней, аккуратно провёл носом по её щеке. Пьянящий аромат окутывал меня, я знал, что теряю контроль; знал, что если я сейчас её поцелую, я буду готов убить себя, если не верну её обратно… Ох, Боже, какие мысли витают вокруг моей головы.
– Эта вторая рука, мистер Грей, оторвёт ваши яйца, если вы сейчас же не остановитесь, – она старалась, чтобы её голос звучал прямо, но он так и напоминал сучку во время течки.
Охрипший, сладострастный, желающий стонать, а не говорить.
– Угрожай как угодно, цыпа, – ухмыльнулся я, – Я знаю тебя, Айрин. Очень. Хорошо. Знаю. Ты влажная, грязная, лживая девочка… Ты настолько плохая девочка, что я чувствую себя Спартаком, желающим покорать тебя и погрузиться во все твои щели, – Айрин громко ахнула, когда моя ладонь легла на её шею и припечатала её голову, а позже – и всё её тело к стене, – Ты течёшь, малышка. И не отрицай. Иначе я сниму с тебя твои трусики и подброшу к потолку. Они прилипнут и ты убедишься, насколько я прав, – мой голос спустился до хрипа, член бился в ширинку, а рука сжимала эту нежную шею, на которую мне так хотелось сейчас нанести свои следы…
Я сошёл с ума. Это был передоз наркотиком… Амок.
– Я, – выдохнула Айрин, протягивая руку к моему члену, спрятаному в брюках, – Сейчас лишу тебя твоего… приличного размера мозга…
Она расстегнула молнию и одним пальцем, царапая мою кожу ногтем, начала двигаться по направлению к моему возбуждённому, как она выразилась, «мозгу».
– Маленькая сучка, – плюнул я.
– Ты так вдумчиво и умело им пользовался, – ухмыльнулась Айрин, впиваясь ногтями в кожу паха, я еле сдерживал рык, – Как вставлял… слово, так у меня искры из глаз сыпались. Я это прекрасно помню и буду счастлива лишить Дану удовольствия пользоваться твоим… интеллектом.
– Я… это моя очередная ошибка, – горячо шепчу я, – Я готов признать вину…
– И этих ошибок было очень много, – Айрин стиснула мой член в своей руке и прищурилась, – Можешь исповедаться перед тем, как я оторву…
– Я ошибался! Я сотню раз ошибался… Я ошибся, когда ушёл… когда ты сказала мне, что убьёшь себя, если я не уйду. Мне нужно было сломать дверь, уговаривая жить со мной, упасть пред тобой на колени… А если бы не получилось, то убить и себя тоже. Даже раньше, чем ты бы сделала это с собой, – рычал я, – Потому что это время – не было жизнью, Айрин. Не было. Это было мучительное, болезненное существование для меня… Я знаю одно: если ты умрёшь, я умру раньше… Потому, что живой я и без тебя – невозможно.
Айрин убирает руку от моего паха, а моя ладонь соскальзывает с её шеи на грудь… Она прикусывает губу, но хрипит:
– Умоляю… убери руку.
Я отстраняюсь от неё, точно меня окунули в холодную воду. Отворачиваюсь от неё, застёгиваю ширинку и сдерживаюсь, чтобы не зашипеть от боли и злости на себя. Бля, я чуть ли не изнасиловал её.
– Прости, – хриплю я, оборачиваясь, – Я не должен был сейчас так…
– Назад пути нет, – качает головой Айрин, – Мы перегнули. Мы опоздали на пять лет. И всё. Это всё… Это наша яма, из которой не выбраться. Наша личная захлопнувшаяся кладовка. Выхода нет.
Это был удар в моё сердце. Или я снова допускаю ошибку, не опровергая это?!..
Внезапно, дверь резко открывается – я дёргаю Айрин за запястье в свою сторону, чтоб её не прибило. И она так прижимается ко мне, что всё внутри меня оживает… Её губки прижимаются к моей шее, соскальзывают на ворот рубашки, и она медленно отстраняется… Она сейчас, точно, попрощалась со мной.
– Почему же? – спрашивает обнаружившая нас Дана, – Выход всегда есть, кукла. Не стоит так трагично. Пока есть те, кто по эту сторону – существуют и те, кто по ту. Изнутри эта дверь не открывается. Ян три минуты пытался убедить меня, что ты прекрасно об этом знаешь, мой любимый?
Айрин смотрит на меня с таким презрением, что мурашки бегут по коже.
– Малышка, – обращается к ней Дана, – Ни на что не рассчитывай. Он – не просто мой парень… Он – мой будущий муж.
Я закрываю на секунду глаза, отворачиваясь от Даны, а затем поднимаю взгляд на Айрин. Её глаза полны такой боли, что сердце во мне замирает.
– Ты самый последний подонок, – шипит она, – Вы достойны друг друга, – она не позволяет голосу дрогнуть, но её глаза наполняются слезами.
Простояв две секунды, она срывается с места, желая уйти из подсобки как можно скорее…
Я в три шага догоняю её и хватаю за запястье, заставляя её обернуться. Её глаза полны безумной, колкой ярости и боли, она, что есть силы, даёт мне леща…
– Будь счастлив, ублюдок, – рычит она, уносясь на каблуках прочь.
Я стою, как вкопанный.
– Эта истеричка не достойна того, чтобы ты бегал за ней. Не достойна, чтобы у вас там не было за закрытой дверью, – ледяным голосом произносит Даниэль, – Я ухожу…
Она обходит меня, боль в сердце оттого, что назад – пути больше нет, ломает мою грудь.
– Дана, – я заставляю её, мерно вышагивающую вперёд, обернуться, – Между мной и Айрин ничего не было «за закрытой дверью», как ты выразилась. Всё в прошлом. И дверь туда плотно закрыта.
– Была закрыта. Но ты вновь встретил её… И я чувствую сквозняк недоверия, озноб от помады на вороте твоей рубашки и тошнотворную стужу от запаха её духов. Я думаю, что… что я тебя ревную, – её глаза блестят нездорово и тускло.
– Не надо, – пересилил себя я и положил руки на её щёки, – Не надо… Я ведь рядом.
Мне было холодно касаться её, холодно наклоняться к ней и припадать губами к камню…
А Айрин…
Она ударила меня – и это было, как поцелуй…
========== Change. Part One. ==========
Айрин
Следующим утром я прибывала в противнейшем настроении. Не радовало меня ни солнце, ни тепло родного дома, ни свободный от работы день, ничего. Абсолютно. Я лежала на кровати и глупо смотрела в потолок, мысли о вчерашнем дне и вечере обрывками пролетали в моей голове, заставляя морщить лоб и мысленно рыдать от бессилия.
Конечно, он женится. И женится только на ней. Элена была права, даже больше – чем права. Но зачем ему было нужно говорить мне все те слова в кладовке? Зачем он так нежно касался меня?.. Зачем, если прошлое не в прошлом, а в самом натуральном настоящем, выраженное в одном простом имени – Даниэль Гриндэлльт. Как она меня назвала? «Кукла»? Не Вуду, случайно?.. Если она думает, что вставив в меня иголку, она может причинить боль Грею, то ошибается. У него нет никакой боли за меня. Ему просто невыносима мысль о том, что я могу быть счастлива без него, что я вообще могу без него… Но он же мог. Он страдал? Мучился? Он утопал в объятиях шлюх, сгорал и вливал в себя тоннами наслаждение, пока я, действительно, не жила. В этом, виновата только я. И не при каких обстоятельствах я не стала бы размышлять об этом, если бы не его ложь в кладовке. Его лесть. Его желание подарить мне пустую надежду, быть может, удовольствие длинною в ночь… А разве я могу что-то требовать?.. Нет. Я люблю его и могу только отдавать. Отдавать себя, отдавать его Даниэль, отдавать всю свою любовь фантому, появляющемуся в моей жизни только в пределах Сиэтла. Пусть всё будет, как будет.
Стоя под напором горячего душа, я приняла решение, способное дать мне дышать. Я люблю его – и ничего не изменит сего факта. Он любит меня. Я это чувствую, знаю, ощущаю, но… Что для него значит Дана? Не хочу в этом разбираться, но это важно. Знаю, что спрошу его об этом – рано или поздно.
А этот день я решила посвятить самой себе. Может, это глупо, но я решила попытаться жить, как он жил всё это время, за исключением, конечно, половых связей. Я совершила пробежку. От вчерашнего алкоголя и отсутствия ранних, подобных усердных тренировок, мне было тяжело, но я держалась, как могла. Десять километров за сорок минут – это мне показалось не таким уж и плохим результатом. Всё-таки, танцы – это самый лучший спорт и после утомительного бега, я поняла, что моя физическая подготовка не так уж и плоха.
Я чувствовала то, что чувствовал он. Дрожь в ногах, огонь, учащённое дыхание и рассекающую воздух свободу. Да, вчера было тяжело, но сегодня… я хотя бы была жива. Я поняла, что живу дальше.
После пробежки, я вернулась домой, снова приняла душ и разбудила Джея на тренировку. Он отпихивал меня, но когда услышал время и напоминание о его мечте пытать удачу в Калифорнии, без лишних взбрыкиваний слез с тёплой постельки.
Мама спустилась вниз, когда я, устало вытянув ноги, пила чай. Как всегда – безукоризненная и аккуратная, она взяла кофемолку и присела на диван рядом со мной. Она знает, где я была вчера… Знает, кого я видела.
– Ну? – спросила она, принимаясь молоть зёрна, – Как прошла вчерашняя свадьба?
– Великолепно, если ты о Фиби, Адаме и о торжестве…
– А если о Теодоре? – она выгнула бровь.
– О нём я… предпочитаю не говорить, – я поджала губы.
– Айрин, – Хайден прищурилась, – Ты никогда ничего не скрывала от меня.
– Я тоже думала, что ты ничего от меня не скрывала, – отстранённо проговорила я.
– Ты об Элене, да? Я так и знала, что ты до сих пор меня не простила…
– Я простила. И потом, мне не за что на тебя дуться… Ты всегда была, есть и будешь моей любимой мамой, – я крепко сжала её плечо и коснулась губами родной щеки, подсаживаясь ближе, – Просто я… Грей женится, мама. Женится на Даниэль…
– Боже мой, – прошептала она, – На той самой?
– Да, – кивнула я, чувствуя, что голос дрожит, а боль стискивает и сердце, и лёгкие, – Да. На ней, мама…
Я понимаю, что безвольные слёзы бегут по моим щекам, избавляюсь от чашки и, забравшись на диван с ногами, прячу лоб в коленях, обнимая их руками. Меня скручивает от невыносимой мысли, я хочу кричать, что это неправда, что всё это глупый сон, но вместо этого лишь сотрясаюсь от рыданий. Где вся моя сила? Где воля?.. Где вообще настоящая я?..
– Айрин, девочка, не плачь, – мама обнимает меня, – Пожалуйста, милая… Это всё так… тяжело, больно, я понимаю, но не стоит так карать саму себя. Ты тоже должна жить дальше, в любом случае, должна… Он увидел тебя, уверена, он всё вспомнил за эту ночь вдали и осмыслил, что теряет, от какой любви закрывается. Ты сильная, ты справишься… В любом случае, справишься.
Мама пытается успокоить меня, но тщетно. Её слова только распаляют, заставляя вспоминать лучшее время в своей жизни. Юность, беспечность, кружащую голову любовь и невероятные, сверхъестественные чувства, которые стали фундаментом для меня. Я строилась на этом.
– Я хочу жить, мама, – прошептала я, утирая слёзы, – Хочу жить так же просто, как и он…
– Откуда ты знаешь, что ему просто?..
– Он сам сказал, что у него было миллион шлюх, – выбрасываю я.
– Шлюхи – не показатель того, что ему всё просто. Могу поспорить, что он разводил этот миллион, чтобы забыть о тебе. И могу ручаться, что у него всё равно не получилось.
– Мы закрылись вчера… в кладовке…
– Что?! – мама округлила глаза.
– Это чистая случайность, клянусь тебе… Всё получилось само собой. Но я поняла, уже тогда поняла, что не было в моей жизни минуты более дикой, более живой, более страстной, чем тогда. Его глаза, мама… Ты бы видела, какая в них боль. Я безоглядно ему верила, когда он говорил мне… Долго, горячо, без конца. Он клялся, что все эти пять лет прошли, как серый сон без сновидений, а потом… Потом появилась Дана. И она объявила, что они скоро поженятся! А у него было такое лицо! Он с такой жалостью посмотрел мне в глаза, будто зная… будто он не хочет убивать меня, но всё равно убьёт, – я уже давилась слезами и плотно зажмурила глаза.
Я уложила голову на мамины колени, судорожно всхлипывала и зачем-то вздрагивала, точно ко мне прикладывают электрошокер. Ощущение личного упадка – физического и психологического, – да и просто, упадка желания продолжать жизнь как-нибудь, для чего-нибудь, протиснулось внутри, убивая все прочие чувства. Я так не хотела жалеть себя, мне так не нужно было скорбеть, но боль меня порицала и ей было всё равно, какие у меня желания. Какие у меня мысли. Какие у меня планы. Ей было всё равно… Дышать от слёз становилось труднее. Как так можно рыдать, до физической боли? Верно, это особенный талант…
Я очнулась ото сна, лёжа на диване в гостинной. Мамы уже рядом не было. В глазах кололо, не хотелось открывать их. Мне снова расхотелось жить. Вздох через сопящий нос, потираю веки и встречаю взглядом часы, на противоположной к мягкой тахте, стене. Опускаю глаза на кофейный столик. Шоколад, а рядом приклеен маленький листик из блокнота-заметки. Беру плитку, читая мамино послание:
«Если на сердце горько – пусть хоть во рту будет сладко. Люблю тебя, я в торговый центр. Не скучай.
Твоя мама».
Как в детстве… Совсем как в детстве!.. Каждый раз, когда обида кусала меня своими клыками до костей, мама кормила меня шоколадом. Это было чудо, но все слёзы пропадали… Мама говорила мне, что он волшебный. И я в это верила. Верила так свято, так чисто, что забывала обо всех неприятностях. Мама… Элена говорит, что «она сделала из меня тютю». А что бы дала мне она? Возможно, стержень. Возможно, её холодность… Да и вся бы моя жизнь была другой. Но никогда бы я не поменяла Хайден на другую мать. Лучшей, чем моя мама – нет. Понимающая, любящая, переживающая… И успокаивает меня шоколадом. Я уже было открыла обёртку, как в кармане юбки завибрировал мобильник. Элена.
