Текст книги "Мистер Грей младший (СИ)"
Автор книги: Каролина Янис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 52 страниц)
– Вы совершенно перешли границы дозволенного, – цедит хам, – Вы не имеете права вмешиваться в мою личную жизнь.
Что за чёрт? Самовлюблённый урод!
– В вашу жизнь я не вмешиваюсь. Меня меньше всего интересуют ваши пресные мысли, наглая морда и полное отсутствие уважения к окружающим. Это – только ваши проблемы. Но за ребёнка вы в ответе! Девочка не виновата, что у неё настолько хамский и легкомысленный отец! Вы её били? Нет? Как вы это позволили? Ей всего пять лет, а она смотрит мне в глаза и мне кажется, что я смотрю в глаза взрослому. Я не могу видеть подобное отношение к детям!
– Знаете что?! – зло обрывает он меня, сверкая глазами, – Я прекрасный отец и моя дочь в полном порядке! Я сам знаю, что делать. Следите за своими детьми! Рожайте и следите! Больше я продолжать разговор не намерен!..
Убегает! Вот трус!
Он встаёт из-за стола, я делаю это следом. Отворачивается от меня, оглядывая зал. Кобель.
– Знаете что, мистер Ушастый Нянь и Царь всех отцов?! – я оборачиваю его к себе, – Я бы бросила всё. Бросила всё, если бы могла… если бы у меня мог быть ребёнок! И когда бы вы посмотрели на него, вы бы увидели, что его любят, а не заставляют плакать!
– Я люблю свою дочь. Я ни разу, ни разу, – слышите?! – не ударял её. И можете быть уверенной, мисс Уизли, вы больше никогда не увидите ни побоев, ни её.
Укол пронзает лёгкое.
– Делайте, как считаете нужным, мистер Стоун, – сжимаю губы я, несмотря на боль в груди, – Просто, я… Я слишком, слишком привязалась к этой девочке, и всё, что я пыталась сделать, так это просто отстоять её. Отстоять её право быть счастливым и морально здоровым ребенком. Я прошу вас только об одном. Я верю, стараюсь верить, что ваша дочь вам небезразлична. Вы не причиняли ей этого физического вреда, но этого мало, чтобы быть хорошим отцом. У меня был хороший отец. И он срубал всё на своём пути, если дело касалось меня. Он… как я позже узнала, не был мне родным, но ни один, ни один мужчина не любил меня… сильнее, чем он. Он всегда выбирал меня. Всегда был мне надёжным плечом, и если бы повернуть стрелки вспять, я бы просто не дала ему сесть за руль в тот роковой день. Выбирайте вашу дочь… Всегда. Делайте так, как будет лучше ей, мистер Стоун, – голос дрожал, но я держалась.
Выдержав на себе пристальный взгляд, я выскочила прочь из ресторана и окунулась в душный августовский воздух, ощутив, как разламывается, как дробиться в порошок каждая моя кость внутри.
Я быстро шла, не глядя по сторонам, виня себя за своё поведение с ним, за то, что ничего не выяснила, что теперь, наверняка, потеряла ставшую мне такой близкой Викки… Да, признаю, что уделяла ей внимания больше, чем другим одиннадцати ученицам, невольно, потому что в глубине души чувствовала, что она очень в этом нуждается. Если других девочек забирали родные, то за ней всегда приезжал наёмный персонал. Другие девочки, как-то избегали её… Им, этим весёлым малышкам, всегда была чужда её, казалось бы, беспричинная грусть. Этой волной непонимания со стороны окружающих, она и была отторгнута. Возможно, я являлась у неё единственным неродным человеком, которому она доверяла. И вот, благодаря моему слишком длинному языку, она лишилась меня. А я – её.
Долго я сидела на лавочке, глядя, на утопающий в плавных сумерках, Сиэтл… В зелёном парке, у маленького гладкого озера, отражающего лиловую палитру неба, нежно перетекающую из этого оттенка в более глубокие – синевато-фиолетовые, полностью стирающие последние лучи горячего летнего солнца. Мне было затруднительно вдыхать, ещё труднее – делать выдох… Плечи сковывала дрожь от ветерка, пробегающего с залива. Я, словно, опять смирялась с чем-то, чувствуя потерю и невозможность возврата… Встав на ноги, я снова обошла парк, вдоль и поперёк, а потом – вызвала такси. Я сделала круг по городу, попросив подвезти меня к дому Флиннов, чтобы убедиться, что внутри у меня ничего не дрогнет, что я ни о чём не пожалею… Так оно и было. Постояв около пяти минут у подъездной дорожки, по моей просьбе, такси снова тронулось с места, возвращая меня домой. К самой себе. Туда, где сейчас пусто, ведь Хайден и Джей отправились к Средиземному морю, чтобы снять с себя серую пыль городских высоток, стереть надоевший за долгие месяцы унылый шум из ушей…
На моё удивление, у дверей – я нашла роскошный букет красных роз, с вставленным между бутонами белоснежным, гладким конвертом. Я села прямо на пороге, дрожащими руками вскрыла его и достала аккуратно сложенный лист бумаги. У меня не было предположений, я не позволила ни единой мысли посетить мою голову. Я просто выдохнула и начала читать, едва шевеля побледневшими губами:
«Дорогая мисс Уизли,
И снова, здравствуйте. Вам пишет сегодняшний „царь всех отцов“, так как испытывает вину и недоумение, замешательство, вызванное вашей заботой о моей дочери. Было слишком эгоистично доводить вас до такого состояния откровений, прошу простить меня, я не игрок, а взрослый и вполне остроумный человек, способный многое понять, но не желающий понимать всех. Вас я захотел понять. Очень захотел.
И смею просить вас о том же. Моя дочь – Викки Жаннетт Стоун, родилась четырнадцатого марта, ровно пять лет назад. Ей было четырнадцать дней отроду, когда она потеряла свою маму, а я жену. Шэйлин погибла в крупной авиакатастрофе, двадцать восьмого марта, держа путь к родственникам в Париж… Долгие три года я не мог справиться с потерей, и только Викки, только моя дочь держала меня на плаву. Я не хотел соединять себя с кем-либо узами брака, но моя мать настаивала, так как считала, что ребёнку расти в неполной семье – плохо, может быть, даже опасно. И я послушался, женился на Эллисон Аллен, женщине, которая работала в местных органах управления. Она отказалась от карьеры, чтобы помочь мне в воспитании моей дочери, но она никогда не называла её своей. Никакой тирании я не наблюдал, но вот – уехал на месяц в командировку в Нью-Йорк, а тут, увидел свою девочку… полностью загнанную этим внешним подобием женщины. Я выгнал её, увидев её результат „воспитания“. Видимо, пока вы вели разговор с моей дочерью, я серьёзно беседовал с Эллисон.
Я хочу сказать вам „спасибо“ за то, что так великодушно обошлись с моей дочерью. Не знаю, чтобы с ней было, если бы не ваша вкрадчивая поддержка, а после – разговор. Я не намерен забирать её из вашей школы, из вашей труппы, из вашего, как мне кажется, сердца. Я хочу попросить вас об одной… Ах, нет. О двух вещах, мисс Уизли. Да, я всё-таки наглец, думая, что имею и на это право.
Первое, это… Простите меня. Я был слишком не тактичен и груб.
И, второе… помогите мне, Айрин, помогите… Мой номер вы сможете найти на внутренней стороне конверта. Если вас это волнует, я буду крайне счастлив и серьёзно тронут. Тронут, как уже и был тронут вами сегодня.
Я буду ждать вашего звонка,
Дерек»
Широко распахнутыми глазами, я смотрела в стройно и аккуратно выведенные буквы. Смотрела и не могла понять, почему обращённое ко мне «Айрин», было таким цепляющим… Неужели, я настолько устала быть мисс Уизли?..
Теодор
– День не задался. Опять, – вздыхаю я, бросив вилку рядом с тарелкой жаренного с грибами картофеля, встаю из-за стола и иду к окну, оставив Дану наедине с бокалом виски и остывшим ужином.
Это уединение длилось недолго. Спустя пару минут, она встала, подошла ко мне и положила руку на плечо. Я хотел её скинуть, но она буквально развернула меня к себе.
– Тео, хватит дуться, прошёл целый месяц, – она кладёт руки мне на щёки и сладко улыбается, – Мы… мы по-прежнему вместе, жених и невеста, у нас своя квартира, своя жизнь… Мы, относительно, счастливы…
– Кому ты врёшь, Даниэль? – выгибаю бровь я, – Мне или себе? В двух случаях это бессмысленно.
Она отпускает моё лицо и упирает руки в бока.
– Мы вчера трахались, Теодор. В этой самой комнате. У этого самого окна. Я думала, перемирие наступило, – она прищуривается.
– Вчера наступило твоё пьяное желание и моё пьяное отсутствие сопротивления, – жёстко констатирую я, выдержав на себе её взгляд. Она косо ухмыляется.
– Я тебе просто удобна, милый, – играет она бровями, – Я чиста, как белый лист и тебе не нужно засовывать свой разумнейший орган в резинку, чтобы развлекаться со шлюхами. Я вообще удивляюсь, как ты выдержал без секса эти тридцать дней, когда рядом с тобой такая женщина, как я, – она подмигивает и самодовольно задирает подбородок.
Модельной походкой проходит к дивану, берёт своё светло-голубое летнее пальто, надевает на себя.
– Ты точно не поедешь со мной на дефиле? Будешь продолжать губить свою печень дома или в баре? – интересуется она, достав из клатча зеркальце и поправляя уложенные волосы.
– Туда я точно не поеду, – серьёзно говорю я, – Завтра у нас встреча с Кристианом. Он собирается передать компанию в мои руки, этот месяц работы на него всё ему показал.
– Я так и знала, что твой папочка оценит, насколько умный его ангелочек-сын, – мило щебечет она, – Во сколько едем на серьёзную беседу?
– В три.
– Оу, – она актёрски разочарованно вздыхает, – Думаю, мой мальчик, тебе придётся ехать самому. У меня фитнес, – она искусственно виновато сжимает губы, пожимая плечами.
– Ясно, – сухо отвечаю я, возвращаюсь к столу и опрокидываю остаток виски из её бокала.
Даниэль переходит из гостиной ко мне, в столовую, подходит ближе и пристально смотрит мне в глаза.
– Хорошо, на фитнес пойду утром, – мягко улыбается она, – Одного я тебя не оставлю.
Я киваю.
– Как ты себя чувствуешь, когда я права, Тео? – она кладёт руку мне на щёку, но я отстраняюсь; ладонь безвольно виснет в воздухе, – Я не хочу, чтобы это давило на тебя, милый. Ты был ей не нужен. И чуть не лишил себя жизни… Я скажу то же, что и ты говорил мне… «Ты совсем ненормальный», Теодор. И я по гроб жизни буду благодарна Джеки, – она нежно улыбается, прислоняется губами к моей щеке, а потом, отстранившись, смотрит мне в глаза.
– Иди на показ, Дана, – спокойно говорю я.
– Конечно, – кивает она, – Конечно, я пойду… И ты, Тео. И ты, пожалуйста… Хватит стоять на месте. Твоё сердце не так уж и разбито, как ты думаешь. Ты мужчина, Грей. А мужчинам всегда проще, – она слабо улыбается, – Я знаю, что значит разбитое сердце, уж поверь мне. Но твоё поломанное, плюс моё… получится что-то новое, – она подмигивает, – Как только дела с компанией будут улажены, я займусь организацией нашей свадьбы, дорогой.
Последний раз улыбнувшись, она разворачивается ко мне спиной и двигается к холлу. Каблучки лабутенов стучат по мрамору. Сделав несколько шагов, Даниэль оборачивается. Долго смотрит на меня. Голубые глаза светлы, но полны чего-то болезненного и печального.
– Я люблю тебя, – тихо произносит она. Очень тихо. – Я не пытаюсь говорить громче, потому что ты меня всё равно никогда не услышишь.
Она вымученно улыбается и уходит прочь из квартиры. Потушенный в холле свет, стук двери и сигнализация её автомобиля сообщают об этом. Я остаюсь один и глубоко выдыхаю.
Даниэль Гриндэлльт, почему я так тебя… не переношу?
Прошедший месяц кажется мне самым странным и самым загруженным, самым серым во всей моей бессмысленной жизни. Да, определённо, хватит стоять на месте. Если чему-то приходит конец, надо искать новое начало. Это начало я упорно вижу в браке с Даной, во владении компанией. Я ни капли не ошибался, это так. Я хотел устроить встряску, вызвать мировой тайфун под названием «Полный конец всем и вся», но ураган «Айрин» хорошенько потрепал меня, выбив дыхание из груди, а мысли о фундаментальных переменах вынес холодным ветром. Я начинаю понимать, как сильно я ошибался в человеке, которого, как бы казалось мне, прекрасно знал. Наверное, нет ничего больнее, чем осознание того, что рядом с тобой – твоя любимая чувствовала себя одинокой… Я уже давно перестал рассчитывать на счастливый финал своей жизни, но такого аута я не ожидал. Это бьёт под дых, покрывает тело ледяным потом, а сердце холодной коркой… Но, к удивлению, этот самый серьёзный удар – вдохнул в меня нечто… нечто таинственно-свободное. То, что заставляет чувствовать себя живым.
Дома мне вдруг стало душно от собственных мыслей. И эту роскошную квартиру в центре Сиэтла мне было очень трудно назвать этим коротким, но таким многозначащим словом. Роднее мне был мой «холостяцкий уголок», который я приобрёл ещё «до» возвращения в Сиэтл. Внутри у меня было чувство, что если здесь я и смогу быть счастливым, то мне определённо нужно будет место, где я могу отдаться гордому одиночеству. Потому что без этого… Моё счастье уже было мне недоступно. Я привык к пустой квартире, пустым людям. А когда человек к чему-то привыкает, он подспудно хочет видеть привычное в своей «идеальной» жизни, которую он для себя выстроил. Я хотел поехать туда, но я не был счастлив. И я решил отправиться по ночному городу по своему привычному маршруту юности… В бар «У Молли».
К моему глубочайшему сожалению, пройдя свой не короткий путь к знакомому до боли кварталу, я увидел иную постройку, другое название бара, других людей и… Другую жизнь.
Войдя в помещение, я уселся за самый укромный столик, заказал ликёр и молча созерцал дым сигарет, поднимающийся от рядом сидящих клиентов серым и густым туманом. Мне вновь было одиноко. И я не страдал. Я смотрел и думал. Пытался осознать, что я упустил и перед чем потерял долю своего… чисто человеческого. Когда я успел стать циничным? Когда успел научиться пользоваться людьми? Научился их, порой, просто выбрасывать из своего расписания? Я никогда не мечтал быть таким… А о чём я мечтал? Фрейд. Он понимал всё, что с ним происходило и фиксировал и свои действия, и действия других. Кем бы он обозначил меня? Неудачником ли? Или, наоборот, счастливейший тот, кто поступал глупо?.. Всё возможно. Всё.
– Здесь свободно? – ко мне подошла миловидная блондинка и ухмыльнулось.
– Здесь тесно, – ответил я, поведя плечами.
– А вы не дружелюбны.
– Не вижу причин им быть.
Мой взгляд устремился в её зелёные глаза.
– А я думаю, что они есть… – она положила руку мне на плечо и некрепко сжала, – Я хочу поговорить. Мне нужен тот, с кем можно… поговорить. У вас такое бывает?
– Бывает, но не сейчас, – я сжал губы и сбросил движением плеча её руку. Моё сердце моментально наполнилось диким рвением взбесить. И моё настроение от этого только наливалось желчью, но было и что-то… что цепляло и влекло ко мне окружающих. – Для разговоров можете найти человека менее приятной наружности, но более подготовленного к разговору с блондинкой.
– Чёртов хам! – она открыла шокировано рот и прошипела только эти два слова, тут же меняя своё место дислокации.
Я надрывался от внутреннего смеха. К счастью, жажда выпить перебила мой порыв рассмеяться в голос, и я принялся заливать в себя хороший алкоголь.
Во мне жило чувство неизгладимого одиночества, вместе с невероятнейшим спокойствием, в котором прибывает человек сонный или исконно несчастный, для которого это несчастье является высшим благом и ничего лучше пожелать он не может. Такой человек, никогда не пускает пыль в глаза, не ратует на судьбу, не исповедуется, не прощается с жизнью всякий раз, когда та сталкивает его с трудностями. Мне хотелось стать таким. Или быть жиголо. Во всяком случае, мне нужно было быть свободным.
Но можно ли быть свободным, если ты в маске? Я множество раз нацеплял на себя чужие лица и они мне удивительно шли. Я никогда не был двуличен, я был многолик, позволяя людям видеть во мне то, что они, прежде всего, хотели. Для женщин – любовник, герой их ночного романа и воплощение давних сексуальных фантазий, для мужчин – подлец по собственной воле. А для прочих – что-то между дамским угодником и себялюбивым игроком. При том, никогда, в корне, я таким не являлся. И только для тех избранных, кто по-настоящему знал меня, будь то Макс, Мэйсон или Кен – я выказывал себя тем, кем был на самом деле. Хоть и изуродованный несметным количеством разных масок – настоящий. Это не я сделал с собой, а эти симпатичные намордники, которые липли ко мне и врастали под кожу, в самые кости. И я уже понял, что себя найти мне будет очень сложно. Тот я ушёл. Безвозвратно.
Неподалёку от моего столика, уселась пара подростков, перешедших грань шестнадцати лет. Они смотрели друг на друга глазами собачьей преданности, собачьего восторга, почти что… глазами собачьей весны. Это всё сейчас для них: гормоны, буря чувств, эмоции, эксперименты с алкоголем и в постели, девятое августа года, далёкого от той поры, когда мне было священных семнадцать лет. Благословенных семнадцать лет. С грустной усмешкой, я опустил глаза на дно бокала, покрытого слоем ароматного аперитива. И почувствовал себя старым. Я не могу больше пережить то, что переживают они. Самое смешное, что они думают, что никто, старше их хотя бы на месяц не сможет их понять… Знаю, потому что так думал сам. Но на самом деле… Я могу понять и пойму. А вот кто сможет понять меня? Для разочаровавшегося во всём я слишком молод. Для человека, понявшего, что это всё не для меня – я живу не в том веке. Странное чувство того, что ты лишний… и, вместе с тем, осознание того, что лучше чем здесь… Лучше, чем сейчас, уже не будет. Что-то передёрнуло мышцы лица. Не чувствуя более вкуса, я допил алкоголь и вышел прочь из бара.
Звонок мобильного телефона остановил меня, когда я уже пересекал улицу, ведущую меня к дому той, которая безжалостно изрубила моё сердце. Удивительно, как скоро я преодолел расстояние, чтобы… ощутить укол в сердце? Чёртов мазохист. И дурацкое сердце. Хватит.
Мне позвонил Макс.
«Как нельзя вовремя», – с игривой ухмылкой подытожил я, процедив эти три слова в своём разгромленном, но саркастически-игривом сознании.
***
«Друзья называются», – я иронично хмыкнул, едва переступил порог дома Флиннов.
– Тео! Вот и ты! – воскликнул Родригес, с сияющей улыбкой на лице и блестящими, как под фосфором, от виски глазами, – А мы тут пьём! – он протянул последнее слово, выказывая этим весь экстаз от данного процесса.
– По тебе видно, друг, – смерив его пристальным, полным искусственной надменности взглядом, заключил я.
Хорошо, что я сам решил расслабиться в этот вечер и выпил две стопки в баре, иначе бы не простил брату мужа своей сестры, – практически родственнику, а не другу, – подобного отношения ко мне. В противном случае, события могли развернуться не самым лучшим образом. Да и Макс тоже хорош… Позвонил, когда основная часть алкоголя выпита, а я нахожусь в желчном настроении, но не лишённом доли игривости.
– Нечего делать такую мину! – Макс нахмурил брови и тыкнул мне в грудь указательным пальцем, пока я сдерживал смех от наблюдения за его пьяной мимикой. Он сам прыснул от смеха, по всей видимости, представив себя и весь свой шик-да-блеск в эти секунды. – Все претензии к Мистеру-Чёртову-Флинну!
К той секунде, мы уже добрели до гостиной, в которой на диване, в развалку, уместился столь же опьянённый Ян. Идиоты. Макс фамильярно указал в него пальцем.
– Вот эта туша виновата!
Ян тут же поднялся с места и закачался. М-да…
– Грей! Старина, как же я рад тебя видеть! – проревел он, срываясь с дивана, расставив руки, как морская звезда, он налетел на меня, обнимая так, точно мы не виделись столетие.
Да, я ни с кем почти не общался около месяца, но… Но не до такой же степени нужно соскучиться, мать твою!
– Тебе не нужно приглашения, мой друг, мой милый Теодор! – я уворачивался от его пьяных поцелуев и уже не сдерживал смеха.
– Чёрт! Ян! Перестань! – уворачивался я и в итоге положил ладонь на его мордашку, отстраняя от себя.
До этого, я полноценно осознал действие, которое поможет мне отыграться за подобное «неуважение» к моей персоне. «Надо выбрать жертву и подтрунивать над ней весь вечер», – решение моё в ответ на эту околесицу внутри было старо, как мир. Но Ян, этот пьяный сукин сын, разбил все мои планы в пух и прах.
– Знай, Теодор! – слишком торжественно произнёс он, – Тебе приглашения не требуется! Этот дом открыт для тебя, как и моё сердце, – он сделал лицо Гамлета и Макс начал давиться смехом, не выдержал и я. Щёлкнув его по лбу, я расслабленно произнёс:
– Голова у тебя чистая, как вагина девственницы. Ни одной мысли.
Парни заржали ещё громче, и я закатил глаза.
– Вообще-то, это совесть у меня настолько чистая, что похожа на сам знаешь что у девственницы, – успокоившись, Ян изогнул бровь и поднял указательный палец вверх, пока мы втроём усаживались за полупустым столом, накрытым на семь персон… Одни приборы точно для меня, а для кого четыре других?.. Мэйс, Кен… Адам с Фиби ещё навёрстывают упущенное на берегу моря. Кто ещё? Может, жена Яна? Хотя… принимала ли бы она участие в этой попойке? Сомневаюсь. – Я пригласил тебя и твою без пяти минут жену ещё утром. Сказал, «если ты не захочешь прийти…», – Ян сделал паузу, – Я, если быть честным, на это уповал, – Макс заржал, заставив меня ухмыльнуться, – Так вот, «если ты не захочешь прийти, то пусть к нам присоединится Тед». Она сказала, что передаст. И… видимо, не передала… Правда я, если честно, не желая, чтобы пёрлась она, сказал о том, что здесь будет твоя бывшая блондинка.
Чёрт. Естественно, что Дана мне ничего не сказала об этом вечере. За столом повисла недолгая тишина.
– Она… она что, здесь? – с холодом в голосе спросил я, нервно оглядевшись.
– Нет, расслабься, – теперь говорил Макс, пока Ян разжевывал неловкость в виде листка салата-латука, – Она не пришла. Джеки звала её, но… – Макс сжал губы.
– Хорошо, что она не пришла, – спокойно заключил я. Обстановка накалялась.
Однако Ян достал бутылку виски, стоящую за диваном протянул мне и громко произнёс:
– Пить, не отчаиваться, не пробивать этой бутылкой голову себе и товарищу, не делать из неё осколки для вскрытия вен, ведь я не Джеки Кавана и потребую плату за материальный ущерб даже с того света.
Признаться, пламенная речь Яна заставила меня засмеяться, как и Макса, уже приготовившего нам алкоголь ещё до того, как Флинн подал бутылку. Больше не говоря друг другу ни слова, мы выпили до дна, и, выдохнув, отвалились спинами на диван, выдыхая горечь из обожжённых «тёмным самогоном» губ.
– А где все? – спросил я. Мне было интересно, кто тут, помимо нашей троицы.
– Я сегодня веселюсь! Йоу-ху! – неожиданно выпалил Ян, заставив меня подпрыгнуть на месте, – Моя милая жёнушка свалила вместе с милой жёнушкой нашего превосходного друга Макса к нам на виллу, за город. Так что, я в полной свободе могу пить, смеяться и не переживать, что прямо у меня на глазах вылетит маленький Флинн, – он расхохотался, пьяно блестя глазами, – Но, к счастью, и твоя будущая жёнушка не припёрлась, так что расслабь мышцы и пей.
Он сунул мне в руки очередной бокал.
– Вы так и не ответили на мой вопрос, мистер большой Флинн, – иронично хмыкнул я.
– Ну… Здесь у нас, конечно, прибыло обновление, – проговорил Макс, по-хозяйски откинувшись на спинку дивана и закинув ногу на ногу, – Помимо великих нас, на кухне, по моему велению, по моему хотению находятся: Мэйсон и Джеки, а ещё – Кен вместе со своей подружкой… Её я и считаю нашим обновлением. А кроме того, я считаю её хорошей девочкой и могу быть убеждён, что нашему Ро очень с ней повезло. Выпьем за их счастье, – Макс изогнул бровь и поднял бокал в воздухе.
– Выпьем, – Ян стукнулся своим фужером о мой, и я автоматически принял жидкость в себя.
Подружка Кена. Хм… Это случайно не…?
– Как её зовут? – спросил я, состроив отсутствие интереса. А между тем, во мне уже зрело желание ощипывать влюблённых птенчиков всякими не тактичными словечками и красноречивыми взглядами.
– Имя ей Кейтлин Фэйэр и, повторю, она хорошая девочка, – выгнул бровь Макс, пристально смотря на меня.
Зная старика Макса, я конкретно выявил формулу, которой он придерживался. Он делит женщин на две категории: «хорошие девочки» и «шлюшки». Иных для него не существует, но, поразительнейшим образом, он мог обаять и тех, и других, да ещё и остаться в привилегиях для любого типа женщин. Жиголо, по другому не скажешь. Кроме мысли о «разновидностях женщин в умозаключениях Макса Родригеса», меня посетило и ещё одно воспоминание… Кейтлин Фэйэр – дочь папиного делового партнёра, скорее всего, присутствовавшая на свадьбе Фиби и Адама, вполне может являться той прелестью, которую закидывал комплиментами Кен. Я вспомнил, как он запретил мне с ней переглядываться и ухмыльнулся. Игривость вместе с лёгким опьянением мягко прозвенели в моей голове, напоминая о том, что мне всего лишь двадцать три и серьёзность может ещё немного подождать…
– А почему потребовалось твоё веление, чтобы они оказались на кухне? – спросил я, закинув в рот дольку лайма.
– А потому, милый Теодор, что мы играем в «правду или действие» и этот зубоскал, совершенно бесчеловечный месье Родригес удумал загадать Кейт выпечку пирога, предварительно зная, что готовка для современных девушек – хуже смертной казни, – порывисто произнесла Джеки, стремительно войдя в гостиную. Глаза полу-француженки слегка блестели, волосы были распущены и находились в лёгком беспорядке. Джеки чмокнула меня в щёку, тем самым, поздоровавшись, а затем, вырвала бокал у Макса, запрокинула голову назад и осушила содержимое до дна. – Ах… Гадость, – он стиснула зубы, – Этот виски… гадость. Разукрашенный самогон, – она пихнула бокал обратно в руки Макса, затем плюхнулась на кресло у столика и сложила руки на животе, почти по-матерински улыбаясь мне.
– А где твоя крошка Данни? – она выгнула бровь, с саркастической ухмылкой.
– Её нет и он счастлив, – весело добавил Макс, наполняя бокалы и взглянув на Джеки исподлобья, – Почему ты не просишь Тео присоединиться помочь вам готовить? Он же корифей, особенно в выпечке… Печёт так печёт, мастер на все булочки.
Макс заливается смехом, затягивая за собой остальных, а я, с трудом сдерживая улыбку, даю ему конкретный шалбан. Он падает на диван, как большая панда, и, пьяно простонав, принимается отчаянно тереть лоб.
– Это же правда, – хрюкает он сквозь смех, чуть ли не плача, – За что ты меня?
– За всё хорошее, – широко улыбнувшись, сообщаю я и щипаю его за ухо.
В кругу общего смеха, откинутых в стороны раскрасневшихся лиц и трясущихся, как на вибро-машине тел, я не сразу смог расслышать звонкий, мягкий голос, который, безусловно, я не мог слышать никогда прежде…
-… Твоё желание исполнено, Макс, – я стираю обеими руками смех с лица, слыша последние аккорды чужого веселья, – Осталось подождать тридцать минут и он будет готов. И ты съешь всё. Всё до последней крошки. Я жертвовала маникюром, ага? – уже не слышно ничего, кроме этого, девичьи наивного, сладкого сопрано. И я оборачиваюсь на голос, чтобы в очередной раз подтвердить свою догадку о том, что это та самая девушка, к которой Кен приклеился ещё на свадьбе…
Однако сейчас, я вижу её в другом амплуа и в другом – в тусклом, вечернем освещении, в отличие от того: яркого и дневного, когда во всех красках виделись эти, на первый взгляд, беззаботные маленькие плечи; кажущиеся при солнечном свете бесхитростные, карие огни глаз; лёгкие струи волос, сейчас подкрученные, легко спадавшие прекрасными винными волнами. И эта фигура в роковом красном платье, подчёркивающая каждый точённый контур тела. Изгиб талии, невинно-округлый разлёт бёдер, несомненно привлекающий внимание самых слепых… И эти ноги – от бедра, спрятанного за юбкой-карандашом, до оголённого колена и лодыжек, до этих изящных щиколоток, – сплошное произведение искусства. Тонкого мастерства, на которое способны воистину талантливые скульпторы. «Она идеальна», – тут же решил я, – «Она прекрасна», – вторил снова. Я протягивал ей руку и безмолвно отвечал на дружеское приветствие, улыбаясь, пока моё не слишком трезвое сознание осыпало малышку самыми изысканными комплиментами. Когда она повернулась ко мне спиной, чтобы что-то ответить Кену, я буквально замер. Платье… чёртово платье обладало ещё одним фокусом, помимо красной ткани, действующей на меня почти что… опасно. Вдоль её позвоночника пролегла «молния», которая, как я сразу понял, не являлась обманом. Она визуально прибавляла Кейт роста, хотя, едва я встал с дивана, то возвышался над этой хрупкой девочкой почти на две с половиной головы!.. Так что иллюзия есть, но обмана нет. Я даже представил, как медленно можно расстёгивать это платье… Какой при этом звук. Какой холод под пальцами, или под зубами, пока застёжка тянется вниз. И какая, наверняка, горячая кожа под этой очаровательной оболочкой красной упругой ткани… Да, горячая… Я чувствую это в своей… в своей руке?.. До сих пор?.. О, Боже!
Я очнулся, когда понял, что она, неловко смеясь, настойчиво пытается достать свою ладонь из моей хватки. Когда она отвечала Кену, то… он спрашивал её о том, что происходит. Они все сейчас, безусловно, говорили обо мне!.. Смешки, комментарии Макса… Я понял, как облажался. Но ещё далеко не всё потеряно. И ретироваться возможно. Я опустил взгляд на её руку. На ту руку, на которую я, в ту же секунду, захотел молиться. Полу-женская, полу-детская… с миниатюрными, тонкими пальцами и хрупкой, гладкой ладошкой, которую хотелось почувствовать на своей щеке. Я притянул эту руку к своим губам, оставив мягкий поцелуй на тыльной стороне ладони, вдохнул ягодный аромат её кожи. Это сделало мне честь в её глазах.
– Мне приятно познакомиться, – пробормотал я.
– Я знаю, – она игриво улыбнулась, – Мне тоже.
Затем, я увидел, как Кен обвил её локоть и, практически вынудив меня оторваться от её руки, поздоровался со мной и сжал ледяными пальцами так плотно и цепко, что я против воли бросил на него полный презрения, каменный взгляд и отрывисто проговорил.
– Рад тебя видеть, – это было правдой, но звук голоса играл против меня, и я кашлянул, усаживаясь обратно на диван, принимая виски от Макса. Он посмотрел на меня странным, всепонимающим ситуацию взглядом, но не осмелился больше шутить со мной и поднимать на поверхность тему о той реакции, которую взбудоражило во мне появление этой девочки.
Мысли спутались, я выпил, чтобы не беспокоиться по поводу собственного поведения, которое в последние годы конкретизировано контролировал, которое рассматривал со всех сторон и выжигал мозг анализом каждого действия, каждого взгляда, каждого сказанного мною слова. Сейчас у меня не было сил, точно подкосило. Я сваливал вину на алкоголь, не слушая их разговоров, смешных и не смешных историй, исполненных остроумием и алкоголя монологов Яна, Джеки и Мэйсона, которые дополняли друг друга в каждой теме разговора. Почувствовав на себе пристальный взгляд, я подумал, что это Кен, которого никогда не оставлял в покое не обусловленный разумом поступок. Тяжело сглотнув, я увидел два шоколадных бриллианта… они так близко и так далеко в то же время. Это глаза Кейт. И они смотрят на меня.
