Текст книги "Луис Альберто"
Автор книги: Хосе Антонио Бальтазар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)
– Ну а практика, Лондон?… – спросила Марианна.
– О чём вы говорите?! Какая практика? Он забыл про всё! Мы с мужем надеялись, что медицина, институт, где он с таким интересом учился, всё же помогут, отвлекут его от этих переживаний. Увы, увы! На этом всё кончилось. Кончилась его нормальная жизнь – он забросил всё! С тех пор моего сына как подменили: он, всегда любивший читать, ни разу не взял в руки книгу, он не вернулся в прозекторскую, хотя профессор Упадхайя терпеливо ждал его, надеялся на то, что он оправится и приступит к своим обязанностям, которые так хорошо выполнял. Профессор почти полгода платил Джаву жалованье, сам наведывался к нам, тоже пытался говорить, уговаривать взять себя в руки. Но, видно, это уже была настоящая душевная болезнь и уговорами, просьбами, мольбами вылечить, избавить его от этой болезни было невозможно. Состояние его часто менялось – то он был притихший, неподвижный, то, наоборот, впадал в страшное возбуждение, плакал, бился в судорогах, приходилось применять самые сильные успокоительные средства. Врачи приходили, ставили самые разные диагнозы – один страшней другого. Представляете, каково матери было это слышать? Неврастения, истерия, психастения… Нам предлагали даже отдать его на лечение в специальную больницу – вы понимаете… Но мы с мужем категорически воспротивились, ведь мы и дома могли обеспечить ему и уход, и лечение. Врачи спрашивали, не болел ли он в детстве, не был ли ребёнком склонен к невротическим реакциям? Мы уверяли, что нет, никогда! Наоборот, и он, и моя старшая дочь всегда были спокойными, весёлыми детьми, покладистыми, не капризными. Такая резкая перемена в Джаве произошла только в результате психической травмы, сильного нервного потрясения.
– Да, – тяжело вздохнула Марианна, огорчённая услышанным, – шекспировские Яго и доверчивые Отелло, к несчастью, слишком часто встречаются в реальной жизни… И что же, никакое лечение вашему сыну не помогло?
– Нет и нет. Но привело к тому, что он привык к наркотическим средствам и стал прибегать к ним постоянно. Страшно сказать, но у меня не раз появлялось сильнейшее желание убить, искалечить эту девку, ведь из-за неё мой сын стал наркоманом, а у него было такое будущее, все пророчили ему карьеру врача.
– И что же, он совсем забросил медицину? Ведь он ещё молод, ещё не поздно вернуть…
– Он тяжело, неизлечимо болен, Марианна! Что можно вернуть? Утраченное здоровье вернуть невозможно, время повернуть назад тоже, как вы понимаете, нельзя. За всё это время у Джава развилась страшная подозрительность, он во всём видит обман, подвох, измену, в каждом слове ему слышится ложь. Его жизнь – это пытка, с тех самых пор он не завёл дружбы ни с одним человеком, нетрудно понять почему. При одном слове «друг», «дружба» его охватывает нервная дрожь. Его отношения с женщинами приносят ему только страдания, ведь ни одной из них он не верит, любое выражение преданности, внимания кажутся ему лицемерием, издёвкой. Несчастный мучается сам и мучает других. О нём уже знают, и девушки стали избегать его. Город наш хоть и не маленький, но история его и Рену была слишком громкой, заболевание сына известного аптекаря тоже не осталось секретом для окружающих. Вокруг Джава образовался вакуум, и я уже давно похоронила надежду на то, что у него будет жена, семья, дети… Его дети, мои внуки…
– А где сейчас виновники… ну, эти… девушка и он, лучший друг? – спросила Марианна. – Они поженились, живут-поживают?
– Нет, что вы! Дружок закадычный куда-то сгинул, давно я его не встречала и ничего не знаю – где он, что он, кем стал? Откровенно говоря, мне больно даже о нём говорить. А девицу – виновницу стольких наших несчастий – я вижу иногда, и могу только её проклинать. Замуж она не вышла, ничему не научилась, живёт, как видно, случайными встречами, случайными знакомствами и случайными заработками. Она как раньше слонялась без дела, так и сейчас, когда ей уже тридцать, всё ещё скачет и изображает из себя попрыгунью-стрекозу. Скажу вам, как-то, раз мы с ней столкнулись буквально нос к носу – как мне хотелось плюнуть ей в лицо! Но я сдержалась и сказала: «Всё скачешь, бездомная, никому не нужная, как стрекоза!» Ну, уж она с ответом не задержалась, язык у неё всегда был острым: «Вы лучше следите за своим муравьём, а я уж как-нибудь без вас обойдусь, я вам не невестка, слава Богу!» Вот такой я получила отпор от этой дряни.
– А сам Джавахарлал, не знаете, не общался с ней?
– Думаю, что нет. Он безвыходно или дома, или в аптеке. Никуда не ходит, ни с кем не встречается, я уже говорила вам, что те редкие знакомства, которые у него случались, все, до одного, сразу же прекращались. Его подозрительность сделала его человеконенавистником, он угрюм, необщителен, людей избегает.
В эту минуту раздался осторожный стук в дверь, и в комнату вошёл Джавахарлал.
– Вы просили кого-то проводить, мама?
– Да, милый, – живо откликнулась Тангам, – я думала, что госпоже Марианне будет трудно одной дойти до дому, но я надеюсь, что госпожа Марианна не откажется остаться у нас переночевать и отдохнуть как следует? Да, Марианна?
Марианна с благодарностью согласилась. Она чувствовала сильную усталость, а дом Тангам был так уютен, сама хозяйка так добра и искренна! Чтобы немного разрядить обстановку, Марианна, обращаясь к Джавахарлалу, сказала, что ей очень нравится индийская музыка и, если он не против, и если Тангам не против, она с удовольствием послушала бы какие-нибудь народные мелодии. Нетрудно было догадаться, что в этом доме любят музыку: кроме большого рояля в комнате стоял современный музыкальный центр, на стене висели две великолепные гитары и ещё какие-то незнакомые Марианне инструменты. Джавахарлал нажал кнопку магнитофона, и комната наполнилась нежными, чуть заунывными звуками индийской народной песни. Женский голос пел о чём-то грустном, мелодия брала за сердце, но слова были непонятны. Марианна спросила Джавахарлала, на каком языке эта песня, тот ответил: «На хинди». Поначалу он был неразговорчив, на вопросы Марианны отвечал неохотно, односложно. Но когда она заговорила об Индии, и сказала, что совсем не знает этой страны, хотя всегда мечтала здесь побывать, Джавахарлал слегка оживился, щёки его порозовели, и он сказал, что Индия – это самая прекрасная страна, что в ней, конечно, есть и плохие, но есть и хорошие люди – хиндустанцы, маратхи, бенгальцы, тамилы, гуджаратцы, каннара, малаяли, пенджабцы, телугу и ещё много-много национальностей и языков.
– И вы все их знаете? – спросила Марианна.
– Конечно, я же родился в Индии, я индус.
– Но вы так хорошо говорите по-английски! – Марианна обрадовалась, что её собеседник не только не молчит, но говорит с охотой, с интересом. Она хотела развить разговор, стала рассказывать о Мексике, но Джав вдруг встал, что-то буркнул матери и быстро вышел из комнаты.
– Он сказал, что если понадобится вас проводить, то он проводит, – с грустной улыбкой перевела Тангам слова сына. – Теперь вы видите, что ни на какие уловки он не поддаётся, а если и оживится на минуту, то тут же, как бы спохватившись, уходит в себя. Душевная травма, как видите, не проходит.
– Но ведь и у меня душевная травма! – воскликнула Марианна. – Значит, и я могу сойти с ума? Тангам, вы меня пугаете…
– Милая, – сказала Тангам сочувственно, – конечно, вам пришлось пережить большое потрясение. Но ведь вы о нём только слышали, своими глазами вы не видели того, что случилось с вашим мужем, а это совсем другое дело.
– Конечно, это какое-то утешение, может быть, даже надежда. На что? На какое-то сверхъестественное чудо… Ах, нет, какое может быть чудо посреди океана… Ведь Луис – немолодой человек, то есть был уже немолодым, но мог бы ещё жить и жить! Если бы вы знали, как я страдаю, какую чувствую за собой вину, ведь я иногда вела себя ужасно, не щадила его чувств – сейчас даже стыдно вспомнить. А ведь он был терпелив, обожал детей, мне был предан бесконечно. Я жила за ним как за каменной стеной и вот теперь осталась… стою, как хилое деревце на ветру. Нет, я не выдержу, согнусь, сломаюсь!
– Марианна! – решительно оборвала её Тангам. – Начнём с того, что вам неизвестно, при каких обстоятельствах он исчез – я не говорю «погиб». Исчез. Вам надо, наверное, обратиться в полицию, пусть они свяжутся с кем надо и узнают, ведётся ли следствие по делу самоубийства такого-то, заведено ли уголовное дело? Должно вестись следствие, должно быть уголовное дело, и только тогда хоть что-то прояснится! А вам, Марианна, прежде всего надо держать себя в руках, не может быть, чтобы человек пропал бесследно, просто так, без каких бы то ни было причин.
– Да, я понимаю, – отозвалась Марианна, – я знаю, мне надо достать денег, найти работу. Сейчас, немедленно.
– Я помогу вам найти работу, хоть у нас это сейчас самая большая проблема – безработица, вы сами видели на улицах толпы несчастных, не все они ленивы и никчёмны, их такими сделала нужда. Что вы умеете делать? У вас есть специальность?
– Я училась в известном мексиканском колледже, на биологическом факультете, но не окончила…
– A-а, нет, специалисты по букашкам и козявкам в нашем городе не задерживаются. Я могла бы вас порекомендовать знакомому фермеру, если бы вас это устроило?
– Мы изучали биологический метод защиты растений, использование всевозможных средств, для уничтожения или хотя бы снижения численности естественных врагов сельскохозяйственных вредителей. Но когда дело дошло до способов размножения в лабораторных условиях хищных насекомых и клещей – энтомофагов и выпуска их на посевы, я не выдержала и бросила учёбу. Мы должны были, выпустив эту мерзость на поля, ещё создавать им благоприятные условия для размножения на природе, а потом проверять биопрепараты для установления их эффективности. Мы пробовали разные препараты, такие, как энтобактерин и другие, но пока ещё биохимия не в силах справиться с этими вредителями. Может быть, если бы я не выбрала именно этот факультет, а какой-нибудь другой, гуманитарный, я не сбежала бы из колледжа. Но все эти, как вы сказали, букашки и козявки так живучи, что, боюсь, никакая наука никогда с ними не справится.
– Знаю, знаю, к нам в аптеку постоянно приходят со всех концов за средствами против вредителей. Прошлым летом одолел колорадский жук.
– Колорадский картофельный жук – ужасное насекомое. Я по этой теме писала работу. Это насекомое семейства листоедов, опасный вредитель картофеля, многих трав, кустарников, лианов и небольших деревьев. Вы видели когда-нибудь колорадского жука? Он крупный, 9–10 миллиметров, жёлтый, полосатый, крылья ярко-розовые. Не был бы он таким вредным, можно было бы сказать, что природа создала его красивым. Но он питается листьями и пожирает всю растительность, не хуже саранчи.
– Да, сколько себя помню, сколько Индия страдает от саранчи, средства от саранчи фермеры закупают в несметных количествах.
– А я видела тучи саранчи своими глазами. Это же стадные насекомые. Саранча, так называемая пустынная перелётная – азиатская и среднерусская, итальянская и мароккская – вредитель сельскохозяйственных и дикорастущих растений. Личинки её – кулиги – распространены по всей земле.
– Вы могли бы отлично работать в сельском хозяйстве, – с улыбкой проговорила Тангам, – но работа там адская, особенно сейчас, в жаркое время, а заработок не слишком большой. У фермеров вы много не заработаете, а вам нужны деньги.
– Признаюсь, я никогда ещё не была в таком безвыходном положении, я надеялась, что в консульстве мне помогут, но там и слышать не захотели, ни о какой помощи.
– Мне очень жаль, милая Марианна, – ласково сказала Тангам, близко подходя к своей гостье, которая опять не смогла удержать слёзы. – Мне очень жаль, что мы не можем выручить вас деньгами. Мы были состоятельными людьми, наша аптека и сейчас приносит приличный доход и позволяет жить, не одалживая и не распродавая вещи. Но ведь нам надо постоянно держать сына под наблюдением врачей – а это огромные затраты. Одно время мы даже подумывали о том, чтобы заложить дом, продать аптеку, но в тот момент, спасибо дочери, она нас выручила, можно сказать, спасла. Они с мужем и теперь постоянно нас поддерживают деньгами.
– Тангам, прошу вас, умоляю, не говорите о деньгах! Вы и так сделали для меня слишком много! Вы спасли меня, я буду любить вас всю жизнь и всё равно никогда не сумею отблагодарить вас, вашего мужа… – Марианна живо поднялась со своего глубокого кресла и крепко обняла Тангам. Обе женщины обнялись, как родные. А Марианна продолжала быстро говорить: – Я так вам благодарна, Тангам… Только бы поскорей устроиться на работу, чтобы не обременять вас… Поверьте, я никогда не забуду… И детям, и внукам своим… Молить Бога за вас, за вашего сына…
– Ну, ну, полно, успокойтесь, милая моя Марианна! Мне так хочется назвать вас дочерью…
– И я, Тангам, чувствую себя около вас, как под материнским крылом.
Разговаривая так, обе женщины вышли в сад. Стояла душная южная ночь, чёрное, словно бархатное, небо было усеяно яркими бриллиантами звёзд. В густой траве стрекотали цикады, огромные пальмы шуршали своими длинными листьями.
– У нас в саду, – тихо сказала Тангам, – есть и кокосовые и финиковые пальмы. Я вам говорила, что бедняжка Джав ко всему безразличен, и это действительно так: он безразличен к книгам, к еде, его не интересуют люди, он не хочет новых знакомств, он безразличен даже к нам, родителям, которых он всегда горячо любил. Но, к моей великой радости, я вижу, что мальчик любит наш сад! Я иногда наблюдаю, как он работает в саду, что-то копает, расчищает, следит за ростом этих пальм. И этот маленький просвет в его потемневшей душе даёт мне надежду, что, может быть…
– Может, может! – горячо подхватила Марианна. – Вы говорите, что медицина не помогла, что самые знающие профессора и психиатры признали свою несостоятельность. Но ведь существует народная медицина, и я знаю случаи, когда она не в пример медицине научной, или официальной, – уж, не знаю, как её назвать, – спасала людей от самых, казалось бы, неизлечимых недугов! В течение веков народами были накоплены средства и приёмы, которые сохранила именно народная медицина. Вершиной врачебного искусства в древнем мире была деятельность Гиппократа. Во втором веке нашей эры сведения античной медицины были систематизированы Галеном, его система, дополненная Ибн Синой, которого мы называем Авиценной, действовала вплоть до восемнадцатого-девятнадцатого веков, да и в наши дни действует и творит поистине чудеса. Видите, я ещё не всё забыла, чему нас учили в колледже. Почему бы вам не обратиться к заклинателям, гипнотизёрам, народным целителям. Конечно, бывают случаи мистификации и обмана, но ведь вы не будете обращаться к первому попавшемуся, если уж обращаться за помощью, то к целителю известному, а такие есть, и их методы настолько превосходят медицину официальную, что многие медики их боятся. Но больные, потерявшие надежду на спасение, находят это спасение! Я слышала, что в России есть такие, слава о них пошла по всему миру, их признали академии, самые авторитетные научные общества… Тангам, попробуйте, рискните…
– Марианна! Вы прочитали мои мысли! Именно это я имела в виду, когда говорила, что есть ещё искра надежды спасти моего мальчика. Однажды я попробовала сказать об этом моему мужу, но он и слушать не захотел. Он не верит в знахарей и гадалок, как он их называет.
– А я знаю случаи и даже могу показать вам людей, которых в прямом смысле слова поставили на ноги, вернули к жизни не знаменитые врачи и профессора, а эти самые знахари и гадалки. Нет, ваш муж не прав, если отвергает такую возможность. Конечно, он специалист я не могу даже равняться с ним, но ведь и большие специалисты ошибаются.
– Наибольшая трудность для меня – это заставить самого Джавахарлала куда-то пойти, с кем-то встретиться. Но с вашей помощью мне, я уверена, это удастся. Сейчас мы накопили денег, и муж собирается везти его в Америку, чтобы показать там каким-то знаменитым психиатрам. Джаву он сказал, что они поедут навестить сестру, и он согласился. Если эта последняя попытка, как и все эти годы, закончится неудачей, я поступлю, как считаю нужным, и никто меня не остановит!… Пойдёмте, Марианна, вам надо отдохнуть, хорошо выспаться. Я покажу вам вашу спальню.
– Так не хочется с вами расставаться, – прошептала Марианна, повинуясь и идя за хозяйкой дома.
Войдя в дом, Тангам на минуту остановилась:
– Не зайти ли нам на минуту, на кухню, перекусить?
Марианна охотно согласилась: индийская еда такая вкусная!
Кухня оказалась огромной, ярко освещённой комнатой, сверкающей кафелем и чистотой. Огромные холодильники были встроены в стены, никелем и белизной сверкал посудомоечный шкаф. У стола возились две женщины – старая и молодая. Тангам подошла к старой – это была высокая, худая негритянка – и нежно обняла её:
– Это наша няня, наша Парвати, она выходила обоих наших детей, боюсь, что мои детки любят её больше, чем меня, их родную маму! Да они и называют её «мамми», правда, Парвати?
– Конечно, правда! – отозвалась весёлым басом африканка. – Вы всегда говорите только правду, как на исповеди! Ха-ха!
Видно было, что Парвати была настоящей правительницей в доме аптекарей и что Тангам её слушается и даже побаивается.
– Ширли! А ну-ка, покорми наших барышень! – приказала она молоденькой негритяночке, такой же тоненькой и высокой, как и сама Парвати.
Через мгновение на столе оказались хрустящая бумажная скатерть, тарелки и вазы, полные дивной снеди. Стеклянная миска с горячим рисом дымилась посреди стола, вокруг, как по мановению волшебной палочки появились гуляш и разные острые приправы, свежие овощи, нарезанные крупно и мелко, в остром соусе и просто слегка посоленные. Марианна едва успела вымыть руки, но услышала, как Парвати ругает Ширли за… медлительность. А Тангам засмеялась:
– Ну, Парвати, когда же ты кого-то похвалишь? Ширли у тебя и так летает, как птица!
– И пусть летает! Не будет страдать от излишнего веса! А вы ешьте, ешьте, не разговаривайте, да и гостью свою угощайте. – Говоря это, Парвати положила на большую тарелку рис, полила его соусом, аккуратно уложила сверху несколько кусочков мяса, много овощей, да так красиво, перемежая красный перец с зелёным салатом, поставила на поднос банки с соком и минеральной водой, покрыла всё цветными бумажными салфетками и быстро вышла из кухни.
– Понесла ужин Джавахарлалу, – с грустной улыбкой сказала Тангам. – Любит его, как сына… Парвати! Что бы я делала без неё! Она и меня выходила, когда все эти несчастья обрушились на нашу семью.
Красивые настенные часы в виде голубой фарфоровой тарелки пробили одиннадцать. В кухню вбежала раскрасневшаяся Ширли с большим подносом в руках. Поднос сиял и блестел.
– Вот, чистила его песком во дворе, а то Парвати всё пилила меня, что он грязный.
– Мало тебя пилить, – сказала Парвати, входя, – только и дела, что включить телевизор и вертеться под музыку!
– И ещё варить, стирать, убирать, таскать, покупать, бегать, подавать, приносить, уносить! – затараторила с деланной обидой бойкая девчонка, повисая на шее у грозной старухи. – Ругает меня, что я верчусь под музыку, а сама? А?… Что? Ну?
– Наша Парвати в молодости была танцовщией, выступала во дворце самого Нкваме Нкруме! – с нескрываемой гордостью сообщила Тангам, но Парвати недовольно прервала её:
– Что это вы говорите обо мне, как будто меня здесь нет? Я ещё, слава Богу, не умерла, хотя давно пора бы. Вот вам хворост, – проворчала она, ставя на стол какие-то немыслимые поджаренные загогулины,– выпейте чаю, и спать! Всем уже постелено. Обе ванны приготовлены, для вас и для вас.
– Вот так она нас мучает, – заулыбалась Тангам. – Уж не даст минутки лишней поболтать.
– Вам только дай волю, вы проболтаете до утра. Две такие сеньоры двадцать пять лет просидели в тюрьме в одной камере. А когда их обеих выпустили, они ещё простояли два часа у тюремных ворот, разговаривая… А теперь – спать, спать. Вставайте, сеньориты, заканчивайте ужин, посидели – и хватит. И ты, егоза, немедленно в постель! – прикрикнула она на Ширли, и вдруг запела своим красивым низким голосом: – «Девочки должны быть паиньки и примерно поступа-ать! Рано спать ложиться ба-аиньки, рано утречком встава-ать!»
– Парвати, дорогая моя, – вскочила Тангам и бросилась обнимать старую няню, – это же любимая песенка моей дочки, без неё она не хотела засыпать!
– Идите спать, говорят вам, – проворчала Парвати, – а я провожу сеньору Марианну в её комнату и помогу принять ванну.
Когда часы в доме аптекарей пробили двенадцать, все его обитатели уже крепко спали.
Марианна открыла глаза, когда взошло солнце и его раскалённые, острые лучи пронзили не только ажурные занавески, но проникли в комнату даже сквозь крошечные щели в жалюзи. Мягкий полумрак и лёгкий ветерок от кондиционера, наполнявший комнату, напомнили Марианне их с Луисом комфортабельную каюту, ей почудилось, что она снова на корабле, что продолжается их «второе свадебное путешествие», что начался новый радостный день, сейчас они с Луисом выйдут на палубу… И чтобы отбросить такие ненужные, такие болезненные воспоминания, Марианна резко села на пружинистой кровати, спустила ноги на шероховатый прохладный ковёр и быстрыми шагами направилась в ванную – умыться, одеться, привести себя в порядок.
Грядущий день пугал её, и, оказавшись в сверкавшей кафелем, залитой солнцем ванной комнате, она уткнулась лицом в висевшие гроздьями душистые махровые полотенца и зарыдала. Ведь она ничего не умела делать! Она вспомнила, как накануне маленькая Ширли ловко управлялась на кухне, как уверенно работала Парвати, как всё спорилось в их руках. Да, дома, в Мексике, она не сидела без дела, всегда была чем-то занята, но никогда не зарабатывала на кусок хлеба! Что же ей предстоит теперь? Кому она будет нужна?! И что она скажет людям: «Возьмите меня, платите деньги, а я ничего не умею!»
В эту минуту кто-то крепко взял её за плечо. Она обернулась: перед ней стояла Парвати:
– О чём вы, милая? Не надо, не плачьте… Я понимаю, вы оторваны от семьи, Тангам мне рассказала… Несчастье с мужем…
– Да, несчастья посыпались на меня, – ещё горше зарыдала Марианна, – муж погиб, я осталась без средств, к существованию, детям только сумела сообщить, что я жива, и на эту телеграмму ушли все мои деньги, те несколько монет, что случайно оказались в моём кармане… Я в отчаянии…
– А вот это никуда не годится, – тихонько продолжала утешать Марианну старая няня. – Отчаиваться не надо никогда! А уж вам сейчас и вовсе не надо: мы с Тангам уже поговорили и сумеем вам помочь.
– Но я такая… такая… я ничего не умею делать! – всхлипывала Марианна. Присутствие Парвати, её тихий низкий голос, уверенность, что «отчаиваться не надо никогда», передались Марианне, и она улыбнулась. – Спасибо вам, Парвати, – прошептала Марианна благодарно, – да, мне грех жаловаться, раз Бог послал мне Тангам и вас!…
А в это время Джавахарлал, зайдя в спальню Тангам, понижая голос и оглядываясь, говорил матери:
– Вот вы приблизили к себе эту незнакомую женщину, мама. А вы уверены, что она не обманет, не украдёт, не натянет вам нос?
– Как? Каким образом? Что ты мелешь, Джав? – всплеснула руками Тангам. – Ты разрываешь моё сердце!
– Я только хочу предупредить, что эта милая дама может начать флиртовать с отцом. И, поверьте мне, мама, вам будет о-оч-чень неприятно, если вы застанете их вдвоём! Нет, если вы хотите, я, конечно, провожу её куда угодно, и чем дальше, тем лучше! Я к вашим услугам, мама. Я буду в аптеке.
В стотысячный раз, послав проклятия подлым ничтожествам, подонкам, изранившим нежную, чистую душу её сына, Тангам вышла в столовую, где уже находилась Марианна и где Парвати накрывала стол к завтраку.
Поздоровавшись, Тангам сказала:
– Если сын не выздоровеет, я умру. Последнюю мою надежду на его выздоровление возлагаю не на маститых и титулованных эскулапов, а на гипнотизёров и народных целителей. Состояние его ужасно, и наша аптека… этот постоянный доступ к наркотическим средствам…
Завтрак прошёл быстро и невесело. Марианне казалось, что её присутствие должно уже утомлять хозяев. Но Тангам её остановила:
– Марианна, кажется, Фортуна повернулась к нам лицом – есть прекрасное место для вас. Я уже договорилась, нас ждут.
– Неужели? Тангам… Вы договорились, но с кем? Когда?
– Полчаса тому назад. Мой брат Поль содержит неплохой ресторан и готов взять вас метрдотелем. Вы будете иметь жалованье – об этом вы договоритесь лично – и чаевые. Не вспыхивайте и не сопротивляйтесь, – улыбнулась Тангам, видя, что при слове «чаевые» Марианна заволновалась, и её лицо покрылось красными пятнами. – Ничего оскорбительного в этом нет. Вы работаете, обслуживаете клиентов, и вам дают чаевые, то есть платят, благодарят. Когда вы давали чаевые, вы ведь не думали оскорблять ими кого-то?
– Но смогу ли я выполнять эту работу, ведь на официанта надо учиться, а на метрдотеля тем более?
– Пойдёмте, – прервала гостью Тангам. – Нас ждут. Когда я сегодня утром позвонила Полю и рассказала о вас, он воскликнул: «На ловца и зверь бежит!» Вы понимаете, почему он так сказал? Да потому, что он как раз подыскивал благородного вида мадам – сеньору или леди, которая могла бы приветливо, на хорошем английском языке встречать гостей.
– Но почему именно на английском? – робко спросила Марианна. – Ведь мы в Индии?
– Сейчас всё узнаете, дорогая. Поспешим, я обещала Полю, что мы будем ровно в десять.
Всю дорогу до ресторана Марианна молчала. Она была испугана, подавлена. До сих пор в ресторанах она только вкусно ела, пила и танцевала. Людей, которые подавали, приносили, уносили, пели и играли на эстраде, принимали и подавали одежду в гардеробе, она раньше просто не замечала и теперь старалась вспомнить, что они делали, как себя вели, в чём были одеты? Мысль об одежде заставила её ещё больше заволноваться: у неё же нет абсолютно никакой одежды, только то, что на ней, мятое, пропыленное… Ещё издали Марианна увидела яркую вывеску «Ресторан Британский Лев – английская кухня». В дверях стояли Поль и его жена. Оба приветливо улыбались, Поль даже побежал навстречу сестре, крепко обнял её, расцеловал и любезно поздоровался с Марианной. Красивая жена в светло-коричневом сари с тонким золотистым орнаментом, с большими красивыми золотыми серьгами и маленьким бриллиантовым клипсом в ноздре, была сдержанней, но белозубая улыбка ясно говорила о том, что она тоже очень рада гостям. Действительно, Марианне здесь предлагали работу, которую она могла прекрасно выполнять. Она была именно тем человеком, какого хозяева ресторана искали и не могли найти. Им нужна была привлекательная дама, леди – не юная особа, которую фривольные посетители могли зазывать к столу, и приглашать в машину, а солидная леди, которая встречала бы посетителей при входе в зал, предлагала стол и следила бы за тем, чтобы всё в этом благопристойном английском ресторане было строго и элегантно, чтобы официанты были услужливы и расторопны, а музыка – не слишком громкой.
– И главное, – говорил Поль, – это хороший английский язык, ведь мы, индусы, плохо говорим по-английски, и, к примеру, я полжизни учился в Англии, а произношение у меня осталось ужасное, над нашим произношением англичане смеются.
Разговор опять коснулся чаевых. И все трое, видя смущение Марианны, стали в один голос уговаривать её забыть, что это чаевые, и принимать деньги просто и изящно, не обременяя себя излишними размышлениями.
– Вам ведь нужны деньги, и вы должны здесь заработать, как можно больше.
Преодолевая смущение, Марианна заговорила о костюме, не вдаваясь в подробности, она призналась, что с гардеробом у неё произошло несчастье, всё пропало, и она не знает, в чём будет встречать гостей «Британского Льва».
– О, даже если бы весь ваш гардероб был на месте – уверил Марианну Поль, – мы всё равно предложили бы вам нашу форменную одежду. Это лёгкий светло-серый или светло-синий костюм английского покроя, лёгкая белая блузка и открытые туфельки. Нет, мы не собираемся насаждать викторианскую модель, фальшь и лицемерие её морали, но скромность, в лучшем смысле этого слова, – условие, которое мы будем строго в нашем заведении соблюдать. В нашем городе есть слишком много мест, где клиенты могут вести себя как им заблагорассудится, фривольно и разнузданно, мы хотим, чтобы наш ресторан был дорогим и чтобы его посещали только представители имущих классов.
Договорились, что Марианна приступит к работе, как только ей подберут или сошьют рабочий костюм – тот самый строгий английский. Жалованье будет она получать, не считая чаевых, два раза в месяц, по пятьсот долларов – не мало, ли? Нет, нет, больше чем достаточно, ведь господин Поль и госпожа Дориана ещё не знают, как будет работать новый метрдотель…
Супруга Поля больше всего на свете боялась и ненавидела самоуверенных, громкоговорящих женщин. Она знала женолюбивый характер своего мужа и опасалась за своё семейное благополучие. Разбитные, бойкие женщины, как ей казалось, готовы броситься на любого мужчину, тем более на такого славного и красивого, как Поль.
«Нет, – думала Дориана, глядя на свою новую служащую, – эта не заставит меня раскаиваться в том, что я приняла её в свой дом».
Мы не упомянули о том, что жить Марианна должна была в доме Поля, красивом большом доме, расположенном на той же улице, как раз напротив «Британского Льва». Из окон квартиры можно было видеть пышный, с колоннами и большими фонарями, вход в ресторан. С двенадцати часов дня у его стеклянных дверей появлялись швейцары – два высоченных, импозантных индуса в белых фраках и цилиндрах, что придавало всему фасаду удивительно яркий и оригинальный вид. Швейцары зорко следили за тем, чтобы внутрь не прорвались нежелательные посетители, и, как со смехом рассказывал Поль, довольно бесцеремонно расправлялись с публикой непрезентабельной, не внушающей доверия. Хозяева очень гордились тем, что их швейцары – бывшие олимпийские чемпионы, один – по гонкам на каноэ, другой – по спортивной ходьбе. Об одном только не упомянули Поль и его супруга – о том, что в кабинете Поля, в библиотеке и в комнате Дорианы установлены телевизоры, которые почти круглосуточно показывают внутренние помещения ресторана – центральный зал, небольшой, так называемый банкетный зал, отдельные комнаты, кухню, помещения складов и комнаты отдыха для официантов и метрдотеля. Скорей всего, это было сделано не намеренно, просто об этом не зашёл разговор, потому, что во всём остальном Марианна и её новые хозяева поняли друг друга, и между ними установились уважительные и дружелюбные отношения.
