Текст книги "Расплата"

Автор книги: Гурам Гегешидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 44 страниц)

11

Перед тем как пойти на день рождения к Алисе, куда Лейла пригласила друзей, точнее Дзуку, которого она отыскала на главной улице и уговорила прийти к Алисе нынешним вечером и привести с собой Вамеха, оба они напились. Они выпивали в закусочной на первом этаже гостиницы. Сквозь широкие окна виднелась железная дорога и высокие, пепельные осины за насыпью. За осинами разбросаны небольшие озерца, и всегда, если проходить здесь в вечернее время, непрерывное лягушачье кваканье навевает чувство одиночества и пустоты. В голубой закусочной тускло горел свет. Вамех и Дзуку стояли у стойки и пили водку. Усталый, грустный буфетчик сидел напротив них.

Говоря по совести, Вамеху вовсе не хотелось пить, но он постеснялся отказаться. После встречи с Лейлой Дзуку был взволнованным и растерянным. Он никак не мог понять, почему его вдруг пригласили на день рождения к Алисе и почему именно Лейла передала приглашение, та самая Лейла, которая и здоровалась-то с ним сквозь зубы, хотя, кроме добра, он ничего ей не сделал? Иногда она даже и здороваться не хотела. А сегодня, когда Дзуку, по обыкновению, стоял с приятелями у аптеки и глазел по сторонам, она издали поприветствовала его. Дзуку ответил. Но он до сих пор не мог сообразить, почему, вместо того чтобы, как всегда, пройти мимо, Лейла внезапно остановилась и заговорила с ним.

– Кого ожидаешь, Дзуку? – приветливо спросила она, и эта приветливость еще больше поразила его.

Дзуку отшвырнул папиросу на газон и вежливо ответил:

– Никого, сегодня воскресенье, отдыхаю.

– Мучаешься от безделья? – Лейла улыбнулась.

– Почему же? – обиделся Дзуку. – Вамех обещал подойти. Если придет, пойдем куда-нибудь.

Дзуку старался говорить как можно учтивее, а Лейла нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, словно спешила куда-то, задержалась на минутку и снова должна бежать.

– Хороший парень этот Вамех, – сказала она.

– Да, очень хороший, – согласился Дзуку.

– В последнее время ты завел порядочных друзей, молодец!

– Хе-хе! – горделиво усмехнулся Дзуку. – Правда, некоторые на меня косо смотрят, но и я не такой уж плохой.

– Кто говорит, что ты плохой? – излишне громко запротестовала Лейла. – Вот если бы еще не пил…

– Я бросил пить.

– Если так… Сегодня день рождения Алисы, приходи!

– Когда я это ходил к Алисе на праздники? – от души расхохотался Дзуку, полагая, что с ним шутят, и не в силах понять, в чем же соль шутки.

– Дурачок, я тебя серьезно приглашаю. Мне будет очень приятно, приведи и Вамеха, – сказала Лейла.

– Если тебя обрадует мой приход, только пожелай – весь город приведу с собой! – воскликнул Дзуку.

– Нет, весь город – слишком много, а Вамеха непременно приведи, – улыбнулась Лейла. – Значит, придешь?

– Обязательно приду! – радостно гаркнул Дзуку.

Это было в полдень. Но с приближением вечера Дзуку все сильнее тянуло выпить. Он ощущал отчаянную робость и удивлялся своему состоянию. «Почему меня пригласили?» – ломал он голову. Когда это бывало, чтобы его приглашали к Алисе? Что у него общего с ней? По мнению Дзуку, Алиса была из легкомысленных, падких до мужчин бабенок, часто менявшая хахалей, но ни разу не подцепившая стоящего мужика. Дзуку не выносил тех, с кем якшалась Алиса. Скажите на милость, что за мужчина Ясон? Или тот же мильтон Бено? Пошел он!.. Его счастье, что убрался отсюда. Может быть, сама Алиса и воображала, будто что-то представляет собой, но Дзуку плевать на нее. Он вообще не любил женщин. Ну их! – думал он, нисколько не обижаясь, что Алиса смотрит на него свысока. Дзуку знал, что у него с Алисой ничего не может быть, хотя и считал себя ничем не хуже Бено, Ясона и всех других. Он понимал, что ему никогда не гулять с Алисой, и не имел к ней никаких претензий. Встречаясь, они, бывало, здоровались, Алиса приходила на похороны и сороковины Таурии, вот и все. А может быть, Алиса имеет виды на Вамеха? Догадка мелькнула, на минуту испортив всю радость. При чем тут Вамех, когда Лейла приглашала именно его, Дзуку? – успокаивал он себя. Ее приглашение казалось ему очень значительным. Так много лет прошло с той поры, когда однажды на пляже соседский парень по просьбе Дзуку выколол ему на груди имя Лейлы. Жизнь изрядно потрепала и изменила Дзуку, многое забылось, во многом разочаровался он, но что-то из давнего прошлого сохранялось в душе и сейчас, когда Лейла ни с того ни с сего вдруг остановилась перед ним – чего она раньше никогда не делала – и пригласила на день рождения Алисы. Забытое пробудилось снова, и Дзуку чувствовал, что у приглашения была какая-то причина, неизвестная ему, но ждал он хорошего, потому что люди склонны толковать в свою пользу каждое явление, причины и следствия которых неведомы им.

Дзуку и Вамех решили пойти к Алисе. Но прежде чем отправиться туда, Дзуку захотел выпить – водка придает смелости. Они молча опорожнили бутылку. Буфетчик отказался разделить с ними компанию, сославшись на нездоровье. Кроме них, в закусочной никого не было, только у порога широко развалилась мохнатая кавказская овчарка Мура, которая после спасения всюду сопровождала Вамеха, где бы ни появлялся он, Мура была рядом. Весь городок видел их вместе, некоторые посмеивались, однако всех трогала эта дружба, недолгая, как оказалось впоследствии, но пока никто еще не подозревал об этом. Горожане прониклись еще большим уважением к Вамеху. Все только диву давались, как переменилась собака. Она уже не кидалась на людей, не рычала, не скалила зубы. Свобода переродила ее. Мура трусила за Вамехом, куда бы он ни шел, терпеливо ожидала его у дверей столовых и магазинов, куда ей запрещалось заходить. Хотя нрав овчарки переменился, люди все же побаивались ее и, завидев этого лохматого зверя, растянувшегося на тротуаре перед входом в парикмахерскую или в библиотеку, старались обойти ее стороной, переходили на противоположную сторону улицы, с опаской косясь на собаку. Но Мура ни на кого не обращала внимания, спокойно лежала, положив морду на лапы, и ждала хозяина.

Осень катилась к концу, и по утрам подмораживало. Солнце с особой нежностью грело напоследок землю. Светлое, прозрачное небо было спокойным, воздух очистился, и далекие вершины гор, белые и холодные, четко вырисовывались на голубом небосклоне. Давно убрали кукурузу, закончился сбор винограда. В полях по пожухлой траве и сухим кукурузным листьям бродил скот. Давно свезли с полей ометы кукурузных стеблей, заготовленные на зиму. У разрушенных изгородей по обочинам грязного шоссе молчаливо застыли обнаженные тополя. Их безрадостный вид наполнял душу теплой и нежной грустью, словно воспоминания о мечтах отроческих лет. Сухие ветви деревьев, сбросивших листву, золотом отливали под солнечными лучами. Последними красками светилась земля, последние листья кружились в воздухе, но дневное тепло не убывало, и стоящая у порога зима еще не напоминала о своем приближении. В селах столбы балконов были переплетены гирляндами инжира и желтого шафрана, вывешенного для просушки. Охотники в высоких сапогах, с ружьями под мышкой, бродили по полям. Легавые, мокрые до последней шерстинки от обильной утренней росы, осторожно тыкались носом в кусты и валежник, принюхивались к земле. Внезапный выстрел вспарывал порой тишину полей и озер. Затем слышался всплеск воды, резкий вскрик, но скоро все затопляло безмолвием необозримого пространства.

Вамех вместе с Мурой часто гуляли в полях. Он надевал солдатские сапоги и старый, продранный на локтях пиджак. Ружья у него не было, да ему и не хотелось обзаводиться им, он наслаждался этим безмолвным простором и старался ничем не нарушить его необыкновенный покой. Он осторожно шагал по траве, прислушиваясь к кваканью лягушек, населявших водоемы, к чириканью и пересвисту птиц, всем существом своим сливаясь с окружающим. Мура трусила рядом. Вамех привязался к собаке, которой в жизни не перепало ни ласки, ни любви. Она родилась в ином краю, и судьба, подстерегающая каждого, забросила ее сюда, где нет ни овец, ни скупых на слова чабанов, ни гор, ни пастбищ. Ей не довелось испытать морозных ночей, к которым она была подготовлена природой, и теперь, когда из лесу доносился веселый собачий лай, Мура молча трусила рядом с хозяином, так, как должна была трусить, охраняя по бесконечным дорогам отару овец. Почему на ее долю выпала такая участь? Почему лучшие годы она вынуждена была провести, посаженная на цепь? Ведь по рождению она не была дворовым псом? Ее призвание заключалось в ином, природа создавала ее для неустанной борьбы, но жизнь не использовала по назначению. Ее благородная и полезная энергия пропадала втуне, потому что ее посадили на цепь. Почему случилось так, чем вызвана такая несправедливость? – думал Вамех и не находил ответа: кто может точно решить, что справедливо, а что нет?

Они с Мурой гуляли по полю, держа путь на дальний лес. У железной дороги устраивались на траве и глядели на небольшую деревеньку по ту сторону озера, неподалеку от леса. У околицы пасся табун. Жеребята, навострив уши, замирали порой около кобылиц, но ничто не нарушало их покоя. Время от времени оттуда доносилось ржание. Мура и Вамех подолгу наблюдали за табуном. Царила тишина. Вамех отходил здесь душой, но какая-то заноза в сердце мешала ему полностью раствориться в этом покое, принять его таким, каков он есть, без стремления понять, что за ним. Да есть ли за ним что-нибудь? Я так устал, думал Вамех, я не желаю знать ничего иного, кроме того, что вижу!

Подолгу просиживал Вамех у насыпи, уйдя в свои раздумья. Иногда над его головой проносился поезд, и его диковинный в этой пустыне грохот отрезвлял Вамеха, рассеивал думы и возвращал к действительности. Он видел пространства, за которыми ничего не было. Потом опускались сумерки, и Вамех, сопровождаемый Мурой, возвращался домой.

По вечерам бывало так же прохладно, как и ранним утром, но в тот вечер, когда Вамех и Дзуку, допив бутылку, вышли из закусочной, они не почувствовали холодка. На улице не было ни одного прохожего. Под деревьями – сплошная тьма. Они медленно шагали по тротуару, расстегнув на груди сорочки, возбужденные водкой, и лишь звук их шагов нарушал тишину.

Вдруг из темной подворотни, пошатываясь, выступил худой мужчина и загородил приятелям дорогу. Лицо его невозможно было разобрать в темноте. На нем были телогрейка и теплая шапка. Вамех и Дзуку остановились, с удивлением уставясь на незнакомца.

– Извините, – произнес тот, – извините за беспокойство, – он закашлялся, – помогите, чем можете…

Вамех узнал знакомый голос и машинально протянул руку к карману, он никогда не отказывал нищим. Дзуку же терпеть не мог попрошаек.

– Проваливай! Работать надо, мать твою так!.. Чего побираешься?! – заорал он, скривившись.

– Извините, – сказал человек, – извините…

– Насобирают, а потом водку хлещут, ух, мать вашу!.. – еще раз выругался Дзуку.

– Простите, простите, – испуганно залепетал оборванец, пятясь к стене, он хотел отойти, но Вамех окликнул его:

– Подожди, Антон!

Да, это был Антон, тот самый Антон, который мечтал увидеть фейхоа, тот самый, который старался освободиться ото всех человеческих страстей и достичь духовного совершенства. Он ничуть не был сумасшедшим, но, по его же словам, все принимали его за душевнобольного, потому что мечты Антона были оторваны от деятельной жизни, и он никак не мог отыскать разумной середины между материей и духом.

Антон остановился. Вамех подошел к нему. Мура заворчала, но Вамех цыкнул на нее, и она унялась. Антон прислонился к стене, испуганно глядя на приближающегося человека, а, узнав его, обрадовался.

– Ах, это вы! – горячо воскликнул он, согнулся, схватил руку Вамеха и покрыл ее поцелуями.

Вамех оторопел. Дзуку хлопал глазами, не понимая, что происходит. Потом, оправившись, Вамех резко вырвал руку, согнутый Антон пошатнулся и грохнулся на колени. Вамех схватил его за плечи и поставил на ноги. Дзуку подошел ближе, неприязненно глядя на Антона.

– Что с вами? – спрашивал Вамех. – Вам нужны деньги?

Антон не отвечал, тяжело переводя дыхание.

– Он нализался, не видишь, что ли? Языком не ворочает, – пробурчал Дзуку.

– Ты пьян, Антон? – спросил Вамех.

Антон покачал головой, печально ухмыляясь.

– Таким и копейки давать не стоит, ненавижу побирушек! – грубо сказал Дзуку.

– Почему? Нищего всегда жалко, – возразил Вамех и вытащил из кармана деньги. – Сколько вам нужно, Антон?

– Я два дня ничего не ел, – глухо проговорил тот.

– Плоть требует своего, – улыбнулся Вамех.

– К тому же недомогаю, у меня, кажется, температура, – у Антона был охрипший, как у пьяного, голос.

– Наверное, нализался, сукин сын, – не унимался Дзуку.

– Напрасно вы так. Я непьющий. Я совсем не пью. Вот он меня знает, – возразил Антон и умоляюще поглядел на Вамеха.

– Когда люди опускаются до попрошайничества, их убивать надо, – сказал Дзуку.

– Надо жалеть всякого, кто опустился до того, что решается протянуть руку, – отвечал Вамех, – надо помогать каждому, кто просит о помощи.

Он обнял Антона и повел к свету, который падал на тротуар из окон закусочной.

– Тем, кто в безвыходном положении, я всегда помогу, – говорил Дзуку, шагая рядом с Вамехом, – но некоторым лень пошевелиться, пристрастятся к водке и стреляют по копейке, таких надо истреблять.

– Ты не прав, Дзуку. К чему докапываться до причин? Когда человек бедствует и просит – помоги ему без колебаний. Ведь ты слышал: «Стучите, и вам откроется».

– Слышал я эти бредни. Попробуй расхлебянь дверь, столько гостей сбежится, что места не останется, дадут тебе коленом под зад и вышвырнут за порог. Излишняя доброта только вредит, когда следует, надо и Твердость проявить.

Антон снова зашатался. Ноги его подкосились. Вамех и Дзуку подхватили его и опустили на тротуар у стены. Сидя на земле, Антон запрокинул голову и взглянул на Вамеха.

– Кажется, умираю, – прошептал он, – очень рад, что свиделся с вами перед смертью.

Вамех ладонью коснулся его лба.

– Не бойтесь, Антон. У вас просто жар, сейчас мы отвезем вас в больницу, там вас подлечат и накормят.

– Напрасные хлопоты, – шептал Антон, – поздно… А если даже и не поздно, к чему?

– Дзуку! – крикнул Вамех. – Беги, найди машину!

Дзуку полагал, что попрошайка недостоин стольких забот, но во всем доверял Вамеху. Ему теперь казалось, что он любил Вамеха задолго до того, как им пришлось встретиться, задолго до их знакомства. Всю жизнь ему хотелось иметь настоящего друга, и наконец он нашел его в Вамехе, поэтому Дзуку безоговорочно верил ему. С первого же дня он поверил в искренность Вамеха. На второй или на третий вечер после похорон Таурии, когда Дзуку в одиночестве коротал время, в дверь постучали и в комнату вошел Вамех. Дзуку не удивило его появление, хотя они почти не знали друг друга, мало того, он не мог представить, чтобы Вамех навестил его, но стоило тому появиться в дверях, как Дзуку понял, что все эти дни ждал Вамеха. Тот, не спрашивая разрешения, придвинул к себе табуретку. Они разговорились. Ни один из них не ощущал ни скованности, ни неловкости; перевалило за полночь, а они сидели, как старые друзья, и вели беседу. Вамех ни словом не обмолвился о Таурии, он избегал даже намека на случившееся, но Дзуку читал в его глазах бесконечное сочувствие, проникался какой-то болезненной признательностью и благодарностью и верил, что он всегда и во всем сможет положиться на этого человека.

Потом они сдружились. Это вышло словно бы нечаянно, само по себе. Дзуку еще больше поверил в Вамеха. Именно Вамех толкнул его на примирение с официантом Гвачи. По настоянию Вамеха Дзуку пошел в ресторан, попросил у Гвачи прощения за свою недавнюю выходку. Что нашло на него в тот день, как он решился ударить этого безобидного человека? Что забавного в беспричинном избиении пожилого мужчины, который содержит семью – жену, детей, дряхлых родителей – и готов многое снести, стерпеть, лишь бы его близкие не нуждались ни в чем? Почему он должен мириться с незаслуженными оскорблениями, разве мало приходится терпеть ему и без них? Стоило возникнуть разговору об этом случае, как Вамех такими злыми и беспощадными глазами впивался в Дзуку, что тот не на шутку опасался, как бы Вамех не двинул его – у Вамеха это не заржавеет. Тогда и дружбе придет конец, а Дзуку не представлял, как он сможет жить без Вамеха. Он молча сносил все обвинения, чувствуя, что не миновать потасовки, начни он доказывать свою правоту. Да была ли правота? Из того разговора Дзуку вынес одно – Вамех ненавидит несправедливость, все равно, кем совершена она, другом или недругом, и никакие доводы при этом не принимаются в расчет. В течение тех пяти минут, пока шел разговор о Гвачи, Вамех больно язвил, и искры вспыхивали в его глазах. Дзуку понимал, что Вамех видит не его, а ту несправедливость, которую он совершил; оторопев от этой ярости, издевок и совершенного отчуждения, он понимал правоту Вамеха и собственную вину, чувствовал, что ему стыдно самого себя. Именно поэтому извинился он перед Гвачи и ощутил невыразимое облегчение, когда тот простил его. Раньше во всей этой истории он увидел бы только забавный случай. Теперь он прозрел и лишний раз убедился, что Вамех прав.

Не противореча, он побежал на поиски машины.

Улица была пуста. Свет в закусочной погасили, и непроглядная тьма залила все вокруг. Потом слабо засветились рельсы. Донесся гудок электровоза, и вскоре пассажирский поезд с грохотом влетел в город. Освещенные окна вагонов сыпали пучками свет, и прыгающие, яркие квадраты проносились по земле. За окнами были видны пассажиры. Некоторые уже разделись и готовились ко сну. Никто не смотрел в окна, потому что, сколько ни вглядывайся, ничего не увидишь в такой темноте. И ни один пассажир не видел, как сидел на земле Антон, привалившись к холодной каменной стене дома, не видел Вамеха, присевшего перед ним на корточки, не видел Муры… Было слышно, как поезд затормозил у вокзала, и снова наступила тишина.

– Душа расстается со мной, – вдруг скорбно произнес Антон, – давеча, когда я узнал вас, мне все еще хотелось сохранить душу в моей нынешней плоти, но сейчас я понимаю, что все это – нелепо; я не должен был обращаться к вам за помощью, не из чувства стыда, нет, но потому, что мой поступок противен душе… Он – слабость. Голод терзал меня, и я не устоял перед искушением, но сейчас… – Антон зашелся в кашле, отдышался и продолжал: – Должен признаться, мне прискорбно… Но что поделаешь? Все мы уходящи…

Вамех молчал.

– Вы замечательный человек, – сильно и отчетливо произнес Антон.

– Чем? – удивился Вамех.

– Тем, что возитесь со мной, хотя это, надо думать, очень противно вам.

– Что вы! – запротестовал Вамех.

– Я понимаю, понимаю… Вы – святой, вы делаете то, от чего вас воротит, но вы все-таки делаете. Разве приятно вам возиться со мной? Но вы видите во мне человека, хотя и не похожего на вас. Другие принуждали меня быть таким же, как они сами, стремиться к цели, которую они признавали нужной. Помыкали мной за то, что я жаждал узреть дерево фейхоа.

– Фейхоа растет в Эшерах…

– Да, в Эшерах. Великолепное дерево фейхоа. Кто знает, может быть, после смерти моя душа переселится в дерево фейхоа.

– Вполне возможно.

– Моя душа возродится в дереве фейхоа… Не потому ли я так любил это дерево?

Помолчав, Антон спросил:

– Вам не кажется, что я брежу? – Нет, – ответил Вамех.

– Да, душа так же вечна, как и материя. Один вид материи переходит в другой, но она не исчезает, не пропадает, так и душа. Именно поэтому я думаю, что моя душа перенесется в дерево фейхоа.

– Может быть, Антон, может быть. Счастливый вы человек, если верите этому.

– А вы не верите?

– Если бы я верил, счастливее меня не нашлось бы, – улыбнулся Вамех. – Может, все это и так, но я сомневаюсь…

– Это – истина, истина. Я верю. Поэтому смерть для меня – второе рождение. Но все же сердце мое переполнено болью, ибо я не увижу больше такого прекрасного человека, как вы.

– Может быть, увидите еще лучшего, – пробормотал Вамех, он чувствовал, что хмель одолевает его.

– Да, так и будет. Я убежден. Главное – не знание, а вера. Что можно знать? Кто знает наверняка, существует бог или нет? Но я верю, что он существует. Главное – вера… Я верю, что, возможно, душа моя перейдет в дерево фейхоа.

– Так и будет, Антон!

Вамех был пьян и, может быть, поэтому с такой непосредственностью воспринимал все, что видел. Вамех догадывался, что Антон умирает и невозможно воспрепятствовать его смерти. Он видел неестественно расширенные глаза Антона, которые с жадностью осматривали все вокруг, слышал его торопливые слова, хрип и одышку. Лихорадочное, торопливое поведение Антона было таким, словно он готов пуститься в далекий путь, но силится успеть что-то сделать прежде, чем уйдет навсегда.

– Я верю, что существует бог и ничего, кроме него, – падали в тишине слова Антона. – Все – бог, все в боге. Все мы – в боге… И планеты, и звезды – все в боге… Когда душа моя покинет плоть, кончатся мои мучения, но душа моя сохранится в боге и возродится в дереве фейхоа…

Антон умолк.

Вамех сел на тротуар. «Куда запропастился Дзуку?» Бог, о котором толковал Антон, представлялся Вамеху чем-то туманным и неопределенным. Вамеха беспокоило, что Антон может умереть на улице. Как его фамилия? Есть ли у него родители, братья, сестры, дети, жена? Где они, в каком краю его родина? Есть ли у него близкие, что они чувствуют сейчас, когда Антон умирает на пустынной улице, а с вокзала доносится лязг и грохот отходящего поезда? Наверное, Антону холодно в этой жиденькой телогрейке, которую он никогда не снимал, чтобы мерзнуть зимой, исходить потом в жару и тем подавлять плоть. Наверное, он простыл в старой церковке, когда спал на соломе, и за ним некому было ухаживать. Когда Антон родился, кто-то нянчил его, кто-то заботился о нем, кормил, баюкал, а он был малышом и не подозревал о существовании души. В самом деле, что такое душа? – задумался Вамех. Шум поезда постепенно отдалялся. По ту сторону насыпи снова заквакали приумолкшие было лягушки. Среди переплетенных ветвей деревьев низко, как паук, висела новая луна, и ее холодный свет не доходил до земли. Вамех сидел на холодном тротуаре и думал о том, что, если Антон умрет сейчас, им с Дзуку не удастся попасть на день рождения к Алисе. Да, такие мелочные мысли приходили ему в голову, когда под боком умирал человек. Его, сидящего рядом с умирающим, тянуло к Алисе, на торжество, в теплую, залитую светом комнату, где веселятся люди, где пьют вино, где улыбаются женщины. Лучше бы ему не встречаться с Антоном! Тогда Антон умер бы сам по себе, и Вамех не знал бы о его кончине. Такие мысли одолевали Вамеха, и он не стыдился их. Антон говорил, что все ниспосылается свыше. «Наверное, и такие мысли, и такое настроение ниспосланы свыше», – думал Вамех и не испытывал угрызений совести. Он понимал, что не в состоянии помочь Антону, пока Дзуку не пригонит машину. А Дзуку пропал. Видимо, Антону судьба умереть на улице.

Внезапно Вамех ощутил всю тяжесть своего греха. Он вскочил на ноги, полный желания сопротивляться хладнокровию, ниспосланному свыше. Он решил взвалить Актона на спину и бегом отнести его в больницу. Он не мог больше ждать, сложа руки. Он обхватил Антона за плечи.

– Вставай, дружище.

Антон очнулся:

– А?

– Вставай, пойдем, – возбужденно торопил его Вамех.

Антон еле поднялся на ноги, оперся о подставленное плечо Вамеха и, пошатываясь, сделал несколько шагов. Он показался Вамеху необычайно тяжелым, и острое чувство вины пронзило его: как он мог равнодушно смотреть на умирающего?! Только сейчас осознал он, что это смерть, протрезвел и ужаснулся. Быстрее, надо что-то предпринять, не дать умереть Антону!

– Дзуку! – изо всех сил завопил он.

Но Дзуку не было. Мура залилась лаем. И тут из ближайшего дома вышел мужчина. Услышав голоса, он остановился.

– Подойдите! – крикнул Вамех.

– В чем дело? – издали откликнулся тот, не трогаясь с места.

– Помогите, человек умирает, давайте донесем до больницы!

– Я не врач, товарищ!

– Не надо врача, подсобите мне поднять его на спину.

– Мне некогда, у меня неотложное дело!

Мужчина зашагал прочь.

Вамех привалил Антона к стене и погнался за мужчиной. Мура, словно поняв, в чем дело, рванулась с места, опередила хозяина и в три прыжка настигла незнакомца – тот уже сворачивал в освещенный переулок, ведущий к центру.

– Ату, Мура, ату! – крикнул Вамех.

Собака сшибла мужчину с ног, стащила в грязную канаву и, наверное, растерзала бы, но тут Вамех услышал визг тормозов, обернулся и бросился к Антону, возле которого остановилась пригнанная Дзуку машина. Овчарка оставила свою жертву и с лаем помчалась за хозяином.