Текст книги "Расплата"

Автор книги: Гурам Гегешидзе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 44 страниц)

3

Целый день слонялся по городу юноша в черном. Он заходил в магазины, подолгу разглядывая выставленные товары, затем выходил на улицу, лениво и медленно прогуливался по тенистым тротуарам, вяло и словно нехотя передвигая ноги и не вынимая рук из карманов, и в нем было что-то такое, что отличало его от местных.

Потом он остановился под деревом и долго стоял, разглядывая прохожих. Странен был его взгляд. Юноша словно не замечал людей, которых рассматривал, глаза его будто скользили по ним, и они ничуть его не интересовали. И прохожие, приглядываясь к нему, замечали, что он приезжий, но тут же забывали о нем, занятые своими заботами, да и что необычного и удивительного было в том, что какой-то человек мог приехать сюда. А юноша одиноко стоял под деревом и разглядывал прохожих.

В полдень, возвращаясь с работы, Алиса увидела парня в черном. Она как раз выходила из аптеки в сопровождении Джемала, студента-медика, дней десять назад приехавшего на практику в местную больницу. Они вдвоем выходили из аптеки, тут-то Алиса и обратила внимание на странного юношу, который стоял под деревом, подметила: «И этот приезжий», и тотчас повернулась к Джемалу:

– Нет, не смогу.

– Что вы, что за проблема – сходить в кино, – уговаривал Джемал.

– Нет, сегодня никак не могу, в следующий раз посмотрим, – и, звонко рассмеявшись, Алиса бегом припустилась через улицу.

Юноша в черном закурил, прошел по тротуару мимо Джемала. На секунду он задержался взглядом на Алисе, перебегавшей улицу.

Вечером он стоял у автобусной остановки. Чуть поодаль, на улице, сворачивающей к вокзалу, собрались в кружок шоферы и несколько подростков. Они поймали дурачка Мейру и от нечего делать потешались над ним. Юноша в черном невольно поглядывал на них.

По субботам Мейра никогда не показывался в городе, такое случилось впервые, и парни обрадовались неожиданно подвернувшемуся развлечению. Весь город знал Мейру – местного дурачка, который целыми днями околачивался на базаре, подсоблял крестьянам, приехавшим торговать, перетаскивая мешки от подвод до торговых рядов. Энергично размахивая руками, носился он мимо прилавков или возился с мешками. За тяжелые кули он не брался, потому что был хил и мал ростом, но даже когда тащил мешок по силам, было заметно, как трясутся от напряжения его иссохшие ноги. Согнувшись под ношей, Мейра натруженно, хрипло сопел, ворча под нос что-то неразборчивое. Крестьяне, прижимистые на расплату, скупо платили за помощь. Мейра, заикаясь, требовал своего, крестьяне уже не обращали на него внимания, будто его не было вовсе, а иногда вообще не давали ни копейки, бранью или пинками избавляясь от недавнего помощника. Обманутый и обиженный Мейра жалко рыдал, но крестьяне даже ухом не вели. Только плачем Мейра мог выразить свой протест. Сгорбившись, уронив руки, застывал он посреди базара, крупные детские слезы текли по морщинистому лицу, седая бороденка промокала насквозь. Ему шел седьмой десяток.

Вечерами, когда пустели базарные ряды, Мейра со всех ног бежал к станции. Зеленую лужайку перед базаром, где бродили выпряженные из подвод быки, он пересекал без опаски. Здесь никому не было до него дела. Зато на городских улицах начинался иной мир, полный опасностей и напастей. Мейре приходилось выказывать немалую изворотливость и сноровку, чтобы поспеть на станцию к прибытию поезда. Но чаще всего парни ловили его и подолгу не отпускали.

– Куда удираешь, сукин сын? – громко кричали они. – Мы знаем, что это ты похитил женщину!

– Ей-богом, не похисцал я, не похисцал, – оправдывался Мейра.

– В тюрьме сгноить этого бандита, в тюрьме! А ну, пошли в тюрьму! – еще пуще кричали весельчаки и волокли старика в «тюрьму».

Мейре казалось, что его в самом деле тащат в тюрьму, он упирался и отчаянно ревел. Он не знал, что такое тюрьма, но все равно панически боялся ее, чем чрезвычайно потешал всех.

Обычно за него вступались какие-нибудь прохожие, сердобольные мужчина или женщина – и отгоняли парней:

– Чего вы мучаете сумасшедшего? Как вам не стыдно, жеребцы! Тьфу, чтоб вам провалиться!..

Тогда Мейру отпускали. Он тут же умолкал и бежал к станции.

Обычно его изводили подростки и парни, поэтому Мейра страшился только их, стариков он на боялся.

Боялся он и собак. Стоило какому-нибудь кутенку перебежать дорогу, и Мейра ни за что не пойдет прежним путем, замечется из стороны в сторону, свернет на какую-нибудь укромную улочку и припустится в обход. Последнее время он бегал прямо к железнодорожному полотну, и по тропинке, протоптанной между краем насыпи и кукурузным полем, припускался к станции. Дорога эта была длинней, зато безопасней, лишь грохот несущегося состава пугал здесь Мейру. Заслышав идущий поезд, Мейра бросался в кукурузу, падал ничком в борозду, и только когда перестук колес полностью утихал, вылезал из своего убежища и продолжал путь. Стоящих поездов Мейра не боялся. Он сновал по перрону, путаясь в ногах пассажиров, и бойко кричал:

– А вот холосий носильцик! Холосий носильцик!

Некоторых разбирал смех, уж больно смешно выглядел этот напыжившийся «холосий носильцик». Вручит ему, бывало, кто-нибудь свой чемодан или узел, и Мейра молодцевато тащит поклажу, внушительно покрикивая на ходу:

– Дологу! Побелегись! Столонись! Ноги отдавлю!

Но стоило кому-нибудь рявкнуть на него: «Цыц, недоносок!», как Мейра бежал под защиту хозяина груза, крича:

– Засцитите!

Почувствовав себя в безопасности, он принимался издали грозить обидчику:

– Ты сам – цыц, а то… Как подойду! – и махать кулачками.

Долгий опыт научил Мейру, что до отхода поезда никто его не тронет.

Но вот поезд трогался, а для Мейры не было ничего страшнее движущегося состава и праздного люда. С отходом поезда пропадала вся его смелость, он украдкой оставлял станцию и во всю прыть мчался домой. Только дома его ждала полная безопасность, он и старался быстрее добраться до него. А в спину ему летел страшный грохот колес, угрожающий рев локомотива, и Мейра бежал, не оглядываясь на вагоны, в которых ему ни разу в жизни не довелось проехаться, которые с лязгом проносились над тропинкой, чтобы исчезнуть вдали, сгинуть с глаз, а затем налететь снова, но совсем не с той стороны, куда унеслись, а с той, откуда прибыли, и Мейра не мог, да и не пытался разобраться, отчего так происходит. Он без оглядки мчался к дому, который находился в четырех километрах от станции, в одном из кварталов поселка, где в основном жили евреи. Дома, только дома он чувствовал себя в безопасности. Здесь, в своих четырех стенах, он не боялся ни темноты, ни открытого пространства. Стены дома надежно защищали его от жуткого, непонятного мира. Поэтому, едва начинало смеркаться, Мейру тянуло домой. Как уже говорилось, жил он в одном из кварталов поселка, в четырех километрах от станции и каждый день, за исключением субботы, утром и вечером бегом покрывал это расстояние.

Сегодня была суббота. Парни, настроенные развлечься, окружили Мейру, не давая ему пройти, а юноша в черном, стоя у автобусной остановки, невольно поглядывал на них.

– Мейра, чего это ты в субботу в город прискакал, а? – спросил кто-то.

Мейра испуганно поводил глазами:

– Ей-богом, не знаю!

– Небось, все за бабами охотится! – подхватил второй.

– Пацан, откуда на тебе моя шапка? – заржал третий и сорвал с Мейры шапку.

Лысая голова старика обнажилась.

– Ей-богом, моя сапка, мне Абласка подалил! – захныкал Мейра, погнавшись за обидчиком.

– Абрашка сам вор, за десятикопеечные папиросы двугривенный дерет…

– Ей-богом, моя, мамой клянусь, отдай, позалста!

– Докажи, что твоя! – свирепо заорал кто-то.

– Ей-богом, моя сапка, мне Абласка подалил!..

– Докажи! – пригрозил еще кто-то. – Чем ты докажешь?

От грозного крика душа Мейры ушла в пятки. Он обреченно обвел взглядом оскаленные ухмыляющиеся лица и, ничего не придумав, заревел в голос.

– Моя, моя! – захлебнулся он, падая на дорогу.

– Лазве это доказательство? – заскоморошничал тот, кто отобрал шапку, поднял старика и поставил на ноги. – Потанцуй, тогда получишь!

– Цто?

– Спляши, и получишь свой малахай! – повторил похититель, дразня Мейру шапкой.

Мейра задумался. Он уставился на свои запыленные ноги, и наконец до него дошло, чего добиваются парни.

– Хлёпайте! – бросил он, подняв голову.

– А ну, похлопаем Мейре чаще! – разом закричали парни, большая часть из которых были шоферы, и принялись бить в ладоши.

Мейра раскинул руки и начал перебирать ногами, как зарезанная курица. Он елозил на месте, а парни давились со смеху и подбадривали:

– Оп-ля, оп-ля, чаще, Мейра!

Один из подростков, подкравшись сзади, сдернул с танцора штаны. В голос взвыли от восторга окружающие, увидев оголенное старческое тело, а один из них, задохнувшись от хохота и шатаясь, отошел на полусогнутых ногах к кювету. Мейра подтянул брюки и, разревевшись, побежал к автобусной остановке, около которой стоял юноша в черном. Не знакомый никому парень обернулся к толпе и вышел на мостовую. Мейра бежал посреди улицы, смешно семеня, забыв обо всем, даже о шапке.

– Не отпускайте этого комика! Эй, парень, задержи его! – кричал тот, что стоял у кювета.

Подростки с гиканьем погнались за Мейрой.

– Стойте! – закричал юноша.

Ребята в удивлении остановились, а незнакомый юноша стоял перед ними, в упор глядя на них воспаленными глазами.

– Убирайтесь отсюда!

Один из подростков, тот самый, что сдернул с Мейры штаны, вознамерился было продолжать погоню, но незнакомец отвесил ему такого пинка, что тот свалился в придорожную канаву.

Ребята ошарашенно подались назад, Мейра скрылся, и только тот парень, что стоял у кювета и приказывал задержать Мейру, свирепо полез напролом, расталкивая приятелей; по всему чувствовалось, что именно он был зачинщиком этого развлечения. Другие медленно двинулись за главарем. Юноша чувствовал напряженность, которая возрастала по мере того, как главарь приближался к нему.

– Детишек бьешь? – злорадно поинтересовался главарь, подойдя вплотную к юноше.

– И взрослых тоже! – ответил незнакомец и, не раздумывая, ударил главаря так, что того откинуло назад. Не давая ему опомниться, юноша нанес еще один удар с такой силой, что парень безжизненно растянулся на дороге.

– А ну, убирайтесь отсюда, вашу!.. – выругался незнакомец.

Все кинулись врассыпную. Юноша остался один, он стоял посреди дороги, сжимая в руках раскрытый нож, а растерянные и удивленные прохожие, полные неясного ожидания, столпились поодаль и наблюдали за ним.

Вдруг из-за угла вылетел грузовик, за рулем которого сидел косоглазый Дзуку. Незнакомец загородил дорогу машине, подняв руку с ножом. Косоглазый Дзуку был пьян и едва успел затормозить, чуть не сбив юношу. Тот не шевельнулся. Когда машина остановилась, он неторопливо обошел ее спереди, открыл дверцу кабины и вспрыгнул на сиденье рядом с Дзуку.

– Поехали, – сказал он.

– Ради бога, спрячь нож, а то меня страх берет, – насмешливо попросил Дзуку, окидывая взглядом пассажира.

Тот спокойно сложил нож и опустил его в карман. Дзуку выглянул из окна на толпу.

– Дзуку! – окликнул его кто-то, указывая на валявшегося человека.

Дзуку перекосился и до отказа выжал газ, заставив машину взреветь. Затем обернулся к пассажиру, невозмутимо сидящему рядом, и, усмехаясь, словно бы между прочим, спросил:

– Это ты свалил Шамиля?

Незнакомец кивнул.

– Ножом пырнул?

– Нет.

– Жаль.

Юноша не понял, к чему относилось это «жаль», то ли к тому, что не ударил ножом, то ли к тому, что вообще связался с Шамилем, и промолчал.

Дзуку сердито включил скорость, плюнул за окно и выругал собравшихся:

– Пошли, бараны, мать вашу!

Машина рванулась к тротуару. Перепуганные зеваки шарахнулись в разные стороны. Дзуку вывернул руль и погнал машину по улице.

– Пьян этот психопат!

– Когда он не пьян?!

– Не только пьян, он вообще придурок! – ругались в толпе.

Народ обступил лежавшего Шамиля. Парнишке помогли выбраться из канавы. Все обозленно загалдели, послышались угрозы. Алиса стояла на тротуаре, с интересом следя за происходящим. Она увидела, как смешался с толпой студент Джемал, как подняли Шамиля, который не в состоянии был стоять без поддержки. Драка напугала и очаровала Алису. В глубине души хотелось, чтобы все произошло из-за нее, а не из-за какого-то никчемного Мейры. Тут подъехал на велосипеде Ясон и спросил, что случилось.

– Шамиля избили, – ответила Алиса.

– Кто избил? – поразился Ясон.

– Не знаю, какой-то незнакомый парень.

Ясон сидел на велосипеде, упираясь ногами в землю.

– Иди, садись! – позвал он Алису.

Алиса аккуратно вспрыгнула на раму. Галдеж не утих.

– Не бойся. Шамиль в долгу не останется, – сказал Ясон.

– Мне-то нечего бояться, пусть он боится, как бы… – усмехнулась Алиса. – Погляди, на кого он похож!

– У него такие дружки, что…

Велосипед ехал вдоль тротуара.

– От его дружков весь город ходуном ходит, так ему и надо, – сказала Алиса.

А позади продолжали шуметь.

– Слезами умоется его мать! – кричал Бухути, смуглый крепыш, один из приятелей Шамиля.

– Не посади его Дзуку в машину, не увернулся бы, – надрывался второй, костлявый жидковолосый верзила по имени Резо.

– Куда ему скрыться! И Дзуку проучим!

А машины и след простыл. Она неслась по дороге, далеко за базаром.

4

Посреди пустого поля, у заброшенной церкви Дзуку остановил машину, высадил юношу, развернулся и погнал машину обратно.

Юноша в черном остался один. Он сел на камень у обочины. Ни единой живой души не было на дороге. Пустое, безлюдное поле простиралось вокруг, и на всем пространстве его не виднелось ни одного строения. За поворотом дороги тянулся лес. За спиной сидящего поднималась белая церквушка, а далеко за ней чернели в сумерках столбы, выстроившиеся вдоль железнодорожного полотна. Огромное, траурное небо пролегло над головой из конца в конец земли. Было сумрачно, тихо и одиноко. Какой-то мужчина пересек поле, открыл скрипучую дверь церквушки и скрылся за ней. Юноша сидел. Долго просидел он так, уйдя в свои думы.

Сумерки загустели еще плотней, и на дороге показался Мейра. Юноша издали узнал его, тот – босой и без шапки, – торопясь, семенил по пыльной дороге. Жалкую картину являл сгорбленный старик, похожий издали на бродячую собаку, которая трусит по обочине, принюхиваясь к земле. Юноша поднялся и вышел на дорогу. Мейра подошел уже совсем близко, увидел внезапно выросшего на его пути человека и замер.

– Мейра! – окликнул юноша.

Мейра сбежал с дороги и полем припустился наутек.

– Мейра! – снова позвал юноша. – Подожди, Мейра!

Мейра, не оглядываясь, удирал. Юноша погнался за ним, Мейра старался увернуться, но юноша настиг его, загнав к кустам, росшим около дороги.

– Мамой заклинаю, отпусти меня! Ей-богом, я не похисцал зенсцин, ей-богом, – пятясь, привычно бубнил Мейра.

Юноша порывисто схватил Мейру за плечо. Мейра вздрогнул, затрясся, спрятал голову и заслонился локтем, ожидая, что его начнут бить.

– Не бойся, Мейра! Успокойся! – уговаривал юноша.

– Ей-богом, я не похисцал зенсцин, мамой клянусь! – Мейра готов был заплакать.

Юноша сунул руку в карман и достал деньги. Мейра, улучив минуту, вывернулся и пустился наутек. На весу замерла протянутая рука юноши с зажатыми в ней деньгами. Мейра улепетывал. А юноша стоял у дороги и смотрел ему вслед. Долго смотрел он, как исчезает в темноте Мейра, бегущий по дороге.

Потом юноша засмеялся, сунул деньги в карман, и тут кто-то захихикал за его спиной. Он резко обернулся и увидел худого, запущенного вида мужчину средних лет, в грязных сапогах, в полосатых брюках с разноцветными латками на коленях, в ватной, несмотря на середину лета, телогрейке.

– Здравствуйте, – приближаясь, сказал мужчина. – Забавляетесь?

Юноша смерил его взглядом и ничего не ответил. Он поддел ногой валявшийся у дороги камешек и отбросил его в поле.

– Вы не обижайтесь, молодой человек, – сказал мужчина и снова захихикал, – юродивые всем на потеху живут, на то и юродивые, чтобы умных потешать.

В это самое время по дороге проехали Ясон и Алиса. Девушка боком сидела на раме, и юбка ее сбилась, открывая белые, стройные ноги. Взгляд юноши невольно задержался на них. Велосипед проехал совсем рядом и покатил дальше, к повороту, за которым лес. Слева простиралась вырубка. Темное небо сливалось с лесом, тяжело навалившись на землю густыми мрачными тучами.

– Ты любишь женщин? – спросил юноша.

– Женщин? – задумался мужчина. – Я больше люблю странствовать.

– Странствовать тоже хорошее занятие.

Велосипед скрылся за поворотом.

– Куда ведет эта дорога? – спросил юноша.

– К поселку, тут рукой подать.

– Ты здешний?

– Нет. Я из далекого монастырского города, из прекрасного и замечательного города.

– Если твой город прекрасен и замечателен, что же занесло тебя в эти края?

– Мне хотелось увидеть дерево фейхоа, вот я и пришел сюда.

– Фейхоа?

– Да, дерево фейхоа… Это божественное дерево растет неподалеку от Сухуми, в Эшерах. Знаете Эшеры?

– Знаю.

– Только в той местности произрастает оно, прославленное дерево фейхоа. Всю жизнь я лелеял мечту увидеть его и наконец-то дождался, достиг своей цели. – Разговаривая, мужчина не смотрел на собеседника, а постоянно косился куда-то в пространство.

– У тебя замечательные мечты и цели. – Юноша рассмеялся, и глаза его иронически заблестели. – Ты, часом, не ботаник?

– Вы думаете, это было легко? – не отвечая на вопрос, как бы про себя продолжал мужчина, все так же разглядывая пространство. – Эх, дорогой вы мой, для меня это было нелегкое дело. Вам, может быть, оно бы далось легко, а мне стоило немалых трудов.

– А сейчас что ты здесь делаешь? Наверно, хочешь увидеть сливу?

– Насмехаетесь? – учтиво улыбнулся мужчина, взглянув на юношу. – Вы, очевидно, принимаете меня за душевнобольного?

– Нет, почему же? – со сдержанной улыбкой запротестовал юноша.

– Это не ваша вина, – продолжал мужчина, снова косясь в пространство, – я сам виноват, что все подозревают во мне ненормального. Резон тому, что я – вот такой, и цель у меня…

Юноша отошел от дороги и сел на траву. Мужчина в телогрейке последовал за ним и опустился рядом. Юноша достал пачку папирос и протянул собеседнику.

– Спасибо, я не курю, – ответил тот.

– Когда достигнешь цели, курить в самом деле ни к чему, – заметил юноша.

– Да, я достиг цели, – ответил мужчина, – бесцельное существование не украшает никого. Цель иметь необходимо.

Мужчина беспрерывно улыбался, стеснительно и неловко, избегая смотреть в глаза собеседнику.

– А у меня нет цели, и тем не менее я чувствую себя превосходно, – сказал юноша, выпустив дым из ноздрей, и, немного помолчав, спросил, перейдя на «вы».

– А теперь чем занимаетесь?

– Теперь хожу и знакомлюсь с народонаселением.

– Для чего вам это нужно?

– Мне по душе такая жизнь. Хожу, наблюдаю за народом, беседую…

– Для чего?

– Просто так, люблю поговорить с людьми, интересуюсь, безмерно много узнаю нового.

Юноша засмеялся и сказал:

– Странный вы человек. Поделитесь, что вам удалось узнать?

– Многое, очень многое, хотя бы то, что невозможно существовать на свете, не имея цели и собственного гнезда. Без пристанища и цели – сгинешь, не живши веку.

Юноша молча курил, а затем поинтересовался:

– А у вас есть и цель, и гнездо?

– Есть, – твердо, с чувством внутренней гордости ответил мужчина, – мизерные, но все-таки есть. Да большего мне и не надобно. У меня своя маленькая цель и свой небольшой угол. У всех есть угол. Вот вы давеча гонялись за юродивым, а ведь и у него есть свой приют. Не будь у него пристанища – давно пропал бы.

– Мир от этого ничего не потеряет.

– Мир никогда ничего не теряет. Но все имеют право на существование, все равноценны пред ликом господа. Этот юродивый, до которого никому нет забот, любит самого себя не меньше, нежели, к примеру, вы любите себя, и поэтому имеет право на существование и любовь, а в его умственной неполноценности виновата не его личность и человечность, а его плоть, его телесная субстанция, которая была сотворена с изъяном, независимо от его желания. И не стоит взвешивать, нужен ли он, полезен ли он миру и обществу, он все равно достоин любви, ибо сотворен природой.

– Ну и что же? Природой создано многое, но не все достойно любви.

– Все, созданное природой, надо любить.

– По-вашему выходит, что надо любить и смерть и мучения, ведь и они созданы природой?

– Смерть и муки неотделимы от жизни, необходимы ей и порождены ею. Поэтому следует с терпением принимать их, смириться с ними.

– Легко сказать, притерпеться…

– Человек ко всему привыкает, мой дорогой… ко всему.

– Человек может привыкнуть ко всему, кроме несправедливости. А сколько на свете несправедливого, с чем человек никогда не примирится?!

– Надо примириться, следует набраться терпения. Все, что сотворено, имеет полное право на бытие, ибо ниспослано свыше, поэтому ко всему следует приспосабливаться, даже с точки зрения биологии приспособляемость есть признак силы.

– Зато с точки зрения человеческой гордости и достоинства – слабость. Только достоинство украшает человека. Приспособленчество – низость.

– В подобной слабости и заключается сила духа, потому что гордость и достоинство мешают духу преодолевать соблазн и приближаться к богу. Случайно ничего не создается. Вот вы давеча гнались за юродивым ради забавы, а он так же любит себя, как и вы – себя, поэтому…

– Откуда вам знать, люблю ли я себя? – прервал юноша, взглянув мужчине в глаза.

– Это я так, к слову. Дороже собственной персоны ничего нет.

– Неверно! Может быть, я бы предпочел умереть вместо… вместо, допустим, своего брата.

– И подобное чувство вызвано любовью к собственному «я» и свидетельствует о вашей слабости. Смерть, в данном случае, самозащита от страданий. Неумение приспособиться – есть слабость. От роду немощен и слаб человек. А не имеющий гнезда и цели – слаб вдвойне. Любая тварь имеет свою нору. Птица вьет гнездо. И едва падут сумерки, как она устраивается в своем гнезде на ветвях, складывает крылья и смежает глаза, набираясь сил для грядущего дня.

Мужчина умолк. Юноша выбросил окурок.

– Хорошо, когда каждый волен делать все, что захочет, – сказал он.

– Да, хорошо, – ответил мужчина.

Юноша достал из кармана нож, раскрыл его, воткнул в землю и поднялся. Лицо его было серьезно, даже следа не осталось от недавней насмешливой улыбки.

– Еще лучше, что все это не так, – сказал он, – иначе был бы полный хаос.

– А разве сейчас не хаос? – возразил мужчина. – И сейчас хаос.

– Наверное, существует какая-то закономерность, не познанная до сих пор, – сказал юноша и, нагнувшись, вытащил из земли нож, сложил его и сунул в карман. Было совсем темно. Из лесу, временами нарушая ночную тишину, доносился таинственный свист какой-то птицы. Сквозь тучи, обложившие небо, но проглядывало ни единой звезды.

– Где вы живете? – спросил юноша.

– Здесь, в этой церкви, там так уютно.

Молодой человек взглянул на церковь, затем спросил сидящего на земле мужчину:

– Как ваше имя?

– Антон.

– Антон, не доведете ли вы меня до поселка? Я там никогда не был.