Текст книги "Одарю тебя трижды (Одеяние Первое)"

Автор книги: Гурам Дочанашвили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

– Беглец!

«Беглец! По правой ушел, а велел сказать – по левой. Или по левой, а будто по правой...» Доменико растерянно уставился на человека. А тот сильно встряхнул его, приставил к горлу на совесть отточенный нож и угрожающе повторил:

– В какую сторону пошел, говорю!

– Прямо пошел.

Преследователь тут же спрятал свой нож и, довольный, сказал, потирая руки:

– Будь здоров!

Кого-то напомнил он Доменико, где-то видел его. Медленно, нерешительно поехал дальше. Хотелось погнать коня, ускакать, но не хватало духу, и только потом, когда миновал рощу, обернулся – сзади никого не было. Глянул на мешочек – он оказался на месте.

Кого-то напоминал ему, видел его раньше...

Задумавшись, чуть не зацепился за сук и, когда пригнул голову, прижался щекой к загривку коня, невольно вздрогнул, вспомнив: «Зузухбайа!»

Да, да, это был комедиант с размалеванным лицом.

* * *

– Скоро будет дилижанс, тетя Ариадна?

– Кончетина, сколько можно спрашивать! И вообще... придет, когда надо, а не когда тебе угодно, – строго ответила женщина.

– Я же просто так спросила, тетя Ариадна.

– И вообще незачем то и дело упоминать мое имя. Может, я не желаю, чтоб эти посторонние люди знали, как меня зовут, – и тетушка любезно улыбнулась всем.

– Хорошо, тетя, не буду.

– Вот и прекрасно, детка, ты умеешь вести себя благородно, потому что в твоих жилах течет голубая кровь Карраско.

Доменико посмотрел на девушку в розовом платье: красивая была, но непонятно удивленная. Ее тетя держала в руках белый зонтик с бахромой.

Все глаза устремлены были к повороту, а шум подходившего дилижанса заставил людей повернуть головы в другую сторону.

– И всегда так! Ждешь с одной стороны, а появляется с другой, – проворчала тетушка Ариадна.

«Вот он какой – комната на колесах», – отметил Доменико.

Дилижанс, подскакивая, пронесся мимо; возница с длинным кнутом пренебрежительно взглянул на ожидавших людей.

– Невежа! – воскликнула тетушка Ариадна.

– В молодости один человек обещал мне все на свете – и богатство, и счастье... – начала вдруг женщина с зеленым узелком в руках.

– Обманывал, разумеется, – откликнулась тетушка Ариадна.

– Вы послушайте... Он ковром мне под ноги стлался, а я не верила ему.

– И прекрасно делали.

– Тогда он сказал: не знаю, что с собой сделаю, раз не веришь...

– Обманщик!

– И я поверила, сказала: ладно, будь по-твоему; согласилась, словом...

– Напрасно, совершенно напрасно, из ваших слов ясно, что он обманывал вас.

– А потом он стал моим мужем, и я не верила, что еще найдется другой такой на свете.

– Вероятно, отравил вам жизнь?

– Что вы, сеньора, не сказать, до чего он был хороший.

– Да, иногда и среди мужей попадается хороший человек, но настоящий мужчина – редкость...

– По правде говоря, мне не встречался настоящий мужчина... и вряд ли есть где...

– Васко был настоящим мужчиной, – сказала тетя Ариадна. – Нынче не сыскать подобного ему.

– А где он, куда делся? – заинтересовалась женщина с узелком.

– Ушел куда-то. Поздней осенью. На мокрых улицах листья валялись... Но он вернется, я знаю.

– Кто?

– Как кто? Васко!

Доменико смущенно переступил с ноги на ногу.

– Васко был особенный. Когда все говорили «да», он говорил «нет», а когда, подражая Васко, все повторяли «нет», он говорил «да». А знаете, что он сказал, когда одни твердили «да», а другие «нет»? Он сказал: «В самом деле!»

– Знаете, я уже представляю его себе.

– О-о, Васко трудно представить, не только речь – в нем многое еще было замечательным. Настоящий был мужчина – в прямом смысле этого слова.

– Дилижанс идет! – радостно воскликнула Кончетина.

– В самом деле, в самом деле, – сказала тетя Ариадна.– Через час будем в Краса-городе.

КРАСА-ГОРОД

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

Из одного дома вышел мужчина, растопырил пальцы в белых перчатках, озирая небо, и зашагал по мощеной улице. Из ворот другого дома выскочил ребенок, его настигла женщина с пышно взбитыми волосами и, как ни упирался малыш, уволокла обратно. Мужчина свернул за угол, а оттуда появилась девушка в белом платье до пят. Шла она легко, но ощутила на себе пристальный взгляд и, вздернув голову, заспешила, потом еще больше ускорила шаг, бережно придерживая прическу, и, когда все же сбилась с шага и чуть не упала, с укоризной глянула на Доменико. Он стоял у розовой стены с туго набитым мешочком в руках. Навстречу девушке прошли два молодых человека, один проводил ее глазами, второй толкнул его в бок, приятель ответил тем же, правда поделикатнее, и удивленный Доменико не сразу заметил человека, явно что-то искавшего.

Человек подошел к жавшемуся к стене Доменико:

– Простите, не знаете, где живет Антонио?

– Нет.

– А вообще знаете его?

– Нет.

– Ясно, – протянул мужчина, с подозрением оглядывая его.

Доменико, однако, было не до него – терзал голод, очень долго спускался с гор, пока выбрался на проезжую дорогу, спал на земле, перебивался лесными грушами, а когда сошел в долину, конь под ним вздыбился ни с того ни с сего и, сбросив, умчался невесть куда; хорошо еще, падая, Доменико вцепился в мешочек и не лишился его.

Откуда-то бил в нос разреженным дымком запах жареного мяса. Глотая слюнки, Доменико двинулся на запах и, обогнув дом, очутился на берегу реки. Запах усилился. На берегу стоял один-единственный зеленый деревянный дом. На его широкой террасе за низенькими столами сидели люди, подносили к губам стаканы. Во дворе парень жарил мясо на вертеле. Доменико подошел ближе и тихо сказал:

– Мясо хочу.

– Больше ничего не хочешь? – огрызнулся парень.

– И хлеба хочу.

Парень утер наслезившиеся от дыма глаза, с небрежением глянул на Доменико, на его мешочек и бросил:

– Иди, иди, проваливай, не про тебя это место.

– Почему?!

– Еще спрашивает! Будто драхму вдруг выложит!

– А если выложу?

– Ступай, ступай, не мешай.

– Поди-ка сюда, болван, – окликнул парня с террасы дородный человек.

– Что угодно, сеньор? – отозвался парень, не двигаясь с места.

– Зажаришь ты, наконец! Тулио ждет...

– Сейчас, мигом.

– Кто это там?

– Почем я знаю, бродяга.

– Я не бродяга, – возразил Доменико.

– Что тебе нужно? – Толстяк изучающе оглядел его сверху.

– Мясо.

– Скажите-ка – мясо! А больше ничего?

– Хлеба.

– Пошел прочь, проваливай.

– Почему?

– «Почему»! – передразнил толстяк. – У него же карман драхмами набит.

– А будь у меня драхма... Будь у меня драхма?

– Будь у тебя драхма, не ходил бы оборванцем.

– А будь у меня драхма... – упрямо повторил Доменико, и слезы подступили к горлу. – Будь драхма, тогда...

Человек еще раз смерил его взглядом и загреб рукой воздух.

– Пожалуйте, сударь, пожалуйте.

Доменико шагнул к лестнице; скованный, одолел ступеньку за ступенькой, глядя на толстяка сначала снизу, потом сверху.

– У тебя правда есть драхма?

– Да.

– Пожалуйте сюда, прошу.

– Где... мясо?

– Сейчас подаст, сударь. Эй ты, поживей! – Толстяк в бешенстве обернулся, но парень уже стоял перед ним, и ярость его разом угасла. – Зажарилось?

– Да.

– Подай ему, остальное неси Тулио. Зажарь еще двух цыплят.

Мясо было сыроватое, но от этого казалось еще вкуснее. Доменико энергично, нетерпеливо разжевывал его, заедая луком, довольно жмурясь и ни о чем больше не тревожась. Да, верно, мешочек! Крепче зажал его между ног. За столиком рядом шумно веселилась молодая компания.

– А ты, ты-то что сказал?..

– Отвяжись, Тулио.

– Чего стесняешься, выкладывай, как было, свои все.

Доменико ел теперь не спеша, смакуя.

– Да не было ничего... – нехотя пробормотал молодой человек с напомаженными волосами. – Этот остолоп торчал там, прикрылся простыней и...

Тулио привалился к спинке стула и покатывался со смеху, обнажив красивые зубы. Тонкие ноздри его трепетали.

– Слыхали, слыхали! – восклицал он, уморившись.

«Большие, кажется, у меня деньги, где бы их спрятать?» – подумал Доменико.

– Нет, нет, давай по порядку все. – Тулио перевел дух.– С начала до конца – все подряд, как было.

– Так все и было...

– Хорошо, я расскажу...

«Об одной драхме как говорят, а знай они о шести тысячах...»

– Так вот, отбился от нас молодчик – за юбками увивается.

– Не тебе возмущаться, Тулио...

– Не перебивай. Дня не пройдет, чтоб на свидание не побежал, соберемся посидеть, кутнуть, а он в самый разгар веселья глянет на часы и встает: «Мне пора, пошел я...»

«Как же быть с деньгами?..»

– Назначил свиданье одной замужней особе, не бойся, не назову имени, хотя чего там, все ее знаете; короче, забегал наш любовник, где бы комнату найти, – на дворе зима. Тут подвернулся Сервилио. «Обожди, говорит, все устрою». Сбегал куда-то, и нате вам – ключ от комнаты...

Все были увлечены рассказом, и Доменико, улучив момент, незаметно выудил из мешочка одну драхму.

– ...Повел он свою красотку туда, вошли в коридор, а женщина на попятную: «Стыдно, вдруг да увидят, опозорюсь; ты, конечно, славный, но изменять мужу нехорошо, страшный грех». А он уговаривает: «Не бойся, не увидят; подумаешь, какое дело, разок изменить мужу, что он теряет, один раз живем, все равно умрем, ничего с собой не унесем; если не нравлюсь, скажи прямо, а если нравлюсь, пошли...» И уговорил-таки...

Ступеньки поскрипывали, Доменико старался не шуметь. Спустился, протянул толстяку драхму.

– Куда вы, сеньор?.. У меня сдачи нет.

– Я скоро вернусь.

– Цыпленка подать?

– Не знаю... Да, да... все равно.

Совсем рядом тянулся прибрежный лес. Пальцы Доменико цепко держали мешочек.

«Шесть тысяч... Одной драхмы недостает, это ничего, пустяк...»

Обернулся – зеленый дом исчез из вида; зашел в гущу леса. «Где бы зарыть?..» Набрел на срубленное дерево, огляделся – другого такого поблизости не было.

– Уговорил он ее и тихонько, стараясь не шуметь, повернул в замочной скважине ключ, на цыпочках ввел подружку в комнату, затворил дверь и только вздохнул с облегчением, видит – человек на столе... расселся, с головой укрылся простыней!.. Представляете – на столе!..

– Вот это фокус! – воскликнул один из молодых людей, закатываясь смехом.

Захохотали и остальные, и только тот, с напомаженными волосами, ухмылялся смущенно, но и самодовольно при этом.

– Красотка с криком выпорхнула из комнаты, а он подскочил к человеку на столе, сорвал с него простыню. Кто был, по-вашему? Эдмондо! Представляете, Эдмондо восседал на столе! Он тоже ошалел, кричит: «Кто тут кричал, кто вскричал?» Оказалось, Сервилио повстречал Эдмондо, когда за ключом бегал, а этот остолоп начал в друзья набиваться, как всегда: давай, говорит, дружить. А прохвост Сервилио сказал: «Ладно, только знаешь, что значит дружба?» – «Понятно, знаю,– ответил Эдмондо. – Друг все на свете сделает для друга».– «Ну, раз ты знаешь это, пошли – посиди для меня часок на столе под простыней», – и повел его в ту самую комнату, запер, а ключ принес нашему герою... Прямо на столе сцепились, отлупили друг дружку... Уверяет, будто он поколотил Эдмондо, а я думаю – было наоборот...

Доменико вернулся, пробрался к своему столику, заливаясь жгучей краской под нацеленными на него взглядами. Цыпленок был уже подан. Энергично потер под столом пальцы о колени, счищая налипшую землю, и вконец смешался – с него не сводили глаз. Сидел, не решался приняться за цыпленка, разодрать его на части.

– А что, если сведем вот этого с Эдмондо, подкинем ему «товарища и друга»... – оскалился Тулио. – Один пожаловал сюда – ну и тип!

– Может, проголодался человек.

– Проголодался – купил бы чего-нибудь да поел на лужайке в лесочке.

– Давай пригласим его к нашему столу.

– Идет! Поглядим, что за цаца! – И Тулио поднялся, поманил его пальцем: – Сеньор, пожалуйте за наш стол!

Доменико обернул голову – позади себя никого не обнаружил и недоуменно приставил палец к груди:

– Я?

– Ты, ты, просим в нашу компанию... Как тебя величать?

– Доменико.

– Я – Тулио. Мой приятель Цилио, – он кивнул на молодого человека с напомаженными волосами. – Это Винсенте и его любезный шурин Антонио – наш друг-приятель, наша симпатия. Артуро! Подай еще один бокал! – И, схватив взглядом измазанные землей руки Доменико, добавил ухмыляясь: – Да, почище, опрятный парень...

У нас у всех есть свой город, но порою и сами не ведаем этого.

На мощенных булыжником склонах друг за другом розовеют дома двухэтажные. Город полный людей – женщин, мужчин, стариков и детей. Вода изливается из пасти львиной и оттого, что пьешь ее горстью, кажется особенно вкусной. С черепичными красными крышами город сморщенным кажется сверху, под дождем желобами бурлит, а после томительно паром исходит. Снег в снегопад – один сквозь окно, в который не веришь, и другой, настоящий, на лице мигом тающий. Среди города бьющий упруго фонтан, а вокруг краса-горожане, облепили его летним вечером в жажде прохлады и слухов. Краса-город – город нескольких богачей, мастеровых да тех, кто, пристроившись к их тугому карману на правах близких, запускает в него руку. Наш город с голубыми домами и розовыми, темнеющий к ночи, звон ежечасный, разрывающий воздух, и возглас бесстрастный обманщика Леопольдино: «Час такой-то, в городе все спокойно...» Предрассветный прозрачный туман, чистые краски, в садах георгины и розы, а в роще за городом цветы безымянные...

– За Винсенте, – поднял стакан Тулио. – За истинного, за настоящего товарища! Поздравляем тебя с женитьбой, желаем счастья с твоей прекрасной Джулией! Стоящий ты парень, и все мы любим тебя!

– Спасибо.

– За тебя, Винсенте, – встал Цилио. – Всего тебе... – И, машинально глянув вдаль, с досадой махнул рукой. – Джузеппе идет!

– Джузеппе? – Тулио передернуло. – Пьяный?

– Поди разбери. С ним рядом не поймешь, не то что отсюда.

– Это – да, это точно. – Тулио сник. – Артуро, Артуро, еще восемь шашлыков.

– Восемь?!

– Джузеппе идет...

С городом рядом река протекает. И деревья, деревья на ее берегах, запустившие в землю могучие корни, ухватившие цепко, но издали... издали – будто повисли, невесомо, опираясь о воздух листвой, и плывут, уплывают в простор. Под листвой благодатная тень и желанная зелень упругой травы. В нескончаемо знойные дни пикники у реки, у воды, по краям зачерненной ветвями, а на солнце – искристо-прозрачной.

– Хе-е! – приветственно воскликнул Джузеппе и, не дожидаясь, пока Антонио почтительно пожмет ему руку, повернулся к Цилио и бесцеремонно дернул за аккуратно заправленную рубашку, выдернул из брюк. – Как дела, развратник?

– Хорошо, Джузеппе, – отозвался Цилио и отвернулся, расставив ноги, расстегнул брюки, заправляя рубашку. И учтиво спросил через плечо: – Сами вы как поживаете, Джузеппе?

– Не твое свинячье дело, – и, сделав шаг, раскрыл объятья: – Люб ты мне, Тулио.

– Знаю, мой Джузеппе, знаю. – Они расцеловались.

Тулио, хоть и был он рослый, целуясь, пришлось вытянуться на носках, а Джузеппе – пригнуться, чтобы стиснуть его ручищами.

– Тост был в честь Винсенте, женился на Джулии, сестре Антонио, – дружески объяснил Тулио.

– Хвалю, Винсенте, Джулия ничего себе, лакомый кусок, – отметил Джузеппе. – Смотри, Винсенте, не подкачай, сам знаешь, до чего охоча баба, не посрами! За стоящего мужчину, будь здоров, Винсенте, коли стоишь чего-то, а нет – плевать мне на это. – И выпил.

– Закусите, Джузеппе, закусите, пожалуйста, – засуетился Цилио.

– Чем закусить, ни черта у вас нет. – Джузеппе призадумался. Короткие рукава его рубахи были закатаны до самых плеч, и стало видно, как напрягались его непомерно большие мускулы, шевеля мысль. И, не прекращая умственных усилий, он снова рванул рубашку Цилио.

– Где Артуро, этот...

– Шашлык жарит, сейчас подаст, – оживился Тулио и опять стушевался.

– А-а! Не пережарь, Артуро, шашлык хорош сочный, смачный, как аппетитная баба. Верно, Винсенте?

Зять Антонио окаменел, онемел.

– Видите, молчит Винсенте, согласен, значит. Женятся одни болваны, потому как все женщины шлюхи. Верно, Цилио? – И гаркнул: – Верно, говорю?

Цилио снова заправлял рубашку в брюки, отвернувшись, но поспешил поддакнуть:

– Разумеется, верно.

– Слыхал, как он о твоей жене? – Джузеппе обернулся к Винсенте. – Гулящей считает, шлюхой... Я б ему не спустил. Ладно, не скучайте, скоро вернусь...

В напряженной тишине все следили за рукой Винсенте, стиснувшей стакан, дрожащей.

– Оставь, какой с него спрос...

– Убить – в яму засадят, – сквозь зубы процедил Винсенте, а стакан в его руке затрясся. – А как оставить в живых, что он себе позволяет!

– Брось, успокойся, – взмолился Цилио.

– Успокоиться! Дважды рубашку из брюк выдернул у тебя, а мне успокоиться?!

– Не опускайся до него, не роняй себя, будь выше. – Тулио отправил в рот мясо с луком. – Ты теперь о жене думать обязан, погубить ее хочешь? Оба пропадете ни за что ни про что, тебя в яму упрячут – без нее, без Джулии; останется она одна, без призора, а кругом сам знаешь сколько подлецов...

– Нет, вы видели! Видели, как он издевался над Цилио,– продолжал Винсенте. – Он... Он настоящий... э-э... буйвол, бегемот!

– Точно, – нахмурился Антонио и понизил голос: – Тише, идет... Давайте о другом говорить.

– Не знаете, который час? – громко спросил Винсенте.

У нас у всех есть свой город, и, влюбленные в него, мы поднимаемся вечером на синеющий холм и садимся, уткнув подбородок в колени, обхватив их руками, и, безмолвные, сгорбивши спины, завороженно следим, как опускается ночь, поглощая наш город, как внезапно засветится где-то окно, залучится пока еще слабо мерцающий свет... но темнеет, уже там и сям озаряются окна, и свет упрямо пробивается в ночь из-за штор... Вон там, в чьем-то доме, разом вспыхнули два огонька, и грозная тень заполняет, затеняет окно... Воцаряется тьма, разреженная светом пестроцветных огней... Вот уж веет прохладой, и скоро разольется по городу звон, разнесется по улицам бесстрастный голос обманщика Леопольдино, возвещая: «Час ночи, в городе все споко-о-ой-ноо...»

– Как, уже час? – не поверил Тулио.

– Да, ребята, – деликатно подтвердил Артуро. – Разошлись бы, пора...

– Сколько с нас...

– Если этот молодой человек не потребует сдачи, считайте, что уплачено.

– Не нужно сдачи, – торопливо сказал Доменико. – Не нужно. Я плачу...

– Еще немного мелочи остается, сорок грошей, угодно получить?..

Все испытующе выжидали, и Доменико понял.

– Можно оставить их вам?

– Если будет угодно... – Артуро изобразил смущение.

– Тогда оставьте.

– А на ночь устроились, синьор?

– Нет.

– Можете у меня заночевать.

– Пошли со мной, если не устал, – шепнул Тулио. – К скверным женщинам поведу. Хочешь?

Доменико показалось, будто Джузеппе стиснул ему горло своими лапами, но Джузеппе стоял далеко.

– Нет.

– Пошли, голубчик, – ласково молвил Артуро. – Рядом живу.

И действительно жил рядом.

Отворил желтую калитку, повел его по усыпанной гравием дорожке и, поднявшись на второй этаж, оставил одного: «Постойте тут, сеньор, на веранде, минуточку...»

Из комнаты, обхватив руками толстый тюфяк, одеяло, подушку, продолжая спать на ходу, выбралась женщина, задев плечом дверной косяк, и, не почувствовав, прошла на веранду, так и не открывая глаз.

– Пожалуйте, наша лучшая комната, отдыхайте, – пригласил Артуро. – Вот кровать, постельное белье совсем свежее, о плате сговоримся, думаю. Спокойной ночи, сеньор.

Доменико остался в кромешной тьме. Постоял немного и осторожно, чтобы не звякнули монеты, снял оборванную, обтрепанную одежду. Он лежал умиротворенный – приятно пахло свежее белье. И вдруг напал страх: «Где я... Зачем я тут...» Приподнялся на локте, чутко уставился в темноту. Присел. Тихо сунул руку в карман, вынул все одиннадцать драхм и спрятал под подушкой: «Не убили бы!»

Одну драхму положил обратно в карман, – может, удовлетворятся ею... Чудилось, кто-то притаился за дверью. С головой укрылся одеялом... Трудно ли открыть дверь, подкрасться с ножом, взмахнуть, и... все... конец... Нет, нет... Кто-то оберегал его... А то и просто стиснут горло сильными пальцами, а другой рукой – подушку на лицо, да еще коленкой придавят, чтоб быстрей задохся... Нет, нет... Кто-то защищает его, кто-то не даст погибнуть!.. Успокоился, всем существом доверился этому кому-то, неведомому, и, расслабленный, разом ощутил, как устал.

Хорошо было в чистой постели, и он, неслышно вздохнув от избытка чувств, пристроил щеку на ладони, погрузился в безмятежный сон.

...Кто-то любил его.

По ночам Краса-город обходил человек. Низкорослый, короткорукий, он то натужно приподнимал к груди тяжелый фонарь с трепетным пламенем и озирался, напряженно щурясь, то, пригнувшись, светил на булыжную мостовую, не валяется ли там что, потом распрямлялся, шел дальше, шаркая своими непомерно большими башмаками, подаренными кем-то из милости. Зимой он ютился в дощатой халупе, а когда очень мерз, разводил возле нее огонь и отогревал окоченевшие пальцы. В ненастную ночь с головой укрывался мешком и, сгорбленный, брел под дождем, обходя город. Время от времени заглядывал в свою лачугу, освещал большие песочные часы и снова ковылял по улицам, возвещая: «Два часа ночи, в городе все спокойно...» Летом человек всю ночь проводил на улице, смущенно всматриваясь в темные окна, и, когда раззванивались часы, выкрикивал, размахивая фонарем: «Четыре часа ночи, в городе все спокойно...» Но за одним окном приглушенно рыдала женщина, видимо уткнувшись лицом в подушку, за другим – звякала, разбившись, посуда, по шторе третьего металась тень, кто-то стенал у постели больного ребенка, а Леопольдино, ночной врун, заслышав дальний звон часов, смущенно выкрикивал, замкнув ладони у рта: «Три часа но-очи, в городе все спокойно...» Иногда навстречу Леопольдино брел, спотыкаясь и шатаясь, пьяный, и страж прятался за ближайший дом, пряча фонарь под свой длинный балахон... Иногда боязливо семенила, постукивая каблучками, оробевшая в темноте женщина, из тех, что считались в Краса-городе скверными и до которых так падки были мужчины. Леопольдино их тоже сторонился; фонаря, правда, не прятал, но глаза отводил... Потом рассветало... Краса-город выявлялся из мрака со всеми своими пороками и добродетелями, горестями и радостями, со своими розовыми и голубыми домами, и Леопольдино, иззябший, измученный, разбитый бессонной ночью, восклицал с непонятной радостью: «Шесть часов у-утра, в городе все спокойно...» – и отправлялся спать в халупу, когда все другие, лениво потягиваясь и позевывая, открывали глаза...

«Где я?»

Он был в комнате Артуро.