Текст книги "На пороге трона"

Автор книги: Грегор Самаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 46 страниц)

XLVIII

Когда, после тяжёлых сновидений, великий князь проснулся утром, камердинер Шкурин подал ему записку, запечатанную маленькою печатью с изображением якоря – эмблемы надежды. Герба на ней не было.

– Что это? – спросил Пётр Фёдорович, быстро приподнявшись с постели и протирая усталые от тяжёлого сна глаза.

Он прижал руку к своему сильно забившемуся сердцу. В последнее время, со дня выздоровления императрицы, его постоянно преследовали тяжёлые картины ужаса и каждое известие, относящееся к нему, он невольно ставил в связь с предметом мучившего его страха и беспокойства.

   – Я не знаю, – ответил камердинер с едва уловимой искоркой лести и плутовства в глазах, – быть может, прошение к вашему императорскому высочеству или известие от какой-нибудь влюблённой дамы. Когда я утром проходил по двору, эту записку сунула мне в руку женщина, с виду похожая на камеристку; она шёпотом попросила меня передать её вашему высочеству и сейчас же скрылась.

Пётр Фёдорович, протягивая руку с запиской как можно дальше от себя, будто боясь даже прикосновения к ней, нерешительно сказал:

   – Ты полагаешь, что это действительно от какой-нибудь дамы? – На один момент на его лице блеснуло выражение торжества польщённого тщеславия, но сейчас же оно сменилось выражением прежнего боязливого беспокойства. – Быть может, это – предостережение, – продолжал он, – быть может, удар уже занесён над моей головой; не лучше ли оставаться в неизвестности, чем испытывать муки ожидания? Ведь всё равно нет спасения от деспотического всемогущества, плотной стеною окружающего меня со всех сторон! – Он положил записку на одеяло и смотрел на неё со страхом, как будто перед ним было привидение. – А ты не догадываешься, от кого могло бы быть это письмо? – спросил он камердинера, глядя на него испуганным, нерешительным взором.

   – Я не мог распознать женщину, которая мне передала письмо, – возразил Шкурин, – но мне показалось...

   – Ах, – воскликнул великий князь, беспокойно перебирая пальцами, – тебе показалось...

   – Её лицо было закрыто, и она быстро отвернулась от меня, но мне показалось, что она принадлежит к штату статс-дам и как будто я видел её раньше в свите графини Елизаветы Воронцовой.

Лицо великого князя стало сумрачно.

   – Романовна!.. – сказал он, пожав плечами. – Она, верно, недовольна, что я её забываю, и делает мне упрёки... Теперь не время заниматься такими пустяками. Слушай! – строго и недовольно обратился он к камердинеру. – Я знать ничего не хочу об этих пустяках и запрещаю тебе впредь принимать подобные письма! У меня есть мысли и дела поважнее, чем ревнивые упрёки и дрязги.

Камердинер поклонился с сокрушённым видом, а затем он произнёс нерешительным, простодушным тоном:

   – А всё же вы, ваше императорское высочество, прочитали бы письмо; графиня так предана вам... теперь повсюду витают беспокойство и озабоченность... Графиня Елизавета Романовна – племянница вице-канцлера; быть может, ей удалось узнать что-нибудь важное и она хочет сообщить об этом вашему императорскому высочеству.

   – Ты полагаешь? – заколебался Пётр Фёдорович, бросая на письмо любопытный взгляд.

   – Вы, ваше императорское высочество, можете тотчас же убедиться в этом, – заметил камердинер.

   – Правда твоя! – сказал великий князь. – Глупо было бы отвергнуть сообщение, хотя я и убеждён, что здесь нет ничего, кроме ревнивых упрёков.

Он быстро протянул руку за письмом и торопливо вскрыл его.

Когда он прочёл несколько строк, его лицо передёрнулось бешеным гневом, он провёл рукою по лбу и с его уст сорвалось едва слышное проклятие, затем он быстро вскочил с постели и накинул халат, который ему подал камердинер.

   – Невозможно! – воскликнул он. – Невероятно, если это – только правда!..

Быстрыми шагами заходил он по комнате; затем остановился перед большим столом, уставленным фигурками солдат, и, не стесняясь присутствием камердинера, который отошёл в угол и делал вид, что приводит в порядок форменную одежду своего господина, стал вполголоса перечитывать строки письма:

   – «Великий князь Пётр Фёдорович отвернулся от своих истинных друзей и доверяется тем, кто обманывает его самым подлым и бесстыдным образом, позоря не только его личную честь, но угрожая даже его политической будущности и великокняжескому сану. Если великий князь желает убедиться в том собственными глазами, то пусть он сегодня ранее обыкновенного возвратится с ужина и примет у себя свою единственную преданную подругу, в верность и преданность которой пусть не верит до тех пор, пока не получит доказательств гнусного обмана, жертвою которого он сделался».

– Если это – клевета, – сказал великий князь глухим голосом, – то в таком случае она заслуживает наказания; если же это – правда, – продолжал он с дико блуждающим взором, – то нет казни, достойной этой лицемерки; всем обязана она только мне и имени, которое я дал ей! Нет сомнения, что речь идёт о Екатерине; а Екатерина всегда умела усыпить мои подозрения и добиться моего доверия. Да, я хочу сам видеть! – крикнул он, гневно отбрасывая письмо. – Я потребую от неё доказательств, и если она будет в состоянии дать их мне, то, несмотря на моё полное бессилие здесь, я покажу им, что в состоянии карать за обман и измену.

Камердинеру он приказал вечером, после того как будет распущен двор, впустить в его покои даму, которая сюда явится, о письме же никому не говорить ни слова. Затем, приказав подать одеться, он отправился к завтраку.

Со своей супругой Пётр Фёдорович поздоровался вежливо, любезно, как всегда в последнее время. Никому не бросилось в глаза, что его рука дрожала, губы подёргивались, а в глазах вспыхивали огоньки; в последнее время все привыкли видеть его в возбуждённом состоянии. Беспокойным взглядом искал он графиню Елизавету Воронцову; но великая княгиня сообщила, что ей слегка нездоровится и что она просила извинить её отсутствие.

Пётр Фёдорович молча склонился над своей тарелкой и в разговоре принимал участие лишь односложными замечаниями; да и вообще разговор вёлся очень вяло, так как великая княгиня была молчаливее обыкновенного и казалась погруженной в собственные размышления. Пётр Фёдорович выпил на этот раз всего несколько капель вина с водою; такое же воздержание проявил он и за обедом, и за ужином. В промежуточное время он оставался в своей комнате, а не заходил к супруге по нескольку раз, как то делал обыкновенно. Екатерина Алексеевна, по-видимому, также нуждалась в уединении.

Ужин окончился в этот день раньше обыкновенного, и великий князь с лихорадочным нетерпением ожидал, когда двор будет распущен и можно будет удалиться в свои покои. Екатерина Алексеевна последовала его примеру и также удалилась к себе, так что на этот раз во флигеле дворца, занятом великокняжеской четой, стемнело и всё затихло на целый час ранее обыкновенного.

Когда Пётр Фёдорович вернулся в свою комнату, возбуждённый на этот раз волнением ожидания, а не вином, которого совершенно не пил за ужином, он застал у себя того самого маленького, изящного пажа, который накануне вечером так упорно преследовал двух женщин во время их ночного выхода. При ярком освещении легко было узнать графиню Елизавету Воронцову, в мужском одеянии казавшуюся несколько странной и изменившейся. Великий князь поспешил к ней и так сильно схватил её за руку, что она вздрогнула от боли.

   – Значит, я не ошибся? – воскликнул он мрачным, почти угрожающим тоном. – Это ты, Романовна, писала письмо?

   – Да, я написала его, – ответила графиня, не опуская взора пред сверкающим, пронизывающим взором великого князя, – я слишком ревнива к чести великого князя, который со временем будет российским императором; на такое ревнивое чувство, – прибавила она с горечью и тяжёлым вздохом, – имеет право каждое преданное русское сердце, если вы лишаете меня всякого другого права.

Последних слов Пётр Фёдорович, казалось, не расслышал; он только потряс её руку нервными, подергивающимися пальцами и глухим, злобным голосом произнёс:

   – Ну, сдержи своё обещание, докажи правоту своих слов, не то, ей-Богу, ты раскаешься в том, что мучишь меня новыми неприятностями в такое тяжёлое время... Кто меня обманывает? Кто мне изменяет?

   – Ваша супруга, – с холодным спокойствием ответила графиня, – великая княгиня Екатерина, которой вы дарите своё расположение, отняв его у своей истинной подруги... да, да, великая княгиня, которая обязана вам всем, которую вы подняли из ничтожества, которая займёт рядом с вами место на русском престоле, чтобы хитростью, подобно Далиле[9]9
  Далила – в ветхозаветном предании возлюбленная Самсона. По наущению филистимлян выведала, что неодолимая сила Самсона скрыта в его волосах, велела остричь «семь кос» с головы его, а затем предала в руки филистимлян. (Примеч. ред.).


[Закрыть], вырвать у вас из рук скипетр и меч, оставив на вашей голове корону как пустое украшение и как покрытие менее почётного украшения, которым она щедро наградит голову императора так же, как украшает ныне голову великого князя.

   – Романовна! – сверкая глазами, воскликнул Пётр Фёдорович. – Докажи справедливость своих слов, иначе я задушу тебя собственными руками!

   – Я за тем и пришла, чтобы привести доказательства, – возразила графиня. – Если бы я хотела только клеветать, то не была бы теперь здесь.

   – В таком случае доказательства! Доказательства! – нетерпеливо допытывался Пётр Фёдорович.

   – Следуйте за мной! – сказала графиня. – Не пройдёт и часа, как виновные будут разоблачены. Наденьте плащ и шляпу без пера!

   – Куда ты хочешь вести меня? – спросил Пётр Фёдорович.

   – Вы поверите только собственным глазам, – ответила графиня. – Одевайтесь скорее.

   – А мой мундир? А этот орден? – спросил великий князь, указывая на голубую ленту и андреевскую звезду.

   – Плащом прикроете, – ответила графиня, – в случае же, если вас узнают, то это даже пригодится.

Пётр Фёдорович позвал камердинера и велел подать тёмного цвета плащ и простую шляпу. При появлении камердинера графиня не скрыла своего лица; наоборот, она остановилась среди комнаты, гордо подняв голову. Затем они вышли; графиня повела великого князя через огромные коридоры и главный подъезд дворца к выходу на улицу. Стража пропустила их без опроса, так как пажа, закрывшего лицо воротником плаща, приняла за денщика какого-либо из офицеров.

Когда они очутились на улице, графиня Елизавета Воронцова повела великого князя в маленький переулок и на некотором расстоянии от боковых ворот дворца прижала его к стене, так что оба они скрылись в тени. Тут она сказала:

   – Теперь ждите! Я надеюсь, что ваше терпение не будет испытываться слишком долго и доказательства, которых вы так добиваетесь, будут скоро в ваших руках.

Сгорая нетерпением, стояла и ждала графиня; Пётр Фёдорович дрожащими пальцами держал её руку. Слышно было, как неровно билось его сердце.

Немного спустя, с Невского проспекта показалась тень человека, который торопливо и с осторожностью прошёл в маленький переулок и остановился в нескольких шагах от ворот.

   – Посмотрите, – шепнула графиня великому князю, притягивая его ещё ближе к стене, – посмотрите на этого человека! Туман не позволяет нам различить его лицо, но по движениям и походке разве он не напоминает вам одного из ваших лучших друзей?

Великий князь сжал руку графини с ещё большей силой.

   – Это – Понятовский, – прошептал он, – его походка! Это несомненно Понятовский! Что это значит? Что ему здесь нужно?

   – Подождите! – сказала графиня.

Прошло ещё несколько минут, казавшихся графине целой вечностью, затем открылись маленькие ворота, и две женщины вышли на улицу точно так же, как и в предыдущий вечер.

   – Вы очень хорошо узнали графа Понятовского, – сказала графиня, – быть может, вы сможете рассмотреть и переодетую женщину, так нежно прижимающуюся к нему?

   – Ей-Богу, – проскрежетал Пётр Фёдорович, – эти манеры, походка... Чёрт возьми, да это...

Он запнулся, как будто боясь произнести слово, вертевшееся у него на языке.

   – Это – великая княгиня, – сказала графиня, – она теперь смеётся и рассказывает красавцу поляку, как её супруг, ничего не подозревая, находится у её ног. Однако пойдёмте скорее! – продолжала она. – Дело идёт о том, чтобы разоблачить изменников.

Она повела великого князя на Невский проспект. На некотором расстоянии впереди поспешными шагами шли те трое.

   – Мы должны их обогнать, – сказала графиня, – чтобы встретить у входа в их убежище; там вы выйдете к ним навстречу и потребуете объяснения.

Пётр Фёдорович безвольно, послушно следовал за графиней. Они обогнали преследуемых, сделав большой круг на широкой улице, и, опередив их на значительном расстоянии, прижались в тени за боковой стеной маленького домика.

   – Здесь мы подождём их, – прошептала графиня со счастливой улыбкой. – Здесь вы сорвёте маску с изменников и, быть может, поблагодарите преданную подругу, открывшую вам глаза.

   – Ну, раскается она в этом, раскается! – воскликнул Пётр Фёдорович, хватаясь за рукоятку своей шпаги. – Значит, тот бедняга, которого я разжаловал, был прав, они всё же обманули меня... Эту лицемерку я ввергну в прежнее ничтожество, из которого я поднял её, а ты, Романовна, займёшь её место.

Глаза графини радостно блеснули; она повлекла великого князя ещё далее в темноту и сказала:

   – Вооружитесь терпением!.. Не предпринимайте ничего, пока не убедитесь воочию.

Высокий, стройный мужчина и обе женщины продолжали идти вперёд, но их шаги замедлились, и казалось, они колебались в нерешительности.

Когда графиня Елизавета Воронцова и великий князь проходили на некотором расстоянии от них через улицу и направлялись к маленькому домику, они не заметили, что пришлось пройти несколько шагов по месту, освещённому уличным фонарём.

Камеристка шла рядом с парочкой, углублённой в горячую беседу; она заметила проходивших мимо великого князя и графиню Воронцову, испуганно тронула за руку высокого, стройного господина и прошептала:

   – Там... смотрите... там!.. Царский паж... он мог нас заметить.

Она указала на освещённое место улицы шагах в тридцати—сорока от них.

   – Господи Боже! – испуганно воскликнула женщина с закрытым лицом. – Это – великий князь... несмотря на длинный плащ, я узнала его по неуверенной, спотыкающейся походке. Да, это – он, без сомнения!.. Посмотрите, он повернул в сторону, по направлению к тому домику! Зачем в такой поздний час он на улице?.. Это подозрительно... Боже мой, неужели нас выдали? Неужели он открыл нас?

Все трое замедлили шаги.

   – Действительно, – заметил мужчина, – и мне показалось, что я узнал походку великого князя; обе фигуры направляются направо, к тому домику, – продолжал он, вглядываясь в темноту.

   – Мы не должны идти туда, – воскликнула женщина, которую он вёл под руку, – нам нельзя подвергаться такой опасности! Вернёмся лучше обратно!

   – Это было бы не менее опасно, – возразил мужчина. – Если это – действительно великий князь и если он следит за нами, то сейчас же пойдёт вслед за нами... и кто знает, нет ли ещё где-нибудь его соглядатаев?

   – Боже мой, Боже мой, что нам делать? – воскликнула женщина, дрожа всем телом. – Если он откроет нас, мы погибли. Теперь мне всё ясно! Этот паж... графиня Воронцова сказалась больною сегодня; наверное, это она открыла нашу тайну... Ах, как мы были неосторожны!..

   – Есть выход, – заметил стройный мужчина, склонив голову в некотором размышлении, – мы можем спастись, если счастье будет благоприятствовать нам.

   – Они скрылись за маленьким домом, – воскликнула камеристка, заглядывая в темноту, – нет сомнения, они следят за нами.

   – Итак, вперёд, – сказал мужчина, ускоряя шаги, – если нам удастся опередить их, мы будем спасены.

Он наклонился к своей даме, шёпотом сказал что-то, и все трое пошли дальше, не сворачивая к маленькому дому, где они исчезли накануне вечером.

Пётр Фёдорович и графиня выглянули из своей засады; трое людей приближались быстрыми шагами. Великий князь сильно дрожал; казалось, он не мог дождаться момента мщения, и графине приходилось сдерживать его. Лёгкий крик ужаса и бешенства сорвался с уст графини Воронцовой, когда она увидела, что эти трое людей, вместо того чтобы свернуть к маленькому домику, поспешно удалялись по другому направлению и стали исчезать в ночном тумане.

   – Что это? – спросил великий князь. – Неужели мы ошиблись? Быть может, это – совсем непричастные люди? Это возможно... Я не различил их черт лица...

Он вздохнул с облегчением; казалось, он был счастлив при одной мысли, что это – не больше как заблуждение.

   – Ошиблись? – воскликнула графиня Воронцова. – Нет, это не была ошибка, я в этом слишком уверена... Ах, мы были недостаточно осторожны, они заметили и перехитрили нас!

   – Тем не менее ты ошиблась, Романовна, – сказал Пётр Фёдорович. – Смотри, как спокойно и уверенно идут они! Я различаю очертания их фигур... Я хочу надеяться, – строго прибавил он, – что ты ошиблась в своём усердии.

   – Нет, я не ошиблась, – крикнула графиня, чуть не плача от злости, и топнула ножкой. – Неужели я привела бы вас сюда, если бы не была уверена, что именно здесь разоблачится измена? Теперь нам необходимо догнать их; им нельзя дать скрыться!.. Пойдёмте скорее! Мы должны их догнать, если бы даже пришлось гоняться за ними по Петербургу целую ночь.

Она увлекла великого князя вдогонку за едва мелькавшими вдали тремя фигурами. Злоба и страх придали её маленькой, хрупкой фигуре почти сверхчеловеческую энергию.

Великий князь, утомлённый сильным нервным возбуждением, едва следовал за нею своею тяжёлой, спотыкающеюся походкой. Когда он останавливался на минуту, чтобы перевести дыхание, Воронцова тащила его далее, всё более и более возбуждаясь этой напряжённой погоней. Расстояние становилось всё меньше; уже можно было ясно различить фигуры беглецов. Но вдруг камеристка оглянулась, сказала что-то своим спутникам, и все трое снова быстро помчались вперёд. Великий князь совершенно изнемогал, Воронцова почти насильно тащила его и скрежетала от злобы, видя, как расстояние снова увеличивалось.

Обе группы долго бежали так, то попадая в светлую полосу широкой улицы, то снова исчезая в темноте. Когда беглецы достигли главных ворот дворца государственного канцлера графа Бестужева, спутник обеих женщин остановился на минуту и оглянулся, как бы измеряя расстояние, отделявшее их от преследователей. Яркий свет от уличных фонарей озарил его лицо, и графиня Елизавета Воронцова вскрикнула радостно и торжествующе.

   – Вы видели? – спросила она великого князя. – Вы ещё сомневаетесь?

   – Действительно, это – он, – задыхаясь, сказал Пётр Фёдорович. – Ты права, Романовна, это – он, а значит, и она с ним... Вперёд, вперёд!.. Мы должны догнать их...

Напрягая последние силы, он снова пустился бежать; его глаза сверкнули, грудь работала изо всех сил. Несмотря на расстояние, при свете фонаря он ясно различил лицо графа Понятовского.

Беглецы быстро прошли мимо главных ворот и остановились у бокового входа во дворец; мужчина подошёл к маленьким, едва заметным дверцам и вынул из кармана ключ. Замок заскрипел, дверь открылась. Быстрым движением Понятовский протолкнул обеих женщин в дверцу, вошёл сам и снова закрыл за собою дверцу.

Пётр Фёдорович и графиня почти догнали их и подошли уже так близко, что заметили, как они исчезли в стене словно по волшебству. Великий князь бросился к дверце, но замок не подавался. Он стал бить кулаком в дубовую дверь, но безуспешно, так как слышался только глухой гул.

   – Они исчезли, они издеваются над нами, гнусные изменники! – крикнул он и в бешенстве снова принялся колотить в дверцы.

Графиня стояла в мрачной задумчивости.

   – Это – флигель бестужевского дворца, – сказала она, – как видите, дело идёт не только о преступной любви, но даже о вашей будущности, о царской короне; лукавый, коварный канцлер покровительствует вашей лицемерной супруге. Разве я не была права?

   – Да, ты права, – воскликнул Пётр Фёдорович вне себя. – Но вся их хитрость напрасна, я разыщу их, если бы то было даже на краю света. Коварного Бестужева я заставлю выдать её и уничтожу их всех!..

Он бросился к главному входу дворца.

   – Остановитесь! – испуганно воскликнула графиня. – Подумайте, какой поднимется шум!.. А если нам всё-таки не удастся найти их?..

Но Пётр Фёдорович ничего не хотел слушать и с бешеной силой тащил её за собою.

Большие ворота были заперты. Великий князь ударял в них изо всех сил, так что глухой гул ударов разносился далеко. Тщетно графиня старалась удержать его; в своём возбуждении он не поддавался никаким доводам.

Через несколько мгновений сторож, в шитой золотом ливрее и шляпе с пёстрыми перьями, осторожно открыл одну половину двери и, увидев две тёмные фигуры, стал высокомерно делать выговор нарушителям тишины.

Но Пётр Фёдорович рванул дверь, сбросил с себя плащ и крикнул громким, гневным тоном:

   – Где канцлер? Скажите ему, что это – я и желаю немедленно говорить с ним.

Сторож остановился как громом поражённый, когда увидал голубую ленту стремительно входящего великого князя, а за ним графиню Елизавету Воронцову в нахлобученной на лоб меховой шапке.

В одну минуту у входа столпились лакеи; некоторые побежали по лестнице наверх; вскоре появился дворецкий, поклонился великому князю до земли и попросил подняться в верхние покои, прибавив к этому, что канцлер уже лёг спать, но что его сейчас известят и он не замедлит поспешить принять его императорское высочество.

Пётр Фёдорович остановился на минуту в задумчивости.

   – Поди сюда! – крикнул он и снова вышел на улицу. За ним последовали дворецкий и несколько лакеев. Великий князь подвёл их к маленькой дверце в боковом флигеле и спросил: – Куда ведёт эта дверь?

Дворецкий, пожав плечами, ответил:

   – Очевидно, в какую-нибудь необитаемую часть дворца.

   – Откройте же мне дверь сейчас же! – приказал великий князь.

Дворецкий нажал замок и возразил:

   – Невозможно, ваше императорское высочество! Дверь замкнута на замок, а ключа от неё у меня нет... Сомневаюсь, чтобы вообще существовал ключ к этой двери... С тех пор как я нахожусь на службе у его высокопревосходительства канцлера, этим выходом никогда не пользовались. Не знает ли кто-нибудь из вас, куда ведёт эта дверь и имеется ли к ней ключ? – обратился он к окружавшим его лакеям.

Те ответили отрицательно.

Пётр Фёдорович гневно топнул ногой и приказал, чтобы шесть лакеев остались стеречь эту дверь.

   – Каждого, кто бы отсюда ни вышел и что бы он ни говорил, вы должны задержать. Заметьте себе это! – сказал он со сверкающим взором, сжимая кулаки. – Если это не будет исполнено в точности и хотя одна живая душа пройдёт через эту дверь, то вы будете наказаны кнутом и погребены в рудниках Сибири.

Лакеи, содрогаясь от ужаса, поклонились, скрестив руки на груди, и заняли сторожевой пост у двери, между тем как Пётр Фёдорович возвратился через главный вход во дворец.

Он быстро поднялся по лестнице; за ним следовала графиня Воронцова, стараясь по возможности держаться как настоящий паж.

Дворецкий ввёл великого князя в одну из парадных комнат дворца, освещённую многочисленными свечами, затем попросил разрешения пойти доложить канцлеру о почётном посещении его императорского высочества.

   – Только скажите ему, чтобы он шёл скорее! – крикнул Пётр Фёдорович грозным тоном. – Если же он слишком слаб, то я сам пойду к нему, так как то, что я должен сказать ему, не терпит отлагательства.

Дворецкий вышел, а великий князь стал в бешенстве шагать по большому, блестящему залу.

   – Мы не найдём их, – сказала графиня Воронцова, – в особенности если этот коварный Бестужев действительно является их защитником и покровителем. Этот дом – настоящая лисья нора; посторонний человек не разберётся здесь в потайных ходах.

   – Я разнесу весь этот проклятый дом, – воскликнул Пётр Фёдорович, потрясая в воздухе сжатыми кулаками, – но они не уйдут от меня!

Графиня в изнеможении опустилась на стул, между тем как великий князь продолжал шагать по комнате, произнося вполголоса проклятия и ругательства. Катастрофу, которую вызвала сама Воронцова, не было возможности предотвратить, так как возбуждение великого князя достигло крайних пределов. Но главное было сделано: великого князя удалось убедить, а значит, её власть над ним во всяком случае была упрочена.

Прошло с четверть часа; великий князь становился всё нетерпеливее.

   – Гм... они хотят идти мне наперекор! – воскликнул он наконец. – Они хотят обмануть меня!.. Но моё терпение истощилось, я сам пойду разыщу этого плута Бестужева и вырву у него из души признание, где кроются изменники.

Он распахнул дверь, за которою исчез дворецкий и которая вела во внутренние покои дворца. Глубокая, непроницаемая тьма была перед великим князем, тем не менее он стремился вперёд. Но вскоре он наткнулся на мебель, и дальше идти не было возможности. Пётр Фёдорович поспешил к другой боковой двери; там была та же непроницаемая темнота. Освещённой оказалась только та комната, куда их ввели. Скрежеща от злобы зубами, Пётр Фёдорович распахнул дверь, ведущую на большую лестницу. Передняя была наполнена лакеями, которые при появлении великого князя поклонились до земли.

   – Позовите дворецкого! – крикнул он. – Скажите, чтобы он немедленно явился сюда!.. Или... нет, нет, проводите меня сейчас же к вашему барину! Мне надоело ждать.

Лакеи изумлённо смотрели друг на друга. Было строго воспрещено приближаться к покоям канцлера; по приказания великого князя, так сильно возбуждённого, немыслимо было ослушаться. Двое из лакеев пошли вперёд с канделябрами, Пётр Фёдорович и графиня следовали за ними. Сначала спустились с большой лестницы, затем шли по огромному коридору, ведущему вглубь здания, снова поднялись по лестнице, устланной мягкими коврами, прошли ряд слабо освещённых комнат и наконец попали в маленькую жёлтую переднюю.

– Вот там покои его высокопревосходительства, – сказал один из лакеев, освещавших путь, и указал на дверь, скрытую за тяжёлыми портьерами.

Пётр Фёдорович, разозлённый ещё больше теми окольными путями, которыми ему пришлось сейчас идти, бросился к указанным дверям и исчез за портьерой, между тем как графиня Воронцова села в передней, а лакеи, дрожа от страха, поспешно удалились.