Текст книги "На пороге трона"

Автор книги: Грегор Самаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 46 страниц)

   – В эту минуту никто не будет интересоваться тем, отправлены ли уже арестованные за границу или ещё нет, – возразила великая княгиня, ещё более понижая голос, чтобы её слов никто не услышал. – Если государыня императрица выздоровеет, о чём я молю Бога, то эта история выяснится и никто не помешает вам тогда отправить Вюрца и Викмана со всей семьёй в Голштинию; если же – избави Бог! – нашей государыни не станет, то будущий император прежде всего вспомнит, кто оказал ему первую услугу.

Офицер потупил взор, не зная, на что решиться.

   – Идите, идите, дело улажено! – воскликнул Пётр Фёдорович. – Один из лакеев укажет вам дорогу к дому лесничего. Сообщите там о вашем приказе и о том, что до отъезда лесничему и его семье разрешается оставаться в своей квартире. Воображаю, как испугаются несчастные! До свиданья!

Пётр Фёдорович кивнул головой, и офицер неуверенным шагом вышел из дворца.

   – Благодарю вас, – обратился великий князь к жене, вторично протягивая ей руку. – Я думаю, что мне будет полезно иногда следовать вашим советам.

   – Во всяком случае будьте убеждены, что я всегда рада служить вам и посоветую то, что нахожу самым лучшим при данных обстоятельствах! – ответила Екатерина Алексеевна.

Пётр Фёдорович лёгким поклоном простился с присутствующими и собирался отправиться в свои покои, надеясь, что никто уже не помешает ему, но этот день был полон неожиданностей. Когда великий князь взялся уже за ручку двери, в комнату вошёл лакей и доложил о приезде канцлера графа Бестужева.

XXXVII

Канцлер граф Бестужев с серьёзным и деловым видом приблизился к великому князю, сопровождаемый любопытными взорами присутствующих. До сих пор граф Бестужев обращался с Петром Фёдоровичем с не которой почтительной фамильярностью, как старик, знавший великого князя ещё ребёнком, но на этот раз фамильярности не было и следа. Он низко склонил свой стан перед великокняжеской четой, и его лицо застыло в деловитой торжественности. Несмотря на своё слабое умственное развитие, наследник престола отличался большой наблюдательностью, которая выработалась вследствие постоянных дворцовых интриг; поэтому перемена в обращении канцлера не ускользнула от его внимания и он снова принял холодно-надменный вид неограниченного повелителя. Что касается великой княгини, то она встретила старого тонкого дипломата с простым радушием, почти с детской доверчивостью.

Вслед за канцлером вошёл Легран, в своём неизменном чёрном одеянии, в котором не изменилась, казалось, ни одна складка. В руках он держал большой портфель. Внимание всех присутствовавших было сосредоточено на канцлере, и потому никто не заметил скромной чёрной фигурки, остановившейся у порога.

   – Прошу прощения у вашего императорского высочества, – начал канцлер, – за то, что осмеливаюсь утруждать вас в такое время, когда вы озабочены болезнью её императорского величества. Государыня императрица ещё до этого ужасного случая с нею прикачала мне обратиться к вашему императорскому высочеству с некоторыми важными сообщениями, и я считаю с соей обязанностью исполнить её приказ.

По тону голоса графа Бестужева никак нельзя было догадаться, какого рода сообщение он имеет в виду, носит ли оно приятный характер или наоборот.

   – Вы хорошо делаете, граф Алексей Петрович, что обращаетесь ко мне, – милостиво ответил великий князь. – Всякое приказание моей августейшей тётки должно быть немедленно передано сюда. Государыня императрица, прикованная к одру болезни, не в состоянии выполнить сама свои желания, и поэтому, может быть, я могу быть исполнителем её воли. Надеюсь, – прибавил Пётр Фёдорович, сердито нахмурив брови, – иго то, что сообщите мне вы, будет более правдоподобно, чем тот приказ, который мне был представлен тоже от имени её императорского величества. Мне кажется, что, как высоко ни стоит граф Алексей Разумовский в глазах императрицы, каким доверием он ни пользуется, он всё же не может служить авторитетом для наследника престола.

Граф Бестужев взглянул с некоторым удивлением на великого князя; его не столько поразили слова Петра Фёдоровича, как его властный, энергичный тон, вполне необычайный для слабохарактерного, вялого великого князя.

   – Вы, ваше императорское высочество, сейчас узнаете, в чём дело, если милостиво выслушаете меня в поем кабинете, – произнёс канцлер.

   – Вы правы, – ответил великий князь, – здесь не место для деловых разговоров. Как видите, я ещё не привык к делам; меня держали от них на очень большом расстоянии, – с насмешливой улыбкой прибавил он.

При этих словах Пётр Фёдорович принял тон молодого властелина, уже взявшего в свои руки бразды правления.

От близоруких глаз Бестужева не укрылось, что великий князь, о чём-то подумав, нерешительно взглянул на свою супругу.

   – Если её императорское высочество великая княгиня окажет мне честь своим присутствием при данной мне аудиенции, то мне кажется, это будет соответствовать желанию государыни императрицы, – кланяясь, произнёс канцлер.

Вместо ответа великий князь предложил руку своей супруге и направился с ней в свои апартаменты, избегая встретиться глазами с графиней Елизаветой Воронцовой, с гневом смотревшей на Петра Фёдоровича. Что касается Екатерины Алексеевны, то она гордо и спокойно прошла мимо придворных дам и мужчин, не удостаивая никого особенным вниманием.

Легран последовал за канцлером, точно тень, стараясь быть незаметным.

Свита молча разошлась по своим квартирам, думая о болезни императрицы, о внезапной перемене в великом князе, о неожиданном посещении канцлера. Всем хотелось приподнять завесу будущего, но боязнь промолвить лишнее слово сковывала уста.

Когда Пётр Фёдорович и Екатерина Алексеевна вошли в кабинет в сопровождении канцлера, последний достал из портфеля, бывшего у Леграна, несколько бумаг и смущённо оглянулся, не зная, куда их положить. В этой своеобразной комнате стоял лишь один стол; на нём красовалась крепость из картона, вокруг которой размещались по всем направлениям длинные ряды оловянных солдат.

Великий князь заметил смущение канцлера и равнодушно сбросил на пол солдатиков, между тем как обыкновенно приходил в бешенство, если кто-нибудь осмеливался пошевельнуть хоть одну фигурку. Не зовя лакея, Пётр Фёдорович сам подвинул стулья великой княгине и графу Бестужеву и с большим нетерпением ждал, когда канцлер заговорит.

   – Я привёз вам, ваше императорское высочество, известия, только недавно полученные от фельдмаршала Апраксина, – произнёс Бестужев.

   – Ах, этот великий завоеватель, вероятно, снова одержал победу над Пруссией? – насмешливо заметил Пётр Фёдорович. – Одну из тех побед, о которых говорил сказочный граф Сен-Жермен, создавший картину битвы на стене?

   – Нет, ваше императорское высочество, я тоже убеждён, что картина, нарисованная графом Сен-Жерменом, по своей грандиозности далеко превосходит то, что было в действительности, – ответил канцлер. – Но велика или мала была победа, фельдмаршал Апраксин во всяком случае принимал в ней наименьшее участие.

   – При некоторых обстоятельствах это может послужить ему на пользу! – заметил Пётр Фёдорович.

   – Как бы там ни было, – продолжал граф Бестужев, – прусский король мало проиграл от этой битвы, победу которой так торжественно праздновали здесь. Правда, он потерял несколько человек во время самой схватки, но и только. Фельдмаршал Левальдт в полном спокойствии и порядке повернул к Кёнигсбергу, чтобы прикрыть его, а фельдмаршал Апраксин ни на шаг не подвинулся вперёд. Его передовой отряд продолжает стоять в Егерсдорфе, а главная квартира остаётся всё в том же Норкиттене, где была и до начала битвы, как вы можете видеть по этой бумаге.

   – Да, да, – подтвердил Пётр Фёдорович, пробегая глазами депешу, поданную ему канцлером. – Я буду очень доволен, если Апраксин не будет двигаться дальше. Перед его отъездом я предупредил его, что никогда не прощу ему, если он причинит серьёзную неприятность его величеству королю прусскому.

   – Я убеждён, – продолжал граф Бестужев, – что фельдмаршал Апраксин даже и не думает о передвижении войска вперёд. Неблагоприятное время года вполне оправдывает его в этом отношении. Даже императрица, несмотря на своё горячее желание поскорее разбить прусскую армию, наверно не осудит фельдмаршала за его крайнюю осторожность в чужой стране. К сожалению, в данный момент её императорское величество не в состоянии никого ни оправдать, ни обвинить, – прибавил он, пронизывая хитрыми глазами то великого князя, то великую княгиню, – она лежит в полном столбняке, и пройдёт много времени, пока она будет в состоянии заниматься делами, если вообще этому суждено быть когда-нибудь! – закончил канцлер с глубоким вздохом и провёл рукой по глазам, точно вытирая слёзы.

   – Разве состояние здоровья государыни императрицы так плохо? – быстро спросил Пётр Фёдорович с блестящими от радости глазами. – Неужели у неё столбняк? Откуда вам это известно, граф Алексей Петрович? Ведь к её императорскому величеству никого не пускают.

   – Верно, верно, – ответил Бестужев, потирая руки, – умные и осторожные люди – Шувалов и Разумовский – употребили все меры для того, чтобы никто не узнал о положении государыни императрицы, но у старого канцлера везде есть друзья, и он всегда кое-что знает из того, что происходит. Лёгкое нездоровье её императорского величества, требующее лишь якобы короткого отдыха, в сущности представляет собой весьма тяжёлую нервную болезнь, нечто вроде удара, и доктор Бургав подаёт очень мало надежды на полное выздоровление императрицы.

   – Я не сомневаюсь в том, что ваши слова – чистейшая правда, – заметила Екатерина Алексеевна с тонкой улыбкой на губах, – в противном случае вы едва ли доставили бы нам удовольствие видеть вас у себя.

Слова великой княгини нисколько не смутили графа Бестужева.

   – Хотя я, как старец, стоящий одной ногой в гробу, весь принадлежу прошлому, – возразил он, – но меня очень интересует и будущее, тем более что представителями этого будущего являются такие высокопочитаемые и милостивые особы, как вы, ваши императорские высочества, – прибавил он.

   – Будьте уверены, что представители будущего не покажут себя неблагодарными, – заметила Екатерина Алексеевна, – и вы найдёте в них искренних друзей.

   – Конечно, конечно, – подтвердил Пётр Фёдорович её слова. – Но скажите, это – всё, что вы хотели сообщить мне?

   – Я не посмел бы только из-за этого беспокоить вас, ваше императорское высочество, – ответил Бестужев. – Мне нужно сказать вам нечто более важное.

   – Так говорите скорее! – воскликнул великий князь.

Екатерина Алексеевна напрягла всё своё внимание. Она слишком хорошо знала этого хитрого царедворца и не сомневалась, что только очень важное дело могло заставить его прийти сюда.

   – Как я уже имел честь докладывать вам, ваше императорское высочество, – продолжал свою речь граф Бестужев, – фельдмаршал Апраксин в течение всей зимы не покинет Норкиттена, что при тех условиях, в которых мы сейчас находимся, вряд ли будет желательно...

   – Это почему? – перебил канцлера великий князь. – Ведь во всяком случае часть владений его величества короля прусского и без того занята нашими войсками.

По-видимому, великий князь только и думал о том, чтобы не нанести неприятности обожаемому прусскому королю; но Екатерина Алексеевна слушала с напряжённым вниманием слова канцлера, стараясь заранее угадать, к чему клонится его речь.

   – В эту минуту меня интересует не король прусский, – возразил Бестужев, – а Россия. Мне кажется, что интересы её императорского величества и вашего императорского высочества должны быть ближе фельдмаршалу Апраксину, чем удовольствие или неудовольствие Пруссии.

Взгляд Петра Фёдоровича омрачился, но он продолжал спокойно слушать слова канцлера.

   – Я уже имел честь говорить вам, ваше императорское высочество, что положение государыни императрицы очень тяжело. Выздоровеет ли она, удастся ли ей сохранить разум – известно лишь Одному Господу Богу. Все её верноподданные, в том числе и я, возносим горячие молитвы Милосердному Создателю о здоровье государыни императрицы, но весьма сомнительно, чтобы наши молитвы были услышаны; может быть, наш Господь, по Своей великой премудрости, порешил положить конец славному царствованию императрицы Елизаветы Петровны.

Пётр Фёдорович вздрогнул и забарабанил пальцами по столу.

   – Если случится это несчастье, – продолжал граф Бестужев, – то те лица, которые заслуженно или незаслуженно пользовались доверием государыни императрицы, высоко поднялись над толпой и забрали власть в руки, употребят все силы и способы для того, чтобы не лишиться этой власти.

   – Как же они могут иметь её? – воскликнул Пётр Фёдорович. – В России пользуется властью лишь один император.

   – Вы, ваше императорское высочество, лично на себе испытали, какую силу приобрели в царствование вашей августейшей тётки Шувалов и Разумовский.

Очень часто они оказывались сильнее государыни императрицы и её приказания стушёвывались перед волей этих господ. Я уверен, что как граф Шувалов, так и граф Разумовский употребят всё возможное, чтобы сохранить если не всю свою силу, то хоть часть её.

   – При мне они не будут иметь никакого значения! – решительно заявил Пётр Фёдорович, громко стукнув кулаком по столу.

   – Есть много средств для того, чтобы ограничить власть правителя, – спокойно возразил канцлер. – Вспомните, ваше императорское высочество, о влиянии сената, духовенства, которое, к моему великому прискорбию, не особенно благосклонно относится к вам... Вспомните о бунте среди войска...

   – Что? – с негодованием воскликнул великий князь. – Бунт среди солдат? Неужели есть такие, которые осмелятся изменить присяге и забыть свои обязанности?

   – В русской истории бывали примеры, – ответил граф Бестужев, – когда, благодаря влиянию духовенства, сената и дворян, а в особенности гвардии, власть императора была совершенно низвергнута и правление передавалось в руки всесильного министра.

Пётр Фёдорович мрачно смотрел в одну точку.

   – Если вы думаете, что это возможно, – глухо произнёс он, – то научите, что следует делать. Вы, граф, умнее и хитрее кого бы то ни было, а ваше присутствие здесь доказывает, что вы против низвержения законного императора, что в вашем лице я имею друга, который будет стоять за меня.

Бестужев искоса взглянул на великую княгиню и, прижав руку к груди, низко поклонился Петру Фёдоровичу.

   – Ваше императорское высочество, вы можете смело рассчитывать на мою непоколебимую преданность. Я затем и пришёл сюда, чтобы доказать вам это и дать один совет, который предохранит вас от всякой опасности, если вы, конечно, пожелаете последовать ему.

   – Я понимаю, в чём дело! – живо воскликнула Екатерина Алексеевна. – Да, граф Алексей Петрович, вы – наш действительный друг и тысячу раз правы.

   – Я пока ещё ничего не понимаю, – заявил великий князь, с удивлением и завистью смотря на Екатерину Алексеевну. – С большим нетерпением я жду совета, который моя супруга уже прочла на вашем лице.

   – Среди многих средств, к которым прибегнут враги вашего императорского высочества, самым действительным будет восстановление войска против вас, – начал Бестужев, – и я боюсь, что у вас могут быть крупные неприятности с этой стороны. Фельдмаршал граф Разумовский очень любим гвардией, а Пётр Шувалов – артиллерией. Оба они состоят главнокомандующими, а солдаты всегда очень склонны слушать больше всего своих начальников. Кроме того – простите мне за откровенность! – вы, ваше императорское высочество, мало популярны среди войска, так как отдаёте видимое предпочтение голштинским солдатам, которых русские солдаты ненавидят как чужестранцев и иноверцев. Сами вы даже почти никогда не носите русского мундира, разве только в особенно торжественные дни.

   – Да, да, всё это возможно, – согласился великий князь, – я действительно сделал ошибку. Но неужели кто-нибудь решится подрывать авторитет царской власти?

   – Я уверен, что найдутся люди, которые не остановятся перед этим, – ответил канцлер. – Скажу даже больше: я не сомневаюсь, что в настоящий момент идёт возмущение среди гвардейских полков против вашего императорского высочества.

   – И я в этом вполне уверена! – воскликнула Екатерина Алексеевна. – В особенности Шуваловы употребят все силы для того, чтобы заставить Петра Третьего сыграть роль Петра Второго; если они даже оставят ему титул императора, то только титул с его мишурным блеском.

Пётр Фёдорович побледнел; он сразу потерял самоуверенность и робко оглядывался вокруг.

   – Что же делать? – беспомощно спросил он. – Ведь тут решается вопрос жизни. Я думаю, что и для вас, граф Алексей Петрович, обстоятельства складываются неблагоприятно? Шуваловы не считают вас своим другом.

   – Если они и не любят меня, – возразил канцлер, – то во всяком случае считаются со мной, вероятно находя, что многолетний опыт старого дипломата может быть полезен им для внешней политики. Ну, да это для меня безразлично! Я знаю лишь один долг – верой и правдой служить своему законному императору и законной императрице, – прибавил Бестужев, поклонившись великой княгине, – и считаю своей обязанностью охранять их от интриг врагов. Мне кажется, что существует верное средство для того, чтобы уничтожить козни Шуваловых и Разумовского. Нужно только просить Бога, чтобы у нас хватило времени для выполнения этого средства. Армия фельдмаршала Апраксина находится уже довольно продолжительное время вне здешнего влияния. Она, как всякое войско на поле битвы, чувствует особенную привязанность к своему главнокомандующему. Последнее удачное сражение ещё более возвысило фельдмаршала во мнении его солдат, и поэтому он приобрёл над ними ещё большее влияние. Помимо этого между армией Апраксина и здешней гвардией существуют вполне естественные враждебные отношения. Солдатам Апраксина приходится переносить все ужасы войны, все неудобства лагерной жизни, тогда как гвардейцы приятно проводят время, пользуясь всеми благами спокойной гарнизонной службы.

   – Правда, правда! – живо воскликнула Екатерина Алексеевна, и даже во взгляде великого князя, упорно устремлённом на канцлера, отразились оживление и как бы некоторое понимание высказанных мыслей.

   – Фельдмаршал Апраксин, – продолжал Бестужев, – мой друг; подобно мне, он искренне и беззаветно предан вашим императорским высочествам и в одинаковой мере возмущён надменностью всемогущих временщиков. Если бы Апраксин появился со своей победоносной, храброй армией под Петербургом или если бы его войска окружали ваши императорские высочества здесь, в Ораниенбауме, то всякая попытка повлиять на войско петербургского гарнизона, в смысле ограничения императорской власти, была бы подавлена и уничтожена в зародыше, так как в распоряжении ваших императорских высочеств была бы такая могучая сила, как превосходная, опытная армия, на стороне которой, без сомнения, находятся симпатии всего народа.

   – Это – правда, – горячо воскликнул Пётр Фёдорович, – это – правда! Если Апраксин будет здесь, то пусть Шуваловы делают какие угодно попытки, я всё же останусь властелином, и, клянусь Богом, они ещё почувствуют мою силу! – промолвил он, злобно сверкнув глазами.

   – Я счастлив, – продолжал граф Бестужев, – что вы, ваше императорское высочество, а также ваша супруга вполне поняли и одобряете мою мысль. Следовательно, дело заключается лишь в том, чтобы как можно скорее вызвать Апраксина из его главной квартиры в Норкиттене.

   – Совершенно верно! – воскликнул Пётр Фёдорович. – Вызовите его сейчас же!

Граф Бестужев задумчиво покачал головой.

   – Я прошу ваше императорское высочество обдумать это дело, – сказал он. – Фельдмаршал отправлен в поход её величеством государыней императрицей и по её высочайшему приказу занял позицию против пруссаков; возврат с поста представляется делом чрезвычайно серьёзным, и мне кажется совершенно невозможным, чтобы фельдмаршал решился на такой важный и, быть может, даже роковой для себя шаг, основываясь только на моём желании, причём я – даже не непосредственный начальник его. Если бы государыня выздоровела, что, к сожалению, едва ли возможно, она привлекла бы фельдмаршала к тяжёлой ответственности. В своё оправдание Апраксин мог бы только сослаться на такой авторитет, который стоит выше всякой личной ответственности; а таким авторитетом может быть только имя вашего императорского высочества. Моё дело будет найти надёжного гонца, каковой уже имеется у меня наготове, который поставит фельдмаршала в известность о положении вещей. Вашему же императорскому высочеству следовало бы написать определённый приказ фельдмаршалу ввиду указанных обстоятельств немедленно возвратиться форсированным маршем.

Пётр Фёдорович испуганно взглянул на свою супругу; великая княгиня также, казалось, в нерешительности раздумывала над словами канцлера.

   – Послать фельдмаршалу такой приказ? – пробормотал великий князь слегка дрожащим голосом. – Это – очень серьёзное дело! Что сказала бы государыня, если бы она выздоровела?

   – О, вы, ваше императорское высочество, найдёте достаточно причин объяснить свои действия; граф Разумовский и Шувалов оберегают доступ в покои больной государыни от всех, даже от вас, племянника и наследника её императорского величества; при таких условиях легко возможно злоупотребление именем её величества и вы одни, ваше императорское высочество, имеете право вызвать армию, свободную от всяких посторонних влияний, дабы предотвратить возможные злоупотребления императорским именем и авторитетом. Я заготовил приказ в таком духе! – сказал он, развёртывая вторую бумагу. – Здесь, конечно, не указаны мотивы вызова, их неудобно излагать в письменном сообщении, да к тому же они понадобились бы только в том случае, если бы вам пришлось держать ответ перед её императорским величеством, что едва ли случится. Если фельдмаршал двинется форсированным маршем, он будет здесь через две недели, и я уверен, что если жизненные силы её императорского величества угаснут ранее того времени, то графы Шувалов и Разумовский постараются скрыть это печальное известие на некоторое время, пока основательно не обдумают своих замыслов. Во всяком случае фельдмаршал явится как раз вовремя, чтобы быть в полном распоряжении вашего императорского высочества.

Екатерина Алексеевна поспешно схватила приказ, заготовленный на имя фельдмаршала Апраксина, и стала с глубоким вниманием перечитывать его, между тем как Пётр Фёдорович со страхом следил за выражением её лица.

   – Хорошо, – сказала великая княгиня, – иначе оно не может быть! В крайнем случае это – меньшее из зол, и во всяком случае легче будет оправдаться пред императрицей, нежели без армии Апраксина удержать за собою власть. Подпишитесь, мой супруг!.. Дело идёт о том, быть ли вам в будущем самостоятельным императором или жалкой игрушкой в руках ваших врагов, которые ненавидят и презирают вас.

   – Я хочу быть императором! – воскликнул Пётр Фёдорович, весь красный от волнения и напряжения, вызванного продолжительным разговором.

Он взял бумагу, а граф Бестужев подал ему перо с маленького письменного стола, стоявшего в углу комнаты; быстрым росчерком великий князь подписал своё имя под роковым посланием, которое могло бы сыграть решающую роль в судьбах России.

Екатерина Алексеевна встала и подала руку своему супругу.

   – Желаю вам счастья! – сказала она. – Этим росчерком пера вы, быть может, положили основание царствованию императора Петра Третьего, да пошлёт ему Бог славу и блеск!

Граф Бестужев открыл дверь и позвал Леграна.

   – Вы знаете, мой друг, – сказал он, – что вы должны передать фельдмаршалу Апраксину?

   – Я к услугам вашего высокопревосходительства, – ответил Легран с таким спокойным видом, как будто дело шло о самом обыкновенном деловом поручении.

   – Отлично! – воскликнул канцлер. – В таком случае возьмите эту бумагу, передайте её фельдмаршалу и сообщите ему всё, что я уже поручил вам. Эту бумагу храните как собственную жизнь, так как если вы не доставите её в руки фельдмаршала, то и ваша жизнь, пожалуй, потеряет всякую цену. Идите и обдумайте это поручение; от быстрого и точного выполнения его зависит вся ваша будущность.

Легран положил бумагу в крепкий портфель, спрятал его у себя на груди, затем поклонился и исчез, ни на минуту не изменив выражения лица.

   – Теперь я лягу спать, – воскликнул великий князь, – я устал, ужасно устал от всей этой работы!

Действительно, он казался окончательно обессиленным; он бросился на диван, стоявший у одной из стен комнаты, и его глаза сомкнулись почти моментально.

Граф Бестужев предложил руку великой княгине, чтобы проводить её в её покои. Когда они проходили через большую переднюю, откуда исчезли все придворные дамы и кавалеры и где не было лакеев, которые могли бы схватить на лету какое-нибудь слово, он наклонился к уху Екатерины Алексеевны и сказал:

   – Вы видели сейчас, что, если мы потеряем императрицу, мы всё же не будем иметь императора. Без содействия вашего императорского высочества великий князь не принял бы такого решения, и это первое деяние окончательно сломило и утомило его. Но если нам не суждено иметь императора, то будут приложены все старания, чтобы бразды правления попали в твёрдые руки регентши. Апраксин – мой единомышленник, и мы, как верные друзья, станем опорой и поддержкой государыни регентши.

Дойдя до дверей великокняжеских покоев, они остановились. Екатерина Алексеевна посмотрела на канцлера странным, пронизывающим взглядом.

   – Благодарю вас, граф Алексей Петрович, – сказала она, пожав его руку, – я всегда буду другом моих истинных друзей.

Граф открыл двери в другие покои, где дожидались камеристки, затем простился глубоким, церемониальным поклоном, а великая княгиня проследовала в свой кабинет.