Текст книги "На пороге трона"

Автор книги: Грегор Самаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 46 страниц)

   – Можете ли вы, – спросила государыня после некоторого раздумья, – в присутствии всего моего двора дать доказательство своей необыкновенной силы, заглянуть в сердца людей и приподнять завесу будущего?

   – Я к услугам вашего императорского величества, насколько глаза непосвящённых будут в состоянии проникнуть в явления таинственных сил природы, – ответил граф. – Только я должен просить указать мне заранее помещение, где я буду действовать, чтобы я мог устранить все препятствующие и враждебные влияния.

   – Выбирайте сами подходящий для себя зал, – сказала Елизавета Петровна. – Можете ли вы приготовиться к сегодняшнему вечеру?

   – Я всегда готов повиноваться желаниям вашего императорского величества.

Императрица ещё раз протянула графу руку для поцелуя, после чего Сен-Жермен удалился. Он тотчас же занялся выбором зала, в котором запёрся один, велел предварительно принести туда из своей комнаты чёрный, обтянутый бархатом ящик.

Императрица велела позвать к себе графа Ивана Ивановича Шувалова и долгое время оставалась с ним одна. После этого в Петербург полетели верховые, разнося приглашения высокопоставленным лицам. Одновременно камергер императрицы отправился в Ораниенбаум и отвёз великокняжеской чете собственноручное письмо государыни. Последнее повергло Петра Фёдоровича и Екатерину Алексеевну в полуиспуганное, полурадостное изумление, так как они уже давно отвыкли получать приглашения от её императорского величества.

XXXII

С напряжённым любопытством собралось при наступлении вечера приглашённое общество в ярко освещённых приёмных комнатах Петергофского дворца.

По приказу императрицы как дамы, так и мужчины должны были явиться в чёрном домино и чёрной маске во всё лицо: это распоряжение распространялось даже на великого князя и великую княгиню, и таким образом в сиявших огнями залах двигалось общество, совершенно закутанное в чёрные шёлковые плащи, с чёрными бархатными масками на лицах, а так как напудренные причёски вдобавок скрывали природный цвет волос, то никто не мог узнать друг друга, и каждый из приглашённых оставался в неизвестности относительно остальных.

Все осторожно и робко сторонились друг друга, избегая даже весёлой и пикантной мистификации, свойственной настоящему маскараду, так как нельзя было ручаться за то, что каким-нибудь опрометчивым словом не наживёшь себе могущественного врага. Сначала придворные даже не были уверены, что между совершенно закутанными масками не находилось самой императрицы, и недоумение, вызванное необъяснимым капризом её величества, ещё усиливалось тем, что у некоторых чёрных домино пестрели бантики из разноцветных лент, которые, вероятно, должны были служить для узнавания известных лиц. Тревога отчасти улеглась, когда несколько времени спустя двери в собственные покои её императорского величества распахнулись и оттуда вышла императрица незамаскированная, в сопровождении графа Шувалова, последний хотя накинул домино на свой блестящий придворный мундир, но также был без маски.

Елизавета Петровна поздоровалась с обществом, которое с любопытством толпилось около неё, и, окидывая испытующим взором различные группы гостей, казалось, хотела убедиться, в точности ли исполнен её приказ и действительно ли каждый замаскирован до неузнаваемости. Должно быть, она осталась совершенно довольна результатом своих наблюдений, потому что благосклонно кивнула головой и приказала старшему камергеру ввести графа де Сен-Жермена.

При этом имени, произнесённом императрицею вслух, по залу пронёсся шёпот ожидания. Каждый слышал об этом таинственном искателе приключений, наделавшем массу шума в Париже и Версале, а молва о его удивительной и сверхъестественной магической силе, прежде чем дойти до Петербурга, всё более и более украшалась вымыслами, так что от появления графа Сен-Жермена ожидали чего-то неслыханного, невероятного.

Через несколько мгновений старший камергер вернулся обратно в зал с графом, который был одет так же просто, как поутру, во время аудиенции у императрицы; только в банте его галстука из брюссельских кружев сверкал крупный бриллиант несравненной воды, а другой камень, едва ли уступавший первому, украшал рукоятку его маленькой изящной шпаги. Он приветствовал императрицу низким поклоном, в котором выразились всё почтение, подобавшее монархине, но вместе с тем известная гордость и сознание своего превосходства. После того он окинул взором закутанные фигуры, окружавшие его, и подметил любопытство, сверкавшее в их глазах сквозь вырезы бархатных масок. Насмешливая улыбка скользнула по губам Сен-Жермена.

   – Я велела явиться моему двору в этих масках, – начала императрица, – так как уверена, что никакое переодевание не помешает вам, граф, узнать скрывающихся под ними лиц.

   – Я мог бы ответить вашему императорскому величеству, – возразил Сен-Жермен, – что взор, который может заглянуть в далёкое прошедшее и которому иногда дозволяется проникнуть в туман будущего, ещё не обладает из-за этого умением видеть сквозь бархатную и шёлковую ткань, но вам угодно подвергнуть меня испытанию. Вы вновь желаете узреть, чтобы поверить, а желание такой великой монархини, как вы, – для меня закон. Вы убедитесь, что пламя жизни, пылающее внутри меня в величайшей чистоте, имеет силу проникать даже и сквозь такие внешние препятствия телесного мира. Вашему императорскому величеству известно, что я только что прибыл в Петербург и не знаю никого при вашем дворе. Соизвольте приказать, чтобы те лица, о которых вы желаете расспросить меня, протянули мне руку.

Императрица стала внимательно всматриваться в окружающее общество и затем кивнула мужчине, к домино которого был приколот ярко-красный бантик.

   – Возьмите руку этой маски, граф, – сказала Елизавета Петровна, – и скажите мне, какая будущность предстоит ей.

Граф взял руку закутанной особы, протянутую ему из складок домино. Он подробно осмотрел её и обратил особенное внимание на линии ладони, после чего низко поклонился и заговорил вслух твёрдым, уверенным голосом:

   – Этой руке предопределено держать скипетр русского государства. Благородная голова, скрывающаяся под этой маской, предназначена Провидением для блеска императорского венца. Герцогская корона уже унаследована этим лицом по праву рождения, а царский венец принесла ему судьба, хотя он не касался его чела; царский венец засияет со временем на его голове. Я имею честь стоять перед его императорским высочеством великим князем и наследником престола.

Сен-Жермен вторично поклонился и отступил назад.

Сняв с себя маску, великий князь воскликнул:

   – В самом деле это удивительно! Я воображал, что хорошо замаскирован, и никогда не видал этого господина раньше.

Он подошёл к императрице, которая с напряжённым вниманием следила за этой сценой, и поцеловал её руку.

   – Действительно, – сказал граф Сен-Жермен, – я ещё ни разу не имел чести встречать его императорское высочество. Впрочем, – с улыбкой продолжал он, – испытание, наложенное на меня вашим императорским величеством, оказалось нетрудным. Мне было легко узнать вашего царственного племянника, потому что его рука по своей форме совершенно похожа на руку великого императора Петра, его царственного деда.

   – Ах, граф, – воскликнула императрица, – вы знавали моего отца?

   – Я имел честь довольно коротко знать великого реформатора Русского государства. Я знал, что он, переодевшись плотником, самолично изучает в Саардаме искусство кораблестроения. И чтобы познакомиться с этим великим государем, который спустился так низко, чтобы иметь возможность стать образователем и наставником своего народа, я также нанялся плотником на ту же самую верфь. Долгое время работал я с его величеством, и великие надежды, возлагавшиеся мною ещё в то время на его правление, осуществились вполне.

После слышанного ею раньше императрица не нашла уже более ничего странного в этих словах графа, но среди гостей поднялся говор сильнейшего удивления, а великий князь смотрел на графа во все глаза. Однако не успел он высказать, насколько удивлён, как императрица подозвала другую маску, с голубым бантом на домино.

Граф осмотрел протянутую ему руку и сказал:

   – Эта рука привыкла связывать и развязывать тонкие нити, посредством которых дипломатия управляет судьбами народов, и она умеет делать это искусно, ловко и твёрдо. Я имею честь стоять пред прославленным государственным канцлером вашего императорского высочества, графом Бестужевым-Рюминым.

Граф Бестужев снял маску и несколько насмешливо ответил на поклон прорицателя.

   – Пожалуй, при здешнем дворе это – старейшая стариковская рука, – сказал он, – которой вы, ваше императорское величество, всё ещё доверяете ведение вашей просвещённой политики, и, пожалуй, этому господину было не трудно узнать по складкам и морщинам этой ладони вернейшего слугу моей императрицы.

   – Граф Алексей Петрович неверующий, – заметила государыня, – обратить его будет трудно...

   – Я не стараюсь обращать кого-либо, – возразил Сен-Жермен, – и никому не навязываю веры в мою силу. Вашему императорскому величеству благоугодно приказывать, а мой долг – повиноваться.

   – Ну, – сказала императрица, – так как граф Бестужев утверждает, что было легко узнать его руку, то взгляните хорошенько в этот непроницаемый лоб и сообщите мне, что слышал сегодня мой государственный канцлер и какие у него известия для меня.

   – Его превосходительство, – не колеблясь, ответил Сен-Жермен, – хочет доложить вашему императорскому величеству о прибытии человека, которого посылает к вам великий монарх и который, – продолжал предсказатель, устремив взор кверху, точно он рассматривал парящее над ним видение, – предназначен судьбою со временем носить на своей собственной голове корону государя, назначившего его теперь своим послом при дворе вашего императорского величества.

При этих словах на лице графа Бестужева отразилось глубокое изумление. У одной из масок, совершенно закутанной в домино, с приколотым к капюшону алым бантиком, вырвался в то время лёгкий крик удивления и радости.

   – Вы говорите загадками, граф, – почти с досадой заметила императрица. – Может ли это статься, чтобы посланник получил корону своего государя?

   – Между тем я говорю истинную правду, ваше императорское величество, – возразил Сен-Жермен. – Спросите графа Бестужева или же, если вы соизволите, я сам укажу вам человека, о котором он думал.

   – Так назовите же его! – воскликнула Елизавета Петровна.

   – Ваше императорское величество! Вы сами можете его назвать, – ответил граф, – как только увидите его.

   – Я его увижу? – воскликнула императрица. – Значит, он здесь?

   – Его здесь нет, – ответил граф, – но его образ тотчас появится пред вами, лишь только вы соизволите приказать, чтобы затворили двери в соседнюю комнату.

Государыня кивнула головой. Несколько замаскированных услужливо бросились к дверям и заперли их.

Граф поднял руку; все свечи в зале тотчас потухли, и вслед за тем над собравшимся обществом, приблизительно на человеческий рост от полу, появился окружённый странным сиянием образ молодого человека в блестящем придворном мундире, с голубой лентой через плечо, видение поклонилось императрице.

   – Граф Понятовский! – послышался голос среди гостей.

Сен-Жермен кивнул головой, видение исчезло, все свечи снова загорелись.

   – В самом деле, – в сильнейшем изумлении воскликнула Елизавета Петровна, – это – граф Понятовский, уехавший отсюда несколько времени тому назад. Скажите мне, граф Алексей Петрович, что с ним?

Бестужев бросил робкий взгляд на графа Сен-Жермена и сказал:

   – Действительно, я только что собирался доложить вашему императорскому величеству, что польский король назначил графа Понятовского своим посланником при дворе вашего императорского величества, что граф прибыл сюда и испрашивает позволения вручить вашему императорскому величеству свои верительные грамоты. Поздравляю графа Сен-Жермена, служащие ему духи хорошо осведомлены.

   – Граф Понятовский здесь? – спросила императрица, задумчиво потупив глаза. – Это удивительно и почти непонятно! Однако, граф, – продолжала она, с живостью подходя к предсказателю, – вы говорили о короне, долженствующей со временем увенчать того человека, образ которого только что показался пред нами, о короне...

   – Польской, – спокойно подсказал прорицатель. – Я излагаю вашему императорскому величеству то, что начертано в звёздах и что исполнится так же несомненно, как все решения судьбы, которая идёт своими путями, чтобы возвышать и уничтожать.

   – В самом деле, – в глубокой задумчивости прошептала императрица. – Польша – единственная страна, где может случиться, что посланник короля со временем наденет на себя его корону. Такое знание повергает меня почти в ужас. Продолжайте, однако, – воскликнула она потом решительным тоном, подозвав к себе ту даму, капюшон которой был украшен красным бантиком, – вы доказали своё искусство на мужчинах. Говорят, что женщин труднее разгадать. Что видите вы на этой руке?

Она взяла руку и протянула её графу.

Тот долго рассматривал её, тогда как сверкающие взоры маски были пристально устремлены на него.

Прорицатель мешкал как будто в нерешительности.

   – Ну, – воскликнула императрица, почти торжествуя, – неужели ваше знание изменяет вам перед дамами?

   – Нет, ваше императорское величество, – возразил Сен-Жермен, – я только следил за удивительно пересекающимися линиями этой руки, которые простираются как бы в далёкое будущее. Это рука её императорского высочества великой княгини, которой суждено разделить венец её супруга и кровь которой целые столетия будет доставлять Русскому государству его повелителей.

Великая княгиня также сбросила маску, её лицо сияло счастьем, как будто слова графа доставили ей величайшую радость.

   – В вашем пророчестве, граф, – сказала она, – заключается всё, что служит предметом желаний женщины, благороднейшее назначение и высочайший долг которой состоят в том, чтобы быть женою и матерью.

Она поспешила к императрице и с детской почтительностью поцеловала её руку.

   – Ваше императорское величество! – сказала Екатерина Алексеевна. – Вы слышали, кровь ребёнка, который так же дорог вам, как и мне, и который составляет новое священное звено между мною и моей всемилостивейшей тёткой, служит для России залогом славного будущего.

Императрица казалась довольной и ласково поцеловала свою племянницу в лоб.

Великий князь между тем мрачно потупил взор.

   – Ну, граф, – воскликнула Елизавета Петровна, – вы блестяще выдержали испытание и принудили нас поверить, что перед вашим взором не устоит никакая маска; но я ещё не вполне довольна. На различных головах видели вы короны будущего...

   – Отдалённого, отдалённого будущего, – подхватила великая княгиня, снова поднося руку императрицы к губам.

   – А теперь потолкуем о ином будущем, о будущем, которое принадлежит мне, – продолжала она, гордо выпрямляясь. – Скажите, что предстоит России в моё царствование?

   – Будущее трудно облечь в слова, – ответил граф, – часто оно открывается испытующему взору лишь наполовину, и человеческая речь слишком ясна и резка, чтобы удержать и привести в порядок причудливо сплетающиеся образы. Ваше императорское величество! Вы можете сами увидеть и сами удостовериться.

Он вынул из кармана серебряную чашечку и влил в неё светлой жидкости из красивого хрустального флакона, бывшего также при нём. После того Сен-Жермен попросил императрицу встать в некотором отдалении от продольной стены зала. Всё общество сгруппировалось позади неё. В двух или трёх шагах от государыни прорицатель поставил чашечку на пол и тонкой восковой ниткой зажёг налитую в неё жидкость.

В тот же миг опять потухли все свечи. Маленькое зеленовато-жёлтое пламя, мерцавшее в чашке, подобно блуждающему огоньку, распространяло тусклое сияние, совершенно идентичное слабому лунному свету. В то же время образовались лёгкие облака дыма, которые клубились подобно туману и заслонили стенные обои. Сен-Жермен отступил немного назад и протянул наполовину сжатую руку к волнующейся туманной плоскости.

   – То, что вы нам здесь показываете, – сказала императрица с оттенком страха и досады, – действительно похоже на покровы будущего, пронизать которые бессильно человеческое око.

   – Прошу вас подождать лишь одно мгновение, – заметил граф, – и эти покровы приподнимутся перед вашими взорами.

Зал наполнился тонким, необычайно сильным ароматом. Всё общество было в напряжённом ожидании и затаило дух. Сен-Жермен отступил ещё дальше назад, по-прежнему протягивая руку к туманной поверхности. По комнате пронёсся звук, подобный шуму ветра, пробегающего вдали по древесным вершинам. Живее заклубились облака, потом они стали как будто сгущаться на заднем плане, а впереди оставалась одна лёгкая дымка в виде газового занавеса. В то же время появился в тусклых красках и несколько расплывчатых очертаниях, но ясно видимый ландшафт: песчаные равнины и луга, на заднем плане лесистые пространства, впереди возвышенность.

Слышно было дыхание присутствующих.

Императрица направила свои сверкающие взоры на удивительное зрелище. Словно при мираже, неведомо откуда и как, взялись картины, появились на равнине длинные ряды войск, всадники, пехота и пушки, можно было рассмотреть русские мундиры и фигуры казаков. Офицер в больших чинах, в сопровождении многих адъютантов, подъехал к фронту и смотрел в зрительную трубу на плоскогорье.

   – Это – генерал Сибильский, – воскликнула Елизавета Петровна.

   – Сибильский! Он, в самом деле он, – послышалось в рядах гостей.

   – Это – моя армия в Пруссии, – воскликнула государыня. – Не правда ли, граф? Ведь вы показываете нам войска фельдмаршала Апраксина?

   – Я отдёргиваю покровы, – ответил граф Сен-Жермен, отступивший в темноту, – которые застилают перед человеческими очами место и время. Вы, ваше императорское величество, видите картину, окутанную этими покровами. Вы сами должны её объяснить.

   – Действительно, – сказала императрица, – нет сомнения, что это – армия Апраксина. Сибильский отъезжает назад, должно быть, заметив что-то; он отдаёт приказ; ряды смыкаются. Ах, что это? – воскликнула она, вздрагивая.

В зале донёсся как будто из большой дали глухой зловещий треск, от которого при всей его призрачной слабости точно задрожали стены. В то же время с другой стороны туманной картины двинулись войска в синих мундирах.

   – Это – пруссаки, – подхватила великая княгиня. – Я вижу кивера гренадер с жестяными орлами и шляпы драгун.

Вскоре притихшие зрители увидали поблёскивание ружей, и до их слуха, как бы из бесконечного далека, донёсся тот же призрачный, тихий звук ружейных залпов. Обе армии схватились между собою, прусская кавалерия бросилась в атаку, русских оттесняли всё дальше и дальше. Снова показался перед фронтом генерал Сибильский, который, по-видимому, воодушевлял войска к сопротивлению; потом он упал с лошади, к нему подскочили прусские драгуны, которые окружили и унесли его прочь, после чего раненый командир исчез в тумане. Сбоку картины, обрамленной стеною, почти совсем не осталось русских войск; прусские полки валили вперёд; штыки пехоты и мелькавшие сабли драгун сверкали в тусклом свете, похожем на лунное сияние.

   – Они побеждены, – воскликнул великий князь, – пруссаки побеждают!

В его невольном, полуподавленном возгласе звучали радость и торжество.

   – Ах! – простонала Елизавета Петровна, прижимая руки к сердцу. – Если это – правда, если эта картина соответствует действительности, то нет достаточно строгого наказания, чтобы поразить моего генерала, забывшего честь и долг!

   – Вы, ваше императорское величество, видели, – вступился граф Шувалов, также испуганный и дрожащий, – что Сибильский сделал всё, что было в человеческих силах.

   – Всё, что было в человеческих силах? – подхватила Елизавета Петровна. – То, что им следует сделать, напрягая все усилия, единственное, чего я от них требую, – это победить!.. И горе им, если они не исполнили моей воли!.. Прогоните ваше видение, граф Сен-Жермен! – пылко воскликнула она. – Если вы не можете показать мне ничего иного и если злополучный мираж соответствует истине, то пусть благодетельный туман неведения скрывает её подольше; в тысячу раз лучше не знать такого будущего, чем заранее переживать его мучения!

   – Таинственные силы, – серьёзно и торжественно возразил граф, – которые я вызвал с соизволения вашего императорского величества, нельзя прогнать по произволу. То, что они должны открыть, непременно совершится.

Русские войска совсем исчезли с картины, всё новые прусские полки теснились вперёд.

   – Света! – воскликнула императрица, скрипя зубами. – Света! Я не хочу больше видеть ничего этого; это не должно, это не смеет быть правдой!

   – Это – правда, – произнёс Сен-Жермен. – Видения, вызванные моим искусством, никогда не обманывают.

Императрица хотела отвернуться, чтобы выйти из комнаты, как вдруг так же издалека, так же необычайно тихо и вместе с тем ясно, как прежде, с дальнего плана в середине картины донеслись барабанная дробь и сигналы горнистов; затрещали новые залпы; прусские войска как будто остолбенели и пришли в смятение. Туман на заднем плане разделился, и, сверкая в фосфорическом свете, проскакал отряд кирасир в блестящих кирасах, с высоко поднятыми палашами, рассеивая прусские военные силы и неудержимо опрокидывая их. Во главе этого блестящего кавалерийского отряда, топот которого также как будто отдавался в ушах зрителей, ехал на вороном фыркающем коне мужчина гордого и смелого вида, а рядом с ним молодой офицер. Хотя все эти фигуры были подернуты лёгкой дымкой тумана, тем не менее императрица воскликнула громким, радостным голосом:

   – Румянцев, это – Румянцев со своими кирасирами! А это – молодой человек, посланный мною в главную квартиру! Приглядитесь хорошенько, Алексей Григорьевич, не его ли рекомендовал ты мне в гонцы?

   – Это – поручик Пассек, – ответил Разумовский, стоявший позади государыни в своём домино.

   – О, ты не ошибся, – подхватила императрица, – он достоин моего доверия! Гляди, как он машет шпагой и мчится в атаку на прусских гренадер.

Тут позади кирасир показались плотные ряды русской пехоты; с одной стороны подходили ещё другие русские войска. Всё ожесточённее становился бой. Всё дальше подавались назад пруссаки, и вскоре поле битвы снова было усеяно одними русскими солдатами. Тогда прискакал блестящий отряд всадников, во главе их на громадной лошади виднелась тучная, несколько неловкая фигура в фельдмаршальском мундире.

   – Апраксин, – воскликнула императрица, – это – Апраксин! Он почти смешон верхом на коне. Я сделала промах, вручив командование моей армией такому неповоротливому, неловкому генералу, но ему будет прощено, если всё сойдёт благополучно.

Окутанная туманом фигура, в которой императрица и весь двор узнали Апраксина, въехала на холм на переднем плане; офицеры окружили полководца. Румянцев, Пассек и несколько генералов подъехали к нему. Трубачи остановились у подножия холма, и с прежней изумительной отчётливостью в комнате раздалась призрачная музыка победных фанфар. В то же время над головой фельдмаршала появилось идеальное крылатое существо, увенчанное золотым шлемом с двуглавым орлом и с изображением святого Георгия Победоносца на груди поверх белой одежды. Эта фигура освещалась всё ярче, тогда как остальная картина снова начала расплываться в тумане; фигура парила всё ближе и ближе, держа в руке лавровый венок, и наконец опустилась на землю перед самой императрицей, протягивая ей знак победы. Императрица протянула руку, чтобы взять венок. Она была готова коснуться его пальцами, как вдруг мерцавшее в чашечке пламя погасло, и зал погрузился в непроглядную тьму. Возглас испуга раздался со всех сторон, но в следующий миг свечи загорелись по-прежнему. На стене виднелись одни вышитые золотом обои; всякий след видения исчез, но все маски спали с лиц; все глаза сияли и горели, по комнате пронёсся дружный, глубокий вздох. Один великий князь мрачно стоял на месте, прижимая к груди сжатые руки и скрежеща стиснутыми зубами.

Граф Сен-Жермен подошёл к императрице и воскликнул:

   – Картина кончена; моя сила на сегодня исчерпана.

   – Вы в самом деле показали нам чудо, граф, – призналась Елизавета Петровна, – и если верно то, что представлялось нам на картине...

Слова государыни были прерваны сильным шумом за дверями зала. Эти двери распахнулись. Лакеи и солдаты теснились в прихожей. Императрица с неудовольствием подняла голову. Граф Иван Иванович Шувалов кинулся к дверям, но в тот же миг на пороге показался Пассек в запылённом мундире, в ботфортах со шпорами, со шляпой в руке, с лицом, горевшим от волнения. Не оглядываясь ни вправо, ни влево, он сквозь толпу гостей направился к императрице, звеня оружием и шпорами, а когда дошёл до Елизаветы Петровны, то опустился пред нею на одно колено.

   – Да здравствует моя всемилостивейшая императрица! – воскликнул он громким голосом, дрожавшим от волнения. – Да ниспосылают Господь и Его святые русскому оружию во все времена такую же громкую славу и победу, какие стяжали храбрые войска фельдмаршала Апраксина под знамёнами вашего императорского величества.

   – Правда ли это? – спросила императрица, тогда как всё общество теснилось вокруг неё. – Может ли это быть? Откуда вы? С какою вестью?

   – Я прямо из главной квартиры фельдмаршала Апраксина, – ответил Пассек, – и подумал, что даже то время, которое понадобилось бы мне, чтобы переодеться с дороги, будет непростительным промедлением для известия, привезённого мною вашему императорскому величеству... Оно заключается в том, что фельдмаршал Апраксин совершенно разбил наголову и отбросил прусскую армию под Гросс-Егерсдорфом. Фельдмаршал приказал мне тотчас доложить о том вашему императорскому величеству. Его подробное донесение через несколько дней положит поручик Сибильский к ногам моей великой государыни.

   – Победа! – воскликнула императрица. – Пруссаки разбиты! Это – в самом деле чудо!

Пассек с удивлением посмотрел на неё; он не понял сказанных ею слов, потому что не был свидетелем только что происходившей сцены.

Великая княгиня поспешила к государыне и в прочувствованных словах поздравила её, тогда как весь двор, позабыв этикет, громогласно изъявил свою радость.

   – Да, это – настоящее чудо, – произнёс, в свою очередь, великий князь, беспрестанно менявшийся в лице. – Фельдмаршал Апраксин совершил невероятный подвиг, если ему удалось разбить войско прусского короля, чего я никогда ему не забуду, – чуть слышно прибавил он дрожавшими губами.

Императрица успела уже овладеть собою и стояла в величественной позе, полной достоинства.

   – Встаньте, капитан! – сказала она, милостиво наклоняя голову к коленопреклонённому поручику Пассеку. – Расскажите, что вы пережили, так как ведь вы участвовали в сражении, вы дрались с кирасирами Румянцева и, наверно, отличились, если фельдмаршал выбрал вас гонцом.

Капитан Пассек, настолько же обрадованный своим повышением, о котором возвестили ему слова императрицы, насколько удивлённый её осведомлённостью о ходе битвы, что можно было видеть из её замечания, поднялся с колен и сказал:

   – То, что предстоит мне рассказать, просто и коротко. Пруссаки атаковали наш авангард с рассчитанной быстротой, совершенно неожиданной нами, а так как густой туман покрывал поле битвы, то сначала в наших войсках поднялось большое смятение. Пруссаки напирали на нас, протискиваясь между нашими корпусами, и в один миг всё казалось потерянным...

   – Совершенно верно, совершенно верно, – подтвердила императрица, – но тут подоспел Румянцев...

   – Не понимаю, откуда можете вы знать всё это, ваше императорское величество, – изумился Пассек. – Действительно, граф Румянцев стоял с арьергардом в тылу; я поспешил к нему, чтобы привести его с собою. Он пришёл вовремя, его кирасиры помчались по полю битвы, его свежие батальоны двинулись за ними; дело приняло счастливый оборот; неприятель был разбит по всей линии и отброшен за Гросс-Егерсдорф к Велау.

   – Граф Сен-Жермен, – воскликнула императрица, – я преклоняюсь перед вашим знанием, я видела и уверовала. Вы же, майор Владимир Александрович, – продолжала она, обращаясь к Пассеку, – как единственный представитель той великолепной армии, которая совершила подвиг, столь великий для России, примите мою благодарность за всех тех храбрых воинов.

Государыня подошла к молодому человеку, обняла его и поцеловала в обе щеки.

Лицо Пассека разгорелось от гордости и счастья при таком неслыханном отличии на глазах всего двора. Великая княгиня приблизилась к нему в свою очередь и расцеловала его по примеру своей тётки. Между тем Пётр Фёдорович стоял, отвернувшись и потупив взор.

   – Обнимите вестника победы, племянник! – строго сказала императрица. – Он – представитель моей славной армии и, конечно, заслуживает благодарности от будущего императора России.

Одну минуту Пётр Фёдорович упрямо смотрел на императрицу, но её взоры были устремлены на него так повелительно и грозно, что он подошёл нерешительными, нетвёрдыми шагами к майору, отличённому такой высокой милостью, и на одно короткое мгновение заключил его в объятия.

   – Жду вас к себе завтра, – сказал он, – вы должны в точности рассказать мне, как могло произойти такое неслыханное событие, что Апраксин разбил войска Фридриха Великого. Приходите рано утром; я хочу знать всё, так как почти ещё верю, что это может оказаться заблуждением.

Пассек поклонился; его лицо просияло счастьем, когда великий князь отдал ему приказ явиться в Ораниенбаум.

Императрица между тем сказала:

   – Прежде всего, нам подобает возблагодарить Бога и святых Его, ниспославших благословение русскому оружию. Послезавтра в Петропавловском соборе должен быть отслужен торжественный молебен. На завтрашний же день я приглашаю всё собравшееся здесь общество в Царское Село, чтобы там предварительно возблагодарить Господа Бога в маленькой церкви, выстроенной моим августейшим родителем. Его дух будет ближе всего к нам на этом месте, а его сила и благословение изольются на меня для дальнейшей победы. В два часа начнётся божественная служба.

Граф Бестужев подошёл к императрице и сказал:

   – Соизвольте, ваше императорское величество, всемилостивейше вспомнить, что вновь назначенный посланник польского короля с нетерпением жаждет вручить вам свои верительные грамоты. Представителю августейшего союзника России вполне подобало бы получить возможность присутствовать на благодарственном молебствии по поводу победы над общим врагом.