Текст книги "На пороге трона"

Автор книги: Грегор Самаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 46 страниц)

IX

Великий князь велел лакеям подать английское пиво и табак, а затем, радостно потирая руки, воскликнул:

   – Итак, господа, теперь мы можем немного повеселиться. Бабы ушли, о чём мы нимало не жалеем. И английский посланник отлично сделал, что тоже удалился. Порой он бывает очень забавен, но в сущности все эти дипломаты – только скрытые подглядыватели и шпионы. Они пишут своим дворам обо всём, что говорится и делается у нас, а там, в свою очередь, об этом узнают наши послы и докладывают всё моей августейшей тётке.

Пётр Фёдорович наполнил голландским табаком короткую глиняную трубку, зажёг её о восковую нитку, поданную лакеем, и стал благодушно пускать вокруг себя клубы голубоватого дыма.

Голштинские офицеры, а также и некоторые из русских гвардейцев последовали его примеру. Лакеи наполнили серебряные кубки золотисто-жёлтым, слегка пенистым английским элем.

   – Сядьте возле меня, граф Понятовский, – воскликнул Пётр. – Кто может так спокойно осушить подряд три таких больших стопы, тот настоящий мужчина и может, конечно, рассказать об интересных приключениях. Вы не курите? – спросил он, причём его лицо немного нахмурилось, когда граф, приняв приглашение сесть ближе, не взял ни одной из лежавших на столе трубок.

   – Курю, ваше императорское высочество, – ответил Понятовский, наполняя табаком и зажигая одну из трубок. – Я научился этому искусству и охотно готов составить компанию вашему высочеству, так как придерживаюсь правила, что человек всегда должен следовать обычаям того общества, среди которого он находится.

   – Отличное правило! – заметил великий князь, удивлённо и радостно наблюдая за тем, как граф лёгкими движениями губ выпускал изо рта маленькие, равномерные, голубоватые кружки табачного дыма. – Я восхищаюсь вашим умением курить, тем более что при дворе его величества польско-саксонского короля курение, как мне кажется, воспрещено.

   – Я научился этому искусству в Потсдаме, где я имел честь провести много приятных вечеров в обществе офицеров батальона его величества прусского короля.

   – Ах, вы были в Потсдаме? – восхищённо воскликнул Пётр Фёдорович. – Вы вели знакомство с офицерами его величества короля? Я тотчас заметил в вас знатока военного дела. Вы также видели упражнения прусских войск?

   – Очень часто, ваше высочество, – ответил Понятовский. – Ежедневно пред потсдамским дворцом я имел счастье видеть его величество производящим пешком смотр своему батальону. Затем я два раза был на больших парадах всего гарнизона.

   – О, какое счастье! – воскликнул Пётр Фёдорович, схватив руку графа и крепко пожимая её. – Слушайте же, господа, он видел самого великого короля во время его военных упражнений. Вы должны остаться здесь, у меня, в Ораниенбауме, пока вы будете в России, а это, я надеюсь, продлится долго. Завтра вы поедете со мной в лагерь. Вы должны посмотреть, как мы здесь упражняемся, и вы найдёте, я убеждён, что его величество король остался бы доволен нами, если бы мы имели честь промаршировать пред ним. Завтра вы будете третейским судьёй и выскажете своё мнение о наших манёврах.

   – Для этого надо бы нечто большее, чем выпить три кубка на пустой желудок, когда другие сделали то же ещё раньше, – проворчал Шридман, успевший уже оправиться.

   – Шридман всё ещё сердится на своё поражение, – смеясь, сказал Пётр Фёдорович. – Зато завтра, милый граф, вы полюбуетесь им во время упражнений. Он оказал нам большие услуги и научил нас многим прусским приёмам. Он имел честь служить у его величества короля. Так ведь, Шридман, вы были юнкером в гвардейском батальоне в Потсдаме?

   – Точно так, ваше императорское высочество, – ответил офицер, вытягиваясь во фронт и стараясь под неподвижным, суровым взором солдата скрыть лёгкое смущение, на мгновение выступившее на его лице.

   – Я не имел чести видеть этого молодого человека в Потсдаме, – холодно заметил граф Понятовский, пристально всматриваясь в атлета-офицера. – Его зачисление в состав офицеров батальона его величества было вызвано, несомненно, каким-нибудь необычайным отличием, так как король строго наблюдает, чтобы корпус офицеров пополнялся только молодыми людьми из лучших дворянских родов Пруссии.

   – Это – правда, это – правда! – быстро воскликнул Пётр Фёдорович. – Но король открывает доступ в свою армию также за военные доблести и заслуги. Так было и со Шридманом, не правда ли, генерал Ландеров? Вы мне подробно рассказывали, как во время одного смотра король обратил на него внимание и командировал его в Потсдам; вы видели его бумаги.

   – Точно так, ваше императорское высочество, – ответил генерал Ландеров, – всё было так, как я тогда имел честь докладывать вашему высочеству.

   – Во времена короля Фридриха Вильгельма Первого это было бы менее поразительно, – заметил граф Понятовский, причём его губы сложились в едва заметную ироническую улыбку. – Лейтенант Шридман при своём достойном удивления росте занял бы почётное место в знаменитом королевском батальоне великанов. Но король Фридрих обращает более внимания на умственные способности и на характер своих офицеров, чем на размеры их роста.

   – Но всё-таки, – вмешался в разговор Пассек, – говорят, что и ныне царствующий король имеет слабость к тамбурмажорам в шесть футов высоты.

Это замечание вызвало у русских офицеров едва сдерживаемый смех.

   – Это – неправда! – закричал Шридман, ударяя по столу своей красной, широкой рукой так сильно, что стаканы зазвенели. – Это – неправда!

Он бросил вокруг злобный и вызывающий взгляд, словно собирался дать почувствовать силу своих тяжеловесных кулаков всякому, кто вздумал бы противоречить ему.

Пассек презрительно пожал плечами, а граф Понятовский холодно заметил:

   – Я могу подтвердить слова господина Пассека; я сам в Потсдаме видел одного тамбурмажора, который был точно такого же роста, как вот этот лейтенант.

   – Это – неправда! – закричал Шридман, успевший в это время осушить ещё кубок английского пива. – Я никогда не был барабанщиком, и кто утверждает это, тот лжёт.

   – Я не утверждал этого, – сказал Пассек, – так как, – добавил он с глубоким презрением, – мне нет времени и охоты заниматься прошлым этого господина.

   – Не спорьте, не спорьте! – воскликнул великий князь. – Вы слышите, Шридман, ничего не было сказано, что могло бы оскорбить вас. Значит, умерьте ваш пыл и успокойтесь.

Шридман склонил пред великим князем свою голову с крепкой, мускулистой шеей и сделал вид, что только присутствие и приказание его герцога мешают ему потребовать удовлетворения за обидные слова.

Последнее снова вызвало насмешливое настроение молодых русских офицеров.

   – Итак, – продолжал граф Понятовский прерванный разговор, – я имел честь близко сойтись с прусскими офицерами в Потсдаме, и в их кругу я научился курить. Но курение перешло к ним как обычай со времени покойного государя, так как нынешний король никогда не курит и считает курение отвратительной, притупляющей, вредной привычкой, достойной разве только лакеев и простых солдат.

Между голштинскими офицерами послышался ропот негодования. Одно мгновение Пётр Фёдорович пристально смотрел на Понятовского, но лицо последнего сохраняло такое простодушное, спокойно-весёлое выражение, а сам он так безмятежно дымил своей трубкой, что было решительно невозможно видеть в его словах нечто другое, чем случайное, безобидное замечание.

   – В самом деле его величество сказал это? – немного смущённо спросил великий князь.

   – Это были его подлинные слова, я имел честь слышать их из его собственных уст, – сказал граф Понятовский.

Пётр Фёдорович молчал несколько минут, а затем, словно случайно, положил свою трубку на стол. Тотчас же граф Понятовский последовал его примеру и платком вытер рот, точно хотел устранить со своих губ табачный запах.

   – Произошла очень интересная история, – воскликнул Пётр Фёдорович, считавший нужным ввести в русло на время прерванный разговор, – заставившая нашего Шридмана оставить прусскую службу, чем я и воспользовался, чтобы взять его в свою гвардию. Вы ведь рассказывали мне об этом, генерал Ландеров; это была история из-за женщины. Шридману очень везёт у женщин, – добавил он, обращаясь к Понятовскому, а затем сказал Шридману: – Расскажите нам всё, вам не к чему стесняться, мы здесь между своими.

Гигант-офицер самодовольно выпятил свою широкую грудь, улыбнулся и сказал:

   – Я подчинюсь этому, если ваше императорское высочество приказываете, хотя в сущности не разрешается говорить о приключениях с дамами, которые пережил...

   – Ещё менее о тех, которые не пережил, – заметил поручик Пассек с насмешливой улыбкой.

   – Всё-таки расскажите, мы обещаем молчать, – воскликнул Пётр Фёдорович. – Очень интересно слушать подобные истории.

   – Итак, слушайте, – сказал Шридман, выпив ещё значительное количество пива из своей кружки. – Дело было просто. В Потсдаме стоял генерал...

   – Оставим имена, – перебил его великий князь, – имена компрометируют.

   – Это был человек в возрасте от сорока до пятидесяти лет. Король очень дорожил им, но он имел глупость жениться на молодой, красивой женщине, которая нашла во мне более привлекательности, чем в своём старом и ворчливом муже. Я был в этом неповинен, – добавил Шридман с победоносным видом, сообщившим его лицу страшно комическое выражение. – Несомненно, по её настоянию генерал избрал меня своим адъютантом. Быть может, мне следовало проявить сдержанность, но, Бог мой, я был молод, женщина была красива... и соблазнительна, кто бы мог противиться такому обольщению? Но зависть не дремала. К несчастью, даже между товарищами существуют зависть и недоброжелательство. Генерал поймал нас, произошло столкновение. Оскорбление было смертельно... выбора не было... Я хотел пощадить соперника, так как, в сущности, вина была с моей стороны, но он напал на меня с такой яростью, что мне осталось только выбирать между его жизнью и моей... Каждый любит свою жизнь... я защищался... и я также озлобился... Моя шпага положила конец его жизни. История произвела много шума... Король не мог оставить меня на службе. Его величество прислал мне отставку через своего флигель-адъютанта и посоветовал мне тотчас же удалиться. Король милостиво выразил сожаление о моём уходе, сказав, что, быть может, впоследствии я мог бы вдвойне заменить ему убитого генерала, но теперь из-за скандала и по требованию семьи убитого он не мог поступить иначе. Тем не менее его величество выразил надежду, что, даже поступив на службу в другом государстве, я никогда не подниму оружия против него.

   – Вот и отлично, что вы поступили ко мне на службу, – воскликнул Пётр Фёдорович, в то время как среди офицеров послышался недоверчивый и насмешливый ропот. – Здесь вам не угрожает опасность идти против великого короля. Не правда ли? – обратился он к Понятовскому. – Этот Шридман – чертовски опасный человек, с ним надо избегать ссоры, – добавил он, сбоку взглянув на поручика Пассека, который с насмешливым недоверием покачал головой.

   – История действительно очень необычайна, – согласился Понятовский, – и всё же любовные похождения, которых мы в дни безрассудной юности не в силах избежать, очень часто ставят нас в необыкновенно критические положения. И я также пережил многое в этом роде...

   – О, расскажите, расскажите! – воскликнул великий князь, радостно потирая руки. – Я предчувствовал, что у нас будут ещё интересные разговоры.

   – Самое поразительное из всех моих приключений и которое, быть может, превзойдёт всё, что когда-либо случилось с лейтенантом Шридманом, – сказал Понятовский с лёгкой иронией, заставившей насторожиться всех офицеров, – произошло в Испании, в стране романтизма. В то время я любил одну знатную девушку, которая, по требованию своих четырёх братьев, должна была отдать свою руку другому, нелюбимому человеку. Внимая её настойчивой мольбе, я бежал с ней. Это было, может быть, легкомысленно и глупо, но кто может устоять против соблазна, как совершенно верно заметил господин Шридман? Четыре брата узнали о нашем бегстве. На первой станции от Мадрида старший из братьев нагнал нас. Он оскорбил меня, я должен был драться с ним. Хотя я так же, как лейтенант Шридман, желал пощадить противника, всё же опасность для жизни заставила меня прибегнуть к оружию; заколол этого брата любимой девушки и поехал с ней дальше. Но уже на следующей станции нас нагнал следующий брат; он также оскорбил меня, он также предложил мне выбор между его или моей жизнью. Я заколол его, и с удвоенной скоростью мы продолжали наш путь. То же случилось на третьей станции с третьим братом. Мы достигли четвёртой станции. Здесь нас нагнал четвёртый брат. Он также оскорбил меня, он также заставил меня взяться за оружие, чтобы яростно защищать мою жизнь и...

   – И вы закололи последнего, – со смехом воскликнул Шридман, – история немного однообразна.

   – Простите, лейтенант, – произнёс Понятовский с иронической вежливостью. – Вы были неправы, прервав меня. История не так проста, как вы думаете. Когда я стал драться с четвёртым братом, то сделал неловкое движение, так как моя рука была утомлена предыдущей борьбой, и он... заколол меня.

Все русские офицеры разразились громким, радостным смехом.

Великий князь некоторое время с удивлением смотрел на графа, затем он также стал смеяться до того, что слёзы выступили у него на глазах.

   – Он заколол вас насмерть? – воскликнул он. – В самом деле, это – самая оригинальная история из всех слышанных мною когда-либо!.. Шридман, видите ли, всё-таки граф пережил ещё более удивительные похождения. А что сталось с молодой девушкой? – спросил он, продолжая смеяться.

   – Я перевёз её через границу, – ответил Понятовский, – и женился на ней!.. К сожалению, она вскоре умерла после недолгого счастья.

Всеобщая весёлость увеличивалась; наконец ею заразились даже голштинские офицеры.

Шридман был вначале озадачен и молча смотрел на графа; казалось, ему нужно было несколько времени для размышления, чтобы понять всю сущность рассказа. Затем он вскочил как взбешённый и так ударил кулаком по столу, что зазвенели все бокалы. Наконец среди смеха всех присутствующих он в страшном гневе крикнул:

   – Нет, это уже чересчур! Вы, кажется, насмехаетесь надо мной, рассказывая мне историю, в которой нет ни одного слова правды.

Не теряя ни на секунду невозмутимости, Понятовский с холодным презрением ответил ему:

   – Вы требовали от меня доверия к вашей истории, которая, по моему убеждению, ни в каком случае не могла произойти в Потсдаме при дворе великого короля; я её выслушал, не возразив ни слова, и мне странно, что вы не ответили любезностью на мою любезность и прямо называете мой рассказ неправдой...

   – Я не позволю оскорблять себя и насмехаться надо мной, милостивый государь! – воскликнул Шридман, угрожающе сжимая кулаки. – Ваша история лжива, так как вы сумасшедший!

Томительная тишина сменила весёлость; великий князь смущённо смотрел пред собой. Все остальные нетерпеливо ожидали ответа на эту грубую выходку.

Понятовский по-прежнему холодно и спокойно произнёс:

   – Присутствие его императорского высочества мешает мне ответить вам так, как этого заслуживает ваше поведение.

   – Нет, нет! – воскликнул Пётр Фёдорович. – Нет, моё присутствие не должно ни в чём стеснять вас. Мы здесь в своём непринуждённом кружке, в котором должен быть отброшен всякий этикет... Я – не что иное и не хочу здесь быть ни кем иным, как обыкновенным же офицером...

   – Но это не может нам помешать, – сказал Понятовский, – забыть о том, что имеем честь находиться в присутствии племянника и наследника её императорского величества.

   – А я хочу, – ещё горячее воскликнул Пётр Фёдорович, – чтобы вы забыли это. Слышите ли, граф Понятовский? Я этого хочу и приказываю вам говорить так, как вы говорили бы, если бы меня здесь не было или если бы я был таким же офицером, как все вы.

   – Ну, в таком случае, – сказал Понятовский, приподнимаясь и бросая гневный взгляд на лейтенанта Шридмана, который всё ещё сжимал кулаки и бормотал какие-то ругательства, – если ваше императорское высочество приказываете мне это, то этот господин должен при всех выслушать то, что я ему ответил бы, если бы меня не удержало присутствие великого князя. Я сказал бы, – продолжал он, возвышая голос, – что рассказ об убийстве генерала в Потсдаме и о прощании его величества короля прусского с юнкером Шридманом представляет собою сплошную нелепую и наглую ложь и что Шридман выказал изумительное начальство, позволив себе рассказывать подобные вещи в присутствии его императорского высочества и образованных кавалеров. Наконец, поведение этого господина относительно меня достойно не офицера, а грубого тамбурмажора и заслуживает примерного наказания.

Шридман вскочил и сделал движение, как бы желая броситься на графа. Товарищи удержали его, в то время как он от бешенства сжимал кулаки.

Русские офицеры столпились около Понятовского. Все взоры обратились на великого князя. Он был очень бледен и вытирал лоб носовым платком.

   – Дело очень серьёзно, господа, – сказал он наконец дрожащим голосом, которому он напрасно старался придать твёрдость и уверенность, – здесь с обеих сторон были произнесены слова, требующие удовлетворения, если только они не будут взяты обратно.

   – Но, ваше императорское величество, вы сами приказали мне говорить, – возразил граф Понятовский, склоняясь пред великим князем, – поэтому вы, конечно, найдёте вполне естественным, что я не могу взять свои слова обратно. Я не привык говорить что-либо необдуманно и всегда отвечаю за то, что сказал... Итак, я готов дать господину лейтенанту Шридману, если он, со своей стороны, не хочет взять свои слова обратно, то удовлетворение, которое может дать каждый порядочный человек, и если, – насмешливо продолжал он, – меня постигнет судьба того генерала в Потсдаме, то я прошу заранее ваше высочество о том, чтобы вы не исключали молодого человека со службы.

   – Голштинский офицер не может взять свои слова обратно и просить прощения! – воскликнул Пётр Фёдорович, лицо которого радостно засияло, как будто этот случай доставлял ему величайшее удовольствие и обещал интересный конец. – Не правда ли, ведь извинение невозможно, генерал Ландеров?

   – Совершенно невозможно, ваше императорское высочество, – ответил генерал.

Шридман, потерявший значительную часть своей уверенности и гнева и с некоторой боязнью смотревший на Понятовского, молчаливым кивком ответил на категорический ответ своего начальника.

   – В таком случае хорошо же, – горячо сказал великий князь, – эти господа должны скрестить свои шпаги, а так как я в вашем обществе не хочу быть ничем иным, как простым офицером, то я сам буду свидетелем всего.

   – Как прикажете, ваше императорское высочество, – сказал граф Понятовский. – Завтра рано утром я буду готов...

   – Нет, не завтра рано утром! – воскликнул Пётр Фёдорович. – Нельзя откладывать дело чести, мы можем устроить всё сейчас же.

Его, казалось, охватило лихорадочное нетерпение, и он делался всё оживлённее по мере того, как Шридман становился всё тише и тише.

   – Невозможно, – сказал Понятовский, – никогда я не обнажу шпаги в том дворце, который должен быть ограждён от звука оружия присутствием её императорского высочества великой княгини и её придворных дам.

   – Ну, в таком случае! – воскликнул великий князь, проявляя всё своё упрямство, которое не позволяло ему отказаться от раз овладевшего им желания. – Ну, в таком случае пойдёмте в парк. Несколько времени тому назад я видел, что теперь на небе светит полная луна, а потому мы там беспрепятственно можем окончить дело, не потревожив сна наших дам.

Граф Понятовский молча поклонился.

   – Свет луны обманчив, – произнёс Шридман сдавленным голосом.

   – Шансы для обеих сторон будут одинаковы, – воскликнул великий князь, – ваш бой будет тем интереснее... Не правда ли, генерал фон Ландеров?

   – Как прикажете, ваше императорское высочество! – ответил генерал.

   – В таком случае идёмте... идёмте скорее! – приказал великий князь. – О, это очень романтично, интересно!.. Но стойте! – прервал он себя. – Кто же будет секундантами?.. Господин майор Брокдорф, вы, но всей вероятности, сослужите эту службу вашему товарищу?

Фон Брокдорф поклонился с немного смущённым и неуверенным видом.

   – Я же со своей стороны, – сказал граф Понятовский, – позволю себе попросить господина Пассека сделать мне честь быть моим секундантом.

Пассек подошёл к нему и тихо сказал:

   – Невозможно, чтобы вы бились с подобным человеком, граф!.. Дворянин не должен драться с каким-то авантюристом.

   – Я оскорбил его и должен дать ему удовлетворение, – ответил граф, – относительно же всего остального будьте покойны: я уверен в своём клинке. Кровь не будет пролита; уверяю вас, что развязка этого дела очень оживит и позабавит этот двор.

   – Вперёд, вперёд! – воскликнул Пётр Фёдорович, который велел лакею принести себе шляпу. – Пойдёмте, всё общество должно сопровождать нас, так как все были свидетелями обмена оскорблениями, то все и должны присутствовать при дуэли, чтобы убедиться, что всё было правильно.

Он быстро прошёл из передней в парк; непосредственно за ним следовал граф Понятовский; голштинские офицеры окружали Шридмана и поощряли его оставить неизгладимый знак на теле дерзкого иностранца. Но офицер-гигант шёл медленно с поникшей головой; его атлетическая фигура, казалось, потеряла всю свою силу, заносчивое выражение бесследно исчезло с его лица.

Стоявшая высоко на небе луна ярко озаряла всё вокруг. Было светло, почти как днём. Свежий ночной воздух был пропитан весенним ароматом. Кроны высоких деревьев серебрились под светом луны и резко выделялись на тёмном фоне неба.

Великий князь увлекал всех за собой через тёмную аллею, которая выходила на свободную, усыпанную белым песком площадку.

   – Здесь! – воскликнул он. – Это – самое удобное место для окончания дела: свет здесь распределён равномерно, до дворца не будет доноситься стук шпаг, и всем будет отлично видна рыцарская борьба.

Он нетерпеливо расхаживал взад и вперёд, потирал руки и беспокоился, как будто дело шло только об интересном представлении. В это время Пассек и фон Брокдорф выбирали место для противников, для того чтобы каждый из них имел одинаковое освещение.

   – Разве нет уже возможности уладить дело без поединка? – тихо спросил Шридман стоявшего рядом с ним генерала фон Ландерова. – Было бы чересчур жестоко убивать этого несчастного, – неуверенно продолжал он.

   – Будет достаточно, если вы, ранив его в руку, сделаете непригодным для дальнейшей борьбы, – ответил генерал. – Вы скоро справитесь с этим надушенным господином!

   – Всё ли в порядке? – спросил Пётр Фёдорович, дрожа от нетерпения.

   – Совершенно, – ответил Пассек.

Оба противника заняли свои места и вытащили шпаги.

   – Стойте! – воскликнул Пассек. – Оружие у противников не одинаково, клинок лейтенанта Шридмана значительно крепче и чуть ли не на три дюйма длиннее...

   – Это всё равно, – сказал граф Понятовский, становясь в позицию и скрещивая свою изящную шпагу со шпагой своего противника. – Я знаю свой клинок, и он меня удовлетворяет.

Картина была удивительно живописна. На залитой ярким лунным светом, обрамленной высокими деревьями площадке собралось всё общество в разнообразных мундирах, в блестящих, шитых золотом придворных костюмах; тонкие клинки сверкали как серебряные лучи. Граф Понятовский мог служить отличной моделью для картины. Красота её нарушалась только Шридманом, производившим слегка комическое впечатление: высокий офицер так низко пригибал колени, что казался на целую голову ниже, чем был на самом деле. Он далеко вытягивал руки и отклонял своё туловище, как бы желая как можно дальше отойти от острия шпаги противника.

Несколько мгновений клинки лежали один на другом, затем Понятовский сделал быстрый выпад. Его противник ещё более подогнул колени и так далеко отклонился, что казалось, он опрокинется. Затем Понятовский повернулся и быстрым движением выбил шпагу из рук противника. Она высоко взлетела и упала, воткнувшись остриём в песок.

   – Какая неловкость, какая неловкость! – воскликнул Пётр Фёдорович, топая ногами. – Оправьтесь, Шридман, у вас нет никакой твёрдости в руке! Но это не считается, – продолжал он, – это – случайность. Дайте ему снова шпагу, Брокдорф!

Граф Понятовский поклонился великому князю.

Фон Брокдорф поднял с земли шпагу и протянул её Шридману, который с гневным выражением принял её и снова насколько возможно дальше вытянул её по направлению к графу. Понятовский на этот раз изменил свою тактику; его шпага сверкала как молния и почти прикасалась то к груди, то к лицу противника, не нанося ему, однако, никакого ранения. Шридман постарался сделать несколько выпадов, которые привели бы в изумление всякого знакомого с фехтованием; зачем он уже без всяких правил сильными ударами хотел выбить шпагу из рук графа, но всё было напрасно. Понятовский подступал к нему всё ближе, и всё чаще мелькал его клинок у лица и груди противника.

Наконец лейтенант был более не в состоянии переносить блистание клинка, он с глухим стоном опустил шпагу и, полузакрыв глаза и склонив голову, начал отступать. Но граф следовал за ним, он уже более не пугал его клинком своей шпаги, но высоко поднял её и наносил её тупой стороной быстрые, звучные удары по спине и плечам противника. Гигант-офицер закричал от боли и, забыв о сопротивлении, побежал по кругу, преследуемый графом Понятовским, который по-прежнему всё сильнее и сильнее наносил ему удары по спине и, наконец, стал ударять его шпагой по голове.

Кругом раздались громкие, негодующие крики.

   – Негодяй, ничтожный трус! – закричал вне себя Пассек. – Оставьте его, граф! Он достоин только палочных ударов, да и то нанесённых лакеями.

   – Черт возьми, Шридман! – крикнул великий князь, покраснев от гнева. – Да остановитесь же и обороняйтесь, иначе, клянусь Богом, я прикажу расстрелять вас.

Но Шридман, казалось, не слышал этого крика; он старался уклониться от ударов. Однако в это время граф Понятовский нанёс тупой стороной своей шпаги такой удар по его голове, что лейтенант закричал от боли и от страха упал на колени. Он оглянулся назад и хотел ударить графа снизу, но Понятовский следил за каждым его движением и в тот же миг так сильно ударил его по руке, что офицер выронил своё оружие и умоляюще протянул свои руки. Граф дотронулся концом шпаги до лица коленопреклонённого противника и громко воскликнул:

   – Твоя жизнь теперь в моих руках; я имею право отнять её, но я подарю её тебе, если ты сейчас же ответишь на мой вопрос. Но не думай лгать, так как ты умрёшь, если хоть одно слово лжи сойдёт с твоего языка.

Великий князь быстро подошёл к ним, остальные тоже приблизились и с нетерпением ждали окончания этой сцены.

   – Служил ли ты в гвардейском батальоне короля прусского в Потсдаме? – спросил граф Понятовский, так быстро вертя около шеи Шридмана своею шпагой, что тот не мог схватить её руками.

   – Да! – воскликнул Шридман.

   – В какой должности? – снова спросил граф Понятовский.

Шридман злобно посмотрел на него и схватил обеими руками шпагу графа, но тот быстрым, лёгким ударом уколол его в ладонь так, что атлет закричал от боли. Тогда он опустил голову на грудь и беззвучно сказал:

   – Тамбурмажором.

Голштинцы смущённо потупили взор, из уст русских гвардейских офицеров вырвался торжествующий крик.

Великий князь был бледен, как смерть, и молчал. Понятовский склонился пред ним и промолвил:

   – Я не замедлил дать удовлетворение за сказанные мною слова, обращённые к человеку, носящему форму нашего императорского высочества, но теперь вы, ваше высочество, должны дать мне удовлетворение за то, что мне пришлось скрестить свою шпагу с человеком, шоу потреблявшим этой благородной формой.

   – Знали ли вы об этом, генерал фон Ландеров? – воскликнул Пётр Фёдорович. – Знали ли вы это?

   – Ни единого слова, ваше императорское высочество; этот человек налгал мне... он дал мне фальшивые бумаги.

   – Это – неправда, – завыл Шридман, – генерал отлично знал о том, кто я такой; я служил атлетом в одной труппе, которая объезжала Голштинию, а он...

   – Он лжёт... он лжёт... – громко перебили его Голштинские офицеры, бросаясь к великому князю, – он на всех нас налжёт.

Громкими криками они заглушили разоблачения Шридмана, к которому быстро приблизился генерал. Нагнувшись к нему, он повелительно прошептал:

   – Молчи, мерзавец, иначе ты будешь убит, – на виселицу можешь рассчитывать.

Это напоминание, казалось, произвело впечатление.

Шридман замолчал и с злобным равнодушием посматривал вокруг, как будто был готов вынести всё, что на него обрушится.

   – Вы должны получить удовлетворение, граф Понятовский, – сказал Пётр, который, скрестив руки, с гневом, ненавистью и презрением смотрел на коленопреклонённую фигуру. – Майор фон Брокдорф, – громко приказал он, – снимите с него мундир и сломайте его шпагу.

Фон Брокдорф сорвал с Шридмана мундир и, взяв в руки его шпагу, ударом ноги переломил её пополам.

   – Лейтенант Шмидт и лейтенант Иогансен, – приказал великий князь, – уведите его и посадите под строгий арест, а завтра он снова сделается тем, чем был, – тамбурмажором, его нам как раз не хватает. Он должен будет размахивать палочкой пред барабанщиками, и если он это будет делать плохо, то получит шпицрутены.

По лицу Шридмана пробежало выражение радости и полного удовлетворения; он мог ждать гораздо более строгого наказания; не говоря ни слова, он встал и последовал за двумя офицерами, обнажившими свои шпаги и поведшими его по направлению к лагерю.

   – Довольны ли вы, граф Понятовский? – спросил Пётр Фёдорович. – Удовлетворены ли вы?

   – Совершенно, ваше императорское высочество, – ответил граф, пряча свою шпагу в ножны.

Пассек выступил вперёд и с насмешливым видом покручивал свои усы.

   – Мне остаётся теперь, – сказал он, – лишь спросить господина фон Брокдорфа, не нашёл ли он в моём поведении при всей этой истории чего-либо оскорбительного для себя; в таком случае я готов дать ему какое угодно удовлетворение.

Фон Брокдорф стал быстро уверять, что всё было в полном порядке. Великий же князь обернулся к графу Понятовскому и сказал, крепко пожимая его руку:

   – Я повторяю мою просьбу, чтобы вы считали мой дом в Ораниенбауме совершенно своим... Забудьте этот неприятный случай! Я точно так же, как и все мои соотечественники, очень благодарен вам за то, что вы избавили нас от негодяя, и теперь мы с вами будем добрыми товарищами.