Текст книги "Крещение огнем"

Автор книги: Гарольд Койл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 32 страниц)

Обе ракеты ударились в перекрытие машинного отсека и взорвались. И хотя зрелище получилось не столь эффектное, как у первого отделения, танк загорелся и остановился. Стрейндж и его люди с винтовками и автоматами наготове, не спуская глаз с горящей машины, долго ждали, когда появятся члены экипажа, чтобы не дать им уйти. Но никто так и не выщел. Из подбитой машины раздавались пронзительные крики горящих заживо танкистов, больше похожие на звериные вопли. Убедившись, что экипаж танка выбрал смерть в огне, пехотинцы испытали чувство, похожее на разочарование.

Лейтенанту Козак было не до подобных переживаний. Она заметила, что слева отделение Зиглера уже нанесло удар по своему танку. И вдруг почему-то они выпустили по цели еще две ракеты. Позади второго отделения поднимались клубы черного дыма. Там вступили в бой «Брэдли» сержанта Риверы.

Подозвав Белла, Нэнси стала осматриваться вокруг, ожидая, пока он подойдет. Взгляд ее задержался на противоположной стороне арройо, откуда появлялись вражеские танки. Если раньше она опасалась, что не удастся вовремя развернуть взвод и атаковать машины неприятеля, то теперь у нее появилась новая причина для беспокойства: а вдруг танков осталось еще много, и они сосредотачиваются, чтобы нанести удар? Где же артиллерийская поддержка, которую она запросила? Как только Белл передал микрофон, лейтенант настроила рацию и вызвала Риверу.

Но вместо взводного сержанта ответил его помощник, сержант Кашински. Козак была озадачена:

–       Альфа-два-один-Альфа, говорит Альфа-два-шесть. У вас есть связь с Альфа-два-четыре? Прием.

После короткой паузы Кашински ответил:

–   Два-шесть, говорит Два-один-Альфа. Альфа два-четыре подбита. Прием.

До Козак не сразу дошел смысл слов Кашински – настолько буднично они прозвучали. «Брэдли» взводного сержанта подбита! Как это могло случиться?

–   Альфа-два-один-Альфа. Насколько серьезно поврежден Аль– фа-два-четыре? Он на ходу? Прием.

В ожидании ответа девушка огляделась. По-прежнему никаких признаков артиллерийской стрельбы. Взгляды всех солдат ее взвода были прикованы к дальнему краю арройо: не появятся ли оттуда вражеские танки.

–     Два-шесть, говорит Два-один Альфа. Мы тут слегка заняты. Два-четыре пока двигается. На нем – красный флаг. Больше не могу говорить: мы атакуем танк. Конец связи.

Красный флаг означает, что на борту – раненый. Нэнси задумалась, оценивая ситуацию. Пока Кашински атакует, бесполезно пытаться что-то выяснить. Таким образом, она лишается связи с половиной своего взвода. Сидя здесь, она мало чем может помочь своим «Брэдли», которые ведут бой с неизвестным количеством танков. Да и оставшиеся с ней солдаты вынуждены передвигаться пешком, рискуя в любой момент попасть под удар с той стороны арройо. В довершение ко всему, теперь никак не узнаешь, успел ли Ривера передать донесение командиру роты. Придя к выводу, что положение – хуже некуда, Козак решила, что пора ей самой связаться с Уиттвортом.

Велев Беллу повернуться спиной, она переключила частоту на командную сеть роты, взяла в руку микрофон и вызвала капитана:

–      Альфа-шесть, это АлЬфа-два-шесть. Прием.

Ответ Уиттворта ее ошарашил:

–    Альфа-два-шесть. Говорит Альфа-шесть. Куда вы, к чертовой матери, запропастились? И какой чертовщиной занимаетесь? Прием.

Поскольку Ривера вышел из строя, не исключено, что Уиттворт ничего не знает... Козак попыталась объяснить ему все с самою начала, но капитан не дал ей сказать и двух слов:

–     Два-шесть, говорит Шестой. Повтбряю, что, черт возьми, происходит? Прием.

–      Альфа-шесть, говорит Альфа два-шесть. Пехота развернута в полутора километрах к северу от контрольной точки Чар– ли-три-три. Мы атаковали и уничтожили три вражеских Т-72. Альфа-два-четыре с машинами атакует другие Т-72 вблизи контрольной точки три-три. Альфа два-четыре подбит. Прием.

–       Альфа два-шесть, говорит Альфа-шесть. Прошу подтвердить, что вы атакуете именно Т-72. У мексиканцев нет Т-72. Прием.

Последние слова капитана настолько поразили Нэнси, что она застыла с микрофоном в руке, озадаченно глядя на него. Наблюдавший за ней сержант Стрейндж спросил, что случилось. Уронив микрофон на колени, Козак посмотрела на сержанта:

–     Командир говорит, что у мексиканцев нет Т-72, и требует подтвердить, что мы атаковали именно их.

Перегнувшись через край обрыва, Стрейцдж заглянул на дно арройо, где в десятке метров от них догорал Т-72, потом – на Козак:

–      О чем речь, ЛT? Раньше не было – теперь есть.

Козак усмехнулась и взяла микрофон:

–    Альфа-шесть, говорит Альфа два-шесть. Подтверждаю. Мы атаковали Т-72. Прием.

Уиттворт откликнулся без промедления:

–      Говорит Альфа-шесть. Этого не может быть. Прием.

Неожиданно для себя самой Нэнси снова включила микрофон:

–       Шестой, это Два-шесть. Раньше не было – теперь есть. Если вы подождете минутку, я дам вам поговорить с одним из моих младших командиров. Прием.

Услышав ее ответ, Стрейндж и находившиеся рядом солдаты так и покатились от хохота. Ожидая ответа капитана, девушка, глядя на них, тоже не могла удержаться от смеха. «Что за придурок, – думала она. – Сам не видит, что тут творится, и вздумал меня поучать. Форменный придурок!».

Раздавшийся из рации голос удивил и Козак, и Уиттворта. Он принадлежал командиру батальона, который слушал их разговор по командной сети роты.

–    Альфа-два-шесть, говорит Блю-шесть. Слышал ваш рапорт. Вижу ваши «Брэдли» и Т-72 противника. Отличная работа, Два– шесть. Посылаю к вам «скороходов» и «змей». У вас есть дым, чтобы пометить свои позиции? Прием.

Нэнси понятия не имела, кто такие «змеи», но спросила у Стрейнджа, есть ли у него цветной дым. Вытащив из-за пояса баллон, сержант показал его Козак:

–      Фиолетовый сгодится, ЛT?

Подняв вверх большой палец, Козак сообщила командиру батальона, что цветной дым есть.

–       О'кей, Альфа-два-шесть. Передовой пост наведения просит выпустить дым. «Скороходы» прибудут с юго-востока. Прием.

Лейтенант в растерянности подумала, так уж ли это хорошо – обнаруживать свои позиции. Ведь если свои увидят дым, то противник – тоже. И все же приказ командира батальона нужно выполнять. Поразмыслив, она велела Стрейнджу выпустить дым позади их позиций. Подождав, пока не повиснет густая темно– фиолетовая завеса, она доложила командиру батальона и получила ответ:

–      Вас понял, Альфа-два-шесть. Вижу ваш дым. «Скороходы» – в пути. Как только они управятся, возьмите несколько пленных. Нужно выяснить, кто управляет этими танками. Прием.

–        Блю-шесть, говорит Альфа-два-шесть. Будет исполнено. Сообщим вам, когда они будут у нас в руках. Прием.

Не дождавшись ответа ни от комаццира батальона, ни от Уиттворта, Нэнси сделала вывод, что им сейчас не до нее. Повернувшись, она крикнула командирам отделений, чтобы они предупредили своих людей о скорой атаке с воздуха. Первым заметил самолеты Белл.

–     Вот они, ЛТ!

Взглянув в указанном направлении, Козак увидела две быстро приближающиеся черные точки. Вот они увеличились в размере, потом стали видны крылья. Когда самолеты оказались почти над головой, она узнала характерные очертания F-16. Не долетев до позиции взвода, они сбросили свой груз. «Господи, – испуганно подумала Нэнси, – ведь они попадут прямо в нас!». Борясь со страхом, она смотрела, как бомбы отделяются от самолетов. И только когда сотни бомб мелкого калибра, высыпавшиеся из раскрывшихся кассет, миновали расположение взвода и стали падать на дальней стороне арройо, она перевела дух. Хотя неприятеля она не видела, вторичные взрывы подсказали ей, что F-16 не промахнулись. Прошли еще несколько секунд, и, завершая сражение, в небе появился отряд штурмовых вертолетов.

Они справились! Второй взвод роты А, ее «Пыльные дьяволы» не подкачали! Теперь остается одно – узнать, во что им обошлась эта маленькая победа.

12 сентября, 22.45 10 километров к юго-востоку от Вальесильо, Мексика

Притаившись в засаде, капитан Нино Гарса следил, как колонна грузовиков 16-й бронетанковой дивизии, словно огромная змея, ползет по дороге, ведущей от Вальесильо на юго-восток. Полученные шесть часов назад сведения о том, что командный пункт дивизии снимается с места, оказались верными. Еще больше радовало капитана то, что он правильно угадал, по какой дороге двинется колонна. Допусти он ошибку, оказалось бы, Что сто пятьдесят бойцов войск сельской обороны, которых он разместил вдоль дороги, напрасно провели в засаде несколько томительных часов. Бросив последний взгляд на дороіу, капитан Гарса постарался справиться с волнением – от предчувствия близкого сражения.

Окончательно овладев собой, он спустился со скалы, откуда следил за приближающейся колонной, и подошел к младшим командирам, которые собрались, чтобы получить от него последние инструкции.

– Запомните: не стрелять, пока не ударят минометы. Я приказал им чередовать кумулятивные снаряды с осветительными, чтобы вы могли ввдеть дороіу. И еще раз напомните своим людям: зеленая ракета – сигнал к атаке. Я выпущу ее только тогда, когда условия дня атаки будут идеальными. Не нападайте на колонну по собственной инициативе, какой бы благоприятной ни показалась вам обстановка.

Гарса оглядел своих подчиненных. Они закивали в знак того, что поняли задачу. Капитан отнюдь не был снобом, однако он понимал, что большинство из вверенных ему людей – простые крестьяне и мелкие лайочники, и потому старался не только объяснять все предельно просто, но и не забывать, что у каждого дома есть семья, которую он должен кормить. И хотя эти люди, как и их деды, все до единого были истинными патриотами, готовыми умереть за свой дом и страну, Гарса никогда не забывал того, что сказал ему и другим командирам партизанских отрядов полковник Гуахардо: «Да, нам нужны патриоты, готовые биться с оружием в руках. Но никогда не забывайте, что будущее страны могут строить только живые». Поэтому капитан Гарса, кроме всего прочего, заботился о том, чтобы его подчиненные знали порядок рассредоточения и знали сигнал к его Началу.

– Как бы ни сложились обстоятельства, чем бы вы ни были заняты, – втолковывал он командирам, – как только я или мой заместителе выпустим красную ракету, рота, не медля, начинает рассредоточение. Не ждите ни меня, ни кого-то еще. Ведите своих людей на сборный пункт: пусть почистят оружие, закопают его и отправляются по домам. Я сам свяжусь с вами, как только представится возможность. Ясно?

В последний раз кивнув, командиры взводов растворились в темноте: каждый поспешил к своим людям, чтобы вместе с ними ждать сигнал к началу атаки.

Примостившись среди наваленных коробок и амуниции, капитан Гарольд Керро мирно спал на заднем сиденье машины майора Найхарта. Для него слова «сон» и «движение в колонне» уже давно стали синонимами. С первых дней пребывания в армии он обнаружил, что неспешный черепаший темп колонны, вместе с мерным гулом двигателя, часами работающего на одной и той же скорости, – самое лучшее в мире снотворное. Ему удавалось противиться сну минут десять, максимум – пятнадцать. И хотя сон для солдата всегда – предел мечтаний, офицеру в армейской машине не полагается спать йо время движения. Керро понимал, что стояло за этим правилом, но понимал и другое: никакие правила не властны над человеческой физиологией. Поэтому он изобрел свою систему, позволявшую не противоречить ни тому, ни другому. После того, как его раз-другой пропесочили за сон во время движения, он приучил своих водителей глядеть в оба: не появится ли поблизости офицер в чине майора и выше. Завидев старшего офицера, водитель был обязан тут же разбудить Керро.

Но в эту ночь, чтобы разбудить капитана, от водителя потребовалось бы немало усилий. День выдался на редкость тяжелый и утомительный. Хотя самому Керро не пришлось вести солдат в бой под огнем противника, накопившаяся за день усталость сделала свое дело.

Ядро штаба дивизии составляют старшие офицеры – подполковники и майоры, – которые проводят время в ожидании, когда их произведут в полковники. Капитаны в штабе дивизии не принимают никаких решений и не имеют никакого влияния. Их двенадцатичасовые вахты складываются из многочисленных мелких поручений: приходится отвечать на звонки, принимать информацию, получать и передавать донесения, задавать вопросы штабным офицерам нижестоящих подразделений, отвечать на вопросы штабных офицеров вышестоящих инстанций, вносить исправления и дополнения в карты, – одним словом, заниматься заурядной текучкой. Каждая из этих обязанностей сама по себе до смешного проста. Но когда приходится делать все это в помещении размером с тесный гостиничный номер, к тому же, загроможденном столами, стульями, рациями, телефонами, планшетами, компьютерами, это превращается в каторжный труд, требующий огромного напряжения физических и душевных сил.

И вот, подобно крысам, которых экспериментаторы содержат в тесноте, штабные офицеры, раздраженные необходимостью работать в переполненном фургоне, скоро стали срывать злость друг на другие. Хотя в обычных условиях Керро и другие сотрудники оперативного отдела майора Найхарта отлично ладили, напряжение последних суток могло бы довести до ручки даже святого. Даже хладнокровный подполковник Диксон вышел из себя. Беседуя на повышенных тонах с начальником оперативного отдела корпуса, он внезапно закончил разговор тем, что швырнул телефонный аппарат, едва не задев капитана. Обведя взглядом находившихся в фургоне офицеров, – все они, в свою очередь, замерли на месте, не спуская с него глаз, – Диксон слегка смутился и буркнул себе под нос:

– Человеческая глупость не знает границ! – После чего повернулся и вышел.

И Хотя никто не понял, что он хотел этим сказать, после его ухода все как один продолжили работу, выбросив этот инцидент из головы. Такие сцены стали привычным явлением.

Гарольд надеялся, что сон снимет усталость и накопившееся за день напряжение.

Но Керро не учел планов капитана Гарсы и бойцов войск сельской обороны. Их не учел никто. И очень скоро это обнаружилось со всей очевидностью.

Когда колонна поравнялась с тем местом, ще Гарса намеревался нанести первый удар из засады, он выпустил белую ракету – сигнал открыть огонь из минометов. Находившийся в пятистах метрах от него старик, деревенский сапожник, увидев, что сноп белых звезд взметнулся высоко в небо и начал гаснуть, приказал трем минометным расчетам, бывшим у него в подчинении, открыть стрельбу по дороге. Первым этой чести удостоился расчет, находившийся слева от него и состоявший из крестьянина с двумя сыновьями.

Гарольд внезапно открыл глаза: первый выпущенный из миномета снаряд взорвался меньше чем в сотне метров впереди. Шансы на то, что минометный снаряд, да еще и первый, может попасть в движущуюся машину, минимальны, даже если известно расстояние до цели. Но нельзя не учитывать и другое: даже если шансы равны одному на миллион, кто-то обязательно окажется этим одним – таков закон вероятности.

Фургон разведотдела, пораженный прямым попаданием, опрокинулся в канаву, и сразу же на колонну обрушился ружейный огонь. Капитан увидел, как справа от дороги замигали вспышки винтовочных и автоматных очередей. Пытаясь найти в свалке вещей свою винтовку, он услышал совсем близко треск выстрелов, за которым последовал вопль майора Найхарта:

–      Черт! Я ранен!

Наклонившись вперед, Гарольд увидел, что Найхарт, скорчившись, обеими руками зажимает бедро. Хотя крови не было видно, гримаса боли на лице майора говорила, что ранение – тяжелое.

Он скомандовал шоферу:

–      Сворачивай с дороги влево, да поживее!

Водитель недоуменно вытаращил глаза на Керро, потом перевел взгляд на майора. Подавшись вперед, чтобы заслонить от шофера Найхарта, капитан нетерпеливо повторил приказ:

–      Быстро убирай с дороги свой драндулет, пока нас не накрыло! Влево, тебе сказано!

В этот миг водитель краем глаза заметил, что впереди взорвался еще один грузовик, и сразу обрел способность действовать. Он круто вывернул руль влево и нажал на акселератор. Машина рванулась с места, и, хотя канава слева от дороги не была особо широка и глубока, угодила прямо в нее и, подпрыгнув, остановилась. Керро швырнуло головой вперед на приборный щиток. Найхарт пронзительно вскрикнул.

Перепуганный водитель без толку жал на акселератор и растерянно твердил:

–      Мы застряли, застряли!

Сержант Айкен, помощник Диксона по оперативным поручениям, ехал в кузове грузовика, следующего сразу за машиной Найхарта. Он как раз начал разворачивать установленный в кузове станковой пулемет в сторону засады противника, когда увидел, что машина майора Найхарта одолела канаву и мчится по полю влево. Решив, что будет разумнее следовать за майором, Айкен перегнулся через борт и крикнул шоферу, чтобы тот сворачивал налево и мчался за передней машиной. Айкен тоже понимал, что больше шансов уцелеть, двигаясь в открытом поле, чем стоя на дороге.

Так, сам того не желая, Керро вызвал цепную реакцию: все, кто успел, устремились вслед за машинами Найхарта и Айкена. И хотя езда по ухабистому полю доставляла майору невыносимые мучения, – от каждого толчка тело пронзала острая боль, – капитан скоро понял, что им удалось уйти из зоны вражеского огня. Только оглянувшись, чтобы проверить свое предположение, он увидел, что у него нашлись последователи. Отъехав от дороги на несколько сотен метров, Гарольд велел водителю остановиться. Оставив майора на его попечение, он отправился организовывать круговую оборону.

Подойдя к первой остановившейся радом машине, Керро столкнулся с сержантом Айкеном. Тот, спрыгнув на ходу, бежал ему навстречу. Издали приняв Керро за майора Найхарта, он проговорил:

–        Если вы, майор, собираетесь организовывать оборону, я стану направлять все машины к вам.

Не обращая внимания на ошибку Айкена, капитан невозмутимо ответил:

–      Правильно сделаете, сержант.

Приблизившись, Айкен понял, что обознался, и смущенно извинился:

–      Прошу прощения, сэр, я принял вас за майора Найхарта.

–      Майор ранен, и командовать не может.

–      Нужна помощь?

Гарольд огляделся.

–     Нет, с майором все в порядке. О нем позаботится его водитель. А у нас с вами полно других дел. Если вы будете направлять ко мне подъезжающие машины, я начну выстраивать фургоны в круг.

Айкен открыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент над оставшейся на дороге частью колонны вспыхнуло красное созвездие.

–     Что, по-вашему, это значит, капитан?

Глядя на россыпь красных звезд, Керро отметил, что противник усилил огонь:

–     Не знаю, но у меня есть смутное подозрение, что нам еще предстоит это выяснить. А пока давайте поспешим с обороной.

В последний раз бросив взгляд на дорогу, Айкен сокрушенно вздохнул.

–     Длинный Эл будет в ярости.

–       Прошу извинить меня за столь явную неучтивость, сержант, только хрен с ним, с Длинным Элом. В данный момент меня больше заботит та сволочь, которая устроила эту засаду, и что у нее на уме.

Тем временем находившийся за дорогой капитан Нино Гарса, та самая сволочь, которую имел в виду Гарольд, решил прекратить атаку. Внезапное отступление противника явилось для него полной неожиданностью. Похоже, американцы были не так ошарашены, как он рассчитывал. Трудно сказать, что они предпримут дальше. Решив, что не стоит испытывать судьбу, Гарса дал сигнал к окончанию боя.

Выпустив красную ракету, он выждал несколько мгновений, наблюдая, как поведут себя его люди. Выполняя приказ, часть бойцов усилила огонь. Тем временем другие, под руководством своих командиров, стали отступать к сборным пунктам, Минометы тоже усилили огонь, перейдя на стрельбу только кумулятивными снарядами. Они прекратят огонь последними, прикрывая отступление остальных. Путь отхода самого капитана проходил мимо их позиций. Он лично даст им приказ к отступлению.

Удостоверившись, что все идет по плану, Гарса обратился к милиционеру, служившему у него радистом:

–       Нынче ночью мы хорошо поработали. Завтра в домах у многих гринго будет траур.

В меркнущем свете последних осветительных снарядов Гарса увидел лицо милиционера: крестьянский парнишка лет шестнадцати торжествующе улыбался:

–      Зато у нас, капитан, будет праздник!

Глава 21

Обычно солдаты профессиональной армии не утруждают себя размышлениями о нравственности убийства.

Джон Киган. «Лик сражения»

15 сентября, 10.45 Вашингтон, округ Колумбия

В Вашингтоне битва за Монтеррей, которую уже успели окрестить вторым американским Тетом, вызвала не меньшее потрясение, чем в войсках, принимавших участие в сражении. Вместо создания обычной полосы безопасности – а именно это пытались внушить американской общественности президент и его советники, – страна оказалась втянутой в настоящую войну. Формально сражение закончилось победой американской армии, поскольку мексиканцы были вынуждены отступить, позволив противнику достичь южного рубежа, ограничивающего зону безопасности. Однако для Америки это оказалась Пирровой победой. Во время первой же атаки и в последовавших за ней боевых действиях армия Соединенных Штатов понесла большие потери, чем за всю войну в Персидском заливе.

Тягостное впечатление от битвы усугубляли не подвергшиеся военной цензуре выпуски новостей. В отличие от политики, проводимой армией во время войны в Персидском заливе, когда военные жестко контролировали то, что корреспондентам полагалось видеть и обнародовать через средства массовой информации, на этот раз в Пентагоне сочли, что в Мексике все пройдет гладко, и никакой цензуры не потребуется. Однако и правительству, и военному руководству пришлось пожалеть о своем решении. В противовес представителям Пентагона, продолжавшим уверять общественность, что битва за Монтеррей стала тактической победой, телекомментаторы беспрепятственно демонстрировали на всю страну материал, отснятый прямо на поле боя и отражающий истинное положение вещей. В показанном одной из программ новостей двухминутном сюжете фонограмма брифинга в Пентагоне была наложена на кадры, запечатлевшие горящие американские танки, ряды мешков с трупами американских солдат и полевые госпитали, окруженные толпами раненых. Интервью, взятые у солдат, еще не остывших после сражения и, оплакивающих погибших друзей, только подчеркивали абсурдность высказываний военных чиновников и их неосведомленность о реальных событиях в Мексике.

Новости с фронта подтвердили правоту тех членов Конгресса, которые выступали против установления зоны безопасности на территории Мексики и предупреждали об опасности и бесполезности подобной акции. Эд Льюис и другие конгрессмены, открыто заявлявшие о своем несогласии с действиями правительства, использовали теперь каждую возможность, чтобы подчеркнуть: чем дольше армия США будет оставаться в Мексике, тем большие потери понесут обе стороны. «Вся мексиканская кампания, – не уставал повторять Льюис, – не продумана и основана на ложных посылках». На следующий день после «победы» при Монтеррее, вернувшись со специального брифинга, который Белый Дом проводил для избранного круга сенаторов и конгрессменов, Льюис подвел итог проблемам, стоящим перед администрацией. На вопрос репортеров о том, что сообщили на брифинге ему и другим членам Конгресса, Эд с усмешкой ответил: "Президент заверил нас, что смоляное чучелко стоит именно там, где нужно, и мы намерены его как следует проучить".

И вот, в самый разгар страстей, на сцене появилась Джен Филдс с посланием Совета тринадцати, адресованным президенту. Когда третьеразрядный чиновник Белого Дома снисходительно сообщил ей, что передать послание лично, на чем настаивал полковник Гуахардо, не представляется возможным, Джен решила не биться о стену головой, и в отместку обнародовала текст послания в специальном пятнадцатиминутном выпуске международных новостей. Дав в качестве вступления обзор событий, приведших к кризису, и поделившись своими впечатлениями, основанными на интервью, взятых у представителей обеих сторон, Джен зачитала послание полковника Молины. Ее выступление подлило масла в огонь, а результаты превзошли все ожидания. Не прошло и нескольких часов, как Конгресс, во главе с Эдом Льюисом, начал официальное расследование деятельности администрации в отношении Мексики, начиная с 29 июня.

Льюис не удивился, когда накануне его, вместе с двумя десятками других сенаторов и членов Конгресса, пригласили в Белый Дом на специальный брифинг. Однако повторное приглашение застало его врасплох, тем более что на этот раз вызвали его одйого. Может быть, президент, уязвленный замечанием о смоляном чучелке, решил поучить его уму-разуму? Льюис невольно усмехнулся. Да уж, больше президенту делать нечего, в такое-то время...

Он все еще посмеивался про себя, когда из Овального кабинета появился советник президента по национальной безопасности и направился прямо к нему. Уильям Хэстерт, который до того как войти в администрацию Белого Дома, был профессором в колледже, являл собой редкостный экземпляр зануды. «Можно ли ожидать от президента толковых решений, если у него такие советники?» – в который раз удивился Эд. Когда Хэстерт подошел к конгрессмену поздороваться, ни в его рукопожатии, ни в улыбке не ощущалось ни малейшей доброжелательности. Он пробормотал дежурную фразу о том, как они с президентом рады, что Льюис, при всей своей занятости, сумел найти время и так быстро откликнуться на приглашение, причем от Эда не ускользнуло, что советник поставил себя впереди президента.

Желая выяснить заранее, о чем пойдет речь, Льюис, после официального рукопожатия, задержал руку Хэстерта в своей, что явно не понравилось советнику, и спросил:

–      Кто еще приглашен, мистер Хэстерт?

Высвободив руку, советник посмотрел на свою ладонь, потом – на Льюиса:

–        Больше никто, конірессмен Льюис. Гфезвдент пожелал побеседовать с вами наедине. Он готов вас принять.

Так и не сумев ничего добиться от Хэстерта, Эд решил положиться на удачу и свое умение быстро ориентироваться в любой обстановке.

–        Что ж, советник, тогда не будем заставлять президента ждать.

Вслед за советником Льюис миновал приемную и двух охранников, стоявших у дверей Овального кабинета. Оказавшись внутри, он увидел, что президент неподвижно стоит у балконной двери и с отсутствующим видом смотрит на Розовый сад. «Что– то он совсем не похож на довольного собой человека», – подумалось Эду. Ссутуленные плечи, скрещенные на груди руки, опущенная голова – все это говорило о тяжелом бремени забот. Когда Хэстерт доложил о приходе конгрессмена, президент не сразу повернулся к вошедшим. А повернувшись, продолжал стоять, скрестив руки и опустив голову, глядя на Льюиса исподлобья опухшими глазами, обведенными темными кругами.

–     Спасибо, Эд, что так быстро откликнулись. – Даже опустив руки, чтобы указать Льюису на кресло, президент не поднял головы, так что подбородок его почти касался іруди. – Присаживайтесь, пожалуйста. Не выпьете ли кофе?

Льюис хотел отказаться, но передумал. С тех пор, как Аманда повела кампанию против кофеина, он никогда не упускал случая перехватить чашечку Настоящего кофе, если был уверен, что жена об этом не узнает. Она умудрилась проводить свою линию даже в его кабинете в здании Конгресса, строго-настрого наказав его сотрудникам давать ему только кофе без кофеина. Сознавая, что поступает глупо, Льюис все же по привычке опасливо огляделся: нет ли в кабинете посторонних, которые донесут на него Аманде.

Когда они сели, и Льюис получил возможность насладиться запретным напитком, президент приступил к делу.

–       Вчера, Эд, вы с присущим вам красноречием отметили, что я неосторожно схватил смоляное чучелко и увяз обеими руками.

Льюис вздохнул. Он уже почти жалел, что сказал эту фразу. В конце концов, это был дешевый ход, которого не заслуживал даже этот президент. Но теперь он уже был бессилен что-либо изменить. У Льюиса даже мелькнула мысль – не извиниться ли, но он не стал этого делать. Пусть ход был дешевым, зато он ни словом не погрешил против истины.

–     Я попал в скверное положение, Эд, и вам это известно.

Подняв глаза от чашки, Льюис усмехнулся:

–    Да, положеньице у вас, как у того парня, который защемил свое хозяйство «молнией» от ширинки: делать что-то надо, причем срочно, но делай – не делай, боль все равно адская.

Эд выжидательно смотрел на президента. Ему не нравились ни его политика, ни те методы, которыми он пользовался. Президент не нравился ему даже как человек. И все же он – президент и, вдобавок, человек, который попал в беду и нуждается в помощи. Хватит ждать, пока он будет ходить вокруг да около, пытаясь спасти остатки самолюбия. Пора сделать шаг навстречу. К тому же, негоже использовать положение президента в политических или личных целях. Все равно, удовольствие будет испорчено угрызениями совести, которые не оставляли Эда даже после пяти лет пребывания в Конгрессе.

–     Чем могу быть полезен, господин президент?

Испытав облегчение от того, что можно, наконец, говорить начистоту, президент с готовностью открыл свои карты:

–    Мне нужен человек, который отправился бы в Мексику, – человек, имеющий военный опыт и, в то же время, не связанный с армией, который сможет дать мне четкое и непредвзятое представление о том, что думаіют командиры строевых частей и как они оценивают создавшуюся ситуацию.

Льюис искоса взглянул на президента:

–      Уж не хотите ли вы сказать, что не доверяете докладам Объединенного комитета[5]5
  Объединенный комитет начальников штабов.


[Закрыть]?

–      Эд, дело не в том, что я им не доверяю. Просто я не считаю, что они способны объективно отвечать на мои вопросы. Они, как и ЦРУ, не могут оправиться of шока после битвы при Монтеррее и известия об участии в ней никарагуанцев. Вашингтонские стратеги, стараясь оправдать собственные промахи и как-то спасти существующий план военных действий, в суете упустили из вида конечную цель: национальную безопасность. Мне нужны решения – реальные решения – а не фантазии. Но прежде чем принять эти решения, я должен иметь надежную, неприукрашенную информацию.

Подавшись к Льюису, президент заглянул ему в глаза и, облокотившись на колени, чуть ли не в молитвенном жесте сложил ладони:

–      Вы согласитесь поехать, Эд?

Льюис на миг задумался. Какой отличный способ убрать с дороги противника! Уж не решил ли президент воспользоваться старой истиной: лучше заводить новых друзей, чем умножать число врагов? Может, он решил выиграть время, надеясь, что, отослав несговорчивого конгрессмена в Мексику, избавится от его нападок и сумеет подмять под себя мексиканское правительство? Или он говорит искренне? Ищет реальный выход?