Текст книги "Крещение огнем"

Автор книги: Гарольд Койл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

Однако, когда с обеих сторон пролилась кровь, этот сценарий перестал казаться столь уж бесспорным. Гибель английского военного корабля «Шеффидц» и аргентинского крейсера «Генерал Бельграно» во время Фолклендского конфликта показала: как только прольется кровь и повлечет за собой взрыв патриотических чувств, все разговоры о логике и здравом смысле тонут в призывах к мщению. Кровь, пролитую во имя Бога и Родины, можно смыть только новой кровью. Капитан считал, что мнение, будто мексиканцы позволят им беспрепятственно вторгнуться в свою страну, по меньшей мере, абсурдно. Теперь остается только убедиться, чего стоит мексиканская гордость, на какие жертвы готово пойти правительство Соединенных Штатов, дабы оправдать неправильную политику и с какими жертвами смирится американская общественность, обнаружив, что полной и безоговорочной победы не бывает.

Поднявшись, Гарольд оглядел фургон. Порой в голову приходят неожиданные мысли, особенно если учесть, что он – давно уже не новичок на войне. Обратившись к сержанту, Керро спросил, что сегодня на обед. Запустив руку в стоявшую перед столом коробку с пайками, тот выудил оттуда коричневый пластиковый пакет и прочитал надпись На этикетке:

– Э, да вам повезло, сэр. – Бросив капитану паек, он подождал, пока Керро поймает его, и только потом торжественно объявил: – Вам положены свиные котлеты.

Скорчив гримасу, Гарольд взглянул на надпись, чтобы убедиться в правильности приговора. Потом, обращаясь к находившимся в фургоне коллегам, произнес:

– Гадость редкостная, но должен же кто-то их есть... С этими словами он повернулся и, выйдя из фургона, пошел искать какое-нибудь тихое местечко в тени, чтобы проглотить обед, хотя бы ненадолго забыв о войне.

Глава 19

Истинный вождь – это тот, кто умеет сочетать непреклонность с мудростью, знание своего дела – с решительностью поступков, искусство организатора – с ремеслом палача.

Только так можно завоевать доверие.

Филипп Петен, маршал

11 сентября, 09.00 Мехико, Мексика

Давно уже ничто так не удивляло Джен Филдс, как приглашение полковника Гуахардо: он попросил журналистку одну, без съемочной группы, посетить ею перед отъездом из Мехико. Хотя можно было найти дюжину предлогов для отказа, как и множество разумных доводов для того, чтобы не согласиться, сама манера, в которой было сделано приглашение, убедила Джен принять его. Не прошло и часа с того момента, как она поставила в известность Министерство информации о своем намерении вместе с группой покинуть Мексику, как в ее номере появился майор мексиканской армии. Вручая ей конверт, он сообщил, что получил приказ министра обороны дождаться ответа, сколько бы времени это ни заняло.

В конверте оказался листок желтой бумаги – вроде той, на которых записывают телефонограммы. Послание, написанное изящным округлым почерком, было кратким и деловым:

Сеньорита Филдс, сочту за честь, если Вы согласитесь позавтракать со мной завтра в восемь тридцать. Для меня очень много значила бы возможность лично попрощаться с Вами.

Ваш покорный слуга Гуахардо.

Когда, к общему удивлению, Джен сказала майору, что согласна, он обещал лично заехать утром, чтобы доставить ее в Министерство обороны. Узнав об этом, Джо Боб сделал все, чтобы отговорить Джен:

– Бог с тобой, Джен! Что хорошего можно ожидать от этого свидания наедине? Может, ты забыла, что наши страны воюют, а он, между прочим, – главная военная шишка? Ума не приложу, что на тебя иногда находит.

Но Джен не желала слушать никаких увещеваний. Она решила, и теперь не собирается отступать от своего намерения. Если уж на то пошло, она была игроком по натуре, и никогда не упускала благоприятного случая, а на этот раз судьба преподнесла ей подарок на блюдечке с голубой каемочкой.

В кабинете Гуахардо ее ждал легкий завтрак: булочки, фрукты, кофе, соки. Пока они закусывали, болтая о том о сем, Джен заметила, что полковник выглядит отдохнувшим и благодушным, что казалось, по меньшей мере, странным для главнокомандующего, страна которого находится в состоянии войны. Он, как и всегда, производил впечатление спокойного, уверенного в себе, хладнокровного человека. Это слегка насторожило журналистку. Если он, по выражению Джо Боба, «главная военная шишка», не проявляет никаких признаков озабоченности, несмотря на то, что американская армия стремительно наступает, то, быть может, все заверения чиновников из Пентагона, что эта кампания будет легкой, не очень-то обоснованны? Разговаривая с Альфредо, Джен наблюдала за выражением его глаз. Она знала, что он, как и Скотт Диксон, ее возлюбленный, смотрит на мир глазами профессионального убийцы, которые не выдают ни тайн, ни эмоций.

После того как подносы с остатками завтрака убрали, Джен и полковник пересели в большие мягкие кресла, чтобы выпить по чашке кофе. Для начала Гуахардо сказал, что не мог позволить сеньорите Филдс покинуть Мехико, не выразив ей глубокой благодарности – от себя и от лица президента Мексики – за честное и объективисте освещение событий июньской революции и действий Совета тринадцати. И поскольку вчера ему пришлось приехать в столицу на важное совещание, он решил сделать это лично.

– Немногие из ваших коллег-журналистов, – пояснил полковник, – попытались вникнуть в суть событий тех дней и разобраться в причинах, которые их вызвали. Вы, сеньорита Филдс, продемонстрировали, что при желании можно преодолеть культурные различия, разделяющие наши великие державы, и увидеть произошедшее нашими глазами.

На мгновение в комнате повисла неловкая тишина – так бывает, когда сильные чувства остаются невысказанными. Кашлянув, Альфредо снова предложил Джен кофе. Ей больше не хотелось, но она согласилась. Полковник с явным облегчением встал, принес кофейник и наполнил чашки. Потом заговорил о другом.

–     Вам известно, сеньорита Филдс, что вы – единственная из американцев, кто после двадцать девятого июня взял на себя труд поговорить с каждым членом Совета?

Джен об этом не думала. Просто ей нравилась сама идея – как основа для серии репортажей. Но когда смысл сказанного дошел до ее сознание, она восприняла это как пощечину. Что он говорит? Что никто, ни один из представителей ее страны, солдаты которой уже идут по мексиканской земле, не удосужился поговорить с теми, кого считают врагами? Не может быть! Глядя на Гуахардо, который снова сел напротив, Джен сказала, что слышала, будто государственный секретарь США трижды встречался с министром иностранных дел Барредой, а специальный представитель Белого Дома два раза посещал председателя Совета полковника Молииу.

Усмехнувшись, Альфредо откинулся на спинку кресла.

–     Вы плохо меня слушали, сеньорита. Ведь я сказал «поговорить». А ваши представители не разговаривали – они поучали, угрожали и даже пытались диктовать свои условия. Но сесть и поговорить, как мы с вами, – нет, ни разу. Ни в июле, ни в августе – никогда. Разве можно вести конструктивный диалог, если собеседник заранее убежден, что происхождение, положение и культура дают ему право смотреть на нас сверху вниз? Каждый из представителей вашей страны был образованным человеком и, тем не менее, думал – нет даже не думал, а был уверен, – что он прав, а мы – нет. Ни один из представителей, посланных Вашим президентом, так и не смог избавиться от мысли, что люди, с которыми он разговаривает, – то есть мои соратники – невежественные солдафоны, несведущие ни в политике, ни в дипломатии. Как Линдон Джонсон в свое время видел в Хо Ши Мине невежественного крестьянина и террориста, и строил свою политику, исходя из этого, так и ваши представители видят в нас мелких диктаторов и шутов гороховых.

Полковник замолчал, поймав себя на том, что в голосе его звучат горечь и злость. По лицу Джен он увидел, что и она заметила это. Сжав ручки кресла, Гуахардо устремил взгляд в потолок и несколько раз глубоко вздохнул, стараясь взять себя в руки. Успокоившись, он покосился на Джен: она ждала, глядя на него широко раскрытыми глазами.

–        Прошу прощения, сеньорита Филдс. Очень уж трудные нынче времена. Я не хотел ни пугать вас, ни срывать на вас свое раздражение. Боюсь, своей несдержанностью я испортил нашу приятную встречу.

Джен покачала головой чи пожала плечами, показывая ему, что все в порядке.

–    Не могли бы вы, сеньорита Филдс, в качестве личной услуги сделать для меня еще кое-что?

Джен кивнула в знак согласия.

–     Ваше ЦРУ наверняка узнает, что вы побывали у меня: я и не старался держать нашу встречу в тайне. Так вот, люди из ЦРУ, скорее всего, свяжутся с вами. Тогда скажите им, пожалуйста, что у вас есть послание президента Мексики, но оно носит личный характер и предназначено исключительно для ушей президента США.

Джен широко открыла глаза. Черт возьми, а ведь Джо Боб оказался прав. Зачем только она полезла в это дело? Теперь она вляпалась серьезно: тайные послания, ЦРУ и еще Бог знает что. Тем не менее, она еще раз кивнула и обещала сделать все, что от нее зависит. А что еще ей оставалось? Она стала пленницей обстоятельств. На миг Джен представила себе, как принцесса Лейла велит Дарту Вейдеру[4]4
  Персонаж фильма американского режиссера Дж. Лукаса «Звездные войны».


[Закрыть] катиться ко всем чертям, но Этот пример мало ее вдохновил.

Но не ощущение собственной беззащитности заставило ее согласиться. Джен привлекла возможность сделать что-то важное, что-то, способное приблизить окончание войны. Это было нечто большее, чем долг перед Богом и своей страной, хотя она подумала и об этом. Ей представлялся случай сделать что-то такое, что избавит Скотта от смертельной опасности. Одно это заставило Джен, не задумываясь, взяться за поручение Гуахардо.

–    Расскажите своему президенту о нас. Расскажите, что вы о нас думаете. Постарайтесь, чтобы у него создалось впечатление, что мы – живые люди, а не просто члены правительства вражеской державы. Потом расскажите о том, что вы здесь видели, что вы думаете о Мексике и о наших планах. Если он позволит вам высказать все это, передайте ему следующее. Мы не хотим конфликта с Соединенными Штатами. Будущее наших стран, как и наше прошлое, тесно переплетаются. Нам не прожить друг без друга: слишком многое нас роднит. И американцы, и мексиканцы считают себя великими нациями, гордятся своим наследием и мечтают о лучшем будущем. Все, о чем мы просим, – позволить нам жить в мире, приближая это будущее и действуя по собственному усмотрению. Мы не просим ни о чем, кроме мира и уважения. И еще, сеньорита Филдс, передайте ему: если он не сочтет нужным удовлетворить нашу просьбу о мире, у нас не останется иного выбора, как отстоять его на поле боя.

11 сентября, 18.30 5 километров к западу от Сабинас-Идальго, Мексика

Прилетев в расположение своих войск уже под вечер, Гуахардо стал готовиться к первому серьезному бою с американцами. Он взглянул на часы. Скоро стемнеет, и вокруг появятся ночные хищники.

Со своего командно-наблюдательного пункта, замаскированного рядом с заброшенной каменоломней, полковник наблюдал, как американские части занимают свои позиции, но понимал, что под покровом темноты они, как и его войска, поменяют расположение. Маневр, который сейчас демонстрируют ему американцы, рассчитан на то, чтобы ввести его в заблуждение. Командующий американскими войсками, как игрок в покер, придерживает лучшие карты, пока не представится благоприятный случай их разьпрать. Впрочем, все это не имело особого значения. Чтобы американский командующий ни предпринял в этом секторе в ближайшие часы и во время грядущего боя, он не заставит Гуахардо изменить план обороны Монтеррея.

Соблюдая величайшую осторожность – за исключением нескольких недоразумений, – 16-я бронетанковая дивизия двинулась на юг и остановилась, стянув войска к северу и северо– востоку от города. Одна бригада сосредоточилась севернее Монтеррея, вокруг Лампасоса, другая – к югу от Вальесильо, третья – южнее Aгyэрyaсa, заняв позиции для броска на Монтеррей. Расстояние между американскими бригадами подсказывало полковнику, что командир дивизии не опасается контратаки мексиканской армии: в противном случае он сомкнул бы свои подразделения, развернув их так, чтобы они имели возможность прикрывать друг друга. Современные системы связи, вместе с многочисленными отрядами авиации, способными охранять коридоры между бригадами, давали американцам возможность, растянув атакующие силы, штурмовать Монтеррей с трех направлений сразу. Если сейчас, используя моторизованную часть, напасть на одну из бригад, то самолеты и вертолеты-штурмовики немедленно обнаружат и пресекут угрозу задолго до того, как мексиканцы сумеют войти в соприкосновение с американскими наземными частями.

Впрочем, Альфредо вовсе не собирался рисковать своими немногочисленными моторизованными частями, бросая их в заведомо бесплодную атаку. Во всяком случае, сейчас. Он, как и американский командующий, прибегнул к обманным маневрам. Как игрок, имеющий на руках несколько синих фишек, он не торопился воспользоваться ими, поэтому полковник с самого начала приготовился уступить эту партию – битву за Монтеррей – американцам. Пусть забирают.

Однако, не желая разьнрывать синие фишки в бою за Монтеррей, Гуахардо, тем не менее, не собирался просто сидеть сложа руки. Пусть сейчас он не в силах одолеть американцев, зато он заставит их пролить кровь и научиться быть поосторожнее. А если повезет, то в этой игре ему даже представится случай нанести противнику реальный ущерб. Но полковник знал, что сами собой такие возможности не создаются, и готовился сделать свой первый ход в битве за Монтеррей.

Именно с такими намерениями он разворачивал свои войска. Два батальона пехоты – это были милицейские части – он разместил вокруг городка Вильяльдамо. Здесь они смогут задержать атаку с севера, из Лампасоса, где расположилась одна из американских бригад. У Мамуликскогр перевала два пехотных батальона – один милицейский, другой армейский, – усиленные противотанковой ротой, закрыли прямой подход к Монтеррею с северо-востока из Ларедо. Там путь янки преграждали горы Сьерра-Пикачос, через которые на восток вел Маму– ликский перевал. На востоке и юго-востоке лежали открытые равнины. В этом районе, в окрестностях городка Нуэво-Репуэб– ло, Гуахардо развернул небольшую бригаду регулярной армии, в которую входили один пехотный батальон, один батальон мотопехоты, один батальон милиции, две артиллерийские батареи и рота моторизованной разведки. Они должны были перекрыть дорогу через Сьерра-Пикачос на юг. Именно здесь, по предположению полковника, 16-я дивизия должна сосредоточить основные силы. Выступив из Лампасоса, американцы будут вынуждены двигаться по длинной узкой долине, усеянной множеством деревень и поселков. Наступление через Мамуликский перевал заставит их принять бой на территории, выгодной для обороняющихся. И только на юге, вокруг Нуэво-Репуэбло, была местность, удобная для широких стремительных маневров моторизованных войск.

Гуахардо расположил никарагуанский танковый батальон – единственное мощное подразделение, которым намеревался пожертвовать в битве за Монтеррей, – к югу от города, в местечке под названием Марин. Оттуда танки Т-72 должны двинуться на север, чтобы нанести удар по вражеским войскам, спускающимся с Мамуликского перевала, или на восток – навстречу американским войскам, следующим через Нуэво-Репуэбло. Прибытие танков из Никарагуа было окружено строжайшей секретностью. В ход шли самые разные уловки. Тридцать входящих в батальон машин двигались только по ночам, окольными путями, по одиночке. Это потребовало больших усилий – слишком больших, по мнению некоторых. Ведь даже сам Гуахардо был готов к тому, что американские вертолеты-штурмовики разделаются с ними в два счета. Впрочем, полковник полагался не только на дополнительную боевую мощь. Шок, который испытают американцы при внезапном появлении танков в самом начале кампании, – вот на что рассчитывал Альфредо.

  

Карта 8: Сражение за Монтеррей 11 сентября

Не все были согласны с тем, чтобы бросить никарагуанцев в бой сразу. Некоторые члены Совета возражали против решения Гуахардо, и это свидетельствовало о расколе некогда единодушного правительства. Кое-кто считал, что использование никарагуанских вооруженных сип приведет к углублению конфликта: Кого-то пугала угроза вторжения в южную часть Мексики или бомбардировка всей страны с целью отрезать ее от других государств Латинской Америки, поэтому они предупреждали, что неразумно понапрасну дразнить американцев. Была высказала мысль о том, что на начальной стадии конфликта нужно постараться обойтись своими силами, не привлекая иностранные войска. Нельзя создавать впечатление, будто Мексика не способна постоять за себя сама.

Однако Гуахардо и Барреда сошлись на том, что все же стоит пролить кровь никарагуанцев. Пусть такое решение усугубит конфликт, но, в то же время, американцы поймут, что рамки войны могут расшириться без их ведома. Ведь они вошли в Мексику ради безопасности своих южных границ, и не рассчитывают, что война охватит весь континент. К тому же, если сразу бросить союзников в бой и заставить их пролить кровь, это усилит их преданность общему делу. Остальные страны Латинской Америки, оставаясь в стороне от настоящих боев, запросто могут изменить своим принципам и отказать Мексике в помощи. Но если кровь пролита, этого уже не сделаешь, не потеряв лица в глазах своих соотечественников и других латиноамериканских народов. Ничто так не объединяет, как кровь, подчеркнул Барреда.

У самого Гуахардо была еще одна причина для того, чтобы бросить в бой никарагуанцев. Он знал, что битву за Монтеррей ему не выиграть. Знал, что сражение окажется стремительным и кровавым. Если в проигранной схватке будут участвовать только мексиканские войска, это станет национальным позором и поставит под сомнение боеспособность мексиканской армии. Дав возможность никарагуанцам разделить поражение, полковник собьет спесь с некоторых офицеров-сандинистов, которые пытаются его поучать, а заодно покажет им и другим союзникам, что с американской техникой и боевой мощью шутки плохи.

Теперь, когда все планы согласованы, и войска заняли свои позиции, роль Альфредо в грядущей битве будет проста. Ему предстоит вынести всего два решения и отдать два приказа. Первое – где и когда ввести в бой никарагуанские танки. Узнав направление главного удара американцев, он сразу примет это решение и отдаст зашифрованный приказ к началу контратаки. И второе – когда закончить бой. Это решение нужно принять, когда мексиканские войска сделают все возможное, и дальнейшие жертвы будут бессмысленны. Как только настанет такой момент, он отдаст приказ, получив который, подчиненные ему командиры смогут выйти из боя. Отойдя на новые позиции к югу и западу от Монтеррея, они перегруппируются и станут ждать, а инициатива тем временем вернется в руки политиков и дипломатов.

11 сентября, 18.40 12   километров к юго-западу от Вальесильо, Мексика

Теперь оставалось только ждать, когда головные части дивизии покинут исходные рубежи и двинутся в атаку. Длинный Эл и подполковник Диксон сидели на командном пункте дивизии в фургоне отдела планирования и в который раз проигрывали ход завтрашнего сражения. Диксон предпочитал бросить основные силы через Мамуликский перевал. Такое решение имело одно важное преимущество – этот, на первый взгляд, самый маловероятный вариант открывал кратчайший путь в Монтеррей. А поскольку холмы по обе стороны от перевала так или иначе необходимо очистить, то штурмовать его все равно придется. Диксон утверждал, что у дивизии более чем достаточно огневой мощи, чтобы подавить сопротивление защитников перевала. Одновременно необходимо в тыл и на фланги противника перебросить по воздуху пехоту, и таким образом изолировать его от остальных сил. Овладев высотами, пехота сможет справиться с теми, у кого еще не пропадет охота сопротивляться.

Этот план вовсе не значил, что Скотт был жесток или кровожаден по натуре. Просто он считал, и заявил об этом Длинному Элу и всем, кто хотел знать его мнение, что крайне важно с самого начала дать противнику почувствовать всю силу американского оружия, урон, который оно способно нанести, и решимость американцев пустить это оружие в ход. В бою на ограниченной территории, за который ратовал подполковник, всю мощь дивизии можно сосредоточить в одном месте. И потери, которые понесут защитники перевала, тоже сыграют не последнюю роль. К тому же, выбив противника с самых хорошо защищенных и самых неприступных позиций, дивизия недвусмысленно даст понять командованию мексиканской армии: как бы хорошо ни были укреплены ее позиции, отстоять их не удастся. В Национальном учебном центре Форт-Ирвина метод лобовой атаки часто использовался бригадой, исполняющей роль «противника», чтобы поколебать уверенность частей, проходивших там обучение. И Диксон, которому однажды довелось отражать одну из таких атак, отлично понимал их психологическую силу.

Однако Длинный Эл был любителем маневра и предпочитал одерживать победу, используя гусеницы танков, а не их орудия. Ему хотелось атаковать к югу от Сьерра-Пикачос, где открытая местность давала моторизованным частям больший простор для маневрирования. Мексиканцы, у которых моторизованные войска всегда были слабым местом, а современного бронебойного оружия нет и в помине, будут быстро смяты танковой атакой.

Пристрастия Длинного Эла совпадали с приказом Министерства сухопутных сил, призывавшим, по мере возможности, избегать крупных столкновений, влекущих за собой большие потери и затяжные бои. Этот приказ и ограничения, наложенные на авиацию, согласно которым, дальность ее действия не должна превышать пятидесяти километров от передовой, несказанно возмущали Скотта: можно подумать, что они должны бить врага, но не слишком усердствовать із этом. Длинный Эл тоже считал, что смешно вводить такие ограничения, когда дело доходит до настоящих боевых действий, нр у него не было выбора – только подчиняться приказу.

Теперь, когда время дискуссий истекло, и успех или неудача завтрашнего боя зависели от капитанов и лейтенантов, Длинный Эл и Диксон невольно сравнивіали свою операцию с кампанией 1846 года. Больше всего их донимало огромное количество руководителей, которые, находясь вне театра боевых действий, активно вмешивались в ход операций. Если бы Тэйлор, возглавлявший кампанию 1846 года, был вынужден подчиняться всем приказам нынешнего президента и его окружения, 16-я бронетанковая дивизия готовилась бьГ сейчас захватить Канзас-Сити, а не Монтеррей.

12 сентября, 00.50 5 километров к северо-востоку от Мартинеса, Мексика

Когда после неожиданного марша объявили, что через десять минут начнется наступление, второй лейтенант Нэнси Козак не ощутила особого волнения. Отчасти это объяснялось тяжелым переходом, когда 2-й батальон 13-го пехотного полка за одну ночь должен был переместиться из Вальесипьо, где стоял дивизионный резерв, на свое нынешнее место, позади Третьей бригады. Сюда батальон прибыл, когда солнце только-только поднялось над горизонтом. Вопреки ожиданиям командира, его часть не бросили в битву, разворачивающуюся вокруг Нуэво-Репуэб– ло, а снова оставили в резерве. Пока батальон находился в пути, ситуация резко изменилась. Командир Третьей бригады, который к моменту прибытия в его расположение 2-го батальона 13– го пехотного полка рассчитывал завершить стремительный прорыв, неожиданно встретил ожесточенное сопротивление мексиканцев, и это спутало все карты.

На летучке, созванной капитаном Уиттвортом после возвращения с КП батальона, Нэнси Козак узнала, что мексиканцы не собираются сдаваться без боя. Просто их войска, противостоящие броску Третьей бригады на юг, под покровом ночи перешли на новые позиции. Когда утром головные части американской армии не обнаружили мексиканцев, они сделали вывод, что противник отступил. Получив приказ перейти от атаки к стремительному преследованию, два головных батальона Третьей бригады стали перестраиваться на ходу, и в это время наткнулись на настоящие позиции мексиканцев. Возникшее в результате замешательство, усугубленное упорным сопротивлением противника и неразберихой, привело к тому, что продвижение Третьей бригады сначала замедлилось, а потом и вовсе остановилось. Решив, что не стоит рыскать в темноте вслепую, подвергая своих людей смертельной опасности, комаццир отдал приказ выйти из соприкосновения с противником и перейти к обороне. Наступление возобновится, когда рассветет, причем силами только тех подразделений, которые уже вступили в бой. А до тех пор, пока ситуция не прояснится окончательно, 2-й батальон 13-го пехотного полка будет оставаться в резерве, как и прежде, с первого дня вторжения американской армии в Мексику.

Лейтенант Козак решила, что это не так уж плохо. Она чувствовала: дела у нее во взводе обстоят не лучшим образом. И хотя она Затруднялась точно сказать, что тут не так, ей не нравилось, как ведут себя ее люди в последние дни. Сама она морально была готова к бою, но не могла бы поручиться за готовность своих подчиненных, и особенно – взводного сержанта Риверы. С тех пор, как они вошли в Мексику, ее подчинённых будто подменили.

Коща накануне она поделилась своими наблюдениями со штаб– сержантом, он, проявив в разговоре с ней редкую откровенность, сказал, что людям не терпится заняться чем-нибудь стоящим, они застоялись и рвутся в бой. Перспектива получить ранение или даже погибнуть никого не пугала. Конечно, хотелось бы вернуться домой, в Штаты, живыми и здоровыми, но пройти всю кампанию, терпеть лишения и невзгоды, не говоря уже о разлуке с семьей, и не иметь возможности кого-нибудь прикончить – это же просто ни в какие ворота не лезет.

Для Нэнси его слова явились полным откровением. И уж совсем потрясло ее открытие, что она сама испытывает те же чувства. Она убеждала себя, что это – не компьютерная игра, что когда она в следующий раз наведет прицел «Брэдли» на цель, это будет реальная цель – машина, в которой сидят живые люди. И все равно мысль о будущем сражении, в котором она, наконец, докажет себе и всему миру, на что способна, притягивала ее, как магнит. То, что ради удовлетворения ее амбиций кому-то придется погибнуть, казалось мелочью, не имеющей отношения к делу.

Еще труднее было понять странное поведение Риверы. Капитан Уиттворт предупреждал ее о том, что с некоторыми солдатами латиноамериканского происхождения могут возникнуть проблемы. Но Козак и подумать не могла, что взводный сержант, ее главная опора, может раскиснуть. С каждым днем это становилось все более явным. Куда девался расторопный, требовательный служака, которого она знала по Форт-Худу? Со времени пограничного инцидента 7 сентября Ривера замкнулся в себе. Продолжая выполнять свои обязанности, он делал это равнодушно, почти машинально. Постепенно солдаты, привыкшие, что Ривера распекает их за малейшую провинность, стали судачить, что с сержантом творится что-то неладное, притом делали это довольно громко, так, что слышала даже Козак.

Нэнси понимала, что необходимо что-то предпринять, причем незамедлительно, но не знала, с какой стороны подступиться. Когда однажды она попробовала сказать Ривере, что он переменился, сержант накинулся на нее и потребовал перечислить по пальцам, что именно он делает не так. Растерявшись, она не смогла назвать ничего конкретного, и тогда Ривера заявил: если он ее не устраивает, пусть уволит и найдет себе более подходящего взводного сержанта. Отчаявшись добиться чего-нибудь от

Риверы, Козак рассказала об этом разговоре старшине роты и поделилась с ним своими опасениями, но ощутимой помощи не получила. Пожав плечами, старшина посоветовал ей не беспокоиться. На войне и не такое бывает. Как только начнутся настоящие бои, старина Ривера мигом воспрянет, и все встанет на свои места. Хотя слова старшины ее не очень-то успокоили, лейтенант Козак оставила эту тему. Может, он и прав. В конце концов, он, старшина, – ветеран. Кому, как не ему, знать, как оно бывает на войне.

Взглянув сначала на часы, потом на ближние машины, Нэнси решила, что больше пока делать нечего. Насколько она могла судить, все было готово. Нэнси осторожно ощупала нос, и сразу же ее пронзила острая боль. Что за черт! И когда только этот проклятый нос перестанет болеть?

Пока второй лейтенант Козак изо всех сил старалась разрешить проблемы в своем взводе, перед ее коллегами из двух головных батальонов Третьей бригады стояли куда более сложные задачи. Проработав всю доступную информацию о расположении мексиканских позиций, в том числе и данные поспешно проведенной воздушной разведки, командир бригады отдал приказ головным батальонам в 6.00 двинуться на сближение с противником, чтобы обнаружить врага и расправиться с ним. Как только он сам и командиры батальонов будут точно информированы о местонахождении главных позиций неприятеля, они обрушат на них всю огневую мощь. Сам того не подозревая, командир отказался от операции, основанной на маневре, и выбрал боевые действия, использующие лобовую атаку и подавление огнем. Подобная тактика более привычна для американских солдат и напоминает ту, которую с самого начала предлагал подполковник Диксон.

Все эти соображения, какими бы важными они ни казались командирам батальонов и бригады, не будут стоить и выеденного яйца, если молодым капитанам и лейтенантам, возглавляющим моторизованные взводы, не удастся воодушевить своих людей и повести их за собой. Даже профессиональные солдаты, в конце концов, устают. Никакая муштра, никакая физическая подготовка, никакие посулы не могут повлиять на незыблемый факт: человеческий организм не может обходиться без сна сверх определенного предела. И для солдат Третьей бригады этот предел скоро наступит.

Накануне, чтобы ввести мексиканцев в заблуждение, бригаду перебросили на новое место – в двадцати километрах к востоку от Нуэво-Репуэбло. И только в ночь на одиннадцатое сентября, после наступления темноты, бригада заняла предназначенные ей позиции. Этот переход был организован таким образом, чтобы замыкающая часть выходила на исходный рубеж в тот момент, когда головные подразделения бригады уже шли в наступление. Начавшаяся в 22.00 атака на первых порах, казалось, развивалась успешно. В 22.15 произошло первое соприкосновение с противником – как раз на том рубеже, где бригада рассчитывала его обнаружить. Когда в 22.35 соприкосновение прервалось, и стали поступать первые донесения о том, что головные отряды встречают брошенные позиции, командир бригады приказал им перейти от прямого удара к преследованию противника.