Текст книги "Крещение огнем"

Автор книги: Гарольд Койл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

Из рекомендации батальонного командира до Уиттворта дошло одно: к лейтенанту Козак он будет относиться с большим вниманием, чем к обычному, ничем не примечательному лейтенанту. Командир батальона, а, возможно, и весь штаб будут пристально наблюдать за ней. Это, в свою очередь, означало, что они будут наблюдать за капитаном или, по крайней мере, за его ротой. Чем именно все это грозит, Уиттворту пбка не было ясно. Зато он понял другое: отныне его карьера каким-то образом связана с судьбой новоиспеченного второго лейтенанта, да еще и женщины. И если это так, то в интересах Стэнли как можно скорее выяснить, каких результатов хочет от него командир батальона. Короче говоря, он должен знать, чего ждут от второго лейтенанта Козак – успеха или провала. И действовать, исходя из этого.

3 июля, 10.45 Берег Рио-Саладо, к северу от Монтеррея, Мексика

В конце грунтовой взлетно-посадочной полосы стояли три здания. Главное, крытое жестью строение из шлакоблоков когда-то служило аэровокзалом и конторой. Справа находился ангар, где за дверьми, свисающими со ржавых петель, скрывались два вертолета. Слева, в покосившемся сарае, где было больше щелей, чем досок, под брезентом были спрятаны «джип» и два старых «пикапа». Летное поле, сооруженное в пойме реки Сала– до некой горнодобывающей компанией, считалось заброшенным уже более двадцати лет. Случайному наблюдателю, откуда бы он ни взглянул хоть с земли, хоть с воздуха – так бы и показалось. Чайлдресс и его маленький отряд потратили не один час, чтобы летное поле выглядело необитаемым. И только солнечный блик, изредка отражающийся от окуляров бинокля, мог выдать их присутствие.

Хотя Рэндел и остальные в шутку называли заброшенное летное поле своим вторым домом, Аламану становилось плохо от одной мысли о том, что он потерял свой драгоценный Чинампас и, как обычный преступник, вынужден скрываться вместе с компанией отъявленных головорезов. Оставаясь в одиночестве, он поднимал глаза к небу и вопрошал: «Господи, почему ты покинул меня?», – хоть и не ожидал услышать ответ. Мать постаралась воспитать его в традициях веры, но суровая реальность жизни в трущобах Мехико сделала Эктора реалистом, думающим, в первую очередь, о выживании. И в голове у него уже начала обретать очертания мысль о том, кдк отомстить и вернуть утраченные силу и власть.

Пока Аламан сидел в одиночестве в заброшенном здании аэровокзала, погруженный в мечты о будущем, Чайддресса и его людей больше заботило настоящее. Донесшийся с крыши крик наблюдателя предупредил их, что кто-то приближается. Взобравшись по шаткой лестнице наверх, Рэндел направился к дозорному. Даже без бинокля он увидел шлейфы пыли, которые, развеваясь, как петушиные хвосты, предупреждали о приближении двух машин задолго до того, как донесся шум двигателей.

–      Это Делапос? – спросил наблюдатель, передавая Чайлд– рессу бинокль.

Поднеся бинокль к глазам, тот не спешил с ответом, пока не убедился, что едут две машины.

–     Нет, не похоже. У Делапоса с Луисом – всего одна машина. Не представляю, зачем им могло понадобиться угонять вторую. Ведь они поехали только для того, чтобы добыть продукты.

–      Предупредить остальных?

Рэндел опустил бинокль.

–            Да, предупреди. Только никакой стрельбы без крайней  необходимости. Ясно?

Наблюдатель кивнул и попятился к лестнице.

Подъехав к броду, чтобы переправиться через реку, обе машины остановились. Из открытого «джипа» вышел долговязый мужчина. Подняв к глазам бинокль, он принялся осматривать летное поле.

Чайлдресс понял, кто это. Темно-красный берет парашютного полка Иностранного легиона и куртка в камуфляжных разводах могли принадлежать только одному человеку – Лефлеру. «Значит, все-таки объявился, маленький ублюдок», – подумал Рэвдел. Сам наемник, он нюхом чувствовал, что французу доверять нельзя. За все время их знакомства Лефлер не выказал даже намека на человечность, совесть или честность. Американец считал, что такой, как он, способен зарезать собственную мать.

И все же они были в одной упряжке и работали на одного хозяина – по крайней мере, сейчас. Встав, Чайлдресс помахал рукой и скомандовал находившимся внизу людям «отбой». Жак, увидев американца из-за реки, махнул в ответ и полез в машину. Теперь, вместе с людьми Лефлера, их будет двенадцать, не считая двух пилотов и Аламана. Не так уж много, но для начала неплохо. Рэндел задумался. Начала чего? Что они могут сделать? И зачем? До сих пор сам он и все остальные не загадывали наперед. Теперь пришло время серьезно поговорить о будущем.

3 июля, 10.45 Штаб Министерства обороны, Мехико, Мексика

Надвинув фуражку на глаза и глядя перед собой, полковник Гуахардо молча вошел в приемную. Он машинально прошагал мимо секретаря и адъютанта, направляясь в свой кабинет, и, войдя в него, тихо закрыл за собой дверь. Секунду секретарь и адъютант смотрели друг на друга. Потом, не проронив ни слова, вернулись к своим делам. Оба знали: Гуахардо только что вернулся от полковника Молины, которому докладывал о рейде на Чинампас, и теперь ему нужно побыть одному.

Со сцепленными за спиной руками Альфредо стоял у окна и, покачиваясь с пяток на носки, смотрел на улицу. Его мрачное настроение окрашивала единственная мысль: встреча с Моли– ной могла закончиться куда хуже. Зная, что Гуахардо не переваривает его адъютанта, майора Пуэрто, Молина на время их разговора отослал Пуэрто с поручением. Сам же Эрнандо проявил такое понимание, которое граничило уже со снисходительностью.

Гуахардо, проигнорировавший почти все предложения Совета по уничтожению Аламана и Чинампаса, был готов подать рапорт об отставке. Молина, зная своего друга, предвидел такой шаг. Он заговорил с Альфредо как с братом, не осуждая и не закрывая глаза на его ошибки. Он с готовностью согласился, что бегство Аламана – большая неудача этой, во всех иных отношениях безупречной операции.

– Однако, – подчеркнул Молина, – это не повод для того, чтобы расстаться с одним из самых опытных членов Совета – нынче не время для героических жестов.

На обратном пути в Министерство обороны Альфредо понял, что не станет подавать в отставку. Как ни тяготило его бремя провала, было бы глупо выйти из борьбы только из-за того, что пострадало его самолюбие. Молина знал это, и Гуахардо – тоже. «Может, это и хорошо, – подумал он. – Каждый человек, независимо от того, какой пост он занимает, нуждается в уроке: это напоминает ему, что он – только человек. Да, это урок, на котором я должен учиться».

Первого тихого стука в дверь полковник не расслышал, второй, погромче, привлек его внимание.

–      Кто гам? – не двигаясь с места, спросил он.

Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы адъютант смог заглянуть в кабинет.

–        Сэр, лейтенант Бласио прибыл по вашему приказанию. Сказать, чтобы подождал?

Взглянув на часы, Гуахардо отметил, что лейтенант пришел на десять минут раньше.

–      Пусть войдет.

Адъютант исчез, прикрыв за собой дверь. Через секунду снова постучали. По-прежнему не отходя от окна, Альфредо произнес:

–      Войдите.

Он услышал, как дверь открылась, потом закрылась. Раздались четыре чеканных шага, за которыми последовало щелканье каблуков.

–      Сэр, лейтенант Бласио прибыл по вашему приказанию.

Гуахардо не шевельнулся. До сих пор он так и не решил, как поступить с человеком, по вине которого штурм Чинампаса закончился провалом. Он прочитал рапорты самого Бласио и лейтенанта, командира того взвода, который перевозил Рафаэль. Оба были достойными людьми, каждый поступил так, как считал правильным. Что же ему делать с Бласио – человеком, который, пусть невольно, из-за неисправности вертолета, но дал Аламану ускользнуть?

Обернувшись, Альфредо в первый раз смерил взглядом лейтенанта. Тот все еще стоял по стойке «смирно», держа пилотку под мышкой и не сводя глаз с Гуахардо. «Что же мне с тобой делать, дружище?» – размышлял полковник.

Обойдя стол, он остановился и присел на край. Скрестив руки

Гуахардо уставился на свои ботинки и решил, что было бы неправильно наказывать этого офицера за то, что он поступил по инструкции. Как командир, он отвечал за жизнь своего экипажа, пассажиров и сохранность вертолета. Полковник знал, что, случись это в мирной обстановке, решение Бласио приземлиться при первых же признаках опасности было бы верным. Равно как план штурма, разработанный Альфредо, сочли бы приемлемым вариантом.

Снова подняв глаза на Рафаэля, Гуахардо несколько секунд изучал лейтенанта, прежде чем вынести окончательное решение.

–      Скажите, лейтенант, вы знаете, зачем вас сюда вызвали?

Повернув голову и глядя на полковника, Бласио поспешно

ответил:

–     Да, сэр. Объяснить свои действия во время рейда на Чинампас и получить наказание, которое вы сочтете нужным.

Какое-то мгновение полковник колебался. Бласио, как и сам Гуахардо, был готов ответить за свою ошибку. Но сейчас – не то время. В этом Молина прав. Слишком многое предстоит сделать, и слишком мало подходящих людей. Альфредо мгновенно принял решение.

–      Лейтенант, мне не нужны ваши объяснения. Ваш рапорт, как и рапорт пехотного офицера, командовавшего десантной группой, меня вполне удовлетворил. – Гуахардо помолчал, предоставив Бласио возможность еще несколько секунд обливаться потом. – Что же касается наказания, то вы будете уволены с той должности, которую занимали, и зачислены в мой штат в качестве моего личного пилота.

Не веря собственным ушам, Рафаэль переспросил:

–      Прошу прощения, сэр. Вы сказали, что отныне я становлюсь вашим пилотом?

С непроницаемым лицом полковник подтвердил:

–       Все верно. А теперь ступайте к моему адъютанту, у негЬ получите все инструкции. А после того, как найдете себе жилье, достаньте точные часы. Я требую от своих людей пунктуальности. Понятно?

Изо всех сил стараясь сохранить выдержку, Бласио коротко ответил: «Понятно», и как можно скорее вышел из кабинета, будто боялся, что полковник передумает.

3 июля, 21.35 Берег Рио-Саладо, к северу от Монтеррея, Мексика

В конторе аэровокзала после ужина трое мужчин, переговариваясь, жевали хлеб и пили кофе. Свободно переходя с французского на испанский, потом на английский и наоборот, они обсуждали планы на будущее. Делапос, несмотря на все свои громкие слова, скорее всего, предпочел бы остаться с Алама– ном. Он считал, что постепенно все образуется, и тогда такой человек, как их хозяин, наверняка понадобится. К тому же, Делапос подчеркнул, что они оба – мексиканцы. Чайлдресс носился с идеей пробираться на север. Он заявил, что давненько не видел настоящего снега. Пора отправляться назад, в Вермонт, и, спустцв часть заработка, приятно провести время. Лефлер, как истинный француз, говорил только о Париже. Может быть, потом он подастся в Африку, где уже служил в рядах легиона. То была пустая болтовня, не отличающаяся от разговоров других солдат, которые не имеют понятия, что готовит им будущее.

Из тени, лежавшей у входа в контору аэровокзала, появился Эктор. Он уже несколько минут прислушивался к ленивому разговору наемников, пытаясь оценить степень их надежности и позиции каждого. Убедившись, что понял, кто на что способен, он вышел.

Неожиданное появление Аламана застало всех троих врасплох. Увидев возникшего перед ним хозяина, начальник охраны поспешил встать. Подойдя к свободному краю стола, тот спросил, могут ли они уделить ему время. С уверенным видом, от которого он казался выше, чем был на самом деле, Эктор оглядел всех троих. Наемники, смекнув, что у него есть какое-то предложение, молчали.

–     Если верить тем новостям, которые передают по радио, – начал он, – при нынешнем режиме у меня нет никаких шансов возобновить свою деятельность в Мехико. Как видно, у военных есть власть и никакой жизнеспособной оппозиции. Вдобавок, Совет тринадцати получил большую поддержку и у средних слоев населения, и у бедноты. Похоже, программа Совета – приступить к немедленным и решительным действиям против коррумпированных чиновников и государственных служащих, поощряя народ помогать ему обнаруживать и вылавливать этих чиновников – завладела воображением людей. Наконец-то черни представилась возможность излить свое недовольство правительством, которое так долго помыкало и пренебрегало ею, создавая нам удобное поле деятельности.

Аламан начал ходить вокруг стола. Мексиканец, которого всегда захватывала история сказочного успеха его патрона, следил за каждым движением хозяина и ловил каждое его слово. Чайлдресс с Лефлером, наоборот, не переставали гадать, куда клонит эль Дуэньо. Оба время от времени обменивались недоуменными взглядами, слушая Аламана.

–     В создавшихся обстоятельствах, – продолжал Аламан, – мы четверо и горстка охранников бессильны что-либо сделать, чтобы сместить новое правительство или изменить его политику изнутри. Сложившаяся атмосфера, – для пущего драматического эффекта он сделал паузу и поднял правую руку, – на этот раз не благоприятствует нам. Но это не значит, что все потеряно. – Заключая свое туманное вступление, Аламан произнес: – Сумей кто-то свергнуть новый режим, все снова могло бы вернуться на круги своя. И от нас, от нас четверых, многое зависит.

Пока Аламан говорил, Делапос то и дело одобрительно кивал. Он понимал его как мексиканец мексиканца. Чайдцресс слушал с непроницаемым лицом: он знал, что яблоко созрело и вот-вот упадет. Лефлер, которому, как и Чайдцрессу, не терпелось услышать, что же скажет Аламан, изображал полное отсутствие интереса. Когда Аламан снова замолчал, все трое переглянулись, потом уставились на хозяина. Как старший из них и человек, наиболее преданный Аламану, начальник охраны задал вопрос, который был на уме у каждого:

–     И что же, сеньор Аламан, мы, по-вашему, должны для этого сделать?

Лицо Аламана озарилось улыбкой, и он прошептал проникновенным голосом, будто творя молитву в главном городском соборе:

–     Американцы, друзья мои, за нас все сделают американцы. В них наше спасение.

До Чайлдресса и Лефлера смысл сказанного Аламаном дошел, но они приготовились услышать что-то более захватывающее: план убийства или подкупа. И только мексиканец мигом понял все. Он стремительно вскочил на ноги и обнял Аламана:

–     Блестяще, сеньор! Просто блестяще!

Глава 8

Сохранить себя и уничтожить противника – вот первейший закон войны.

Мао Цзэдун

3 августа, 10.50 Капитолий, Вашингтон, округ Колумбия

В это утро все пребывали в состоянии апатии. Даже вентиляторам, которые лениво, вполсилы вращались под потолком, казалось, не хватало энергии.

Монотонное бормотание очередного свидетеля, дающего заранее подготовленные показания, напоминало Эду Льюису неисправную люминесцентную лампу, надоедливей гул которой быстро начинает действовать на нервы. Свидетель, мелкая сошка из аппарата ЦРУ, казался не более выразительным, чем белая оштукатуренная стена. На нем были темно-ісиний костюм-тройка, белая сорочка и узкий красный галстук с дурацким узором, напоминавшим мелкие груши. Узкий лоб, украшенный залысинами, круглые очки в роговой оправе... Его лицо не отличалось от лиц бюрократов, которых каждый день можно встретить на улицах столицы. Эд сразу понял: этот свидетель будет одинаково удобен для аудиторской проверки Международного Красного Креста, бракоразводного процесса или заседания, рассматривающего уголовное дело. На миг ему захотелось, чтобы ЦРУ, из уважения к приличиям, послало для чтения подготовленных показаний какую-нибудь хорошенькую женщину, как это делали более современные конторы. Со вкусом одетая красивая женщина, по крайней мере, дала бы возможность отвлечься от нудной, изнурительной обязанности терпеливо слушать эту околесицу, чтобы, в свою очередь, вопросами буквально разорвать свидетеля на куски. «Но, – сетовал про себя Льюис, – сегодня мне не повезло, поэтому остается одно – с тоской наблюдать, как этот клоун из ЦРУ все бубнит и бубнит свое»

Как и большинство других, заранее подготовленных показаний, эти излагались с «жаром», который прекрасно сочетался медленным, монотонным кружением вентиляторов под потолком. Они были напичканы ненужными подробностями, нашпигованы преувеличениями – словом, на девяносто процентов являли собой первосортную, одобренную правительством чушь собачью. Тем не менее, Эд Льюис внимательно слушал, потому что знал: стопроцентной собачьей чуши не бывает. Где-то среди обилия произносимых свидетелем слов скрывается идея, зерно истины, правдивая и содержательная мысль. И задача Льюиса и других членов Комитета Палаты представителей по делам разведки в том и заключалась, чтобы поймать несколько таких драгоценных мыслей, пока они жужжат, кружат по залу, а потом, во время допроса, пригвоздить свидетеля намертво.

Но вероятность того, что это случится сегодня, казалась весьма сомнительной, и свидетель, похоже, это знал. И уж, конечно, знало его начальство; вот почему на встречу с Комитетом Конгресса был отправлен сравнительно мелкий чиновник. Сейчас, когда ожидался летний перерыв в слушаниях, Эду, настаивавшему на немедленном обсуждении кризиса в Мексике, приходилось бороться с явным стремлением конгрессменов свернуть или отложить все дела, которые могли вынудить их задержаться в Вашингтоне. Сопротивление со всех сторон, включая и жалобы его собственных сотрудников, грозило тем, что дело будет отложено до октября, когда Конгресс соберется снова. И только угрозами и тщательно сформулированными ответами прессе Льюису удалось убедить своих коллег по Комитету провести предварительные слушания на тему: «Почему американской разведке не удалрсь предсказать недавние события в Мексике». В предвыборный год, когда все поставлено на карту, для человека, который дорожит своим постом, было бы последним делом произвести впечатление, что он пренебрегает своими обязанностями, особенно если речь идет о текущем кризисе.

Убаюканные бесцветным изложением подготовленных показаний, конгрессмены слушали невнимательно, и им потребовалось несколько секунд, чтобы понять: представитель ЦРУ закончил свою речь. В зале раздался скрип кресел и шорох бумаг: члены Палаты внутренне собирались, готовясь приступить к работе. Когда председатель Комитета наконец поднялся и заговорил, его голос и слова свидетельствовали об отсутствии интереса и сосредоточенности. Даже вопросы его были поверхностны.

Свидетель, сидя перед членами Комитета, смотрел на них сквозь большие круглые очки в роговой оправе. Сложив руки на столе, он отвечал на каждый вопрос председателя шаблонной фразой, которая была столь же бессодержательна и уклончива, сколь предсказуема. Порой Эд с трудом улавливал суть того, что сказано в ответ на конкретно поставленный вопрос. Однако никто, похоже, не возражал. Все шло своим чередом. Как винтики, колесики и зубчатые передачи сложного механизма, слушания Конгресса шли медленно, но верно.

Когда пришла очередь Льюиса задавать вопросы, он не спешил начинать. Оглядев своих коллег, потом свидетеля, он несколько секунд обдумывал, как поступить. С одной стороны, он мог, следуя примеру остальных, ограничиться тривиальными вопросами, и слушания закончатся вовремя, гладко и ко всеобщему удовольствию. Или же он мог, как подсказывал ему инстинкт, взять свидетеля за горло. Выбрав второй вариант, он обеспечит себе внимание средств массовой информации, но навлечет на себя гнев коллег – членов Комитета, которые хотели бы поскорее уйти с заседания и, как знать, быть может, даст понять кое-кому в разведывательных кругах, что, проявив в Мексике нерадивость, они не уйдут от наказания.

Избери Эд более простой вариант, он удивил бы и друзей, и врагов. Бывший офицер Национальной гвардии, он, в качестве помощника командира батальона, участвовал в иранской войне, и на собственном опыте познал цену слабостям разведки. Подобные ошибки стоили жизни солдатам, за которых он нес ответствен ндсть. И позволить разведке и впредь действовать по собственному усмотрению, невзирая на последствия, значило бы для Льюиса предать всех тех, кою он оставил на поле боя.

Поэтому он просто не мог поступить иначе. Из всех своих обязанностей конгрессмена работу в качестве члена Палаты представителей по делам разведки он считал наиболее существенной и имеющей самые важные последствия. Он не хотел и не мог отмахнуться от свидетеля только потому, чтобы раньше уйти. Как воин-самурай, готовый схватиться с противником, Эд, сжав в руках бумаги вместо меча, подался вперед и посмотрел свидетелю прямо в глаза.

Сделав упор на слове «мистер», чтобы напомнить всем присутствующим о том, что свидетель не имеет никакого звания, Льюис начал допрос:

–     Мистер Напье, я с большим интересом прочитал отчет, представленный вашим управлением. Вам знакомо его содержание?

Представитель ЦРУ наклонился к микрофону.

–     Знакомо, конгрессмен Льюис, поскольку я сам его составлял.

Взглянув на отчет, потом снова на Напье, Эд для большего эффекта сделал паузу и загадочно хмыкнул. На несколько секунд снова уткнувшись в отчет, он создавал впечатление, что обдумывает очередной вопрос, хотя на самом деле знал, каким , будет этот и все последующие вопросы.

–      Что ж, мистер Напье, ваш отчет весьма содержателен. В нем вы описываете операции ЦРУ в Мексике, в изобилии приводя даты, подробности, факты и цифры. Тот, кто станет читать его, не зная реального положения вещей, может сделать вывод, что у нас имелись все возможности обнаружить, что в Мексике назревают события, представляющие угрозу для Соединенных Штатов. Однако то, что произошло там с 28 по 30 июня сего года, не подтверждает такого вывода. Если сравнить это с событиями 7 декабря. 1941 года в Перл-Харборе, то действия тогдашней разведки покажутся верхом бдительности. Как вы объясните несоответствие между имевшимися у вас возможностями и плачевными результатами, что обнаружилось в ходе недавних событий?

Напье был готов к такому вопросу. Прежде чем ответить, он с усмешкой откинулся на спинку стула, не подозревая, что его ожидает ловушка.

–      Вам, конгрессмен Льюис, как члену Комитета Палаты по делам разведки, прекрасно известно, сколько требований предъявляют к разведке Соединенных Штатов. И еще, я уверен, вам известен бюджет, на основе которого мы должны решить множество задач, необходимых для соответствия этим требованиям. Существует, и это, я уверен, вам тоже известно, несоответствие между многочисленными требованиями и слишком скудными ассигнованиями. Поэтому нам приходится делать тщательный выбор, сосредотачивая усилия в первую очередь на том, что в данное время мы считаем наиболее важным.

–      И кто же осуществляет этот выбор, мистер Напье?

В ответе прозвучала самоуверенность, подкрепленная небрежным взмахом руки.

–      Ну, разумеется, руководитель – на основе рекомендаций экспертов по конкретным проблемам и специалистов по регионам.

–     Таких, как вы? – вставил Льюис.

–   Да, сэр, таких, как я, – откинув голову назад, гордо заявил Напье.

–     Достаточно ли полны сведения о положении дел в Мексике, которые вы, мистер Напье, предоставили своему руководству?

–     Разумеется, конгрессмен. Ведь я отвечаю за Центральную Америку, в частности – за Мексику. Почти все, что касается Мексики, проходит через меня: я просматриваю, проверяю и перерабатываю материал, прежде чем он пойдет к руководителю или выше.

Льюис, как опытный охотник, приготовился окончательно загнать Напье в ловушку, обратив самоуверенность чиновника против него самого.

–     Тогда, мистер Напье, я полагаю, вы также советуете руководству, каким проблемам отдать приоритет, и как лучше распределить ассигнования и ресурсы, чтобы решить их?

–        Разумеется, конгрессмен. Руководитель, отвечающий за многие регионы, как правило, считается с нашими рекомендациями.

Мгновение Эд боролся с искушением высмеять сидящего перед ним важного бюрократа. Но подумав, он нанес удар бесстрастно, почти небрежно.

–        Следовательно, мистер Напье, вы берете на себя ответственность за то, что ЦРУ не сумело распознать опасность, грозящую правительству Мексики, и не смогло предсказать случившийся в конце Июня военный переворот.

Заявление Льюиса обрушилось на Напье, как бомба. Выпрямившись на стуле, он вспыхнул и, прежде чем ответить, тупо уставился на конгрессмена, гіосле чего начал оправдываться.

–    Я ничего подобного не говорил. С нашей стороны никакой ошибки не было. Как указано в моем отчете, события прошедшего июня были совершенно беспрецедентны и неожиданны. Кто мог предугадать стихийное выступление горстки офицеров?

Пришел черед Эда откинуться на спинку стула и усмехнуться.

–      Вы что же, хотите убедить нас, что весь этот кризис грянул, как гром среди ясного неба? Что тринадцать полковников однажды утром проснулись и вдруг, ни с того ни с сего, решили свергнуть свое правительство?

Напье разозлился. Льюис делал из него дурака, и чиновнику это явно не нравилось. Однако он был слишком выбит из колеи, чтобы отвечать обдуманно.

–     Разумеется, нет, мистер конгрессмен. Такую операцию невозможно провести без тщательного планирования и без подготовки. Для этого нужно время.

–      И ваше управление не обнаружило никаких признаков такой подготовки? Кроме того, мистер Напье, вы только что заявили, что переворот был стихийным. Каким же он все-таки был – подготовленным или стихийным?

Угодив между двух огней, Напье на этот раз помедлил.

–     Как я уже отметил, конгрессмен Льюис, Мы сосредоточили усилия на сборе информации об операциях по перевозке наркотиков. Я считал... Управление не видело никакого повода сомневаться в стабильности мексиканского правительства и верности армии.

Резко подавшись вперед, Льюис посмотрел Напье прямо в глаза.

–      Значит, сэр, вы допустили ошибку. Вы не сумели сделать того, что мы ждем от ЦРУ. В мгновение ока все правительство страны, граница которой с США составляет полторы тысячи миль, оказывается упраздненным и замененным группой людей, о которых нам неизвестно абсолютно ничего. Если это – не ошибка, сэр, что же тогда?

Потеряв дар речи, Напье судорожно пытался найти подходящий ответ. Но Льюис не дал ему такой возможности. Он владел рингом, Напье был на канатах, и пришла пора нанести последний удар. Льюис не был заинтересован в том, чтобы прикончить эту мелкую сошку: его волновала куда более значительная цель – разведка в целом. Напье быд лишь рядовым пехотинцем, который оказался на линии огня и получил пулю.

Повернувшись лицом к председателю подкомитета, конгрессмен обратился к нему лично и ко всей Палате в целом:

–       Как бывало и раньше, очередной международный кризис застал Соединенные Штаты врасплох. Вместо того чтобы получить своевременное предупреждение и подготовиться, руководство страны и сегодня разбирается в мексиканских событиях ничуть не лучше, чем любой человек с улицы. – Взяв в руку отчет Напье и скомкав его, как ненужную бумажку, Льюис продолжал гнуть свое: – Я считаю форменным скандалом, что мисс Джен Филдс, рядовой репортер агентства новостей, случайно оказавшаяся в Мексике во время переворота, дает нам лучшую информацию и более глубокую оценку этот кризиса, чем управление, в которое мы ежегодно вкладываем миллиарды долларов. И я не думаю, что кто-то станет оправдывать такое положение дел, потому что, на мой взгляд, никаких разумных оправданий просто не может быть. Нас, господин председатель, сейчас должно интересовать только одно: как мистер Напье и его управление собираются исправить столь вопиющее положение. Вот над чем, сэр, нам предстоит работать. Это наш долг перед американской общественностью и перед собственной совестью. Любое другое решение было бы преступлением.

Хотя большинству членов Комитета не понравился способ нападения, который избрал Эд, никто не посмел выступить против. Его позиция была неуязвима, а речь не могла остаться без внимания прессы во время предстоящей предвыборной кампании. После минутного размышления председатель, поняв, что ход заседания вышел из-под его контроля, и до конца летней сессии закруглиться не удастся, объявил перерыв. Льюис ловко перешел в наступление, и теперь, чтобы спасти репутацию Комитета, председателю предстояло поломать голову, как продолжить атаку на разведку.

3 августа, 11.55 Мехико, Мексика

Все знавшие Джен Филдс и следившие за ее работой удивились бы, услышав, что Эд Льюис назвал ее рядовым репортером. Не случись того, что некоторые называли романом с подполковником американской армии, Джен могла бы претендовать на место в любом национальном агентстве новостей по своему выбору. И хотя она по собственной воле проработала три года простым корреспондентом, что для нее было рівносильно ссылке, ее репортажи о последних событиях в Мексике снова выдвинули ее в первый ряд. Эта удача доставила ей бесконечную радость и снискала уважение и зависть среди толп корреспондентов, которые слетелись в Мехико в поисках острых сюжетов.

Однако быстро выяснилось, что за Джен Филдс им не угнаться. С самого первого дня кризиса ее репортажи занимали ведущее место, как будто освещение этого события стало ее исключительной привилегией. И если все ее коллеги сообщали о перевороте в традиционной манере, как о серии кровавых убийств и рождении военной диктатуры, то Джен показывала, что именно скрывалось за очевидными событиями. Начав со специального сообщения WNN – энергичного десятиминутного репортажа, в котором ясно и впечатляюще была изложена подоплека заговора, – Филдс сразу привлекла внимание американской общественности. Если другим репортерам приходилось вести настоящую борьбу за краткую телефонную беседу, не говоря уже о том, чтобы взять интервью у представителя Совета тринадцати, то Джен летала по коридорам власти, как легкий ветерок. В ее активе была серия из тринадцати интервью – с каждым из членов правящего Совета, репортажи из всех мексиканских штатов и отчеты о посещениях самых разных уголков Мехико – от трущоб до президентского дворца. Словом, ни у кого не оставалось сомнений: Джен – в своей стихии, на коне, и собирается продолжать в том же духе.

Однако все это давалось ей не так просто, как можно было подумать, глядя со стороны. На каждое броское и захватывающее интервью, которое делала Филдс, приходились три, от которых она охотно отказалась бы. И передача, которую она сейчас готовила – о публичной казни людей, осужденных за преступления против государства, – прекрасный тому пример.

Большинство американцев, в том числе и Джен, соглашались с тем, что в Мексике назрела необходимость в переменах. Совет продемонстрировал изрядную ловкость: используя средства массовой информации и большую общину американцев латиноамериканского происхождения, ему удалось добиться поддержки в Соединенных Штатах. Даже самые яростные противники нового режима в Мексике были вынуждены признать, что у Совета тринадцати есть основания стремиться к переменам. Главным предметом разногласий между сторонниками нового режима, и теми, кто призывал к восстановлению прежнего правительства, стали использованные Советом методы. При этом самые яростные споры и сильные опасения вызывало введение упрощенных судебных разбирательств, проводимых военными трибуналами.