Текст книги "Крещение огнем"

Автор книги: Гарольд Койл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

Гарольд снова замолчал, глядя в потолок, и несколько раз глубоко вздохнул:

–     В эти секунды я чувствовал себя самым безмозглым, самым неумелым, самым бездарным куском дерьма из тех, что по воле Всевышнего оказались на земле, – он покачал головой. – Ни до, ни после того боя я не ощущал ничего подобного.

Когда он снова взглянул на девушку, она заметила, что глаза капитана влажно блестят, будто в них стоят непролитые слезы. Но она знала, что он сейчас далеко и не видит ее. Перед его мысленным взором встают совсем другие образы, навечно высеченные в его памяти страхом и отчаянием.

Так же медленно и размеренно Керро продолжал свой рассказ, тщательно подбирая слова, – не для того, чтобы произвести впечатление, а стараясь воздать должное тем давним событиям:

–     Той ночью мы потеряли своего командира. У него не раскрылся парашют, и он разбился насмерть, упав на бетонную полосу. Его тело нашли только утром. А я потерял своего первого солдата, чернокожего парнишку из Джерси. Он пошел в армию, чтобы вырваться из трущобной жизни и преступной среды. Эл– лис Джонстон не отличался особым умом и не был образцовым солдатом. По правде сказать, порой он становился просто невыносимым. И все равно это был мой солдат, а я его потерял. Его разнесло на части из двадцатитрехмиллиметрового зенитного орудия, пока я корчился от боли на взлетной полосе, пытаясь прийти в себя.

Упираясь локтями в колени, Керро выставил вперед указательный палец и наставил его на лейтенанта. Продолжая говорить, он будто расстреливал ее в упор автоматными очередями:

–     Сегодня, задним числом, я знаю, что никак не мог предотвратить смерть Джонстона. Он приземлился в трехстах метрах от меня и еще не успел освободиться от парашюта, как его уже убило снарядом. Будь я рядом с ним, меня убило бы тоже. Так уж случилось. Но такая логика для меня не стоила гроша ломаного, когда на следующий день я смотрел, как командир взвода собирает то, что осталось от Джонстона, в пластиковый мешок. Мне понадобилось три года, чтобы окончательно понять: в том, что с ним случилось, моей вины не было.

Неожиданно капитан подобрал с пола папку и встал:

–     Джонстон был солдатом, и знал, что под этим подразумевается. И то, что случилось с ним на войне, случалось со многими – и до, и после него. И я тоже об этом знал. Виргинский военный институт, Форт-Беннинг и все обучавшие меня офицеры и сержанты вдолбили мне это в голову. Я знал, что люди умирают, знал, что сам могу умереть. Все это я понимал. Но тогда, глядя на останки человека, который доверился моему умению повести его в бой, я чуть не плакал от отчаяния. Все лекции по принципам командования, все известные примеры знаменитых "героев", которые одерживали великие победы, вся боевая подготовка не смогли помочь ни мне, ни рядовому Элли– су Джонстону. Только он был мертв, а я – нет.

Внезапно Гарольд замолчал: он вдруг осознал, что стоит не над останками Джонстона, а рядом с лейтенантом Козак, и рассказывает ей о теперь уже далеком прошлом. Она слушала с бесстрастным выражением, за которым скрывалось с трудом сдерживаемое волнение. Только он пришел сюда не для того, чтобы читать ей лекции и рассказывать истории из прошлого. Его единственная задача – убедить ее переписать рапорт. Керро не знал, удалось ли ему убедить лейтенанта. Впрочем, это не так уж важно. Ему удалось другое – извлечь из своего прошлого воспоминания, которые он считал навеки погребенными. Не имея ни сил, ни желания продолжать разговор, капитан бросил папку с рапортом Нэнси на стул, на мгновение задержал на ней взгляд, потом обернулся к девушке:

–     Лейтенант Козак, принимая во внимание ситуацию, в которой вы оказались, вы справились отлично. Вам нечего стыдиться и не о чем сожалеть. Я бы посоветовал вам сделать так, как предлагает подполковник: переписать показания, убрав из них все слюни, сопли и прочий вздор, придерживаясь только фактов.

Керро подошел к двери, открыл ее и остановился, оглянувшись на лейтенанта:

–        Если вы хотя бы наполовину тот офицер, каким я вас считаю, вы перепишете рапорт. – С этими словами он вышел, а лейтенант Козак осталась сидеть на смотровом столе. Слезы стекали по ее щекам и впитывались в торчащие из ноздрей ватные тампоны.

7 сентября, 22:00 Международный мост 7, Ларедо, Техас

Стоя на южном берегу реки, Гуахардо наблюдал, как саперы, повисшие на веревках на опасной высоте, готовят мост к взрыву. Один из них, вынимая из заплечного мешка подрывные снаряды, прикреплял цх к перекрестным балкам и прогонам, которые поддерживали идущее поверху моста железнодорожное полотно. Покончив со взрывчаткой, он осторожно доставал из отдельного мешка капсюли-детонаторы и укладывал их поверх зарядов. Идущий следом напарник соединял капсюли проводами. Это была нелегкая задача. Ответвления проводов, отходящие от главной лиЬии и ведущие к детонаторам, должны быть одинаковой длины, чтобы заряды по всему пролету взорвались одновременно. Предстояло разрушить несколько пролетов, и было необходимо, чтобы первым взорвался дальний от взрывателя пролет, а за ним, – все остальные, по очереди. Иначе сотрясение от взрыва и летящие обломки могут повредить провода и снаряды не сработают.

Но мало точно разместить взрывчатку, верно выбрать размер зарядов и правильно соединить провода – необходимо предусмотреть дублирующие системы и мины-ловушки на случай саботажа. Не прошло и часа с тех пор, а саперы начали работу, как на северном берегу собралась группа американских офицеров, которые пристально следили за каждым их движением. На голове одного из них – в чине подполковника – Гуахардо заметил зеленый берет. Появление офицера в зеленом берете полковник Гуахардо воспринял как наглый вызов. Он знал, что для предотвращения взрыва моста американцы наверняка привлекут отряд особого назначения, но все же не ожидал, что это будет выставлено напоказ. Однако американский подполковник даже не старался скрыть свое присутствие. Стоя на противоположном берегу реки в своем зеленом берете, он словно дразнил Альфредо: "Вот он я! Я не позволю вам взорвать мост, и точка".

Если у американца и было такое намерение, то Гуахардо с саперами не собирался легко сдаваться. Чтобы помешать противнику перерезать провода и тем самым предотвратить взрыв, была смонтирована дублирующая система взрыва двумя детонаторами – электрическим и неэлектрическим. Вдобавок, саперы установили множество мин-ловушек – одиночных и групповых, – замаскировав их так, что они казались частью общей подрывной системы. Гуахардо понимал, что американские отряды особого назначения знают свое дело и им, вероятнее всего, удастся предотвратить взрыв, но понимал он и другое: им это дорого обойдется.

Именно такую цель преследовала акция – заставить американцев заплатить. Тот же принцип лежал в основе всей стратегии мексиканцев. Ни у кого из членов Совета тринадцати не было никаких иллюзий относительно исхода первого столкновения между Соединенными Штатами и Мексикой. На этом этапе сухопутные, военно-воздушные и военно-морские силы США сумеют добиться перевеса на всех фронтах. Войска Гуахардо просто не смогут с ними тягаться, поскольку уступают и в технике, и в вооружении. И даже при наличии обещанной военной помощи никарагуанцев и кубинцев по количеству оружия армия США все равно оставит их далеко позади.

Но если поначалу американцы и добьются перевеса, это не значит, что они сумеют его сохранить. Пока министр иностранных дел полковник Барреда обивал пороги международных организаций, выражая свое праведное возмущение и требуя заставить американские войска покинуть Мексику, министр внутренних дел полковник Завала поднимал народ на великую патриотическую борьбу с агрессором. Имея под своим началом те вооруженные силы, которые уже были в его распоряжении – те, которые Барреда собрал в соседних латиноамериканских государствах, и те, которые Завала смог мобилизовать внутри страны – Гуахардо предстояло начать затяжную кампанию с одной-единственной целью: наполнить побольше фобов трупами американских солдат. Он знал, что, в конце концов, Америка устанет хоронить своих сыновей: Пусть многие из его людей тоже погибнут, они-то, по крайней мере, знают, за что сражаются. В стане же американцев уже начали звучать голоса, сомневающиеся в правильности этой войны и методах военачальников. Что ж, полковник подбросит им пищу для раздумий. Он знал, что споры разгорятся с новой силой, когда в каждый американский город – большой и малый, от Западного побережья до Восточного – начнут прибывать фобы, накрытые звездно-полосатыми флагами.

Хотя министр юстиции полковник Руис предупреждал, что Саддам Хусейн надеялся добиться такого же исхода в Кувейте и потерпел поражение, Гуахардо напомнил ему, что мексиканцы – не арабы. Вместо того, чтобы чертить линии на песке и бросать пустые уфозы, они будут биться не на жизнь, а на смерть, как это делали их деды.

– Наше дело правое, – заявил он своим товарищам по Совету тринадцати. – Мы защищаем свой дом и свою честь от нашествия северного колосса. И пока мы не смиримся с возможностью поражения, победить нас невозможно. Помните: нашему народу, как и нам с вами, нечего терять, кроме своей гордости. А ее у нас не сможет отнять ни самая современная ракета, ни самый большой танк. Только мы сами сможем втоптать ее в фязь. И я скорее умру, ведя людей в бой, чем допущу, чтобы это случилось.

Гуахардо не собирался произносить перед Советом столь мелодраматическую речь, и все же не жалел, что так получилось. Он не отказался бы ни от единого сказанного слова. В конце концов, мексиканцы – темпераментный народ, привыкший давать волю чувствам. Зато теперь его собратья знают, что он думает. Скоро об этом узнают и американцы. Если они решили прийти, то придут обязательно. Поначалу их встретят только опустевшие деревни, старики и старухи, да нищета. Поначалу американские средства массовой информации и военные горе– специалисты наверняка станут сравнивать вторжение в Северную Мексику с почти бескровной победой в Ираке. Альфредо приложил много усилий, чтобы на первых порах это именно так и выглядело. Его войска будут выжидать. Как африканские львы выслеживают свою жертву, так и его войска будут наблюдать за продвижением американцев. Пусть противник расслабится, и эйфория от легкого успеха достигнет апогея – тогда и появятся его солдаты, преследуя дичь, которая отбилась слишком далеко от стада.

Конечно, со временем американцы все равно возьмут свое, как делали это всегда. Они приходили и раньше, но каждый раз, насытившись Мексикой по горло, уходили восвояси. И на этот раз будет точно так же. Враг уйдет, а Мексика останется – и ее народ тоже. Так было, и так будет всегда.

Глава 18

Ура, ребята, наша взяла!

Джордж Армстронг Кастер перед битвой при Литтл Биг Хорн (в передаче Джованни Мартини)

9 сентября, 00.35 Арлингтон, Виргиния

Аманда Льюис несколько мгновений тщетно шарила рукой по постели, пока, наконец, не убедилась, что Эда рядом нет. Затуманенный сном разум не смог разгадать тайну отсутствия мужа, и она, перевернувшись на другой бок, уже начала снова проваливаться в сон, коїда донесшийся снизу приглушенный голос привлек ее внимание. Открыв глаза – можно было подумать, что так она лучше расслышит, – Аманда напрягла слух. По тому, откуда доносился голос, и по тону разговора она поняла, что Эд говорит с кем-то по телефону, причем на повышенных тонах. Послушав еще минуту и не уловив в голосе мужа никаких изменений, она решила спуститься. Нужно его успокоить, хотя вряд ли из этого что-нибудь получится. Уж если Эд Льюис начал сражаться с ветряными мельницами, остановить его может только удар по голове или приступ гипертонии. И если она не в силах помешать первому, то можно хотя бы попытаться предотвратить второе. Накинув халат, Аманда бесшумно спустилась в кухню, чтобы сварить Эду кофе без кофеина. Несмотря на плотно прикрытую дверь в кабинет, и в коридоре, и в кухне все было прекрасно слышно. Не обращая внимания на грозный рык мужа, Аманда принялась сервировать кофейный поднос. К кабинету мужа она подошла как раз в тот момент, когда Эд швырнул трубку на рычаг. Аманда приникла к двери – тишина. Решив, что разговор с неизвестным собеседником закончен, она, осторожно держа поднос одной рукой, другой открыла дверь.

Как ни в чем не бывало войдя в кабинет, Аманда остановилась в поисках какой-нибудь не занятой стопками книг и папок поверхности, на которую можно было бы поставить поднос. Обнаружив, наконец, маленький столик, на котором лежала сравнительно небольшая стопка книг, она направилась к нему, перешагивая через предметы, валяющиеся на полу: портфель, разбросанные бумаги, ботинок Эда. Двигаясь по комнате, Аманда краем глаза наблюдала за мужем.

Он сидел за столом, глядя на телефон, и все еще не замечал ее присутствия. Машинально взяв чашку, он медленно поднес ее к губам и застыл, все еще глядя на телефон.

И это вовсе не свидетельствовало о его грубости или неблагодарности. Не было более любящего мужа и заботливого отца, чем Эд. После двадцати двух лет замужества Амацца жалела лишь об одном: что уступила его желанию выставить свою кандидатуру на выборах в Конгресс. Даже когда он участвовал в боевых действиях в Персидском заливе, она не испытывала столько беспокойства, как за последние пять лет его работы в Конгрессе. За эти годы человек, которого она любила, на ее глазах превращался в мрачного циника. И хотя сам Эд всячески отрицал, что изменился, Аманда считала, что ей виднее. Все это, вместе с растущей опасностью гипертонии, только усугубляемой частыми ночными бдениями, ірозило отнять у нее единственного человека, которого она любила и которому посвятила всю свою жизнь. Тихонько взяв свою чашку, Амацца села на стул у противоположной стены, предварительно переложив с него несколько папок, и, потягивая кофе, стала терпеливо ждать, когда конфессмен Лыоис очнется от своих раздумий.

Телефон зазвонил так внезапно, что она невольно вздрогнула. Эд резко потянулся вперед и снял трубку. Одновременно он, не глядя, поставил чашку кофе, которую держал в левой руке, на стопку книг слева от себя. Аманда как раз собиралась высказаться по этому поводу, когда Льюис произнес в трубку:

–      Да, я жду.

Сидя на стуле, Амацца наблюдала за мужем, то и дело поглядывая на чашку кофе, фозившую свалиться с сомнительной опоры. И только когда Эд начал говорить, она поняла причину его рассеянности:

–      Да, господин президент, это Эд Льюис. Мне очень жаль беспокоить вас в такой час. но я хотел бы попросить вас еще раз обдумать свое решение.

Аманда прищурилась. "Как бы не так! – подумала она. – Черта с два ему жаль беспокоить президента".

–      Да, сэр. Я понимаю ваше положение. Понимаю и то, что необходимо предпринять какие-то меры, чтобы прекратить набеги в прифаничных районах. Черт возьми, господин презццёнт, я бы гораздо охотнее оказался сейчас там, на переднем крае, чем здесь, в Вашингтоне.

Аманда чуть не крикнула: "Ну, так давай, поедем, сегодня же, и черт с ней, с этой карьерой!" – но вовремя сдержалась. А Льюис тем временем продолжал:

–     Нет, сэр, моя точка зрения не изменилась. Я считаю ошибкой начинать военные действия против правительства Мексики, потому что уверен: они не меньше нас заинтересованы в прекращении этих набегов.

Аманда покачала головой и опустила чашку на колено: "Ты никогда не исправишься, – подумала она. – Никогда не перестанешь сражаться с ветряными мельницами, старый ты дура– леи .

–      Нет, сэр, я не верю тому, что говорят ЦРУ, ВРУ, УНБ и ФБР. Они сидят по уши в дерьме, и вы сами это знаете.

Взглянув на часы, висящие за спиной у мужа, Аманда поняла, что разговор скоро кончится. В конце концов, президенты не обязаны выслушивать ругань конгрессменов, тем более – в час ночи. Наверняка президент за день наслушался подобных речей.

–      Прежде всего, у них – прескверная репутация, начиная с того времени, как Фидель обосновался в Гаване, и до сих пор. А потом – и это куда более важно, – мексиканцы будут драться. Мы с вами оба знаем, что нам никогда не удастся свалить Совет тринадцати. Ведь не удалось же нам, черт побери, избавиться от Саддама, хотя весь мир бьці на нашей стороне, а его армия потерпела поражение. Что же заставляет вас думать, что на этот раз будет по-другому?

"Вера в Его Величество Случай, – подумала Аманда. – Ведь каждый игрок в Лас-Вегасе знает: когда кидаешь кости, в конце концов выпадет выигрышное число. После неудач с Кореей, Кубой, Вьетнамом и Ираком должно же какому-нибудь президенту наконец повезти!". Внезапно она поймала себя на том, что думает так же цинично, как и сам Эд. Тряхнув головой, она встала, чтобы налить себе еще кофе.

–        Вы, господин президент, может, и должны. Только я не должен следовать вашему примеру. Это неразумный поступок, и расплачиваться за него, в конечном итоге, будем не мы с вами. Мне же остается только молиться, чтобы к концу следующей недели, когда начнут поступать трупы убитых, вы придумали, как объяснить матери какого-нибудь Джонни Джонса, что смерть ее сына продиктована политической необходимостью.

Послушав еще минуту, Льюис вздохнул:

–      Согласен, господин президент. Впереди – долгий день. Только нашим солдатам, которые завтра войдут в Мексику, он покажется еще более долгим.

На этой он закончил разговор. Обернувшись, Аманда увидела, что муж застыл в кресле, все еще сжимая в руке трубку и глядя в пол.

Он снова проиграл. Тяжело вздохнув, Аманда поборола в себе желание подойти и обнять его. Она знала, что Сейчас для этого – не время. Взяв с подноса кофейник, она тихонько подошла к его столу.

Услышав, что в его чашку, которая так и стояла, накренившись на стопке книг, льется кофе, Эд повернулся к жене. Он впервые осознал, что она – рядом, увидел ее улыбающееся лицо, " обрамленное длинными непричесанными волосами. Взяв чашку и, отхлебнув глоток, он проговорил тихо и печально:

–      Сегодня, милая, мне стыдно, что я – американец.

Сев на стул и взяв в руки свою чашку, Аманда сочувственно улыбнулась мужу.

–     Я кое-что слышала, дорогой. Может, расскажешь все сначала?

9 сентября, 04.45 К востоку от Лас-Хосефинес, на техасской стороне Рио-Гранде

На какой-то миг небо над Ларедо осветилось. Из-за рева «Брэдли» Нэнси Козак не могла расслышать приглушенного грохота, но поняла, что поблизости что-то взорвалось. Откуда ей было знать, что этот взрыв возвестил о гибели первого в этот день американского солдата и о начале войны?

Козак прищурилась, стараясь, сквозь поднятую передними машинами .пыль, различить опознавательные огни идущей впереди "Брэдли". Понадобилось несколько секунд, чтобы разглядеть слабый свет трех красных сигнальных огней на башне БМП первого отделения – головной машины ее взвода. У каждой роты, входящей во 2-ой батальон 13-го пехотного полка, был свой цвет опознавательных огней. Ее роту – роту А – днем отличали по красным полосам, нанесенным на основание 25-миллиметровой пушки, а ночью – по красным сигнальным огням. Рота В использовала белый свет, рота С – синий, рота Д – желтый, а все штабные машины – зеленый. Взводы различались по количеству знаков – полос или огней. 1-му взводу соответствовал один знак, 2-му – два, третьему, то есть взводу лейтенанта Козак, – три, а "Брэдли" командира роты имела четыре знака. Благодаря такой системе командиры даже в пылу боя могли с первого взгляда определить, что за машина находится рядом.

Убедившись, что ее водитель выдерживает нужный интервал, Нэнси обернулась, отыскивая взглядом "Брэди" третьего отделения, которая под командованием сержанта Риверы, замыкала колонну роты. Глядя назад, Козак поймала себя на том, что у нее вошло в привычку выстраивать взвод так, что головным всегда оказывалось первое отделение, дальше шло второе, а третье оставалось замыкающим. Конечно, штаб-сержант Маупин действительно самый опытный и знающий из командиров отделений, но все равно неправильно, что впереди всегда оказывается он. Козак учили, что такая практика приводит к тому, что другие командиры начинают лениться, поскольку полагаются на умение ведущего читать карту и знают, что его машина, а не их, первой нарвется на мину или примет на себя противотанковый снаряд. По тем же причинам бойцы первого отделения ощущали постоянное чувство тревоги. Нэнси имела случай убедиться в том, что такие чувства – вовсе не выдумка, когда увидела, что два стрелка из отделения Маупина украсили маскировочные чехлы своих касок надписями "Первая жертва". Такие шуточные девизы служили у солдат методом выражать несогласие с руководством или недовольство порядками в подразделении. Маупин, наверняка прочитавший эти надписи, позволил стрелкам ходить так у всех на виду, и это подсказало лейтенанту, что и он согласен с их мнением.

Впрочем, она не могла винить своих людей за подобные чувства. После того, как капитан Уиттворт взял за правило на каждом переходе ставить ее взвод в "хвост" колонны, а во время большинства операций оставлять в резерве, она стала разделять настроения солдат первого отделения. Поначалу Нэнси, не задумываясь, смирилась с практикой командира оставлять ее взвод позади. Заметив, что никаких изменений не предвидится, она постаралась приписать это здравому смыслу Уиттворта: командир просто дает ей возможность освоиться с обстановкой, не обременяя большой ответственностью. Однако все разумные объяснения исчерпались, когда капитан, продолжая менять местами первый и второй взводы, неизменно оставлял ее взвод замыкающим или, при каждом удобном случае, посылал с заданием подальше от остальной роты. Как ни старалась она не задумываться над этим, ей все чаще приходил в голову вопрос: Уиттворт умышленно пытается внушить ей комплекс неполноценности или просто держит на расстоянии? Независимо от его намерений, лейтенант Козак, а с ней и ее люди, все больше убеждались, что командир таким образом дает третьему взводу понять: они еще не доросли до того, чтобы стать полноправными солдатами роты.

Помимо того, что такое отношение расхолаживало людей, оно создавало и свои практические неудобства. Положение замыкающего означало, что на марше третий взвод обречен глотать пыль, поднимаемую всей ротой. А когда путь проходит по грунтовой дороге – взять, к примеру, марш в Форт-Худе, где гусеницы стирают землю в мельчайший порошок с 1940-го года, – то облака пыли могут оставаться в воздухе очень долго. Поэтому не удивительно, что в конце пути ты с ног до головы покрыт толстым слоем пыли, которая каждую складку, каждую щель и превращает темно-зеленую маскировочную одежду в белесую. Нэнси приходилось еще хуже, чем остальным: ее ноздри все еще были забиты ватными тампонами. Ей даже пришла в голову мысль: а не украсить ли ей свою каску какой-нибудь надписью, например, "Пыльные дьяволы" или "Вечно последние"? Но Нэнси Козак была офицером, причем самым младшим в роте. Это значило, что все, кто был выше ее званием, наблюдали за ней и делали свои выводы. А выше званием, чем второй лейтенант, – почти все офицеры в армии. Поэтому оставалось держать язык за зубами и выполнять приказы. Но Нэнси верила: настанет и ее час. А пока придется глотать пыль, которую вздымают машины второго взвода, направляясь на юг, к мексиканской границе.

9 сентября, 08.15 Отель «Шератон», остров Саут Падре, Техас

Каждая новая страница из объемистой пачки, лежащей на накрытом к завтраку столе, все больше приводила Чайлдресса в замешательство, хоть он и старался ничем этого не выдать. Он знал, что Зтот доклад ему показали не случайно. Когда он спросил Делапоса, который сидел напротив, потягивая кофе и глазея на официантку, как ему удалось его раздобыть, тот довольно осклабился:

– В Совете тринадцати, мой друг, уже нет прежнего единодушия.

Если документ – подлинный, то это значит, что Аламану удалось проникнуть сквозь завесу тайны, до сих пор окружавшую Совет.

Вызов на остров Саут Падре для встречи с Делапосом, как и известие о том, что утром войска США вошли в Мексику, несказанно обрадовали Рэндела. Ожидая мексиканца в ресторане, он дивился причине своей радости, поскольку быстро понял, что эта внезапная эйфория представляет собой нечто большее, чем просто удовлетворение человека, чья сложная и хорошо оплачиваемая работа приближается к концу. Ему и раньше доводилось заканчивать работу, зачастую она бывала и посложнее нынешней, но подобного чувства он не испытывал никогда. Нельзя было объяснить это ликование и скорым возвращением в любимый Вермонт, хотя перспектива оказаться в горах в пору листопада сама по себе сулила радость. И только встретив Делапоса и узнав от него, что Аламан, вместо того, чтобы закончить камінню провокаций и террора, решил придать ей новый, еще более грозный размах, Чайлдресс окончательно понял, почему его так радовала мысль, что его роль сыграна. Хотя Рэндел, как и другие наемники-американцы, состоявшие на службе у Хозяина, не прй– знался бы в этом даже себе самому, тем не менее, он так и не смог по-настоящему примириться с тем, что приносит смерть соотечественникам. Совесть не давала ему покоя ночью и днем. И доклад, который лежал перед ним, как и новые распоряжения эль Дуэньо, только укрепляли эту мысль.

Документ, который передал ему мексиканец, был датирован тремя днями позже столкновения Лефлера с Национальной гвардией; в нем подробно излагалось то, что полковник Гуахардо называл стратегией победы. Подготовленный министром обороны и министром иностранных дел, этот доклад содержал не только стратегию защиты страны, но и план действий Совета по укреплению его полной и безоговорочной власти как единственного законного правительства Мексики.

Во вступительной части ясно и недвусмысленно заявлялось, что без предварительной помощи свыше Мексика не может рассчитывать на победу над американской армией. Правда, дальше утверждалось, что пока Совет тринадцати и народ Мексики действуют трезво и осмотрительно, политическая победа останется за ними, а это важнее всего. Ссылаясь на опыт американцев во Вьетнаме, полковник подчеркивал: несмотря на то, что американская армия ни разу не проиграла решительного сражения Вьетконгу или Народной армии Вьетнама, в политическом смысле она потерпела полный крах. В отчете ставились под сомнение свидетельства военной доблести, которую американцы продемонстрировали недавно в Гренаде, Панаме и в Персидском заливе: отмечалось, что во всех трех случаях их противники недооценивали готовность американцев пустить в ход новейшее оружие и эффективность этого оружия и переоценивали собственную военную мощь. И, что еще важнее, правительства этих стран не обладали той всенародной поддержкой, которая необходима для ведения длительной войны. Выражаясь словами Гуахардо, "американцы победили в Персидском заливе не потому, что оказались сильнее в техническом смысле, а потому, что им удалось сломить волю неприятеля. В Мексике, как это уже было во Вьетнаме, американцы обнаружат: пусть у нас мало техники, зато наш народ не сломить. Народ, который не смирился с поражением, победить невозможно".

Основную часть доклада составляло изложение ловких военных и политических ходов, имеющих под собой реальную основу. Все это, вместе взятое, вызвало бы слезы восторга даже у Макиавелли, флорентийского мыслителя, жившего в пятнадцатом-шестнадцатом веках, который возвысил военную и политическую стратегию до уровня искусства. Прекрасно понимая, что американскому президенту никогда не удастся получить у Конгресса и народа той поддержки, которая необходима для официального объявления войны, Барреда, ссылаясь на прошлые вторжения американцев в Мексику, высказывал предположение, что для оправдания нынешней интервенции президент выдвинет версию об обеспечении безопасности. Гуахардо, в свою очередь, отмечал: как и Уинфилду Скотту в 1848 году, и Джону Першингу в 1916 году, американской армии не хватит сил, чтобы оккупировать всю Мексику. Поэтому она захватит лишь ту часть, которую сочтет необходимой для осуществления намеченной цели, то есть защиты своего народа, собственности и страны.

Величину оккупированной территории и ее местоположение будут определять три ключевых момента. Первый – количество вооруженных сил, необходимых для того, чтобы захватить и удерживать этот район. Поначалу будуг введены регулярные сухопутные войска в составе двенадцати дивизий и корпус морской пехоты в составе еще двух дивизий. Из них развернуть удастся только семь сухопутных дивизий и одну дивизию морских пехотинцев, поскольку две сухопутные дивизии по-прежнему находятся в Европе, одна – в Корее, а две воздушно-десантные дивизии невозможно перебросить в Мексику по той простой причине, что это лишит их возможности реагировать на непредвиденные осложнения в других "горячих" точках планеты. Использование же резерва и сил Национальной гвардии ограничено как законом, так и их неготовностью к боевым действиям.

Размещение в Мексике американских войск потребует огромных затрат. Придется прокладывать и обслуживать коммуникации, проходящие по оккупированной территории и связывающие самые удаленные американские части с Соединенными Штатами. Уинфилд Скотт пошел на большой риск, когда в 1848 году отказался от снабжения через порт Веракрус и двинулся пешим маршем на Мехико, чтобы поскорее закончить войну. Но его армия, в отличие от современной, состояла только из людей, мулов да лошадей, что позволяло ей находить пропитание в пути.

Учитывая размер и техническую сложность современной американской армии, такой вариант можно отбросить. Один танк М-1 потребляет до пятисот галлонов дизельного топлива в день. По сравнению с этой цифрой количество пищи, необходимое его экипажу, выглядит просто ничтожным. Дивизии, насчитывающей более трехсот таких машин, только для заправки танков потребуется сто пятьдесят тысяч галлонов в день. А если добавить к горючему для танков, бронемашин, самоходных гаубиц, вертолетов и грузовиков смазочные материалы, запчасти, медикаменты, боеприпасы, продовольствие, воду и многое другое, что необходимо современной армии, то получится, что ежедневно придется доставлять в Мексику от сорока до восьмидесяти килограммов груза на каждого солдата, и это – до тех пор, пока армия будет находиться там.

И последний фактор, редко принимаемый во внимание людьми, несведущими в военном деле, – это те сложности, с которыми предстоит столкнуться американцам на оккупированной территории: ведь им придется кормить и обеспечивать всем необходимым оставшееся там население. На этом настаивают как современные законы и нормы, так и понятия морали и этики. А поскольку в американской армии мало частей гражданской и военной администрации, призванных осуществлять эту задачу, и все они находятся в резерве, то число районов, в которых они смогут эффективно осуществлять управление и обеспечение, не говоря уже о снабжении, будет весьма ограниченным. Только Матаморос насчитывает почти четыреста тысяч жителей, а Монтеррей – около четырех миллионов. И обо всем этом населении победителям придется позаботиться.