Текст книги "Крещение огнем"

Автор книги: Гарольд Койл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц)

Хотя саперы работали быстро и сноровисто, движения сержанта и его спутника, которые, прежде чем взорвать заряд, спешили вернуться под укрытие башни, казались Альфредо замедленными и неловкими. Стоя под башней, о и следил, как саперы снуют через пролом взад-вперед. И только когда сержант вместе с солдатом вернулись, таща за собой шнур, ведущий к подрывным зарядам, заложенным у южных ворот, Гуахардо пришло в голову, что кто-то из тех, кого он послал через стену, может сейчас находиться за воротами. Пока пламя ползло по шнуру, полковник проклинал собственную глупость, молясь, чтобы его поспешность не привела к гибели людей.

Грохот взрыва, за которым последовал ливень мусора, возвестил о том, что с южными воротами покончено. Обломки еще не упали на землю, а Альфредо уже выскочил из укрытия и бросился вперед.

Оказавшись в проеме, он огляделся и с облегчением увидел, что на другой стороне нет ни убитых, ни раненых мексиканских солдат. Но радость его была недолгой: с летного поля донесся рокот взлетающего вертолета. Хотя в душе у полковника оставалась слабая надежда, что наконец-то прибыла группа Н, он знал: на самом деле это улетает Аламан. Мелькнувший вдали красно– белый вертолет «Белл-206» подтвердил его опасения.

Подавленный неудачей, Гуахардо стоял, следя за удаляющимся вертолетом. Все его старания, все жертвы его людей – все оказалось напрасным. Пусть Чинампаса больше нет, зато жив тот, чью власть он символизировал. А пока Аламан жив, он опасен.

Как будто для того, чтобы подчеркнуть его неудачу, с востока показался одинокий армейский вертолет. Он приземлился на покинутом поле и высадил часть группы Н.

Погруженный в свои мрачные раздумья, Гуахардо пропустил последний акт этой драмы. Зная, что Делапосу ни за что не удастся перебраться через мост, Чайлдресс приказал пилоту посадить вертолет во дворе. Оба – и он, и пилот – знали, что там им грозит двойная опасность: и от своих, и от врагов. И все же американец рассчитывал, что неожиданное приземление вертолета посреди двора поможет им выиграть достаточно времени, чтобы вызволить Делапоса и еще нескольких человек.

Рэвдел не знал другого: на его стороне была не только неожиданность. Выполняя приказ Гуахардо, большинство солдат сосредоточились за стенами крепости, а саперы ушли из башни № 5. В итоге остались всего шесть мексиканских солдат, которые находились на позициях, откуда можно вести обстрел двора. Поэтому в этот момент двор из мясорубки превратился в самое безопасное для наемников место.

Внезапное появление красно-белого вертолета, опустившегося на середину заполненного дымом двора, подействовало именно так, как предполагал Чайлдресс. Не зная точно, чей это вертолет, федералисты прекратили огонь. Скрывавшийся же в казармах Делапос мгновенно смекнул, что задумал американец. Не теряя времени, он велел находившимся вместе с ним людям бежать к вертолету.

Как только наемники выскочили из казармы, несколько оставшихся в доме солдат открыли огонь по людям, но не по вертолету. Пока Чайлдресс из открытого иллюминатора обстреливал дом, Делапос распахнул заднюю дверь вертолета, вскочил в кабину, и крикнул пилоту, чтобы тот взлетал.

Возникла неожиданная заминка: в последний момент в кабину вскочил еще один наемник, а второй, промахнувшись, уцепился за шасси вертолета. Другие застыли на полпути между казармами и взлетающим вертолетом, глядя, как он набирает высоту. Поняв, что их бросили, оставшиеся наемники повернули назад, спеша в укрытие.

Оправившие от изумления солдаты принялись стрелять им вслед. Никто, однако, не стал стрелять ни по вертолету, ни по висящему на его шасси человеку. Машина скрылась так же быстро, как и появилась.

Потеряв последнюю надежду, наемники, оставшиеся в казармах, в башнях № 3 и № 4 и в конюшне, решили, что с них хватит. Солдаты, казалось, тоже утолили жажду убивать. И на этот раз, когда наемники вышли с поднятыми руками, никто не стал стрелять.

Чинампасу пришел конец, чего нельзя было сказать об истинной цели операции полковника Гуахардо – сеньоре Аламане.

Глава 7

Мужчина должен быть создан для войны, а женщина – для ублажения воина. Все прочее – вздор.

Ф. Ницше

3 июля, 09.15 Штаб 16-й бронетанковой дивизии, Форт-Худ, Техас

Из окна кабинета подполковника Скотта Диксона открывался вид на плац, расположенный перед зданием штаба дивизии. Он любил этот вид, особенно летом, когда многочисленные подразделения отрабатывали там исполнение команд. В течение июня и июля не проходило недели без какого-либо торжественного мероприятия или подготовки к нему. Большинству здешних парадов недоставало четкости и торжественности шествий курсантов военного института; тем не менее, они оставались лучшим бесплатным зрелищем в городе.

Что больше всего восхищало Диксона в парадах 16-й дивизии, так это кавалерия и демонстрация полевой артиллерии. Конный взвод был сформирован по настоянию одного из бывших командиров, не желавшего отставать от другой базировавшейся в Форт-Худе бронетанковой дивизии, имевшей такое подразделение. Его предшественник, артиллерист, вдобавок к конному, создал артиллерийский взвод из двух орудий по образцу парадного артиллерийского полувзвода, которым гордился Форт– Силт. Единственным различием было то, что артиллеристы Форт– Силта использовали орудия и форму эпохи Первой Мировой войны, а в 16-й дивизии имелись две гладкоствольные пушки «Наполеон» и зарядные ящики им под стать, а команды носили форму, относящуюся к эпохе Гражданской войны.

Две церемониальные части придавали парадам 16-й дивизии особый блеск, с которым могли соперничать немногие подразделения. Во время парада конный взвод, облаченный в темно-синие рубахи, широкополые «стетсоны» и небесно-голубые брюки с широкими желтыми лампасами, выстраивался слева от батальона или бригады. Артиллеристы в такой же форме, только с красными лампасами, занимали место слева от конного взвода. Создание парадных частей вызвало среди строгих приверженцев традиций оживленные дебаты, получившие название «большая лошадиная распря». По традиции, более старинный род войск должен занимать положение справа как наиболее почетное. Поэтому офицеры-артиллеристы утверждали, что полевая артиллерия, будучи более старинным родом войск, должна располагаться справа от конного взвода. Танкисты, коих в дивизии было большинство, настаивали, что почетное положение должно принадлежать им. Пехотные офицеры, бывшие в дивизии на положении третьего ребенка в семье, склонялись то в одну сторону, то в другую, в зависимости от мимолетных симпатий и антипатий. До тех пор, пока Диксон не стал начальником оперативного отдела штаба дивизии, местоположение кавалерии и орудий артиллерийского взвода произвольно определялось офицером, командующим парадом.

Как только Скотт вступил в эту должность, к нему явились два шустрых пробивных майора по делу о «большой лошадиной распре». Явно желая свалить решение этой каверзной проблемы на нового человека, они загнали Диксона в угол и попытались убедить его в том, что артиллерия должна находиться справа. Подполковник, озадаченный их серьезностью в столь простом, на его взгляд, деле, с ходу принял решение. Не дав им исчерпать все доводы, он поднял правую руку, попросив тишины, и объявил: поскольку он – офицер-танкист, и 16-я дивизия была и остается бронетанковой, справа будут находиться лошади, и точка. Так, в первый же день, он единолично прекратил «большую лошадиную распрю» и получил репутацию офицера, который не терпит и не допускает пустой болтовни ни в каком виде.

Теперь, год спустя, Скотт ощущал удовлетворение каждый раз, когда видел, как мимо него церемониальным маршем проходят конный взвод и артиллерийские расчеты. И хотя он принял решение без всяких серьезных раздумий, оно оказалось верным, и это сразу бросалось в глаза. Кавалеристы, под началом своего взводного и знаменосца, двигались во главе, как и пристало коннице. За ними следовали пушки, тяжелая артиллерия, предназначенная для того, чтобы убивать. Замыкал шествие фургон с боеприпасами, запряженный четверкой мулов, и собака, которая, считается, цриносит счастье.

Миновав трибуну, батальон или бригада, участвовавшие в параде, и дивизионный оркестр смещались в сторону, конный взвод разворачивался и возвращался, чтобы выстроиться в стрелковую цепь, с пистолетами наготове. Пушки артиллерийских расчетов поспешно подвозились сзади, орудия снимали с передка и готовили к бою. Каждая пушка, по команде командира расчета, давала два залпа. После того как стихал грохот второго залпа, командир конного взвода поднимал саблю, давая сигнал горнисту трубить атаку. Пришпорив коня, взводный кричал: «В атаку!», – так чтобы слышали все, и во весь опор вел свой вытянувшийся в одну линию взвод через плац под звуки дивизионного оркестра. Артиллеристы, подняв орудия на передок, галопом следовали за конным взводом. Проезжая мимо аплодирующей толпы, они приветственно махали шляпами. И в заключение в арьергарде проезжал фургон со скоростью, которую только можно было выжать из четверки мулов.

Сколько раз Скотт ни наблюдал это зрелище, оно неизменно наполняло его сердце радостью. Как и большинство офицеров, он был консерватором, и усматривал в соблюдении традиций, порядков и правил, определяющих военную службу, залог надежности и успеха. Конный взвод и артиллерийские расчеты олицетворяли для него связь с прошлым, – с той более простой эпохой, когда каждый понимал, что значит быть солдатом. «Какой замечательной была бы армейская жизнь, – размышлял Диксон, – будь у нас одна забота: отлично держаться в седле, точно стрелять и уметь вести за собой людей».

Откинувшись на спинку стула и водрузив ноги на подоконник, Диксон прихлебывал кофе и смотрел, как батальон Второй бригады готовится к репетиции парада, когда в кабинет вошел сержант. Голосом, способным разбудить мертвого, и с жизнерадостностью, которую Скотт с трудом переносил в такую рань, он известил о своем присутствии:

–      Отличный нынче денек в армии, не правда ли, сэр?

Не меняя позы и не оборачиваясь к вошедшему, подполковник ответил с едва уловимой иронией:

– В нашей армии, сержант Айкен, каждый день – отличный.

–      Так точно, сэр. Помните, что наша «милашка» 16-я находится на переднем крае социального и культурного прогресса.

Айкен не видел лица подполковника, но, тем не менее, знал, что тот поморщился. Диксон всегда морщился, когда кто-то называл 16-ю бронетанковую дивизию «милашкой 16-й»: это прозвище закрепилось за ней с тех самых пор, как дивизия была избрана местом проведения кампании по аттестации строевых офицеров-женщин (АСОЖ).

–      Верно, сержант. А я-то, дурак, совсем забыл.

Но забыть об этом Диксон никак не мог. Проще было забыть дышать, чем, служа в рядах 16-й бронетанковой дивизии, забыть о том, что ей предстоит стать экспериментальной частью по внедрению женщин в строевые армейские подразделения. И у каждого в дивизии – будь то офицер или рядовой – имелось на сей счет свое мнение. Даже у офицерских жен было собственное мнение. Целых три месяца дивизия, и особенно три батальона, которые должны были принять первых женщин-офицеров, готовились к этой кампании. И давалось это всем нелегко.

Большинство офицеров из рядового состава в намеченных для этой цели частях были готовы смириться с неизбежным. Однако кое-кто вслух высказывал свое несогласие, а некоторые даже угрожали уйти в отставку; в их числе был и командир одного из батальонов, выбранных для участия в аттестационной программе. Все это, однако, разом закончилось, когда о ситуации стало известно генерал-майору Элвину М. Малину, командиру 16-й бронетанковой. Прозванный за свой малый рост «Длинный Эл», Малин был человеком, который не терпел обсуждений полученного приказа и, вдобавок, не признавал полумер, когда требовались решительные действия. Услышав об угрозах командира батальона, Длинный Эл тут же лично явился к нему в кабинет. Усевшись напротив удивленного подполковника, он самым что ни на есть дружелюбным тоном сообщил ему, что пришел, чтобы взять у него рапорт об отставке и тут же, на месте, подписать его. Ошеломленный командир батальона попытался пуститься в объяснения, но Длинный Эл оборвал его, велев заткнуться и поддерживать программу или положить рапорт на стол.

Командир 2-го батальона 13-го пехотного полка был вынужден капитулировать. Извинившись за то, что распустил язык, он обещал всеми силами поддержать эту важную кампанию.

Неожиданный удар Длинного Эла, в основном, привел к желаемому результату. Нормой поведения стали готовность к сотрудничеству и неукоснительное повиновение. И все же в рядах дивизии оставались скрытые признаки недовольства и разногласий. Даже в части самого Диксона высказывались сомнения в том, насколько разумно направлять женщин в строевые подразделения. В последнюю пятницу, к удивлению подполковника, к нему явился капитан из его части, которому была поручена координация всей программы в дивизии, и попросил дать ему другое задание на том основании, что он не может поддерживать эту программу. Уважая капитана за честность, Диксон, тем не менее, не мог допустить, чтобы офицер, отказывающийся поддержать программу равных возможностей, остался безнаказанным: он знал, что военнослужащим нельзя позволить выбирать себе задание по желанию.

По мнению Скотта Диксона, выпускника Военного института в Виргинии, имевшего за плечами двадцать один год службы и две войны, такое поведение для офицера было просто недопустимо. Всего за несколько часов капитана уволили из армии, а Диксон подготовил неблагожелательный отзыв, который в мирное время мог закрыть для него все пути к военной карьере. Вина капитана усугублялась тем, что он дождался самого последнего момента, чтобы объявить о своем решении, и то, что он сделал это именно в пятницу, окончательно загубив и без того обреченный уик-энд, дало возможность Диксону чуть ли не с радостью наложить на рапорт капитана уничтожающую резолюцию. Еще два месяца назад Скотт запланировал устроить долгий уик-энд, присовокупив к выходным праздники по случаю Дня Независимости, и вместе со своими двумя сыновьями и Джен Филдс, которая была его любовницей в течение последних трех лет, отправиться на остров Саут Падре.

Военный переворот в Мексике задержал возвращение Джен. Представившийся ей случай стать главным корреспондентом WNN в Мехико оказался для нее слишком большим искушением, чтобы упустить его. И Диксон, хоть и был раздосадован, жаловаться не мог. В конце концов, она отказалась от более выгодного предложения агентства, чтобы стать, как она сама себя называла, его походной подружкой. Потеря руководителя проекта АСОЖ довершила провал затеи с уик-эндом. Вместо того чтобы наслаждаться с сыновьями морем и солнцем на острове Саут Падре, Диксон сидел в своем кабинете в Форт-Худе и вместе с офицером по личному составу подыскивал подходящую кандидатуру на должность нового «козла отпущения» для АСОЖ. Просмотрев не одну дюжину личных дел, оба сошлись на кандидатуре новичка, только что прибывшею в дивизию, молодого капитана по имени Гарольд Керро.

Ожидая вызова к начальнику оперативною отдела дивизии, капитан Гарольд Керро пил предложенный ему кофе и наблюдал за снующими вокруг него людьми. Он был выбит из колеи, узнав, что приказ о назначении в штаб бригады изменен – это больше отстраняло его от настоящей солдатской жизни. «На уровне бригады, – размышлял Гарольд, – у меня все же оставалась возможность хотя бы изредка нюхнуть кроме навоза и порох. В штабе дивизии придется нюхать исключительно навоз».

Пребывая в таком настроении, Керро в это утро не мог увидеть в штабном персонале ничёго привлекательного. Все вокруг – и офицеры, и рядовые, – казалось, еле-еле двигались. В большинстве линейных подразделений, где ему приходилось служить, всегда царили бодрость и подтянутость, что выражалось даже в манере разговора. Здесь же все явно слонялись без дела, погруженные в свой собственный маленький мирок: пили кофе, шуршали бумагами и раздражались каждый раз, когда телефонный звонок грубо прерывал их размеренное времяпрепровождение, требуя ответа. «Да, – думал капитан, – понадобится время, чтобы к этому привыкнуть».

Он продолжал размышлять о своей судьбе, когда, лучезарно улыбаясь, к нему подошел сержант и протянул руку для приветствия:

–     Капитан Керро, я – сержант Айкен. Добро пожаловать.

Застигнутый врасплох, Гарольд встал, подал сержанту руку и,

слегка покривив душой, произнес:

–     Рад попасть к вам.

Пока они обменивались рукопожатием, Айкен на миг взглянул капитану в глаза и понимающе улыбнулся:

–     Уверен, что рады, сэр. Уверен, что рады.

Его улыбка и ответ не укрылись от внимания Керро, так же как и озабоченное выражение лица капитана не укрылось от Айкена.

–     Подполковник Диксон готов принять вас, сэр.

Не ожидая ответа, Айкен повернулся, чтобы ввести Керро в кабинет. Поспешно поставив на пол чашку с недопитым кофе, капитан устремился за сержантом.

Когда он нагнал Айкена, тот уже стоял у дверей. Не говоря ни слова, сержант пригласил Керро войти, пробормотав ему вслед: " Vaya con Dios"[1]1
  Храни тебя бог (исп.)


[Закрыть]. И хотя Гарольд ничего не ответил на его напутствие, про себя он удивился: почему, черт побери, сержант это сказал?

Кабинет был сравнительно невелик. Напротив двери стоял простой и удобный письменный стол. Вплотную к нему, перпендикулярно, стоял длинный стол и пять стульев. Слева от Керро находились мягкое кресло и приставной столйк, на котором лежали папки с архивом 16-й бронетанковой дивизии. Дальше, вдоль стены, располагался деревянный книжный шкаф, забитый военными справочниками, книгами по военной истории и скоросшивателями всех цветов и размеров. На этой же стене висели две мелкомасштабные карты Восточной Европы и района Персидского залива. Третья карта, висевшая на стене позади стола, представляла собой увеличенную схему Форт-Худа, на которой были отмечены все полигоны и тренировочные площадки. За столом, в большом рабочем кресле, задрав ноги на подоконник и попивая кофе, сидел, наблюдая за репетицией парада, сам подполковник.

Гарольд остановился перед длинным столом, встал по стойке «смирно», отдал честь и отрапортовал:

–       Сэр, капитан Гарольд Керро прибыл для прохождения службы.

Диксон слышал, как капитан вошел в кабинет, слышал он и язвительное замечание сержанта. Рокочущий голос молодого капитана, прозвучавший нарочито хрипло и мужественно, не удивил Скотта. На самом деле он почти ожидал, что капитан закончит доклад традиционным: "Готов приступиїь".

Не поворачивая головы, подполковник отхлебнул еще кофе и только после этого, взяв чашку в левую руку, довольно небрежно откликнулся на приветствие.

–     Садитесь, капитан Керро.

Керро был неприятно поражен ленивой, чуть Ли не развязной позой подполковника. «Неудивительно, – подумал он, – что все его подчиненные бродят, как в полусне. Все идет сверху».

Вздохнув, Керро опустил руку и сел в торце длинного стола. Но Диксон, не обращая на него никакого внимания, продолжал смотреть в окно. За неимением лучшего занятия Керро повернулся к окну и тоже стал наблюдать.

Внизу, на плацу, марширующее подразделение как раз заканчивало последний поворот перед тем, как выйти к трибунам. Командир батальона, в сопровождении четырех штабных начальников, уже поравнялся с трибунами, приветствуя принимающего парад офицера. Поскольку это была репетиция, парад принимал майор: он отвечал на приветствия и отмечал недостатки проходящих мимо подразделений. Следом за штабом батальона шли роты; каждую возглавлял капитан и знаменосцы. Керро наблюдал, как командиры рот отдают приказы. Сначала следовала подчеркнуто суровая предварительная команда: «Внимание!», предупреждающая роту о следующей команде. И в тот же миг знаменосец как можно выше вскидывал флажок. Это была дань старой традиции: так поступали в те дни, когда командир использовал флажок, чтобы передавать команды своим подчиненным, которые могли не расслышать их сквозь шум боя. После паузы командир отрывисто выкрикивал: «Направо равняйсь!» – то была команда к действию. Одновременно командир поворачивал голову направо, а его правая рука взлетала вверх, отдавая честь принимающему парад. Флажок с резким звуком опускался вниз, сигнализируя о том, что дана команда к исполнению. В строю роты правая колонна продолжала смотреть прямо перед собой, в то время как в двух колоннах слева от нее все головы рывком поворачивались направо. Взвод сохранял такое положение, пока командир не доходил до отметки, которая показывала, что замыкающая шеренга роты прошла трибуну. Тогда он давал команду «Готов!» и, после паузы, – «Равнение на середину!».

Рота за ротой маршировали мимо; между второй и третьей ротами несли национальное и полковое знамена. У трибуны полковое знамя опускали под углом сорок пять градусов, приветствуя принимающего парад, а национальный флаг продолжал гордо реять в воздухе, не склоняясь ни перед кем. Это был единственный случай, когда командующий парадом первым отдавал честь; приветствуя национальное знамя.

Гарольд, который видел все это и раньше, не понимал, почему это действо приводит подполковника в восторг – ведь наверняка ему часто приходилось наблюдать подобные зрелища. У него складывалось все более неблагоприятное впечатление о новом шефе, пока под окном не появился конный взвод. Здесь было куда больше своеобразия, и Керро внезапно почувствовал, что эффектное зрелище захватило и его. Вот командир конного взвода, держа саблю перед собой, отдал предварительную команду. Во весь голос рявкнув: «Внимание!», он опустил саблю, и солнце вспыхнуло на ее блестящем клинке. Держа ее в вытянутой руке, командир дал команду к исполнению: «Направо равняйсь!» Всадники и их скакуны, четверками проходя мимо командующего парадом, выполнили команду с такой четкостью и небрежной грацией, что Гарольд невольно восхитился. «Наверняка лошадям, которым приходится скакать с высоко поднятыми головами, нужно не меньше тренировки, чем самим кавалеристам», – подумал он. Следом за конным взводом шли палевые орудия. Каждую пушку, которую тащила четверка лошадей, сопровождал расчет из четырех человек: двое ехали верхом на лошадях, двое – на передке орудия.

Проход строем войск был интересен сам по себе, а уж их маневрирование и учебный бой, за которым последовала конная атака, можно сказать, просто опьяняли. Завороженно следя за разворачивающимися внизу сценами, капитан почувствовал, как сердце его забилось быстрее. «Да, – подумал он, – вот церемония, достойная американской армии!».

Когда командир конного взвода стал собирать своих всадников, Диксон повернулся в кресле и в первый раз посмотрел на Керро.

–     Вы когда-нибудь видели кавалерийскую атаку?

Удивленный внезапным вопросом, капитан покачал головой.

–      Нет, сэр, не доводилось.

Откинувшись на спинку кресла, подполковник заговорил, разглядывая нового офицера:

–                  Раньше, когда в армии она действительно применялась, все было просто, легко и понятно. Командир, следуя в нескольких шагах перед взводом, видел и врага, и местность и знал свою задачу. И на основании того, что видел, используя свою выучку, опыт и умение оценить положение, отдавал быстрый и простой приказ. Он мог принять решение самостоятельно: ведь часть была невелика, й все могли услышать голос командира. А маневры ничем не отличались от обычных упражнений, которые хороший эскадрон выполняет постоянно. Когда командир ощущал, что все готовы, он поднимал саблю и давал команду: «В атаку!». И всего через несколько минут она заканчивалась успехом или поражением. Просто, ясно и быстро. Выражаясь словами майора Джоэля Эллиота, которые он произнес в битве при Уошито: «Впереди нас ждет награда или могила».

Гарольд ждал, что подполковник скажет что-нибудь еще или закончит этот маленький экскурс в историю какой-то поучительной фразой. И чем больше он ждал, тем яснее понимал: все это неспроста, тем более, что Диксон' процитировал майора Эллиота. Джоэль Эллиот – офицер, который в 1868 году получил назначение в 7-й кавалерийский полк США; в последний раз его видели живым, когда он вел отряд индейцев-шейенов. Было это в первый день битвы при Уошито. Его труп, вместе с телами восемнадцати кавалеристов, нашли только через две недели. Эллиот получил свою могилу. Неужели новый шеф готовит его именно к этому – получить пулю или награду? Дальнейшие слова Диксона подтвердили его подозрения.

–     Вы когда-нибудь слышали о Программе аттестации строевых офицеров-женщин?

Вот оно что! Керро мгновенно понял, что его ожидает. И все же секунду поколебался, прежде чем ответить. А отвечая, постарался, чтобы голос его прозвучал спокойно и невозмутимо.

–     Да, сэр, я знаком с этой программой.

Скотт взял со стола небольшое квадратное пресс-папье и, не глядя на Керро, стал вертеть его в руках.

Наконец подполковник заговорил, и Гарольд почувствовал, как его поникшие плечи опускаются еще ниже.

–     Что ж, через неделю вы будете знать ее вдоль и поперек. Я решил назначить вас в учебный отдел, где вы будете отвечать за индивидуальную подготовку и артиллерийское дело в дивизии. Одной из ваших задач станет контроль и координация программы АСОЖ. И хотя у вас будут и другие обязанности – в частности, в дивизии на вас будут замыкаться все связи при организации квалификационных испытаний, стрелковой и артиллерийской подготовки, специальных курсов и т. д., – ни одна из них по своей важности не сравнится с АСОЖ. Это чрезвычайно важная программа, и, я надеюсь, вы успешно с ней справитесь.

Перестав играть с пресс-папье, Диксон поднял глаза и, прежде чем продолжить беседу, в упор взглянул на капитана:

–     Ясно?

Хотя Керро не представлял, чем чреваты для него обязанности и задания по программе АСОЖ, он понимал, насколько это щепетильное дело, знал, какой резонанс программа имела и будет иметь впредь, и предвидел грядущую полемику, к которой приведут ее результаты, какими бы они ни оказались. Несколько секунд он размышлял, изо всех сил стараясь найти достойный ответ. Взглянув на подполковника, капитан решил, что тот ждет от него каких-то слов, которые позволят понять, как Гарольд воспринял новое назначение. Помня, что в подобных случаях его не раз выручал юмор, Керро улыбнулся:

–     Ох, сэр, вы, наверное, меня разыгрываете. Я-то думал, вы взвалите на меня что-то действительно неподъемное.

Не ожидавший такого ответа, Скотт внимательно посмотрел на капитана и усмехнулся. «Ах, так, – подумал он. – Ты, я вижу, решил повалять дурака; что ж, посмотрим, кто кого».

Подавшись вперед, он оперся локтями о стол и, опустив подбородок на скрещенные пальцы, в упор посмотрел на Керро.

–     В таком случае, может быть, вы возьмете на себя и уход за учебным оружием?

Первая мысль, пришедшая в голову Керро, была: «Черт возьми, я недооценил этого мужика!». Вероятно, от этой мысли его улыбка сменилась озабоченным выражением, потому что Диксон после недолгого молчания подмигнул ему и сказал:

–      В следующий раз, герой, не зная броду, не суйся в воду. Ясно?

Гарольд сокрушенно покачал головой:

–      Прямое попадание, сэр. Больше можно не стрелять.

Диксон встал и подошел к двери:

–    Итак, отдых для вас закончился. Пора приниматься за дела. Следуйте за мной, я познакомлю вас с майором Найхартом, он отвечает за боевую подготовку.

3 июля, 09.45 13-й пехотный полк, 2-й батальон Форт-Худ, Техас

Свернув с дороги, вдоль которой располагался штаб Второй бригады, солдаты 2-го батальона 13-го пехотного полка приготовились к отдыху. Для второго лейтенанта Козак день начинал– ся удачно. Слава Богу, к парадам она оказалась готова: сказывались бесконечные тренировки во время четырехлетнего обучения в Уэст-Пойнте, включая год на посту командира роты курсантов. «Если и дальше все пойдет так же гладко, – думала она, – мы добьемся своего».

Она считала этот успех не своим личным, а общим делом, подсознательно понимая, что ее успех или неудача будут иметь последствия не для нее одной. От ее показателей, как и от показателей других пяти молодых женщин, будет зависеть, допустят ли вообще женщин-офицеров в действующую армию. Ведь до тех пор, пока женщины – как офицеры, так и рядовые – ограничены службой в войсках боевого и тылового обеспечения, всегда будут существовать препятствия для их роста и продвижения к высшим должностям. Только служба в строевых подразделениях предоставит женщинам возможность достичь настоящего, неограниченного равенства. И Нэнси понимала: чтобы эта цель осуществилась, она просто обязана добиться успеха.

Она смотрела в спину своего нового командира роты. Ее успех и, в срою очередь, успех всей программы АСОЖ во многом зависит от этого человека, капитана Стэнли Уиттворта. У него есть десятки возможностей, чтобы поддержать или провалить ее. В руках капитана Уиттворта – все ключи к ее будущему: от заданий, которые он ей будет давать, до людей, которых он направит в ее взвод. И хотя Козак старалась убедить себя в том, что это относится к любому второму лейтенанту, все же последствия ее неудач скажутся на судьбе очень многих.

Поглощенная своими мыслями, Нэнси чуть не пропустила приказ Уиттворта остановиться. Вовремя спохватившись, она замерла на месте и по команде повернулась налево. Сжав кулаки и недовольно поморщившись, она чертыхнулась про себя и подумала: «Нужно вынуть голову из задницы и быть начеку. Главное – держать глаза и уши открытыми, а рот – на замке».

Отпустив роту, Уиттворт вразвалку направился в свой кабинет. Он не спешил. Там его ожидали только бумаги и очередь солдат, явившихся по каким-то своим дурацким делам. Капитану не хотелось забивать голову пустяками. Наоборот, ему как никогда нужно было собраться с мыслями. В уютный, организованный и управляемый мир, который он, как командир роты, сам для себя создал, угодила быстроходная выскочка по имени Нэнси Козак.

Хоть Уиттворт и знал, что появление второго лейтенанта-женщины создаст кучу проблем и сложностей, он никак не ожидал, что его собственный командир будет усугублять их. Капитан надеялся на руководство и поддержку, по крайней мере, на какое– то сочувствие. Но ничего подобного не получил. А то немногое, что он услышал, показалось Уиттворту вмешательством, граничащим с посягательством на его права.

И сегодняшняя репетиция парада – первое официальное задание, в котором принимала участие лейтенант Козак – послужила ему предупреждением. Под видом обычной рекомендации комавдир батальона предложил ему поставить лейтенанта Козак так, чтобы при обратном движении роты она оказалась на правом фланге. Уиттворту было невдомек, что командир батальона захотел поставить Нэнси справа для того, чтобы ее увидели все собравшиеся на трибуне, когда батальон будет проходить мимо. Таким образом он собирался продемонстрировать, что принял «предложение» Длинного Эла и действует заодно со всеми, а лейтенант Козак, как ей и надлежит, полностью освоилась в батальоне.