Текст книги "Крещение огнем"

Автор книги: Гарольд Койл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

Не дав американцам оправиться от потрясения, террористы бросились через дорогу и направили автоматы на конгрессмена и его спутников. Лефлер громко приказал всем выйти на середину дороги. Льюис и его водитель Джексон, а за ними – и Джо Боб с Тедом неохотно повиновались. Каждый по-своему проявлял страх и неуверенность: Джексон дрожал, переводя взгляд с водителя Лефлера на «хамви», где осталась его винтовка; Льюис растерялся, но старался этого не показывать. Вставая, он не отрывал взгляд от водителя Лефлера.

Тем временем канадец держал под прицелом Джо Боба и Теда. Джо Боб, которого случившееся больше разозлило, чем напугало, искоса поглядывал на противника, прикидывая, не удастся ли напасть на него и вырвать оружие. Тед, до глубины души потрясенный происшедшим, еле поднялся с земли. Стоя рядом с фургоном, он трясся, как осиновый лист.

Лежа на переднем сиденье, Джен заметила, что из-под кресла Джо Боба торчит рукоятка пистолета. Она решила попробовать незаметно вытащить его, но ее остановил голос бандита, назвавшегося Полем Перро:

–     Мадемуазель, не соизволите ли присоединиться к нам?

Оглянувшись, Филдс увидела, что он стоит у нее за спиной и, бросив последний взгляд на пистолет, отказалась от своей затеи: она никогда не могла похвастаться скоростью реакции. Медленно и неохотно Джен выбралась из фургона.

Как только Жак подвел ее к остальным спутникам, которые сбились в кучку на середине дороги, Льюис, уже оправившийся от первого шока, властно спросил:

–      Кто здесь старший?

Вместо ответа француз подошел к стоящему рядом с Льюисом Джексону и, сунув дуло автомата водителю под челюсть, выстрелил, обдав конгрессмена фонтаном крови, костных осколков и мозговой ткани.

Джен едва не потеряла сознание. Как в тумане, она услышала собственный крик и почувствовала, что по ногам потекло что-то теплое.

Не обращая внимания на ее вопль, Лефлер с улыбочкой обратился к Льюису:

–     Надеюсь, любезный друг, вы получили ответ на свой вопрос?

Конгрессмен потерял самообладание:

–     Какого черта вы это сделали? – Набросился он на француза, вытаращив глаза от возмущения. – Вы что, псих?

Жак равнодушно пожал плечами:

–      Разве не вы задали вопрос, кто здесь старший?

–      А разве нельзя было ответить на него, никого не убивая?

Француз посмотрел на тело водителя, потом смерил взглядом

Льюиса:

–    Возможно, только его все равно пришлось бы убрать: лишний груз. А теперь, если вы все займете места в фургоне, можно ехать.

Джен, которая, наконец, снова обрела дар речи, задала вопрос, который вертелся на языке у каждого:

–      Что вы собираетесь с нами делать?

Отвернувшись от конгрессмена, Лефлер подошел к ней. Нагло ухмыляясь, он смерил женщину оценивающим взглядом взглядом с ног до головы. Джо Боб, забыв об осторожности, шагнул вперед и угрожающе прорычал:

–     Даже не думай об этом, козел паршивый!

Едва заметным движением руки Лефлер направил на техасца автомат. Джен отчаянно вскрикнула:

–     Джо Боб, назад! Этот ублюдок убьет тебя!

Джо медлил, не отрывая взгляда от дула автомата. Присмотревшись к Джен, француз заметил, что ее брюки намокли:

–     Я должен извиниться перед дамой. Кажется, мой слишком эмоциональный поступок заставил ее, как бы это выразиться... утратить самообладание.

Джен покраснела от гнева. Мерзавец еще и издевается над ними! Играет как кошка с мышью,, специально провоцирует, чтобы получить повод прикончить кого-нибудь еще.

Не дождавшись ответа, Жак бросил взгляд на заходящее солнце.

–     Мы теряем время. Впереди у нас долгий, а для вас, мадемуазель, к тому же, утомительный путь.

С этими словами он дал знак канадцу и своему шоферу заняться пленниками. Всех четверых связали и бросили в фургон. Оставив трупы и ненужный «хамви» на дороге, Лефлер приказал возвращаться назад, в базовый лагерь. «Уж теперь-то американцы должны встать на уши, не будь я – Жак Лефлер», – самодовольно подумал он.

Глава 22

Порой случается, что и настоящий вояка, который искренне считает себя наемником и идет в бой исключительно ради денег, вынужден оберегать свои убеждения так же бдительно, как и любой атеист.

Сэр Джон Хэкетт, генерал

16 сентября, 06.15 4 километра к юго-востоку от Эхидо-де-Долорес, Мексика

Оттолкнув наемника-ирландца, Чайлдресс ворвался в одноэтажное шлакоблочное здание, где кОгда-то находились конторские помещения ныне заброшенного рудника. Ошеломленный ирландец не успел даже выругаться: американец уже распахнул дверь кабинета Делапоса и, влетев внутрь, захлопнул ее за собой.

Делапос и Лефлер, которых вторжение Рэндела застало, как и ирландца, врасплох, прервали разговор и молча уставились на застывшего у порога рослого американца. Ноздри Чайлдресса раздувались, лицо пылало гневом. Не обращая внимания на француза, он сразу набросился на Делапоса:

–      Какого дьявбла ты все это затеял? В наши планы никогда не входило брать пленных. И почему, черт возьми, меня не известили сразу же, как только их привезли?

Удивление мексиканца быстро сменилось гневом:

–    Кто ты такой, чтобы врываться в мой кабинет без спроса и требовать ответа, будто я – твой подчиненный?

Но Рэвдел слишком рассвирепел, чтобы его можно было так быстро образумить. Выставив вперед указательный палец, он продолжал наседать на мексиканца:

–      Я задал тебе вопрос. На кой черт нам эти люди? Ты что, рехнулся?

В словах американца Делапос почувствовал вызов, стерпеть который не смог. Отшвырнув с дороги стул, он сделал шаг с сторону Чайлдресса:

–     Я не собираюсь у себя в кабинете выслушивать угрозы – ни от тебя, ни от любого другого. Ты узнаешь все, что тебе полагается, когда я сочту нужным. А до тех пор твоя единственная забота – охрана базовых лагерей и пленников, пока они находятся здесь.

Несмотря на явный гнев Делапоса, Рэндел не собирался сдаваться. Он наступал на мексиканца, не переставая кричать:

–    У тебя, я вижу, совсем ум за разум зашел! Это же дурость, полнейшая дурость. Когда ты...

Мексиканец пригнулся и, выхватив из-за голенища нож, неуловимым движением выставил его вперед. Выбросив, для равновесия, левую руку в сторону, он напрягся, как пружина, готовый дать отпор зарвавшемуся американцу.

Увидев это, Чайлдресс остановился и, готовясь к защите, потянулся за пистолетом. Но вот незадача: впопыхах он забыл пристегнуть кобуру. Это внезапное открытие сразило его наповал; зная, что вооруженного противника голыми руками не возьмешь, Рэндел отступил.

Его замешательство не укрылось от бдительно следившего за ним Делапоса. Он уже приготовился было броситься вперед, чтобы нанести удар, прежде чем американец успеет пустить в ход пистолет, но, увидев, как изменилось выражение лица Чайлдресса, все понял. Опустив глаза, он убедился, что правая рука американца пуста, и слегка расслабился, выжидая.

–      Ты, кажется, что-то забыл, mon ami[6]6
  Мой друг (фр.)


[Закрыть]?

Ослепленный яростью, Рэндел совсем забыл про француза.

Не спуская глаз с Делапоса, американец осторожно покосился вправо.

Развалясь на стуле, Жак невозмутимо сидел у стола и потягивал пиво. Опорожнив бутылку, он облизнулся, рыгнул и только после этого обратился к Чайлдрессу:

–       Вижу, мой друг, ты пришел с пустыми руками. Может, одолжить тебе нож?

Американец, не ожидавший такого вопроса, сделал еще один шаг назад. Выпрямившись, но по-прежнему держась настороже, он повернулся направо, чтобы держать в поле зрения и Делапоса, и Лефлера:

–      Так это твоя идея, безмозглый сукин сын?

Но Жака было не так-то легко вывести из себя. Вертя в руках бутылку и не глядя на американца, он беспечно ответил:

–        Поначалу я и сам не знал, что делать с американцами. Можно было, конечно, прикончить их на месте. Но мне показалось, что это неразумно. Конгрессмены и звезды телеэкрана встречаются не на каждом шагу, особенно в этих краях.

Как ни взбесила Рэндела издевка француза, ему удалось сдержать свой гнев:

–     Так почему же ты, все-таки, их не прикончил? Ведь именно этого от нас ждут. Что, черт возьми, ты собираешься с ними теперь делать?

Поставив бутылку на стол, Лефлер пошире расставил ноги, тяжко вздохнул и, хлопнув себя по ляжкам, в упор посмотрел на американца:

–      Полагаю, в конце концов мы их прикончим. Мы с сеньором Делапосом как раз обсуждали это, когда ты, гм, изволил к нам присоединиться. Весь вопрос в том, как добиться максимального эффекта. Поскольку в искусстве террора никто из нас не достиг таких высот, как сеньор Аламан, мы решили испросить у него совета в столь деликатном деле.

–      Ты просто спятил!

Француз хохотнул:

–      Может, ты и прав. Зато я, mon ami, вооружен.

–    Убирайся прочь! – рявкнул Делапос. – Ступай и займись своим делом. И впредь никогда не пытайся выкидывать такие фокусы. Погіял?

Переведя взгляд на мексиканца, Чайлдресс увидел, что его шеф и бывший друг не отступил ни на шаг: по-прежнему сжимая в руке нож, он был готов нанести удар. Не спуская с него глаз, Чайлдресс молча попятился и нащупал дверную ручку. Когда он вышел в коридор, там его поджидал ирландец, которого он так бесцеремонно оттолкнул. Однако увидев, что за спиной у Чайлдресса стоит Делапос, угрожающе подняв нож, ирландец счел за благо не вмешиваться. Какое ему дело до разборок между шефом и одним из его приближенных? Ему и без того хорошо платят.

Когда после ухода американца Делапос немного успокоился, Лефлер встал со стула:

–     Похоже, наш американский друг не слишком доволен тем решением, которое мы приняли.

–      Он стал забываться. Я ему больше не доверяю.

Стараясь не выдать своего ликования, Лефлер притворно вздохнул:

–       Может быть, amigo[7]7
  Приятель (ит.)


[Закрыть], наш друг утратил вкус к американской крови?

–      Возможно, – буркнул мексиканец, сунув нож за голенище. – Как бы то ни было, доверять ему нельзя.

Жак выжидательно помолчал, потом улыбнулся:

–      Что ж, мне пора: уже поздно. Я не закончил разведку, а времени осталось мало. Может быть, к тому времени, когда я вернусь, вы уже получите ответ от сеньора Аламана. В любом случае, окажите мне услуїу: оставьте американцев мне.

Глубоко дыша, Делапос старался взять себя в руки. Он не мог забыть нанесенное Чайлдрессом оскорбление. Этот наглый гринго посмел бросить вызов ему, Делапосу... Все еще мрачно хмурясь, он ответил:

–     Ладно, только при одном условии.

–      Ну, разумеется. Все, что хотите.

–      Прежде, чем избавиться он конгрессмена и его компании, ты уберешь Чайлдресса. Он ненадежен.

–     Понимаю, – ухмыльнулся Лефлер. – Небольшое развлечение перед работой. Как это мило с вашей стороны.

В тесном, железном сарае, куда журналистку бросили накануне вечером, стояла удушливая жара, хотя, судя по солнечным лучам, пробивавшимся сквозь щели в стенах, утро еще только начиналось. Лежа на земляном полу, со связанными руками и ногами и с кляпом во рту, Джен начала жалеть, что не схватила пистолет Джо Боба. По крайней мере, она не испытывала бы теперь мучений. Все было бы кончено быстро, окончательно и бесповоротно, и ей не пришлось бы страдать в этом аду.

С тех пор-как их привезли в лагерь, к ней никто не заходил. Ее даже не удосужились развязать. Ни еды, ни питья не приносили, в туалет не выводили. Просто открыли дверь, втблкнули ее внутрь и снова закрыли, оставив Джен валяться в поту и собственных нечистотах. Возможно, дверь сарая даже не потрудились запереть. Да и зачем? Ведь во рту у нее – кляп, а руки и ноги связаны, как у бычка на родео. И хотя сквозь щели проникал свет, они были слишком малы, чтобы пропускать легкие порывы ветерка. Зато в сарай легко попадали мухи и другие насекомые, облепившие ее с ног до головы, и пыль, которая смешивалась с потом и превращалась в липкую грязь. Все это доставляло ужасные мучения, но Джен знала, что скоро ей будет все равно. Она чувствовала слабость и обморочное состояние – следствие жажды. В конце концов, она или умрет, или сойдет с ума. Ее уже не заботило, каким будет конец.

Неожиданно дверь сарая распахнулась. Яркий свет ослепил женщину, и она перекатилась на бок, лицом к стене. Кто-то оттянул повязку, и она врезалась в углы воспаленного рта. На миг холодный металл коснулся ее шеи за ухом, раздался треск разрезаемой ткани, и кляп выпал изо рта. Джен закашлялась.

Она все еще хрипела, стараясь отдышаться и прочистить пересохшее горло, когда неизвестный склонился над ней и перерезал веревки, связывавшие ее руки и ноги. Освободившись от пут, Джен обнаружила, что ни руки, ни ноги ей не подчиняются: они бессильно упали, как у тряпичной куклы. Она долго лежала, уставясь в потолок, и ждала, когда прекратятся судороги и боль в мышцах. Ее не волновало, кто ее спаситель. Не волновали даже насекомые, по-прежнему снующие по телу. Главное, что больше нет веревок и кляпа во рту. Она мечтала об одном: чтобы, наконец, утихла боль и кто-нибудь дал ей глоток воды.

Так прошла минута или чуть больше. Потом чья-то рука приподняла ей голову. Не успела Джен опомниться, как незнакомец поднес к ее губам кружку с водой. И хотя она умирала от жажды, горло перехватила судорога, и вся вода вылилась на грудь. Незнакомец выждал несколько секунд, давая ей отдышаться, и снова поднес кружку к ее губам. На этот раз Джен удалось сделать глоток. Когда же он хотел убрать кружку, она, испугавшись, попыталась схватить ее дрожащими пальцами, чтобы снова приникнуть к живительной влаге. Но руки не слушались. От толчка вода расплескалась и потекла по шее.

–      Тише, тише, мэм. У меня есть еще.

Голос явно принадлежал американцу. Это свои! Десантники группы «Дельта»! Они пришли, чтобы ее спасти! Джен открыла глаза. Все еще ослепленная ярким светом, льющимся в открытую дверь, она не могла разглядеть ни лица, ни оДежды незнакомца и видела только очертания его головы и волосы, слишком длинные для американского солдата. Нет, она еще не спасена. Это не 7-й батальон Скотта. Зато у него есть вода, а это сейчас – главное.

Неизвестный помог Джен сесть и дал ей кружку с водой. Совладав с трясущимися руками, она взяла ее и стала жадно пить. Только опорожнив кружку до дна, она, наконец, задумалась: кто ее таинственный спаситель и, самое главное, что будет с ней дальше?

Предвидя вопросы, Рэндел решил сам рассказать женщине все, что считал нужным.

–     Я не могу сказать вам ничего конкретного. И вообще, чем меньше вы будете знать, тем лучше для вас. Во-первых, с друзьями вашими пока все в порядке. О них должны позаботиться. Во-вторых, я не могу сказать, ни кто мы такие, ни чем занимаемся, ни где мы сейчас находимся. Еще раз повторяю: вам лучше знать как можно меньше. И, наконец, я понятия не имею, что с вами будет. Пока мой шеф не получит ответ от своего шефа, не моїу сказать ничего определенного.

Сидящая на полу женщина повертела в руках кружку и в упор взглянула на него:

– То есть вы не знаете, как именно вы нас убьете.

Даже пощечину наемник воспринял бы легче. Женщина была права. Чайлдресс знал, что в конце концов у Делапоса все равно не будет выбора – ему придется убрать журналистку, конгрессмена и съемочную группу. Их просто нельзя оставлять в живых, после того как они видели Лефлера и его людей: слишком рискованно. Кроме того, логика подсказывала Рэцделу, что похищение и зверское убийство конгрессмена полностью согласуется с планом Аламана, цель которого – возбудить негодование американской общественности и армии. А возможность надругаться над Джен Филдс, которая так часто выступала в поддержку мексиканского правительства, – это шанс, который просто нельзя упустить. Чайлдресс знал, что она права, абсолютно права.

Глядя на женщину, он ощущал, каїк ее слова, сливаясь с его собственными мучительными раздумьями, разъедают его душу, словно кислота. Каким же негодяем он стал! Последняя тварь ползучая, и то лучше. Змея хотя бы убивает свою жертву быстро и только для того, чтобы прокормиться или защитить себя. А Делапос с компанией, и он, Чайлдресс, убивают ради денег и чтобы доказать себе и другим, что они – настоящие мужчины.

Нельзя сказать, что американца одолели угрызения совести – для этого он слишком долго прослужил в рядах наемников. Если разобраться, они с Лефлером похожи: оба старались продемонстрировать окружающим, что достигли непревзойденных высот в искусстве убивать. Но, в отличие от француза, Рэцдел предпочитал убивать на расстоянии. Он утверждал, что верх мастерства – сразить противника одним выстрелом, находясь в миле от него. И хотя в этих словах была доля истины, и многие вокруг с ним соглашались, сам Чайлдресс знал истинную причину подобного отношения к убийству. На большом расстоянии не видишь глаз своей жертвы. Даже в самый сильный бинокль все кажется далеким и нереальным. Крика не слышно, а наблюдать, как лицо жертвы удивленно застывает, вовсе не обязательно. Даже запаха страха, смешанного со сладковатым запахом крови, издали не ощутишь. Похоже на стрельбу по мишени.

Вблизи все по-другому. Глядя на Джен, Рэндел видел в ее глазах страх и ненависть. И когда придет время, – а оно непременно придет, в этом он не сомневался, – для того чтобы прикончить эту женщину, никакого искусства не потребуется. Это будет убийство – обыкновенное и жестокое убийство.

Не в силах больше выдерживать взгляд пленницы, Чайлдресс встал и отвернулся. Он сознавал, что понесет за ее смерть такую же ответственность, как и тот, кто спустит курок. Страшно подумать, как далеко он теперь от Бога и своего любимого Вермонта... И сколько бы ему ни заплатили, какими бы словами это ни называли, то, что неминуемо должно произойти, не принесет ему ни радости, ни удовлетворения, ни, тем более, покоя.

Американец молча поставил флягу с водой на пол, вышел из сарая и сделал знак стоящему снаружи часовому запереть дверь.

16 сентября, 16.15 Арлингтон, Виргиния

Заранее зная, что все ее усилия обречены на неудачу, Мигэн Льюис все же сказала:

–       Подождите минутку, я пойду узнаю, сможет ли мама подойти к телефону.

Осторожно положив трубку на стол, она вышла из кухни, и на цыпочках приблизилась к двери комнаты, которую отец приспособил под кабинет. Она остановилась и прислушалась. Ни звука. Тогда Мигэн тихонько постучала.

–        Мама, это снова из Белого Дома, секретарь президента. Президент хотел бы с тобой поговорить и выразить свои соболезнования.

Мертвая тишина.

–       Ну, пожалуйста, мама, скажи хоть что-нибудь. Он звонит уже третий раз. Можно ведь хотя бы выслушать, что он скажет.

Но и эти ее просьбы не вызвали никакого отклика. Подождав еще несколько секунд, Мигэн сокрушенно вздохнула.

–     Я скажу, что ты сейчас не можешь подойти, пусть звонят завтра. Ладно, ма?

Так и не добившись ответа, Мигэн повернулась и медленно пошла на кухню. Она знала: при желании мать умеет быть такой же упрямый, как и отец.

Аманда Льюис неподвижно застыла на своем привычном посту – напротив стола Эда. Дочь, несмотря на оценки после окончания колледжа, которые обеспечивали ей поступление в любой медицинский институт страны, не сможет ее понять. Да и откуда? Она – еще совсем девочка, и только начинает узнавать жизнь. Мигэн еще не знает той силы любви, что узнала ее мать. Ей еще предстоит понять, что громкие титулы и возраст не могут дать некоторым людям ни ума, ни сострадания. Даже Эд, несмотря на "всю свою силу, оставался всего лишь человеком, который пытается разобраться в том, почему временами мир, в приступе, бессмысленной ярости, набрасывается на собственных детей и пожирает их.

Красная лампочка на аппарате Эда перестала мигать – дочь наконец положила трубку, – а Аманда продолжала свдеть, не сводя глаз с телефона. Неужели и с мужем было так же? Только что в человеке билась, трепетала, горела жизнь, мгновение – и ничего? Неужели вся жизнь Эда оказалась лишь краткой и незначительной вспышкой света? Неужели все его стремления, мечты и надежды, о которых свидетельствуют эти кипы бумаг, мгновенно исчезли, как эта вспышка света?

Нет, Эд заслуживает лучшей участи. Его дело не было только мечтой или иллюзией. Пусть старания добиться мира и понимания стоили ему жизни, это не значит, что все его планы умрут вместе с ним. Еще не зная точно, что она предпримет, Аманда решила, что надежды и стремления мужа, какими бы непрактичными они иногда ни казались, не должны быть забыты. Он часто говорил: мало протестовать против несправедливости, необходимо подтверждать это делами. Отказываясь выслушать соболезнования президента и тем самым позволить ему успокоить свою совесть, Аманда выражала свой протест. Но протест ее будет бессмысленным, если не подкрепить его действием.

Обойдя стол мужа, Аманда села в его кресло и рассеянно раскрыла первую попавшуюся под руку папку. Читая рукописные наброски, она думала: что сделать, чтобы уберечь других жен и матерей от той муки, которую переживает сейчас она? Быть может, если привлечь чье-то внимание к тому, что пытался сказать Эд, удастся что-то изменить. Как знать? Нужно попробовать... Хотя бы во имя того, чтобы ее утрата обрела какой-то смысл, не стала напрасной.

16 сентября, 18.45 Сайта Геновева, Мексика

Оставив двух людей у дорожного заграждения, Фернандо На– ранхо отошел на обочину, где еще два бойца его маленького отряда пытались разжечь костер, чтобы сварить кофе – он поможет им не уснуть на протяжении долгой ночи. Впрочем, всем пятерым бодрствовать не обязательно. В конце концов, они – простые крестьяне и пастухи. И хотя каждый из них готов отдать жизнь за свободу Мексики, семьи кормить тоже необходимо. Как и тысячи других милиционеров и бойцов войск сельской обороны, Наранхо и четверо его товарищей выполняли свой воинский долг от случая к случаю, в свободное время. В эту ночь их задание было несложным: установить дорожную заставу за линией мексиканских позиций и не пропускать никого, кроме своих.

Хотя сам Наранхо предпочел бы какое-нибудь более ответственное задание, в глубине души он понимал: ему не место в тылу американцев, іде сражаются его сын и старший внук – слишком уж он стал стар и медлителен. Конечно, он мог настоять на своем, но это было бы проявлением глупости и тщеславия. К тому же, кто-то должен оставаться дома, приглядывать за женщинами и скотиной. Младшие внуки одни не справятся. Вот он и остался, помогая, по мере сил, войскам сельской обороны, коща позволяли время и здоровье.

Тяжело опираясь на винтовку Маузера образца 1898 года, Наранхо стал осторожно опускаться на одеяло, расстеленное у костра, когда улышал шум приближающейся машины. Насторожившись, он посмотрел на дорогу, откуда доносился звук, потом оглянулся на заграждение. Двое его товарищей на дороге тоже услышали шум: держа ружья наизготовку, они стояли, вглядываясь вдаль. Хотя особой опасности ждать не приходилось, старик все же велел двоим у костра повременить с кофе – на случай, если понадобится их помощь.

С трудом разогнувшись, Наранхо заковылял навстречу автомобилю, показавшемуся из-за поворота.

Лефлер задремал и проснулся только после того, как водитель остановился перед самым заграждением. Открыв глаза и увидев, что это еще не лагерь, француз спросил, в чем дело. Сидевший на заднем сиденье канадец рассмеялся:

–      Так, пустяки. Какие-то старики перегородили дорогу.

Выпрямившись, француз увидел заграждение, а за ним – двух вооруженных мужчин. Заметив, что в руках у них – допотопные винтовки, Лефлер тоже засмеялся, пытаясь обратить инцидент в шутку.

–     Как ты думаешь, что древнее: – спросил он, – ружья или их владельцы?

Коща старик, судя по всему, командир отряда, в сопровождении двух вышедших из-за ограждения спутников подошел поближе, канадец расхохотался:

–      Наверняка владельцы. Зуб даю, они здорово запыхаются, пока доберутся до нас.

Наранхо издали увидел, что гринго смеются, и разозлился, поскольку относился к своим обязанностям всерьез. А разозлившись, решил: они у меня еще попляшут, будут знать, как насмехаться. Наставив на Жака винтовку, старик потребовал, чтобы все в машине предъявили документы.

При виде воинственно настроенного старца, размахивающего винтовкой перед самым его носом, француз потерял всякую охоту смеяться. «Старый дуралей опасен», – подумал он. Сделав знак подождать, Лефлер левой рукой полез в карман за поддельным французским паспортом. «Не стоит раздражать старого простофилю», – решил он, протягивая документы.

Наранхо не умел читать по-французски и, разумеется, не понял ни слова, однако решил продемонстрировать свою власть, а заодно и проучить зарвавшихся иностранцев. Сурово хмурясь, он заявил Лефлеру, что тому придется вернуться в деревню: пусть с их документами разбирается офицер, командующий милицейским отрядом.

Ситуация неожиданно принимала отнюдь не комический оборот. Лефлер и канадец разом примолкли, намереваясь пустить в ход оружие. Но от Наранхо и его спутников не укрылось, что незнакомцы внезапно переменились в лице, и, когда водитель сунул руку под сиденье, они насторожились. Старик, державший водителя на прицеле, выстрелил без предупреждения. Почему он так поступил: то ли с перепугу, то ли потому, что заметил оружие, – неизвестно. Так уж получилось. Раненый водитель дернулся, из-под сиденья показался ствол автомата. Его заметил Наранхо, продолжавший держать на мушке француза, и ткнул дулом винтовки ему в живот. Третий милиционер, стоявший у задней дверцы, приставил винтовку к уху канадца.

За проявленную доблесть Наранхо и два милиционера, которые помогли обезвредить Лефлера и его группу, получили автоматы своих пленников. Это современное оружие не только пригодится, когда старик поведет своих людей на новое задание, но и послужит доказательством его доблести в глазах сына и внуков. Наранхо знал, что автомату суждено стать семейной реликвией, которая после него перейдет к сыну, так же, как винтовка Маузера образца 1898 года досталась ему от отца и деда.

Все это было важно, но подарок, который Наранхо и его товарищи преподнесли Гуахардо, не имел цены. Заполучив француза, полковник стал обладателем ключа, который, если воспользоваться им с умом, мог привести его к долгожданной цели – сеньору Аламану.