Текст книги "Крещение огнем"

Автор книги: Гарольд Койл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)

Проведя анализ возможностей американцев и предположив, что цели противника будут ограничены организацией зоны безопасности, Гуахардо пришел к выводу, что армия Соединенных Штат,ов не продвинется дальше линии, соединяющей Тампико, Сьюдад-Викторию, Монтеррей, Чиуауа, Эрмосильо и Кимо– Бэй. Войдут ли перечисленные города в зону безопасности, зависит от того, смогут ли американцы содержать население этих городов и, вдобавок, охранять ведущие к ним авто– и железные дороги. И хотя возможность оккупации Веракруса тоже нельзя сбрасывать со счетов, перечисленные выше факторы делают такую перспективу маловероятной.

Дальше слово опять взял Барреда. Мексика должна предоставить Соединенным Штатам самим определить границу зоны безопасности, подчеркивал он. Как только американцы ее оккупируют, на них со всех сторон начнут оказывать давление, требуя вывода войск, если Совет тринадцати не предпримет действий, оправдывающих эскалацию конфликта: Оккупация Веракруса, расположенного на восточном побережье Мексики, далеко на юг от Рио-Браво, не согласуется с провозглашенной целью – охраной американской границы. Такие противоречия, по мнению Барреды, помогли бы вбить клин между президентом Соединенных Штатов и его сторонниками. Если Совету удастся раздуть политические и моральные разногласия, которые уже существуют в правительстве США, голоса в поддержку войны скоро иссякнут, и мирное урегулирование конфликта будет только делом времени.

Чтобы оказывать давление на Соединенные Штаты, необходимо не только привлечь ООН и Организацию американских государств, но и создать коалицию стран Центральной Америки. К настоящему времени, по инициативе Мексики, уже организовано объединенное военное командование, под началом которого находятся вооруженные силы Гватемалы, Сальвадора, Никарагуа, Гондураса, Панамы, Колумбии и Венесуэлы. Хотя участие некоторых стран оказалось минимальным, Барреда отмечал, что факт образования такой коалиции не смогут игнорировать ни Соединенные Штаты, ни мировое сообщество. Если Мексика, подвергшаяся нападению сверхдержавы, попросит помощи, это обеспечит ей поддержку тех стран, которые хотели бы отплатить американцам за прошлые обиды.

Главная выгода всего этого, подчеркнул Барреда, состоит в том, что Совет тринадцати, не приложив почти никаких усилий, неминуемо получит признание как законное правительство Мексики: "Взяв на себя роль невинной жертвы и убедив всех, что наши военные операции ведутся в соответствии с международными соглашениями и протоколами, регулирующими боевые действия, мы заставим ту международную систему, которой США так успешно манипулировали в прошлом, работать на нашу победу".

Прочитав последние строки, Чайлдресс задумался, заметив, что слова: "...убедив всех, что наши военные операции ведутся в соответствии с международными соглашениями и протоколами, регулирующими боевые действия" – подчеркнуты дважды. Ему не надо было объяснять, что имел в виду Хозяин. Сунув доклад в простой бумажный конверт, Рэндел посмотрел на Делапоса:

–      Откуда ты знаешь, что это – подлинный документ?

Глотнув кофе, мексиканец обвел взглядом зал и только потом ответил:

–      Я уже сказал, что в Совете тринадцати больше нет единодушия. Кое-кто считает внешнеполитические манипуляции, направленные против Соединенных Штатов, слишком опасной игрой. Как выразился один из членов Совета, это все равно, что дергать быка за хвост. Эти же люди стыдятся предлагаемой политики, называя ее стратегией трусов. Не желая сдаваться без боя, они требуют, чтобы армия защищала каждый метр мексиканской земли. Лучше смерть, чем позорное отступление. Да, мой друг, этот документ подлинный.

Хотя Чайлдресс уже догадался, чего именно требует Аламан, он хотел услышать это из уст Делапоса. Американец надеялся, что план эль Дуэньо все же не будет таким чудовищно жестоким, каким он его вообразил. Делапосу самому не терпелось все объяснить, и он с готовностью выложил все, что задумали они с Хозяином.

–     Американская армия вторгнется, то есть уже вторглась на территорию Мексики, чтобы продвинуться примерно до той линии, о которую указал Гуахардо. Мексиканская армия окажет ей символическое сопротивление – дабы удовлетворить национальную гордость и дать стране новых героев и мучеников, необходимых, чтобы сплотить народ. Как только армия США продвинется до намеченного предела, наступит затишье, которое американцы используют для того, чтобы очистить занятую зону безопасности от шаек бандитов и преступников, а Совет тринадцати – для осуществления дипломатического давления и раздувания антивоенных настроений внутри США. Сеньор Аламан предвидит, что все закончится переговорами, в результате которых американцы признают, что их цели достигнуты, и выведуг войска. Совет, со своей стороны, будет иметь все основания праздновать победу, заявив, что это он предотвратил полную оккупацию и поражение Мексики. В конце концов, будет восстановлен довоенный статус-кво, отношения между двумя странами возобновятся, а новое правительство будет официально признано как в Мексике, так и во всем мире.

Сделав паузу, Делапос выжидательно посмотрел на Чайлдрес– са, и не увидев на бесстрастном лице американца никаких эмоций, продолжал:

–       Чтобы предотвратить это, Хозяин собирается снова бросить в бой наши отряды, как только американская армия продвинется на юг и остановится. Обосновавшись за линией фронта на мексиканской стороне, мы станем оттуда совершать набеги на отдаленные посты и магистрали, по которым пойдет грузовой транспорт. И хотя мы предполагаем, что мексиканцы займутся тем же, наши набеги будут отличаться невиданной жестокостью, сопровождаясь поистине чудовищными зверствами. Таким образом, мы заставим американцев проявить характер и либо отплатить противнику той же монетой, либо, что куда лучше, включить в свои планы свержение Совета тринадцати.

Рэндел продолжал хранить молчание. Мексиканец же, несмотря на отсутствие реакции собеседника, все больше воспламенялся. Глаза его сверкали, на лице появилась торжествующая усмешка. Он говорил все быстрее, помогая себе взмахами руки:

– А в Соединенных Штатах такие настроения наверняка возникнут. После окончания войны в Персидском заливе многие американцы считали, что нельзя оставлять Саддама Хусейна у власти. Зверства над курдскими повстанцами и иракскими беженцами стали пятном, омрачившим блестящую во всех отношениях победу американского оружия. И если мы добьемся, чтобы Совет считали сборищем таких же злодеев, как иракский диктатор и его компания, общественность Америки может потребовать, чтобы были предприняты решительные шаги для предотвращения ошибки, допущенной в Персидском заливе – особенно, если учесть, что на этот раз жертвами будут сами американцы.

Закончив, Делапос стал ждать, что скажет Чайлдресс. Теперь, после долгого бесстрастного молчания, ему придется высказать свое мнение. В душе Рэпдела боролись противоречивые чувства. И самое сильное подсказывало ему: несмотря на годы, проведенные вдали от дома, он все-таки остается американцем. Как ни нравилось ему в юности считать себя человеком без родины, эдаким перекати-полем, с возрастом он все чаще начинал задумываться о том, что в жизни должно быть нечто большее, чем риск, опасность и приключения. И вот теперь, когда ему тридцать пять, Рэпделу, наконец, захотелось жить в ладу с собой и со страной, которой он гак давно пренебрегал.

Это ощущение сопровождалось уверенностью: если он, Чайлдресс, американец по крови, рождению и мировосприятию, то Делапос – мексиканец. Слепо повинуясь Аламану, который в его глазах стал настоящим мексиканским патриотом, Делапос забыл о том, что в высшей степени неразумно прибегать к услугам наемников в районе, ограниченном расположением двух противоборствующих армий. Холодная, беспощадная логика подсказывала американцу: как бы ни был обширен район боевых действий, как бы Ни были разбросаны силы противников, как бы ни были ловки и неуловимы отряды Аламана, и как бы ни была слаба мексиканская армия, все равно – вечного везения не бывает. Когда-нибудь удача откажет наемникам или, еще того хуже, они перестанут быть нужными своему нанимателю. Рэндел знал, что Аламану не составит никакого труда устроить так, чтобы сведения о расположении базовых лагерей попали в руки ЦРУ или мексиканской разведки. После этого для уничтожения наемных отрядов в ход пойдет все – от мощных бомбардировщиков до частей особого назначения, и Хозяин чужими руками избавится от необходимости платить своим верным слугам.

И все же, несмотря на все эти соображения, Чайлдресс решил остаться на службе у эль Дуэньо. Он знал, что столь рискованное предприятие заставит Аламана раскошелиться. Не потребуется большого труда, чтобы через Делапоса убедить его платить вперед. Таким образом, американец видел возможность, рискнув в последний раз, выполнить задание, которое в случае успешного исхода позволит ему оставить эту опасную профессию и вернуться на родину, в любимые Зеленые горы. Правда, он не мог окончательно отделаться от мысли, что строит свое будущее на трупах соотечественников, но умел сдерживать подобные чувства. Чем он, в конце концов, хуже политиков из Вашингтона? Ведь они, в угоду своей карьере, снова послали американских солдат на войну, которая, по всем меркам, не только безнравственна и несправедлива, но и наверняка закончится для Соединенных Штатов весьма бесславно.

9 сентября, 13.10 35 километров к югу от Нуэво-Ларедо, Мексика

Вертолеты-разведчики скрылись из вида, и снова наступила тишина. Американцы опять их не заметили... Это и удивило, и насторожило Гуахардо. Он отлично знал, что маскировка и позиция его людей настолько же плохи, насколько хороши оптические приборы и датчики, установленные на разведывательных вертолетах. И дело было вовсе не в нерадивости или недисциплинированности солдат и командиров. Напротив, и настрой, и боевой дух в мексиканской армии оказались исключительно высоки, и порой доходили до экзальтации. И хотя за всем этим чаще всего скрывалась нервозность, Альфредо был уверен, что солдаты, которых он отобрал для действий в тылу противника, полны решимости сделать все от них зависящее. Не их вина, что не все получается так, как хотелось бы: ведь их подготовка оставляет желать лучшего, да и боевого опыта у них почти нет.

В какой-то степени полковник винил самого себя, поскольку ожидающий в засаде взвод моторизованной разведки принадлежал тому военному округу, который он сам возглавлял до июньского переворота. В его обязанности как командующего входили обучение и подготовка солдат к реальным боевым действиям. Неудивительно, что теперь, когда вот-вот грянет первый для них бой, он ощущает тревогу, подмечает одни лишь недостатки и рисует наихудший исход. И хотя в мирное время, обучая личный состав, он предупреждал их', что на войне идеальных операций не бывает, это не уменьшало его опасений, ибо он знал: ошибки стоят человеческих жизней и проигранных сражений.

Тем не менее, он уже ничем не мог помочь своим солдатам. Как главнокомандующий, Гуахардо подготовил все, что мог: выработал свою стратегию, добился у Совета ее одобрения, сформулировал все приказы для проведения ее в жизнь и сделал все необходимое для того, чтобы его подчиненные эти приказы выполнили. Теперь ему оставалось одно: наблюдать за осуществлением своих планов. Полковник начинал понимать, что самое трудное для главнокомандующего – это доверить свое детище младшим командирам и вверенным им подразделениям.

И все-таки, должна же остаться для него какая-то возможность влиять на ход сражения! В прошлом этот вопрос часто не давал Альфредо покоя. Он годами изучал опыт других командующих – как мексиканских, так и иностранных: их помощь словом и делом своим подчиненным, ту лепту, которую они вкладывали в развитие боевых действий. Гуахардо уже давно отказался от практики, принятой у его предшественников – офицеров мексиканской армии, – поскольку считал их поступки слишком эгоцентричными. Пусть некоторые подвиги его предков и способствовали взлету боевого духа, солдатам, тем не менее, они не могли дать конкретного ответа на вопрос, как добиться победы. Так, например, история о молодом кадете, который в битве при Чапультепеке 13 сентября 1847 года бросился в смертельную схватку, завернувшись в знамя, превратилась в красивую легенду, однако едва ли могла подсказать командиру решение при ведении современного боя.

Сначала Альфредо надеялся получить ответ, изучая американские методы руководства, однако очень скоро понял, что в армии США командиры делают слишком большую ставку на современное вооружение, которого – он это прекрасно осознавал – у мексиканской армии никогда не будет. Кроме того, к своему удивлению, полковник обнаружил, что американские офицеры гоже страдают изрядным эгоцентризмом и принимают решения, исходя из соображений внутренней и международной политики, столь же часто, как их мексиканские коллеги, хотя на словах это отрицают. И, наконец, на всю военную машину Соединенных Штатов-оказывает большое влияние американский национальный характер. И специальные журналы, и военная наука возносят на щит принцип централизованного планирования и децентрализованного исполнения, который подразумевает, что подчиненные на местах обладают полной самостоятельностью в выполнении полученых заданий. Однако на практике развитая система связи дает возможность наиболее высокопоставленным командирам – то есть тем, чья карьера целиком зависит от успеха или неудачи подчиненных, вмешиваться в ход операций, которые их не касаются. Гуахардо понял, что амери– каиские командиры не только не могут вести бой так, как считают нужным, но еще и связаны необходимостью постоянно передавать подробные донесения, что часто делает их жертвами советов и рекомендаций вышестоящих начальников, которых от поля боя отделяют десятки, а то и сотни километров.

Отказавшись от американских приемов ведения войны, Альфредо вкратце ознакомился с советской методикой. В отличие от американской, там основное внимание обращалось на стандартные боевые задачи и четкие, ясные принципы, что избавляло младших командиров ох необходимости принимать решения. Но, несмотря на некоторые заинтересовавшие его подробности, Гуахардо отверг ее как недостаточно гибкую. Безоговорочное подчинение, на котором настаивала советская методика, не вязалось с мексиканским темпераментом. Полковник знал, что его солдаты – живые люди, в жилах которых течет горячая южная кровь. Они никогда не станут бездушными роботами, на которых рассчитана советская доктрина. И хотя нельзя строить тактику, опираясь только на пример юного героя, павшего смертью храбрых при Чапультепеке, все же отвага, жертвенность и страсть, которыми так богат мексиканский характер, порой необходимы, чтобы зажечь'бойцов.

Только много лет спустя Альфредо понял, что невозможно механически перенести готовую методику какой-либо чужой армии на мексиканскую почву. Выход один: разработать комбинированную систему, которая позволит сочетать сильные стороны мексиканской армии с методами и приемами, заимствованными у армий других стран. Наиболее пристально Гуахардо изучал немецкую доктрину. Хотя американцы заявляли, что взяли на вооружение именно ее, полковник знал, что в армии США она утратила своеобразие. Сам он взял из немецкой системы только две особенности. Первая – небольшой, но отлично обученный штаб, разрабатывающий и согласовывающий планы и обеспечивающий необходимую связь при их осуществлении. Вторая – она пришлась Гуахардо особенно по душе – руководство боевыми действиями с передовой. Он знал, что только находясь на переднем крае сражения, офицер может в полной мере понять происходящее. Разве можно влиять на ход боя, сцдя в удобном и безопасном бункере за десятки километров от района боевых действий? Только командир, сражающийся плечом к плечу со своими солдатами, может судить о том, что в данный момент выполнимо, а что – нет. К тому же, мексиканский характер требовал именно такого руководства. Поэтому Альфредо вовсе не считал странным, что он, главнокомандующий Вооруженными Силами страны, находится на переднем крае в наскоро сооруженном окопе.

Как иначе может он требовать от других, чтобы они руководили подчиненными с передовой? И потом, только под этим предлогом он мог вырваться из суеты столичной жизни и делать свое дело вместе с людьми, которых по-настоящему понимал.

Молодой капитан, командовавший частями моторизованной разведки, сосредоточенной в этом районе, осторожно тронул Гуахардо за плечо, чтобы привлечь его внимание, и указал на север – в сторону дороги. Демонстрируя спокойствие, которого на самом деле не было и в помине, полковник неторопливо поднес к глазам бинокль и устремил взгляд в указанном направлении.

Сначала он не понял, что хотел показать ему капитан. Но вдруг на дороге появилась темно-зеленая машина, которая быстро приближалась. В бинокль было видно, что это «Брэдли» – скорее всего, разведчик. А если это так, то где-нибудь поблизости должны быть и другие. Гуахардо внимательно оглядел весь видимый отрезок дороги, но других машин не обнаружил. Может, они где-то в засаде обеспечивают прикрытие головной БМП? Не отрывая глаз от бинокля, Альфредо спросил у капитана, видит ли он еще машины. Капитан ответил отрицательно.

Гуахардо недоуменно хмыкнул.

–    Может, головную «Брэдли» прикрывают с воздуха вертолеты-штурмовики? – спросил он капитана. Тот ответил, что тоже подумал об этом, но не видит ни пыли, ни раскачивающихся ветвей, которые обычно выдают висящий на малой высоте вертолет. Гуахардо снова хмыкнул.

–       Что ж, видно, на этот раз нам повстречался беспечный разведчик, – заметил он.

Опустив бинокль, капитан обвел взглядом окрестности и ответил:

–     У нас есть единственный способ проверить это предположение, сэр: открыть огонь.

Полковник, все еще не спуская глаз с вражеской машины, помедлил, прежде чем ответить. Он понимал, что капитан спрашивает у него разрешения. Потом, по-прежнему глядя в бинокль, бросил через плечо:

–      Ну, так за дело, капитан.

Молодой офицер, не искушенный в ритуале начала войны, встал по стойке «смирно», отдал честь и молодцевато ответил:

–      Есть проверить, господин полковник!

Пока капитан отдавал приказ открыть огонь, Гуахардо посмеивался про себя. Скоро жестокие бои сделают свое дело, и всю эту браваду как рукой снимет. Только когда пролитая кровь остудит пыл его бойцов, можно будет понять, способны ли они совершить то, чего он от них ожидает.

Альфредо знал, где скрываются «Панарды» разведывательного взвода, но со своего места не видел, как они выезжают из укрытия на огневой рубеж. Даже после первого залпа, поднявшего облака пыли и белого дыма, полковник не смог разглядеть машины.

Не увидел их и экипаж одинокой «Брэдли». Оба «Панарда» выстрелили с интервалом в одну секунду, и оба промахнулись. Первый снаряд взорвался на дороге перед машиной, второй – на обочине слева от нее. Не успела осесть поднятая взрывами пыль, как «Брэдли» резко повернула влево. Гуахардо успел увидеть командира – нырнув в люк, он захлопнул его за собой. Очевидно, водитель увидел взрыв перед носом машины и, не заметив бокового, среагировал инстинктивно, не дожидаясь приказа командира. Именно этот маневр и сделал его легкой добычей мексиканских «Панардов». А может, водитель просто растерялся – ведь в таких случаях рекомендуется немедленно вернуться в укрытие.

Однако американская БМП сама лишила себя такой возможности, включив дымовую завесу. Вместо того чтобы скрыться в белых клубах дыма, «Брэдли» выступила на его фоне темным силуэтом, являя собой идеальную мишень. Впрочем, и без дыма участь ее была решена. Первый выстрел, вздыбивший землю перед машиной, оказался неточным, потому что командир «Панарда» неверно определил расстояние до цели. Повернув в сторону, БМП исключила повторную ошибку. Командир «Панарда» дал второй выстрел без корректировки и попал точно в цель.

Ударив в корпус БМП чуть ниже люка водителя, 90-миллиметровый противотанковый снаряд взорвался. Его кумулятивная боеголовка при взрыве образовала реактивную струю толщиной в карандаш, состоящую из расплавленных молекул металла. Ее чудовищное давление в долю секунды разрушило алюминиевую броню американской машины. Буквально прошив насквозь отсек экипажа, реактивная струя задела одну из хранившихся внутри «Брэдли» управляемых противотанковых ракет с такой же боеголовкой и прорезала ее тонкую оболочку. Это дало начало «цепной реакции» взрывов.

С того места, где стоял Гуахардо, взрыв 90-миллиметрового снаряда и последовавшие за ним взрывы внутри «Брэдли» выглядели весьма впечатляюще. Только что БМП на полной скорости неслась навстречу «Панардам». Вдруг внезапная вспышка – и машину окутало облако густого черного дыма. Оно еще не успело рассеяться, как «Брэдли», взметнув тучу пыли, содрогнулась, будто заводная игрушка, по которой ударили молотком. Почти сразу же оба люка – ив башне, и в задней части машины – распахнулись, из них вырвались языки пламени, которые тут же пропали. Из всех отверстий машины валил густой белый дым, но она все еще двигалась вперед. Вдруг «Брэдли» снова содрогнулась – это взорвалось еще несколько боеголовок от ракет. Пламя охватило всю машину – горело ракетное топливо. БМП замедлила ход, покосилась на левый бок и встала.

Капитан не скрывал своего ликования:

–       Мы его прикончили, господин полковник! Всего тремя снарядами!

–     Четырьмя, капитан, – наблюдая за горящей «Брэдли», холодно проронил Гуахардо. – Ваши «Панарды» сделали четыре выстрела. Последний дал перелет. Командир второго «Панарда» то ли перестарался с корректировкой, то ли не учел того, что БМП приближалась.

Полковник отвернулся от горящей машины и посмотрел на удивленного офицера в упор:

–      Так или иначе, придется вам побеседовать с обоими командирами. Они находились в засаде и еще до появления американца должны были выяснить точное расстояние до дороги. Если мы не сделаем выводов теперь, в будущем такие ошибки могут нам дорого обойтись. Вам все ясно?

Вытянувшись по стойке «смирно», капитан смущенно выслушал Гуахардо и коротко ответил:

–     Да, господин полковник.

После неловкого молчания Альфредо обнял растерявшегося офицера за плечи:

–      Я ведь вас не упрекаю, капитан, вы справились хорошо. Но уничтожена всего одна «Брэдли», а только у 16-й бронетанковой дивизии их – триста шестнадцать. Если мы хотим показать американцам, что тоже на что-то способны, придется беречь каждый снаряд и каждого солдата. Это вы, надеюсь, понимаете, не так ли?

Капитан, который все это время стоял, уставив взгляд в землю, поднял глаза на полковника:

–       Понимаю, господин полковник. Извините, что сморозил глупость. Ведь это – мой первый бой.

Гуахардо дружески потряс молодого командира за плечо:

–      Можете не извиняться. В этом деле мы все – новички. А теперь быстро отводите своих людей, пока на нас не обрушились остальные триста пятнадцать «Брэдли».

9 сентября, 13.15 20 километров к югу от Нуэво-Ларедо, Мексика

–    Подполковник Диксон! Первая рота 9-го батальона вошла в соприкосновение с противником!

Услышав в наушниках интеркома взволнованный голос пилота, Диксон проснулся. Он поднялся в два часа ночи, поспав всего пару часов, и с тех пор все время был на ногах. Скотт находился в Ларедо, когда мексиканцы взорвали два из трех мостов через Рио-Гранде, причем сделали это в 14.00, в час "Ч", прямо на глазах у отрядов особого назначения, которые пытались их опередить. После этого подполковник отправился из Ларедо на юг, чтобы проследить, как 2-й батальон 13-го пехотного полка – головное подразделение Второй бригады – переправляется через реку. Убедившись, что все идет нормально, он вылетел в Рому, где находился передовой командный пункт Первой бригады – проверить, как начинаются боевые действия. Только удостоверившись, что и здесь все в порядке, Скотт вернулся на тактический командный пункт дивизии (ТАК-КП), расположенный неподалеку от Ларедо, чтобы оттуда наблюдать за ходом сражения и обсудить с командующим корпусом вопросы прокладки наземной линии связи.

Прибыв на ТАК-КП около девяти утра, подполковник успел получить последнее сообщение от помощника дивизионного начальника разведки и своего штабного оператора и поговорить с командующим, Длинным Элом, с которым он, уже выходя, столкнулся в дверях. К полудню он снова отправился в путь. Так что не было ничего удивительного в том, что мерный рокот вертолетных винтов и ритмичная вибрация двигателя скоро убаюкали Скотта. Открыв глаза, он огляделся, соображая, что к чему, и быстро придя в себя, нажал кнопку иитеркома:

–      Повторите последнее сообщение.

Его пилот, старший офицер 3-го класса Бомастер, по голосу подполковника понял, что тот задремал.

–     Мы только что услышали по дивизионной командной сети экстренное донесение: первая рота 9-го батальона моторизованной разведки вошла в соприкосновение с противником. Ни координат, ни других подробностей пока не известно.

Глубоко вздохнув, Диксон взял в руки свой планшет. В углу его торчал листок с позывными и частотами входящих в дивизию подразделений. Отыскав частоту командной сети Первой роты 9-го разведбатальона, он настроил на нее одну из раций.

Из наушников тотчас раздались возбужденные голоса. Скотт без труда узнал говоривших, тем более, что они пользовались неофициальными позывными. Командир батальона, называвший себя «Скаут-6», распекал командира роты А, который отвечал на позывные «Альфа-6». Время от времени в их разговор вмешивался помощник командира батальона, «Скаут-3», задавая какой-нибудь вопрос, но командир батальона, занятый разговором с командиром роты, большей частью оставлял его вопросы без ответа.

–      Альфа-шесть, повторите координаты засады, прием.

–       Говорит Альфа-шесть. У меня нет координат. Получено только донесение об обнаружении противника.

–     Говорит Скаут-шесть. В этом донесении должны быть указаны координаты места и сведения о характере соприкосновения. Если они у вас есть, немедленно сообщите. Если нет, так и скажите. Должен же я что-то отвечать на запросы из штаба дивизии. Прием.

Наступила пауза. По тону командира батальона Диксон понял, что тот в ярости, и не винил его. Даже из того, что он услышал, подполковник уяснил, что одна из головных машин попала в засаду, а сам командир роты А пытается прикрыть или собственный промах, или оплошность своих подчиненных. Скотт живо представил, как командир роты А сидит в своем командном пункте, лихорадочно пытаясь узнать хоть какую-то полезную информацию, чтобы умилостивить разъяренного командира батальона. Он понимал, как сильно в нем стремление защитить своих солдат, не говоря уж о собственной гордости и карьере. И хотя в мирное время такие чувства многие считали допустимыми и даже похвальными, в бою, когда своевременный и точный доклад зачастую решает исход дела, не место для подобных сен– тиментов. Провал операции – это напрасные жертвы, а с этим, считал Диксон, мириться нельзя. Не в силах сдержаться, он уже собрался было включиться в разговор и добавить кое-что от себя, но командир батальона его опередил:

–       Альфа-шесть, говорит Скаут-шесть. Ладно, отвечай просто: да или нет. Вам известно, где произошло соприкосновение? Прием.

–      Говорит Альфа-шесть. Нет.

–     Вы имели связь с теми, кто вошел в соприкосновение, или с его очевидцами? Прием.

–      Говорит Альфа-шесть. Нет.

–    Вы имеете представление о величине, местоположении или характере атаковавшего соединения неприятеля? Прием.

– Говорит Альфа-шесть. Нет.

Наступила пауза. Когда командир батальона снова вышел на связь, он уже не пытался скрыть свой гнев:

–      Альфа-шесть, вы вообще что-нибудь знаете, черт бы вас побрал? Прием.

Снова пауза. Наконец командир робко промямлил:

–     Говорит Альфа-шесть. Вас понял. Разведчик из части два– один, двигавшийся на юг, доложил, что попал под обстрел. После этого донесения возобновить связь с Альфа-два-один не удалось. Конец связи.

Командир батальона выразил словами то, что так возмущало Диксона:

–     Вы что же, хотите сказать, что послали одну «Брэдли» по главной дороге без всякого прикрытия? Что отправили на смерть пять человек, чтобы узнать, есть ли поблизости мексиканцы, которые не прочь помериться силами?

Через несколько секунд, которые для молодого командира роты А наверняка оказались самыми трудными в жизни, он снова вышел на связь, чтобы ответить своему командиру батальона:

–      Говорит Альфа-шесть. Да. Конец связи.

Диксон выключил рацию. Какое-то время он просто смотрел в иллюминатор на проплывавшие внизу островки скудной мексиканской растительностти. «Ну почему, – думал он, – все войны начинаются одинаково? Почему командиры всегда учатся своему ремеслу ценой гибели молодых солдат?». Как ни сочувствовал подполковник командиру роты, он знал, что его придется заменить. На его совести было не только ошибочное решение – посланная в разведку машина без прикрытия: он, к тому же, пытался скрыть свой промах. Нельзя терпеть в армии, особенно в разведке, офицеров, которые считают возможным давать неточные или заведомо ложные донесения. Слишком много человеческих жизней зависят от решений, которые принимаются на основе данных разведки. К тому же, Диксон знал, что после словесного разноса и публичного унижения, которое командир роты получил по открытой радиосети, его вера в себя будет навсегда подорвана. Таким образом, кроме пяти убитых или тяжелораненых разведчиков, к потерям можно причислить и командира роты, получившего психологическую травму, возможно – неизлечимую.

На главном КП дивизии Керро переключил рацию оперативной связи с командной сети батальона обратно, на резервную командную сеть дивизии. Как и Диксон, он слушал разговор между командиром батальона и командиром роты и теперь пребывал в ярости. Капитан считал, что командир роты А – непроходимый болван, и уволить его из армии было бы слишком мягким наказанием. Да за то, что он натворил, публично кастрировать – и то мало. Послать разведчика без прекрытия на вражескую территорию – это не что иное, как преступление: хоть с точки зрения военной науки, хоть с позиции здравого смысла.

Нет, вовсе не судьба разведчиков и командира их роты занимала сейчас Гарольда. Его возмущало то, что гибли люди. До самого часа "Ч", когда мексиканцы взорвали мосты на Рио-Гранде, в штабе дивизии были офицеры, которые верили, что мексиканцы, сознавая всю тщетность сопротивления, ничего не предпримут. Как подчеркнул начальник разведки дивизии, в 1916 году, когда Джон Першинг с тремя бригадами, преследуя Панчо Ви– лью, вторгся в Мексику, мексиканская армия только делала вид, что оказывает сопротивление. Подобное'' отношение, подкрепленное сообщениями объединенного штаба и отрядов глубинной наземной разведки, которые в один голос утверждали, что основные силы мексиканской армии уже отошли к югу, вселяло уверенность, что эта кампания будет легкой. Начальник отдела планирования считал, что дивизия дойдет до самого Монтеррея, не встретив никакого сопротивления, после чего займет отведенный ей сектор и организует его охрану, пока правительства двух стран будут вести переговоры. А когда поднятая в прессе шумиха уляжется – на это он отводил не больше шести недель – и обе стороны смогут, не теряя лица, достичь соглашения, вооруженные силы США заявят, что операция прошла успешно, выведут войска, и на этом все закончится.