Текст книги "Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования"

Автор книги: Галина Коган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 65 страниц)

Вот тут, по нашему мнению, дело обстояло несколько иначе. Ведь Михаила Достоевского следственная комиссия допрашивала 8 июня, а Федор Михайлович уехал за границу 7-го утром. Кого же, кроме Михаила Достоевского, могли вызвать?

Томашевский, перепечатывая опубликованные Козьминым отрывки из статьи "Пожары", держался мнения, что "титул «известный литератор» в канцелярском употреблении мог прилагаться к каждому из братьев", но в то же время отмечает, что эти отрывки находятся в согласии с высказываниями Ф. М. Достоевского по подобным вопросам, и ссылался на «Одну из современных фальшей» и «Старину о петрашевцах» (XIII. – 612-613).

Что может служить в пользу признания Ф. М. Достоевского автором статей?

Козьмин, публикуя отрывки из статьи "Пожары", подчеркивал, что "золотушные школьники и старцы со старобабьим умом, пачкающие белье", выдают перо Ф. М.[128]128
  Там же. – С. 74.


[Закрыть]. А ведь в не известной ранее части статьи «Пожары» имеются и другие места, заставляющие думать об авторстве Ф. М. Достоевского.

Разве, например, не характерна для него фраза о студентах:

"…Потрудитесь прежде всего различать: большинство или меньшинство на стороне этих удивительных вещей. Не есть ли искомая величина самая малая часть огромного целого; не есть ли это один прыщ, за существование которого ни в каком случае не должно подозреваться здоровье целого тела…"

Ряд свидетелей говорит о сильной тревоге и чрезвычайной взволнованности, охватившей Ф. М. Достоевского в эти дни, что, на наш взгляд, выразилось в той страстности, с которой написана статья.

Не просто было, говоря о слухах, писать тогда:

"В народ подозрение перешло от самого общества, скажете вы. Следовательно мы не виноваты в этих слухах? Разумеется нет, и общество не виновато, но виноваты те, которые поддерживают и утверждают в обществе такие слухи…"

И кто, кроме него, решился бы, требуя гласного суда, сказать:

"Тогда, пожалуй, явятся такие новые факты, каких никогда не добилась бы какая-нибудь канцелярия,– такие помощники в общем деле, которые никогда не раскрыли бы рта, чтоб дать материал для новых канцелярских тайн?"

Следственная комиссия обратила особое внимание на те отрывки, в которых говорится о "золотушных школьниках", выпустивших прокламацию, и о "старцах со старобабьим умом", испугавшихся ее. Это дало возможность Козьмину очень метко сказать, что члены следственной комиссии "мало чем отличались от тех старцев со старобабьим умом". Неопубликованная часть статьи «Пожары» написана еще более резко, чем отрывки, заинтересовавшие следственную комиссию. Об этом говорят и отчеркнутые на полях карандашом – надо думать, царем – строки.

Даже после того как первая статья была запрещена и в цензуру послана вторая, более сдержанная, даже и в ней, помимо настойчивого требования гласного суда, автор резко осуждал нелепые слухи, повторяемые к тому же низшими полицейскими властями, отвергал возможность того, что "пожары имеют что-нибудь общее с политическим движением", и заканчивал статью словами: "Мы положительно протестуем против невежественных обвинений, ни на чем не основанных. Пусть докажут нам фактами, что мы ошибаемся". Вторую статью постигла судьба первой.

То обстоятельство, что статья "Пожары" была правлена (гранки 2-й статьи не имеют правки) и один небольшой абзац, чисто финансового характера, добавлен рукой М. М. Достоевского, усиливает, конечно, неопределенность авторства, но не следует при этом упускать из виду и того, что писал о брате Ф. М. Достоевский в заметке "Несколько слов о Михаиле Михайловиче Достоевском". Он свидетельствовал, что тот "был человек <…> никому не доверявший даже на время своих редакторских обязанностей" и что "писал в журнале мало; всего было только несколько статей его, в отделении критики" (XIII. – 341-342)[129]129
  О том, что общее руководство журнала лежало на Ф. М. Достоевском, он указал сам в письме к А. Е. Врангелю 14 апреля 1865 г.: "Ведь и Время я начал, а не брат, я его направлял и я редактировал" («Письма», I, С. 401).


[Закрыть].

В пользу авторства Ф. М. Достоевского говорит и быстрота, с которой была написана статья "Пожары".

В начале статьи имеется фраза:

"На другой и на третий день после 28 числа были новые пожары".

Следовательно, статья была начата не ранее 31 мая и в тот же день закончена, так как 1 июня она, правленная редактором, была запрещена цензурой.

7 июня Достоевский уехал за границу, в конце месяца он был в Лондоне, где пробыл свыше недели и встретился с Герценом.

Об этом свидании Лемке писал:

"Достоевский сам указал на свое посещение Герцена в «Дневнике писателя», но так кратко и отрывочно, что и цель и содержание их беседы остаются неясными"[130]130
  Герцен. Псс. – Т. XV. – С. 357.
  См. также: Долинин А. С. Достоевский и Герцен // Достоевский. Статьи и материалы. – I. – Пб., 1922.


[Закрыть].

Одно несомненно. Петербургские пожары не могли не быть затронуты в их беседах. Достоевский только что был свидетелем их, Герцена в них обвиняли. Не мог выпасть из их бесед и вопрос о прокламации "Молодая Россия", о которой Герцен подробно писал вскоре после отъезда из Лондона Достоевского в статье "Молодая и старая Россия". Характерно сходство некоторых высказываний Герцена с заявлениями редакции "Времени". Разве "«молодые люди» (а для нас не подлежит сомнению, что летучий лист этот писан очень молодыми людьми)" Герцена не напоминают "трех золотушных школьников, из которых старшему уже наверно не более тринадцати лет". А фраза "Маловерные, слабые люди! Как мало надобно вашим женским нервам, чтобы испугаться, бежать назад, схватиться за фалду квартального" не вторят ли с некоторым изменением фразе о "хилых старцах в подагре и хирагре с старобабьим умом, переменивших по прочтении глупого листка свое белье"? Наконец, мнение Герцена, что прокламация "вовсе не русская; это одна из вариаций на тему западного социализма, метафизика французской революции"[131]131
  Герцен. – Т. XVI. – С. 200, 202-203.


[Закрыть], не схоже разве с мнением Достоевского, что прокламацию напечатали, "не справившись даже хорошо с иностранными книжками, откудова они все выкрали и бездарно перековеркали"? Неужели все эти совпадения дело случая, а не результат бесед Герцена с Достоевским? И не служат ли эти совпадения еще одним косвенным доказательством того, что автором двух запрещенных статей был Ф. М. Достоевский?

Суммируем все, что говорит за авторство Ф. М. Достоевского. Это в первую очередь его перо, язвительная ироничность и острота его стиля, взволнованность, страстность, а отчасти быстрота, с которой была написана статья, столь характерные для Ф. М. Достоевского. Во-вторых, содержание, находящееся, как это уже отмечалось Томашевским, в согласии с другими высказываниями Ф. М. Достоевского. В-третьих, имеющиеся у нас сведения, что в эти годы Ф. М. Достоевский написал для журнала "Время" ряд публицистических статей, откликавшихся на события, волновавшие общество, и сведения, что М. М. Достоевский был лишь автором нескольких критических статей. Добавим к этому некоторую близость статьи Герцена "Молодая и старая Россия", написанной вскоре после встреч с Достоевским, с запрещенными статьями "Времени", и, нам думается, что вопрос об авторстве может быть решен в пользу Ф. М. Достоевского. Мы, конечно, не отвергаем возможности некоторого участия М. М. Достоевского в написании запрещенных статей. За это говорит и небольшой абзац по финансовому вопросу, внесенный его рукой в конце статьи "Пожары".

Независимо от всего за М. М. Достоевским следует признать высокое мужество, позволившее ему попытаться опубликовать подобную статью в те страшные дни.

Вспомним слова Ф. М. Достоевского о покойном брате: "Выбор вопросов, о которых именно теперь нужно бы говорить и о чем журналу надо дать свое мнение, – все это вполне принадлежало самому Михаилу Михайловичу" (XIII. – 341).

Публикуя две запрещенные статьи журнала "Время", мы не можем не коснуться недозволенной тогда же статьи "Пожары и зажигатели", которую, считая ее принадлежащей Достоевскому, Лемке перепечатал в приложении к книге "Политические процессы 60-х годов", и к которой потому вынуждены с тех пор возвращаться исследователи, говоря о запрещенных статьях Достоевского. Козьмин, подчеркнув, что ни одна из запрещенных статей не может быть отождествлена со статьей "Пожары и зажигатели", все же нехотя, с оговорками, допустил возможность того, что автором ее мог быть Ф. М. Достоевский. При этом он исходил из ряда схожих высказываний и выражений в статье "Пожары и зажигатели" с извлечениями из статьи "Пожары"[132]132
  Печать и революция. – 1929. – Кн. 2. – С. 74.


[Закрыть]. В. Л. Комарович в 1925 г. высказал мнение, что "авторство Достоевского в отношении статьи «Пожары и зажигатели» сомнительно", а в 1934 г. в статье «Литературное наследство Достоевского за годы революции» решительно отверг авторство Ф. М. Достоевского[133]133
  Комарович В. Л. Достоевский. – Л., 1925. – С. 54
  Лит. наследство. – Т. 15. – 1934. – С. 280.


[Закрыть]. Отрицал авторство Достоевского и Рейсер[134]134
  Каторга и ссылка. – 1932. – № 10. – С. 84.


[Закрыть]. Не нашел также возможным считать эту статью принадлежащей перу Достоевского Томашевский, указавший, что целый ряд приводимых в статье об авторе биографических данных противоречит биографии Достоевского (XIII. – 612-613). Нам кажется, что известное сходство ряда высказываний статей «Пожары и зажигатели» и «Пожары» не должно в какой-либо мере влиять на решение вопроса. Однородных мнений о прокламации «Молодая Россия», о клевете, возведенной на студенчество в том, что поджоги были не в интересах революционных кругов и т. д., могли держаться разные авторы. Если говорить о совпадениях, то статья «По поводу пожара в Миюзском лесном ряду 24 мая» того же «Сборника статей, недозволенных цензурою в 1862 г.» (Т. II. – С. 427-430) местами почти совпадает с тем, что писал Достоевский в статье «Пожары», и все же эту статью писал не Достоевский. Резкое отличие стиля нам представляется более существенным, чем известное сходство мнений. К тому же нет никаких указаний на то, что Достоевский написал и третью статью о пожарах.

Говоря о запрещенных в июне 1862 г. статьях "Времени", нельзя не остановиться на эпизоде, тесно связанном с тогдашними мыслями и чувствами Достоевского, приведшими его к Чернышевскому. Противоречия между тем, что будто бы, по словам Чернышевского, говорил при встрече Достоевский, и тем, о чем вспомнил позднее последний и о чем говорилось в статье "Пожары", столь разительны, что оставить их без внимания и выяснения нельзя.

В мае 1888 г. Чернышевский вспомнил свои встречи с Достоевским в заметке: "Мои свидания с Ф. М. Достоевским"[135]135
  Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. – Т. I. – M., 1939. – С. 777-779.


[Закрыть]. Комментатор сочинений Чернышевского допускает возможность того, что Чернышевский написал ответ на воспоминания Достоевского о встречах с ним («Дневник писателя» за 1873 г. – «Нечто личное»), где Достоевский, подчеркивая взаимное расположение обоих, хотел этим покончить со слухами о том, что он в свое время в повести «Крокодил» якобы посмеялся над Чернышевским. Комментатор отмечает ошибочно указанный в воспоминаниях Достоевского отъезд в Москву (вместо отъезда за границу), приводит ничего не говорящее свидетельство Страхова, что у Достоевского во время пожаров "тяжелое настроение не проходило"[136]136
  Там же. – С. 819-820.


[Закрыть], что было естественно для всех жителей Петербурга в те дни, а не только для Достоевского, и все это комментатор указывает лишь для того, чтобы укрепить в читателе веру в точность воспоминаний Чернышевского и недостоверность таковых Достоевского. К этой же цели стремится и комментатор «Литературного наследия», т. III, говоря, что "рассказ Достоевского явно не точен" и "очень субъективный"[137]137
  Чернышевский Н. Г. Литературное наследие. – Т. III. – M.-Л., 1930. – С. 532-534.


[Закрыть]. Следует отметить, что в литературе широко распространилась версия Чернышевского.

Воспоминания Чернышевского и Достоевского полны противоречий: мелких – второстепенных и крупных – решающих, и если внимательнее вглядеться в них, то становится почти несомненным, что версия Достоевского ближе к истине. Окончательно решает вопрос статья "Пожары", написанная в день встречи.

Дело не в том, что Чернышевский вспоминал, что пришедшего к нему Достоевского он узнал по портрету, а Достоевский свидетельствует, что они неоднократно встречались и разговаривали уже с 1859 г.; не в том, сколько пробыл Достоевский у Чернышевского: несколько ли часов, по определению Чернышевского, или, как вспоминал Достоевский, в самом начале беседы "позвонил другой гость <…> я уехал"; не в том, прибежал ли Достоевский утром в панике, как вспоминал Чернышевский и повторяют исследователи, или, по рассказу Достоевского, пришел к концу дня и был спокоен. Важно, наконец, не то, что Достоевский будто бы, с известными комментатору целями, подчеркивает взаимное расположение, а Чернышевский многократно отмечает свое недружелюбное отношение к Достоевскому, выставляя последнего в комическом виде, вспоминая, что тот говорил потом, забыв о пожарах, часа два, а я "делал вид, что слушаю", что при ответном посещении Достоевского он просидел "сколько требовала учтивость", т. е. не так, как поступил Достоевский, и что Достоевский "говорил что-то в этом роде", а я "слушал, не противоречил, не выражал одобрения" и т. д. Даже в памяти В. Н. Шаганова рассказ Чернышевского о приходе к нему Достоевского запечатлелся в виде "потешного анекдота", хотя и тут имеется известное противоречие, свидетельствующее о неточности воспоминаний Чернышевского.

Шаганов, вспоминая рассказ Чернышевского, писал о Достоевском:

"Он ничему верить не хотел и, кажется, с этим неверием, с отчаянием в душе убежал обратно"[138]138
  Шаганов В. Н. Николай Гаврилович Чернышевский в каторге и ссылке. – СПб., 1907. – С. 8.


[Закрыть].

Похоже ли это на то, как описывал встречу Чернышевский:

"Он схватил меня за руку, тискал ее, насколько доставало у него силы, произнося задыхающимся от радостного волнения голосом восторженные выражения личной его благодарности мне за то, что я по уважению к нему избавляю Петербург от судьбы быть сожженным…"

Еще раз повторяем, что все перечисленные расхождения имеют второстепенное значение, главное же то, что из публикуемой ныне статьи "Пожары" непреложно вытекает, что разговор шел не о поджогах, а о прокламации, и Достоевский просил Чернышевского воздействовать на революционные круги, чтобы удержать их от прокламаций, подобных "Молодой России", а не от поджогов, как вспоминал Чернышевский.

Когда Достоевский был у Чернышевского? Последний сам дает возможность уточнить дату: "Через несколько дней после пожара, истребившего Толкучий рынок", а о посещении им Достоевского он пишет: "через неделю или полторы". Пожар рынка начался 28 мая к вечеру и длился два дня. Следовательно, быть у Чернышевского Достоевский мог лишь 30-31 мая, вернее 31-го, т. е. в тот самый день, когда, как мы уже установили, была написана статья «Пожары», которая сходится с тем, о чем он, по его воспоминаниям, говорил Чернышевскому, и находится в полном противоречии с рассказом последнего. "Эта прокламация в то утро как бы ошеломила меня…", – вспоминал Достоевский и с ней-то он и пришел к Чернышевскому, прося воздействовать на выпускающих такие прокламации, настаивая, что "их надо остановить во что бы то ни стало".

Достоевский подчеркивает:

"Долгом считаю заметить, что с Чернышевским я говорил искренно <…> я убежден, что сам Чернышевский подтвердит точность моего рассказа о нашей встрече, если когда-нибудь прочтет его".

Мог ли Достоевский просить Чернышевского воздействовать на революционные круги, будто бы виновные в поджогах, когда в редакционной статье "Пожары" выражалась совсем иная точка зрения: "доказано ли <…> что люди, производящие поджоги, в связи с «Молодой Россией»?" и что "они в этом случае очутились бы в положении человека, желающего гладить своего друга по голове железной рукавицей, утыканной гвоздями", а во второй статье, написанной через день, делалось уточнение: "мы положительно отвергаем", что "эти пожары имеют что-нибудь общее с политическим движением".

Остановить прокламации, подобные "Молодой России", а не поджоги, просил Достоевский Чернышевского. И так ли смешна была просьба Достоевского? Так ли не прав он был, придя с этой просьбой именно к Чернышевскому? Разве посылка Чернышевским Слепцова в Москву с целью воздействовать на издателей "Молодой России", чтобы они предприняли какие-нибудь шаги для смягчения впечатления от некоторых излишних пунктов требований прокламации[139]139
  Герцен. Псс. – Т. XV. – С. 331.


[Закрыть], не есть именно то, о чем Достоевский просил Чернышевского? А прокламация «Предостережение», которая не вышла только потому, что была в рукописи забрана при обыске у П. Д. Баллода, если и не является, как это считал Баллод, в какой-то степени результатом поездки в Москву Слепцова и Утина[140]140
  Валескалн П. И. Революционный демократ Петр Давыдович Баллод. – С. 61.


[Закрыть], то разве она не могла быть вызвана именно тем, что Достоевский выразил в словах: "Вам стоит только вслух где-нибудь заявить ваше порицание, и это дойдет до них"? А обращение «К нашим лучшим друзьям», которое готовил Чернышевский и которое не вышло из-за его скорого ареста, не подчеркивало ли самим словом "лучшим" известную близость при различии взглядов с авторами «Молодой России»? И не носили ли ответы Чернышевского, как их запомнил Достоевский, особенно вначале, тактический характер?

" – Николай Гаврилович, что это такое? – вынул я прокламацию.

Он взял ее как совсем не знакомую ему вещь и прочел" <…>

– Ну что же? – спросил он с легкой улыбкой.

– Неужели они так глупы и смешны? Неужели нельзя остановить их и прекратить эту мерзость?

Он чрезвычайно веско и внушительно отвечал: – Неужели вы предполагаете, что я солидарен с ними, и думаете, что я мог участвовать в составлении этой бумажки?

– Именно не предполагал, – отвечал я, – и даже считаю ненужным вас в этом уверять. Но во всяком случае их надо остановить во что бы то ни стало. Ваше слово для них веско и уж, конечно, они боятся Вашего мнения.

– Я никого из них не знаю.

– Уверен и в этом. Но вовсе и не нужно их знать и говорить с ними лично". (XI. – 25).

Но это уже выходит за рамки нашей темы и не подлежит нашему рассмотрению. Одно следует считать установленным, что не о поджогах, а о прокламации шла речь в беседе Достоевского с Чернышевским, и уже пора снять с этой беседы тот налет комизма, в котором предстают в рассказе Чернышевского приход, поведение, просьбы Достоевского.

Запрещенные статьи и приход к Чернышевскому явления одного порядка: оба они вызваны высоким гуманным чувством, тревогой за подозреваемых. В опасности была судьба юношества, и Достоевский молчать не мог. Было бы странно требовать от него согласия с программой "Молодой России", которую и Пантелеев называл "порывом увлечения горячих голов"[141]141
  Пантелеев Л. Ф. Воспоминания. – С. 280.


[Закрыть], и Баллод, говоря о впечатлении, произведенном на его товарищей прокламацией, свидетельствовал, что "большая часть из них находила, что М. Р. хватила через край"[142]142
  Валескалн П. И. Революционный демократ Петр Давыдович Баллод. – С. 56.


[Закрыть], и Бакунин сперва осуждал «Молодую Россию» и только в 1868 г. на Бернском конгрессе Лиги мира встал на ее защиту[143]143
  Герцен. Псс. – Т. XV. – С. 333.
  Козьмин Б. П. П. Г. Заичневский и "Молодая Россия". – С. 122.


[Закрыть]. Правда, Достоевский называл «Молодую Россию», "глупейшим листком", но за оклеветанных он выступил прямо и твердо, не думая о последствиях. В запрещенных статьях нет и следа того "отпечатка <…> нейтральности", который, по словам В. В. Ермилова, лежит на произведениях Достоевского конца 50-х-начала 60-х годов[144]144
  Ермилов В. Ф. М. Достоевский. – М., 1956. – С. 28.


[Закрыть]. В статье «Пожары» он высказал все, что считал нужным сказать, и вряд ли «Современник» и «Русское слово», если бы даже они и не были приостановлены, могли бы что-либо добавить.

Статья "Пожары" дает возможность глубже и точнее понять позицию Достоевского в начале 1860-х годов.

Кончились пожары, затихли толки, постепенно перестала писать о пожарах и пресса, составил свой убийственный для властей отчет Суворов, и лишь один Валуев, вопреки тому, что обнаружилось и что он и ранее знал о невинности левых в поджогах, продолжал свою грязную игру.

В 1864 г. он во всеподданнейшем докладе, касаясь петербургских пожаров 1862 г., писал:

"…Ясно было, что пожары происходили от поджогов. Не менее явною казалась связь между поджигателями, старавшимися распространить смятение и неудовольствие в народе путем материальных опустошений, и теми другими преступниками, которые усиливались возжечь нравственный пожар правительственного и социального переворота. Несмотря на неудачу или неполный успех полицейских исследований, здравый смысл народа не усомнился в этой связи"[145]145
  Герцен. Псс. – Т. XV. – С. 224.


[Закрыть].

В начале нашей статьи мы писали о двух вопросах, которые неизбежно встают перед исследователями причин петербургских пожаров 1862 г.: носили ли поджоги единичный или организованный характер, и если были организованы, то кем? К каким же выводам мы пришли?

Единичные поджоги с корыстной целью, несомненно, были. О них говорит в своем отчете Суворов и свидетельствуют материалы, сохранившиеся в делах департамента полиции исполнительной; о корыстных поджогах писал в своем дневнике В. Ф. Одоевский[146]146
  Запись 18 сентября 1862 г. // Лит. наследство. – Т. 22-24. – 1935. – С. 159.


[Закрыть], вспоминал И. Е. Андреевский[147]147
  Андреевский И. Е. Князь Александр Аркадьевич Суворов // Русская старина. – 1882. – № 5. – С. 538.


[Закрыть].

Могли ли быть совершены отдельные поджоги представителями революционных кругов? Кропоткин допускал возможность возникновения подобных намерений "в голове единичных представителей революционного лагеря"[148]148
  Кропоткин П. Записки революционера. – С. 109.


[Закрыть], но тут же рассказом о смерти сенатора Жданова давал понять, что не в этой среде следует искать поджигателей[149]149
  Там же.


[Закрыть]. К тому же жечь Петербург революционным элементам было явно не выгодно, а тем более сейчас же после появления «Молодой России». Это подчеркивалось в статье «Пожары», об этом писала «Искра», отмечала и запрещенная статья «Пожары и зажигатели».

Об этом говорят и слова Кельсиева в его "Исповеди":

"Они нам крепко досадили"[150]150
  Лит. наследство. – Т. 41-42. – С. 344.


[Закрыть].

Вот и все, что можно сказать о единичных поджогах; ясно, что не они вызвали те страшные, почти единовременные массовые пожары в Петербурге и провинции, которые наполнили население таким ужасом. Следовательно, кроме единичных пожаров, были несомненно и организованные. Кем? Следы как будто ведут к властям, но будем объективны и перечислим все то, что может в какой-либо мере служить в пользу подозреваемых.

Об единичных поджогах мы уже сказали. Есть еще одно, о чем вспоминают все современники, – это ветер, бушевавший в дни, когда горел Апраксин двор[151]151
  М. Г. Карташевская: "В этот день был не ветер, а просто буря" (см. письмо 3 июня 1862 г.).
  Никитенко: "Вчера и сегодня ветер ревел и по временам превращался в бурю" (запись в дневнике от 30 мая 1862 г. – Т. II. – С. 276).
  А. Я. Панаева: "Сила ветра была так сильна, что с места пожара взлетали горящие головни и, перелетая через Фонтанку, падали на крыши домов, продолжая гореть, как факелы" («Воспоминания». – М.-Л., 1928. – С. 443).
  Сенатор М. П. Веселовский в своих неизданных "Записках", говоря о пожаре в Министерстве внутренних дел, писал: "Во время пожара вихрь был так силен, что поднимал дела на воздух, трепал их и относил некоторые листы за несколько верст…" (ГПБ. – Т. IV. – 861. – Л. 517 об.).


[Закрыть]. Ветер мог несколько расширить размеры пожара, но пожар этот был лишь одним из многих.

Наконец, последнее, что может говорить в пользу властей, это те неизбежные финансовые затруднения, которые не могут не вызывать массовые пожары. К тому же в данном случае пожары временами принимали размеры, которые независимо от любых соображений, были властям нежелательны[152]152
  Об этом свидетельствуют две копии докладов Валуева царю 29 и 30 мая 1862 г. о пожаре в здании Министерства внутренних дел. На первом имеются пометы царя: "Крайне грустно" и "Дай бог, чтобы от этого не возникло замешательства и промедление". На втором докладе царь против фразы Валуева: "Осмеливаюсь думать, что в движении дел, имеющих некоторую важность, не произойдет ни замешательства, ни даже медленности" написал: "Дай бог!" (ЦГИАЛ. – Ф. Департамента полиции исполнительной. – № 1286. – Оп. 23. – Ед. хр. 1088. – Лл. 3 и 9). М. П. Веселовский вспоминал: "В доме министерства царствовал хаос. В обгорелых и закопченных комнатах валялись ломаная мебель и груды дел, между которыми бродили чиновники, стараясь разобраться в этом хламе. Учреждена была комиссия для приведения в известность и порядок того, что уцелело…" (ГПБ. – I. – IV. – 861. – Л. 517-517 об.).
  Нельзя согласиться с Рейсером ("Артур Бенин", С. 56), что слова Кропоткина "в архиве <…> хранились все документы, касавшиеся освобождения крестьян" можно считать многозначительными. Пожар в здании Министерства внутренних дел не мог быть желательным правительству.


[Закрыть].

Вот и все, что можно привести в защиту властей: единичные поджоги в корыстных целях и …ветер. Немного! Все это, естественно, не могло вылиться в "пожарную стихию" 1862 г. Что же касается неизбежных финансовых и других затруднений, то поставленные цели их с лихвой перекрывали.

Посмотрим теперь, что говорит не в пользу властей: страна была накануне восстания, в опасности был не только режим, но и династия. Правительству необходимо было сломить революционное движение, опередить его. Главное затруднение заключалось в том, что все слои населения были недовольны режимом, правительство не имело среди них точки опоры. Единственным выходом было быстро, любым способом вырвать массы из-под революционного влияния, перетянуть на свою сторону. Такой цели могли служить пожары. Показать народу, что они и связанные с ними бедствия – это и есть пути революции, заставить отшатнуться от нее, борьбой с виновниками этих бедствий завоевать утерянный авторитет – было очень соблазнительно. Имелся в этом, конечно, и риск, но медлить было еще более рискованно. Дальнейшее подтвердило "правильность" такого пути.

Недостаточно было организовать пожары, необходимо было еще убедить всех, что жгут "левые". В этом отношении правительство сделало все возможное: инспирированная пресса выступила с обвинениями революционеров и студентов в поджогах, связывая пожары с прокламацией «Молодая Россия»; наиболее резкие статьи по указанию властей перепечатывались в других органах[153]153
  Лит. наследство. – Т. 63. – С. 679.


[Закрыть], к распространению клеветы были привлечены и инспирированные III Отделением западноевропейские издания, начата была и яростно велась кампания против Герцена, в ход были пущены гравюры и литографии, изображающие петербургские пожары и указывающие на "западных пропагандистов" как на виновников их. К распространению слухов была, как об этом свидетельствуют многие современники, привлечена и полиция. Этому же служило и огромное число подметных писем, частично даже на французском языке, которые могли идти только сверху[154]154
  Крестовский В. В. Собр. соч. – Т. III. – Пб., 1904. – С. 281.


[Закрыть]. Оттуда же, очевидно, ползли слухи о причастности к поджогам Чернышевского[155]155
  Герцен. Псс. – Т. XV. – С. 370.


[Закрыть] и о попытках отравить царскую семью и др. Использованы были все средства. Клевету требовалось не только возможно шире распространить, но и не дать ослабить ее. И для этого было сделано все возможное: официальная реабилитация студенчества была отклонена, от населения скрыли, что аресты не дали никаких результатов, проект обращения к населению о результатах следствия опубликован не был[156]156
  Каторга и ссылка. – 1932. – № 10. – С. 93.


[Закрыть], были запрещены все статьи, пытавшиеся оправдать и защитить невинно оклеветанных, в том числе обе статьи «Времени», которые Голицыным были охарактеризованы как служащие "к осуждению действий правительства", но которые – в особенности вторая – стремились в основном оправдать студенчество, доказать, что пожары не имеют никакого отношения к политическому движению, добиться гласного суда. Очевидно, правительство в этом именно и видело "осуждение", так как если жгут не "левые", то кто же? Не власти ли сами? Даже слухами о том, что поджигают помещики, правительство было крайне недовольно[157]157
  См. письмо Валуева к Головнину 31 мая 1862 г. (ГПБ. – Ф. Головнина. – № 100. – Лл. 82-83), а также Каторга и ссылка. – 1932. – № 10. – С. 101-102.


[Закрыть]. Все внимание должно было быть обращено на левые круги – они виновники; только слухи, обвиняющие их, поощрялись властями. Следовательно, слухи делились на выгодные и не выгодные для правительства.

Несмотря на все принятые меры – аресты, обыски, "изнурительные" допросы[158]158
  Каторга и ссылка. – 1932. – № 10. – С. 91.


[Закрыть], использование лжесвидетелей и др., – ни одному представителю левых кругов предъявить обвинения не удалось. И то, что виновность их доказать не удастся, стало правительству ясно в первые же дни после пожаров. Как свидетельствует И. Е. Андреевский, Суворов лишь "несколько дней находился под сильным давлением этой мысли, что это – политические поджоги"[159]159
  Русская старина. – 1882. – № 5. – С. 538.


[Закрыть], и все же правительство продолжало клеветническую кампанию, а Валуев и в дальнейшие годы неоднократно поддерживал эту давно опровергнутую жизнью версию.

Таков обширный материал, свидетельствующий против правительства и заставляющий считать власти – и в первую очередь Валуева – в какой-то мере причастными к поджогам. У нас нет прямых доказательств и неизвестно, будут ли они когда-нибудь найдены, но косвенные столь многочисленны и столь весомы, что подозрение граничит с уверенностью, и прав был Ф. М. Достоевский, отрицавший виновность студентов-революционеров, упрекавший "сваливающих страшную беду на молодое поколение", отвергавший связь между политическим движением и пожарами, между «Молодой Россией» и поджогами, намекавший на "некоторые указания" и "подземные <…> старания" и, очевидно, только обстоятельствами вынужденный умолчать о том, что мог позволить себе сказать Герцен: "Зажигателей вне полиции не нашли – а в полиции не искали… Не попробовать ли??"[160]160
  Герцен. – Т. XVI. – С. 262.


[Закрыть]

<СТАТЬЯ ПЕРВАЯ> [161]161
  Недавно другая корректура этой же статьи была обнаружена Г. Ф. Коган в Москве, в фонде III Отделения (ЦГАОР) – см. настоящ. том, С. 585-586. – Ред.


[Закрыть] . «Пожары» [162]162
  В верхней части гранки карандашная надпись Александра II: Кем написана? На полях чернилами: Запрещено 1 июня 1862. На другой гранке пометы: "Время" и г-ну цензору 1 мая (ошибочно вместо 1 июня).


[Закрыть]

Внимание целого Петербурга занято теперь пожарами. С половины мая пожары стали особенно учащаться; в некоторые дни их было по два, по три, а 23 мая было шесть. Наконец, пожар 28 мая в Духов день поднял на ноги целый Петербург. В этот день сгорело: Толкучий рынок, Щукин двор, Министерство внутренних дел, лесные дворы на правой стороне Фонтанки, Щербаков и Чернышев переулки. Задуматься есть над чем. Главная беда майских пожаров в том, что все страшные результаты их обрушились на голову преимущественно недостаточных наших классов, нашего бедного народа. На Охте и в Ямской живут главным образом бедняки, которые не могут приобретать себе дорогих помещений в центральных частях города. Толкучий рынок был преимущественно народным рынком. Там одевался, ел и пил простой мужик, потому что в Гостином дворе на семь копеек не найдешь себе обеда, и за каких-нибудь пять рублей не купишь себе одежи. Тысячи рабочих и торговых людей с пожаром Толкучего рынка и Щукина двора потеряли насущный кусок хлеба.

Но этого мало. Пожары и не думают прекращаться. На другой и на третий день после 28 числа были новые пожары. По два, по три, и даже более на каждый день. Пожары возобновляются с какою-то настойчивостью, и нет причин полагать, чтоб они перестали возобновляться на будущее время.

Ясное дело, что не все пожары произошли только от неосторожности. Неслыханное количество их самым естественным образом наводит на мысль об умышленных поджогах. Народ громко говорит о них; толкуют о пойманных мошенниках, о какой-то многочисленной шайке, которая с адскими целями поджигает столицу со всех сторон. Панический страх одолел всех. Каждый жилец, каждый домохозяин только и ждет, что вот-вот в каком-нибудь углу обнаружится пожар.

Кто же, спрашивается, эти поджигатели, мошенники, желающие на несчастье ближнего основать свое собственное счастье, или лучше, тоже несчастье?

Догадок в народе ходит довольно. Одна из таких, не скажем довольно распространенная, но достоверно существующая, касается нашего молодого поколения, наших бедных студентов. Надеемся, что нам в этом случае позволят быть откровенными: дело слишком важное и затрагивает самые горячие вопросы. Там, где делается самый страшный упрек русскому юношеству, посвятившему себя науке, на которое справедливо возлагаются надежды всей мыслящей России, нельзя молчать. Тут надо разъяснять дело до конца и все выводить на чистую воду. Итак, мы будем объясняться напрямки. В пожарах между прочим обвиняют студентов. И ведь это догадки не в одном только простом народе, а кое-где и в других сферах. Мы даже полагаем, что в народе они появились не сами собою, до них дошел не сам народ, а очень может быть, они перешли в него извне. Очень трудно предположить, что народ ни с того, ни с сего вдруг стал бы подозревать в таком страшном злодеянии студентов. Откуда же, спрашивается, это подозрение?

Недавно вышла возмутительная прокламация и, как все потаенное и запрещенное, прочитана с жадностью. По крайней мере, мы не встречали еще никого, кто не читал бы ее. Излишне было бы говорить, что она возбудила отвращение. Вот и говорят, что люди, напечатавшие "Молодую Россию", способны на все, что они не остановятся ни пред какими средствами, что поджоги – первые симптомы их деятельности. Положим так, хотя они в этом случае очутились бы в положении человека, желающего гладить своего друга по голове железной рукавицей, утыканной гвоздями. Но доказано ли, во-первых, что люди, производящие поджоги, – в связи с "Молодой Россией"… доказано ли, и это самое главное, то особенно важное обстоятельство, что настоящее наше молодое поколение и именно студенты солидарны с "Молодой Россией"? Не отвергаем, что нашлись люди, положительно доказывающие, что "Молодая Россия" принадлежит студентам. Но где эти факты, раскрытые следствием, которые ясно доказывали бы действительную солидарность студентов с подобными явлениями?

Мы понимаем всю естественность того явления, что студенты вообще упали во мнении народа и даже мало мыслящего большинства образованного общества.