Текст книги "Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования"

Автор книги: Галина Коган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 65 страниц)

Автограф // Архив Л. Н. Толстого (Москва). – Ф. В. П. Боткина. – Ед. хр. 84.

69. М. Н. Стоюнина [971]971
  О М. Н. Стоюниной см. на с. 283 настоящ. тома.


[Закрыть] – А. Г. Достоевской

<С.-Петербург. Весна 1869 г.>

…Голубка моя дорогая, не откладывайте своего приезда в Петербург до осени. Приезжайте хоть в конце мая или в июне, чтобы ты здесь родила, а не там, а то если ты там родишь в сентябре, то как же ты повезешь такого маленького ребенка в холодную осень, ведь это значит наверное простудить ребенка <…> Поверь мне, Неточка, что и для Федора Михайловича переход из хорошего климата в наш не будет так резок летом, как осенью. Ах, если б мои увещеванья, т. е. доводы, на вас подействовали![972]972
  Достоевские возвратились в Россию только в 1871 г.


[Закрыть]…

Автограф // ИРЛИ. – 30282. – С. CXIIб6.

70. А. М. Достоевский – Д. И. Достоевской

Москва. 29 ноября 1869 г.

…Вчера я узнал, между прочим, почему сестры так дуются и недовольны Веселовским[973]973
  Владимир Иванович Веселовский – адвокат, член Московского окружного суда, с 1868 г. официальный опекун (совместно с А. М. Достоевским) над впавшей в детство теткой Достоевского А. Ф. Куманиной. См. о нем подробно в «Воспоминаниях Андрея Михайловича Достоевского», с. 318-319.


[Закрыть]. Дело в том, что брат Федор Михайлович вместе с письмом к Веселовскому (которое он, т. е. Веселовский, переслал мне)[974]974
  См. письмо Достоевского к Веселовскому, под датой 14 (26) августа 1869 г. (Письма. – IV. – С. 286-288; ср. II. – С. 241-242).


[Закрыть] писал таковое же письмо и к Сонечке Ивановой, в котором говорит, что ему передали Кашперов и Майков, что Веселовский готов по протекции кого-либо из наследников руководить в иске об уничтожении духовного завещания как составленного не при здравом смысле завещательницы[975]975
  Письмо Достоевского к племяннице Софье Александровне Ивановой (Хмыровой), датированное 29 августа / 10 сентября 1869 г. // Письма. – II. – С. 204-210.


[Закрыть]. Ясно, что письмо это брат Федор Михайлович написал с тех же верных переданных известий, как и письмо к Веселовскому, в котором говорится о смерти тетушки, об опеке над семейством брата Михаила Михайловича и прочих нелепых слухов. – Когда я сам показал письмо брата Федора Михайловича Веселовскому и мой ответ к брату и объяснил им, что ежели Веселовский захотел бы действительно хлопотать об уничтожении духовного завещания, то он не пересылал бы мне письма брата, а сам вошел бы с ним в сношения… то сестры, кажется, немного поуспокоились… Но, впрочем, я заранее объяснил им, что я вовсе не хочу стоять и быть защитником перед ними за Веселовского; что они сами выбрали его опекуном, я же только познакомил его с ними в критическое время смерти Александра Павловича[976]976
  См.: письмо Достоевского к брату Андрею Михайловичу из Дрездена (16/28 декабря 1869 г.) с подробным изложением всей истории, связанной с завещанием Куманиной и попыткой его оспорить (Письма. – IV. – С. 288-293). Подробно об этом эпизоде см. также в «Воспоминаниях Андрея Михайловича Достоевского», с. 326-351.


[Закрыть].

Автограф // ЛБ. – Ф. 93.111.10.7.

71. А. Г. Достоевская – А. Н. Майкову

Дрезден. 17/29 октября 1870 г.

Не посетуйте на меня, многоуважаемый Аполлон Николаевич, что я решаюсь обеспокоить вас одною очень важною для меня просьбою, за исполнение которой я буду вам чрезвычайно благодарна. Вы были так обязательны, что доставили Павлу Александровичу Исаеву работу по составлению статистических списков г. Петербурга; он, кажется, надеется получить по вашему ходатайству такую же работу и в Москве в нынешнем декабре месяце. Я хотела просить вас, многоуважаемый Аполлон Николаевич, если только это возможно, доставить это занятие и моему брату Ивану Григорьевичу Сниткину[977]977
  Об Иване Григорьевиче Сниткине, брате А. Г. Достоевской, см. на с. 353 настоящ. тома.


[Закрыть] <…> Но, пожалуйста, Аполлон Николаевич, если моя просьба хоть немного может затруднить вас, не исполняйте ее. Я ни за что в мире не захочу поставить вас в неприятное положение. Если же просьбу исполнить легко, то будьте столь обязательны, известите меня в письме к Федору Михайловичу или напишите два слова к моему брату в Москву <…>

Как ваше здоровье? Как здоровье милой и доброй Анны Ивановны? Передайте ей мой поклон и мое горячее желание поскорее ее вновь увидеть. Я редко встречала такое прекрасное и доброе существо, как Анна Ивановна. Мое знакомство с нею навсегда останется для меня одним из лучших воспоминаний в жизни. Мы очень часто вспоминаем ваше семейство с матушкой и Федором Михайловичем. Как поживают ваши дети? Как, я думаю, они выросли! Прилагаю карточку вашей крестницы и буду очень счастлива, если моя Люба вам понравится. Ей уже более году; у нее десять зубков, она уже умеет немного говорить и ходит, хотя не очень твердо. Здоровья она довольно крепкого и бодро вынесла зубки и неважные детские болезни. Мы все ее очень любим; она же, кажется, больше всех любит Федора Михайловича, который ее чрезвычайно балует и ни в чем ей не отказывает; я волей-неволей должна играть роль строгой матери, иначе с нею сладу не будет.

Ах, Аполлон Николаевич, как нам хочется воротиться в Россию, какая ужасная тоска здесь[978]978
  "А мне Россия нужна, для моего писания и труда нужна (не говорю уже об остальной жизни, да и как еще! Точно рыба без воды; сил и средств лишаешься)", – писал в это время Достоевский (Письма. – II. – С. 25).


[Закрыть], особенно теперь, когда, после побед, немцы стали еще грубей и наглей. Как мне наскучили эти вечные переезды, неименье своего, постоянного угла. А еще находятся люди, которые тоскуют, что не могут век жить за границей, я здесь встречала таких. Когда мне удастся, наконец, воротиться домой и устроиться, тогда, мне кажется, меня никакими калачами, никакими заграницами из России не выманишь. Но пока возвращение – прекрасная мечта, которая неизвестно когда осуществится. Наши кредиторы непременно засадят Федора Михайловича в долговое. Вот если б они согласились меня посадить вместо Федора Михайловича, то я бы ни минуты здесь более не осталась. Вся надежда на работу Федора Михайловича, а тут в последнее время у него начались довольно частые и сильные припадки, что очень останавливает работу. Мы живем очень дружно и счастливо, и я считала бы себя счастливее всех в мире, если б не эта вечная тоска по России <…> Моя матушка и Федор Михайлович просят меня передать вам и доброй Анне Ивановне их низкий поклон. Пишите почаще, вы не знаете, что значит получить письмо с родины; мы оживаем, читая ваши письма…

Автограф // ИРЛИ. – 16643. – C. VIIб6.

72. П. Д. Голохвастов [979]979
  Павел Дмитриевич Голохвастов (1839-1892) – историк и литератор, сын двоюродного брата Герцена.


[Закрыть] – С. А. Юрьеву [980]980
  Сергей Андреевич Юрьев (1821-1888) – критик, переводчик и драматург, впоследствии редактор журнала «Русская мысль», один из устроителей пушкинских торжеств 1880 г.


[Закрыть]

С. Рубцово. 7 декабря 1870 г.

…Если вы успели узнать наверное, где живет Достоевский, в Швейцарии ли и в каком именно месте, то напишите мне[981]981
  Местопребывание Достоевского (находившегося тогда в Дрездене) интересовало Юрьева в связи с предпринятым им изданием журнала «Беседа», к авторскому участию в котором он хотел привлечь Достоевского. С аналогичным запросом Юрьев обратился к известному публицисту, сотруднику «Эпохи» Алексею Адриановичу Головачеву (1819-1903), ответившему ему 10 декабря 1870 г.: "Сейчас получил вашу записку, мой многоуважаемый Сергей Андреевич, сию же минуту навел справки и посылаю вам адрес Ф. Достоевского: Dresde. Poste restante…" (Авт. // ЦГАЛИ. – Ф. 636. – Оп. 1. – Ед. хр. 191).


[Закрыть] <…> К празднику буду писать отцу Петрову[982]982
  Женевский священник Афанасий Константинович Петров, по убеждению Достоевского, – агент русской тайной полиции (см. «Письма». – II. – С. 411).


[Закрыть], напишу кстати и про Достоевского…

Автограф // ЦГАЛИ. – Ф. 636. – Оп. 1. – Ед. хр. 192.

73. А. А. Иванов [983]983
  Александр Александрович Иванов (1850-1894) – племянник Достоевского, инженер-путеец. Письмо адресовано его матери – сестре Достоевского.


[Закрыть] – В. М. Ивановой

<С.-Петербург> 20 февраля 1872 г.

…В четверг я был зван к Федору Михайловичу дяде на именины[984]984
  Именины Достоевского отмечались 17 февраля. Накануне, 16 февраля, он писал Я. П. Полонскому: "Не посетите ли вы меня завтра (в четверг, 17 февраля) вечером по поводу Федора Тирона, чем сделаете мне великую честь и чрезвычайное удовольствие. У меня будут только близкие, всем вам известные" (Письма. – III. – С. 24).


[Закрыть]. Провел там вечер, наблюдая во все глаза и уши наружность и нравы литераторов. Удостоился лицезреть следующих представителей этой породы людей: Полонского, двух Ламанских[985]985
  Евгений Иванович Ламанский (1825-1902) – видный экономист. Достоевский с ним познакомился еще в 1840-х годах на собраниях у Петрашевского. Его младший брат – Владимир Иванович (1833-1914) – известный ученый-славист, впоследствии академик.


[Закрыть], Всеволода Крестовского, Страхова, Кашпирева[986]986
  Василий Владимирович Кашпирев (1836-1875) – петербургский литератор, издатель журнала «Заря».


[Закрыть], Майкова, Владиславлева[987]987
  Муж племянницы Достоевского, проф. Михаил Иванович Владиславлев. А. Г. Достоевская указывает, что Достоевский встречался у Владиславлева "со многими лицами из ученого мира" (Воспоминания. – С. 219).
  23 ноября 1871 г. Владиславлев писал Достоевскому:
  "Не соберетесь ли, достоуважаемейший Федор Михайлович, к нам в четверг 25 числа? У нас будет Владимир Иванович Ламанский, не из едва неизвестных вам, наши молодые профессора, из которых один – большой почитатель вашего таланта. Если вы можете располагать этим вечером и решитесь мужественно преодолеть расстояние, то вы доставили бы тем всем нам большое удовольствие" (Авт. // ЛБ. – Ф. 93.II.2.43).
  12 февраля 1872 г. Владиславлев снова писал Достоевскому:
  "Позвольте просить вас, достоуважаемейший Федор Михайлович, пожаловать к нам вместе с Анной Григорьевной в среду 16 февраля вечером. Я говорил уже вам, что на этом вечере <В. В.> Григорьев хотел поближе познакомиться с вами. Он будет непременно у нас, и вам нужно уж как-нибудь собраться <…> Будет у нас Майков, Ламанские и некоторые из профессоров. Приезжайте, дядя, пожалуйста" (там же).
  А. Г. Достоевская отмечает в своих воспоминаниях, что Достоевский в этот вечер беседовал с В. В. Григорьевым "с особенным удовольствием" (С. 219).


[Закрыть] и еще какого-то старичка привлекательной наружности, имени которого я не узнал. Если хотите, то вот вам маленькая опись этих представителей.

Полонский – высокого роста, болезненного вида, ходит прихрамывая, находит непонятным содержание стихотворения Фета "Мороз на стекле", помещенного в № 1 "Зари".

Старший Ламанский – низенький, толстый, совсем седой, большую часть вечера горячился насчет спиритизма и рассказывал о сеансах Юма, на которых присутствовал.

Младший Ламанский, филолог, сухощавый человек, совсем черноволосый, с орлиным носом, меланхолической наружностью, относился с недоверием к рассказу своего брата, а потом толковал втихомолку со Страховым о дарвинизме.

Крестовский – среднего роста, уланский офицер в усах и бакенбардах и со своим неизменным стеклышком, болтающимся на шнурке, – бойкий человек. Рассказывал много жидовских сцен очень забавно.

Страхов – среднего роста, довольно полный, розовый, волосы с проседью. Голос тоненький и очень гибкий. Держит себя необыкновенно деликатно, так что напоминает собою чичиковское "Вы изволили пойти с валета, я имею честь покрыть вашу двойку"[988]988
  Ср. записи о Н. Н. Страхове в «Записных тетрадях» Достоевского 1870-х годов: "Неискренность в общественных сходках (Страхов у меня на вечере)"; "Он сидит на мягком, кушать любит индеек, и не своих, а за чужим столом", и др. (Лит. наследство. – Т. 83. – С. 466, 619).


[Закрыть]…

Кашпирев, злополучный издатель угасающей "Зари", – наружность артиста, волосы в длинных завитках, ниспадающих на плечи, небрежный костюм. Средних лет, краснощекий, очень смеялся рассказам Крестовского. Кажется, добродушный человек.

Майков – наружность артиста, т. е. длинные волосы. В жестах его и речи видно что-то юношеское.

Владиславлева вы уже несколько знаете, так что я его не описываю.

Вечер закончился обильным ужином, за которым литераторы вспомянули старые времена русской литературы.

Тут же виделся с Иваном Григорьевичем, которого привела его жена, у которой он, кажется, совсем под башмаком[989]989
  И. Г. Сниткин со своей молодой женой Ольгой Кирилловной незадолго до того переехал в Петербург из Москвы.


[Закрыть]…

Федор Михайлович и Анна Григорьевна просили меня напомнить вам о даче и что им надо знать наверное еще в апреле, будут или нет они жить в Монагорове.

Автограф // ЛБ. – Ф. 93.III.12.27.

Письмо опубликовано на немецком языке в газ. "Moskauer Rundschau". – 1931. – № 17. – 22 марта.

74. А. Г. Достоевская – Н. Н. Страхову

<С.-Петербург> 9 июня <1872 г.>

…Как вы распорядились с вашим летом, Николай Николаевич? Если вы еще ничего не решили, то не забудьте нашего общего с Федором Михайловичем приглашения и приезжайте к нам погостить в Старую Руссу[990]990
  В конце апреля 1872 г. Достоевские отправились в Старую Руссу, где намерены были провести все лето. На следующий день после приезда их малолетняя дочь Люба (Лиля) сломала себе руку. Вскоре выяснилось, что кость у девочки срослась неправильно. Достоевский с женой повезли ее в Петербург, где около 20 мая врачом И. М. Барчем произведена была операция. Достоевский вскоре возвратился в Старую Руссу, а Анна Григорьевна вынуждена была еще долго оставаться с больной Любой в Петербурге (Воспоминания. – С. 227-229).


[Закрыть]. У нас есть две свободные комнаты, где вы можете отлично работать; нас вы стеснить ничем не можете, а для Федора Михайловича вы будете сущим кладом[991]991
  Как отмечал впоследствии Страхов, в периоды "невыносимо тяжелого настроения", когда Достоевского все "раздражало и пугало и он тяготился присутствием самых близких людей", брат его и жена посылали за Страховым – "со мной ему было легко, и он понемножку оправлялся" (Биография… – С. 225).


[Закрыть]. Он и теперь начал тосковать, и я без ужаса не могу подумать, что с ним будет дальше[992]992
  "Кроме боязни за Лилю, – писала в своих воспоминаниях Анна Григорьевна, – у меня не выходила из головы мысль о том, что-то теперь с моим мужем, не случилось ли с ним припадка? Из его писем я видела, что он тоскует и беспокоится о нас, а я ничем не могла ему помочь" (Воспоминания. – С. 231).
  "Мне нестерпимо скучно жить, – писал Достоевский в это время жене. – Если б не Федя, то, может быть, я бы помешался…" (Письма. – III. – С. 37).
  1 июня 1872 г. А. Г. Достоевская писала мужу:
  "Желаю тебе заниматься с успехом, приготовь побольше, и за раз побольше продиктуешь, я берусь очень скоро переписать. Не вздумай сам переписывать, это меня огорчит, лучше пиши и приготовляй побольше к моему приезду…" (Авт. // ЛБ. – Ф. 93.II.3.35).


[Закрыть]. Знакомств у нас там никаких, да и вообще с новыми лицами Федор Михайлович трудно сходится, так что ваш приезд будет для него благодеянием. Уезжая, он просил меня передать вам его приглашение. Федор Михайлович здоров, но в ужасном, тревожном состоянии: скучает и беспокоится о нас, то умоляет воротиться, не сняв перевязки с ручки, то просит прожить здесь целый месяц; работа у него не идет; вообще мы ужасно плохо начали лето[993]993
  Страхов, вероятно, по каким-то причинам приглашения не принял и в Старую Руссу не поехал.


[Закрыть]…

Автограф // ЦГАЛИ. – Ф. 1159. – Оп. 2. – Ед. хр. 6.

75. Н. А. Любимов [994]994
  Николай Алексеевич Любимов (1830-1897) – профессор Московского университета, редактор беллетристической части «Русского вестника». См. о нем в воспоминаниях его внука Льва Любимова «На чужбине». – М., 1963.


[Закрыть] – Н. С. Лескову

<Москва> 22 октября 1872 г.

…Рукопись вашу получил и очень благодарю. Относительно порядка помещения вот мои соображения. Имея в виду ваше желание чтоб рождественский рассказ был помещен в декабре, я в уме положил, что "Монашеские острова" лучше перенести в следующий год с января, чтоб и их по-приберечь – то, что предполагалось поместить в нынешнем году (а сего немало), успеем действительно поместить. Теперь вы находите, согласно моему первому мнению, что рассказ удобнее включить в январскую книжку. Не рассечь ли узел, перенеся то и другое на следующий год? Удобно ли, во всяком случае, начать "Остров" в декабре и переносить на другой год[995]995
  «Монашеские острова» Лескова в «Русском вестнике» не появились.


[Закрыть] – в номер уже очень много набрано, к тому же Достоевский просит пустить «Бесов» возможно больше[996]996
  9 октября 1872 г. Достоевский писал жене из Москвы о публикации «Бесов»: "С Любимовым по виду все улажено, печатать в ноябре и декабре, но удивились и морщатся, что еще не кончено". В ноябре было напечатано четыре главы третьей части, в декабре – остальные шесть (Письма. – II. – С. 45).


[Закрыть], чтоб в декабре кончить[997]997
  Историк литературы, один из первых биографов Лермонтова профессор Павел Александрович Висковатов (1842-1905) писал Достоевскому 6 марта 1871 г. из Петербурга:
  "Не могу не написать вам своей горячей благодарности за то удовольствие, которое вы дали мне вкусить при чтении вашего нового романа «Бесы». Я сказал удовольствие – этого мало, потому что чтение это натолкнуло меня на много серьезных дум. История развития нашего общества за последние десятилетия вами ясно рисуется, и к счастливому выражению А. Н. Майкова, что вы представили конец тургеневских героев, я прибавлю свою надежду, что вы похороните и еще некоторых героев, обессмертив в то же время их тип. Один в своей комнате я страшно хохотал, читая о Степане Трофимовиче и людях, с которыми он проводит время и встречается. Публика наша очень капризна. Не знаю, как она примет ваше превосходное произведение, но все мыслящие и искренние люди с интересом и нетерпением будут следить за дальнейшим развитием романа. Я знаю, что Степан Трофимович не может быть одной из главных личностей романа, тут выйдут на сцену другие; может быть, не последнюю роль будет играть Шатов, хотя главная, конечно, будет принадлежать не ему…" (Авт. // ЛБ. – Ф. 93.II.2.38).


[Закрыть]…

Автограф // ЦГАЛИ. – Ф. 275. – Оп. 1. – Ед. хр. 256.

76. А. Н. Майков – Н. Н. Страхову

<С.-Петербург> 12 декабря 1872 г.

…Мещерский[998]998
  Князь Владимир Петрович Мещерский (1840-1914) – издатель еженедельной «газеты-журнала» «Гражданин», выходившей с января 1872 г.


[Закрыть] назначил по вторникам обеды у себя для Федора Михайловича, Филиппова[999]999
  Тертий Иванович Филиппов (1825-1899) – один из видных идеологов славянофильства, член редакции «Гражданина», крупный правительственный чиновник. См. его письма к Достоевскому: «Лит. наследство». – Т. 15. – 1934. – С. 149-156.


[Закрыть] и меня; вы должны бы были замыкать квинтет, если бы были налицо. Цель – после обеда прослушать готовящуюся для следующего номера его статью и ругать ее до тех пор, пока он ее не выработает. Плодом этого всего можете считать его статью о женском вопросе в одном из последних номеров «Гражданина»[1000]1000
  Имеется в виду статья Мещерского «К делу! Ответ русской женщине», помещенная в № 31 «Гражданина» 4 декабря 1872 г. вслед за открытым «Письмом русской женщины за женский вопрос», подписанным К. Соколовская.


[Закрыть]. Три раза он ее переделывал, и статья-то вышла недурна. Вы были бы тут очень нужны, вас часто поминаем <…>

17 декабря

Я забыл отослать письмо когда следует, – и вышло, что могу сообщить вам новость, которая и до вас касается, ибо требует от вас скорейшего возвращения: Градовский[1001]1001
  Григорий Константинович Градовский (1842-1915) – журналист; был редактором «Гражданина» с января 1872 г.


[Закрыть] вышел из редакции «Гражданина». Место его занимает Ф. М. Достоевский. По представлении о нем в III отделение граф Шувалов[1002]1002
  Граф Петр Андреевич Шувалов (1827-1889) – шеф жандармов с 1866 по 1874 г.


[Закрыть] на письме Мещерского надписал: "Отвечать, что с его стороны согласие", – так что завтра или послезавтра дело оформится и может быть объявлено[1003]1003
  См. «Лит. наследство». – Т. 83. – С. 51-52, 325-342.


[Закрыть]. Разумеется, рассчитывается на вас, а именно под вашим главенством устроить библиографию, что, при месте, если вы его не прогуляете[1004]1004
  Страхов собирался поступить на службу в Публичную библиотеку.


[Закрыть], вам будет очень с руки. Тогда и я, пожалуй, напрошусь к вам в сотрудники, т. е. для краткого изложения содержания книг и замечательных статей.

Вот вам новость[1005]1005
  Согласие Достоевского принять на себя обязанности официального и фактического редактора «Гражданина» чрезвычайно обрадовало Мещерского. "Жизнь глядит светлее с тех пор, что вы были так добры предложить себя в хозяева «Гражданина»", – писал он Достоевскому 15 ноября 1872 г. (Письма. – III. – С. 301).
  14 января 1873 г. Страхов отвечал Майкову:
  "…Я давно уже послал письмо к Федору Михайловичу и очень усердно вам кланялся в этом письме. Но он не отвечает – и теперь я понимаю, почему (если даже письмо мое не пропало). Я надеялся, впрочем, если не на его письмо, то, по крайней мере, на получение «Гражданина»; но и его не получаю, а теперь уже готов просить, чтобы ничего не посылали – так вы меня напугали… Да, очень я обрадовался вашему письму, но – злодей вы! – вы совсем разрушили мое спокойствие. Я тут было расположился читать, работать – как будто буду жить здесь без конца, а с вашего письма мне все грезится телеграмма, и я чувствую себя в положении человека не на месте, которому нельзя ни за что приняться, потому что его завтра же позовут.
  Мои беды начались, впрочем, еще раньше. В «Московских ведомостях» я прочитал объявление о главном сотрудничестве Федора Михайловича и сейчас же понял, в чем дело: то есть, что мне следует садиться за стол и писать статью. Я даже хотел в точности исполнить столь ясное требование долга, но… приехала бабушка с дочкой, и начались святки <…>
  Будьте уверены, что я буду ревностным сотрудником «Гражданина». Федор Михайлович – истинное счастье для этого журнала. Можно будет начать непрерывный ряд статей под заглавием «Летопись книг и журналов» с эпиграфом из Пушкина: «Не бойтесь! Мы не будем слишком строги.»
  Можно будет… Нет, нет и нет! Знаете ли, дорогой Аполлон Николаевич, что я нахожусь в истинном затруднении.
  Я было решился:
  1) не иметь никакой срочной журнальной работы;
  2) Не заводить никогда полемики; заниматься философскими вопросами <…>
  Вы с Федором Михайловичем можете отдыхать на лаврах (какая жалость, что я не могу здесь перечесть вашего «Деция»! Но я уж рад и тому, что мог дочитать «Бесов». Смерть Кириллова – поразительна, и то место, которое мне читал в Петербурге Федор Михайлович, не потеряло своей страшной силы и при чтении. Как хороша смерть Лизы! Степан Трофимыч с книгоношей и весь его конец – очарование. Я удивляюсь теперь цельности этого романа. Николай Ставрогин, очевидно, вставное лицо, как и Свидригайлов в «Преступлении и наказании», но не лишнее, а как будто из другой картины, писанной в том же тоне, но еще страшнее и печальнее. С нетерпением буду ждать отдельного и полного издания).
  Итак, вы видите, в чем дело. Место в Библиотеке мне уже кажется благополучием великим; оно сделает меня свободным. Но, с другой стороны, я все-таки журналист по привычкам и по некоторой страстишке к этому делу. Если притом такие чудесные люди, как вы и Федор Михайлович, очень усердно будут заняты «Гражданином», то я не вытерплю и примусь строчить, пожалуй, не хуже прежнего <…>
  <Н. Я.> Данилевский в настоящую минуту уехал по службе, а то он, без сомнения, велел бы усердно кланяться вам и Федору Михайловичу; узнав о редакторстве Федора Михайловича, он сказал: «Теперь я охотно бы напечатал в „Гражданине“, если бы что-нибудь написал». Увы! Он ничего не напишет! <…>
  Анне Ивановне мое усердное почтение. И Федору Михайловичу…" (Авт. // ИРЛИ. – 16947. – C. VIIIб6).
  6 февраля Страхов писал ему же:
  "А ваше второе письмо возбудило во мне много мыслей – горьких – о нашей любезной литературе; но теперь некогда их расписывать. Так и быть – опять придется окунуться в эту грязь – и охота была Федору Михайловичу добровольно связываться со стаей прогресса! Скажите ему, что он все еще слишком много важности придает этой стае…" (там же).


[Закрыть].

Автограф // ГПБ. – Ф. 747. – Ед. хр. 21.

77. Вс. С. Соловьев [1006]1006
  Всеволод Сергеевич Соловьев (1849-1903) сын историка С. М. Соловьева, беллетрист, критик и поэт, автор мемуаров о Достоевском и ряда критических статей о нем, появившихся еще при жизни писателя.


[Закрыть] – П. В. Соловьевой [1007]1007
  Полина Владимировна Соловьева – его мать.


[Закрыть]

<С.-Петербург. 1 января 1873 г.>

Дорогая моя, я бесконечно счастлив в эту минуту, – я только что вернулся домой; двенадцать часов ночи; на столе я видел вашу телеграмму, твое письмо и визитную карточку, оборотная сторона которой вся исписана. А взглянул на карточку – и мое сердце так задрожало, что я едва не упал; я прочел, что на ней написано, и с горячими слезами благодарил бога, услышавшего мою молитву. Еще никогда я не был так счастлив – на карточке стоит имя человека, которого я признаю гениальным, перед которым я благоговею, о знакомстве, о дружбе которого я несколько лет мечтал, как о недосягаемом счастье. На карточке стоит: Федор Михайлович Достоевский. Его рукою, написавшею столько дивных произведений, которыми я зачитывался и заплакивался, написано следующее:

"Любезнейший Всеволод Сергеевич, я все хотел вам написать, но откладывал, не зная моего времени. С утра до ночи был занят. Теперь заезжаю и не застаю вас, к величайшему сожалению. Я дома бываю около восьми часов вечера, но не всегда. И так у меня спутано теперь все по поводу новой должности моей, что не знаю сам, когда бы мог вам назначить совершенно безошибочно. Крепко жму вам руку. Ваш Ф. Достоевский"[1008]1008
  1 января 1873 г. Соловьев сделал в дневнике следующую запись:
  "Вернулся домой в четверть первого. На столе поздравительная телеграмма отца с матерью, ее письмо, дорогое письмо, какое только она написать может «своему дорогому, родному волчонку» <…> У меня посветлело на сердце от этих родных приветов. Но тут же, на столе лежала визитная карточка, оборотная сторона которой вся исписана. Я взглянул: «Федор Михайлович Достоевский». У меня сильно забилось сердце. Я стал читать следующее "…Приведя текст письма Достоевского, Соловьев продолжает: "Я благодарил бога за то, что одно из горячих желаний моих исполнено, я испытал минуты счастья и взял перо, чтоб поделиться с лучшим, не изменяющим другом – мамой – этими минутами счастья. А поговорил с ней и успокоился. Прочел первый номер «Гражданина», подписанный Достоевским, прочел в нем начало его «Дневника». "Вернулись дед и Вадим, поговорили, дед сел ужинать, я лег спать, было три часа, я не мог заснуть.
  Первый день моего нового года, начавшийся так тоскливо, закончился хорошей улыбкой, а я давненько не видал этой улыбки. Привет Достоевского – это залог многого нового в моей жизни. Я, наконец, нашел человека: он имел на меня огромное влияние своими творениями, он будет иметь на меня великое влияние своей личностью. Несколько дней тому назад, когда я узнал, что он делается редактором «Гражданина» и что, стало быть, находится в Петербурге, я, как сумасшедший, кинулся подписаться на «Гражданин» и узнать его адрес. Я сел и писал всю ночь человеку, которого не знаю; вот что, между прочим, писал я ему; помню, кажется, слово в слово эту часть письма моего…"
  Далее следует большой отрывок из письма Соловьева к Достоевскому, датированного 28 декабря 1872 г. (опубликовано в примечаниях к письмам Достоевского // Письма. – III. – С. 299-300).
  Соловьев завершает свою запись словами:
  "Написал я это письмо и послал, и жутко мне стало – я так часто ошибался, так часто ожидал от людей того, что они не могли мне дать, и получал от них то, чего они не должны были давать мне. Прошел день, другой, третий – и он сам приехал ко мне. Я в нем не обманулся. Это одна из немногих удач моих. Много значит для меня привет его – да пошлет ему бог счастья! Вперед! Вперед! Что-то начинает светлеться…" (Авт. // ЦГИАЛ. – Ф. 1120. – Оп. 1. – Ед. хр. 87).


[Закрыть].

О!! Как я счастлив – другие не поймут этого; но ты должна понять, потому я сейчас же сел и пишу тебе. Это случилось вот как: я узнал, что он здесь, и, сам не знаю как, решился – написал ему большое письмо, где вылил всю душу, потому что знал, что он поймет меня. Я слишком хорошо его сам понимаю. Я не ошибся в человеке – он не знает, какой роскошный подарок сделал он мне в день моего рожденья. Вчера мы смеялись, что в "Voix prophetiques"[1009]1009
  «Пророческих голосах» (франц.).


[Закрыть] мне вышло сердце с надписью «Свидание». Гаданье оправдалось. Постоянная греза моя сбывается. Ты не знаешь, какой я дурак, – меня считают холодным и благоразумным, неувлекающимся, а у меня совсем мокрые глаза[1010]1010
  См. об этом эпизоде в «Воспоминаниях о Ф. М. Достоевском» Вс. Соловьева:
  "В то время Достоевский имел на меня решительное влияние, и я придавал большое значение почти каждому сказанному мне им слову. Поэтому я имел обычай тогда же записывать многие наши разговоры, его рассказы и по преимуществу рассказы о себе самом. Я храню некоторые его интересные письма <…> Мне только жаль, что я не могу в настоящее время рассказать всего, что у меня записано и что я помню, – я не хочу обвинений в нескромности, не хочу много говорить о живых еще людях…" (Исторический вестник. – 1881. – № 3. – С. 603).


[Закрыть]…

Автограф // ЦГИАЛ. – Ф. 1120. – Ед. хр. 97.

78. Г. П. Данилевский – А. С. Суворину

<С.-Петербург. 1/13 января 1873 г.>

…Я положительно готов ждать вашего возвращения и поступлю так: сперва дам вам прочесть третью часть романа, и, если вы ее найдете достаточно обработанною, уполномочу вас окончательно переговорить со Стасюлевичем, и если он скажет, что дает, в случае одобрения, 200 рублей серебром с листа (но непременно вперед пусть скажет вам это: "в случае, если потом одобрит"), я немедленно вручу вам три части разом для его просмотра и решения[1011]1011
  Речь идет о романе Данилевского «Девятый вал».


[Закрыть]…

Господа "Русского вестника", не зная о наших переговорах (прошу их держать между нами, пока дело не кончится), – считают, что только и света, что в их окне. Прилагаю сегодняшнюю тираду из передовой статьи "Русского мира"[1012]1012
  В № 1 газеты «Русский мир» от 1 января 1873 г. была помещена редакционная заметка о предстоящем выходе в свет первой книжки «Русского вестника» с «Запечатленным ангелом» Лескова и романом В. Маркевича «Марина из Алого рога». "В дальнейших книжках «Русского вестника», – сообщалось далее, – появятся романы г. Крестовского <…>, г. Лескова <…> Г-н Данилевский, как мы слышали, занят окончательной обработкой чрезвычайно интересного романа «Девятый вал» и, кроме того, трудится над материалами для другого исторического романа, из времени императора Петра III. Оба эти произведения, вероятно, найдут место также в «Русском вестнике»".


[Закрыть]. Не правда ли, в хорошее соседство меня садят? А по неволе придется туда отдать вещь свою, в случае, если Стасюлевич не даст более ста пятидесяти рублей с листа, уже получаемых мною и Достоевским у Каткова. Иначе не будет предлога оставить этих господ. Да, я нахожу, что плата 150 рублей за вещь, обработанную и с любовью, – недостаточна[1013]1013
  15 мая 1873 г., пересылая Каткову выписку из этого письма Данилевского и вставив имя Достоевского рядом с именами Лескова и Крестовского, Маркевич писал из Петербурга:
  "Посылаю вам ходящее здесь по рукам письмо Гришки Данилевского к Суворину, переданное сим последним в Париже, где оно было им получено, мужу Лавровской – князю Цертелеву, который и сообщает его кому угодно. Из него вы увидите, почему этот негодяй и пролаз не прислал своего романа в «Русский вестник» и как мнит он, подличая пред Сувориным, попасть к Стасюлутину в милость. Что всего куриознее это то, что статья в «Русском мире», писанная Лесковым и весьма разумно доказывавшая, что в лагере либералов нет талантов, между тем как вокруг «Русского вестника» группируются даровитые люди, – что эта статья главнейшим образом писана по инициативе и настоянию самого Данилевского. И против этой статьи он якобы «хотел протестовать!» Эка шушера подлая! А Стасюлутин, действительно, по признанию Суворина, потерял в этом году более тысячи подписчиков. Беллетристики у него в запасе никакой, и он, по рассказам, заказал Хвощинской (Крестовскому) роман за большую плату вперед, – только напиши! Суворин забегает к Лескову – я сам его там встретил, – предлагает свести с Михаилом Матвеевичем…" (Авт. // ЛБ. – Ф. 120.8.3).
  Стасюлутиным Маркевич называет редактора "Вестника Европы" М. М. Стасюлевича, женатого на дочери петербургского богача И. О. Утина.


[Закрыть]…

Автограф // ЦГАЛИ. – Ф. 459. – Оп. 1. – Ед. хр. 1154.

79. Из дневника Вс. С. Соловьева [1014]1014
  Эта дневниковая запись частично использована автором в его «Воспоминаниях о Ф. М. Достоевском» // Исторический вестник. – 1881. – № 3. – С. 602-616; № 4. – С. 839-853.
  31 января 1873 г. Достоевский писал своей племяннице С. А. Ивановой о Соловьеве: "Я с ним недавно познакомился и при таких особенных обстоятельствах, что не мог не полюбить его сразу <…> Он довольно теплая душа" (Письма. – III. – С. 48-49).


[Закрыть]

<С.-Петербург> 2 января 1873 г.

…Я поехал обедать к Александру Николаевичу Попову[1015]1015
  Александр Николаевич Попов (1821-1877) – историк и археолог.


[Закрыть] <…> Я поделился с ним моей радостью, которую он принял очень к сердцу. Я прочел ему многое из первого номера «Гражданина» и, разумеется, прежде всего «Дневник писателя». Он остался очень довольным, но согласился со мною, что Достоевскому не следовало начинать с фарса, с Китая. Вторая же главка произвела на него впечатление, и он сказал, что Достоевский верно понял Герцена и прекрасно объяснил ему Белинского, которого он до сих пор не мог совсем понять ни по личным воспоминаниям, ни из «Воспоминаний» Тургенева <…>

В начале восьмого я простился и поехал к Достоевскому. Он живет далеконько: в Измайловском полку во 2-й роте. Я нашел дом № 14, прошел в ворота на большой двор и спросил – мне указали отдельный флигелек. Я позвонил, сейчас же отворила горничная. "Дома Федор Михайлович?" – "Дома-с". – Я вошел по небольшой лестнице и сложил свое платье на какой-то сундук в передней. Просторно и чисто, но обстановка почти бедная. "Да вот и они сами", – сказала горничная. Передо мною стоял Достоевский. Я назвал себя. Он сжал мне руку и посадил к своему столу, сказавши: "Ну, поговорим". Передо мною был человек небольшого росту, скорее плотный, чем худощавый, казавшийся моложе своих пятидесяти лет, с довольно длинною русою бородою, с большим лбом, у которого сильно поредели, но не поседели мягкие, тонкие волосы, с маленькими, светлыми карими глазами, с неправильной и совершенно простой физиономией, с тонкой, похожей несколько на восковую кожей, с почти постоянной добродушной улыбкой. Странное дело – но он живо напомнил мне лица, мелькнувшие передо мною во время осмотра моего тюремных заведений, лица сектантов, лица скопцов. Решительно то же впечатление! В его лице столько простоты и добродушия, он так хорошо сказал мне: "Ну, поговорим", что моей постоянной конфузливости, смущения как не бывало. Я просидел у него два часа, говорили много – и я, и он. Началось невольно с "Гражданина"; он хвалил Мещерского и находил в нем талант – не может этот человек говорить не по убеждению… увидим. Он сказал, между прочим, что у него есть сюжет для повести, что он передал его Мещерскому и тот умоляет его написать для "Гражданина", но в таком случае это помешает "Дневнику" – он сам не знает, на что решиться, и "продумает об этом всю ночь". Я отстаивал "Дневник", насколько такт допустил это. Боюсь я, боюсь страшно – а вдруг он не выдержит с "Гражданином", вдруг ругань подлых газет раззадорит его, вызовет на полемику, доведет до болезненного состояния и т. д. А он наверное из таких, из раздражающихся, из порывистых. По поводу "Дневника" он заговорил о Белинском и сказал, что хотел побольше написать о нем, привести его собственные слова, но что не сделал этого <…>

Я пробовал защитить Белинского, упирая на то, что от слова до дела очень далеко, что у каждого человека бывают иногда быстролетные, самые чудовищные мысли, которые неизвестно как являются и сейчас же исчезают, и никогда не могут пройти в жизнь, и что есть такие люди, которые с напускным цинизмом любят похвастаться подобной дикой мыслью. Но Достоевский убежден, что Белинский, если сказал, то мог и сделать, что это была натура простая, цельная, несоставная, у которой слово и дело вместе. Он говорит, что теперь, в последнее время, много развелось подобных натур; сказал – и сделал, застрелюсь – и застрелился. Упаси господи от такой цельности! Трудно передать разговор наш – как он переходил от одного к другому, касался многого и постоянно прерывался вопросами и ответами о нас самих. Когда он спросил меня, сколько мне лет и я ответил, что вчера исполнилось двадцать четыре года, он задумался: "Значит, вы родились 1 генваря 1849 года – где я был тогда… В Перми… мы шли в Сибирь… да, это в Перми было"[1016]1016
  Ошибка Достоевского: 1 января 1849 г. он еще жил на свободе в Петербурге.


[Закрыть]. Он рассказал, между прочим, об одном человеке, о большом для него человеке, в котором мирилась бездна противоречий, громадный ум и талант, не выразившийся ни одним писаным словом, умерший вместе с ним, кутеж и пьянство и пострижение в монахи; умирая, он сделал бог знает что; он был тоже в Сибири, на каторге; когда его выпустили, то из железа своих кандал он сделал себе кольцо, носил его постоянно и, умирая, проглотил его… – Черта интересная. Тоже цельная натура[1017]1017
  В своих воспоминаниях Соловьев пояснил, что речь идет об И. Н. Шидловском. См. примеч. к п. 3.


[Закрыть]. Достоевский почувствовал первый припадок падучей болезни на каторге (было от чего[1018]1018
  См. примеч. к п. 261.


[Закрыть]); все, что с ним случилось, все читанное, слышанное, до мельчайших подробностей, до первого припадка он помнит, а затем стал забывать многое, иногда забывает людей, которых знал хорошо, забывает физиономии («Вот ваше лицо я не забуду», – сказал он; я сразу заметил, что он изучает мою физиономию); забыл все свои сочиненья, написанные после каторги; когда дописывал «Бесы», то должен был перечитать все с начала, потому что перезабыл даже имена действующих лиц. Он провел четыре года за границей, недавно женат, двое маленьких детей, я их слышал, но не видел, жена уехала в театр. Прошлое лето он провел в Старой Руссе. Он сразу увидел, что это название произвело на меня какое-то впечатление – он просто спросил, и я просто ответил, сжавши как можно сильнее мой рассказ. «Да, да, я хорошо понимаю», – сказал он; мы говорили о женитьбе, он испытывал меня на некоторых пунктах. «Хорошо, что так кончилось, – говорил он, – потому что вы не любили ее; вы могли рассуждать, а кто любит, тот не рассуждает; знаете ли, как любят? – говорил он тихим, дрогнувшим голосом. – Если вы любите чисто и любите в женщине чистоту ее и вдруг убедитесь, что она публичная женщина, – вы полюбите в ней ее публичность, эту гадость, вам омерзительную, вы будете любить в ней, – вот какая бывает любовь». Я сказал, что понимаю это, но никогда не испытал вполне… Да… один раз… но это забытые воспоминания. А он прав – я не любил Лидию <…>

Достоевский рассказал мне, между прочим, следующий психологический случай. В Киеве (или возле Киева – не помню) есть монах, известный своей жизнью, к которому со всех концов России идут исповедоваться в таких грехах, признаться в которых не смеют священнику. "Привык я ко всему, – говорил этот монах, – слышал я такие грехи, которые трудно даже представить себе, видел страшные, гнойные раны души человеческой, но все же иногда услышишь такое, что сердце перевернется и духу не хватит дать молитву и допустить человека до причастия. Раз ко мне ползком приполз один крестьянин, и вот в чем признался: был у них на Масленице праздник, народ гулял; собрались они, три или четыре человека, и стали предлагать, чтоб кто-нибудь из них на спор решился сделать такую дерзость, такое святотатство, чтоб хуже и придумать нельзя было. И взялся за это дело кающийся крестьянин. Он должен был всю первую неделю поста проговеть, аккуратно ходить в церковь, исповедаться и, причащаясь, удержать во рту причастие и вынести его из церкви, затем с товарищами пойти в поле, положить причастие на известное место, зарядить ружье и в него выстрелить. (Дойти до подобной мысли! – просто писать невыносимо.) Крестьянин отговел, удержал во рту причастие, собрал товарищей, выложил причастие, зарядил ружье, прицелился и в ту секунду, когда хотел спустить курок, совершенно спокойно и весело, вдруг ясно, отчетливо увидел, что целится в распятого Спасителя. Ружье выпало из рук, и он упал без чувств". Мы долго говорили по поводу этого случая, но приводить наш спор я не имею времени[1019]1019
  Рассказанный Соловьеву случай лег в основу очерка Достоевского «Влас», напечатанного в «Гражданине». – 1873. – № 4. – 22 января.


[Закрыть].

Под конец мы говорили о самолюбии и о конфузливости как об одном из проявлений самолюбия. Достоевский сказал, что я, должно быть, очень самолюбив! Он высказал одну мысль, которая мне очень понравилась: "Вы боитесь впечатления, производимого вами на незнакомого человека; вы разбираете ваши слова, движения, упрекаете себя в бестактности некоторых слов, воображаете себе то впечатление, которое произведено вами, и – непременно ошибаетесь; впечатление, произведенное вами, непременно другое, а все это потому, что вы себе представляете людей гораздо крупнее, чем они есть, – люди несравненно мельче, простее, чем вы себе представляете".

Я собрался. Он сказал, чтоб я приезжал к нему через неделю в среду и что мы вместе поедем к князю Мещерскому, у которого собираются по средам.

Новый кружок, новые люди, новая струя свежего воздуха в моей душной атмосфере, которая меня совсем было морить стала.

Автограф // ЦГИАЛ. – Ф. 1120. – Оп. 1. – ед. хр. 87.

См. выше запись от 1 января 1873 г.

80. В. П. Мещерский – М. П. Погодину

<С.-Петербург. Начало января 1873 г.>

…Сделайте великую милость – потерпите без гнева и злобы на нас, грешных, еще недельки две – относительно находящихся в редакции "Гражданина" статей ваших, ибо прошло три недели пока вступил новый редактор, человек пожилой и больной, к которому – потому что он Достоевский – я не могу относиться иначе как с величайшею деликатностью[1020]1020
  См. п. 76.


[Закрыть]. Ваши статьи задержались в беспорядке прежней редакции, и г. Достоевский взял их и прочтет…

Автограф // ЦГАЛИ. – Ф. 373. – Оп. 1. – Ед. хр. 235.

81. М. П. Погодин – Н. П. Барсукову

<Москва> 11 января <1873 г.>

…Что говорят о "Гражданине"? Достоевского вещи прекрасные[1021]1021
  Погодин пишет под впечатлением от двух первых номеров «Гражданина» 1873 г. (1 и 8 января). В них напечатаны под рубрикой «Дневник писателя» статьи Достоевского «Вступление», «Старые люди» и «Нечто личное». Об участии Погодина в «Гражданине» см. Лит. наследство. – Т. 83. – С. 328-329.
  В связи с изданием "Гражданина" Погодин отправил Достоевскому ряд одобрительных писем. "Жму вам крепко руку, – писал он в одном из них. – Надо работать всеми силами против легиона. Я, хоть на старости, буду присылать ко всякому номеру" (Звенья. – VI. – 1936. – С. 445).


[Закрыть]. Надобно поддержать газету всеми силами[1022]1022
  В июне 1873 г. Погодин писал Т.И. Филиппову:
  "…Его («Гражданина») надо поддержать. Соберитесь все, господа, кто принимает к сердцу, т. е. кому противны нынешние оргии…" (Лит. наследство. – Т. 15. – С. 151-152).


[Закрыть], но жаль, что попадаются вещи нехорошие, например, насмешки над профессором Градовским, о котором я слышал очень много хорошего[1023]1023
  В № 2 «Гражданина» опубликована в разделе «Ералаш» ироническая заметка о писателе передовых статей «Голоса» – бывшем редакторе «Гражданина» Г. К. Градовском, будто бы явившемся на юбилейный обед по случаю десятилетия газеты, держа под мышкой что-то "вроде простыни". Это был текст его речи. По просьбе испуганного редактора «Голоса» А. А. Краевского речь эта не была произнесена; автор должен был переделать ее в серию передовых статей.
  В письме без даты Погодин писал Достоевскому по поводу этой заметки:
  "Но напрасно «Гражданин» против «Голоса» <…> О пр<офессоре> Градовском я слышал только хорошее" (Звенья. – VI. – С. 445).
  Высказывалось предположение, что Достоевский – автор этой заметки или, во всяком случае, в ней видно его "редакторское вмешательство" (см. Виноградов В. В. Достоевский и А. А. Краевский // Достоевский и его время. – Л., 1971. – С. 26-28).


[Закрыть]…

Автограф // ЦГАЛИ. – Ф. 87. – Ед. хр. 66.

82. М. П. Погодин – Н. П. Барсукову

<Москва> 20 января <1873 г.>

…Статьи г. Достоевского представляют много любопытных разоблачений. Как приняты они в Петербурге?[1024]1024
  Погодин, по-видимому, ознакомился уже с третьим номером «Гражданина», в котором Достоевским помещена была под рубрикой «Дневник писателя» статья «Нечто личное». В ней он подробно говорил о своих отношениях с Чернышевским и обличал "окололитературных и литературных" сплетников.


[Закрыть]

Автограф // ЦГАЛИ. – Ф. 97. – Ед. хр. 66.

83. А. Н. Майков – Н. Н. Страхову

<С.-Петербург> 20 января 1873 г.

…Ввиду того, что скоро увидимся, я и писать вам ничего не буду. Не могу только не сказать, что, кроме Бычкова[1025]1025
  Афанасий Федорович Бычков (1818-1899) – историк и археолог, автор ряда крупных археографических трудов.


[Закрыть], вас поджидает Федор Михайлович Достоевский, на которого теперь залаяла вся свора прогресса. Господи, как ругаются! Но ругательства бы еще ничего: как клевещут![1026]1026
  Резкие нападки на Достоевского, появившиеся в это время в революционно-демократической и либеральной печати, были вызваны выходом в свет отдельного издания «Бесов», а также тем, что Достоевский стал редактором такого обскурантистского издания, как «Гражданин».


[Закрыть] Этого я не понимаю. А полемике публика верит. Отсутствие серьезного отношения к жизни ужасно…

Автограф // ГПБ. – Ф. 747. – Ед. хр. 21.

84. А. А. Шкляревский [1027]1027
  Александр Андреевич Шкляревский (1837-1883) – беллетрист, автор нескольких «уголовных» романов. О его встрече с Достоевским рассказывает со слов последнего в своих воспоминаниях В. В. Тимофеева (О. Починковская) – «Год работы со знаменитым писателем» // Исторический вестник. – 1904. – № 2. – С. 523-525. См. также «Лит. наследство». – Т. 83. – С. 344-345.


[Закрыть] – А. С. Суворину

<С.-Петербург> 23 февраля 1873 г.

Итак, в конце концов выходит, что мне нельзя в данный час выбраться из Петербурга, невозможно и остаться; затем один исход: лечь в больницу. Его требует не только одна болезнь, но и другие расчеты, так как больница может поставить меня и в очень хорошее денежное положение. У меня есть несколько начатых рассказов, из которых один особенно удачен и почти готов. Я предполагаю его сдать в "СПб. ведомости"; для того, чтобы его закончить и поправить, нужно не более четырех дней усидчивой работы, но, верите, вовсе не от лени; напротив, я теперь постоянно работаю, – я в продолжение трех или четырех недель не могу взяться за это: так сложились обстоятельства. Сначала черт поднес Трашнеля[1028]1028
  А. И. Траншель – петербургский издатель и владелец типографии.


[Закрыть] с предложением продать все тома сочинений новой редакции и состав статей (которые я приготовил Турбе[1029]1029
  Василий Петрович Турба (1849-1888) – в это время издатель журнала «Сияние».


[Закрыть]) – Печаткину[1030]1030
  Вячеслав Петрович Печаткин (1819-1898) – бумажный фабрикант, книгопродавец и издатель.


[Закрыть]. Печаткин проводил меня недели полторы, я ходил к нему каждый день, и дело не то чтобы разошлось, но и не сошлось, потому что Печаткин отложил до удобного для него времени. Затем тот же Траншель, в типографии которого печатается «Гражданин», передал мне, что Достоевский говорил ему, будто бы он с удовольствием принял бы от меня рассказ. Вследствие сего, польстившись на гонорар от восьми до десяти копеек строка, я дня в три из бывшего у меня напечатанного рассказа сделал новый, лучше сказать, не рассказ, а размышление присяжного поверенного, и отдал ему для передачи Достоевскому, с тем условием чтобы мне получить ответ на днях[1031]1031
  Рассказ «Накануне защиты преступника (из записок присяжного поверенного)» появился в № 12 «Гражданина» 19 марта 1873 г.


[Закрыть]. Между тем, вот уже три недели я не добьюсь никакого толка, а я Мещерского никогда не застаю дома, на письма не отвечают и рукопись не возвращается, несмотря на неоднократные требования. Будь же она у меня, Маркс[1032]1032
  Адольф Федорович Маркс (1838-1904) – издатель еженедельного иллюстрированного журнала «Нива».


[Закрыть] и Клюшников[1033]1033
  Виктор Петрович Клюшников (1841-1892) – беллетрист, автор "антинигилистического" романа «Марево». В 1870-1876 гг. – редактор «Нивы».


[Закрыть] взяли бы ее с удовольствием и сейчас бы выдали гонорар вперед[1034]1034
  В архиве Достоевского (ЛБ) сохранилось семь писем к нему Шкляревского 1873-1874 гг. Первое из них, датированное 8 марта 1873 г., непосредственно связано с публикуемым письмом. Оно раскрывает и содержание первого, не дошедшего до нас письма Шкляревского и ответа Достоевского. Привожу текст этого письма с небольшими сокращениями:
  "Я так нездоров и расстроен своей болезнью , что написать связно письмо для меня, в настоящую минуту, составляет нелегкий труд, который вызвало лишь мое глубокое уважение к вам, чувствуемое не на одних словах. Поэтому вы извините нескладицу этого письма ради моей болезни. Мое первое письмо, к сожалению, вами не вполне понято; сетуя, может быть, как больной, и в резких выражениях о длинной процедуре получения ответа о своей статье, весьма понятно, я вовсе не считал вас виновником, тем более что, как справедливо и вы сами замечаете, я не вам передавал статью. Отвечая на письмо мое к вам, кн. Мещерский благодарит меня за него и называет его любезным в отношении к себе. Со своей стороны и я посылаю свое согласие на помещение статьи в «Гражданине», сожалея только о происшедших между нами недоразумениях. Кроме того, нравственно я нисколько не виноват перед вами за недоставку своей статьи вам, потому что, во-первых, я отдал ее г. Траншелю для передачи именно вам <…> Следовательно, я не особенно повинен, что г. Траншель самопроизвольно вместо вас передал рукопись кн. Мещерскому; а вследствие такой передачи я уже и не смел обращаться к вам до тех пор пока у меня не лопнуло всякое терпение мирным путем, хотя бы получить статью обратно… Главная причина недоразумения произошла через болезнь мою, помешавшую мне представиться вам лично: путем разговора мы бы, конечно, прекратили их, если бы мне удалось застать вас дома.
  К сожалению, и после моего письма к вам произошло два новых недоразумения:
  1) не получая от вас ответа до 4 марта, я поручил, из своей квартиры, сходить к вам за ним, на другой день, 5-го числа, что и было исполнено утром этого же дня; между тем, когда посланная ходила к вам, я в то же время получил в клинике письмо кн. Мещерского, уведомившего меня, что рукопись моя будет напечатана в 11 № «Гражданина», на что я тотчас же и послал свое согласие;
  2) заключается в разносодержании писем вашего и кн. Мещерского. Он пишет мне, что ответ мне не последовал потому, что рукопись моя была отдана вам на прочтение, вы же уведомляете, что «никогда не видели ее в глаза и понятия о ней не имеете…»
  Недоумеваю!.. Но, как бы то ни было, дело о рукописи уже кончено, и я бы искренно желал, чтобы оно не только осталось между нами, так как оно никому не известно, но чтобы и предано было всецело забвению. Теперь мне более всего важно то, что, судя по вашему письму, вы считаете себя как бы обиженным. Серьезно, мне это больно, и я далек был от такой мысли, очень хорошо, даже, может быть, более других, понимая, что редактору недельного издания нет никакой надобности корпеть в редакции, а особенно человеку с вашим талантом. Кое-что вы еще можете прочесть и между строк моего письма…
  Что же касается до моих чувств к вам, выраженных в конце предыдущего письма, то это не слова, а полнейшая правда, так как всему кругу моих знакомых известно, что я принадлежу к числу самых жарких поклонников ваших сочинений за их глубокий психологический анализ, какого ни у кого нет из наших современных писателей… Это полное мое убеждение… Если я кому и подражаю из писателей, то вам… Ваше влияние слишком ясно даже отразилось в одном моем рассказе «Отчего он убил их? (рассказ Следователя)» – «СПб. ведомости» за 1871 год, где я не удержался, чтобы не упомянуть вашу фамилию. Следовательно, обвинение ваше очень мне тяжело. Мое письмо к вам написано было, может быть, неудачно, но в смысле скорей жалобы, чем чего другого" (Авт. // ЛБ. – Ф. 93.II.9.146. Ср. «Вопросы литературы». – 1971. – № 11. – С. 211-212).
  29 марта Шкляревский известил своего корреспондента, что выслал ему для публикации в "Гражданине" свою статью "Сосновая школа".
  И сентября 1873 г. Шкляревский отправил Достоевскому свой рассказ "Через преграды" с просьбой напечатать его в "Гражданине" и выдать аванс.
  В постскриптуме к письму он добавил:
  "Рассказу моему можете переменить заглавие по своему усмотрению. Вообще как хотите, так и поступайте с ним, потому что я вам беспредельно верю".
  Из дальнейших писем, в которых также говорится о посылаемых Достоевскому произведениях Шкляревского, видно, что оба писателя неоднократно встречались и вели устные переговоры.
  В письмах Шкляревского к Суворину 1873 г. также находим упоминания о Достоевском.
  6 мая:
  "Я лишь сейчас уселся за рассказ "Телеграмма", который отдам либо Достоевскому, либо Турбе";
  8 августа:
  "Дела мои стоят в скверном положении: рассчитывал на Достоевского и Турбу, но у первого денег нет, а второй и вовсе закрыл свой журнал на время" (Авт. // ЦГАЛИ. – Ф. 459. – Оп. 1. – Ед. хр. 4764).


[Закрыть]…

Автограф // ЦГАЛИ. – Ф. 459. – Оп. 1. – Ед. хр. 4764.

85. И. А. Шестаков [1035]1035
  Об И. А. Шестакове см. в п. 34.


[Закрыть] – Н. Н. Страхову

Петрозаводск. 10 мая 1873 г.

…Только из прочитанной вчера газеты я заключил, что вы здоровы: это отзыв о вашей работе в "Гражданине"[1036]1036
  О какой газетной заметке говорит здесь Шестаков – не выяснено. Об участии Достоевского в «Гражданине» сообщали в это время многие газеты.


[Закрыть]. Итак, вы опять примкнули к княжескому журналу. Верно, Федор Михайлович втянул; что до меня, я об этом сожалею. Впрочем, вам лучше знать вещи. Я знаю «Гражданина» только по отзывам газет и, говоря по правде, сильно негодую против него[1037]1037
  В июне 1873 г. Страхов писал Н. Я. Данилевскому:
  "Мещерский тоже уехал, к моему удовольствию. Достоевский один заправляет делом, и, кажется, много ему выпадет на долю неприятностей. Охота была соваться в такое дело! Судя по рассказам, он принял на себя редакторство впопыхах, не подумавши, а мысль об этом подал Майков. Ну, счастье Мещерскому! Понять невозможно, чем он мог заслужить такое большое усердие" (Русский вестник. – 1901. – № 1. – С. 130).


[Закрыть]…

Автограф // ЦНБ АН УССР. – III.18726.

86. И. И. Румянцев – А. Г. Достоевской

<Старая Русса> 25 мая 1873 г.

…Прежде всего усердно прошу вас засвидетельствовать мою искреннейшую глубокую благодарность доброму Федору Михайловичу за его благорасположение ко мне, которое я могу только чувствовать, но за которое я ничем не могу платить <…> Федору Михайловичу дай бог добрый успех в его трудах…

Автограф // ЦГАЛИ. – Ф. 212. – Оп. 1. – Ед. хр. 208.

87. В. М. Карепина – А. М. Достоевскому

<Москва> 28 мая 1873 г.

…19 мая меня не было дома; по возвращении моем прислуга моя говорит, что без меня были какие-то двое господ из Петербурга, один из них раза три наведывался, не воротилась ли я, а другой дознался, что я у Машеньки[1039]1039
  Мария Петровна Смирнова (1842-19?) – дочь Варвары Михайловны Карепиной.


[Закрыть], и прибыл к ней, чтоб переговорить со мной. Оказалось, что это оба поверенные и адвокаты братьев: Федора Михайловича и племянников-сыновей покойного брата – и Николая Михайловича[1040]1040
  Борис Борисович Поляков (?-1884) – адвокат, поверенный Достоевских, по характеристике писателя, "мерзавец", нередко проявлявший к нему "тупое высокомерие" (Письма. – III. – С. 19, 56, 123) и Евгений Валентинович Корш – поверенный Н. М. Достоевского. 13 июня 1873 г. Достоевский, его брат Николай Михайлович и племянник Федор Михайлович заключили с Поляковым договор, уполномочивший его предъявить их законные права к наследству, оставшемуся после Куманиной. Они обязывались при этом уплатить ему 15% из полученной суммы (ЦГАЛИ. – Ф. 212. – Оп. 1. – Ед. хр. 121).


[Закрыть]. Братья, узнав, что Шер так распорядились с наследством, решились, как более близкие родственники, отбить наследство от Шер в свою пользу[1041]1041
  Завещание Куманиной оспаривалось Достоевскими по той причине, что ее наследники Шеры и Ставровские являлись единокровными, а не единоутробными родственниками покойной.
  Из сохранившегося в том же архивном деле проекта письма Достоевских к Полякову (б/д) уясняются подробности продолжительной тяжбы, в которую втянут был Достоевский:
  "Случайно узнали мы, что после родной сестры покойной матери нашей, а нам родной тетки Александры Федоровны Куманиной, умершей в 1871 году, остались в разных губерниях недвижимые имения и капиталы, к которым мы по закону состоим единственными наследниками, так как после смерти тетки нашей не осталось нисходящего потомства, почему уполномачиваем вас предъявить в надлежащем судебном месте наши законные права на наследство…"
  В проекте доверенности Полякову от тех же лиц говорится:
  "Известно вам как поверенному нашему, что к недвижимому благоприобретенному имению, оставшемуся после смерти вдовы дворянки Александры Федоровны Куманиной, урожденной Нечаевой, Тульским окружным судом утверждены в правах наследства в порядке охранительного судопроизводства вдова коллежского секретаря Ольга Федоровна Шер, в 1/3 части, поручик Федор и студент Михаил Дмитриевич Ставровские, каждый в 1/6 части, я, отставной подпоручик Федор, братья мои статский советник Андрей, коллежский асессор Николай – каждый в 1/12 части, и, мы, дворяне Федор и Михаил как законные дети умершего отца нашего Михаила Достоевского, каждый в 1/24 части, почему уполномачиваем вас получить из Тульского окружного суда исполнительные листы и ввести нас во владение присужденными частями в недвижимых имениях умершей дворянки Куманиной и к соглашению с прочими наследниками находящийся каменный дом в г. Туле и 2 части с принадлежащей к нему землей и имение Тульской губернии <…> и пр. <…> и продать за цену, какую вы найдете для нас выгодной <…> Равномерно уполномачиваем вас на продажу и прочих доставшихся нам частей в имениях Куманиной Смоленской губернии и Рязанской губернии…" (ЦГАЛИ. – Ф. 212. – Оп. 1. – Ед. хр. 121).


[Закрыть]. 20 мая вслед за своим адвокатом приехал и Федор Михайлович[1042]1042
  Свое пребывание в Москве и хлопоты, связанные с делом по наследству, Достоевский подробно описал в письме к жене 20 мая 1873 г. (Письма. – III. – С. 52-54).


[Закрыть]; от Веселовского[1043]1043
  О В. И. Веселовском см. в примеч. к п. 70.


[Закрыть] они узнали, что Шер подали уже от себя заявление в Тульский окружной суд еще в марте месяце; каковы хитрые, если б не Казанские[1044]1044
  Казанские – родственники Достоевского со стороны матери.


[Закрыть], которые из злорадства разболтали об этом Александре Михайловне[1045]1045
  Младшая сестра Достоевского.


[Закрыть], никто ничего бы и не знал, а Тульский окружной суд решил бы в их пользу. Веселовский, как заметил брат, был против того, чтоб они отбили в свою пользу, и говорил, что они проиграют, но они твердо решились начать дело, а брат Федор Михайлович тем более, что его расписка сохраняется[1046]1046
  Расписка или, вернее, векселя на общую сумму 10 000 руб., которые в мае 1864 г. Достоевский дал своей тетке А. Ф. Куманиной, предоставившей ему вперед эту сумму для издания «Эпохи» как полагавшуюся ему часть ее наследства.


[Закрыть], и в случае, если Шер выиграют, то они по своему грабительству могут требовать с него эти деньги, то он хочет начать дело, будучи убежден, что получит более десяти тысяч. Адвокат Николая Михайловича ленивее, все время пребывания в Москве собирал повсюду справки; из Консистории ему хотели прислать свидетельство о рождении и браке нашей маменьки, через десять дней хотел приехать опять, собравши справки, и подать просьбу, также, кажется, в Тульский окружной суд; они заметили, что Веселовский покровительствует Шер. Они читали копию бумаги, которую подали Шер в Тульский окружной суд, там просят они разделить наследство на три части: Шер, Ставровским и Достоевскому Андрею Михайловичу; о Николае же Михайловиче они ничего не упомянули. Федор Михайлович говорил: отчего ты не написал ему ничего об этом?[1047]1047
  А. М. Достоевский был одним из душеприказчиков А. Ф. Куманиной.


[Закрыть] Чем-то все это кончится? Федор Михайлович, бывший у Веселовского, как я слышала, негодовал, что сестры ограблены, и будто бы начинает это дело, чтоб помочь сестрам, на деле же, я думаю, совсем не то. Что-то, милый брат, когда вы выиграете, дадите ли вы нам хотя четырнадцатую часть? – помнишь, ты говорил, что четырнадцатую часть мы должны получить; уж хоть ради сирот-то не лишайте нас этой части. Как-то ты теперь будешь действовать, заодно ли с братьями, или будешь ждать? Они говорят, что у тебя есть также поверенный, какой-то г. Смирнов. Брат Федор негодовал, что расписка его сохранена, и говорит, что ей скоро пройдет десятилетняя давность. Вообще он очень опечалился, узнав, что расписка цела. Но ты не мог же скрыть эту расписку, о которой все знали; уничтожить ее мог только Александр Павлович с согласия тетушки. Они были несколько раз в опеке и разбирали все дела. Вообще это наследство такое несчастное, что все перессорятся из-за него. Такие эти гадкие Шер, если б не они, то ведь разделили бы как-нибудь по духовному завещанию. Если Шер проиграют, то будут справедливо наказаны. Милый брат, пожалуйста, отвечай мне поскорее на это письмо. От души желаю тебе всего хорошего, потому что из всех братьев ты да покойный брат Михаил Михайлович были в отношении ко мне гораздо лучше и добрее прочих и родственнее…