Текст книги "Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования"

Автор книги: Галина Коган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 65 страниц)

Я думаю, что все это большая неправда, и она накликана на наш фабричный народ ложными представлениями о нем фальшивой литературной школы, которая около двадцати лет кряду облыжно рядит нашего фабричного рабочего в шутовской колпак революционного скомороха. Народ, работающий на фабриках и заводах, в смысле заслуженности доверия, это – все тот же русский народ, стоящий полного доверия, и Достоевский, не сделавши исключения для фабричных, не погрешил против истины".

Лесков воспользовался эпизодами с "обнищеванцами", чтобы еще раз выразить свою любовь к русскому народу и веру в его великое предназначение. Однако эта вера, как и у Достоевского, была связана с активным неприятием идей социализма и полным непониманием роли пролетариата в будущем России. Вся эта история, – писал Лесков, – "не свидетельствует же о «растленном и безнравственном элементе», каким любят представлять русского фабричного. О, нет, и сто раз нет! Это тот же самый цельный русский народ, с его восхитительным стремлением к добру и к вечности…" (гл. XVII).

Писатель несправедливо низко расценивал свой очерк "Обнищеванцы" с художественной стороны.

Лесков был требователен к себе и любил, как он выражался, переписывать все "вдоль" и "поперек"[1729]1729
  Письмо к С. Н. Шубинскому 16 октября 1880 г. (Собр. соч. – Т. X. – С. 472; ср. т. XI. – С. 316-317). Вообще Лесков неоднократно сообщал о взыскательности к своему творчеству в письмах к разным лицам.


[Закрыть]. "Я, ведь, ужасный копун и все должен себя выправлять да разглаживать", – признавался он В. А. Гольцеву[1730]1730
  Письмо к В. А. Гольцеву 4 июня 1894 г. (Собр. соч. – Т. XI. – С. 585).


[Закрыть].

"Обнищеванцы" не принадлежат, конечно, к лесковским шедеврам, не выделяются они и среди его очерков. Желание рассказать поскорее историю событий наложило на них отпечаток некоторой стилистической небрежности, но встречаются здесь и лесковский юмор, и сатирические нотки, и порой лиризм.

В письме к Аксакову 13 февраля Лесков, как мы видели, выражал беспокойство о том, что его корреспондент ожидает от очерка большой "художественности".

12 мая он писал ему же, благодаря за щедрый гонорар:

"…что касается достоинств рассказа, то я нахожусь не на вашей стороне, а на стороне тех, кому он не нравится. По крайней мере, я им вполне недоволен и даже зол за него на вас. На горе или на радость мою я имею досадливую впечатлительность, с которою не могу совладеть, а вы мне натрубили в уши такого пуризма, что мне невозможно писать для вас. Чтобы дать вам что-либо живое, я должен взять из того, что заготовлялось не собственно для вас, а на волю, или даже для кого-нибудь другого, – и я так и должен поступить «теперь или никогда». Я не могу быть спокоен, что бы у ваших читателей было понятие обо мне по напечатанному у вас неудачнейшему моему рассказу; это мне непереносимо, но исправить этого я не могу, потому что что бы я ни стал писать для вас – вы у меня опять будете «перед очами души» и все будете мне застить на живую пластику"[1731]1731
  Не издано // ИРЛИ. – Ф. 3. – Оп. 4. – № 337.
  В октябре 1881 г. Лесков поместил в "Руси" своего прославившегося впоследствии "Левшу" (№№ 49-51).


[Закрыть].

Приблизительно через год после "Обнищеванцев" в заметке "Богословы и неоднословы", предназначавшейся для "Петербургской газеты", Лесков снова вспоминает Достоевского и Аксакова и их восприятие русского народа.

В "Церковно-общественном вестнике" 1 мая 1882 г. была опубликована проповедь, в которой говорилось, что праздники лучше проводить в Англии, ибо в России "под праздники" любят предаваться разгулу.

Лесков пишет:

"Верно это или неверно? Может быть, и неверно, потому что до сих пор еще наши люди под праздники больше всего ходят в баню, – а это нельзя счесть за разгул и за «место развлечения»; но во всяком случае посылка русских для наущения благочестию в чужие края – совсем противоречит тому, как представляет дело г. Аксаков и как представлял его покойный Достоевский"[1732]1732
  Не издано. Черновой автограф, сверху озаглавленный «Из жизни» // ЦГАЛИ. – Ф. 275. – Оп. 1. – Ед. хр. 46; датируется 1882-1885 гг.
  В. В. Виноградову, как и другим исследователям, остались неизвестными строки из одной незначительной рецензии Лескова того же 1882 г. Строки эти возвращают читателя к полемике Достоевского с Лесковым 1873 г. ("Дневник писателя" 1873 г. X. Ряженый // XI. – 79-92), которую как раз разбирает в своей статье В. В. Виноградов.
  Разгромив вирши некоего Г. М. Швецова, Лесков так заканчивает отзыв:
  "Подписано: «Сочинитель-самоучка», из чего, может быть, следует заключить, что Г. М. Швецов, написавший «Венок», и Г. М. Швецов, написавший давненько прежде этого очень несостоятельное сочинение по бухгалтерии, совсем разные лица. Этим устраняется сомнение, которое выразил однажды Достоевский, подозревавший, что под именем простолюдинов в литературе иногда являются "ряженые"" (Венок царю-великомученику… // Исторический вестник. – 1882. – № 4. – С. 225).


[Закрыть].

Проходит еще год, и мысли Лескова снова обращаются к Достоевскому. На этот раз поводом послужил выход в свет книги К. Н. Леонтьева "Наши новые христиане" (М., 1882). С позиций ортодоксального православия Леонтьев обвинял Достоевского и Льва Толстого… в ереси. Главная ересь обоих писателей, по мнению Леонтьева, заключалась в том, что они проповедовали "одностороннее", "сентиментальное, или розовое" христианство.

Глубоко возмущенный Лесков разразился резкой отповедью в двух статьях, напечатанных под общим заглавием "Граф Л. Н. Толстой и Ф. М. Достоевский, как ересиархи. (Религия страха и религия любви)" в начале апреля 1883 г. "Религия страха" – это мировоззрение Леонтьева, пугающего "концом мира" и оскудением человечности; "религия любви" – христианство Достоевского, Толстого и, несомненно, самого Лескова.

"Достоевский уже мертв и ничего не ответит…" – писал Лесков в начале первой статьи. Ответ от имени покойного он как бы взял на себя (Лесков не мог знать, что Достоевский сам собирался отвечать Леонтьеву на критику речи о Пушкине. Записные тетради писателя со строками об этом были опубликованы в том же 1883 г., но несколько позже).

Объектом яростного нападения Леонтьева послужила речь Достоевского на Пушкинском празднике 8 июня 1880 г. и в особенности выраженная в ней мысль – назначение "русского человека есть бесспорно всеевропейское и всемирное". "В этих, бог весть, насколько сбыточных, но очень добродушных и вполне невинных мечтаниях покойного Достоевского о будущем блаженстве всех народов, благодаря примирительному участию русского «всечеловека», г. К. Леонтьев усмотрел, по крайней мере, две ереси", – писал Лесков.

Вторая "ересь" – любовь Достоевского ко всему человечеству, которую не мог понять Леонтьев, полный вражды к европейцам.

Лесков возражал:

"…чувство общечеловеческой любви, внушаемое речью Достоевского, есть чувство хорошее, которое, так или иначе, стремилось увеличить сумму добра в общем обороте человеческих отношений. А это, бесспорно, – честно и полезно".

"…Кто ближе к христианству, – спрашивает Лесков, – Достоевский ли с его космополитическою любовью, или г. Леонтьев и единомышленные ему с их ортодоксальною ненавистью? Что же касается лично нас, то голос совести велит нам стоять на стороне Достоевского…"; "…обвинение в ереси построено на основаниях несостоятельных и ложных", – так заканчивает Лесков первую статью.

В заключение он делает особую сноску:

"Пишущий эти строки знал лично Ф. М. Достоевского и имел неоднократно поводы заключать, что этому даровитейшему человеку, страстно любившему касаться вопросов веры, в значительной степени недоставало начитанности в духовной литературе, с которою он начал свое знакомство в довольно поздние годы жизни, и по кипучей страстности своих симпатий не находил в себе спокойности для внимательного и беспристрастного ее изучения"[1733]1733
  Новости и Биржевая газета. – 1883. – 1-е изд. – № 1, 3. – 1, 3 апреля (ни разу не перепечатывалось).
  В цитируемой нами сноске Лескова в словах "не доставало начитанности" в газете явная опечатка – "и доставало" (автограф статьи не известен).


[Закрыть].

Любопытно сопоставить с этими словами слегка ироническую характеристику Лескова в записной книжке Достоевского конца 1880 г.:

"Лесков. Специалист и эксперт в православии"[1734]1734
  Лит. наследство. – Т. 83. – 1971. – С. 670.
  На том же листе имеется запись Достоевского:
  "Турецкий костюм. Вот бы кому дать веру-то в руки. Уж они бы ее обработали. А над всеми поставить бы Янышева, и попа со звездой (Васильева)".
  Рядом на полях:
  "Православное обозрение. Лесков".
  Что означает здесь имя Лескова? Возможно, Достоевский имеет в виду серию очерков Лескова "Великосветский раскол", печатавшуюся в "Православном обозрении" за 1876-1877 гг. В главе XV Лесков пишет о встречах английского проповедника Редстока с крупнейшими деятелями русского духовенства, игравшими большую роль в сближении католической церкви с православной – Васильевым и Янышевым (1876. – № 10. – 8 октября).
  Иоанн Леонтьевич Янышев (р. 1826) – доктор богословия, ректор С.-Петербургской духовной академии.
  Иосиф Васильевич Васильев (1827-1881) – священник при русской церкви в Париже. В 1866 г. был вызван в Россию и назначен председателем Учебного комитета при Св. синоде. Имел ордена – Анну 1-й степени и Владимира 2-й степени.
  Однако не лишено вероятия, что Достоевский обратил внимание на анонимную статью "К вопросу о преподавателях закона божья в народной школе", напечатанную в майской книжке "Православного обозрения" 1880 г. (С. 167-184) и посвященную в основном разбору доклада Лескова на названную тему в Ученом комитете Министерства народного просвещения (вышел отдельным изданием в начале 1880 г.).


[Закрыть].

Так оно и было в действительности. Однако, прекрасно зная историю русской церкви и все ее обряды, Лесков, в противоположность Достоевскому, ненавидел "церковную пошлость"[1735]1735
  Собр. соч. – Т. XI. – С. 406.


[Закрыть], "…я почитаю христианство как учение и знаю, что в нем спасение жизни, – а все остальное мне не нужно", – писал он 11 марта 1887 г. Суворину[1736]1736
  Там же. – С. 340.


[Закрыть].

2

Достоевского и Лескова разделяло также отношение к правительству и официальной религии. Лесков никогда не предполагал возможного слияния русского народа со "своим царем воедино" (XII. – 438-439). В «Обнищеванцах» в виде исключения встречаются хвалебные строки по адресу Александра II, но эта похвала касается лишь отмены крепостного права.

Не принимая революционного движения тех лет, Лесков также не принимал и гонителей движения.

Вот что писал он в "Обнищеванцах":

"Это делалось, как сказано, в начале шестидесятых годов, т. е. в то самое время, к которому относится самый сильный разгар нигилизма и усиленные попытки хождения в народ для пропаганды социалистических учений среди фабричных рабочих. Их считали готовыми к этим идеям нигилисты и правительство <…> Пусть хоть теперь, в это сравнительно позднее время, все видят, как «беспокойное фабричное отребье» на усилия социалистической пропаганды отвечало страстным порывом к евангельскому совершенству <…> Это стоит отметить тем более, что этого только и не отметили ни возбудители социалистических движений, ни их предупредители и пресекатели. Ни одним, ни другим не нужна была истина, – и тем, и другим нужна была ложь, и они ее добывали в изобилии для вящего себя ослепления" (гл. XII).

А в 1883 г. Лесков примерно то же повторял в письмах к С. Н. Шубинскому:

"Боюсь, что ее <Россию> можно совсем возненавидеть со всеми ее нигилистами и охранителями. Нет ни умов, ни характеров и ни тени достоинства…";

"Родину-то ведь любил, желал ее видеть ближе к добру, к свету познания и к правде, а вместо того – либо поганое нигилистничание, либо пошлое пяченье назад, «домой», то есть в допетровскую дурость и кривду"[1737]1737
  Письма 17 и 20 августа 1883 г. (Собр. соч. – Т. XI. – С. 283-284).


[Закрыть].

Здесь уместно напомнить об отношении Достоевского к Петру I. Неприязнь к деятельности Петра, якобы "с корнем" вырвавшего русскую культуру и поставившего между властью и народом "лжелодобие" европейской цивилизации, прошла через всю публицистику Достоевского. Вероятно, эту точку зрения, а также монархическую утопию Достоевского последних лет и имел в виду Лесков, говоря о путанице и "попятном движении" в своем итоговом высказывании о "покойном собрате".

27 мая 1893 г. Лесков писал критику М. О. Меньшикову:

"Мне лично вы приносите огромное утешение, потому что я любил правду и независимость, и вижу человека, который любит то же самое и отлично умеет разобраться в сплетениях, в которых мы (по новости дела) часто путались, а иные и совсем запутались (например Писемский, Достоевский, Всеволод Крестовский и еще кое-кто). Поступали по пословице: «Сердясь на вошь – кожух в печь» <…> Но если бы Ф. М. Достоевский пережил событие, случившееся вскоре после его смерти[1738]1738
  Убийство Александра II народовольцами 1 марта 1881 г.


[Закрыть], то этот в своем попятном движении был бы злее и наделал бы огромный вред по своему значению на умы, покорные авторитету и несостоятельные в понимании «веяний»"[1739]1739
  Автограф // ИРЛИ. – 22. – 574. – CLVIII. – 561; частично приведено в названной книге А. Н. Лескова. – С. 293.


[Закрыть].

Изображая "праведников", Лесков смотрел трезвее Достоевского на душевные свойства русского крестьянина. В некоторых случаях он даже иронически воспринимал преклонение Достоевского перед "народом-богоносцем", у которого следует учиться.

В "Товарищеских воспоминаниях о П. И. Якушкине" (1884 г.), рассуждая о том, что было бы, если бы Якушкин не умер так рано, Лесков пишет:

"Одно могло его удивить, что те самые его народнические принципы, за которые его осмеивали «чистые литераторы» белой кости, – теперь приняли они же сами, и притом с таким рабским подражанием Якушкину, что прямо посылают воспитанных людей «учиться у мужиков». Резоны Якушкина, значит, свое взяли…

Довольно трудно сказать, в какой бы теперь компании очутился Якушкин? Судьба сдвинула с места светоч его жизни ранее, чем настало время для таких смятений, и тем избавила его от выбора, который, кажется, несколько затруднял Достоевского"[1740]1740
  Собр. соч. – Т. XI. – С. 87-88 (гл. XVII).


[Закрыть].

В статье 1886 года "О куфельном мужике и проч.", напечатанной тогда же, Лесков выступил на защиту от критиков своего любимого писателя, Льва Толстого, которого он всегда предпочитал Достоевскому. Здесь Лесков снова коснулся высокой нравственности русского человека, и, как всегда, обходя его свободолюбивые чаяния. Несколько страниц он посвятил воспоминаниям о встречах с Достоевским в зиму 1875/76 г. (у вдовы А. К. Толстого):

"…впервые (Достоевский) и провещал нам о «куфельном мужике», о котором до той поры в светских салонах не упоминалось <…> Для многих это затрапезное лицо было полно сначала непонятного, но обидного или по крайней мере укоризненного значения, а потом для иных оно стало даже признаком угрожающего характера.

Это так сделал или приуготовил Достоевский".

Живо изобразил Лесков разговоры и советы Достоевского светским дамам:

"Ступайте же к вашему куфельному мужику – он вас научит!

(Вероятно, желая подражать произношению прислуги, Достоевский именно выговорил «куфельному», а не кухонному.)

<…> ступайте к куфельному мужику.

– Чему же он меня научит?

– Он? Он вас научит всему! – пояснил Достоевский.

– Чему? Чему это всему? – добивалась дама.

– Жить и умереть, – молвил Достоевский".

Далее, говоря о В. М. Маркевиче, который повторял эти слова Достоевского, Лесков пишет:

"…оба они унесли тайну учительного значения куфельного мужика с собою в могилу, а светские люди остались в недоумении, и, отчасти, в некотором страхе. И вдруг кого-то осенила мысль, что куфельный мужик – это «указание предосторожности» <…> Но являлись люди спокойного ума и уверяли, что его в комнаты не пустят, – он все будет на кухне.

И как раз – вдруг все случилось иначе! Чего не допускали и чего не опасались, это-то и случилось. Чем Ф. М. Достоевский, как чуждый пришлец в большом свете, только пугал, то граф Л. Н. Толстой сделал. Как свой человек, зная все входы и выходы в доме, он пропустил и ввел кухонного мужика в апартаменты <…> Иван Ильич, оставленный всеми и сделавшийся в тягость даже самым близким родным, нашел истинные, в простонародном духе, сострадание и помощь в одном своем куфельном мужике. Таким образом, пришел этот предвозвещенный Достоевским мужик, не принеся с собой ни топора, ни ножа, – он принес одно простое доброе сердце <…> Граф Л. Н. Толстой своим рассказом о смерти Ивана Ильича ответил на вопрос: чему может научить куфельный мужик, – и ответил превосходно <…> Но этому ли куфельный мужик должен был научать по программе Достоевского <…> это остается открытым вопросом, который гр. Толстой разрешил в своем вкусе, – может быть, совсем иначе, чем тот, кто его поставил. По огромному и несогласимому разномыслию, которое граф Л. Н. твердо и решительно выражает против учительства Достоевского, следует думать, что толстовский кухонный мужик научает, может быть, совсем не тому, чему должен бы научить куфельный мужик, как представлял себе Достоевский"[1741]1741
  Новости и Биржевая газета. – 1886. – №№ 151, 161. – 4, 14 июня;
  Собр. соч. – Т. XI. – С. 146-156.


[Закрыть].

В письме к А. С. Суворину 24 января 1887 г. Лесков так объяснял причину появления своей статьи не в "Новом времени":

"«О куфельном мужике» <…> пришлось печатать в «Новостях», потому что у вас не удалось бы рассказать правды о Достоевском. Я уже привык слоняться, где бы только просунуть то, что считаю честным и полезным"[1742]1742
  Собр. соч. – Т. XI. – С. 327.


[Закрыть].

В данном случае Лесков не ошибался. "Новое время" в 1880 г. защищало Достоевского от нападок "Вестника Европы"[1743]1743
  См. письмо Достоевского к Суворину 14 мая 1880 г. и комментарий А. С. Долинина к нему (Письма. – IV. – С. 142-143, 413-415).


[Закрыть]. Несколько ироническое изображение его в великосветских салонах Суворин, вероятно, не пропустил бы в своем органе.

Еще раз вернулся Лесков к этой теме в не изданном до сих пор очерке начала 1891 г. "Неоцененные, услуги. Отрывки из воспоминаний".

Говоря об авантюристе Ашинове и его красном словце – "Шерше ля хам", Лесков вспоминает:

"Признаюсь, мне когда-то доставляло не малое наслаждение слушать рассказы о том, как Достоевский в доме поэта Толстого гнал молодую барышню и образованных людей на кухню – «учиться к кухонному мужику». Его не послушали: барышня У-кова предложила ему самому пойти и поучиться у кухонного мужика вежливости. Вот это самое сподручное «шерше ля хам»"[1744]1744
  Черновой автограф // ЛБ. – Ф. 360. – Карт. 2. – Ед. хр. 16. – Л. 23 об.
  Датируется на основании письма Лескова В. А. Гольцеву 10 мая 1891 г. (Собр. соч. – Т. XI. – С. 487).


[Закрыть].

И, наконец, находим еще упоминание имени Достоевского в неизданных рукописях Лескова. Оно относится к 1887 г.

В начале незаконченного "рассказа кстати" «Московское привидение» он пишет:

"Давно и бесспорно признана сила таланта, преодолевающая самую усердную и кропотливую работу разума. Писано об этом много, доказательно и понятно. Литература об этом большая, но в последние дней наших ее еще раз коснулся талантливый человек и оживил ее новым прикладом. Я говорю о покойном Достоевском, у которого на сей предмет вытекло такое сравнение: лежит где-то куча глины. Все ходят мимо и видят – глина, куча, безобразие. Кто-нибудь ступит ногою, и куча делается еще безобразнее. Но вот подходит мальчик, в котором есть та творческая искра, которая называется дарованием или талантом. Он присел к глине, послюнил пальцы и начал лепить… Бог его знает, что он такое вертит… Сначала долго ничего не заметно, но вот все взглянули и с удивлением воскликнули: «Глядите! – это морда!»

И с той поры это уже не «куча», а это «морда».

Такой оборот дело восприняло от прикосновения к нему даровитой руки"[1745]1745
  Черновой автограф // ЦГАЛИ. – Ф. 275. – Оп. 1. – Ед. хр. 64. – Л. 1.
  Датируется 1887 г. по содержанию.


[Закрыть].

До конца дней сохранял Лесков теплое воспоминание об эпизодическом сотрудничестве в "Эпохе" в начале своего литературного пути.

12 апреля 1888 г. он писал Суворину по поводу хорошего приема последним новеллы "Прекрасная Аза":

"…такое сочувствие редактора и мне нужно и дорого, – даже очень дорого. Это напоминает отношение Достоевского при печатании «Леди Макбет»…"[1746]1746
  Письма русских писателей к А. С. Суворину / Подгот. к печати Д. И. Абрамович. – Л., 1927. – С. 69.


[Закрыть]

Как видим, мысли о Достоевском упорно сопровождали Лескова. Чем это можно объяснить? Не ощущал ли Лесков сходство в их положении в литературе и общественной жизни? Ни тот, ни другой не были полностью приняты и поняты ни реакционными кругами общества, ни тем более приверженцами социалистического учения.

На основании вышеприведенных материалов можно сделать определенный вывод: в идейных и творческих взаимоотношениях Лескова и Достоевского влечение друг к другу сменялось отталкиванием, понимание – отчуждением, симпатия – антипатией. Одного лишь никогда не было – равнодушия.

Приложение

В бумагах Лескова сохранился черновик одной неизданной заметки 1884 г., связанной с именем Достоевского и «Новым временем»[1747]1747
  ЦГАЛИ. – Ф. 275. – Оп. 1. – Ед. хр. 16.
  Первоначальное (зачеркнутое) заглавие "О грошовой свечке". На л. 1 об. наклеена вырезка заметки из "Нового времени" 17 октября. Написано, несомненно, под свежим впечатлением от выступлений этой газеты, т. е. 18-20 октября 1884 г.


[Закрыть]. Она предназначалась, вероятно, для «Петербургской газеты» или «Новостей», но не была напечатана из-за явной политической нецензурности.

Приводим ее текст:

ГАЗЕТНОЕ МЕЛЕВО

Опять на чеку любопытный литературный спор, в котором «Новое время» в два дня кряду перевернулось на оба бока.

Началось с того, что в последнем политическом процессе в числе обвиненных был один штаб-офицер [1748]1748
  Штаб-офицер – подполковник 59-го пехотного полка М. Ю. Ашенбреннер, обвинявшийся по процессу "четырнадцати" вместе с членами общества «Народная воля» поручиком Н. М. Рогачевым, лейтенантом флота А. П. Штромбергом, В. Н. Фигнер и др. Процесс шел с 24 по 28 сентября 1884 г. в Петербургском военно-окружном суде.
  В № 285 "Московских ведомостей" 14 октября 1884 г. было напечатано "Правительственное сообщение" об окончании процесса и о приговоре над осужденными. А на с. 3 в анонимной заметке "Москва, 13 октября" корреспондент газеты, сравнивая приговоренных с первомартовцами, патетически восклицал: там "недоучившиеся студенты, сбитый с толку мастеровой… Теперь выступают аристократы крамолы, не менее прикосновенные к ее злодействам и к цареубийству. Подполковник Ашенбреннер, это уже не Рысаков… Особенно возмутительно появление более или менее значительных военных чинов в этой шайке. Не поведут ли дальнейшие розыски, боже сохрани, еще повыше?" Далее он возмущался изменой "не только общему долгу, но и воинской чести, присяге солдата".


[Закрыть] . «Московские ведомости» сделали по этому случаю обобщение, – что порча коснулась уже армии. «Новое время» (имея склонность находить прекрасным все, что скажут «Московские ведомости») сейчас же отметили и подчеркнули упомянутые соображения, а чтобы и самим не черпать все из чужого колодца, пошли доставать из своего запасного поставца кое-что «вчерашнее» и подогревать. Из вчерашней провизии у них более всего в запасе премудрость Достоевского. Сейчас они хватили от нее кусок, подогрели и 17 октября подали публике «хронику» с рассуждением, что все наговариваемое на армию для них и не дивно; – что этого даже надо было ожидать, что глубокие умы это и предусмотрели, и предсказали… Вот, например, Достоевский, – он это «предсказал». – Где? – А в «Бесах». Их надо ввести как учебный предмет и делать экзамены из «Бесов». За это «губернаторы и вообще начальствующие были бы благодарны, ибо многие из них никогда не читали „Бесов“, избегая скуки, хотя читали Щедрина…».

Нововременский хроникер напоен настоящим духом: он тотчас [1749]1749
  "вспомнился – канцелярии…" – газетная вырезка, вклеенная в текст статьи.


[Закрыть] "вспомнил о «Бесах», прочитав статью «Московских ведомостей» о последнем политическом процессе. Они справедливо ужасаются тому, что пропаганда коснулась армии, они считают это явление новым [1750]1750
  Подчеркнуто Лесковым.


[Закрыть] . Увы, это не ново. Уже процесс Суханова [1751]1751
  Н. Е. Суханов (р. 1853) – лейтенант флота, активный член Исполнительного комитета «Народной воли», осужден по процессу "двадцати" (расстрелян 19 марта 1882 г.).


[Закрыть] доказал, что это участие явление не новое. А Достоевский предсказал это в «Бесах», в 1871 году, то есть тринадцать лет тому назад. Главный организатор, Петр Верховенский, имеет у себя преданного исполнителя «офицерика Эркеля». «Эркель был такой „дурачок“, у которого только главного толку не было в голове, царя в голове; но маленького подчиненного толку у него было довольно, даже до хитрости. Фанатически, младенчески преданный „общему делу“, а в сущности Петру Верховенскому, он действовал по его инструкции… Исполнительная часть быть потребностью этой мелкой, малорассудочной, вечно жаждущей подчинения чужой воле натуры, – о, конечно, не иначе как ради „общего“ или „великого“ дела. Но это было все равно, ибо маленькие фанатики, подобные Эркелю, никак не могут понять служения идее иначе, как слив ее с самим лицом, по их понятиям, выражающим эту идею. Чувствительный, ласковый, добрый Эркель, быть может, был самым бесчувственным из убийц, собравшихся на Шатова…»

«Вот что говорил Достоевский об этом „офицерике“ в то время еще, когда военный элемент совсем отсутствовал в политических процессах. С того времени много воды утекло и Эркель мог вырасти и до полковника, который фигурирует в процессе тоже с немецкой фамилией».

«Вечная история: художнику, знающему человеческую душу, гораздо меньше верят, чем канцелярской записке, чем узкому взгляду какого-нибудь секретаря канцелярии…»

Очевидно требовалось, чтобы уже «тринадцать лет назад», – с тех пор, как Достоевский «предсказал», – сейчас и браться, а не верить какой-то «записке»… А теперь уже – «с того времени много воды утекло и Эркель мог вырасти до полковника».

17 октября все читали это в 3103 № «Нового времени» и иные думали:

– Эки дошлые! – все раскопают… Так оно и есть… Достоевский все предсказывал… Его надо было слушать.

Но между 17 и 18-м октября над Петербургом пронеслась ночь, – очень холодная, ветреная ночь, гнавшая воду встречь. Облака летели шибко, то открывая луну, то затеняя ее слева. С брандвахты производились выстрелы, возвещавшие, что вода быстро идет выше линии… Обитатели низких подвалов не гасили своих грошовых свечек, а на Италианской [1752]1752
  Редакция «Нового времени» помещалась на Малой Итальянской ул., д. 18.


[Закрыть] в редакции «Нового времени»… переставляли мельницу… С мелкой крупчатки жернов поставили на крупный растряс, и 18 октября в № 3104 подают такой перемол:

«Опасные обобщения» – «Заметка „Московских ведомостей“ об участии офицеров в преступлениях нигилистической крамолы наводит на серьезные размышления. Мы никогда не позволяли себе забывать ту осторожность, которая необходима при распространении преступления одного лица на всю корпорацию».

И нововременцы начинают упрекать «Московские ведомости» что те «делают историческую ошибку». Нововременцы <начинают> припоминать им Лаврова [1753]1753
  Известный революционер полковник П. Л. Лавров (1823-1900) был арестован 24 апреля 1866 г. в Петербурге за близкие сношения с государственными преступниками и выслан в Вологодскую губ.


[Закрыть] , Дубровина [1754]1754
  Подпоручик В. А. Дубровин (р. 1855) был связан с обществом «Земля и воля»; ярый сторонник цареубийства. Повешен 20 апреля 1879 г. (см. о нем – Письма. – IV. – С. 57, 382-383).


[Закрыть] , Суханова и других, включительно до Арнгольда, Сливицкого и Сахновского [1755]1755
  Поручик И. Н. Арнгольд и подпоручик П. М. Сливицкий – члены революционной организации русских офицеров в Польше – были арестованы 24 апреля 1862 г. в окрестностях Варшавы и расстреляны 16 июня. А. Сахновский (Сохновский), их союзник, успел эмигрировать в Париж (впоследствии переписывался с Герценом).


[Закрыть] , вины которых относятся еще к 1863 году. «Вчерашнее» у нововременцев не пошло дальше этого, а кажется могло бы идти не только до 1825 года [1756]1756
  Лесков имеет в виду восстание 14 декабря 1825 г. на Сенатской площади.


[Закрыть] , но и до «смутного времени», когда «вожди перебегали из лагеря в лагерь к тушинскому вору». И это не было предречено Достоевским… Но все это ушло мимо памяти и даже мимо желания нововременцев как-нибудь согласить то, что вчера еще ими наговорено под впечатлением «Бесов», из которых «надо экзаменовать» губернаторов, читающих Щедрина… «Всего более надо бояться обобщений», – пишет 18 октября «Новое время». – Это «соображения, которые мы считаем полезным напомнить „Московским ведомостям“. – От грошовой свечки Москва горела»… Так эти вертуны дошли и до «грошовой свечки», которую они сами никогда не зажигают, потому что «никогда не позволяют себе забывать осторожность», – а вот «Московские ведомости», те де опасно ходят с «грошовой свечкой».

По газетным обычаям такие выхилясы и выкрутасы называются полемикою, и иногда извиняются будто ее требованиями, но простой, со здравым смыслом человек, послушав это пустомельство, пожалуй, сказал бы:

– «Эх ты, мелево, мелево! – вразуми, ты себя хоть отселева!»