Текст книги "Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования"

Автор книги: Галина Коган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 65 страниц)

…Что же это такое, наконец, что тебе говорила Анна Григорьевна, что ты писать не хочешь? Что муж ее мучителен, в этом нет сомнения, – невозможностью своего характера, – это неновое, грубым проявлением любви, ревности, всяческих требований, смотря по минутной фантазии, – все это не ново. Что же так могло тебя поразить и потрясти? Не могу понять, хотя, признаюсь, часто у меня вопрос рождался, что они оба не по себе, т. е. не в своем уме, и где у них действительность, где фантазия – отличить трудно. Федор Михайлович, например, такие исторические факты приводит иногда, что ясно, что он их разве что видел во сне – например, что Петр Великий сам выкалывал глаза младенцам. Это он говорит или говорил серьезно, может быть, после и забыл. Насчет расточаемого им титула дураков – ключ вот какой: все, что не есть крайний славянофил, тот дурак. Словом, он в своей логике такой же абстракт, как и все головные натуры, как и нигилисты, такой же беспощадный деспот, судящий не по разуму жизни, а в силу отвлеченного понятия. С твоим мнением о "Карамазовых" согласен вполне. Но что такое говорила Анна Григорьевна?[1258]1258
  Письмо А. И. Майковой неизвестно. По поводу какого-то ее намека на Достоевских Майков писал и в одном из следующих писем, желая узнать "интрижка ли это" или же "ревность <…> Анны Григорьевны, создающая фантомы" (там же).
  18 июня Майков писал жене о "Братьях Карамазовых":
  "Насчет романа Федора Михайловича и я согласен с тобою. Не знаю, куда все приведет, но пока ни зги впотьмах не видно…" (там же).


[Закрыть] – Какой я любопытный…

Автограф // ИРЛИ. – 16998. – C. VIII.

Первые строки приведены в комментариях к "Письмам". – IV. – С. 390-391.

Дата проставлена карандашом.

176. А. Н. Майков – А. И. Майковой

28 июня 1879 г.

…Жаль, что ты не видишь "Московских ведомостей". Достань или у Достоевского или в курзале вчерашний номер, четверг 27 июня, и прочти передовую статью о литературном процессе Николадзе в Тифлисе. Прелесть что <за> статья! Вот храбрость-то со стороны Каткова[1259]1259
  Передовая статья № 163 «Московских ведомостей» 27 июня 1879 г. посвящена судебному процессу редактора тифлисской газеты «Обзор» – Н. Я. Николадзе, известным грузинским публицистом-революционером. Выступление Николадзе на суде о произволе и самоуправстве цензурных органов вызвало одобрительную оценку фельетониста газеты «Голос». Катков воспользовался этим в своей передовой статье как поводом для очередного доноса, заявив, что пафос сотрудника «Голоса» напоминает "восторги по поводу осуждения генерала Трепова в деле Веры Ивановны Засулич". "Слабейшая сторона гордо поднимает голову, держит громкую и твердую речь, вконец загоняет противника и выходит, увенчанная победой, – писал далее Катков. – А власть, о силе и произволе которой от господина же Николадзе можно было услыхать столько ужасов, как-то жалобно присела, запутавшись в собственном вооружении".
  Как отнесся Достоевский к этому выступлению Каткова, не установлено. Вряд ли он присоединился к восторженной оценке Майкова.
  30 июня Майков снова осведомлялся у жены:
  "Интересно, что говорит Федор Михайлович о статье Каткова, о которой я тебе писал (по поводу суда в Тифлисе)? Одобряет или нет? По-моему, это верх доблести со стороны Каткова, ибо – что же? – он защищает цензуру" (там же).


[Закрыть] <…> А Федор Михайлович в самом деле в претензии на тебя за коклюш?[1260]1260
  См. примеч. к п. 169.


[Закрыть] Или это твоя подозрительность? Впрочем, все может быть. Кланяйся ему, однако…

Автограф // ИРЛИ. – 1698. – C. VIII.

177. Д. Титов [1261]1261
  Дмитрий Титов – молодой наборщик, поэт-самоучка.


[Закрыть] – А. С. Суворину

С.-Петербург. 1 июля 1879 г.

…Быть может, вы припомните, как года три тому назад (когда еще ваша редакция только что переводилась на Знаменскую ул.) к вам явился мальчуган со странным заявлением о своем влечении к литературным занятиям. Тогда вы определили эту глупость стихами Лермонтова, что – "то кровь кипит, то сил избыток", и, между прочим, посоветовали мне обратиться в Литературный фонд, председателем которого состоял в то время добрейший В. П. Гаевский. С тех пор много воды утекло; я поступил работать в типографию Стасюлевича, где нахожусь по настоящее время, и мои претензии получить образование (при содействии посторонней помощи) отошли на задний план. Стал заниматься чтением, насколько давала возможность, изредка ходил к К. Д. Кавелину и Ф. М. Достоевскому[1262]1262
  В ИРЛИ хранится два письма Титова к Достоевскому 1876 г. См. «Вопросы литературы». – 1971. – № 11. – С. 206-207.


[Закрыть], а теперь надумал послать вам свое маленькое стихотворение с просьбой напечатать в еженедельнике «Новое время»[1263]1263
  В перечне стихотворений, посвященных Достоевскому, А. Г. Достоевская указала стихотворение Титова "Ф. М. Достоевскому. 12 февраля 1878 г.", без указания места публикации (Библиографический указатель… – С. 294).


[Закрыть]…

Автограф // ЦГАЛИ. – Ф. 459. – Оп. 1. – Ед. хр. 4233.

178. Ф. М. Толстой [1264]1264
  Феофил Матвеевич Толстой (1807-1881) внук М. И. Кутузова, музыкальный критик, композитор-дилетант и беллетрист, крупный чиновник цензурного ведомства. См. его заостренно-публицистическую характеристику в статье Чуковского К. И. Ф. М. Толстой и его письма к Некрасову // Лит. наследство. – Т. 51-52. – 1949. – С. 569-620. Среди бумаг Достоевского сохранилось несколько писем к нему Толстого. Отрывки из них приведены в моей статье «Утраченные письма Достоевского» // Вопросы литературы. – 1971. – № 11. – С. 209-210.


[Закрыть] – О. Ф. Миллеру [1265]1265
  Орест Федорович Миллер (1833-1889) – историк литературы, публицист умеренно славянофильского направления, профессор Петербургского университета.
  В неизданных "Воспоминаниях и признаниях (1833-1886)" Миллер отмечал:
  "С Достоевским под конец его жизни сблизило меня Славянское общество, которого был он товарищем председателя, и совместное участие с ним в публичных чтениях, на которых доставались ему именно со стороны молодежи самые восторженные овации. Это, как и посещения его молодежью и письма от нее с разных сторон, окончательно сделали для меня Достоевского примером победоносного поглаживания не по шерстке" (Авт. // ЦГАЛИ. – Ф. 1380. – Оп. 1. – Ед. хр. 11).


[Закрыть]

Перевод с французского

Форестье. 17 июля 1879 г.

…Ваше письмо от 27 июня – это не просто "расписка в получении", а красноречивая защитительная речь и в то же время почти обвинительный акт, которым вы мне даете знать, что я ложно понял и вынес легкомысленный приговор личности и творчеству вашего литературного идола[1266]1266
  Это письмо Миллера к Толстому о Достоевском и «Братьях Карамазовых» остается неизвестным.


[Закрыть]. Вы говорите мне, что Достоевский в совершенстве владеет тремя иностранными языками, что он много читал, что он даже эрудит. Я вполне верю вам и чувствую, что совершил непростительный грех, не заметив всего этого при чтении его сочинения.

Судя по вашим словам, совершенно очевидно, что он что-то тщательнейшим образом скрывает, ибо иначе нельзя было бы объяснить некоторые его умолчания…

В одном из своих сочинений (если не ошибаюсь, в "Идиоте") он, например, излагает систему или, вернее, принципы Лассаля – и ни разу не ссылается на произведения сего последнего[1267]1267
  Вероятно, имеется в виду теория права Лассаля, отклики на которую см. в гл. Х части второй романа «Идиот».
  Отметим, что в личной библиотеке Достоевского находился первый том собрания сочинений Ф. Лассаля в переводе В. Зайцева. – СПб., 1870 (см. Гроссман Л. Библиотека Достоевского. – С. 147).


[Закрыть]…

Ну что ж! Мной допущена ошибка, и я бесконечно благодарен вам, милостивый государь, за разъяснения, которые вам благоугодно было мне дать…

Теперь – последнее слово. Совершенно очевидно, что "человек с содранной кожей" Достоевского в духе Микеланджело радует ваш взгляд. Вы хотели бы повесить этот анатомический шедевр, эту окровавленную плоть, над своим письменным столом, чтобы досыта наслаждаться ее созерцанием. Я же восхищаюсь им как добросовестным и даже ученым, с точки зрения анатомии, трудом, но мне хотелось бы, чтобы сей труд находился подальше от моих глаз. Вот и вся разница между нашей манерой писать о великом таланте Достоевского.

Но поверьте, милостивый государь, что я не совсем лишен способности понимать и ценить ваши исполненные ума воззрения[1268]1268
  См. ниже панегирик Достоевскому в письме Ф. М. Толстого (п. 179), полностью пересмотревшего свой взгляд на «Братьев Карамазовых».


[Закрыть]…

Автограф // ЛБ. – Ф. 93.II.9.98.

Авторство Толстого установлено мною (в архиве письмо по ошибочному указанию А. Г. Достоевской числилось как письмо "Т. Фоста").

179. Ф. М. Толстой – О. Ф. Миллеру

Перевод с французского

14 августа 1879 г.

Если у вас хватит терпения разобрать мои каракули – вы изрядно посмеетесь! "Валаамская ослица заговорила"[1269]1269
  Выражение Валаамская ослица заговорила в подлиннике написано по-русски. – Л. Л.


[Закрыть], скажете вы, быть может, читая мою исповедь. – Дело в том, что ваше письмо от 27 июня явилось для моей старой башки совершеннейшей новостью – скажу даже больше: откровением[1270]1270
  Письмо Мидлера, на которое отвечает Толстой, неизвестно.


[Закрыть]…

Ваша глубокая уверенность в справедливости своей оценки поколебала мои убеждения, – и я принялся внимательнейшим образом перечитывать роман – предмет вашего культа. – Итак, я не только должен торжественно покаяться, но и возопить из сокровенных глубин своей души: mea culpa, mea maxima culpa[1271]1271
  моя вина, моя громадная вина! (лат.).


[Закрыть]. Последний роман Достоевского действительно, как ем это говорите, – идеальное произведение, и все наши беллетристы-психологи – со Львом Толстым во главе – не больше чем детишки в сравнении с этим суровым и глубоким мыслителем. Перебирая в уме чудовищные бессмыслицы, которые я позволил себе высказать в своем первом письме[1272]1272
  См. п. 178.


[Закрыть], я краснею от стыда, и только одну фразу я считаю возможным отстаивать и теперь – это параллель между «Человеком с содранной кожей» Микеланджело и некоторыми местами в творениях Достоевского, но с той, однако, разницей, что произведение Микеланджело – это анатомический этюд, а произведение Достоевского – это этюд психологический, или, вернее, вивисекция, производимая над живым человеком. Те, кто присутствует при этом эксперименте in anima vili[1273]1273
  на живом существе (лат.).


[Закрыть], видят, как трепещут мускулы, течет ручьем кровь, и – что еще ужасней – они видят себя отраженными в глазах, "этом зеркале души", и в мыслях человека, вскрытие которого производит автор.

Сцена опьянения старого распутника, сцена с офицером и исповедь Ивана – это также мастерски произведенные вскрытия.

Поэма, которая складывалась в голове Ивана, полна подавляющего величия.

Если б можно было воскресить Лермонтова, он сумел бы сделать из этого pendant или, скорее, продолжение своего "Демона".

Инквизитор – это воплощение Люцифера, облаченного в пурпур и увенчанного папской тиарой. А в личности Христа, в его взгляде, преисполненном благодушия, которым освещено лицо Инквизитора, я вижу, мнится мне, вижу облик автора романа. – Да! Вы тысячу раз правы – Достоевский – это Weltschmerzer[1274]1274
  выразитель мировой скорби (нем.).


[Закрыть], и его нельзя сравнивать с эгоистом Жан-Жаком[1275]1275
  Руссо.


[Закрыть].

Если бы Лермонтову – единственному из наших поэтов, который мог бы позволить себе изложить стихами речь Ивана, – посчастливилось напасть на подобный сюжет, из-под его пера вышло бы произведение, еще более грандиозное, чем его "Демон". Стремления Люцифера в тиаре бесконечно шире, ибо любовь какой-нибудь Тамары, разумеется, гораздо ниже любви или признательности всего человечества.

Вы спросите, быть может, с какой целью пишу я вам эти строки? Достоевский сумел бы объяснить вам это – я же не в состоянии это сделать. Здесь желание сознаться в том, что я побежден и – как ни странно – у меня совсем нет ощущения, что я унижен, – я чувствую себя выросшим в собственных глазах тем признанием, которое только что вам сделал. На одно мгновение я словно облачился в рясу смиренного Алеши, а вы появились передо мной в моральном одеянии симпатичнейшего отца Зосимы.

Примите же эти строки как мою исповедь вслух…

Вы не станете упрекать меня – я не заслуживаю этого – вы уже дали мне, впрочем, кое-что понять, отобрав у меня книжки журнала, – а найдете средство дать мне знать, что исповедь Валаамской ослицы благополучно дошла по назначению.

Тысяча и тысяча благодарностей за то, что вы открыли мне глаза <…>

P. S. Протестуйте же снова хоть сто раз против приемов, применяемых Катковым. Никто не насмехается так над публикой, как он, заставляя ожидать, затаив дыхание, все интеллигентное население России[1276]1276
  Вероятно, негодование Толстого объясняется тем, что в июльской книжке «Русского вестника» не появились очередные главы «Братьев Карамазовых» (публикация романа началась в январе 1879 г.). Перерыв этот был вызван не злой волей редактора, а просьбой самого Достоевского (Письма. – IV. – С. 64-66).


[Закрыть].

Автограф // ЛБ. – Ф. 93.11.9.58.

180. А. Г. Достоевская – А. А. Достоевскому

<С.-Петербург. 17 сентября 1879 г.>

…Брат мой[1277]1277
  Иван Григорьевич Сниткин.


[Закрыть], побывав в имении, положительно отказался выбрать для Достоевских часть по многим причинам, о которых в письме не напишешь. Да оно ж лучше, что отклонил ответственность, так как его и меня всю жизнь бы бранил Николай Михайлович за выбранную для него "тундру". Дело, таким образом, остановилось, и мы решили вот на чем: мы приезжаем 25 сентября в Петербург и устроим от 25-30 у нас совещание, на котором и решим всё <…> Но беда вот в чем: мой Федор Михайлович ни за что не хочет выделяться с Николаем Михайловичем и объявляет, что готов взять болото, но лишь бы быть совершенно отдельно[1278]1278
  20 ноября 1879 г. А. А. Достоевский сообщал родителям:
  "…После вашего последнего письма с договоренностью я скоро пошел к Анне Григорьевне, и там мы втроем, т. е. я, Федор Михайлович и Анна Григорьевна, сочинили бумагу, заключающуюся в том, что мы относительно имения согласны на те условия, которые предлагает нам Шер. Это бумагу должны подписать еще другие сонаследники, потом она отошлется Шеру…" (Авт. // ИРЛИ. – Ф. 56. – Ед. хр. 30).


[Закрыть]…

Автограф // ИРЛИ. – Ф. 56. – Ед. хр. 151.

181. Е. Ф. Тютчева [1279]1279
  Екатерина Федоровна Тютчева (1835-1882) – дочь поэта Ф. И. Тютчева от первого брака, фрейлина императрицы Марии Александровны, автор "Рассказов из священной истории Ветхого и Нового завета"; перевела на английский язык избранные проповеди митрополита Филарета (London, 1873).


[Закрыть] – К. П. Победоносцеву

<Москва> 4 октября 1879 г.

…Мы прочли последнюю часть "Братьев Карамазовых". Достоевский взялся за слишком трудное дело, желая совместить в своем романе, изобразить словом то, что одна жизнь может совокупить, – и сильный человеческий дух, просвещаемый и наставляемый свыше, примирить, т. е. соблазн внешний веры, малодушия и малоумия верующего – с беспредельною гармониею Истины. Есть глубокие ключи, которых не может, не должно касаться человеческое слово. Не словопрениями изгоняется сей темный дух соблазна и самовольного сомнения – но токмо молитвою и постом. Разоблачать язву, выставлять ее напоказ – можно, но кто ее исцелит?..

Автограф // ЛБ. – Ф. 230.4406.9.

182. И. С. Аксаков – А. Ф. Благонравову [1280]1280
  Александр Федорович Благонравов – провинциальный врач. Ему адресовано письмо Достоевского, датированное 19 декабря 1880 г. (Письма. – IV. – С. 220-221).


[Закрыть]

Москва. 20 октября 1879 г.

Я ужасно виноват пред вами, многоуважаемый Александр Федорович, что до сих пор не отвечал вам на ваше письмо[1281]1281
  Среди бумаг Достоевского сохранилось письмо Благонравова из Юрьева-Польского (10 декабря 1880 г.):
  "…Из того, что ваш последний роман «Братья Карамазовы», захватывающий в себя, предрешающий глубину вопросов, в нем поставленных, читается многими в нашей глухой провинции, хотя и под руководством лиц, более способных понимать ваше художественное создание, вы можете заключить, что живущая в провинции молодежь (я разумею чиновников и молодое купеческое поколение, воспитываемое на пустых романах) перестает коснеть в невежестве и мало-помалу умственно развивается, – идет вперед.
  Едва ли кому-либо, кроме вас, суждено так ярко и так глубоко анализировать душу человека во время различных ее состояний, – изображение же галлюцинации, происшедшей с И. Ф. Карамазовым вследствие сильной душевной напряженности (я пока остановился на этой главе, читая ваш роман понемногу), создано так естественно, так поразительно верно, что, перечитывая несколько раз это место вашего романа, приходишь в восхищение. Об этом обстоятельстве я могу судить поболее других, потому что я медик. Описать форму душевной болезни, известную в науке под именем галлюцинаций, так натурально и вместе так художественно, навряд ли бы сумели наши корифеи психиатрии: Гризингеры, Крафт-Эбинги, Лораны, Сенкеи и т. п., наблюдавшие множество субъектов, страдавших нарушенным психическим строем…" (Авт. // ЛБ. – Ф. 93.11.1.96).


[Закрыть]. Прочитав его, я решил в уме, что необходимо выждать окончательного результата оценки, о чем и хотел вам писать. Но тут случились разные обстоятельства, совершенно отвлекшие мое внимание. Выждать – я и теперь стою на этом. Еще неизвестно, какой отзыв дадут Гончаров и Достоевский. Если даже ваша сказка не получит премии, то все же будет иметь значение всякий похвальный отзыв о ней таких авторитетных писателей. Попросите секретаря, г. Рогова, чтоб непременно сообщил их отзыв, каков бы он ни был <…> Я очень охотно представлю ваш рассказ в Общество распространения полезных книг. Комитет же грамотности находится в Петербурге. Если вы не получите Фребелевской премии[1282]1282
  Летом 1871 г. в России было организовано Фребелевское общество (Ф. Фребель – известный немецкий педагог, создатель "детских садов"). Начиная с 1878 г. Совет Общества проводил конкурсы на лучшие рассказы для детей младшего возраста.
  В "Отчете Совета С.-Петербургского Фребелевского общества 1871-1896" (СПб., 1897) отмечается:
  "Совет не может не вспомнить с благодарностью и Федора Михайловича Достоевского, сочувствовавшего целям Общества и являвшегося всегда на помощь, когда обращались к его содействию. Он принимал участие в детских праздниках и в комиссии о присуждении премий" (С. 25).
  В число членов комитета по присуждению премий входили также Гончаров, Плещеев и др.
  В перечне лиц, получивших фребелевские премии за 1878-1895 гг. (С. 53-59), имя Благонравова не названо.


[Закрыть], то прежде всего нужно напечатать и затем экземпляр представить в Комитет…

Автограф // ЦГЛМ. – ОФ. 3985.

183. Из дневника А. А. Киреева

<С.-Петербург> 5 ноября 1879 г.

Я в восторге от "Карамазовых". Его определение вечных мук ада – глубоко философское: невозможность любить и жертвовать собою и страдать за других. Едва ли когда-либо в русской беллетристике появлялось что-либо более глубокое!!

Автограф // ЛБ. – Ф. 126.2.8.

184. Ф. Н. Китаев – Е. С. Некрасовой

<Новочеркутино, Тамбовской губ.> 21 ноября 1879 г.

…Как вы, бывало, не могли слышать о Чернышевском[1283]1283
  5 июля 1866 г. Катаев писал Некрасовой:
  "На днях я прочел с большим удовольствием «Что делать?» и увлекся им так, как не увлекался еще никаким другим романом, между тем как в то время, когда он только что появился, я не мог осилить и первой части его. Я объясняю себе это так: в то время я требовал от романа (конечно, бессознательно), чтобы он удовлетворял моему воображению или, лучше, чтобы действовал на мою фантазию; теперь мне понравился этот роман, потому что действовал больше на рассудок, чем на воображение. Прочтя его, я согласился с тем, что все лица романа – действительно счастливые люди. Каждый из них позитивист, у него на первом плане вопрос почему идешь? а куда идешь? – уже на втором плане; эти люди смотрят на труд и любовь как на необходимость, чтобы жить счастливо; а так как каждый хочет жить счастливо, то труд у них не принужденный, а свободный. Из этого следует, что все они эгоисты, и, наконец, так как они эгоисты, то и гуманны. Любовь их основывается на взаимной деликатности, следовательно, их любовь – самая естественная. И является втихомолку вопрос: отчего и тебе не сделаться счастливым человеком? а в голове уж готов ответ: отчаиваться нечего, стоит только трудиться да быть слугой своего рассудка, а не тела. Первое легко, ну а чтобы достигнуть второго нужно еще побороться" (Авт. // ЛБ. – Ф. 196.14.1).
  Роману "Что делать?" посвящено и следующее его письмо к Некрасовой (28 июля того же года).


[Закрыть], так и я теперь о Достоевском. С большим удовольствием я читал когда-то его «Мертвый дом», затем с меньшим уже удовольствием то, что следовало за ним, а когда появился «Идиот», то я его читал положительно без всякого удовольствия, я даже не дочитал его, такое неприятно тяжелое впечатление он производил на меня. Такая манера писать, это удовольствие находить наслаждения в ковырянии ран, и без того больных и трудно заживающих, – мне не по вкусу. Такое отношение к явлениям обыденной физической и психической жизни человека напоминает мне тех нищих калек, с голыми обезображенными частями тела, покрытыми язвами, которые с искусственно жалобными воплями разъезжают на клячах по деревенским базарам и всячески стараются привлечь к себе внимание и симпатию публики.

Достоевский – тот же калека. Я помню, что дети находят большое удовольствие ковырять или бередить свои болячки, не понимая, что этим они только замедляют ход заживления. Помню, что за это, если они не слушаются, не отстают от своей дурной привычки, их бьют по рукам. Достоевский – такое же дитя, с тою только разницею, что он старик-дитя. Я не удивляюсь, однако, что Достоевский находит себе поклонников, которые им восторгаются, во-первых, потому, что я признаю, что такого рода ковыряние в своей собственной душе свойственно каждому человеку в известном фазисе его развития, а во-вторых, потому, что знаю еще и таких людей, которые до того любят ковыряться в своей душе, что это занятие у них вошло в привычку, и на всякую попытку остановить их, показать всю нерациональность их самодеятельности, на потерю времени, на скуку, ложь и проч., – они вправе отвечать, как отвечал умный мальчик Ваня, когда сестра его спросила, зачем он все ковыряет в носу: "Не в твоем носу ковыряю".

Сколько я могу судить по выдержкам, появившимся в газетах из романа Достоевского, прочитать "Братьев Карамазовых" меня нисколько не тянет, и если я когда возьмусь за них, то никак не ради удовольствия, которое они могут мне доставить, а просто из одной любознательности, нужно же знать последнее слово отживающего писателя. Простите, что я выражаюсь так резко и отношусь так холодно к тому, чем вы увлекаетесь; все мои рассуждения вас совершенно обходят, и даже я полагаю, ввиду этого, я все-таки должен буду прочитать "Карамазовых", чтобы иметь основание говорить с вами о Достоевском подробнее и определеннее…

Автограф // ЛБ. – Ф. 196.14.3.

185. А. А. Достоевский – А. М. и Д. И. Достоевским

<С.-Петербург> 13 декабря 1879 г.

…Сейчас только вернулся от Федора Михайловича. Он был очень мил и любезен. Такую же бумагу, как и вы, относительно денег получил и он, и от того же числа. Федор Михайлович деньги хочет уплатить и на днях отошлет их в канцелярию Окружного суда <…> Завтра я иду на вечер, который дается в Благородном собрании в пользу студенток Бестужевских курсов; вечер будет литературно-музыкальный <…> Я очень доволен, что сегодня сходил к Федору Михайловичу. Анна Григорьевна была так любезна, что оставила для меня билет на вечер: в нем, между прочим, будет читать и Федор Михайлович рассказ Нелли из "Униженных и оскорбленных". Билеты все уже распроданы, и, кроме Анны Григорьевны, я не мог нигде достать[1284]1284
  16 декабря 1879 г. в «Новом времени» (№ 1366) сообщалось:
  "В пятницу, 14 декабря, в зале Благородного собрания был дан художественно-литературный вечер в пользу слушательниц Высших Бестужевских курсов. Вечер носил чисто семейный характер и распадался на два отделения".
  Охарактеризовав выступления А. Н. Плещеева, пианистки г-жи Малявко, проф. Н. П. Вагнера, скрипача Дегтерева, певицы Клебек, писателя Потехина, певцов Скальковской и Ильинского, хроникер продолжал:
  "Г-н Достоевский прочел отрывок из романа «Униженные и оскорбленные» в виде рассказа, двенадцатилетней девочки. Правдивость, простота, безыскусственность речи, самое миросозерцание ребенка были до того живо переданы автором, что у многих из присутствующих навертывались слезы. Надо отдать справедливость автору, что он сумел вполне воспроизвести действительность, и довольно было закрыть глаза, чтобы поверить, что перед вами лепечет подросток-девочка".
  Автор заметки отмечал, что "все исполнители были встречены очень радушно. Многих встречали оглушительным взрыв аплодисментов, вызовам не было конца!!".


[Закрыть].

Федор Михайлович приказал мне написать вам всего хорошего и сказать вам, что он вас "очень любит и уважает". Это были первые слова, которыми он меня встретил. Между прочим, он подарил мне новое издание книги «Униженные и оскорбленные»[1285]1285
  Пятое издание «Униженных и оскорбленных» вышло в свет 10 ноября 1879 г. (Жизнь и труды Достоевского. – С. 291). В ЛБ сохранился экземпляр романа с пометами Достоевского, сделанными для публичного чтения.


[Закрыть]…

Автограф // ИРЛИ. – Ф. 56. – Ед. хр. 29.

186. О. Ф. Миллер – В. П. Гаевскому

<С.-Петербург> 31 декабря 1879 г.

…Спешу извиниться перед вами в том, что вы обеспокоены были присылкою к вам с посыльным билета на литературное утро в пользу студентов[1286]1286
  Литературное утро в пользу студентов состоялось 30 декабря 1879 г.
  См. сообщение в № 1376 "Нового времени" 28 декабря:
  "В этом утре примут участие: В. В. Самойлов прочтет «Мальчик у Христа на елке» из «Дневника писателя» Достоевского; А. А. Потехин – отрывок из своей повести «Хворая»; Д. В. Григорович – свой рассказ «Бобыль»; Ф. М. Достоевский – главу «Великий инквизитор» из своего романа «Братья Карамазовы». Кроме того, примут участие Я. П. Полонский, П. И. Вейнберг и Н. А. Вроцкий".
  В недатированном письме к Достоевскому, относящемся к этому времени, Миллер сообщал:
  "…Доставляю вам афишу – пока глухую, так как у певцов все еще толком не добьешься, что они споют. На перемену дня (воскресенье, 30-го) вы изъявили студентам ваше согласие. Поместим вас, как вы любите, в начале второго отделения <…> Завтра и послезавтра будет объявлено в газетах. Билет именной будет доставлен особо" (Авт. // ЛБ. – Ф. 93.II.6.85).
  26 декабря А. И. Толстая писала А. Г. Достоевской:
  "…Во-первых, поздравляю вас и Федора Михайловича с праздником и прошу вас убедительно три билета на чтение 30 числа, если только у вас есть, а нет – то я возьму у Краевского сегодня же. Хотела сама быть у вас сегодня, да все задерживали визиты" (Авт. // ЦГАЛИ. – Ф. 212. – Оп. 1. – Ед. хр. 215).


[Закрыть].

Распорядители сделали это по моему указанию тех лиц (весьма немногих), которым, как мне казалось, могли быть посланы билеты. Я сам так привык их получать с разных сторон, что дело это представляется мне чем-то совершенно обыкновенным. Впрочем, всякие усиленные меры относительно вчерашнего утра оказались совершенно излишними. Как ни поздно вышла наша афиша (вследствие многих помех), имя Федора Михайловича Достоевского успело привлечь, и в самое короткое время, весьма многочисленную публику, так что при сравнительной умеренности наших цен мы получили свыше 1200 рублей.

Автограф // ГПБ. – Ф. 171. – Ед. хр. 188.

187. З. Ю. Яковлева [1287]1287
  Зоя Юлиановна Яковлева – петербургская знакомая Достоевских, "общественная деятельница, устраивавшая благотворительные спектакли в пользу Высших женских курсов" (примечание А. Г. Достоевской, отнесшей это письмо к 1879 г.).


[Закрыть] – А. Г. Достоевской

<С.-Петербург. 1879 г.>

…Целую вас, если позволите, и постараюсь <не> надоесть вам после театра своим присутствием; боюсь, что кончится тем, что Федор Михайлович прогонит упрямую женщину…

Автограф // ЛБ. – Ф. 93.11.10.23.

IV. Публичные чтения. – Пушкинские торжества [в Москве. – Триумф Достоевского. – Достоевский и Тургенев. – Полемика в печати и в переписке современников. – Продолжение борьбы за «Куманинское наследство». – Последний выпуск «Дневника писателя». – Предсмертная болезнь. – Смерть. – Похороны. – Отклики друзей, знакомых, читателей. – «Исповедь» А. Г. Достоевской(1880-1881)

188. Н. А. Соловьев-Несмелов – И. З. Сурикову

С.-Петербург. 1 января 1880 г.

…М. К. Цебрикову давно не видел, кажется более месяца, хотя она и убедительно просила бывать у ней по пятницам, когда кое-кто у ней бывает, – но я в эту осень и зиму ни разу не попал, хотя она живет теперь от моей квартиры на расстоянии пяти минут тихого хода; все крайне недосужно, и вечерами я работаю, и в праздники часто[1288]1288
  Мария Константиновна Цебрикова (1835-1917) – публицистка и беллетристка – сотрудница «Отечественных записок» и других демократических и прогрессивных изданий; поддерживала дружеские связи с "поэтами-самоучками" суриковского кружка, оказывая им деятельную помощь.
  Ее перу принадлежала статья "Подпольный мир о <в?> романах Достоевского", по поводу которой она писала М. М. Стасюлевичу в феврале 1872 г.:
  "Оставя в стороне его тенденции «Русского вестника», нельзя не признать значения общественного психиатра, хотя чуть дело дойдет до исследования причин болезни, он превращается в знахаря, который приписывает ее злому духу; но диагноз его хорош" (см. М. М. Стасюлевич и его современники в их переписке. – Т. V. – СПб., 1913. – С. 154-155).
  В февральской книжке журнала "Слово" 1880 г. напечатана статья Цебриковой о "Братьях Карамазовых": "Двойственное творчество".


[Закрыть]. У А. Н. Плещеева я обещал обедать праздниками, но пока это не удалось, – увижусь, передам от тебя поклон <…>

У нас с новым годом грызня в литературе и помой изливание не умягчились.

Нынче ел (т. е. обедал) в трактире с двумя пишущими, из которых один сообщает другому[1289]1289
  Кто были эти литераторы, не установлено.


[Закрыть]: «Вчера, говорит, был у М. Е. Щедрина – вот и великий талант; как человек, к прискорбию, разлагается, целый вечер все ругал то Тургенева, то Достоевского. Тургенева называл французиком из Бордо и собирается его, говорит, продернуть в сатире; Н. Михайловский и Елисеев тут сидели и только ему поддакивали, считая это разумным. Сообщил нам, благодаря кому были овации Тургеневу в С.-Петербурге, – Стасюлевич, говорит, объездил всех дам и подбил на эти овации, а этот наш офранцузившийся росс вообразил и невесть что, – и пошел, и пошел… Достоевского поносил и блаженненьким и юродивым, и так, говорю, целый вечер… Тяжело было слушать». И мне сделалось скверно на душе, слушая это, и я не доел обеда своего, и ушел, купил по дороге новогодний номер «Нового времени», пришел, читаю поэму в стихах Буренина, ругает поголовно всех поэтов и поэтиков – и Полонского, и Майкова и т. д., ругает до цинизма[1290]1290
  Фельетон Буренина в № 1380 «Нового времени» – «Визит музы. Новогодняя поэма».


[Закрыть], – не дочитал, стало тошно и весь вечер ничего не мог делать.

Вот тебе, мой милый, какая картинка с натуры нашего поистине литературного современного прозябания. Но делать нужно и необходимо каждому по силам – и крупному и малому, иначе вконец затянет зелень и плесень болота…

Автограф // ЛБ. – Ф. 295.5.336.2.10.

189. Из дневника А. А. Киреева

<С.-Петербург> 9 января 1880 г.

Достоевский очень хвалит мою записку государю, но говорит, что нигилизм родился ранее 48 года; причину его Достоевский видит в оторванности нашей от почвы с Петром Великим. Говорит, что она и очень хорошо написана[1291]1291
  Имеется в виду брошюра Киреева "Избавимся ли мы от нигилизма? (Записка, представленная в 1879 году)". Ее печатный текст вклеен в дневник Киреева (лл. 35-50). Эта брошюра вышла в свет только в 1882 г. под инициалами А. К. и с предисловием, датированным 28 марта 1881 г. Как средство против нигилизма Киреев предлагал "удержание высокого уровня образования в наших гимназиях и университетах" и рекомендовал "опору на церковь" – "вернейшую опору, или, лучше, основу семьи и государства".


[Закрыть]…

Автограф // ЛБ. – Ф.126.2.8.

190. А. Г. Достоевская – А. А. Достоевскому

С.-Петербург. 10 января 1880 г.

…Я мой Новый год начала очень плохо: лежу с 4 января в постели и, кажется, пролежу еще дня четыре. У меня бронхит, был сильный жар и бред и начиналось воспаление легкого. Теперь мне значительно лучше, но из постели не выпускают <…> Поляков писал нам, будто Моншеров[1292]1292
  мой дорогой (франц.).


[Закрыть] (то есть не mon cher Шер, а настоящий Моншеров) нашел покупателя на имение, и покупатель дает сто тысяч. Федор Михайлович ответил, что за сто тысяч отдать не согласится, а хочет получить натурою[1293]1293
  Это письмо Достоевского к Б. Б. Полякову неизвестно.


[Закрыть] <…>

Пишу нарочно на бланке[1294]1294
  Письмо написано на бланке:
  "Книжная торговля Ф. М. Достоевского (исключительно для иногородних). С.-Петербург. Кузнечный переулок, д. 5, кв. 10".


[Закрыть], а то вы не поверите, что я книжница. А я имела уж заказ в 50 рублей и заработала 4 рубля 80 копеек. Каково!

Автограф // ИРЛИ. – Ф. 56. – Ед. хр. 151.

191. И. И. Румянцев – А. Г. Достоевской

<Старая Русса> 14 января 1880 г.

С истинным удовлетворением прочитал я еще раз "Униженных и оскорбленных". Дай бог здоровья Федору Михайловичу. Право же, нет даже и подходящего сколько-нибудь человека, который бы мог его заменить, хоть отчасти. Особенно он дорог в настоящее смутное время, которое вряд ли кто изображает вернее[1295]1295
  Вероятно, Достоевский прислал Румянцеву последнее прижизненное издание «Униженных и оскорбленных» (СПб., 1879).


[Закрыть].

Автограф // ЦГАЛИ. – Ф. 212. – Оп. 1. – Ед. хр. 209.

192. А. А. Достоевский – А. М. и Д. И. Достоевским

<С.-Петербург> 18 февраля 1880 г.

…Недели полторы тому назад я был в театре на "Русалке" <…> Около того же времени я заходил вечером к дяде Федору Михайловичу, которого дома не застал <…> Вчера утром до двух часов я пробыл в Академии, а затем отправился к Федору Михайловичу, поздравить его с именинами. При мне он получил письмо от вас и видимо был очень доволен этим и все твердил, что ему надо вам нечто сообщить. Часа в три приехали Рыкачевы и Владимир Константинович[1296]1296
  Владимир Константинович Савостьянов (1853-1899) – муж племянницы Достоевского, Варвары Андреевны.


[Закрыть]. Просидели мы с час, а затем распрощались, причем с меня взяли слово, что я приду обедать. Часу в седьмом я пошел к ним опять. Кроме меня, обедал еще Николай Николаевич Страхов, который, между прочим, говорил, что знаком с вами, и расспрашивал о вас…

Автограф // ИРЛИ. – Ф. 56. – Ед. хр. 30.

193. А. И. Толстая – Е. Ф. Юнге [1297]1297
  Екатерина Федоровна Юнге (1843-1913) – художница и мемуаристка. См. о ней в моих публикациях: Лит. наследство. – Т. 75. – Кн. 2-я. – С. 535-541 и «Лит. газета». – 1971. – № 33. – 11 августа.


[Закрыть]

<С.-Петербург> 24 февраля <1880 г.>

Сейчас возвратилась я от Достоевских – я нашла его чем-то расстроенным, больным, донельзя бледным. На него сильно подействовала (как на зрителя) казнь преступника 20 февраля[1298]1298
  22 февраля 1880 г. был казнен по приговору военного суда народоволец И. О. Млодецкий, стрелявший двумя днями ранее в М. Т. Лорис-Меликова – главного начальника Верховной распорядительной комиссии по охранению порядка и общественного спокойствия.
  Д. Н. Садовников в своем дневнике, озаглавленном "Встречи с И. С. Тургеневым. – Пятницы у поэта Я. П. Полонского в 1880 году", отмечает под датой 22 февраля:
  "Разговор заходит о Млодецком, который казнен сегодня утром. Достоевский был на казни".
  Далее он приводит слова Достоевского:
  "…Я был свидетелем казни. Народу собралось до 50 000 человек".
  "Самое появление его на месте казни, – замечает Садовников, – объясняю как желание извлечь нечто для своих патологических сочинений последнего времени" (Сб. Русское прошлое. – № 3. – Пг., 1923. – С. 102-103. См. с. 137-139 настоящего тома).
  Еще до этого события, 20 февраля, у Достоевского был припадок эпилепсии; после припадка он обычно в течение нескольких дней плохо себя чувствовал.


[Закрыть]. Недаром мне хотелось прочесть Достоевскому твое письмо; по мере того, как жена его читала (читает она превосходно и с большою осмысленностью и чувством), лицо его прояснялось, покрылось жизненною краской, глаза блестели удовольствием, часто блестели слезами. По прочтении письма мне казалось, что он вдруг помолодел[1299]1299
  Речь идет о письме Юнге к матери (без даты), в котором она писала о «Братьях Карамазовых»:
  "Эта вещь совсем разбередила меня, в ночи я не могла спать и горячие слезы проливала; но это наслаждение – проливать слезы над произведением искусства <…> Если бы знал Достоевский, сколько он мне доставил этих слез и сколько утешения своими произведениями, ему бы, верно, было приятно. Еще во время войны, когда бывало на душе так тяжело, что сил нет, один «Дневник писателя» утешал меня. Бывало, читаешь и думаешь: утопия все это, а между тем в душу входит что-то утешающе-сладкое, потому что видно там любящее сердце, душу, понимающую все, понимающую и веру <…> Мне тогда много раз хотелось поехать к нему, написать ему; но, конечно, при моей застенчивости, не сделала. Думала, посмеется только человек надо мной, что ему за дело до моих восторгов и мнений? Если бы все его поклонники со всей России стали бы ездить к нему с выражением чувств?! Но теперь, если бы я была в Петербурге, я бы пошла к нему, и он уже сам был бы виноват. Разве не описал он, как было приятно старцу Зосиме, когда к нему пришла простая русская глупая баба со своим русским простым спасибо?! И я бы пришла и сказала «спасибо», – спасибо, что он думал и высказал вещи, которые без слов наполняли душу и мучили меня; спасибо, что он не гнушается войти в скверное, преступное сердце и выкопать там нечто и прекрасное, за то, что любит деток, за художественное наслаждение его образами, за слезы, за то, что с ним я забыла ежедневные заботы и мелочи жизни и как-то вознеслась над ними. Невольно сравниваешь Достоевского с европейскими романистами – я беру лучших из них – французов: Золя, Гонкур и Доде, – они все честные, желают лучшего; но, боже мой, как мелко плавают! А этот… и реалист, такой реалист, как никто из них! Его лица – совсем живые люди! Вам кажется, будто вы знавали их или видели где-то, будто вы знаете тембр их голоса. Еще более реальности придает этим людям высокохудожественный прием – не описывать их, а давать читателю знакомиться с ними постепенно, как это бывает в жизни. Наблюдатель Достоевский такой тонкий и глубокий, что можно только поражаться, – это, конечно, не новость. И, вместе с этим крайним реализмом, можно ли на свете найти еще такого поэта и идеалиста?! Ведь это почти достижение идеала искусства, – человек, который реалист, точный исследователь, психолог, идеалист и философ. Да, он еще и философ, – у него совсем философский ум, а между тем он, вероятно, не получил философского образования; видно, философы бывают врожденные, как гении. Говорить ли тебе, что я ревела, читая рассказ бабы об умершем ребенке?! И как он так знает женское сердце?! Должно быть, и это врожденное: сила его любви дала ему понять женское и детское сердце. А какое впечатление всего хода романа! Как перед грозою, собираются, собираются тучи, и ты видишь – неминуема уже гроза, – так и тут: собираются события, воздух становится все гуще и невыносимее, и так сильно впечатление, что хочется, чтоб уж он убил его поскорее, чтобы уже было кончено. Прочла я вчера вечером об <истязании?> детей и Великого инквизитора, не могла больше читать, да и провалялась до утра, думая об этом всем и сочиняя письмо к Достоевскому. Мне так вдруг захотелось исповедоваться ему и услышать от него какое-нибудь нужное мне слово! Захотела исповедоваться ему потому именно, что он все поймет и никем не гнушается. Я бы, может быть, была действительно способна это сделать, если бы он позволил. Право, я какая-то сумасшедшая! Все-таки, если увидишь его, передай ему мое спасибо" (Юнге Е. Ф. Воспоминания (1843-1860 гг.). – С. V-VII).


[Закрыть]. Он спросил, пишешь ли ты; на отрицательный ответ сказал: «Судя по ее письму, она так же может писать, как и я». Когда я уходила, он просил меня передать тебе его глубокую признательность за твою оценку к его труду, прибавив, что в письме твоем полная научная критика, и лучшая какая-либо была и будет и которая доставила ему невыразимое удовольствие. Это уж я сама видела. Все время покуда я одевалась в передней, он только и твердил, чтобы я не забыла передать тебе его благодарность за то, что так глубоко разбираешь его роман «Карамазовых», и сказать тебе, что никто так еще осмысленно его не читал. Ты сама бы порадовалась, увидев, какое наслаждение доставило твое письмо писателю, благородному труженику <…>

Если когда-нибудь увидишься с Достоевским, то, ради бога, скажи ему, что я исполнила его желание <…>

Что же касается до того, что ты пишешь о своей конфузливости, то он это находит ненатуральным и не твоим по слогу твоего ума и чувства; что это чужое, привитое к тебе, которое со временем пройдет и непременно пройдет <…>[1300]1300
  Из письма Юнге к Достоевскому:
  "Вы позволили мне писать вам, многоуважаемый Федор Михайлович, как же противостоять такому искушению? <…> Не могу выразить вам, как сильно я ценю вас как писателя и мыслителя <…> Вот почему в год войны я часто была на пороге, чтобы идти к вам, но никогда не могла решиться и просто мучилась этим, особенно в то время, когда вы прекратили «Дневник», – мне так хотелось упросить вас продолжать нам это утешение. Вы посвятили свое время не менее прекрасному труду. Много бы хотелось сказать про «Карамазовых», много мыслей и чувств пробудила во мне эта чудесная повесть, но боюсь надоесть вам <…> С одной стороны, я теперь рада, что моей мамаше вздумалось показать вам мое письмо. Вы, вероятно, увидели из него, что оно не предназначалось для ваших ушей, и это гораздо лучше. Если б я прямо написала вам, я, конечно, не высказалась бы так откровенно, искала бы фраз, и вышло бы не то. Моя мама передала мне, что вы говорили, что я могла бы писать, и хвалили мое письмо <…> Вы, вероятно <…>, поняли самое главное, что я бесконечно благодарна вам вообще всегда и в частности теперь, когда вы отнеслись ко мне ласково, и что я была бы счастлива, если б мои, может быть, глупые, но искренние, правдивые слова доставили вам самое малейшее удовольствие" (Письма. – IV. – С. 408-410).
  На это послание Достоевский ответил Юнге 11 апреля обширным письмом (Письма. – IV. – С. 135-137).


[Закрыть] Достоевский говорит, что его брат был <бы> очень рад получить от тебя письмо, но просить об этом не может, чтобы не было чего-нибудь затруднительного для тебя и малообязательного[1301]1301
  А. М. Достоевский, вероятно, нуждавшийся в протекции.
  В записке, относящейся к этому времени и датированной "вторник", гр. А. И. Толстая писала: "Простите, дорогая Анна Григорьевна, мою докучливость насчет «Карамазовых», хочется доставить удовольствие Кате к празднику. Родная, скажите, неужели Федор Михайлович намерен хоть когда-нибудь написать к Кате? Да наградит его бог за такое доброе дело…" (Авт. // ЦГАЛИ. – Ф. 212. – Оп. 1. – Ед. хр. 215).


[Закрыть].

Автограф // ГИМ. – Ф. 344. – Ед. хр. 43.

Частично опубликовано в предисловии А. Новицкого к книге Юнге Е. Ф. Воспоминания (1843-1860 гг.). – М. <1914>. – С. VII-VIII.

194. А. Г. Достоевская – А. А. Достоевскому

С.-Петербург. 15 марта 1880 г.

…Если найдете нужным переговорить, приходите утром: до 11 я всегда дома; вечером же никогда не свободна, так как диктуем напропалую и спешим отослать в "Русский вестник" "Братьев Карамазовых". Завтра и утром не буду дома, так как завтра Алексея Божьего человека, и я поеду на Охту на Лешину могилку. Если же вам очень необходимо переговорить, то можно и вечером, но на самую коротенькую минутку…

Автограф // ИРЛИ. – Ф. 56. – Ед. хр. 151.

195. А. Г. Достоевская – А. А. Достоевскому

<С.-Петербург> 25 марта 1880 г.

…А "мы" читали на разных чтениях, и нам аплодировали больше, чем Тургеневу, и будем читать и впредь получать аплодисменты[1302]1302
  О публичных чтениях Достоевского см. подробно в «Воспоминаниях» А. Г. Достоевской. – С. 350-354.


[Закрыть].

…Я очень хвораю нервами; целыми часами плачу от всяких пустяков <…>

Это письмо было написано 25 марта, но не удалось послать <…> В пятницу Федору Михайловичу аплодировали донельзя и вызывали девять pas и поднесли два лавровых венка[1303]1303
  Речь идет о литературном вечере, состоявшемся 28 марта в зале Благородного собрания и привлекшем, по словам хроникера, "громадную массу публики". Выступление Тургенева не состоялось из-за его внезапного нездоровья. После выступлений О. Ф. Миллера, прочитавшего «Люцерн» Толстого, Я. П. Полонского, П. И. Вейнберга и пианистки Сергеевич, во втором отделении выступил Достоевский.
  "Как только <он> появился на эстраде, разразилась буря рукоплесканий. Ф. М. прочел вторую главу из своего романа «Преступление и наказание». По окончании чтения, лектору поднесли два лавровых венка и вызывали раз семь <…> Все участвовавшие в вечере встречались и провожались самыми дружными аплодисментами, но больше всех оваций выпало на долю Ф. М. Достоевского" (Новое время. – № 1468. – 30 марта).
  Вероятно к этому времени относится недатированная записка К. М. Станюковича к жене:
  "Люба, милая Люба! Сейчас узнал, что сегодня будут овации Тургеневу и Достоевскому. Готовят поднести венки им. Ступай на чтение. Будет интересно!.." (Авт. // ГПБ. – Ф. 736. – Ед. хр. 43).


[Закрыть]…

Автограф // ИРЛИ. – Ф. 56. – Ед. хр. 151.

196. Из Дневника А. А. Киреева

<С.-Петербург> 7 апреля 1880 г.

Вечером был у Бестужева-Рюмина[1304]1304
  Константин Николаевич Бестужев-Рюмин (1829-1897) – историк, профессор Петербургского университета, один из основателей Высших женских курсов (так называемых "Бестужевских").


[Закрыть], познакомился с педагогичками принца Ольденбургского[1305]1305
  Принц Петр Георгиевич Ольденбургский (1812-1881) – председатель Главного совета женских учебных заведений.


[Закрыть] (и, к сожалению, Осинина[1306]1306
  Иван Терентьевич Осинин (1835-1887) – педагог, богослов и публицист, видный деятель женского образования; директор петербургской и царскосельской женских гимназий, член комиссий по учреждению в России высших женских учебных заведений.


[Закрыть]) <…> Они прямые социалистки, защищают социализм самым беззастенчивым образом. Достоевский рассказывал из дальних лет – Белинский так говорил об Иисусе Христе: "Этот подлец <…>". А мы-то кланялись в пояс Белинскому.

Автограф // ЛБ. – Ф. 126.28.

197. О. Ф. Миллер – А. Г. Достоевской

<С.-Петербург> 25 апреля 1880 г.

…Будьте так добры сообщить Федору Михайловичу, что Кирееву[1307]1307
  А. А. Киреев.


[Закрыть] и Аристову[1308]1308
  Василий Иванович Аристов (1831-1903) – член С.-Петербургского Славянского благотворительного общества. См. о нем: Знакомые. Альбом М. И. Семевского. – СПб., 1888. – С. 163. Его письмо к Достоевскому, датированное 30 декабря 1880 г., с приглашением на совещание, хранится в ИРЛИ.


[Закрыть] дано знать о хоре. Вручая вам билеты, я позабыл сказать, что вам и Федору Михайловичу будут доставлены особые, с правой стороны[1309]1309
  Речь идет о литературном вечере в пользу Славянского благотворительного общества 27 апреля 1880 г., на котором выступал с чтением отрывка из последней части «Братьев Карамазовых» Достоевский («Мальчики»). "Эффект, без преувеличения и похвальбы, могу сказать, был чрезвычайно сильный", – писал Достоевский Н. А. Любимову 29 апреля (Письма. – IV. – С. 140).


[Закрыть]…

Автограф // ЛБ. – Ф. 93.II.6.86.

198. А. И. Толстая – Е. Ф. Юнге

<С.-Петербург> 5 мая <1880 г.>

Вчера получила твое письмо[1310]1310
  Это письмо Е. Ф. Юнге к матери неизвестно, так же, как упоминаемое ниже письмо Достоевского к Юнге.


[Закрыть], милая Катя, и, не медля ни минуты, отвезла твое письмо к Достоевскому; хорошо, что не отложила, – сегодня утром они уехали на дачу в Старую Руссу. Письмо твое он положил в грудной карман по причине народа, который тут толпился и суетился. Я только заметила на его лице выражение удовольствия. Во всяком случае, тебе необходимо иметь его адрес летний: в городе Старая Русса, в собственном доме. А городской – Кузнечный переулок, у Владимирской церкви, д. № 5 <…> Знаешь ли, почему ты получила письмо Достоевского заказным? Он прислал его ко мне с тем, чтобы я вложила его в свое, полагая, что оно вернее дойдет. А я, боясь, чтобы оно как-нибудь не затерялось, послала его заказным. Ведь ты не сердишься на меня за это? Жаль, что не знаю содержания его письма, а так отрадно было бы знать. Будь так добра, отошли Достоевскому из «Карамазовых» то, что у тебя, т. е. последние главы, которые я тебе прислала[1311]1311
  По-видимому, корректурные листы «Русского вестника». См. след. письмо.


[Закрыть]. Ему они очень нужны. Отошли прямо в г. Старую Руссу с бандеролью[1312]1312
  См. выдержки из письма Юнге к Достоевскому (25-26 апреля 1880 г.) в моей статье "Доброе и ободряющее слово" – "Лит. газета. – 1971. – № 33. – 11 августа. Автограф в ЦГАЛИ. – Ф. 212. – Оп. 1. – Ед. хр. 104.


[Закрыть]…

Автограф // ГИМ. – Ф. 344. – Ед. хр. 43.

199. А. И. Толстая – А. Г. Достоевской

<С.-Петербург> 12 мая <1880 г.>

…Сейчас получила я от дочери последние главы "Карамазовых", спешу отправить их. Простите, что долго задержала Катя. Восторг ее от чтения "Карамазовых" и получения письма от Федора Михайловича неописуемы[1313]1313
  См. примеч. к предыдущему письму.


[Закрыть]. Да благословит господь все предприятия Федора Михайловича, и да утешит его, как он утешил больную душу матери письмом к ее дочери. Да хранит вас всех святое провидение…

Автограф // ЛБ. – Ф. 93.11.9.53.

200. К. Н. Бестужев-Рюмин – Л. И. Поливанову

Телеграмма

С.-Петербург. 19 мая 1880 г.

От Петербургского Славянского благотворительного общества прибудут депутатами Достоевский и Золотарев[1315]1315
  21 января 1873 г. Достоевский был избран действительным членом С.-Петербургского Славянского благотворительного комитета; 2 декабря 1879 г. вошел в состав его Совета, а 14 апреля 1880 г. утвержден в должности товарища председателя.
  12 мая А. С. Суворин писал Достоевскому:
  "И. С. Аксаков просит меня передать вам, что вы включены в число лиц, имеющих читать или говорить о Пушкине, стало быть, вас ждут в Обществе любителей словесности. Если поедете, черкните мне два слова. Вы знаете, конечно, что железная дорога Николаевская назначила экстренный поезд 24 мая, на который билеты надо брать 20-го, 21 и 23 мая, по уменьшенной цене, именно 17 р. 50 к. второй класс и 25 р. первый класс – туда и обратно с включением и государственного сбора. Из Москвы надо ехать обратно 27, 28, 29 или 30 мая с почтовым поездом, по желанию в любое из этих чисел. Если вы захотите ехать из Петербурга, то я могу взять для вас заблаговременно билет. Заседания Общества будут происходить 26 и 27 мая, два дня, ибо число чтецов огромное. Поеду ли я – еще не знаю…" (Авт. // ЛБ. – Ф. 93.II.9.33). Ответ Достоевского от 14 мая – Письма. – IV. – С. 142-143.
  Достоевский выехал в Москву 22 мая (Достоевская А. Г. Воспоминания. – С. 360).
  За несколько дней до того, 15 мая, А. Г. Достоевская писала племяннику Достоевского Андрею Андреевичу:
  "…Теперь у меня есть большая просьба к многоуважаемому Андрею Михайловичу, и если он ее исполнит, то обяжет всех нас чрезвычайно. Дело вот в чем. Федор Михайлович едет в Москву на открытие памятника Пушкину и пробудет там дня четыре. Хочу воспользоваться его пребыванием там, чтоб вписать Федю в московское дворянство. Но я не знаю, как приступить. Вот я и прошу многоуважаемого и доброго Андрея Михайловича описать мне в подробности, куда он обращался, записывая вас во дворянство, то есть в какое присутственное место и с какою бумагою, и какие представлял документы.
  Нельзя ли прислать копию с той бумаги, которая выдана вам, чтобы Федор Михайлович мог на что-либо опереться, т. е. мог бы удостоверить, что он записан в дворянских книгах и хотел бы вписать своего сына.
  Я убедительнейше прошу многоуважаемого Андрея Михайловича тотчас же ответить на мое письмо: это такой удобный случай, который не скоро представится: когда-то он поедет в Москву да и придется ли вписать Федю, а мне бы этого очень хотелось <…>
  Федор Михайлович поручает мне передать всем вам его уважение" (Авт. // ИРЛИ. – Ф. 56. – Ед. хр. 151).


[Закрыть].

Председатель Бестужев-Рюмин.

Подлинник // ЦГАЛИ. – Ф. 2191. – Оп. 1. – Ед. хр. 190.

201. Из дневника М. А. Веневитинова [1316]1316
  Михаил Алексеевич Веневитинов (1844-1900) – литератор и археолог, племянник поэта Д. В. Веневитинова.


[Закрыть]

<Москва. 3 июня 1880 г.>

…Наконец, Бартенев[1317]1317
  О П. И. Бартеневе см. в п. 65.


[Закрыть] ушел, и мы еще несколько времени посидели втроем, то есть я, Кутузов[1318]1318
  Граф Арсений Аркадьевич Голенищев-Кутузов (1848-1913) – поэт.


[Закрыть] и Дмитриев[1319]1319
  Федор Михайлович Дмитриев (1829-1894) – историк русского права, профессор Московского университета, "известный своими эпиграммами", как отмечает, характеризуя его, Веневитинов.


[Закрыть]. Зашла речь о предстоящих празднествах и об отсутствии на них некоторых русских писателей, например Фета, Салиаса и в особенности графа Л. Н. Толстого <…>

Я пожалел об отсутствии Толстого и упомянул о Достоевском как о сопернике Тургенева.

– Воля ваша, – возразил Дмитриев, – а Достоевского я не считаю вовсе таким значительным талантом. Правда, что у него много наблюдательности и остроты в анализе, но синтетическая сторона его произведений туманна, неясна и не выдерживает строгой критики. Например, он верит искренно в единого бога и вместе с тем упрекает его в несправедливости. Это не логично. Уж если он признает в мире несправедливость, то должен быть пантеистом и не признавать единого божества и не удивляться поражающей его несправедливости. Но если он верит в бога, то должен примириться и с кажущейся несправедливостью провидения. Вообще, все его положительные идеалы или, по крайней мере, стремление изобразить их в "Братьях Карамазовых", чрезвычайно туманны и мистичны. Это не здравый смысл народа, а тяжко выстраданный, искусственный подход к его воззрениям. Достоевского в его кажущемся смирении и простоте обыкновенно противуставляют изяществу Тургенева, но последний все-таки художник, а "Преступление и наказание", убийство Карамазовым своего отца – это не искусство, а судебные следствия, реализм, лишенный всякой художественности. Вообще, – закончил Дмитриев свой строгий приговор, – надо отличать простых людей от людей простящих: Достоевский принадлежит к числу последних.

Я привожу этот отзыв как любопытный образец суждений человека, довольно замечательного. Но с отзывом этим я далеко не согласен и считаю, что философская критика Дмитриевым мировоззрения Достоевского страдает каким-то холодным, рассудочным формализмом, вполне уместным в книгах, но непригодным для действительной жизни…

Автограф // ЛБ. – Ф. 48.16.3.

Рукопись озаглавлена "Пушкинские торжества в Москве". Она представляет собой подробный отчет о празднестве и датирована "Москва. 7 июня-7 июля 1880". См. ниже № 203.

202. Н. И. Стороженко [1320]1320
  Николай Ильич Стороженко (1836-1906) – профессор Московского университета, историк литературы, шекспиролог.


[Закрыть] – Е. С. Некрасовой [1321]1321
  О Е. С. Некрасовой см. в примеч. к п. 103.


[Закрыть]

<Москва. 4 июня 1880 г.>

…Еще не решено, на каком из двух заседаний будет читать Достоевский[1322]1322
  Речь идет о публичных заседаниях Общества любителей российской словесности, председателем которого был Стороженко. Первое из них состоялось 7 июня. На нем выступил с речью Тургенев, а Достоевский произнес только "краткое слово". Второе заседание состоялось на следующий день, 8 июня. На этом заседании Достоевский выступил со своей знаменитой речью.


[Закрыть], но как только это выяснится, то вы немедленно получите билет на сие заседание, конечно ненумерованный, потому что нумерованных билетов очень мало, и я не из тех счастливцев…

Автограф // ЛБ. – Ф. 196.21.25.

В автографе датировано: "Среда. Утро".

203. Из Дневника М. А. Веневитинова

<Москва. 6-8 июня 1880 г.>

…Наскоро пообедав с Кутузовым[1323]1323
  См. примеч. на с. 501.


[Закрыть], я один, без него, отправился к девяти часам в Дворянское собрание, зала которого была битком набита. По случаю траура по императрице большинство дам были в черном. На левых рукавах важных особ и распорядителей вечера был повязан креп, но, несмотря на эту печальную обстановку, настроение залы было самое торжественное <…>

Вечерние литературно-музыкальные собрания в числе двух были устроены Обществом любителей русской словесности. К участию в них были приглашены все представители русской словесности, съехавшиеся на торжество, и специально приехавшие для того из Петербурга артисты русской оперы: Каменская[1324]1324
  Мария Даниловна Каменская (1854-1925) – солистка Мариинского театра.


[Закрыть] и Мельников[1325]1325
  Иван Александрович Мельников – солист Мариинского театра.


[Закрыть] <…>

Прежде чем расстаться с описываемым вечером, необходимо остановиться на последнем его, финальном номере. Номер этот был назван в афишке апофеозом. Перед началом его в публике заметно было нетерпеливое и любопытное ожидание. В самом деле, как устроят этот апофеоз Самарин[1326]1326
  Иван Васильевич Самарин (1817-1885) – артист Малого театра, ученик Щепкина, "старикашка 64 лет", который при встрече с Достоевским 3 июня осыпал его комплиментами ("все говорил мне речи"). На концерте в Дворянском собрании исполнил монолог скупого рыцаря Пушкина; по словам Достоевского, он "отбил" у него этот монолог (см. «Письма». – IV. – С. 165).


[Закрыть], Григорович[1327]1327
  Писатель Д. В. Григорович.


[Закрыть], Рубинштейн[1328]1328
  Николай Григорьевич Рубинштейн (1835-1881) – выдающийся пианист, основатель и директор Московской консерватории. На торжественном обеде в честь Достоевского в ресторане «Эрмитаж» 25 мая произнес хвалебную речь (см. Письма. – IV. – С. 150).


[Закрыть], Трутовский[1329]1329
  Константин Александрович Трутовский (1826-1893) – художник (жанрист и пейзажист), автор воспоминаний о Достоевском.
  А. Г. Достоевская писала сыну художника Владимиру 9 мая 1901 г.:
  "Мой покойный муж чрезвычайно почитал и высоко ставил талант вашего многочтимого отца и гордился тем, что был сотоварищем его по Инженерному училищу. Я помню, с какою радостью мой муж вспоминал свою последнюю с ним встречу…" (Авт. // ГТМ. – Ф. 286. – Ед. хр. 16).


[Закрыть] и Тургенев, которым в публике приписывались все заботы о художественной и драматической части вечера? Но апофеоз этот вышел, по крайней мере, по моему личному впечатлению, несколько комичен. Он состоял в следующем:

Когда Каменская, пропев последний музыкальный номер, удалилась со сцены, занавес спустился, и за ним стали раздаваться удары чего-то, изобличавшие какие-то приготовления, продолжавшиеся довольно долго. Наконец, Рубинштейн застучал своим жезлом, и в оркестре раздались торжественные звуки прелюдии, перешедшие в гимн, нарочно сочиненный по настоящему случаю Танеевым[1330]1330
  Сергей Иванович Танеев (1856-1915) – композитор, профессор Московской консерватории.


[Закрыть] и певшийся хором, помещенным за сценой. К сожалению, слов нельзя было расслышать. При соединенных звуках оркестра и хора, взвился занавес, и глазам публики представился бюст Пушкина на невысоком пьедестале, поставленном посреди сцены. Несколько минут сцена оставалась пуста; наконец, из-за правой кулисы вышла Каменская, затем Климентова[1331]1331
  Мария Николаевна Климентова-Муромцева (1857-1946) – артистка Московского Большого театра, первая исполнительница партии Татьяны в «Евгении Онегине» Чайковского (1879).
  30 июня 1880 г. она писала Достоевскому из Тулы:
  "…Берусь за перо, чтобы напомнить вам о вашем обещании прислать мне свою карточку. Вечером 8 июня вы была в осадном положении от многочисленных почитателей и поклонниц. Теперь, когда у вас в ушах не раздаются различные возгласы и просьбы, я надеюсь, что моя будет услышана. Желаю чтобы ваша муза вдохновляла бы вас все более и более и давала бы мне почаще возможность извлекать из ваших сочинений такую же пользу, какую надеюсь получить от чтения вашей последней речи. Татьяна более чем когда-либо стоит передо мной, как живая, и подгоняет изобразить себя как можно правдивей. Кстати, «Евгений Онегин» стоит на репертуаре будущего сезона…" (Авт. // ЛБ. – Ф. 93.II.5.75).


[Закрыть], потом писатели: Тургенев, Островский, Юрьев, Максимов[1332]1332
  Сергей Васильевич Максимов (1831-1901) – писатель и этнограф, автор книга «Крылатые слова».


[Закрыть], Достоевский, Потехин[1333]1333
  Алексей Антипович Потехин (1829-1908) – писатель и драматург.


[Закрыть], Писемский, за ними актеры: Самарин, Мельников, Горбунов[1334]1334
  Иван Федорович Горбунов (1831-1895) – артист Александрийского театра, автор рассказов и бытовых сценок, пользовавшихся большим успехом у современников, в том числе у Достоевского.


[Закрыть] и, наконец, директор частной гимназии, член Общества любителей словесности и распорядитель по устройству торжеств Комитета – Поливанов[1335]1335
  О. Л. И. Поливанове см. в примеч. к п. 200.


[Закрыть], бог знает почему попавший в апофеоз, так как в области литературы заявил себя только изданием какой-то учебной книги по русскому языку, кажется грамматики. Все поименованные лица прошли перед бюстом Пушкина, обогнули его с левой стороны и затем сзади него выстроились рядами, глупо глядя на публику, пока Рубинштейн махал своей палочкой и руководил оркестром и невидимым хором. Каждый из вышепоименованных нес с собою венок, который клался им к подножию пушкинского бюста. Один только Тургенев, подойдя к бюсту, увенчал своим венком главу Пушкина. Конечно, в зале тотчас же раздались сильнейшие рукоплескания, которых, по-видимому, так желал Тургенев. Вообще, с легкой руки Сабурова[1336]1336
  Андрей Александрович Сабуров (1838-1916) незадолго до того занял пост министра народного просвещения.


[Закрыть], удостоившего его лобзанием в университете, Тургенев видимо стремился в этот вечер сосредоточить на себе внимание публики, преимущественно пред другими писателями, находившимися в зале и участвовавшими на литературном вечере. Желание сделать себя центром, главным виновником торжества, особенно резко проявилось в выборе стихотворений Пушкина, сделанном Тургеневым для своего чтения. Когда он прочел известное стихотворение: «Опять на родине» и т. д., то публика ясно поняла намерение чтеца применить к самому себе те чувства, которые испытал когда-то Пушкин. Раздались долго не умолкавшие рукоплескания, Тургенева несколько раз вызывали, и, напоследок, он сам не утерпел, подошел к рампе, подождал, пока толпа затихла, и наизусть, голосом, в котором слышалось волнение, прочел: