Текст книги "Ф. М. Достоевский. Новые материалы и исследования"

Автор книги: Галина Коган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 65 страниц)

Не зная того, что существует письмо Стефана Цвейга, к тому же опубликованное в нашей печати дважды – в 1958 и 1960 гг., где прямо говорится об имеющейся у него лишь одной рукописи Достоевского – двух глав "Униженных и оскорбленных", не зная и статьи Цвейга в журнале "Philobiblon", где говорится о принадлежавшей затем писателе) рукописи трех глав этого романа, Б. И. Бурсов привел завещательную надпись А. Г. Достоевской (не говоря о том, что она впервые напечатана В. С. Нечаевой) и далее напечатал явно апокрифические сведения о судьбе рукописи "Братьев Карамазовых", сообщенные Андреем Федоровичем Достоевским, младшим внуком писателя: будто в 20-х годах ее "купил за баснословную цену немецкий писатель Стефан Цвейг, который после захвата власти Гитлером уехал в Аргентину, бедствовал, задолжал большую сумму бакалейщику и, вместе с женой, покончил самоубийством". Правда, Б. И. Бурсов называет это сообщение легендой. Но зачем распространять безусловно неверные сведения, да еще сдобренные выдумкой о бакалейщике, являющемся чуть ли не виновником самоубийства Цвейга! Кстати сказать, он был писателем австрийским.

О том, что украденные в нашей стране рукописи Достоевского оказываются за границей, красноречиво свидетельствует следующий факт. В первом томе писем Достоевского, вышедшем в 1928 г., А. С. Долинин напечатал письмо 12 ноября 1859 г. к В. М. Карениной, – сестре писателя, указав в примечаниях, что его подлинник хранится в московском Историческом музее. А двадцать восемь лет спустя после выхода первого тома четырехтомника, в 1956 г., человек, назвавший себя С. Максимовым, через посольство СССР во Франции передал в дар Музею Ф. М. Достоевского в Москве тот самый подлинник письма к В. М. Карениной, который ранее хранился в Историческом музее!

Из Советского Союза был увезен другой интересный автограф писателя – двойной лист большого формата, все четыре стороны которого, заполненные рукою Достоевского, являются началом второй главы второй части "Записок из Мертвого дома". Интересен автограф множеством зачеркнутых слов, вместо которых внесены поправки, отразившиеся в окончательном варианте. Наряду с автографами Державина, Жуковского, Пушкина, Александра Бестужева, Вяземского, Гоголя, Тургенева, Горького, Блока, Марины Цветаевой, этот автограф Достоевского входит в раздел рукописей большой коллекции русских изданий 1750-1920 гг., отчасти собранной Бейардом Л. Килгуром во время его пребывания в 1926 и 1927 гг. в Советском Союзе. Ему удалось вывезти в США редчайшие русские книги, в том числе по экземпляру всех прижизненных изданий Пушкина. Многие из книг этой коллекции, если судить по имеющимся на них экслибрисам и печатям, ранее были в библиотеках Александра II, Александра III, Николая II, в. к. Алексея Николаевича, Сергея Александровича, Михаила Николаевича, Константина Николаевича, Павла Александровича, в. к. Ольги Николаевны, Елизаветы Маврикиевны, в библиотеках дворцов Зимнего, Гатчинского, Аничкова, Павловского, Александровского, Михайловского, в знаменитых личных библиотеках С. А. Соболевского, Г. В. Юдина и даже в Публичной библиотеке, в Эрмитаже. На многих книгах имеются дарственные надписи русских писателей. Теперь вся богатейшая коллекция Килгура вместе с рукописями принадлежит библиотеке Гарвардского университета, выпустившего в 1959 г. огромный том, в котором все книги этой коллекции описаны, все титульные страницы воспроизведены, а также описаны рукописи и воспроизведены некоторые из них[343]343
  The Kilgour Collection of Russian literature 1750-1920. With notes on Early Books and Manuscripts of the 16th and 17th Centuries". Harvard College Library: Distributed by the Harvard University Press. – Cambridge, Massachusetts, 1959.


[Закрыть]. Каким образом и у кого Килгур смог достать автограф Достоевского, – неизвестно. Его первая публикация, подготовленная Д. И. Чижевским, появилась в 1955 г. в «Harvard Library Bulletin», а в следующем году в сборнике «Русский литературный архив», вышедшем в Нью-Йорке[344]344
  Harvard Library Bulletin. – 1955. – Vol. IX. – № 3; Русский литературный архив. – Нью-Йорк, 1956. – С. 59-81.
  По фотокопии, полученной ЦГАОР, этот фрагмент рукописи "Записок из Мертвого дома" был опубликован В. С. Нечаевой в журнале "Советские архивы", 1967, № 3, С. 81-92.


[Закрыть].

Поиски реликвий нашей отечественной культуры, проведенные мною в 1966 г. во Франции, дали значительные результаты. Так, из числа рукописных материалов, что мне удалось там выявить, только в Центральный государственный архив литературы и искусства СССР поступило около двенадцати тысяч номеров. Среди них творческие рукописи и письма, дневники и воспоминания, рисунки и фотографии, относящиеся к огромному периоду времени – от дневника Аннет Олениной с записями о ее встречах с Пушкиным, до архива Аркадия Аверченко; туда же поступили 44 иллюстрации Александра Бенуа к "Капитанской дочке", а также 43 эскиза костюмов и эскиз занавеса М. В. Добужинского к "Ревизору", которые впервые обрели жизнь на сцене в 1972 г. в постановке этой пьесы Г. А. Товстоноговым в Ленинградском Большом драматическом театре. Государственный музей А. С. Пушкина в Москве украсил свою экспозицию двумя шедеврами русской акварельной живописи – портретом М. Н. Волконской с сыном кисти П. Ф. Соколова (эта акварель была взята ею с собой в Сибирь, когда она решила разделить судьбу мужа-декабриста), а также портретом Идалии Полетики, исполненным тем же художником. В Государственный музей "Домик Лермонтова" в Пятигорске была передана картина великого поэта "Вид Крестовой горы", подаренная им своему другу В. Ф. Одоевскому. Государственный музей Л. Н. Толстого в Москве получил двадцать писем-автографов Толстого к Виктору Лебрену. Удалось найти много интересного, связанного с жизнью и творчеством Тургенева…

Но отыскать во Франции какие-либо автографы Достоевского представлялось не возможным. В отделе рукописей парижской Национальной библиотеки мне сообщили, что автографов Достоевского там нет. То же самое сказали руководители архивов Франции, с которыми я общался. Что же касается французских частных собраний, то профессор Андре Мазон, хорошо их изучивший, уверял меня, что за всю свою долгую жизнь он не видел в этих собраниях ни единой строки, написанной рукой Достоевского. О том же говорил и Андре Моруа, владевший превосходной коллекцией автографов, которую он мне показывал, разрешив фотографу Мишелю Бродскому сделать для меня снимки некоторых из них.

И все же я узнал о существовании во Франции двух автографов Достоевского, находящихся у частных лиц.

Один из парижских друзей сообщил мне, что в Ницце живет весьма почтенных лет человек, который еще в давние годы собрал коллекцию творческих рукописей в писем известных литераторов прошлого, общественных и политических деятелей, к тому же не только французских, поэтому у него могут быть и русские автографы. И так как я должен был побывать на юге Франции, где жил Виктор Лебрен, обещавший передать двадцать писем Толстого, то просил друзей, привезших меня к Лебрену, поехать затем со мной в Ниццу. Владелец собрания автографов был предупрежден о моем приезде, и я был встречен им радушно. Коллекция действительно оказалась интересной. Внимательно просмотрев автографы Монтескье и Руссо, Дидро и Бомарше, Гюго и Жорж Санд, Марата и Демулена, Карла Маркса и Франклина, Ньютона и Эйнштейна, Гете и Шиллера, я буквально впился в русские автографы. Их оказалось здесь восемь: пять писем Тургенева к Каролине Комманвиль, племяннице Флобера, письмо Льва Толстого к П. П. Николаеву, философу-идеалисту, переселившемуся в 1905 г. в Ниццу, письмо Горького к бельгийскому писателю Франсу Элленсу и его жене М. М. Элленс-Милославской[345]345
  В дальнейшем я выяснил, что письма Тургенева к Каролине Комманвиль были в давние годы опубликованы – одно в отрывке, остальные с неточностями, – и в таком виде они перепечатаны в полном собрании сочинений и писем Тургенева (Изд-во АН СССР, Письма, т. XII, кн. 2, с. 24-25, 256, 284, 322; т. XIII, кн. 1, с. 12); письмо Толстого к П. П. Николаеву напечатано по копии в изд.: Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. – Т. 82. – 1956. – С. 159-160; письмо Горького к Элленсам появилось в переводе на французский язык в кн.: «Hommage a Franz Hellens». (Le dernier disque vert). – Paris, 1957. – P. 290.


[Закрыть]. И, наконец, письмо Достоевского, к тому же оказавшееся неизданным. На следующий день я получил фотографию этого письма.

Вот его текст:

Милостивый государь,

Письмо ваше, через которое вы изъявляете желание иметь мой автограф, получил я только сегодня. Это случилось следующим образом:

Когда оно пришло ко мне, в Парголово, я был в Петербурге. Человек мой получил письмо, положил ко мне на стол и забыл о нем, но так хорошо забыл, что только сегодня случайно отыскал я его у себя на столе под книгами.

Спешу исполнить ваше желание и посылаю вам немедленно листок из одного моего рассказа, нигде не напечатанного.

С совершенным почтением имею честь быть вашим, милостивый государь,

покорнейшим слугою

Ф. Достоевский

48 Июня 3

С первого взгляда письмо не представляет интереса. И все же это не так.

Прежде всего до сих пор было известно всего лишь одно письмо Достоевского, датированное 1848-м годом. Ведь только за четыре года до того его имя впервые появилось в печати, и то лишь в качестве переводчика повести Бальзака "Эжени Гранде". В 1846 г. в "Петербургском сборнике" и в "Отечественных записках" были напечатаны "Бедные люди", "Двойник" и "Господин Прохарчин", принесшие известность писателю, а в следующем году "Бедные люди" вышли отдельным изданием. Адресат письма Достоевского, пока остающийся нераскрытым, был, по-видимому, первым из читателей, допросившим его автограф. И главное, в ответ на эту просьбу писатель отправил ему "листок" из одного своего рассказа. Достоевский работал тогда над тремя рассказами – «Елка и свадьба», «Белые ночи» и «Ревнивый муж», затем появившимися в трех последних книгах «Отечественных записок» за 1848 год. Возможно, что "листок" одного из этих рассказов, в июне 1848 г. еще "нигде не напечатанного", Достоевский и отправил своему адресату. Уцелел ли "листок", где он сейчас находится, – неизвестно. Но отыскать его было бы тем более интересно, что творческие рукописи первых лет литературной деятельности Достоевского совсем не сохранились.

Второй автограф писателя, обнаруженный во Франции, это его дарственная надпись на собственной фотографии:

Якову Фаддеевичу Сахар

на память

от Ф. М. Достоевского

16 декабря/80 г.

Фотография ценна уже тем, что сохранилось всего семь такого рода подарков писателя. Эта – дошедшая до нашего времени восьмая, самая поздняя по дате, – то были последние недели жизни Достоевского, скончавшегося 28 января 1881 г.

Подарил эту фотографию писатель двадцатидвухлетнему студенту Петербургского университета Я. Ф. Сахару. Впоследствии наиболее авторитетный нотариус столицы, большой любитель литературы, театра и изобразительного искусства, Я. Ф. Сахар с молодых лет стал собирать фотографии с дарственными надписями выдающихся деятелей русского и зарубежного культурного мира. Начало этой коллекции положил, видимо, Тургенев, подаривший ему 15 марта 1879 г. свою фотографию с надписью. А к концу жизни Я. Ф. Сахара (он скончался в Петербурге в 1911 г.) коллекция приобрела музейное значение.

Во время пребывания в Париже я познакомился с дочерью собирателя – Норой Яковлевной. Там я и увидел часть того, что некогда собрал ее отец, – фотографии Д. В. Григоровича, И. Е. Репина, В. Е. Маковского, Ф. И. Шаляпина, И. В. Тартакова, М. Г. Савиной, К. А. Варламова, В. В. Стрельской, В. Н. Давыдова, Сары Бернар, Люсьена Гитри – и все с дарственными надписями. Н. Я. Сахар благожелательно отнеслась к моему совету отправить эти фотографии с автографами на родину. И теперь все они находятся в ЦГАЛИ. Что же касается фотографий Достоевского и Тургенева, то Нора Яковлевна незадолго до моего приезда уступила их одному парижскому собирателю. От него я и получил пересъемку фотографии Достоевского, а затем удалось достать уже у другого лица фотографию Тургенева[346]346
  О коллекции Я. Ф. Сахара см.: Зильберштейн И. С. Парижские находки. Просто фотографии // Огонек. – 1968. – № 11. – С. 18-23. – Здесь опубликованы, в частности, фотографии Достоевского и Тургенева с их дарственными надписями Я. Ф. Сахару.


[Закрыть].

Какова же дальнейшая судьба тех двух автографов Достоевского, которые обнаружились во Франции? Оба уже "переселились" в другие края.

Первый – автограф-письмо – появился 1 июня 1970 г. на распродаже автографов в Отеле Друо, доме аукционов, существующем в Париже уже 165 лет. На обложке каталога этой распродажи, выпущенного на французском языке, сказано: "Сто драгоценных документов". А на титульной странице: "Драгоценные автографы, составляющие коллекцию одного любителя"[347]347
  Cent Documents precieux. Precieux autographes, composant la collection d’un amateur. – Hotel Drouot. – Ler juin 1970.


[Закрыть]. Это была часть собрания, за три года до того осмотренного мною в Ницце. Самые значительные – по мнению экспертов аукциона – автографы воспроизведены в каталоге, и в их числе письмо Достоевского. Предварительная его оценка, указанная в печатном приложении к каталогу – от 6000 до 7000 франков, свидетельствует, как за рубежом редки рукописи Достоевского; ведь предварительная оценка подобного рода автографа Тургенева в том же приложении определена всего в 300-400 франков. Как мне сообщили, письмо Достоевского было приобретено на этом аукционе заокеанским коллекционером.

Второй автограф – фотография писателя, подаренная им с надписью Я. Ф. Сахару, – попал на аукцион, состоявшийся 23-24 мая 1967 г. в антикварной фирме Штаргардт в Марбурге (ФРГ), которая с 1830 г. занимается продажей автографов выдающихся представителей литературы, музыкального, театрального и изобразительного искусства, ученых и политических деятелей. К каждому аукциону выпускаются богато оформленные каталоги, из которых видно, как часто там бывают автографы русских писателей, политических деятелей, музыкантов[348]348
  Об интереснейших автографах, которые появлялись на аукционах Штаргардта см.: «Ein Ruckblick auf die Geschichte der Firma Stargardt. 1830-1955»; Зильберштейн И. С. Парижские находки. Неизвестные автографы и портреты Гоголя // Огонек. – 1969. – № 46. – С. 26-29.


[Закрыть]. В каталоге № 580, кроме фотографии с автографом Достоевского, приведены сведения о продававшихся тогда же двух письмах Льва Толстого и письме Чайковского. В пояснениях к автографу Достоевского в каталоге сказано, что это "исключительная редкость", да и цена ему была назначена высокая – 3500 франков. Но самое интересное в пояснениях – это указание, что за все время существования фирмы там ранее были проданы всего два письма Достоевского и книга с его дарственной надписью[349]349
  «Autographen aus Yerschiedenem Besitz». J. A. Stargardt. Katalog 580. Auktion am 23 und 24 Mai 1967, Marburg. – P. 19.


[Закрыть]. В литературе о писателе нет никаких сведений об этих трех его автографах.

Весьма возможно, что в частных собраниях за рубежом имеются еще какие-то творческие рукописи, письма и книги с дарственными надписями Достоевского, но они до сих пор остаются невыявленными, неописанными и неопубликованными.

VII. Предсмертное письмо Достоевского

Последнее по хронологии письмо Достоевского, напечатанное в четырехтомнике, датировано 26 января 1881 г. и обращено к Н. А. Любимову; в нем просьба дослать остаток в 4000 рублей, причитающийся за «Братьев Карамазовых». Написано это обращение к Любимову обычным, почти каллиграфическим почерком.

Но одна фраза в письме заключает в себе нечто настораживающее:

"…могу ли надеяться еще раз на внимание ваше и содействие к моей теперешней, последней может быть просьбе?"

По-видимому, Достоевский чувствовал себя серьезно больным, когда эти строки ложились на бумагу[350]350
  Эти слова насторожили А. Г. Достоевскую, когда она прочитала письмо перед его отправкой Любимову. В записях Анны Григорьевны, имеющихся в ее черновых тетрадях, об этом письме сказано: "…написав, позвал меня и прочел его мне. Между прочим, он упомянул, что, может быть, это его последняя просьба, я на это со смехом сказала, что вот будешь писать «Карамазовых», опять будешь просить вперед". – Гроссман Л.. Жизнь и труды Достоевского. – С. 319.
  То же письмо Достоевского к Любимову имел в виду Катков, когда через два дня после его получения уже готовил некролог: "Как гром поразило нас вчера ночью известие о кончине Федора Михайловича Достоевского. Еще накануне, 27 января, получили мы от него собственноручное письмо, писанное твердым почерком и не возбуждавшее никаких опасений. Было, однако, в этом письме зловещее слово, которое тогда скользнуло для нас незаметно. Прося нас об одном деле, он прибавил: «это, быть может, моя последняя просьба». Только теперь стал нам понятен скорбный смысл этого слова последняя. В нем сказалось предчувствие смерти еще прежде, чем совершилось роковое кровоизлияние, которое так быстро погасило дорогую жизнь нашего друга…" (Московские ведомости. – 1881. – № 30. – 30 января).


[Закрыть].

Еще в ночь на 26 января у него хлынула кровь горлом, после того как, работая за письменным столом и уронив вставку с пером, он, чтобы ее достать, отодвинул тяжелую этажерку. А днем, после разговора с сестрой В. М. Ивановой, старавшейся уговорить брата отказаться в пользу сестер от своей части в наследстве их тетки А. Ф. Куманиной, Достоевский так разнервничался, что у него вновь началось кровотечение. Когда в 5 1/2 часов дня к нему приехал доктор Я. Б. фон Бретцель, снова пошла кровь горлом, и Достоевский потерял на некоторое время сознание. Врач признал его состояние тяжелым и, оставшись на ночь дежурить у постели больного, предложил пригласить еще двух врачей – Д. И. Кошлакова и А. А. Пфейфера.

Следующий день, 27 января, прошел относительно спокойно, однако 28 января в петербургских газетах, в частности в "Новом времени", появились тревожные заметки о том, что Достоевский "сильно занемог". Прочитав об этом, графиня Е. Н. Гейден, часто встречавшаяся с Достоевским в конце 1870-х годов, написала утром 28 января. Анне Григорьевне письмо, в котором просила сообщить о его здоровье посланному[351]351
  Это письмо Е. Н. Гейден к А. Г. Достоевской приведено на с. 624.


[Закрыть].

В тетради Анны Григорьевны, куда она вносила записи о событиях тех скорбных дней, среди сделанных 28 января имеется и такая:

"Вечером до Кошлакова диктовал мне письмо к Гейден с историею его болезни"[352]352
  Гроссман Л. Жизнь и труды Ф. М. Достоевского. – С. 321.


[Закрыть].

И хотя в бумагах А. Г. Достоевской, находящихся в отделе рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина, сохранился отдельный листок с текстом этого письма и к тому же сведения о нем приведены в "Описании рукописей Ф. М. Достоевского"[353]353
  Описание рукописей Ф. М. Достоевского. – С. 160.


[Закрыть], в четырехтомнике письмо к Е. Н. Гейден отсутствует.

Вот что написано рукою Анны Григорьевны на отдельном листке (публикуется впервые):

Продиктовано мне в ответ на письмо графини Гейден в 5 часов или 1/2 6-го в день смерти:

"26-го числа в легких лопнула артерия и залила, наконец, легкие[354]354
  В этой записи Анна Григорьевна допустила неточность: вместо «26 числа» она написала «23 числа».


[Закрыть]. После 1-го припадка последовал другой, уже вечером, с чрезвычайной потерей крови с задушением. С 1/4 <часа> Федор Михайлович был в полном убеждении, что умрет; его исповедали и причастили. Мало-помалу дыхание поправилось, кровь унялась. Но так как порванная жилка не зажила, то кровотечение может начаться опять. И тогда, конечно, вероятна смерть. Теперь же он в полной памяти и в силах, но боится, что опять лопнет артерия"[355]355
  Начиная со слов "может начаться…" Анна Григорьевна записала стенографическими значками, которые расшифровала Ц. М. Пошеманская (о ней см. на с. 180 настоящ. тома).


[Закрыть].

Хотя написано это письмо в третьем лице, все же оно безусловно передает полностью именно то, о чем просил сам Достоевский сообщить Е. Н. Гейден.

Через два часа Достоевский скончался. Произошло это в 8 часов 38 минут вечера 28 января 1881 г.

Будущее академическое издание писем Достоевского завершится, несомненно, этим его действительно предсмертным письмом к Е. Н. Гейден.

Таковы те десять писем Достоевского, отсутствующие в четырехтомнике, а также одна его фотография с дарственной надписью, которые были обнаружены в отделах рукописей Государственной Третьяковской галереи и Государственного литературного музея, в Центральном государственном архиве Октябрьской революции и социалистического строительства СССР и Отдела рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина, в коллекции А. Б. Гольденвейзера и в коллекции К. А. Федина, в зарубежных собраниях в Ницце и Париже.

В такой же степени, как разнообразны места хранения этих писем, разнообразны они по содержанию. Почти каждое письмо, максимум два письма, образуют отдельный сюжет. Поэтому и пришлось говорить о них в семи главках, во вводной же главке дать оценку четырехтомнику писем Достоевского, подготовленному А. С. Долининым, а также привести перечень тех новонайденных писем, которые были выявлены и напечатаны до этой нашей публикации.

ДОСТОЕВСКИЙ В ДНЕВНИКАХ И ВОСПОМИНАНИЯХ

Расшифрованный дневник А. Г. Достоевской

Расшифровка стенографического текста Ц. М. Пошеманской. Подготовка текста к печати, вступительная статья и примечания С. В. Житомирской

В 1923-1925 гг. в мемуарную литературу о Достоевском вошли две книги выдающегося значения: «Дневник» и «Воспоминания» жены писателя Анны Григорьевны Достоевской. Они были сразу оценены исследователями, переведены на ряд европейских языков и с тех пор заняли прочное место в науке как важнейшие историко-литературные источники.

Судьба этих широко известных книг сложилась, однако, не совсем обычно: обе они до сих пор не опубликованы полностью; не выяснено даже и соотношение их между собой, хотя, казалось бы, существование первоначальных дневниковых записей и последующего авторского переосмысления их в соответствующей части "Воспоминаний" требовало такого анализа.

Последняя статья, специально посвященная "Воспоминаниям" А. Г. Достоевской, бегло касается этого вопроса: "Дневник" в чем-то и более достоверный мемуарный документ, в котором с особой остротой передан драматический накал жизни Достоевских в первый год их супружества. Совсем другое – воспоминания умудренной опытом долгой и сложной жизни женщины, вполне осознающей свой долг перед памятью мужа и ответственность перед читающей публикой[356]356
  Белов С. В., Тунимапов В. А. А. Г. Достоевская и ее воспоминания // Достоевская А. Г. Воспоминания. – С. 15.


[Закрыть]. Мы добавили бы: семидесятилетней женщины, вдовы великого писателя, пишущей свои воспоминания более чем через тридцать лет после смерти мужа, когда место его в русской и мировой литературе давно осознано человечеством. Надо ли говорить, как должна была за такой срок стабилизироваться ее концепция личности Достоевского и своей с ним семейной жизни и какие жесткие рамки накладывала эта концепция на отбор фактов для «Воспоминаний»? Уже с этой точки зрения воспоминания А. Г. Достоевской заслуживают самого внимательного рассмотрения в сопоставлении с другими источниками. Речь идет не о фактических неточностях, неизбежных даже у такого организованного человека и внимательного к мелким подробностям мемуариста, каким была А. Г. Достоевская[357]357
  Они в значительной мере указаны в примечаниях к названному изданию.


[Закрыть], но об анализе ее концепции и о восстановлении зафиксированных в ее мемуарах фактов в их первоначальном, доконцептуальном виде. Для этого нужно прежде всего попытаться понять развитие личности и авторской индивидуальности мемуаристки – и больше всего для этой цели дало бы сравнительное исследование «Дневника» и «Воспоминаний».

А. Г. Достоевскую, ее место в жизни писателя, в посмертной судьбе его наследия принято характеризовать в тоне безоговорочного панегирика этой действительно незаурядной женщине, о которой известны такие отзывы самого Достоевского: "Ты единственная из женщин, которая поняла меня!" и Толстого: "Многие русские писатели чувствовали бы себя лучше, если бы у них были такие жены, как у Достоевского". Но все же, – а скорее, именно поэтому, – А. Г. Достоевская заслуживает большего, чем традиционные похвалы. Жизнь и личность ее не так однозначно просты, а по ее выдающейся роли в жизни Достоевского должны были бы стать предметом специального изучения.

Но даже основное мемуарное произведение А. Г. Достоевской – ее "Воспоминания", сохранившиеся полностью в виде беловой авторской рукописи[358]358
  ЛБ. – Ф. 93. – III. – 1.1.


[Закрыть], до сих пор никогда не издавались целиком. Опубликованные впервые Л. П. Гроссманом только в части, непосредственно касавшейся Достоевского, они и в этой части изобиловали пропусками и сокращениями; другие части, наброски и варианты (нередко очень существенные) печатались лишь в отрывках[359]359
  Достоевская А. Г. Воспоминания. – С. 411-413.
  Дневник А. Г. Достоевской. – М., 1923. – С. XI.


[Закрыть]. Неполно и новое издание «Воспоминаний». Вероятно в целях сокращения объема в нем опущена часть глав, посвященных юности автора, ее семье и окружению до замужества, а также глав, рассказывающих о ее жизни после смерти мужа. К сожалению, издатели не сочли нужным подробно охарактеризовать опущенные главы, не назвав даже ни их точное число, ни заглавия.

Гораздо более сложной и тоже до сих пор не завершенной оказалась история дневника, который А. Г. Достоевская вела в первый год жизни за границей.

14 апреля 1867 г. Достоевские, свадьба которых состоялась лишь за два месяца перед этим, выехали за границу.

В одном из черновых набросков своих "Воспоминаний", рассказывая о тяжелой для нее первой разлуке с матерью, А. Г. Достоевская писала:

"Я утешала маму тем, что вернусь через 3 месяца, а пока буду часто ей писать. Осенью же обещала самым подробным образом рассказать обо всем, что увижу любопытного за границей. А чтобы многого не забыть, обещала завести записную книжку, в которую и вписывать день за днем все, что со мной будет случаться. Слово мое не отстало от дела: я тут же на станции купила записную книжку и со следующего дня принялась записывать стенографически все, что меня интересовало и занимало. Этою книжкою начались мои ежедневные стенографические записи, продолжавшиеся около года, пока не появились у меня более серьезные интересы, именно приготовления к нашей семейной радости, к рождению нашей старшей дочери Сони"[360]360
  Достоевская А. Г. Воспоминания. – С. 198.


[Закрыть].

Известно, что перед возвращением в Россию в 1871 г. Достоевские, по настойчивому желанию Федора Михайловича, сожгли большую часть своих бумаг: "Мне удалось отстоять, – писала А. Г. Достоевская, – только записные книжки <…> и передать моей матери, которая предполагала вернуться в Россию поздней осенью". Вероятно, этим же путем вернулись в Россию записные книжки самой Анны Григорьевны.

Другое упоминание А. Г. Достоевской о стенографических дневниковых записях мы находим в предисловии к "Воспоминаниям":

"Перечитывая записные книжки мужа и свои собственные, я находила в них такие интересные подробности, что невольно хотелось записать их уже не стенографически, как они были у меня записаны, а общепонятным языком…"[361]361
  Там же. – С. 35.


[Закрыть].

С этого перевода стенограмм на "общепонятный" язык и начала А. Г. Достоевская в 1890-х годах свою деятельность мемуаристки. Первоначально она, наверное, имела намерение их опубликовать, или, по крайней мере, сохранить их для потомства в таком виде, который отвечал бы ее требованиям. Во всяком случае, как мы увидим далее, она не просто расшифровывала их, но и редактировала, внося в некоторых случаях новый текст и смысловые изменения.

Расшифрованным текстом дневника А. Г. Достоевская заполнила две толстые переплетенные тетради. В них поместились записи с 14 апреля по 12/24 августа 1867 г.[362]362
  ЦГАЛИ. – Ф. 212. – Оп. 1. – Ед. хр. 148, 149.


[Закрыть] Именно эта рукопись и была в 1923 г. издана Н. Ф. Бельчиковым[363]363
  Дневник А. Г. Достоевской. – М., 1923.


[Закрыть]. Сведения об истории «Дневника» и его рукописей, сообщаемые им в предисловии, неполны и не всегда точны, что было неизбежно при тогдашнем уровне знаний о рукописном наследии Достоевского и его жены. Сейчас эта история предстает в следующем виде.

По приведенному выше сообщению А. Г.. Достоевской, она вела дневник за границей примерно год. Так как этот текст принадлежит к первоначальным вариантам "Воспоминаний", начатых в 1911 г., с широким использованием стенографических дневниковых записей, то он опирается, несомненно, не только на память мемуаристки, но и на хорошо известные ей хронологические рамки этих записей. Поэтому мы исходим из того, что дневник велся с апреля 1867 г. примерно по февраль-март 1868 г.[364]364
  А. Г. Достоевская еще раз позже назвала в печати "год", как срок ведения своего заграничного дневника (Измайлов А. А. У А. Г. Достоевской (к 35-летию со дня кончины Ф. М. Достоевского) // Биржевые ведомости. – 1916. – 28 января. – № 15350). В другом месте она писала, что вела дневник "около полутора года". Этот срок маловероятен: вряд ли она могла систематически продолжать свой дневник после рождения ребенка, помогая при этом Достоевскому в его спешной работе над романом.


[Закрыть] Сколько же могло быть записных книжек или тетрадей и какая часть их текста дошла до нас – в виде первоначальной стенограммы или в позднейшей расшифровке?

Самые ранние свидетельства об этом находятся в письмах Достоевского из Женевы. Достоевского занимал стенографический дневник жены, который он не мог прочесть. "Сколько раз говорил мне Ф. М.: как бы мне хотелось знать, что такое ты пишешь своими крючочками. Уж наверное меня бранишь", – вспоминает А. Г. Достоевская[365]365
  Дневник А. Г. Достоевской. – С. XII.


[Закрыть].

Этот интерес отразился и в письмах писателя, где есть некоторые данные об объеме дневника:

"Анна Григорьевна оказалась чрезвычайной путешественницей: куда ни приедет, тотчас же все осматривает и описывает, исписала своими знаками множество маленьких книжек и тетрадок…"[366]366
  Письмо к С. А. Ивановой 11 октября/29 сентября 1867 г. // Письма. – II. – С. 43.


[Закрыть];

"Для нее, например, целое занятие пойти осматривать какую-нибудь глупую ратушу, записывать, описывать ее (что она делает своими стенографическими знаками и исписала 7 книжек)…"[367]367
  Письмо к А. Н. Майкову 28/16 августа 1867 г. // Письма. – II. – С. 27.


[Закрыть]

Отсюда следует, как будто, что не менее 7 книжек были заполнены Анной Григорьевной за первые четыре месяца жизни за границей, а общее их количество за год должно было значительно превзойти эту цифру.

К своим заграничным дневникам А. Г. Достоевская вернулась впервые через двадцать семь лет, в 1894 г., о чем она сама сделала надпись на первом листе первой тетради расшифровки[368]368
  ЦГАЛИ. – Ф. 212. – Оп. 1. – Ед. хр. 148. – Л. 1; воспроизведено в издании Дневника, с. 5.


[Закрыть]. Вся эта тетрадь однородна по чернилам и почерку; можно думать, что она не только начата, но и закончена в 1894 г.

Затем расшифровка дневника возобновилась в 1897 г.; расшифрованным текстом начала заполняться вторая тетрадь, на титульном листе которой также сделана запись об этом[369]369
  Там же. – Ед. хр. 149. – Л. 1; воспроизведено в издании Дневника, с. 141.


[Закрыть]. Но эта тетрадь (как и надпись), в отличие от первой, заполнялась не сразу, а частями, что заметно по перемене чернил и пера. Судя по внешнему виду текста, А. Г. Достоевская сперва прекратила расшифровку на записи от 3 июля, затем (в 1909 г.) расшифровала текст до записи 22/10 июля, и наконец, (зимой 1911/12 г.) внесла в эту тетрадь расшифровку текста до 24/12 августа. Таким образом, до 1911 г. вторая тетрадь расшифровки была заполнена лишь на две трети (первые 236 страниц в издании «Дневника»).

Это совпадает с данными, которые можно извлечь из тетради завещательных распоряжений, заведенной А. Г. Достоевской в 1902 г. и заполнявшейся ею в течение последующих десяти лет.

В этой тетради, озаглавленной "En cas de ma mort ou d’une maladie grave"[370]370
  На случай моей смерти или тяжелой болезни (франц.).


[Закрыть], содержится следующий текст (известный, но не воспроизводившийся до сих пор полностью; слова, выделенные нами курсивом, вписаны сверху карандашом)[371]371
  Там же. – Ед. хр. 224.


[Закрыть]:

"О тетрадях, записанных мною стенографически. В числе оставшихся после меня тетрадей найдутся две-три-четыре, исписанные стенографическими знаками. В этих тетрадях заключается Дневник, который я вела с выезда нашего за границу в 1867 г. в течение полутора года. Часть Дневника была мною переписана года два тому назад (та тетрадь, которая находится в несгораемом ящике в Музее[372]372
  Теперь находится в ЦГАЛИ. – Ф. 212. – Оп. 1. – Ед. хр. 148.


[Закрыть]). Остальные тетради я прошу уничтожить, так как вряд ли найдется лицо, которое могло бы перевести со стенографического на обыкновенное письмо. Я делала большие сокращения, мною придуманные, а следовательно, лицо переписывающее всегда может ошибиться и списать неправильно. Это во-первых. Во-вторых, мне вовсе бы не хотелось, чтоб чужие люди проникали в нашу с Ф. М. семейную интимную жизнь. А потому настоятельно прошу уничтожить все стенографические тетради".

К этому месту, соотнесенное звездочками, на чистом соседнем листе помещено добавление карандашом:

"Первая стенографическая книга (за время 15 апреля 1867 по … 1867 г.) мною переписана в ту книгу, которая находится в Московском) несгораемом ящике[373]373
  Т. е. в несгораемом ящике в Московском Историческом музее.


[Закрыть]. Вторая стенографическая книжка переписывалась в 1911 и имеется толстая тетрадь, наполовину исписанная. Она находится в сундуке, увезенном мною в Сестрорецк".

Из этих записей вытекает ряд выводов. Первое распоряжение, внесенное в завещательную тетрадь при ее составлении в 1902 г., сообщает только о первой тетради расшифровки, к этому времени законченной. А. Г. Достоевская, делая эту запись, не помнила, очевидно, или не придавала значения начатой ею позже второй тетради расшифровки, и не упомянула о ней. Приписки карандашом были сделаны, вернее всего, зимой 1911/12 г., когда вторая тетрадь расшифровки сильно продвинулась, но не была еще окончена ("наполовину исписанная"). Однако в этот момент А. Г. Достоевская – в разгаре этой работы, ей хорошо известно количество стенографических тетрадей и поэтому она вписывает над неопределенными словами "две-три" точное число: "четыре".

Можно с большой долей уверенности предположить, что после 1911/12 г. А. Г. Достоевская не возвращалась более к расшифровке "Дневника". Совпадение конца расшифровки "Дневника" и начала работы над "Воспоминаниями" не может быть случайным. Именно новое знакомство со своим дневником должно было привести А. Г. Достоевскую к мысли о невозможности и нежелательности его издания и к решению использовать его лишь как источник для мемуаров, в которых и Достоевский, в она сама предстали бы не в свете безыскусных записей неопытной девочки, а в рамках зрелых суждений вдовы великого писателя.

Она сама позднее рассказывала о своих "Воспоминаниях" А. А. Измайлову:

"Во многом это только переработка записей, в свое время сделанных в дневнике, куда в первое время я целиком записывала даже разговоры с Ф. М."[374]374
  Измайлов А. А. Указ. ст.


[Закрыть].

Что же успела расшифровать А. Г. Достоевская, какую часть ее заграничного дневника составляет эта расшифровка? Расшифрованный и изданный "Дневник", как уже говорилось, охватывает 14 апреля-24/12 августа 1867 г. Во второй тетради расшифровки А. Г. Достоевской отмечен переход от одной стенографической книжки к другой; на с. 140 стоит: "Конец первой книжки", на с. 141: "Начало второй тетради"[375]375
  Дневник А. Г. Достоевской. – С. 192-193.


[Закрыть]. И тут, к нашему немалому удивлению, выясняется, что за первые четыре месяца жизни за границей А. Г. Достоевская исписала не "множество" и даже не "7" записных книжек, а всего лишь две. Это делает очень вероятной цифру "четыре", указанную А. Г. Достоевской в завещательной тетради: если с апреля до августа, в период, наиболее насыщенный впечатлениями, хватило двух книжек, то вряд ли большее их количество было использовано в Женеве, в особенности зимой, накануне рождения ребенка.