Текст книги "Роковая корона"
Автор книги: Эллен Джоунс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 40 страниц)
– Господа?
Стефан повернулся и увидел своего оруженосца Джерваса, который поспешно приближался по траве к берегу.
– Король зовет вас, милорды. Его дочь находится на том берегу, и он желает, чтобы вы явились к нему прежде, чем она прибудет в его лагерь.
– Мы видели ее мельком. Передай королю, что мы оденемся и сейчас же придем, – сказал Стефан.
– Приехала моя сестра? – спросил Роберт, выходя из воды. – Почему вы мне не сказали? – Он поспешно выбрался на берег и завернулся в одеяло. – Милая Мод! Представляете, прошло четырнадцать лет! Не могу дождаться, когда наконец увижу ее. – Он побежал вверх по холму.
Стефан с Брайаном выбрались на берег, натянули длинные рубашки и не спеша последовали за Робертом. Туман быстро рассеялся, и открылось чистое голубое небо. День обещал быть ослепительно солнечным: хорошее предзнаменование, как заметил Стефан.
– Веди себя осторожно со своей прекрасной кузиной, – понизив голос, серьезно сказал ему Брайан. – У тебя достаточно побед, сотни раз подтверждавших твою мужественность.
– С этим можно поспорить. – Стефан наклонился, сорвал травинку и зажал ее в зубах. – Разве слава или богатство могут быть чрезмерными?
Брайан улыбнулся.
– Боюсь, ты неисправим. Вот попомнишь, наступит день расплаты.
– Клянусь Богом, ты бываешь редкостным занудой! Я ведь только шучу. Ты что, считаешь меня дураком, который может действовать против своих интересов? – Стефан покривился. – Не бойся, я буду примерным рыцарем. К несчастью, эта госпожа рядом со мной в такой же безопасности, как в монастыре.
«Что правда, то правда», – с сожалением подумал Стефан. Он скорее ткнет в дикого кабана короткой палкой, чем навлечет на себя дядюшкин гнев. Кроме того, в этом мимолетном молчаливом обмене взглядами с Мод было нечто, не обещавшее легкой победы, быстро забывающегося развлечения. Но он не собирался обсуждать это с Брайаном. Схватив друга за плечи, Стефан крепко обнял его.
– Меня удивляет, что ты до сих пор не вступил в святой орден. Какая потеря для проповедников!
Они подошли к шатру. Перед входом Стефан задержался, вспомнив ощущение опасности, охватившее его при пробуждении. Он так и не понял, откуда взялось это чувство. Странно, но сейчас впервые, насколько Стефан мог припомнить, чутье подвело его.
5
Мод мчалась по траве, подхватив туфли, чулки и плащ. Все еще пылая от неожиданного столкновения в камышах, она с разбегу налетела прямо на Олдит, ожидавшую ее у входа в шатер.
– Где ты была? Клянусь Распятием… без туфель, все лицо горит! Если ты подхватила лихорадку… – Олдит озабоченно потрогала лоб Мод.
– Все прекрасно. Не бранись. – Мод до того запыхалась, что на нее было смешно глядеть.
Олдит, похожая на нахохлившегося зобастого голубя в своем круглом белом платке с отверстием для лица, покрывающем грудь и плечи, и измятом сером платье и тунике, придерживала открытую дверь, и Мод, быстро оглянувшись на берег реки, вошла внутрь. Не ожидая увидеть перед собой такой кавардак, она испуганно взглянула на пуховую перину, валяющуюся на полу, одеяла и полотняные простыни, вываленные из дубового сундука, скамеечки, маленький столик, серебряные тазы, кувшины и шкатулки из слоновой кости, в беспорядке разбросанные повсюду. Две немки-служанки, Труда и Гизела, поспешно вытряхивали платья и туники и вешали их на деревянные крючья, прикрепленные к стенкам шатра. Посередине на полу стояла большая деревянная лохань, наполовину заполненная водой.
– Я не понимаю, почему мы не смогли въехать в Руан, как собирались, – проворчала Мод. – Это… болото кажется мне не весьма приглядным для встречи с отцом. «А также не сулит ничего хорошего для меня при его дворе», – подумала она.
Когда Мод сняла тунику, платье и сорочку и шагнула в лохань с водой, она опять вспомнила мужчину, возникшего в камышах подобно мифическому божеству. Мод не удивилась бы, увидев танцующих вокруг него нимф и сатиров. Но она сразу же узнала своего кузена, Стефана из Блуа, которого не видела четырнадцать лет. Эти незабываемые золотые искорки в глубине зеленых глаз напомнили ей тот день, когда она покидала Виндзор. По странной иронии судьбы кузен оказался первым, с кем Мод столкнулась в день возвращения.
– У короля есть свои причины, чтобы встретиться с тобой именно здесь, – заметила Олдит, прерывая ее задумчивость. – Если ты хочешь с ним ладить, лучше всего не спрашивать, почему он так поступает.
Она принялась тереть тело Мод мокрой тряпкой и втирать масло, благоухающее розовыми лепестками, в гладкую кожу ее тонкой шеи, округлые плечи, изящную талию и длинные стройные ноги. От прикосновений искусных пальцев Олдит исчезали раздражительность и усталость после долгого путешествия.
– Ну, нет, я намерена спрашивать обо всем. В конце концов, я больше не ребенок. Король не может делать со мной все, что ему вздумается, – сказала Мод, вылезая из лохани, в то время как Олдит заворачивала ее в большое толстое полотенце.
– Ты сейчас принадлежишь отцу так же, как принадлежала в девять лет, не заблуждайся насчет этого, – Олдит понизила голос. – Я уже говорила тебе, что сейчас ты нужна королю Генриху точно так же, как была нужна тогда, когда он выдал тебя замуж за императора, как была нужна, чтобы облегчить путь к трону, твоя мать-саксонка, упокой Господь ее душу. – Олдит вздохнула. – Я всегда говорила, что твой покойный супруг испортил тебя, оберегая от трудностей этой жизни. Ну, ничего, ты всему научишься.
За время долгого путешествия через всю Европу Мод много раз слышала эти поучающие речи и знала, что няньку остановить невозможно.
– Попомни мои слова, – продолжала Олдит, – готовится еще один выгодный брак, еще один новый союз. Для этого и предназначены подходящие вдовы.
– Но не эта вдова. – Мод протянула руку к белой шелковой ленте, лежавшей на скамеечке. Несмотря на дерзкие слова Олдит, Мод не могла оставить без внимания ее предостережения. Для чего же еще король Генрих привез ее обратно, как не для того, чтобы снова использовать в своих целях?
– Только не ленту! – прошипела Олдит. – Епископ Майнца объявил подобную суетность мерзостью, отвратительными кознями дьявола!
Служанки переглянулись, и глаза у них округлились, как у перепуганных овец.
– Что за чепуха! – Мод подняла руки, и Олдит неохотно обвила белую шелковую повязку вокруг ее полной груди.
Затянутая лентой, Мод чувствовала себя более удобно: ее стесняли пышные формы, подчеркивавшие ее женственность. Голова Мод проскользнула в вырез сорочки, которую надевала на нее Труда, а Гизела достала черное траурное платье и тунику.
– Нет, – сказала Мод, подчиняясь внезапному порыву. – Я больше не буду это носить.
– Но ведь ты же в трауре! – воскликнула пораженная Олдит. – Ты должна одеваться в черное целый год. Таков обычай!
– Покажи мне другие туники и платья, – сказала Мод Труде, не обращая внимания на Олдит.
– Пресвятая Дева, что на тебя нашло? – заломила руки Олдит. – Что скажут люди?
– Пусть говорят, что им хочется, – ответила Мод.
По правде говоря, она не понимала, почему вдруг так заупрямилась, желая пренебречь обычаем. Наверняка это вызовет переполох, даже нанесет оскорбление. Но, по крайней мере, она не будет чувствовать себя несчастной вдовой, шахматной пешкой, которая движется по прихоти отца.
Наконец Мод выбрала платье цвета слоновой кости и льняную тунику с длинными висящими рукавами, опоясанную широким золотым поясом. Она села на скамейку, и служанки принялись натирать пемзой ее светло-каштановые волосы, чтобы придать им больший блеск.
– Упрямая. Своенравная. Ничего хорошего из этого не выйдет, – бормотала Олдит, надевая на ноги Мод позолоченные кожаные туфли.
Снаружи шатра послышался шум. Раздался торжественный голос:
– Генрих, король Англии и герцог Нормандский, ожидает прибытия своей дочери, принцессы Мод. Паланкин готов.
Женщины испуганно переглянулись, забыв о разногласиях. В воздухе повисло напряжение. Дрожащими пальцами Труда заплетала длинные волосы Мод и укладывала их в кольца по бокам головы, а Гизела набрасывала на ее плечи пурпурную мантию, на которой были вышиты золотые орлы и виноградные листья. Наконец Олдит подала Мод серебряное зеркало.
На нее смотрело лицо цвета слоновой кости с огромными светло-серыми глазами, окаймленными густыми черными ресницами. Прежний румянец исчез. Такого не должно быть.
– Выдави мне сок из граната, – велела Мод.
– Боже милостивый, ты не должна красить лицо, это грех! – запричитала Олдит.
– Я не хочу выглядеть как труп при встрече с отцом. Никто не узнает, что это краска.
– Легкая бледность к лицу опечаленной женщине, – продолжала Олдит. – Что скажут люди?
– Святая Мария, я уже говорила, что меня это не волнует, – с напускной храбростью отчеканила Мод.
Она взяла у Труды маленький каменный кувшинчик и втерла немного розового сока в свои высокие скулы. Потом опять взглянула в зеркало. Все равно что-то не так. Ну, конечно. Императорская корона. Это тот последний штрих, которого не хватает для полного великолепия. Именно то, что напомнит королю и всем остальным, что она не только дочь своего отца, вдова, подходящая для нужного случая, но и бывшая императрица со своими собственными правами. Сердце Мод учащенно забилось.
– Гизела, императорская корона, завернутая в красный шелк, лежит на дне дубового сундука. Найди-ка ее.
Корона, изготовленная для нее по приказу императора, осталась у Мод, и она решила, что имеет право забрать ее с собой в Англию.
Лицо Олдит помертвело.
– Дитя, ты слишком далеко заходишь. Лента не видна, краску могут не заметить, то, как ты одета, – непростительно, но корона… Она может быть воспринята как нанесение прямого оскорбления королю и всему двору. Не искушай судьбу.
– Не дури. Что в этом оскорбительного для короля? Он сам послал меня к императору, помнишь? Гизела, корону, пожалуйста.
Мысль о том, чтобы бросить вызов отцу, была одновременно пугающей и радостно возбуждающей.
– Когда старый петух кукарекает, молодой должен слушать, – смирившись, произнесла Олдит. – Но некоторые люди учатся только на собственном опыте и своих ошибках. Советы для них – пустой звук.
Гизела посмотрела на Мод, потом на Олдит и бросилась к дубовому сундуку. Она вытащила корону, завернутую в красный шелк, и подала ее своей госпоже. Осторожно развернув сверток, Мод прижала к груди золотой обруч, усеянный жемчугом и сапфирами, и вздохнула, вспомнив множество торжественных случаев, когда она надевала этот символ своей законной власти. Труда набросила на ее голову покрывало цвета слоновой кости, Мод надела сверху корону и подняла серебряное зеркало. Да, именно то, что нужно. Корона придавала ей царственный вид, соответствующий данному случаю.
Мод примиряюще поцеловала Олдит в увядшую щеку.
– Не беспокойся. Все будет хорошо, – сказала она с полуулыбкой. – Твои молитвы не пропадут даром.
Инстинктивно Мод почувствовала прикосновение серебряного колечка сквозь одежды. Успокаивающий талисман, она никогда не снимала его.
На глаза Олдит навернулись слезы.
– Помни: молчание – золото.
Мод покинула шатер. Снаружи придворный подсадил ее в паланкин, сопровождаемый эскортом рыцарей. Она распрямила плечи и гордо подняла голову, когда процессия двинулась к реке.
«У меня есть все права носить корону, – убеждала себя Мод, – все права одеваться, как мне хочется, и утвердиться перед двором отца».
И все же ее одолевали сомнения: она понимала, что румяна, лента, вызывающий наряд и даже корона, – все это лишь незначительные попытки самоутверждения, проявление ее независимого духа. Паланкин пересек каменный мост, и Мод охватил внезапный страх. Прямо перед ней находился алый шатер, где ее ожидала встреча с грозным отцом.
6
Когда процессия прибыла в королевский лагерь, солнце уже высоко сияло в голубом безоблачном небе. Прикрываясь рукой от его ослепительного света, Мод увидела сквозь яркие лучи группу всадников. Позади них промелькнули толпа людей и королевский шатер, где ее ожидал отец, чью фигуру она не могла различить, но незримое присутствие которого сильно омрачало происходящее. Один из всадников, сидевший на рыжем фландрском жеребце, отделился от остальных и подскакал к паланкину. Медово-русые волосы светились в лучах утреннего солнца, голубая шелковая мантия, застегнутая золотой пряжкой на одном плече, развевалась на ветру. Пораженная, Мод глядела на него в немом удивлении. Передав поводья оруженосцу, всадник ловко соскочил с лошади. Вначале Мод почувствовала лишь поток энергии, исходивший от приближающегося к ней человека. Когда он подошел, она увидела высокого, стройного, широкоплечего мужчину в длинной голубой тунике, окаймленной красно-золотой вышивкой по краям и на обшлагах рукавов, обутого в высокие сапоги из мягкой испанской кожи. Он широко улыбался, а золотисто-зеленые глаза, пристально глядя на нее, светились радостным узнаванием.
– Какая приятная встреча, кузина, – удивительно мягким голосом произнес мужчина, слегка приподнимая ее, чтобы помочь выйти из паланкина. – Я – Стефан Блуа, граф Мортэйн. Мы впервые увиделись много лет назад. Помните?
– Конечно. – Он до сих пор был похож на того мальчика в алой шапочке, который улыбался ей точно такой же улыбкой, как и сейчас. – Похоже, что я никогда не забуду тот день, когда покидала Англию, – сказала Мод. – А вы наверняка тот мальчик с кошачьими глазами, приехавший в Виндзор в тот самый день, когда я уезжала из него.
Стефан восхищенно улыбнулся.
– Кошачьи глаза! До сих пор меня никто не сравнивал с котом. – Лицо его стало серьезным. – День, в который покидают родной дом, – это переломный момент в жизни человека, не так ли? – Он понимающе посмотрел на Мод. – Так же, как и день возвращения.
Мод, не ожидавшая сразу встретить такое сочувствие со стороны незнакомого кузена, быстро отвела взгляд, сдерживая нахлынувшие чувства. Ее удивляло, почему они молчат о встрече на реке.
– Я думаю, что вы – самая красивая женщина, которую я когда-либо видел, – продолжал Стефан. – Но очень печальная. Время сделало вас еще прекрасней. Надеюсь, вы были счастливы… разумеется, до вашей трагической утраты. – Он умолк.
Мод не нашлась, что ответить, ей было не по себе от восхищения, которое она заметила в глазах Стефана, и от теплоты его голоса. Чувствуя, что он до сих пор поддерживает ее, Мод попыталась освободиться, но Стефан не разжимал рук. Между их ладонями будто пробежала искра, и воздух, казалось, запульсировал. Это чувство было настолько новым, сильным и неожиданным, что Мод почувствовала необычное волнение.
– Сколько можно держать ее, Стефан! – К ним приблизился невысокий, коренастый мужчина с темными волосами, подстриженными сзади и по бокам. Он воскликнул: – Сестра! – Стефан наконец выпустил руки Мод, и подошедший мужчина нежно обнял ее, расцеловав в обе щеки. – Я так рад снова видеть тебя! Ты даже не представляешь, как я скучал по тебе все эти годы.
Ритм валлийского выговора, глубоко посаженные темные глаза – все было очень знакомым. С облегчением Мод вскинула руки, обвив ими шею своего единокровного брата. Роберт был таким же сердечным и дружелюбным, каким она его помнила. Корона сдвинулась набок, и она поправила ее.
– Клянусь Божьей Матерью, вы носите на голове целое состояние, кузина, – сказал Стефан, очевидно, вначале не заметивший корону. Он не мог отвести глаз от украшенного драгоценными камнями золотого венца, сверкающего в лучах утреннего солнца.
– Это императорская корона, мне ее подарил сам император, – сказала Мод с оттенком гордости в голосе.
Последовало молчание. Мужчины обменялись быстрыми взглядами, и Мод почувствовала их скрытое неодобрение.
– Да, конечно, но вряд ли она понадобится тебе здесь, – сказал Роберт.
– Вы сейчас в Нормандии, где единственной короной, которую носят женщины, является их красота, – добавил Стефан. – А ваша красота ослепительнее любой диадемы.
Чопорный немецкий двор с его официальным этикетом не славился легким остроумием подобного рода. Мод не знала, как реагировать на такое непривычное для нее подшучивание. Очевидно, как и предупреждала Олдит, надевать корону не следовало, но сейчас у Мод не было намерения снимать ее.
Мужчины немного подождали, будто ожидая, что Мод все же снимет корону, но она явно не собиралась делать этого. Тогда Роберт сказал:
– Пойдем, сестра, остальные тоже хотят поприветствовать тебя.
Роберт подвел Мод к всадникам; те спешились. У одного из них, горбуна, одетого во все зеленое, были темные каштановые волосы, обрамляющие миловидное чувственное лицо.
– Это близнецы де Бомон, – Роберт указал на горбуна: – Роберт, английский граф Лестер. Мы называем его Робин. Его брат – Уолерен, граф Мулэн из Вексина. – Роберт кивнул крупному мужчине в великолепных чернокрасных одеждах, с угрюмым лицом и хищным ястребиным носом, и повернулся к третьему незнакомцу: – Брайан Фитцкаунт, лорд Уоллингфорд.
Этот мужчина был почти такого же роста, как Стефан, крепкого сложения, голова его вся обросла густыми, как у барана, черными кудрями. Что-то промелькнуло в его темно-синих глазах, когда он пристально посмотрел на Мод.
– Ты, может быть, помнишь, как они приехали сюда в тот самый день, когда ты уезжала в Германию, – продолжал Роберт. – Конечно, тебе трудно представить, что эти рыцари когда-то были теми хнычущими крысятами, которых ты видела перед отъездом.
Имена этих людей, конечно, были знакомы Мод: император всегда требовал, чтобы она знала всех наиболее влиятельных лордов при дворе своего отца. Близнецы были сыновьями покойного графа Мулэна, давнего друга короля Генриха. Мод тепло улыбнулась им.
Глядя на нее холодным, изучающим взглядом, трое новых знакомых пробормотали вежливые приветствия. Трудно было поверить, что те испуганные дети, давнюю встречу с которыми Мод смутно припоминала, стали взрослыми, самоуверенными придворными.
– Приятно снова увидеться с вами, – сказала она.
В ответ послышалось невнятное бормотание.
– К сожалению, я не припоминаю встречу с вами, мадам, – намеренно сдержанно проговорил граф Мулэн. – Вы не помните об этом, брат?
– Клянусь честью, мне не запомнилось ничего о том, как я прибыл в Англию, – ответил Робин Лестер. – Я был таким несчастным и очень переживал из-за разлуки с матерью.
Брайан засмеялся:
– Единственное, что я помню, – это ужас при встрече с королем Генрихом. Я и вправду был хнычущим маленьким крысенком, как сказал Роберт.
– И воняющим. Клянусь ликом Господа, чтобы я об этом когда-нибудь забыл! – Уолерен хлопнул себя по бедру. – Ты обмочил подштанники, а когда король Генрих подошел поздороваться с нами, то зажал нос и сказал, что от тебя воняет, как от навозной кучи, и приказал привести тебя в порядок.
Поднялся буйный смех. Стефан присоединился к веселящимся друзьям: у каждого нашлась своя версия этого давнего происшествия.
Мод видела, что они забыли о ней.
А почему бы и нет? Она была здесь посторонней, по своему положению и полу не принадлежащей к их тесному маленькому кругу. Ей не было места в их воспоминаниях. Дрожащей рукой прикрыв от солнца глаза, Мод отвернулась и стала вглядываться в далекий горизонт. Желто-зеленые поля, пересеченные старой римской дорогой, по которой она только что приехала, сверкали и переливались, залитые солнечным светом. Если бы только она смогла вернуться на эту дорогу, ведущую обратно в Германию!
– Король желает видеть принцессу Мод, – пропищал голос пажа у нее за спиной.
Рука Мод потянулась к горлу, от страха гулко забилось сердце. Она вдруг застыла, внезапно осознав, что вот уже второй раз ее называют принцессой. Вероятно, по оплошности, но она сразу же должна исправить ее.
Мод улыбнулась пажу:
– В Германии ко мне обращались как к императрице.
Паж взглянул в недоумении, затем поклонился и убежал. Мужчины изумленно глазели на нее. Мод с тревогой посмотрела на них. Она сделала что-то не так?
– Кем бы вы ни были в Германии, мадам, здесь вы – королевская дочь, – сказал Уолерен Мулэн. – И это достаточная честь, смею думать.
Остальные согласно закивали.
Очевидно, эти люди ничего не знали о ее значительности, об уважении и влиянии, которыми она пользовалась в Германии, о судах, которые император поручал ей проводить. С неожиданной горечью Мод вдруг подумала: возможно, об этом не знает никто, и подобной реакции здесь можно ожидать от любого. И даже хуже: скорее всего, ее триумфальная слава в Империи ничего не значит для подданных отца, даже если им все известно. Для этих узколобых нормандских баронов весь мир состоит лишь из Англии и Нормандии. И теперь она должна к ним приспосабливаться!
– Если вы хотите моего совета, мадам, – продолжал Уолерен, – то не носите эту безделушку в присутствии короля, чтобы не оскорбить его. Сейчас вы – подданная Нормандии.
Уязвленная, Мод холодно взглянула на него.
– Благодарю вас, милорд, но я думаю, что вы не все понимаете. Корона – не безделушка, а символ королевской власти. В своей стране я – императрица, и корона находится там, где ей надлежит быть.
Она высказалась более резко, чем собиралась, и, к своему испугу, увидела, что лицо графа Мулэна побагровело. Святая Мария, неужели она оскорбила его? Граф ничего не ответил, но в его черных глазах промелькнула явная неприязнь.
Наступило неловкое молчание, и Мод не знала, что ей делать. Спрашивать, не нанесла ли она обиду, было ниже ее достоинства. К счастью, Стефан помог ей выйти из положения.
– Пойдемте, кузина, – спокойно сказал он, протянул Мод руку и повел ее к алому шатру. Остальные последовали сзади. – Не позволяйте Уолерену выводить вас из равновесия, – шепотом сказал Стефан. – Он становится колючим, как дикобраз, если думает, что его оскорбили. Постепенно он привыкнет к вам.
Помня взгляд Уолерена, Мод не была в этом уверена. Она молила Бога, чтобы в первый же день у нее не завелся в Нормандии враг. Чувствуя тепло руки кузена, сжимающей ее локоть, Мод приближалась к королевскому шатру.
Вход был расположен сбоку, перед ним стояли два высоких деревянных шеста, и на каждом развевался краснозолотой флаг. По одну сторону от входа в напряженном внимании застыла группа лучников в кожаных кольчугах. Вокруг шатра толпились рыцари, оруженосцы, фрейлины, богато одетая знать и священники; они перешептывались между собой и рассматривали Мод с нескрываемым любопытством. Вперед выступили два епископа в расшитых золотом одеяниях; солнце блестело на их крестах и митрах. В одном Мод узнала толстого епископа Солсбери, главного советника короля. Следом за епископами шел аббат в великолепной одежде из черного шелка, с золотым крестом на груди, усыпанным жемчугами. Лицо его показалось Мод странно знакомым. «Похож на Стефана», – с удивлением отметила она.
– Епископы Солсбери и Руана, а за ними – аббат Гластонберийский, – прошептал ей на ухо Стефан.
– Аббат похож на вас, – заметила Мод.
– Ничего удивительного, ведь это мой младший брат Анри. Меньше года тому назад он покинул бенедиктинский монастырь в Клюни и уже начал набирать силу в качестве служителя церкви.
Мод бросила на Стефана короткий взгляд, пытаясь понять, почему в его голосе появилось раздражение, когда он заговорил о брате. Потом улыбнулась священникам, склонив голову.
– Господи благослови, – в унисон пробормотали епископы, осеняя Мод крестом и отступая назад.
Аббат поклонился и улыбнулся, и Мод отметила про себя, что улыбка не затронула его светло-зеленых глаз. Когда Анри подошел ближе, его сходство со Стефаном стало менее заметным.
– Добро пожаловать в Нормандию, кузина, – холодным тоном произнес он.
Толпа притихла. У Мод пересохло в горле; сердце билось так сильно, что она едва могла дышать. Она увидела, как люди поспешно расступаются, почувствовала, как рука Стефана перестала поддерживать ее за локоть.
Внезапно дверь шатра распахнулась и вышел невысокий темноволосый человек с мощными плечами, широкой грудью и толстой бычьей шеей. Его густые черные брови нависали над темными глазами, пронзительный взгляд которых Мод не забыла до сих пор. Короткая черная мантия, скрепленная на правом плече золотой пряжкой, была наброшена поверх простой коричневой туники. Кривоватые мускулистые ноги были обуты в черные сапоги с отворотами. Вокруг толстой талии обвивался тяжелый кожаный пояс, украшенный драгоценными камнями. На круглой макушке возвышалась золотая корона, которую этот человек однажды дал подержать Мод. И несмотря на то, что с тех пор, когда она видела его в последний раз, отец постарел, все же король Англии Генрих продолжал излучать грозную и властную силу.
Мод открыла было рот, чтобы приветствовать его, но никакие слова не шли ей на ум. Какой-то непреодолимый инстинкт заставил ее упасть на колени. Пытаясь подавить слезы, Мод обнаружила, что смотрит на потертые отцовские сапоги, на золоченые шпоры, блестевшие на черной коже. Стальные пальцы сжали плечи. Король заставил ее подняться.
– Ну, ну, не надо. В конце концов, ты – принцесса.
Мод почувствовала, что в его голосе звучит удовлетворение. Интуиция, заставившая преклонить колени перед отцом, не подвела ее.
– Ты добралась благополучно, благодарение Господу и всем его святым!
– Для меня великая честь находиться рядом с вами, сир, – наконец проговорила Мод сдавленным голосом, который и сама едва узнала.
– Я вижу, ты не забыла язык нормандцев. За это я тоже должен быть благодарен небесам. – Король простер руку у нее над головой и провозгласил: – Принцесса Мод говорит на языке своих предков-нормандцев, на языке своего деда, великого Вильгельма, так же хорошо, как и в тот день, когда она покинула наш двор.
Мод подумала, что это, конечно, не совсем верно, ибо сейчас у нее появился легкий акцент. Однако в толпе послышался шепот одобрения. Засунув большие пальцы за пояс, Генрих медленно обошел вокруг дочери и склонил голову, очевидно, оставшись довольным увиденным.
– Да, дочь моя, ты оказалась достойна нашего рода. Настоящая нормандская принцесса с головы до ног. – Он немного помолчал. – Вижу, ты даже сняла траур в ознаменовение столь торжественного случая. – Генрих снова принялся рассматривать дочь, продолжая ходить вокруг нее, и Мод подумала, что он очень похож на хищника, готовящегося напасть на свою жертву. Король выпятил челюсть и указал пальцем на императорскую корону на голове Мод. – Почему на тебе корона германской императрицы?
– Корона?
– Да, корона, которую ты носишь. Я не имею в виду свою корону.
Толпа слегка заволновалась. Мод почувствовала, что лицо ее заливается краской стыда.
– Ведь ты теперь вдова, а не императрица, – продолжал Генрих. – Почему ты носишь эту корону?
Мод облизнула пересохшие губы.
– Чтобы почтить память моего покойного мужа.
– Понятно. Уверен, что в Германии это весьма одобрили бы. – Генрих уставился на нее немигающим взглядом, и Мод чувствовала, что готова провалиться сквозь землю. Почему она не послушала Олдит! – Но сейчас ты в Нормандии. Император мертв, прежняя жизнь окончена. Ну-ка, сними корону.
– Но она моя, – прошептала Мод, чувствуя, как бешено колотится сердце. В отчаянии она оглянулась вокруг, ища поддержки, но увидела только придворных нормандского короля, с пристальным интересом наблюдающих за ней.
Король грозно взглянул на дочь.
– Сейчас же сними эту корону, пока я не заставил кого-нибудь помочь тебе.
Приняв горделивую позу, Мод медленно повернулась к отцу, желая дать ему понять, что она уже больше не ребенок и ею нельзя распоряжаться по чьей-либо прихоти. Ее глаза встретились с глазами отца, жесткими и темными, как агаты, полуприкрытыми набрякшими веками. Какое-то мгновение Мод боролась с этим взглядом, стараясь противопоставить свою волю отцовской. Каждая клеточка ее тела отчаянно напряглась, вопя от желания унизить и растоптать противника. Но Мод была недостаточно сильна для этого. Пока еще недостаточно. Воля Генриха была подобна непробиваемому железному щиту, и она поняла, что побеждена. Король снова загнал ее в угол, не оставив выбора. Он победил, как всегда. Но Мод знала, что никогда не забудет такого унижения, и хотела, чтобы Генрих тоже это понял.
С застывшим лицом, сверкая серыми глазами, Мод медленно подняла руки и решительно сняла корону, борясь с почти непреодолимым желанием швырнуть ее в лицо королю. Словно прочитав мысли дочери, он отступил от нее на шаг. Но, к ее удивлению, отец вовсе не выглядел недовольным. Мод повернулась, чтобы передать корону какой-нибудь из своих дам, но тут же сообразила, что служанки остались в шатре на другом берегу реки. Стефан выступил вперед.
– Позвольте помочь вам, кузина, – произнес он, принимая корону из ее рук.
Не доверяя своему голосу, Мод только кивнула в знак благодарности. На лице короля появилась гримаса, которую Мод сочла улыбкой. Наконец Генрих заключил ее в объятия. Мод захлестнула волна знакомых запахов пота, сырой кожи и конюшни. Толпа испустила вздох облегчения.
– Тебе не придется жалеть об утрате этой безделушки, – прошептал Генрих ей на ухо. – В Англии и Нормандии ты получишь столько же почестей и уважения, как и в Германии, обещаю тебе. И даже больше. – Отец разжал объятия так неожиданно, что Мод едва не упала, но он крепко схватил ее за руку и удержал. – Думаю, тебе предстоит еще многому научиться, но ты доставила нам радость, дочь моя.
– Сир, – Мод склонила голову, сдерживая стыд и гнев.
Придворные отца окружили принцессу, чтобы поприветствовать ее.
С застывшей улыбкой Мод цедила сквозь зубы вежливые фразы, и в ушах ее продолжали звенеть слова отца. Вот уж, поистине, почести и уважение! О, Дева Мария, что за почести в том, чтобы так унизить ее перед всеми придворными? Без короны, которую она теперь уже никогда не сможет надеть, не испытав стыда, Мод чувствовала себя словно обнаженной, опозоренной и лишенной имени и чести. Это было невыносимо! Но если она хочет выжить среди нормандцев, ей придется это вынести. «А выжить необходимо», – сурово сказала она себе. И прожить надо долго, чтобы в один прекрасный день стать такой же сильной, как отец.
