Текст книги "Роковая корона"

Автор книги: Эллен Джоунс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 40 страниц)

– Я должна что-то сказать тебе, – прошептала она.

– Что?

Но она промолчала. С каким-то странным отчуждением Стефан смотрел, как по ее щекам дождевым потоком бегут слезы.

– Не плачь, дорогая кузина, – наконец произнес он, взял ее за плечи, развернул лицом к главной башне и мягко подтолкнул.

– Прощай. Знай, что мое сердце с тобой.

Мод уходила от него; плечи ее вздрагивали, голова опустилась, как у кающегося грешника. Оцепенев от ощущения огромной утраты, Стефан все стоял и стоял у соколиных клеток, пока она не исчезла в ночной тьме.

* * *

– Я не доверяю нормандским баронам, – заявил Жоффруа Анжуйский среди внезапно наступившей тишины в комнате короля. – В особенности графу Мортэйну. Если кто-либо способен на предательство, так это он.

Было это ранним вечером спустя несколько дней после церемонии присяги. Мод с недоумением уставилась на мужа. Лицо епископа Солсбери передернулось от нехорошего предчувствия при взгляде на графа Анжуйского. Брайан Фитцкаунт, казалось, погрузился в раздумья. А Роберт Глостерский схватился за рукоятку меча. Король Генрих, сидевший на резном стуле, опираясь ногами о скамейку с подушкой, сдержал руку сына.

– Стефан – наш преданный кузен и настоящий друг, – ледяным тоном произнес Роберт. – Как вы осмеливаетесь обвинять его в предательстве?

Не удостоив его вниманием, Жоффруа повернулся к королю.

– Я подозреваю, что бароны выберут Стефана из Блуа вашим наследником, сир. Я серьезно спрашиваю, признают ли они когда-либо вашу дочь королевой, а ее анжуйского супруга королем-консортом?

– Вы полностью утратили здравый смысл. – Лицо Мод вспыхнуло. – Когда-то давно люди действительно думали, что Стефан может стать наследником моего отца, но это было еще до смерти императора.

– Все, у кого есть мозги, понимают, что бароны по-прежнему хотят видеть на троне Стефана из Блуа, и он хорошо знает об этом. Для меня не будет неожиданностью услышать, что он и его сладкоголосый братец уже подготовили план и теперь лишь ждут смерти короля, чтобы осуществить его, – упорствовал Жоффруа.

У собравшихся резко перехватило дыхание, и все поспешно перекрестились.

Роберт угрожающе шагнул к Жоффруа.

– Только трус может обвинять сейчас Стефана и его брата. Ведь они именно сегодня покинули Руан и не могут защитить себя.

– Обвинять моего кузена в предательстве просто немыслимо, – заявила Мод, удивляясь тому, что взбрело Жоффруа в голову.

– Кто может при существующих обстоятельствах сказать, на что способен человек? – заметил король, пристально наблюдая за Жоффруа. – Если ему отчаянно чего-нибудь хочется…

Ошеломленный епископ Роджер кашлянул и заерзал на скамейке.

– Но Стефан и Анри – ваши любимые племянники, сир, – запротестовал он. – Они обязаны вам всем. Вы для них как отец родной, и они прекрасно знают это. Правильно Мод говорит: такое немыслимо.

Король нахмурился.

– Нет ничего немыслимого, когда дело касается власти. – Он повернулся к епископу Солсбери. – Ну, Роджер, твоя рука на пульсе королевства. Что ты скажешь по поводу обвинений графа? Хотят ли бароны моего племянника до сих пор? Я знаю, что раньше дело обстояло именно так, ну, а сейчас?

– Если это когда-то и было, сир, то теперь все давно позади, – ответил епископ, взглянув на Жоффруа. – С тех пор, когда делались такие предположения, прошло много лет. Безусловно, бароны останутся верны вашему желанию. Разве они не поклялись священной клятвой?

Все заговорили одновременно. Мод понимала, что нападки на Стефана – вовсе не результат наблюдений Жоффруа, а просто необоснованные обвинения; она могла поклясться в этом. Подозревает ли он его в действительности? Нет, это невозможно. Но за фурором, который произвел сейчас ее муж, скрывались его истинные намерения, хотя трудно представить себе, какие именно.

– Жоффруа, – спокойно начала она. – Стефан и бароны, так же как и епископ Винчестерский и другие прелаты, трижды поклялись признать меня будущей королевой. Только что они присягнули на верность и нашему сыну. Мы все слышали, что ты подозреваешь их, но где факты, подтверждающие это?

Король одобрительно улыбнулся.

– Хорошо сказано, дочь. Мы ждем доказательств, зять.

Жоффруа вспыхнул и упрямо выдвинул вперед челюсть – жест, который Мод слишком хорошо знала.

– У меня не было времени собирать какие-либо факты. Я не видел баронов всех вместе с того времени, как женился на вашей дочери. – Он оглядел лица окружающих. – Тогда они были не в восторге от нашего брака, насколько вы помните, и я сейчас обнаружил, что спустя годы ничего не изменилось. Если бы я не увидел их враждебность собственными глазами, то не поверил бы этому.

Роберт с сомнением взглянул на него.

– Вы думаете, что ваше впечатление – достаточный повод для обвинений? Я не утверждаю, что бароны любят вас, но их неприязнь вовсе не означает, что они способны обесчестить себя, нарушив клятву, данную ими королю и моей сестре.

Жоффруа поджал губы. Раздраженно повернувшись спиной ко всем, он приблизился к королю Генриху.

– Мое мнение, сир, таково: судьба престолонаследия далеко не обеспечена. Поэтому я не могу считать, что ваш договор со мной будет соблюден. Следовательно… – Жоффруа остановился и глубоко вдохнул. – Следовательно, я вынужден настаивать, чтобы вы предоставили мне права согласно брачному договору.

«Вот мы и подошли к сути дела», – подумала Мод. В ней закипала ярость из-за высокомерных манер мужа, его абсурдных обвинений и того, что он не посоветовался с ней, прежде чем так рискованно выставить напоказ свой алчный нрав.

– О каких правах вы говорите? – спросил король обманчиво мягким голосом.

– На те замки и земли, которые вы обещали мне по брачному договору. Там все ясно написано.

– Граф Жоффруа, должно быть, имеет в виду замки на границе Майна, сир, – сказал епископ Солсбери.

– Ах, да! Безусловно. Но они будут принадлежать вам только после моей смерти, – объяснил король нахмурившемуся Жоффруа. – Когда вы станете герцогом Нормандским. – Генрих неприятно улыбнулся. – Но я еще пока не собираюсь умирать, а один дом не может принадлежать двум хозяевам.

– Если я не получу их сейчас, то не получу никогда! – закричал Жоффруа, полностью теряя самообладание. Вены на его шее напряглись, как железные прутья, лицо стало ярко-пунцовым. – Вы все отказываетесь понимать очевидное! Если моя жена не станет коронованной королевой, я не получу ничего!

– Ты сошел с ума! – закричала Мод. – Я обязательно буду коронованной королевой!

Не обращая внимания на нее, Жоффруа опустился перед королем на одно колено.

– Я спрашиваю вас в последний раз, сир, отдадите ли вы то, что принадлежит мне по праву?

Король Генрих отбросил ногой скамейку и с трудом поднялся.

– Нет, не отдам. И эта неуместная демонстрация знаменитого анжуйского нрава меня не трогает. Я и не предполагал, что ты настолько жаден, зять. Ты вступишь в свои владения вскоре после моей смерти.

– Тогда я никогда не получу их. – Жоффруа встал, глаза его сверкали, как синие огни. – Если я не возьму свое сейчас. – В его голосе прозвучала неприкрытая угроза. Он поклонился королю. – Завтра я возвращаюсь в Анжу. – Оглядев комнату высокомерным взглядом, он быстро зашагал к двери. – Жена?

Мод заколебалась, сомневаясь, последовать ли ей за Жоффруа к выходу или остаться и умиротворить отца, который, судя по его виду, будет сегодня нуждаться в кровопускании. И тут король сказал Роберту:

– Итак, граф обвинил моих племянников, преследуя свои цели. Немедленно укрепляй гарнизоны наших замков на границе Майна.

Роберт в ужасе взглянул на отца.

– Вы действительно думаете, что Жоффруа всерьез собирается начать осаду ваших замков?

Король мрачно усмехнулся.

– Мудрец всегда судит человека по его словам. Надейся на лучшее, но готовься к худшему. Таков закон выживания, мой сын.

Услышав это, Мод вышла из комнаты.

Когда она возвратилась к себе, Жоффруа уже засовывал свои вещи в кожаную седельную сумку. Мод отпустила нянек и служанок и подошла к резной деревянной колыбели, в которой спал маленький Генрих.

– Какова же была цель столь смехотворной сцены? – спросила она, не скрывая презрения. – Неужели ты действительно думаешь, что мой отец отдаст свои владения? Ты лишь настроил его против себя, и не более того.

– Каждое мое слово было правдой, только вы все слишком слепы, чтобы увидеть это. Сейчас ничего нельзя достичь рассуждениями о будущем. Завтра мы уезжаем в Анжу.

– Можешь не рассчитывать, что я поеду с тобой, – возразила Мод. – Я должна остаться и исправить все, что ты здесь натворил. Мой отец разгневан на тебя, его гнев обрушится и на меня, если я попытаюсь увезти его внука так скоро.

Жоффруа тоже подошел к колыбели и стал рядом с Мод. Взгляд его задержался на личике мирно спящего ребенка. Проникающие через окно лучи послеполуденного солнца окрашивали волосы Генриха в темно-медный цвет. Жоффруа обхватил жену за талию и грубо притянул ее к себе.

– Твоему отцу нужно много внуков, – сказал он, ощупывая ее грудь.

Мод стояла неподвижно, но когда Жоффруа попытался поднять ее серую тунику и подол янтарного платья, она оттолкнула его руки.

– Я с тобой согласна. Но сейчас не время.

Последовало напряженное молчание.

– Хорошо. Но не задерживайся в Руане слишком долго, жена. – Он сжал ее грудь еще раз и задержал руку на талии.

Это неохотное согласие мужа помогло Мод подавить отвращение к его объятиям.

– Спасибо. Для моего отца присутствие маленького Генриха будет очень важно. – Внезапно у нее возникло подозрение. – Ты возвращаешься прямо в Анже?

– Конечно. Куда же еще мне возвращаться?

Чтобы напасть на границу Майна. Мод едва удержалась, чтобы не сказать это. Их взгляды встретились. С усмешкой поклонившись, Жоффруа вышел из комнаты.

Ребенок проснулся. Мод подняла сына и так крепко прижала к груди, что он начал отчаянно сопротивляться. Успокаивая его, Мод подошла к нянькиному креслу, села в него и стала убаюкивать малыша.

Только теперь она смогла выплеснуть всю боль, которую сдерживала в себе целый день. На рассвете Стефан уехал в Мортэйн. Он ушел из ее жизни, так решила она сама. Но Мод чувствовала, что боль утраты не стихнет никогда, до конца ее дней. Отклонив безумное, неосуществимое предложение Стефана, она постоянно размышляла, правильно ли поступила. Рассудок говорил, что правильно, но сердце и тело протестовали, и Мод была охвачена сомнениями и сожалением. Она тихо зарыдала, склонившись над пушистой головкой ребенка. Это дитя, которое она держит на руках, – все, что осталось ей от Стефана. Маленький Генрих скрасит одинокие годы, которые ждут ее впереди.

Мод все время думала, почему же она не сказала Стефану, что он – отец ребенка. Эти слова буквально вертелись на кончике ее языка, когда они расставались во дворе у соколиных клеток, но из самой глубины ее существа возник инстинктивный предохраняющий порыв, удержавший ее от признания. Такое же чувство охватило ее и тогда, когда она впервые поняла, что беременна. Но теперь уже слишком поздно. Решающий момент миновал, и Мод знала, что никогда не скажет Стефану об этом.

Наконец слезы иссякли. Звонили колокола к вечерне, звуки рожка дворецкого сзывали обитателей дворца к ужину, а Мод все сидела с сыном на руках, пока сумеречные тени не сгустились в комнате.

* * *

Наступила весна, но Мод все еще оставалась в Нормандии. Каждый раз, когда она собиралась вернуться в Анжу, король, который не мог нарадоваться внуку, убеждал ее остаться еще ненадолго. Жоффруа, навещавший ее четыре месяца назад, еще раз потребовал отдать ему замки на границе Майна. Но ответ короля был тем же: пока он жив, никто не разделит с ним его герцогство.

Из-за ухудшения здоровья король Генрих больше не мог пересекать бурный канал и постоянно жил в Нормандии вместе со своим двором, в то время как епископ Солсбери правил в Англии от его имени. Роберт и Брайан регулярно плавали по каналу туда и обратно, но Стефан не выезжал из Англии. Мод понимала, что он остается там умышленно, и испытывала из-за этого то облегчение, то разочарование. Ей отчаянно хотелось увидеться с ним, но она понимала, что для ее спокойствия будет гораздо лучше, если в Нормандию кузен не приедет.

Однажды утром в начале мая Мод, беременная уже три с половиной месяца со времени последнего визита Жоффруа, сидела в кресле в своей комнате. Она допустила мужа к себе безучастно, не откликаясь на его пыл, едва удостоив его вниманием, и была очень удивлена, обнаружив, что забеременела. Маленький Генрих играл у ее ног, фрейлины вышивали гобелен, а священник читал вслух часослов. Мод не слышала, как во двор въехали лошади, и поэтому очень удивилась, когда спустя четверть часа в ее комнате внезапно появился Роберт.

– Жоффруа атаковал несколько городов и крепостей на границе Нормандии и Майна! – закричал он. – Король вне себя от ярости.

Мод сразу же встревожилась.

– Безрассудный дурак! А ты уверен в этом?

– Без сомнения. Король грозится послать войска, чтобы отбить свои владения.

Ужаснувшись, Мод вскочила на ноги.

– Пресвятая Мать! Где сейчас Жоффруа?

– Согласно нашим донесениям, вернулся в Анжу, но его гарнизон остался.

– Я должна немедленно ехать к нему! – Мод хлопнула в ладоши. – Упаковывайте мои сундуки, – приказала она фрейлинам. – Завтра мы уезжаем в Анжу.

– Не рассчитывай на отъезд. Король говорит, что возвращается в Англию и берет тебя с собой.

– Берет меня… он же знает, что я беременна! Если я уеду в Англию, Жоффруа начнет настоящую войну! Кроме того, король может не перенести путешествия.

Роберт угрюмо кивнул.

– Это правда, но сейчас с нашим отцом невозможно объясняться. Пусть немного остынет. Подожди пару дней, а потом начни разговор о возвращении в Анжу.

* * *

– В этом нет никакой необходимости, дочь, – жалобным голосом заявил король через два дня.

Окруженный придворными, он лежал в своей спальне, обложенный множеством подушек. Возле короля постоянно находились его лекари; один из них попытался дать ему пузырек с лекарством, но Генрих сердито оттолкнул его.

– Уехать сейчас – это мой долг, – сказала Мод. – Я смогу удержать Жоффруа от дальнейших нападений.

Король скептически взглянул на нее.

– Что-то незаметно, чтобы ты явно влияла на него. От моих войск будет больше толку. К тому же твой долг – оставаться на моей стороне. И неужели ты будешь настолько жестокой, чтобы лишить меня внука?

– Отец моего ребенка имеет такие же права, сир. Я умоляю вас не заставлять меня делать выбор между вами и мужем.

– Я не помешаю тебе возвратиться в Анжу, – Генрих глубоко вздохнул. – Покинутый в одиночестве, больной, на пороге смерти, заброшенный в старости… – Он опять вздохнул.

Мод наблюдала за отцом, нисколько не растрогавшись. Хорошо зная все его уловки, она понимала, что он может удерживать ее в Нормандии еще несколько лет. И вместе с тем не могла не почувствовать угрызений совести, глядя на его лицо, покрытое испариной, и дрожащие руки. Было жестоко покинуть старика, отнять у него возможность видеться с внуком. По правде говоря, Мод и сама предпочла бы остаться – здесь она чувствовала себя ближе к Стефану, который рано или поздно обязательно вернется в Руан.

С другой стороны, если она не возвратится к мужу, последствия могут быть самыми ужасными. Предоставленный самому себе, порывистый и неуправляемый, Жоффруа может продолжить нападения на поместья ее отца и в конце концов разъярит нормандских баронов до такой степени, что будущее Мод как герцогини Нормандской окажется под угрозой. Она должна защитить себя, а также наследство сына. Достичь этого легче всего, имея дело непосредственно с Жоффруа. Несмотря на скептицизм отца, Мод была уверена, что сможет сдержать мужа и даже уговорить его вернуть захваченные замки. Жоффруа знал о ее беременности, и это наверняка поможет образумить его. Волна гнева захлестнула Мод при мысли о своем сумасбродном муже, который поставил ее в немыслимое положение, когда ей приходится выбирать между долгом и обязанностями по отношению к нему или к отцу. Но любое решение заставит ее страдать.

– В Анжу я принесу больше пользы, чем здесь, – сказала она наконец. – Я уеду утром… надеюсь, с вашим благословением. – Мод примиряюще улыбнулась отцу. – Не забывайте, ведь я беременна. Жоффруа надеется, что я рожу в Ле Мане. И тогда вас будут утешать уже два внука.

– Я никогда не увижу ребенка, которого ты сейчас носишь.

Мод вздохнула про себя.

– Молю Господа, чтобы это было не так.

– Ты пожалеешь о столь поспешном отъезде, – проговорил король дрожащим голосом. – И больше не увидишь меня в этой жизни.

Эта сцена напоминала живописную религиозную картину, которую Мод однажды видела: отец, лежащий на кровати среди подушек, окруженный советниками, придворными, лекарями… И все разглядывают ее – кто с симпатией, а кто с нескрываемым злорадным удовольствием, наблюдая отчужденность между королем и его наследницей.

И даже если этот хитрый старый плут морочил ей сейчас голову, Мод все же колебалась. Она открыла было рот, чтобы начать объяснять все снова, но потом передумала. Ей больше нечего было сказать. С болью в сердце Мод покинула спальню, и слова короля эхом отдавались в ее ушах, как роковое предупреждение. Увидит ли она когда-нибудь еще отца живым?

33

Нормандия, 1135 год.

Двадцать восьмого ноября 1135 года Стефан вернулся в Нормандию. Закончив свои дела в Мортэйне, он отправился в Руан и прибыл в герцогский дворец поздно вечером.

– Как мой дядя? – спросил он Роберта Глостерского, который встретил его в освещенном факелами дворе.

– Пока жив, благодарю Господа, а сейчас мирно спит, – ответил Роберт, перекрестившись. Уже прошло около двух месяцев с тех пор, как он избежал неминуемой смерти.

– Мы слышали об этом, – сказал Стефан. – Все от того, что он объелся вареными миногами. Ты не думаешь, что лучше бы вообще не давать ему рыбы? На его организм она всегда действует как сильный яд.

– Это так. Ему пришлось делать кровопускание и несколько дней очищать желудок. Можешь поверить, мы чуть его не потеряли.

Стефан вздохнул про себя.

– Если бы я знал, что все так серьезно, то приехал бы немедленно.

– К счастью, он поправился, и мы подумали, что лучше не тревожить королевство понапрасну. Тем более что в последний месяц, с тех пор, как родился его второй внук, отец находится в гораздо более приподнятом настроении.

– Которое еще больше улучшится, когда он увидит любимого племянника, – с улыбкой сказал Брайан, сбегая по ступеням дворца во двор. – Завтра король собирается устроить большую охоту с ужином в охотничьем домике. Погода и его здоровье благоприятствуют этому. – Брайан обхватил Стефана руками. – Все будет как в старые времена, а? Господи, как я соскучился по тебе, мой друг! – Его лицо стало серьезным. – Сожалею о смерти твоего сына Болдуина. Ужасные новости. Но мы недавно узнали, что Матильда опять беременна.

– Да, благодарю Господа. Смерть Болдуина была для нее тяжелым ударом. – Стефан замолчал, вспоминая муки смертельной болезни сына. Потом поднял с земли седельный вьюк. – Я привез королю на подпись несколько писем от Роджера Солсберийского.

– Это подождет до завтра, – сказал Роберт.

Следуя за Брайаном и Робертом в герцогский дворец, Стефан на минуту задержался, оглядывая двор. Его взгляд остановился на соколиных клетках, возле которых он в последний раз виделся с Мод. Хотя он очень тосковал по ней, резкая боль утраты уже утихала. Но теперь это место воскресило память о той роковой встрече гораздо острее, чем притупляющаяся боль воспоминаний.

– Графиня Анжуйская полностью оправилась после родов? – спросил Стефан Роберта.

– Для Мод это был тяжелый период, роды оказались гораздо труднее прежних, но, к счастью, сейчас и малыш, и его мать прекрасно себя чувствуют.

– Ее отношения с ее отцом улучшились?

Брайан и Роберт быстро переглянулись.

– Не совсем. Еще нет.

– В самом деле? – Стефан, оживившись, перевел взгляд с одного на другого.

– Ты помнишь инцидент прошлого мая, когда Жоффруа атаковал королевские крепости? – спросил Брайан.

– Очень хорошо помню. Об этом до сих пор говорят в Лондоне.

– Могу себе представить. Так вот, Мод вернулась в Анжу, чтобы попытаться образумить мужа. Благодаря ее вмешательству Жоффруа согласился вернуть все крепости, но до сих пор даже не пошевелился, чтобы сделать это. Когда Мод покидала Нормандию, король был в ярости. Он считал, что место дочери рядом с ним, и до сих пор не простил ее.

– Но, к счастью, к Новому году Мод собирается приехать в Руан с обоими детьми, – добавил Роберт. – Это будет сюрпризом для короля и залечит рану в их отношениях.

– Уже поздно. Стефан проделал долгий путь, – сказал Брайан. – Пойдемте отдыхать, чтобы к завтрашней охоте быть бодрыми.

Лежа на соломенной постели, Стефан обдумывал все, что он услышал о Мод и ее отце. Ему пришло в голову, что для него будет очень выгодно, если король умрет, пока Мод находится в отдалении. Но если этого не произойдет до Нового года, в течение ближайших четырех недель, он ничего не приобретет. Почувствовав раскаяние, Стефан прогнал от себя недобрые мысли и погрузился в сон без сновидений.

На следующий день небо было чистым, мягко светило солнце. Охотники выехали в полдень, к ним присоединились близнецы де Бомон, выехавшие за день до этого из Мулэна. К вечеру охотники, подстрелившие двух оленей, несколько уток и пару зайцев, спешились у королевской хижины на краю леса. Одного оленя освежевали, заднюю ногу его насадили на вертел над пылающим костром из яблоневых веток, и вскоре восхитительный аромат жареного мяса наполнил воздух.

Вечер был тихий, и король Генрих решил поужинать на свежем воздухе. Слуги расстелили белоснежную скатерть на покрытой мхом земле, разложили подносы и расставили блюда с паштетом из щуки и вареными миногами, привезенными прямо из дворцовой кухни, а также деревянные тарелки с жареной крольчатиной и ломтиками копченой оленины. Солнце опустилось за пурпурные вершины холмов на западе. Потемневший лес стал сине-зеленым, в вечернем воздухе потянуло прохладой. Рычали и грызлись между собой гончие. Бутыли с вином и медом вновь и вновь ходили по кругу, и все громче раздавался смех. Любимый менестрель короля настроил лютню и запел известную в тавернах песню.

По ту сторону костра, поодаль от остальных, в тени большого дуба сидел король Генрих, укутанный в длинный черный плащ, подбитый медвежьей шкурой. Стефан заметил, каким слабым и болезненным выглядел его дядя: тонкая кожа обтягивала кости, потускневшие глаза слезились. Он не смог сдержать дрожи при мысли, что в конце жизни то же самое ожидает и его. «Я бы скорее предпочел погибнуть в сражении, – размышлял он, – чем дожить до такого состояния. Клянусь Рождеством Христовым, королю лучше умереть, чем влачить столь жалкое существование».

Боковым зрением Стефан заметил, как слуга тайком поднял с земли деревянную чашу с вареными миногами, которые подогревались у огня, быстро оглянулся и пошел вокруг костра к тому месту, где в одиночестве сидел король. Все были увлечены пением менестреля, и никто не обратил на это внимания. «Прожорливый старик», – подумал Стефан. В самом деле, ведь король знает, как миноги действуют на его желудок, и должен стыдиться своего поступка. Он встал и направился к Генриху, обойдя костер. Слуга исчез.

– А, племянник, – сказал король, когда Стефан приблизился. – Очень удачный день. Тебе известно, что я сам убил одного оленя?

Стефан видел, как король прицеливался в оленя, но знал, что в действительности зверя свалила стрела Роберта.

– Огромный подвиг, сир, – ответил он и указал на прикрытое блюдо. – Я чую, это вареные миноги?

Король заворчал:

– А если и так? Мои лекари строго запрещают их есть, но что они понимают? – Он поднял деревянную крышку, и его язык жадно высунулся между бескровными губами.

Стефан попытался мягко остановить дядю.

– Но, сир, вы заболеете, если съедите рыбу. Позвольте мне унести этот соблазн.

Он потянулся к чаше, но король остановил его руку.

– Разве я не хозяин в собственном доме?

Отсветы костра бежали по лицу Генриха, как волны, накатывавшие на темный берег. Он демонстративно погрузил пальцы в чашу и засунул кусок рыбы в рот.

– Пища богов, – сказал он, облизывая пальцы. – Эти медицинские светила говорили мне, что я должен был умереть еще пять лет назад. А я вот живу.

«Как легко было бы забрать у него рыбу», – думал, колеблясь, Стефан. В душе бушевали противоречивые чувства. Любовь и благодарность к дяде, который осыпал его почестями и богатством, боролись с обидой из-за того, что он оставил его без короны. В конце концов Стефан протянул руку, чтобы убрать блюдо.

– До сих пор я обманывал смерть, – пробормотал король, с удовольствием жуя рыбу и на удивление сильно удерживая руку племянника. – Оставь меня в покое.

Не в силах помешать ему, Стефан, завороженный ужасом, наблюдал, как король снова и снова запускал руку в деревянную чашу, пока не выскреб ее дочиста. Потом он запил последнюю миногу большой кружкой вина и вытер рот тыльной стороной руки.

– Видал? – спросил он, громко рыгнув. – Никаких дурных последствий.

Стефан вяло улыбнулся. «Теперь действительно все находится в руках Господа», – подумал он, освобождая себя от ответственности за все произошедшее. В тревожном ожидании он сидел рядом с королем, но тот был безмятежен и невозмутим. «Миноги на него все же не подействовали», – с облегчением и вместе с тем разочарованно подумал Стефан.

Спустя некоторое время король встал и начал осторожно пробираться мимо сидящих людей.

– Ты уже идешь отдыхать, отец? – спросил Роберт, подойдя к нему.

Генрих зевнул.

– Да. Прогулка пошла мне на пользу. Сегодня я буду хорошо спать. – Внезапная судорога искривила его лицо.

По спине Стефана пробежал холод.

– Что с вами, сир?

– Я… это… – Рот короля широко раскрылся, как у пойманной рыбы, но он не мог вымолвить ни слова. Глаза его закатились под лоб, на губах запузырилась белая пена, и он упал навзничь, схватившись за раздутый живот.

На лице Генриха уже появилась маска смерти, и Стефан удивился тому, как холодно и сдержанно он воспринимает это. Он посмотрел на деревянную чашу, лежавшую возле тела. Заметил ли ее Роберт?

– Королю плохо! – закричал Роберт, наклоняясь над распростертым телом отца. – Нужно немедленно отнести его в хижину!

Все кинулись к королю. Роберт махнул рукой Вильгельму Уоррену, графу Суррэя:

– Немедленно скачи в Руан и привези с собой лекарей! Быстрее!

Стефан поднялся и незаметно отшвырнул ногой пустую чашу в заросли леса, сам не зная, зачем он это сделал, ведь, в сущности, его не в чем было обвинить.

Брайан и близнецы подняли короля и отнесли в охотничью хижину. Роберт и Стефан пошли за ними. Остальные остались ожидать снаружи.

– Боже мой, – произнес Роберт, глядя на отца. – Я ничего не понимаю. Только что он прекрасно себя чувствовал, и вдруг свалился. Стефан, ты не видел, что случилось?

– Я могу сказать лишь то же, что и ты.

У короля началась непроизвольная рвота. Он задыхался, и все, перепуганные, столпились вокруг него.

Руан находился в шести лигах от лесов Лион-ла-Форэ, и лишь на рассвете граф Суррэя наконец возвратился с лекарями. Они исследовали содержимое желудка короля, затем ощупали его раздутый живот. Король стонал и с трудом выдавил из себя лишь несколько слов.

– Мод… – прохрипел он, приподнимая голову… – Стефан… – Глаза его закрылись, и голова откинулась назад.

– Никакой тайны нет, милорды. Король снова ел вареных миног, – сказал один из лекарей, строго глядя на Роберта. – Ему была запрещена эта рыба. Боюсь, теперь мы мало чем сможем помочь.

– Как он ухитрился раздобыть миног? – спросил Роберт, оглядывая пораженных людей. – У кого хватило жестокости дать ему рыбу? – Он медленно обвел всех взглядом, но каждый из пятерых присутствующих с жаром отрицал свою причастность к этому.

Стефан затаил дыхание, ожидая услышать обличающий голос и увидеть направленный в его сторону палец. Но никто не обратил на него внимания. Лекари поставили королю пиявки, затем влили ему в горло какие-то снадобья, но все было бесполезно. Иногда Генрих пытался что-то говорить, но из его горла вырывались лишь клокочущие звуки.

К середине дня один из лекарей обратился к Роберту:

– Боюсь, что конец близок, милорд: сердцебиение очень слабое. Я едва его слышу. Пошлите за архиепископом Руанским. Король может скончаться ночью. Его уже ничто не спасет. Ему нужно исповедаться в грехах, насколько это будет возможно, и получить последнее причастие.

– Я сам поеду за архиепископом, – быстро предложил Стефан и, не дожидаясь ответа, бросился бегом из хижины к привязанным лошадям. На самом деле он больше не мог выносить вида искаженного лица короля, его раздутого живота и ощущать приближение смерти, уже заполняющее собой хижину.

Приехав в Руан, он нашел архиепископа в кафедральном соборе, где тот готовился к повечерию. Быстро собрав все, что требовалось для совершения последнего обряда, архиепископ в сопровождении нескольких церковников поспешно отправился к охотничьей хижине.

– Я обо всем сообщу во дворце, – сказал ему Стефан, – а потом тоже приеду в хижину.

Когда он вошел в герцогский дворец, то первый, кто ему встретился, был королевский сенешаль, Хью Биго, идущий к повечерию.

– Король находится при смерти из-за того, что объелся миногами, – произнес Стефан. – Архиепископ только что уехал, чтобы совершить последний обряд. Молю Бога, чтобы он не опоздал.

Хью, невысокий мужчина с покатыми плечами и узким, как у ласки, лицом, перекрестился.

– Итак, обжорство его погубило. Господи, упокой душу короля и даруй ему полное прощение. – Он помолчал. – Не внес ли король каких-либо существенных изменений в свои распоряжения по поводу королевства?

– Пока я находился там, нет. По правде говоря, он не может внятно говорить.

– Жаль.

Стефан испытующе взглянул на Хью.

– А каких изменений ты ожидал?

Биго повел Стефана вниз по коридору, чтобы никто не мог их услышать.

– С тех пор как между королем и его дочерью возникло отчуждение, многие стали надеяться, что король пожалеет о том, что заставил своих баронов присягнуть ей на верность, и откажет дочери в наследовании трона.

У Стефана громко застучало сердце.

– В пользу кого?

Хью лукаво взглянул на него.

– Его племянника Стефана из Блуа, естественно.

Их взгляды встретились.

– Он ничего не прошептал вам на ухо, когда вы с утешением склонились над ним? – с многозначительной улыбкой спросил Хью.

Стефан заколебался. В его воображении на мгновение вспыхнуло лицо Мод, прозвучало эхо ее последних слов. Скрепя сердце, он тут же принял решение.

– Если бы и так, то мне поверили бы в последнюю очередь, так как я слишком в этом заинтересован.