Текст книги "Роковая корона"
Автор книги: Эллен Джоунс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 40 страниц)
Часть вторая
1
Анже, 1135 год.
Тихим днем в конце декабря Мод стояла в детской комнате Анжерского замка, с тревогой глядя на старшего сына. Лежа на полу, Генрих яростно бил по нему маленькими пухлыми ножками, колотил по сухому тростнику кулачками, покрытыми ямочками, и неистово ревел. Его нянька Изабелла, дородная девушка из Ле Мана, с раздраженным видом стояла над ним, опираясь полными руками о бедра. Здесь же, рядом с ней, флегматичная кормилица кормила грудью двухмесячного Жоффруа.
– Что с ним случилось? – спросила Мод, становясь на колени возле вопящего ребенка. Его глаза на полнощеком кремовом лице были крепко зажмурены. Мод убрала с влажного лба сына прядь рыжеватых волос.
– Генри, крошка, что с тобой? Скажи маме.
– Ничего особенного не случилось, мадам, – заверила ее нянька. – Молодой господин Генрих съел уже шесть медовых лепешек, и я не позволила ему есть больше, чтобы он не заболел. Так уже было и в прошлый раз, мадам… если вы помните.
– Да, я помню, – ответила Мод. Лицо Генриха приобрело тревожный багровый оттенок, вызвавший у Мод неприятные воспоминания об отце во время приступов гнева.
– Дай ему еще одну, – вздохнув, сказала она няньке.
Изабелла неодобрительно нахмурилась.
– Это неправильно, мадам. Нельзя позволять молодому господину думать, что он может раздражительностью и упрямством добиться своего.
– Ты полагаешь? – с сомнением спросила Мод. Она не могла отказать сыну ни в чем.
Как по волшебству, вопли прекратились, Генрих сел и вытер нос и щеки рукавом зеленой туники. Все еще шмыгая носом, он кинулся на шею Мод, тут же получил тарелку медовых лепешек, и, победно взглянув на Изабеллу, немедленно засунул в рот сразу две штуки.
– Взгляните, мадам. – Кормилица протянула Мод младенца. – Господин Жоффруа хорошо прибавил в весе. Сейчас он достаточно полненький.
– Великолепно, – сказала Мод, пытаясь проявить интерес, которого не чувствовала, рассеянно погладив младенца по головке.
Алебастровая кожа, голубые глаза и золотисто-рыжие завитки волос делали маленького Жоффруа миниатюрной копией его отца. Жоффруа продолжал сосать грудь, а Мод нежно глядела на Генриха, вытирая капельки меда с его подбородка, и сердце ее таяло от любви и гордости.
Он уже сейчас ведет себя как маленький тиран, – нянькино несчастье! – полностью подчиняя себе замок своими капризами и приступами гнева, драчливостью и упрямством. К тому же ее сын обладал даром завладевать сердцами – его обаяние было неотразимо. Юный Генрих был не по возрасту развит, смышлен, физически силен, как шестилетний ребенок, и имел ненасытное желание учиться. Он задавал так много вопросов, что месяц назад у него появился первый наставник.
– Для своих лет он необыкновенно умен и развит, я согласен с тобой, но откуда эти дикие приступы ярости? – неоднократно замечал Жоффруа, недоуменно хмурясь. – Неужели Генрих пошел в своих свирепых предков, диких нормандцев, разоривших побережье Европы?
Мод испытывала искушение ответить, что анжуйцев считают дьявольским порождением, что их история испещрена насилием, не говоря уже об убийствах и предательствах. Но она сдерживалась в интересах сохранения хрупкого перемирия между ней и мужем.
– Ну, такого наследника вряд ли можно стыдиться. – Она довольствовалась этим высказыванием. – В конце концов, Генрих – правнук Завоевателя, достаточно прославленного предка.
– А как же знаменитый анжуйский предок, нынешний король Иерусалима, Фальк? – мгновенно откликался Жоффруа, как бывало всегда, когда Мод упоминала Завоевателя.
Она содрогалась при мысли о том, что у Жоффруа когда-нибудь возникнет подозрение, что Завоеватель – прадедушка Генриха с обеих сторон. «Как жаль, что это надо держать в секрете, – с грустью думала Мод. – Ведь ни один наследник в Европе не может похвастаться такой могущественной родословной!» Она никогда не сомневалась, что ее сын – ее и Стефана, – дитя их огромной любви, предназначен для великих дел.
Во дворе послышался стук копыт и возбужденные голоса. Мод выглянула в открытое окно и увидела внизу своего единокровного брата Роберта Глостерского и Брайана Фитцкаунта, разговаривающих с Жоффруа и дворецким. Грумы уводили их взмыленных лошадей. Жоффруа что-то сказал дворецкому, тот кивнул и исчез из виду.
«Должно быть, новости об отце, – Мод охватило предчувствие беды. – Он при смерти? А может, уже умер? Дева Мария, не позволь ему умереть, – молилась она, – пока мы не помирились. Я не перенесу этого!»
Трое мужчин исчезли в главной башне. Распрямив плечи, Мод покинула детскую и спустилась по лестнице. В большом зале мужчины и присоединившийся к ним епископ Анжерский столпились у открытого камина, греясь у огня. С забившимся сердцем Мод подставила щеку Роберту и подала руку Брайану.
– С чем вы приехали? – спросила она.
– Плохие новости, жена, – ответил Жоффруа с помертвевшим лицом и заблестевшими глазами. – Ты не поверишь…
– Мой отец умер, – с внезапной уверенностью произнесла Мод.
– Более двух недель назад, объевшись вареными миногами, – подтвердил Роберт. Лицо его, искаженное и осунувшееся, постарело лет на десять с тех пор, как Мод видела его в последний раз. – Его тело лежит в Кане, ожидая погребения в Лондоне.
Мод перекрестилась, сморгнув слезы. Невозможно поверить, что она больше никогда не увидит темноволосую могучую фигуру отца, невероятно представить, что эта железная воля угасла. Конфликт между ними исчез в небытии; Мод помнила только то время, когда отец помог ей вернуться в Анжу, и, что еще важнее, тот прецедент, который он устроил, когда бросил вызов общественному мнению, объявив ее наследницей.
– Если бы Господь призвал его на месяц позже, я была бы рядом с ним, – сказала Мод. – Я никогда не прощу себе, что не вернулась в Нормандию раньше… Что он умер, когда мы отстранились друг от друга… – Мод с трудом подавляла слезы, вспоминая, как прошлым маем приняла роковое решение вернуться к Жоффруа и оставить отца.
Расхаживая взад-вперед по залу, она вдруг внезапно осознала, что стала королевой Англии и герцогиней Нормандии. Со временем можно будет позволить себе роскошь радостного волнения и начать утверждаться в своем новом положении, но в данный момент горе завладело всем ее существом.
Кажется, Роберт что-то сказал… Мод подошла к брату.
– Две недели? Ты говоришь, что он умер более двух недель назад? Почему же никто не сообщил мне? Если бы я узнала об этом сразу, то уже сейчас могла быть в Нормандии! – Умолкнув, Мод погладила Роберта по руке. – Прости, брат. Я знаю, что на твои плечи легло много забот. – Она повернулась к Жоффруа. – Нам надо выехать сейчас же, чтобы я могла сопровождать тело отца в Англию. Он всегда хотел быть похороненным в аббатстве Рединг. После похорон меня, надеюсь, коронуют… – Она остановилась, внезапно почувствовав какое-то напряжение, исходящее от четверых мужчин.
Что-то, помимо смерти короля, отягощало их сердца.
– Отец что-нибудь говорил обо мне перед смертью? – несколько встревоженно спросила Мод. Почему они так смотрят на нее? О чем боятся рассказать?
– Все произошло так внезапно, что он не успел ни о чем распорядиться, – быстро ответил Роберт. Слишком быстро…
– Понимаю. – Мод заглянула в его измученное лицо. – Скажи мне, что тебя беспокоит, – мягко сказала она. – Что бы это ни было, у меня достаточно сил вынести все.
Роберт и Брайан беспомощно переглянулись.
– Ради Бога, расскажите ей, что сделал этот бессовестный вор! – взорвался Жоффруа. Глаза его сверкали, рот дергался от волнения.
– Какой бессовестный вор? – У Мод лихорадочно застучало сердце; она взяла себя в руки, чтобы… она сама еще не знала, для чего.
– Я думаю, вам лучше сесть, мадам, – вымолвил епископ Анже.
Сбитая с толку и перепуганная, Мод села на стул с высокой спинкой и резными деревянными подлокотниками. Жоффруа приказал принести вина, и Мод обеими руками крепко обхватила оловянный кубок.
– Я слушаю, – сказала она.
Роберт смотрел на свои сапоги.
– Расскажи ей, Брайан. Я не могу.
– Королю стало плохо, когда мы после охоты в окрестностях Руана наслаждались плодами наших трудов, – начал Брайан. – Когда стало очевидно, что он находится на пороге смерти, Стефан добровольно вызвался поехать в Руан за архиепископом. – Брайан глубоко вздохнул. – Он не вернулся, но появился королевский сенешаль и оставался с нами до самой смерти короля, последовавшей ночью. Все были в горе и смятении, и никто не заметил отсутствия Стефана, а также последующего исчезновения Хью Биго.
У охваченной страхом Мод замерло сердце.
– Вы скажете мне, что случилось со Стефаном?
– Лучше б он провалился, пусть Бог меня простит! – резко произнес Роберт с несвойственной для него горечью. – Оказалось, что не успел наш отец испустить последний вздох, как Стефан помчался в Булонь, сел на корабль и отплыл в Англию; почти сразу же за ним последовал Хью Биго.
Кровь отхлынула от лица Мод.
– Зная, что мой отец умирает, Стефан уплыл в Англию? – прерывающимся голосом прошептала она. – Но почему? Зачем?!
– Захватить корону, зачем же еще! – с искаженным от ярости лицом закричал Жоффруа. – Этот порочный негодяй и его честолюбивый братец, страстно желая власти, явно вынашивали планы все последние месяцы, а возможно, и годы! Разве я не предупреждал тебя? Разве не умолял короля Генриха выслушать меня? Я знал, знал, что у них предательские души!
Епископ Анже успокаивающе положил руку на плечо Жоффруа. Не в состоянии произнести ни слова, Мод не могла осмыслить услышанное; голову сдавила непомерная тяжесть. Знаком она попросила Брайана продолжать.
– Как считает Жоффруа, мы должны предполагать, что у Стефана и епископа Анри был заранее подготовленный план. Все произошло не под влиянием момента. – Брайан помолчал. – Затем мы узнали, что Стефан прибыл в Лондон, где по требованию народа был избран королем. А оттуда отправился в Вестминстер, где его брат собрал дворян и духовных лиц. Стефану вручили ключи от казны, и все присутствующие провозгласили его королем-избранником.
В темных глазах Роберта внезапно заблестели слезы.
– Стефан был мне как брат. Невероятно, что он оказался способным на такое предательство.
– Откуда ты знаешь, что это правда? – прошептала Мод помертвевшими губами. – Не может ли все это быть лживой историей, злыми сплетнями, которые распространяют наши враги?
Наверняка это – неправда. Пресвятая Дева Мария, это не может быть правдой! «Бессовестный вор… захватил корону…» Ненавистные слова кружились и кружились в мозгу, как пойманное животное, пытающееся вырваться из клетки.
– Надежные люди, оставшиеся верными желанию покойного короля, известили нас о случившемся, – мягко сказал Брайан. – И в конце концов сообщили, что архиепископ Кентерберийский сам согласился короновать Стефана. Это произошло, когда мы уезжали в Анже. Можно предположить, что коронация уже состоялась. Ни Стефан, ни Анри Винчестерский в подобном случае медлить не станут.
– Вот почему мы так долго оставались в Нормандии, – добавил Роберт. – Мы хотели убедиться во всем прежде, чем поставить тебя в известность.
– Как же эти предатели, эти мерзавцы купили согласие архиепископа Кентерберийского? – закричал Жоффруа. – Когда люди, поклявшиеся служить Богу, делают из своей священной клятвы посмешище, соглашаясь короновать предателя, то, значит, действительно наступил конец света!
– Я отказываюсь верить, что епископ Кентерберийский принимал участие в этом позоре! – воскликнул епископ Анже. Ужас и потрясение отразились на его лице. – Вильгельм из Корбэ никогда не нарушит клятву, данную графине Анжуйской!
– Первоначально, как мы слышали, именно по этой причине он отказывался короновать Стефана, – согласился Роберт. – Но только до приезда Хью Биго, который, лжесвидетельствуя, убедил архиепископа изменить свое намерение. Бог тому свидетель, все так и есть. Этот гнусный мошенник поклялся священной клятвой, что в последние минуты жизни король лишил наследства свою дочь и объявил наследником Англии и Нормандии своего племянника Стефана.
С мертвенно-бледным лицом Мод поднялась на ноги, выронив кубок с вином.
– Хью находился возле моего отца? Такого не может быть! – Она схватилась руками за горло; все ее тело, с головы до ног, сотрясла судорога.
– Ложь! – закричал Роберт. – Все это ложь! Ни единой минуты Хью не оставался наедине с королем. А если даже и оставался, король все равно был не в состоянии говорить. Мы находились в охотничьем домике вместе с королем с того момента, когда ему стало плохо, и до самой его смерти. Хью приехал только к самому концу. Он – клятвопреступник на вечные времена!
– Почему же тогда никто не уличил его? – спросил епископ Анже.
– Кто же в Винчестере мог подвергнуть сомнению его заявление? Он и Стефан – единственные, кто были в Руане, – сказал Брайан.
Епископ Анже повернулся к Жоффруа:
– Я услышал достаточно, милорд. Немедленно отправляюсь в Рим. Пока Стефан не получит согласия папы римского, он не может быть законно коронован. Когда я расскажу его святейшеству правду, он проследит, чтобы справедливость восторжествовала.
– Конечно, ваша светлость, поезжайте в Рим, – ядовито произнес Жоффруа. – Но не удивляйтесь, если обнаружите, что любимчики епископа Анри уже побывали там до вас с ценными дарами и нашептали нужные слова в благосклонное ухо. Не сомневаюсь, что епископ Винчестерский и его ставленники все это время обхаживали святого отца. – Он помолчал, глядя на изменившееся лицо Мод. – Теперь вы полностью понимаете, почему предателям удалось так легко достичь своих гнусных целей? Знать, простолюдины, церковники, даже сама папская курия – все они с самого начала противились женскому правлению.
Повисла пугающая тишина. Жоффруа подошел к Мод и взял ее за руки.
– Думаю, что нужно глядеть в лицо горькой правде, жена. – Не мигая, он твердо смотрел Мод в глаза. – Никто не подвергал сомнениям заявление Хью Биго, даже если точно знал, что он лжет, потому что никто не желал делать этого. Нормандцы всегда хотели, чтобы королем был Стефан.
Мод испытала мимолетную благодарность к Жоффруа за его беспощадную правду.
– Думаю, что вы правы, – только и смогла произнести она. – Все мы были слепы.
– Что же теперь делать? Мы должны придумать свой план, жена.
– Сейчас я не могу даже двинуться, не то что обдумывать планы, – прошептала Мод. – Прошу меня извинить.
– Мы постараемся отомстить, не волнуйся. – Жоффруа крепко сжал ее руки. – Клянусь Богом, этот улыбающийся Иуда из Блуа заплатит за все. Клянусь моим сыном и наследником, я увижу тебя на английском троне!
– Мы также клянемся, – в один голос ответили Роберт и Брайан.
– С вашего разрешения, граф Жоффруа, я отбуду в Рим, – сказал епископ Анже. – Невзирая на результат, я должен выразить свой протест самому святому отцу. – Он сочувствующе взглянул на Мод: – Могу ли я чем-нибудь утешить вас, миледи? Может быть, помолимся вместе в церкви?
Мод выдавила из себя гримасу, отдаленно похожую на улыбку, и покачала головой. Только бы не свалиться с ног, пока она не доберется до своей комнаты.
Сопровождаемая озабоченными взглядами мужчин, она медленно пошла к выходу. Колени ее вдруг задрожали, и Роберт бросился на помощь сестре, но она отмахнулась от него. Боясь, что ее чувства сейчас выплеснутся наружу и она поставит себя в абсолютно глупое положение, Мод спешила поскорей укрыться от посторонних взглядов. Никто не должен догадаться об истинной сущности сокрушительного удара, обрушившегося на нее. Она почти бежала по витой лестнице, а потом вниз по коридору, пока не распахнула дверь в свою комнату. Ее фрейлины вместе с Олдит работали над гобеленом, менестрель пел «Радости любви», мелодию из Лангедока. Матерь Божья, она совершенно забыла о них!
– Господи, что случилось? – спросила Олдит, лишь взглянув на лицо Мод.
– Оставьте меня все… – выдавила Мод. – Милорд Глостер расскажет тебе новости, Олдит. Я не в состоянии…
Щебеча, как стая воробышков, фрейлины покинули комнату в сопровождении Олдит и менестреля. Уже подойдя к двери, Олдит попыталась вернуться, но Мод решительно отмахнулась от нее. Обитая гвоздями дверь тихо затворилась.
Оставшись в одиночестве, она склонилась над серебряным тазом и несколько раз сглотнула комок в горле, подождав, пока волна слабости не отпустит ее; затем с облегчением опустилась на кровать под балдахином. Никакие прежние страдания не могли подготовить ее к этой сокрушительной боли, разрывающей сердце на части, к этой невыносимой, смертельной муке. Как мог Стефан так поступить? Как мог нарушить клятву, данную ей? Предать их любовь? Так ее опозорить? Мод едва сдержала стон: непрошеные образы прошлого мучительно возникли в памяти – Стефан, резвящийся с ней в реке, неподалеку от Винчестера, целующий ее теплыми, настойчивыми губами; Стефан, нежно обнимающий ее в хижине под Виндзором, с такой страстью обладающий ее телом и воспламеняющий ее саму; Стефан в Руане, умоляющий ее пренебречь ответственностью и долгом и бежать вместе с ним…
Мод призывала Бога облегчить ее страдания в этот страшный час, молила Пресвятую Деву Марию помочь ей выдержать смертельную муку утраты. Но силы небесные были глухи к ее воплю о помощи. Охваченная полной безнадежностью, Мод расплакалась. Бурные, судорожные рыдания сотрясали ее тело. Совершив измену, Стефан отнял у нее и память об их любви, которая давала ей силы жить, и трон – цель, побуждавшую ее к жизни. Теперь у нее не было ни любви, ни цели. Она осталась ни с чем. Ради чего жить теперь?
Раздался нетерпеливый стук в дверь, и послышался требовательный голос сына:
– Мама! Мама!
Безучастная ко всему, Мод не отвечала.
Генрих закричал, затем рывком открыл дверь и вбежал в спальню. Его серые глаза нетерпеливо вспыхнули, когда он увидел, что мать лежит на постели, и этот требовательный, полный осознания значительности собственной мужественности вид был почти забавным.
– Мама отдыхает, моя крошка, – удалось прошептать Мод. – Иди к Изабелле.
Не обращая внимания на эти слова, Генрих, всегда очень настойчиво добивающийся своего, вскарабкался на кровать и стал, как козленок, тыкаться головой матери в руки, зарываться носом в ее шею.
– Пожалуйста, сынок, дай мне отдохнуть. – Мод поцеловала макушку маленькой круглой головки.
Мальчик сел и молча уставился на нее, пытаясь, по-видимому, понять, в чем дело, почему мать не такая, как обычно. Он поцеловал Мод влажным, свежим, как бутон розы, ротиком, сполз с кровати и выбежал из спальни, шумно захлопнув дверь. Генрих… Сквозь жгучую боль утраты глубоко в душе Мод шевельнулось напоминание о том, что от Стефана у нее осталось живое наследие чувства, когда-то соединявшего их.
Новый приступ горя начал овладевать ею, но Мод подавила его, как злобного врага, похоронив глубоко внутри себя. Как хорошо было бы выплакаться… Но в памяти всплыли давние слова отца: «Внучка Завоевателя не должна плакать».
«Я не должна уступать, – сказала себе Мод, – даже если разорвется сердце и смерть покажется желанным избавлением. Я должна жить – ради Генриха. Его наследство украдено так же, как и мое. Отец хотел, чтобы его наследницей была я, а после меня – его внук Генрих. Я не позволю Стефану забрать то, что принадлежит мне! Я буду королевой!»
Горе постепенно замирало, уступая место гневу; отчаяние переходило в жесткое решение; страдание оборачивалось гордостью, а желание умереть исчезло перед необходимостью восстановить права своего наследника. С мольбой, идущей из самого сердца, Мод взывала к предкам о помощи – она должна отомстить за смертельное оскорбление, нанесенное Нормандскому королевскому дому. И ей почудилось, что целый сонм теней – первый герцог Ролло; Ричард Бесстрашный; Роберт Великолепный; великий Завоеватель и его гордая жена Матильда; хитроумный Лев Справедливости, ее отец, – поднялся, чтобы ответить на ее отчаянный призыв.
Мод поклялась отомстить за себя и за весь свой род вероломному кузену из Блуа, собрать воедино разбитую вдребезги жизнь и вернуть то, что принадлежало ей по праву. Раз любовь – или хотя бы память о ней – отвергнута ею, отмщение должно состояться. Она не сдастся! С холодностью наблюдала Мод, как внутри нее безболезненно умирала та женщина, которой она была, и рождалась новая, которой суждено жить.
2
Англия, 1136 год.
Правление Стефана началось благоприятно для него. В начале нового года, еще разгоряченный успехом своего скандального коронования, он получил через Анри послание от папского престола: римский папа Иннокентий осторожно одобрял тот факт, что Стефан, избранный королем по воле народа, уже коронован и освящен.
– Мои осведомители в церковном совете, обсуждавшие требования графини Анжуйской, – рассказывал Стефану епископ Винчестерский, – сообщают о сильной оппозиции, состоящей из многих кардиналов и небольшой группы нормандских прелатов. Они называют тебя узурпатором, а Хью Биго – лжесвидетелем.
Стефан почувствовал себя неловко от того, что сидевшая рядом с ним беременная Матильда слушала вполуха все это. Он никогда не обсуждал с женой ни подробности смерти короля, ни свое соглашение с Хью Биго, ни даже того, как долго они с братом вынашивали план захвата трона.
– Тот факт, что Хью Биго теперь граф Норфолка, воспринят с большим подозрением, – продолжал Анри. – Епископ Анже, в частности, обвиняет вас обоих – тебя и… – Заметив нахмуренное лицо Стефана и незаметный кивок в сторону Матильды, епископ умолк, но потом опять принялся за свое: – Ах… не то чтобы это было сколько-нибудь важно, просто за границей распространяются ложные и клеветнические слухи. Чего еще можно ожидать от анжуйцев? Но римский папа поддерживает нас, дело графини Анжуйской целиком и полностью проиграно, и никакие злобные обвинения не имеют значения.
Стефан подумал, что, каковы бы ни были обстоятельства, римский папа признал его. Это закрепило его триумф, а сейчас он должен принять участие в захоронении своего дяди в аббатстве Рединг. Мод, как он слышал, не будет присутствовать при этом. Ходят слухи, что кузина грозится, будто нога ее не ступит на землю Англии, пока она не вернет себе трон. Это успокоило Стефана: он не скоро встретится с ней. Вместо нее тело отца будет сопровождать Роберт Глостерский. Стефан надеялся на возможную поддержку старых друзей, Роберта и Брайана. Согласие Роберта, одного из самых влиятельных лордов королевства, было для него особенно важным. Правда, Стефан знал, что это может произойти не сразу, и был готов ждать.
А сейчас Стефан был доволен достигнутым. Конечно, его мучили постоянные угрызения совести из-за того, как он обошелся с Мод; и к тому же Стефан все еще любил ее. «Но все это несопоставимо с королевской славой», – убеждал он себя.
* * *
После похорон короля (Роберт и Брайан отказались разговаривать со Стефаном и покинули Лондон сразу же, как только все было закончено) Стефан в сопровождении брата поехал в Оксфорд, где был созван церковный совет. Так как многие прелаты до сих пор отказывались признать Стефана, епископ Винчестерский посоветовал ему, что им пообещать и что необходимо скрыть для того, чтобы склонить их на свою сторону.
В большом зале Оксфордского замка Стефан обратился с речью к прелатам, облаченным в черные рясы:
– Милорды епископы, я даю вам торжественное обещание не удерживать вакантные епархии в своем владении и предоставить церкви свободные выборы. К тому же я согласен смягчить строгие лесные законы и отменить «датские деньги».
Это был налог, которым первоначально облагали саксонцев, чтобы обеспечить себя средствами для борьбы с вторжениями датчан. После покорения Англии Вильгельмом Завоевателем «датские деньги» превратились в земельный налог. Он был непопулярен у церкви, но являлся хорошим источником доходов для короля. Однако Стефан умышленно не сказал о сроке его отмены.
Тем не менее пэры церкви были довольны услышанным. Однако Стефан заметил, что они стали больше выслуживаться перед епископом Винчестерским, как будто он, а не Стефан был настоящим королем. Возможно, Анри начал приобретать слишком… большой вес. Стефан был чрезвычайно благодарен брату за помощь в приобретении короны, но теперь понемногу начинал чувствовать себя призовым быком, которым все восхищаются, когда его водят по кругу с кольцом в носу. Когда Стефан вернулся в Лондон и рассказал Матильде о том, что он пообещал церкви, жена пришла в восторг.
– Я так довольна, что ты произведешь эти перемены, – ворковала она. – Я всегда ненавидела эти дикие охотничьи законы. И налог был слишком тяжелым для всех, кто не очень богат.
Стефан снисходительно улыбнулся ей.
– Будем надеяться, что я смогу выполнить свои обещания.
– Но ведь ты не обещал того, что не намереваешься выполнять? – ужаснулась Матильда.
Стефан вздохнул. Матильда, храни ее Господь, видела жизнь только в двух цветах: черном или белом.
– Как бы тебе объяснить? – начал он осторожно. – Человек всегда намеревается делать то, что говорит. Но обстоятельства меняются. То, что хорошо сегодня, завтра может обернуться злом. Такова жизнь.
Лицо Матильды тут же прояснилось.
– Ты говоришь так же, как твой брат. Ты человек чести.
– Будем надеяться, что так, – ответил Стефан, избегая ее взгляда.
* * *
Шли месяцы, и Стефан, продолжавший находиться на гребне популярности, чувствовал, что не делает неверных шагов. Так было до тех пор, пока однажды, поздней весной, граф Ренальф Честерский, который, ко всеобщему удивлению, предпочел поддержать Стефана, а не Мод, прислал срочное сообщение в Вестминстер. В нем говорилось, что шотландский король Давид вместе с войском шотландских горцев пересек границу Англии и захватил Ньюкасл.
Ошеломленный этими новостями, Стефан бросился по витой лестнице в комнату Матильды.
Держа на коленях новорожденного Эвстейка, она недоверчиво посмотрела на мужа, когда тот рассказал ей о том, что сделал ее дядя.
– Что это нашло на короля Давида? – спросил Стефан.
– Возможно, в отличие от остальных, дав клятву верности Мод, он серьезно выполняет свое обещание, – ответила Матильда и тут же закусила губу, испугавшись, что обидела его. – Прости меня, – добавила она быстро. – Я не собиралась никого порицать.
Стефан понимал, что Матильда, несмотря на все его объяснения, потрясена и испугана незаконным захватом трона. Не то чтобы она когда-либо упрекала его – жена была слишком предана ему, – но Стефан чувствовал ее молчаливое неодобрение и испытывал неловкость. Матильда была сама святость, и жить с такой женой, невзирая на ее преданность, было неудобно.
– Если бы люди хотели, чтобы правила Мод, они не выбрали бы меня, – резко возразил он, уязвленный ответом Матильды. – В любом случае, Давид Шотландский проклянет тот день, когда пересек мою границу. Я подниму такую армию, какую ему и видеть не приходилось.
Вскоре после этого разговора Стефан с огромными силами двинулся к северу Шотландии. Это была первая настоящая армия в Англии за последние тридцать пять лет. Но к тому времени как Стефан достиг Дурхэма, король Давид уже понял, что не может противостоять превосходящей его по численности армии англичан, и стал просить о перемирии. Стефан, сопровождаемый графом Лестерским, встретился с шотландским королем в кафедральном соборе Дурхэма.
– Я не могу доверять вам, родственник, – сказал Стефан. – Разве вы забыли, что королева Англии – ваша родная племянница? Вы должны принести мне присягу и пообещать, что в будущем никогда не станете воевать против Англии.
Давид посмотрел на него простодушными голубыми глазами и мрачно улыбнулся.
– Э, настоящая королева – моя другая родная племянница. Клянусь святым Андреем, совесть не позволяет мне принести вам присягу, Стефан, потому что прежде я уже присягнул на верность Мод.
Стефан почувствовал, что лицо его вспыхнуло и он не может встретиться с немигающим взглядом Давида. В присутствии этого монарха, обладающего высокими принципами, чья честность была вне подозрений, его самоуверенность несколько поубавилась.
– Вы виновны, сир, в незаконном агрессивном нападении на Англию, – сказал Робин Лестерский. – Мы вынуждены пойти на принудительные меры и взять заложников, чтобы заручиться вашей будущей верностью.
– Вы собираетесь меня запугать? – резко ответил Давид. – Стефан из Блуа не имеет прав на трон, и он хорошо это знает. Я дорого ценю свою совесть.
– Не торопитесь, Лестер, – сказал Стефан, когда Робин схватился за рукоятку меча. – Нет причины говорить о заложниках или о чем-то подобном. Давайте придем к соглашению, родственник. Я понимаю ваше нежелание нарушать клятву и не собираюсь принуждать вас к этому. Чего вы хотите от меня, чтобы между нами сохранялся мир?
Робин возмущенно ахнул и перебил его:
– Я решительно протестую! Заложников надо взять. Нельзя позволить королю Давиду думать, что Англия прощает его действия.
Но Стефан проигнорировал предупреждения Робина, и Давид Шотландский неохотно согласился сохранять мир в обмен на определенные права в графстве Нортумбрия. Вдобавок Стефан пообещал отдать королю большую часть Кумберленда и Уэстморлэнда. Он не мог объяснить даже самому себе, почему благорасположение короля Шотландии так важно для него.
Когда он вернулся в Лондон, Анри уже ждал его в Вестминстере. Заметив недовольство брата, Стефан понял, что новости из Дурхэма обогнали его. Неужели у Анри шпионы везде, даже при дворе своего брата?
– Как ты мог так поступить? – все еще не веря слухам, спросил епископ, следуя за Стефаном в комнату Матильды. – Как ты мог выказать себя таким слабым королем?
– Слабым? Слабым? – повторил, защищаясь, Стефан. – Прекращение войны с Шотландией – по-твоему, слабость или благоразумие? Зачем проливать лишнюю кровь?
– Но ведь Давид был в твоей власти! Я не понимаю твоих соображений. Проявление силы – вот что прекращает войну, а не потворство совестливости старого дурака. Я никогда не слышал ничего подобного! Короля Шотландии нужно было силой заставить принести присягу на верность; заложников следовало взять, а также применить некоторые принудительные меры. А вместо этого ты ублажил его на свой собственный риск.
– На мой собственный риск? – Стефан рассмеялся. – Я дал ему то, что он хотел, так чего мне теперь бояться?
Анри в отчаянии поднял руки.
– Клянусь Богом, самый большой слепец тот, кто не хочет видеть! Ты ублажил Давида за счет Ренальфа, графа Честерского. Карлайсл – родовое имение Честеров, а ты отдал его Давиду, как часть, прилегающую к Уэстморлэнду по соглашению.
– Ну и в чем дело? Честер – один из моих сторонников, он все поймет.
– Он поймет? Ты нажил себе врага в лице могущественного графа и проявил себя как слабый монарх. Наш покойный дядюшка никогда бы не повел себя подобным образом. В будущем не принимай никаких решений, предварительно не посоветовавшись со мной. – Епископ Анри выскочил из комнаты, прежде чем брат смог ответить.
