Текст книги "Роковая корона"
Автор книги: Эллен Джоунс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 40 страниц)
29
На краю Лион-ла-Форе, излюбленного охотничьего угодья герцогов Нормандских, Стефан помахал на прощание близнецам де Бомон и направился к Руану. Воздух был холодным, небо затянулось серым туманом, поднявшимся от пролива. Идеальный день для охоты! Сегодня рано утром, после долгого и изнурительного преследования он подстрелил красного оленя, на чьих рогах было по десять ответвлений. Охота была восхитительной. Стефан с удовлетворением подумал, что он вряд ли мог припомнить такую.
Когда он приближался к городу, колокола начали звонить к сексте. Уже полдень. Нужно поспешить, иначе он опоздает. Пришпорив лошадь, Стефан повернул налево перед железными воротами Руана и поехал вниз по узкой проселочной дороге, поросшей травой и окаймленной кустарником. Влажный ветер разносил сладкий запах цветущих яблонь, и через несколько минут Стефан очутился у маленького деревянного домика в конце огромного яблоневого сада.
За исключением нескольких слуг, трудившихся в другом конце сада, кругом было пусто. Спешившись, Стефан привязал лошадь к искривленной яблоне и вошел в дом. Большая комната была скромно обставлена грубо обтесанной мебелью из крепкого дуба. На столе стояли кувшин с напитком из меда и две деревянные чашки. Широкая дубовая кровать в спальне была покрыта простым красным шерстяным одеялом, выглядевшим весьма соблазнительно.
Уставший после утренних трудов, Стефан улегся на кровать, вытянув руки за головой, и улыбнулся про себя. Сейчас он услышит звук копыт, и Мод очутится в его объятиях. Господи, прошел целый месяц с тех пор, как они виделись наедине, за исключением лишь нескольких коротких минут позавчера. Стефан дрожал от нетерпения. Зевая, закрыв глаза, он так сладострастно размечтался о Мод, что пульсирующая боль от возбуждения внезапно стряхнула с него дремоту.
Иисусе, он настолько погрузился в свои мечты, что забыл о времени! Ведь Мод и Джервас сейчас появятся. Стефан встал и вышел из дому. Дорога была пуста, лишь поблизости стояла его привязанная лошадь. Озадаченный, Стефан сел на яблоневый пенек. Что же могло случиться? В голове замелькали всевозможные картины: с Мод произошел несчастный случай, она упала с лошади или же ее вызвал к себе отец… А может, кто-нибудь увидел ее на рыночной площади и ей пришлось уклониться от встречи с Джервасом. Все это было весьма маловероятным, но мысли Стефана все время кружились вокруг этих догадок, как собака, гоняющаяся за собственным хвостом. Он услышал, как звонят к ноне колокола главного кафедрального собора на Руанской площади. Прошло уже почти три часа с тех пор, как он приехал сюда. Теперь уже ясно: что-то случилось. Стефан начал подниматься на ноги, и в этот момент на дороге появился Джервас, галопом скачущий по направлению к дому. Один… Оруженосец выглядел мрачно, и кровь отхлынула от лица Стефана. Его охватило предчувствие беды.
– Где она? – закричал он, вскакивая на ноги. – Что случилось с графиней Анжуйской?
Джервас поспешно слез с лошади.
– Уехала, милорд.
– Уехала? – Стефан меньше всего ожидал услышать такое и не мог поверить Джеварсу. – Уехала? Куда уехала?
– В Анжу.
В Анжу!
Ошеломленный, Стефан был не в состоянии двинуться, сердце сжалось в груди, ноги будто окаменели. Он внезапно опустился на пенек.
– Уехала в Анжу? – тупо повторил он. – Ты лучше расскажи мне, что случилось.
– В полдень графини Анжуйской на рыночной площади не оказалось, – начал Джервас. – И там не было ни Олдит, ни кого-либо из фрейлин графини с сообщением для меня. Прождав час, я поехал к герцогскому дворцу и довольно быстро разузнал, что сегодня утром перед примой группа из трех лошадей, двух паланкинов и вооруженной охраны поспешно, как считает один из грумов, выехала в Анжу. Он сказал, что утром король сам осмотрел во дворе все вдоль и поперек, но до сих пор нет никаких официальных объявлений, касающихся отъезда графини.
Остолбеневший, Стефан уставился на Джерваса. Мод вернулась в Анжу? Не сказав ему? Он не мог этому поверить.
– Ты не узнавал, не оставили ли мне письмо?
– О, конечно, милорд. Я сразу же попытался что-либо выяснить, поэтому и задержался. Но письма для вас никому не оставляли.
Стефан вскочил на ноги.
– Невероятно! Если моя кузина решила вернуться в Анжу, она должна была передать с кем-нибудь хоть слово!
Джервас покачал головой.
– Никакого сообщения нет.
Ухватив Джерваса за короткую куртку, Стефан затряс его.
– Ты лжешь! – кричал он с побелевшим лицом. – Я говорю тебе, Мод никогда не покинула бы меня подобным образом! Без единого слова! Никогда!
– Милорд, милорд, вы обижаете меня… пожалуйста… – задыхался Джервас.
Стефан отпустил оруженосца так резко, что тот упал. Не говоря больше ни слова, он прошагал в дом, опрокинул в себя чашку медового напитка, поставил ее, опять налил, а затем снова и снова, пока не опустошил весь кувшин. Как же она могла так поступить? Как могла уехать, не сказав ни слова? Может, Мод никогда не любила его? И просто использовала, чтобы удовлетворить свою похоть? Мог ли он настолько обмануться в ней? Это невозможно. Если ее заставил вернуться отец – что было единственно логичным объяснением, – то она, конечно, должна была оставить письмо. Однако Джервас ничего не нашел. Чувствуя, что он сходит с ума, Стефан опустился на деревянную скамейку, оперся локтями о стол и уронил голову на руки.
Спустя какое-то время он понял, что в комнате стало холодно; издалека послышались колокола, звонящие к вечерне. Он слышал, как в комнату вошел Джервас и пошевелил в камине догорающие угли. Когда Стефан почувствовал на щеках что-то мокрое и ощутил на губах соленую влагу, то в первую минуту даже не понял, что это были его собственные слезы.
* * *
Спустя шесть дней, когда затухающее солнце уже клонилось к горизонту, Мод проехала по подъемному мосту к Анжерскому замку. Путешествие из Руана оказалось необыкновенно долгим и изнурительным; ее все время одолевали то приступы тошноты, то беспокойство. Олдит уверяла, что такое состояние совершенно естественно для женщины в ее положении, но Мод это казалось малоутешительным. У нее ныла каждая косточка, и она очень боялась, что, приехав к Жоффруа, заболеет и будет выглядеть непривлекательно. И, в какой бы миг она ни думала о Стефане, чувство утраты было настолько непреодолимым, что ей казалось: она не вынесет этого.
Они въехали во двор замка. Мод тревожно огляделась. Неужели действительно прошло четыре года с тех пор, как она впервые въехала сюда через каменный туннель? Грумы чистили лошадей, оружейники чинили доспехи, лучники затачивали стрелы, – казалось, ничто не изменилось в Анже с тех пор, когда она впервые увидела этот двор. Только она стала не той, кем была тогда, – резкой и своенравной невестой. Тогда она прибыла сюда, как захватчик, теперь – как проситель.
Мод поймала на себе взгляд мужчины, стоявшего у главной башни, – вначале она не узнала Жоффруа. С тех пор как они последний раз виделись, ее муж преобразился. Вместо хрупкого раздражительного юноши, каким она его помнила, перед ней стоял девятнадцатилетний мужчина, по-прежнему стройный, но с широкой грудью и крепкими плечами. Юное лицо Жоффруа пополнело, и теперь его украшала рыжевато-золотистая бородка, такого же цвета, как и волосы.
– Мадам, я надеюсь, путешествие было приятным? – спросил он. Голос его стал более низким и мужественным.
– Да, милорд. Но утомительным.
– Конечно. Вам нужно отдохнуть. Спальня для вас уже приготовлена.
Взяв Мод за руку, граф помог ей выйти из паланкина и повел по широким ступеням вверх, в главную башню. Похоже, тот позорный путь, которым она покидала Анжу, никогда не повторится. Они с Жоффруа могут вести себя как чужие, официально обращаться друг с другом, но – спасибо Пресвятой Богоматери – не как животные. Мод значительно приободрилась.
В спальне Мод позволила Олдит сразу же уложить ее в постель и мгновенно провалилась в глубокий сон. Когда она проснулась, было уже далеко за полдень. Она чувствовала себя отдохнувшей и не испытывала никаких недомоганий. В комнату принесли деревянную лохань, наполненную горячей водой с душистыми травами, в которую Мод с наслаждением погрузилась, и Олдит начала смывать с ее волос пыль после недельного путешествия.
– Мое тело изменилось? – спросила Мод, вставая, чтобы Олдит втерла в ее кожу душистое масло.
– Ничего не заметно.
– Благодарение Деве Марии за это! Ты знаешь, как для меня важно понравиться графу, – сказала Мод дрогнувшим голосом. – Я пропала, если мы не сможем по-настоящему пожениться.
У Олдит смягчилось лицо.
– На этот раз поженитесь, чувствую своей шкурой. В конце концов, хотя мне и прискорбно говорить об этом, но сейчас ты более опытна в таких делах, чем прежде. И, как мы наслышаны, граф тоже в этом деле не лентяй.
Олдит поставила на пол флакон с маслом, шагнула к шесту, торчащему из стены, и осторожно сняла зеленую тунику и платье, которые Мод сшили в Нормандии.
– Вы прекрасно выглядите в этом наряде, миледи. Носите его, пока еще можете.
Спустя несколько часов, сидя рядом с Жоффруа за высоким столом в большом зале, Мод согласилась, что Олдит была права: Жоффруа не спускал с нее восхищенного взгляда. Кроме приглашенных вассалов графа, нескольких баронов и их жен, а также неизменно присутствующего епископа Анже, других гостей не было. Атмосфера была натянутой, но открытой враждебности не чувствовалось.
– Для вас изготовлено новое блюдо, мадам, – гордо произнес Жоффруа, когда главный повар внес большое оловянное блюдо со светлым студнем из рубленого цыпленка в виде огромного льва. – Видите? Это точная копия Анжуйского льва.
При виде колышущейся желеобразной массы Мод захотелось сострить, но Жоффруа и главный повар так выжидающе смотрели на нее, что она почтительно взяла маленькую порцию и ухитрилась проглотить ее, запив приличным количеством белого вина.
– Восхитительно! – произнесла она, слегка улыбнувшись и сдерживая подступившую тошноту. – Вы превзошли самого себя. – Мод помолчала. – Я должна сказать, что ни в Европе, ни в Нормандии поварское искусство не сравнится с анжуйским.
Повар засиял, Жоффруа выглядел удовлетворенным, епископ Анже тайком перекрестился, и все сидящие за столом почувствовали облегчение. Несколько прохладная атмосфера зала растаяла, и когда один из присутствующих провозгласил тост: «За благополучное возвращение прекрасной графини Анжуйской!» – со всех сторон зазвучал приветственный хор голосов. Глядя на улыбающиеся лица, Мод подумала, что для начала это весьма неплохо. «Господи, – молилась она, – пусть вечер закончится так же хорошо, как начался».
Наконец обед завершился. Мод извинилась перед гостями за то, что рано покидает их. Она встретилась с Жоффруа мимолетным взглядом и поднялась из-за стола. В голубых глазах графа ясно читалось: жена заслужила его расположение и может надеяться, что сегодня ночью он посетит ее.
Сидя на кровати с натянутым до подбородка покрывалом и распущенными, свободно ниспадающими на спину волосами, Мод с волнением ожидала Жоффруа. Каждый звук заставлял ее вздрагивать. Она не могла унять ни дрожь в руках, ни бешеный стук сердца. «Ошибки не будет, – твердила она себе. – Никакой». Ни словом, ни жестом она не выдаст себя, будет всего лишь покорной своему долгу женой, довольной возвращением в дом мужа, достаточно наказанной за прежнее своенравное поведение. Она должна действовать убедительно, иначе погибнет.
За дверью раздались шаги, и вошел Жоффруа. Одетый в ту же самую голубую шелковую рубаху с восточными узорами, которую помнила Мод, он выглядел спокойным и уверенным.
– Я очень рад, что вы вернулись, мадам, – сказал Жоффруа с осторожной доброжелательностью. – Вы, кажется, изменились, и я очень этому рад.
– Благодарю вас, – ответила Мод. – Вы также изменились.
– Конечно, – удовлетворенно улыбнулся он. – Мальчик стал мужчиной.
Мод глубоко вздохнула и произнесла слова, которые так тщательно подготовила:
– Я хочу извиниться за мое прошлое дерзкое поведение. Я постараюсь быть лучшей женой, чем прежде.
– Ну, ну, полагаю, что мы оба погорячились, – сказал Жоффруа, польщенный ее словами. – Я верю, что вы также найдете во мне лучшего мужа, чем прежде. Но давайте больше не будем об этом. Слава Богу, мы начнем все снова.
Он подошел к кровати, снял свое голубое одеяние и потянулся к Мод. Когда она повернулась, чтобы потушить свечу, стоявшую в железном подсвечнике на столике у кровати, Жоффруа задержал ее руку.
– Я совсем забыл, как вы красивы, – сказал он, отбрасывая кремовое покрывало и медленно оглядывая ее обнаженное тело.
Ободренная, Мод едва заметно улыбнулась. Если он находит ее красивой, это значительно облегчит задачу. Внезапно Жоффруа схватил ее с такой решительной силой, что от удивления она задохнулась. Он начал целовать ее, а прикосновения опытных рук выдавали знатока женского тела. Как это отличалось от тех неумелых юношеских ощупываний, которые помнились Мод. Как и говорила Олдит, во время ее отсутствия Жоффруа действительно не ленился.
– Вы несколько пополнели, – пробормотал он. Его руки скользнули вверх от ее живота и сжали полную грудь. – Здесь стало много полней, как мне кажется… но это идет вам, мадам, это идет вам. Правда, я предпочитаю, чтобы у женщин было поменьше мяса на костях.
Мод начала ласкать Жоффруа, ее пальцы, погладив его живот, опустились к бедрам. Она с волнением ожидала, когда же его член станет твердым, и уговаривала себя сохранять спокойствие. Жоффруа совсем не походил на Стефана, тело его было не таким мускулистым и сильным. «И даже запах другой», – подумала Мод, с тоской вспоминая крепкий аромат лошадей, кожи и древесного дыма, который связывался в ее представлении со Стефаном.
Жоффруа лежал неподвижно, предоставляя ей возможность делать все, что хочется. Ее старательные пальцы гладили его плоть, но безрезультатно – лишь дыхание мужа учащалось. Мод начала паниковать. Что же она делает неправильно? Неужели ей не удастся возбудить его? И вдруг все – с трудом сдерживаемые переживания последних десяти дней, переутомление от путешествия, щемящая боль от разлуки со Стефаном – внезапно выплеснулось с неимоверной силой, как река, хлынувшая из берегов. Упав на Жоффруа, Мод разразилась потоком слез, ужаснувшись этому и напугав графа. Тело ее сотрясалось от рыданий, она никак не могла остановиться. Но, к большому удивлению Мод, это не вызвало неприязни у Жоффруа. Наоборот, он попытался утешить ее.
– Ну, ну, жена, ты просто слишком переволновалась. Я тебя хорошо понимаю, – успокаивающе прошептал он. – Но все прошло. Теперь не о чем беспокоиться. – Он тихо покачивал ее в руках, пока рыдания не утихли. – Я даже не представлял, как сильно подействовала на тебя разлука.
Мод задыхалась, с трудом удерживая начинающуюся истерику, но вдруг – о, чудо! – почувствовала между бедер легкие толчки его члена, постепенно твердеющего, как яблоневый ствол. И тут же схлынула вся ее тревога.
Жоффруа быстро перевернул Мод на спину, накрыл ее тело своим и попытался овладеть ею, вначале нерешительно, но постепенно все уверенней. Мод с готовностью раздвинула ноги и обвила руками шею мужа. Сначала его попытки не увенчались успехом: Мод не была готова принять его. Со Стефаном она всегда была более чем готова, с горячностью устремляясь навстречу, стоило ему лишь посмотреть на нее, вспыхивая от любого прикосновения. О Пресвятая Дева, как же помочь ему? Закрыв глаза, она попыталась расслабиться и представить, что рядом с ней Стефан, изо всех сил вызывая в памяти любимый образ, ощущение сильного тела кузена; почти слышала слова любви, которые он шептал ей на ухо в миг наслаждения. «Это Стефан, – твердила она себе, – Стефан».
Жоффруа уже полностью овладел ею и двигался свободно и уверенно. «Это Стефан во мне, это его я обнимаю, его дыхание чувствую», – убеждала себя Мод. Постепенно, незаметно Жоффруа превратился в Стефана, и она отозвалась на его ритмичные движения. Наконец по телу Жоффруа пробежала судорога облегчения, и у нее вырвался крик: семя мужа излилось в нее, как благословение.
30
На следующее утро в спальне появилась Олдит с большой кружкой теплого вина, смешанного с резко пахнущими травами. За ней по пятам возбужденной толпой следовали анжуйские фрейлины.
– Я слышала, все в порядке, – шепнула она Мод, которая лежала в постели, опираясь на массу подушек.
– Откуда ты знаешь? – Мод взяла кружку и отхлебнула питье, морща нос от отвращения.
– Оруженосец Жоффруа сказал дворецкому, а тот главному повару, а тот – мне, что, когда граф сегодня утром появился в большом зале, чтобы разговеться, то он пел! Все люди в замке восприняли это как явно хороший знак. Ты бы видела их хитрые улыбки и подмигивания. А эти грубые остроты! – Олдит неодобрительно поджала губы, наблюдая, как фрейлины распаковывают сундуки и вытряхивают одежды.
Мод улыбнулась.
– Да, ночь прошла успешно, благодаря Пресвятой Богоматери. Что, я должна выпить это ведьмино варево?
Олдит присела на кровать.
– Обязательно. Этот напиток очень полезен для женщин в твоем положении. Клянусь Распятием, я поставлю свечу Богородице, которая, несомненно, покровительствует тебе.
– Одно препятствие преодолено, а сколько еще предстоит… – прошептала Мод, опять откидываясь на подушки. – Недомогания начались так рано; к тому же я буду выглядеть на шесть месяцев тогда, когда будут предполагать лишь пять месяцев беременности. – Она сделала еще глоток. – И потом, ребенок родится на четыре недели раньше, но у него будет нормальный вид и вес! – Мод схватила руку Олдит. – Да как же я с этим справлюсь?
– Тише, моя крошка, – протянула нянька, похлопывая ее по руке. – Тебе нельзя расстраиваться. Будем верить, что Пресвятая Богородица и дальше станет помогать нам. – Улыбнувшись, Олдит пригладила влажные колечки волос на лбу Мод. – Самое первое и самое главное препятствие позади, не так ли?
– Да, – вздохнула Мод. События прошлой ночи промелькнули у нее перед глазами, как сон. Внезапные слезы, тот невероятный, безумный момент, когда она почти поверила, что с ней не Жоффруа, а Стефан, все это удивительным образом помогло ей. – Да, – повторила она. – Мой муж не удивится, когда через месяц я скажу ему, что беременна. – Мод осторожно положила руки на свой живот. – Я чувствую, что у меня будет замечательный сын.
– Ты так уверена, что родится мальчик? – поддразнила ее Олдит.
– Абсолютно, – с сияющими глазами ответила Мод. – Подумай, Олдит, это – плод огромной любви, внук могущественного монарха и по обеим линиям правнук Завоевателя! О, каким великолепным королем он станет!
* * *
Спустя семь месяцев Мод, сидя в своей комнате, играла с Жоффруа в шахматы, и уже почти загнала его в угол. Ее анжуйские фрейлины, расположившись вокруг жаровни, вышивали приданое для малыша, который должен был родиться, по их предположениям, через два месяца. Судя про размерам живота Мод, это будет настоящий богатырь. Чуть подальше, в этой же комнате трувер из Франции пел песню «Радости любви», негромко аккомпанируя себе на лютне. А за стенами замка бушевал февральский ветер.
– Ты должна минуту подождать, жена, – сказал Жоффруа, опершись рукой о подбородок. Он наклонился над маленьким столиком, на котором лежала серебряная с позолотой шахматная доска.
– Конечно, милорд, – ответила Мод, откидываясь в кресле и прикрывая глаза. Мелодия, которую пел менестрель, была любимой песней Стефана, и он часто напевал ее, когда они оставались наедине.
– Немного вина, графиня? – Голос епископа перебил воспоминания Мод.
Перед ней стоял паж с серебряным кувшином вина и кубком.
– Мне не надо, но вы выпейте, – сказала она, заметив, что епископ, слегка нахмурившись, пристально глядит на шахматную доску.
Нахмурившись еще больше, епископ покачал головой. Мод знала, что его светлость считает шахматы как пустым, так и греховным занятием, азартной игрой, достойной порицания. Но Святая церковь запрещала играть в них только духовным лицам, поэтому он мог лишь выражать свое неодобрение.
– Император Священной Римской империи действительно сам научил вас играть в шахматы? – уже в третий раз за последние недели спросил епископ.
– Я уже говорила об этом вашей светлости, – ответила Мод, вовсе не раздражаясь: епископ, несмотря на его предубеждения, был ее хорошим другом. – Мой покойный супруг был искусным игроком… он учил меня с ранних лет, так что в один прекрасный день я смогла стать для него настоящим соперником.
– Жена, из-за всей этой болтовни я не могу сосредоточиться, – произнес Жоффруа, бегая глазами по шахматным фигурам из золота и слоновой кости.
– Простите, милорд, – сказал епископ, поклонившись.
Мод подавила зевок. И тут от внезапного толчка в животе у нее перехватило дыхание. Улыбаясь, она посмотрела вниз, на огромную выпуклость под широким синим платьем. «Тише, сынок», – подумала она, нежно поглаживая живот, уже зная по резким, беспокойным движениям, что это будет настоящий боец, сильный и требовательный. Истинный сын своего отца. Еще один месяц, и он родится. Закончится долгий период ожидания. Ах, если бы только Стефан был здесь и смог разделить с ней этот радостный миг. Стефан, а не Жоффруа.
Кроме этого она ни о чем не жалела, вернувшись в Анжу. Жоффруа был в восторге от того, что так быстро стал отцом, и, несмотря на случавшиеся между ними ссоры, вел себя гораздо лучше, чем прежде: был внимателен и заботился о ней, осыпая подарками, «чтобы подсластить нрав и молоко жены». И, по правде говоря, единственное, что Мод имела против него, – то, что он не был Стефаном.
В первые три месяца беременности Мод не отказывала Жоффруа в своей постели, хотя та ночь, когда она вообразила, что с ней находится не муж, а Стефан, больше не повторилась. Затем она сказала Жоффруа, что Олдит советует на время прекратить супружеские отношения, чтобы не повредить ребенку. Это не доставило ему никаких затруднений, и Мод, решив, что он нашел утешение где-нибудь в другом месте, вздохнула с облегчением, так как близость с ним уже начала становиться невыносимой.
Несомненно, в ее положении было много преимуществ. Даже отец стал к ней внимателен и писал длинные послания, в которых, словно повивальная бабка, давал множество указаний, как о себе заботиться. Король был не совсем здоров и оставался в Нормандии, но каждые три недели из Руана в Анжу путешествовал герольд, чтобы своими глазами увидеть, в каком состоянии здоровье графини Анжуйской, и доложить об этом своему господину.
Обитатели замка и соседи любили Мод. Ей прожужжали все уши, пересказывая советы старых повитух: если она хочет родить мальчика, то должна спать только на правом боку; чтобы ребенок был здоров, надо редко мыться и есть много белого хлеба, латука и миндаля и избегать чеснока, лука и уксуса.
Хотя Мод смирилась со своей жизнью в Анжу, терпеливо вынося ее скуку, не проходило ни дня, чтобы она с любовью и тоской не вспоминала о Стефане. Все напоминало ей о нем: песни трувера, поворот мужской головы, освещенной солнечным лучом, случайно оброненная фраза…
– Шах! – Жоффруа выпрямился, торжествующе взглянув на Мод. – А затем будет мат, мадам.
Мод бесстрастно взглянула на доску. Если она сделает еще один ход, партия будет выиграна. Она протянула руку к ферзю из слоновой кости, но, почувствовав взгляд епископа Анже, передумала.
– Милорд, вы действительно выиграли. Я признаю поражение.
Жоффруа весь сиял, епископ успокоился, а трувер заиграл веселую Аквитанскую мелодию.
* * *
Прошел еще месяц, и февраль сменился мартом. В замке Ле Ман, в роскошной спальне для роженицы тяжело дышала Мод, сгибаясь от боли, разрывающей тело. Сдерживая крик, она до крови закусила губу.
– Теперь уже недолго, миледи, – успокаивала ее повитуха. – Продолжайте ходить, и вы родите очень быстро. Боль усиливается перед самыми родами.
Когда схватки проходили, Мод выпрямлялась и Олдит ободряюще сжимала ее руку. Хотя нянька и говорила, что повитуха опытная и ей можно доверять, Мод казалось, что она похожа на ведьму с беззубым ртом, длинным носом и согнутой спиной. Но все это было неважно, главное – повитуха была готова подтвердить, что роды преждевременны. И хотя старой карге пришлось немало заплатить, чтобы она убедила Жоффруа в том, что роды произошли на месяц раньше срока, это не было причиной для неприязни к ней.
Если ребенок будет сразу же запеленут, никто не определит, насколько крупным он родился, а через несколько недель это уже всем будет безразлично. Первые моменты после рождения, так же как и крещение, были самыми важными, в особенности если отец захочет осмотреть ребенка, чтобы убедиться в отсутствии у него каких-либо дефектов. Помня об этом, Мод решила, что при родах ей будут помогать лишь нянька, повивальная бабка да флегматичная нелюбопытная кормилица, которую выбрала сама Олдит. Молодая служанка будет прислуживать за дверьми спальни, выполняя распоряжения повитухи.
Анжуйским фрейлинам Мод объяснила, что их присутствие нарушит все обычаи ее страны и традиции, в которых она воспитывалась. Мужчин в комнату роженицы здесь не допускали, но большинство анжуйских женщин рожали своих детей в окружении множества других особ женского пола. Однако всем было известно, что графиня Анжуйская отличается от прочих – в конце концов, она была нормандкой, – и подобных правил для нее не существует.
Мод опять начала ходить по спальне, тщательно приготовленной для родов. Рядом с камином на тагане стоял котел с водой. Стопка белого полотняного белья лежала на маленьком дубовом столике рядом с кувшинами масла, графином вина, кубками, двумя перьями, деревянной чашей, горшочками с травами и мазями, острым ножом и каменной ступкой и пестиком.
Мод хотела, чтобы ее ребенок родился в Анжерском замке, в городе, к которому она привыкла за последние восемь месяцев, но Жоффруа не хотел и слышать об этом. Он сам родился в замке своего деда в Ле Мане и считал, что его ребенок должен родиться там же. Когда у Мод начались схватки на три с половиной недели раньше срока, Жоффруа встревожился, но повитуха заверила его, что многие восьмимесячные дети прекрасно растут и развиваются. А тем более, если учитывать, что у графини такой большой живот. Так что беспокоиться не о чем.
– Ах-х-х, – судорожно вздохнула Мод. Боль опять захлестнула ее.
– Все идет, как положено, миледи. Сейчас схватки будут чаще и регулярней, – удовлетворенно заметила повитуха. Она полезла к Мод под платье и опытными пальцами ощупала живот. – Подайте мне кубок вина и кувшин с душистым маслом, – приказала она кормилице.
– Что это? – спросила Мод, почти теряя сознание, как только сильный запах содержимого кубка ударил ей в нос.
– Можжевельник, шпажник, рута, ясенец, иссоп и чабер, смешанные с тремя унциями белого вина лучшего сорта, – сказала повитуха, натирая ей теплым маслом грудь, живот, ягодицы и бедра.
Как только Мод заставила себя проглотить едко пахнущую жидкость, раздался стук, и сквозь тяжелую дубовую дверь послышался голос Жоффруа:
– Как там у вас дела? Все хорошо? Ребенок уже родился?
Повитуха, прервав свое занятие, подошла к двери и выкрикнула:
– Плод падает тогда, когда поспеет, милорд. Лучше оставьте нас в покое.
Мод не расслышала ответа Жоффруа, за дверью раздались лишь звуки удаляющихся шагов. Последовала еще одна схватка, сильнее прежней, и Олдит пришлось поддержать Мод обеими руками, чтобы та не упала на пол.
– Воды отходят. Кладите ее на скамью, – приказала повитуха Олдит, оглядев Мод. – Сейчас миледи может родить в любой момент. – Она повернулась к кормилице: – Принесите кувшин горячей воды и кусок полотна.
Подняв платье Мод, повитуха положила ее на полукруглый вырез в середине деревянной скамьи для рожениц.
– Мне нужен горшочек с мазью, масло и маленький нож, – сказала повитуха Олдит. – Быстро!
Она начала растирать живот Мод от пупка книзу смесью масла и мази из Арагона. Боль немного утихла, и повитуха поднялась на ноги.
– Олдит! – позвала Мод.
Та озабоченно наклонилась к ней.
– Я здесь, моя крошка.
– А вдруг Жоффруа захочет увидеть незапеленутого ребенка? – прошептала Мод, схватив няньку за руку.
– Я уже говорила тебе, – прошептала Олдит в ответ, – повитуха скажет, что он немедленно должен быть запеленут из-за того, что недоношен. И если его развернуть, то он может простудиться или чем-нибудь заразиться. Не волнуйся, все в наших руках.
– Скоро уже? – спросила Мод повитуху, выпустила руку Олдит, и капли пота потекли по ее лицу.
– Ага, теперь уже совсем недолго. – Повитуха опять стала перед Мод на колени. – Проверьте, чтобы шкаф не был закрыт на задвижку. И приоткройте дверь спальни! Не должно быть ничего плотно закрытого! – крикнула она кормилице и повернулась к Олдит. – Посмотрите, чтобы в комнате не было никаких завязанных узлов. Все развяжите. – Она вложила в руку Мод камень. – Это яшма. Она придает силы при родах.
Повитуха поднесла к животу Мод нечто, похожее на птичью лапу, покрытую засохшей кровью, и что-то невнятно забормотала.
– Что… это? – с трудом произнесла Мод.
– Правая нога журавля. При родах очень полезна. – Повитуха всунула в рот Мод небольшой кусочек дерева. – Прикусите это, миледи. И кричите, если будет нужно. В спальне для рожениц не бывает других песен.
Мысль о том, чтобы громко кричать, возмутила гордость Мод. Она заставила себя вынести это тяжкое испытание молча, хотя и не ожидала такой жуткой боли, разрывающей каждый мускул и все члены, превращающей ее в бессознательное животное. «Пресвятая Дева Мария, – молилась она, – пусть скорее все закончится, пусть родится мой сын».
– Теперь тужьтесь, миледи! Тужьтесь! – приказывала повитуха, растирая живот Мод смазанными мазью руками.
Мод изо всех сил продолжала тужиться, крепко вцепившись в руку Олдит, будто это могло помочь ей не утонуть в море боли.
– Сильней, миледи, сильней! – понуждала повитуха.
– Я не могу, – задыхалась Мод, превозмогая боль, пока внезапно резкий вопль не вырвался из ее горла.
Неимоверные, последние потуги и… звук шлепка, сильный протестующий крик и торжествующий голос Олдит:
– Мальчик, миледи! Мальчик!
И тут же вслед повитуха громко провозгласила:
– Маленький, как и полагается восьмимесячному, но, клянусь Господом, у вас родился прекрасный, здоровый мальчик!
Пока ребенка обмывали, очищали ему медом рот и небо, натирали крошечное тельце солью перед тем, как быстро спеленать его тонкими полотняными лентами, Олдит почти что донесла Мод до постели, где та рухнула на подушки. Слезы облегчения и торжества бежали по ее лицу. Все закончилось. Она родила следующего герцога Нормандского, будущего короля Англии, – сына Стефана.
