Текст книги "Роковая корона"
Автор книги: Эллен Джоунс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 40 страниц)
– О нет, милорд. Никто из них ничего не знал о моем предприятии, пока я не покинул Нормандию. На самом деле они очень недовольны мною. Мне велено немедленно ехать в Бристоль и возвращаться домой. – Он немного помолчал. – Я сам распустил слухи об армии в тысячу человек.
Посланник негромко хихикнул.
– Вот это да! Но скажите, зачем вам понадобились деньги, если вы собираетесь домой?
Генрих заколебался.
– Ну, честно говоря, я пообещал моим людям… их совсем немного… пообещал им добычу и… ну… моя мать и дядя не захотели прислать мне денег… – Генриху было так стыдно, что он не смог закончить фразу и только ковырял носком ботинка сырую лесную траву.
– Не надо больше ничего объяснять, – произнес посланник. – Я все понял. Держать слово, данное своим солдатам, – первый признак хорошего командира.
Похвала бальзамом пролилась на душевные раны Генриха. Он гордо выпятил грудь, чувствуя, что этот учтивый рыцарь вызывает у него симпатию. И тут посланник неожиданно бросил ему кожаный кошелек. Генрих поймал его одной рукой.
– Король Стефан передает вам эти деньги и просит вас немедленно отправиться в Уорхэм и оттуда возвратиться в Нормандию.
Генрих взвесил на руке кошелек. Здесь хватит денег, чтобы расплатиться с людьми, оплатить дорогу в Нормандию, и даже еще кое-что останется. Он с трудом мог в это поверить, глубоко тронутый этим поистине царственным жестом человека, которого считал своим заклятым врагом.
– Я весьма признателен королю Стефану, – запинаясь, пробормотал он и взглянул в глаза высокому незнакомцу. – Я никогда не забуду его доброты.
Повисло долгое молчание. Собеседники с любопытством разглядывали друг друга. В рассветном свете Генрих уже мог явственно рассмотреть лицо рыцаря. Под капюшоном плаща виднелись золотистые волосы с несколькими седыми прядями. На лице с крупными, красивыми чертами, высокими скулами и подвижными губами сияли зеленые глаза с золотыми искорками. Незнакомец протянул руку и бережно повернул к свету лицо Генриха.
– У вас глаза матери, – завороженно прошептал он.
– Вы знаете мою мать? – с удивлением спросил Генрих.
– Когда-то знал. – Незнакомец опустил руку, но Генрих успел заметить на его пальце блеснувший в утреннем свете массивный золотой перстень, усыпанный драгоценными камнями. – Король велел передать, что если к полудню застанет в этих краях вас или кого-либо из ваших людей, то захватит всех в плен. Берегитесь! Советую немедленно отправляться в путь.
– Да-да, я сейчас же отправлюсь, клянусь честью. – Генрих немного помолчал и нерешительно добавил: – Могу ли я узнать ваше имя, милорд?
– Мое имя вам ни о чем не скажет. Я лишь хочу пожелать вам счастливого пути. – С этими словами незнакомец уселся в седло. – Прощайте, юный Генрих Анжуйский. – Повернув лошадь, он поскакал на восток и вскоре пропал из виду.
Генрих в задумчивости побрел между деревьями к лагерю. Увидев солдат, он поднял руку, в которой держал кошелек с монетами, и его приветствовали радостными возгласами. После того как он рассказал им о встрече с королевским посланником, офицер попросил его еще раз описать перстень.
– Я видел Стефана из Блуа много раз, когда он бывал в Нормандии до того, как стал королем, но в темноте не узнал его. Точно такой же перстень был у него на руке уже тогда. Вы говорите, зеленые глаза, высокий рост, волосы – словно мед в сотах? Клянусь Господом, это был сам король!
– Учтивый человек, – задумчиво и удивленно произнес Генрих. – Я не раз об этом слышал, а теперь убедился сам. Но на месте короля я не стал бы помогать Генриху Анжуйскому, а захватил бы его в плен и потребовал выкуп.
Он запрокинул голову и громко расхохотался. Радостный, беспечный смех нарушил тишину леса.
– Вот потому-то я и выйду победителем из этой борьбы! – воскликнул он с безграничной самоуверенностью молодости. – Да, я буду победителем! А он проиграет!
24
Бристоль, 1147 год.
Роберт Глостерский лежал при смерти.
В конце октября, через пять месяцев после того, как Генрих вернулся в Нормандию, Мод сидела у постели своего единокровного брата в Бристольском замке и читала вслух письмо от сына, написанное одним из монахов Жоффруа.
– Генрих заявляет, что, когда он придет в следующий раз, с ним будет достаточно людей, чтобы победить Стефана. – Она со вздохом свернула пергамент. – Его самоуверенности можно позавидовать.
– Этот юный хвастун рассчитывает, что король опять будет с ним так же любезен, как и в прошлый раз? – проговорил Роберт. – Все же я так и не могу понять, что побудило Стефана дать ему денег.
«Я тоже», – подумала Мод. Ей хотелось бы оказаться рядом с ними тогда, во время их встречи. Несмотря на огромное облегчение, которое она испытала, узнав о великодушном (хотя и невероятном!) поступке Стефана, Мод не могла не задуматься о том, ощутил ли он, что встретился лицом к лицу с собственным сыном, со своей плотью и кровью. Это казалось невозможным, и все же ее продолжали мучить сомнения. С другой стороны, разве смог бы он удержать при себе такую поразительную догадку? Даже легкого намека на ее супружескую измену и тайну рождения Генриха хватило бы, чтобы навсегда дискредитировать Мод в глазах ее сторонников. Генрих перестал бы представлять сколь-либо серьезную угрозу, и войне пришел бы конец.
«Как это типично для Стефана, – размышлял Роберт. – Снова повторяется Арундель. Словно он уже знает наверняка, что в конце концов Генрих станет королем». Внезапно Роберт застонал, лицо его исказилось от боли. Мод встревоженно склонилась над ним.
– Что у тебя болит? – Она подозвала слугу, сидевшего в углу комнаты. – Хочешь, Гарт что-нибудь тебе принесет? Вина?
Роберт покачал головой и закрыл глаза. Не в силах чем-либо помочь ему, Мод с ужасом видела, что брат ее слабеет с каждым днем. Тем роковым утром, четыре месяца назад, он внезапно потерял сознание, а очнувшись два дня спустя, обнаружил, что не может пошевелить правой рукой и вся правая половина тела полностью парализована. Сперва речь его была нечленораздельной, но со временем он немного оправился, однако правой стороной тела не владел до сих пор. Лекари заявили, что ничем больше помочь не могут, и предупредили его, что он вскоре умрет. Остатки волос Роберта совершенно поседели, а тело так исхудало, что казалось прозрачным.
– Знаешь, сестра, в последнее время я много размышлял о Стефане, – произнес Роберт, тщательно выговаривая слова. – Я все вспоминаю о прошлом. – Он медленно повернул голову и заглянул в глаза Мод. – Иногда я пытаюсь понять: если бы мне довелось начать жизнь заново, посоветовал бы я тебе вторгнуться в Англию или нет?
Мод почувствовала, как кровь отхлынула от ее щек.
– Что за странные вещи ты говоришь?
– Борьба за корону не принесла счастья ни тебе, ни Стефану, не говоря уже об английском народе. Ты когда-нибудь думала о том, чем тебе пришлось пожертвовать в этой борьбе?
– Нет, никогда. Когда мне было девять лет, отец отправил меня в Германию, и с тех пор я всегда знала, что не могу жить, как обычная женщина. Меня воспитывали так, чтобы я вела себя как подобает супруге великого правителя и несла на своих плечах огромную ответственность. И этого вполне достаточно.
– Так ли? А как же любовь, счастье, воспитание детей в мире, спокойствии и довольстве? Неужели подобные мысли никогда не приходили тебе в голову?
Сердце Мод учащенно забилось. Зачем Роберт задает такие вопросы?
– Может быть, и приходили, – неохотно призналась она. – Порой я даже испытывала соблазн отказаться от борьбы, но всегда возвращалась к самому главному – короне Англии и герцогскому трону Нормандии. Ты помнишь, что говорил наш отец?
– «Великий правитель живет не для себя, а для своих подданных, – процитировал Роберт. – Надо жертвовать личным счастьем ради общественного блага». – Он немного помолчал. – Эти слова я благоговейно носил в своем сердце, как заветный талисман. Но теперь я хочу понять.
– Что понять?
– Моя жизнь прошла в служении другим. Я никогда не задавал себе вопросов. Для тебя борьба и жертвы действительно могут многое значить: ведь ты никогда не была счастлива в браке и, в сущности, не знала ничего другого. Но я, будь у меня такая возможность, предпочел бы вести тихую жизнь, смотреть, как растут мои дети, заботиться о своих землях, охотиться и заниматься любимыми делами.
Слова брата обеспокоили Мод. Неужели он хочет упрекнуть ее за свою загубленную жизнь? Уж не намекает ли, что у него не было другого выбора, кроме как служить ей?
– Я вижу, что расстроил тебя своими фантазиями. Успокойся, я ни о чем не жалею. Просто такие вопросы всегда приходят на смертном одре.
Он ободряюще улыбнулся, и Мод кивнула, увидев, что Роберт пришел к какому-то согласию с самим собой, хотя Мод до конца и не поняла его.
На следующий день он умер.
* * *
Два дня спустя на похороны приехал Брайан Фитцкаунт.
– Я глубоко опечален вашей огромной потерей, – сказал он, сидя рядом с Мод перед камином в большом зале Бристольского замка. – Нашей общей потерей. Другого такого человека, как Роберт, нам уже не встретить. – Помолчав, он спросил: – Теперь вы вернетесь в Нормандию?
Откинув с лица траурную вуаль, Мод кивнула.
– А что мне еще делать? В Нормандии, по крайней мере, война окончилась, Жоффруа победил. У меня практически не осталось денег, муж отказывается помочь мне. Теперь он окончательно закрепил за собой герцогство и потерял последние остатки интереса к Англии. – Она взглянула на Брайана затуманившимися глазами. – Я отдала бы все на свете, чтобы остаться, но без денег я абсолютно беспомощна. И теперь; когда умер Роберт, я боюсь, что от нас отвернутся многие сторонники.
– Не отчаивайтесь. Господь не покинет нас. И неважно где вы будете: здесь ли, в Нормандии ли – мы продолжим сражаться за вас, зная, что в один прекрасный день вы вернетесь.
– Спасибо, Брайан, – отозвалась Мод. – Знаете, Роберт перед смертью сказал, что корону получит Генрих. Не я, а Генрих.
– В конечном счете так и произойдет.
– Так ли? – Она вздохнула. – Порой мне кажется, что у меня вся жизнь уйдет на борьбу за корону. Чем дольше я за нее сражаюсь, тем дальше она уплывает из моих рук. Впрочем, конечно, я всегда рассчитывала на то, что после меня станет править Генрих. – Мод повернулась к Брайану, в глазах ее блеснули слезы. – После меня, – сдавленным голосом повторила она, – а не вместо меня.
Брайан взял в свои руки ее дрожащие ладони.
– Доверьтесь естественному порядку вещей, Мод. Неважно, кто окажется на троне – вы или Генрих, все равно в конце концов справедливость восторжествует.
– Справедливость? А что это такое? – не выдержав, взорвалась Мод. – Стефан совершил отвратительный поступок, отняв у меня трон, нарушив присягу!
Брайан терпеливо ответил:
– И ему это недешево обходится. Епископ Винчестерский после смерти своего покровителя, папы Иннокентия, перестал быть папским легатом. Власть его теперь незначительна. Нынешний папа – ученик Бернарда Клервосского, он ненавидит епископа, как и весь клюнийский орден. Теперь между Стефаном и римской церковью назревает серьезный конфликт. Со временем это окажется нам на руку. – Он немного помолчал. – Матильда тяжело больна, у нее постоянные лихорадки. А Эвстейк, насколько я понимаю, – настоящая заноза в боку отца. Сейчас Стефан заслуживает скорее сочувствия, чем гнева.
«Почему я должна быть милосердной?» – хотелось ей спросить. Епископ Анри, непостоянный, как флюгер, получит наконец по заслугам. Мод не в силах была выдавить из себя ни капли сострадания к брату Стефана. Однако болезнь Матильды ее печалила. Мод готова была понять, как боится Стефан потерять свою преданную, любящую жену и как его раздражает своенравие Эвстейка. Да, ее кузен нес поистине тяжкий крест. Мод лишь могла в тысячный раз возблагодарить Пресвятую Богоматерь за то, что она даровала ей такого чудесного сына, как Генрих.
Что до ее личных чувств к Стефану… Мод не осмеливалась разбить скорлупу обиды и гнева, в которую заключила свое сердце. И которая была ее единственной защитой; без этой скорлупы любовь безжалостно обрушилась бы на ее душу, смяла бы ее, поглотила бы без остатка. Одна мысль об этом была настолько ужасна, что Мод тут же усилием воли изгнала ее из сознания.
Средства были исчерпаны, и через неделю Мод покинула Бристоль. Добравшись до побережья в Уорхэме, она наняла маленькое суденышко, чтобы переплыть через пролив. Стоя на палубе, Мод крепко сжимала поручни. Капитан направлял корабль в открытое море, плещущее зелеными волнами. Берег уже исчезал вдали. Мод размышляла, как должны сложиться обстоятельства, чтобы она смогла вернуться в Англию. А вернуться надо обязательно; иначе и быть не может.
25
Эссекс, 1148 год.
Осенью 1148 года, через год после того, как Мод покинула Англию, Стефан отправился в Хедингемский замок в Эссексе, где лежала тяжело больная Матильда. Меньше чем через неделю туда явился граф Лестер с известиями из Реймса: там ходили слухи, что новый папа, так же как и архиепископ Кентерберийский, признают Генриха наследником английского трона.
С самого дня восшествия Евгениуса III на папский престол Стефан и епископ Анри были на ножах с Римом. Основная сложность, само собой, заключалась в том, что папа был учеником Бернарда Клервосского, могущественного и влиятельного монаха-цистерцианца.
Вдобавок ко всем неприятностям, когда Стефан прошлой зимой посвятил Эвстейка в рыцари и приказал архиепископу Кентерберийскому короновать мальчика, обычно кроткий и бессловесный Теобальд из Бека внезапно заупрямился и отказался выступить против традиции, обычаев и веления собственной совести. Более того, он обвинил Стефана в том, что тот захватил трон с помощью клятвопреступления. Архиепископ сказал, что если бы он знал об этом в то время, то никогда не предложил бы Стефану свои услуги. Он решительно отказался поддерживать Эвстейка. И новый папа римский одобрил решение архиепископа.
Рассерженный неповиновением Теобальда, Стефан запретил ему участвовать в церковном совете, который созвал в Реймсе новый папа. Но, ко всеобщему удивлению, Теобальд на утлой лодчонке втайне пересек пролив, чтобы попасть-таки на совет. Стефан, уже всерьез разозлившись, изгнал его из страны. Чтобы поддержать брата, епископ Анри открыто заявил о своем нежелании явиться на папский совет и остался в Англии.
Результатом всего этого стали почти полный разрыв с Римом, отлучение от церкви епископа Винчестерского и еще более возросшее недоверие духовенства к Стефану. Англия подпала под интердикт; Эвстейк ни на шаг не приблизился к трону.
– Я знал, что этот выживший из ума ханжа Теобальд рано или поздно предаст нас, – говорил епископ Анри дрожащим от ненависти голосом. – Не следовало идти на такие крутые меры, Стефан.
Стефан и Анри в сопровождении Робина Лестерского и Эвстейка выходили из часовни после вечерни, направляясь в большой зал.
– Но ты же не возражал против его изгнания! Он поехал на церковный совет вопреки моему приказу!
– Не стоило запрещать Теобальду участвовать в совете только из-за того, что он следовал велению своей совести, – заметил Робин, окинув Анри холодным взглядом. – Вы же, ваша светлость, совершили большую ошибку, не поехав на совет. Вся эта затея от начала до конца была непродуманной.
– Ах, какая ужасная ошибка! – Анри осенил себя крестным знамением. – Что-то я не припомню, чтобы вы в свое время протестовали против моего решения, Лестер. А тебе, братец, позволь напомнить, что Генрих Анжуйский не висел бы сейчас над нами, как дамоклов меч, если бы ты в свое время захватил его в плен, а не отпустил домой с щедрым подарком, выставив нас посмешищем на всю Европу!
«Сможет ли он когда-нибудь смириться с таким невообразимо глупым поступком?» – подумал Стефан. Он до сих пор не мог поверить, что этот с виду беспомощный, очаровательный молодой человек, так глубоко тронувший его сердце там, в лесу, превратился в столь грозного врага.
– Не стоит ворошить прошлое, – сказал он, стараясь как можно скорее выбросить из головы память об этом постыдном происшествии. – Займемся лучше настоящим. Анри, что мы будем делать с новостями из Реймса?
Анри фыркнул.
– Разве я посмею давать тебе новые советы после того, как совершил столько ошибок?
– Вы должны примириться с архиепископом, сир. Иначе Англия так и останется под интердиктом, – сказал Робин, когда они задержались у входа в зал. – Кроме того, папа не позволит его светлости епископу Винчестерскому вернуться в лоно церкви до тех пор, пока Теобальд из Бека не получит вашего прощения и пока ваш брат не принесет извинения Риму.
– Милорд Лестер прав. Как я смогу короноваться, если вы не примиритесь с архиепископом? – капризно спросил Эвстейк.
Стефан устало повернулся к брату.
– Анри, я снова вынужден просить у тебя совета.
Епископ вздохнул.
– У нас нет выбора. Надо вернуть Теобальда. Но когда он возвратится, скажи ему, что он должен короновать Эвстейка во что бы то ни стало. Будь тверд. А я тем временем постараюсь примириться с папой и убедить его вернуть меня в лоно церкви.
– Отец! – Навстречу им через зал бежал младший сын Стефана, Вильгельм, бледный, с покрасневшими глазами. – Матушке внезапно стало хуже, и лекари просят, чтобы вы немедленно пришли.
– О Боже, ей ведь с утра было легче! Я сейчас же иду.
Ворвавшись в спальню, Стефан в ужасе взглянул на восковое лицо Матильды. Руки ее сжимали серебряный крестик, висевший на груди.
– Что с ней? – спросил он.
– Она не доживет до утра, сир, – ответил один из лекарей. – Мы дали ей настойку из мака, чтобы облегчить дыхание, но большее, увы, не в наших силах. Она исповедалась и причастилась. Душа ее отлетит с миром.
– Но я не понимаю! – воскликнул Стефан, побледнев от страха. – Утром ей, казалось, стало гораздо лучше! Что же могло случиться?
Другой лекарь развел руками.
– Кто может знать Господню волю, сир?
– Матильда, любимая моя, – прошептал Стефан, наклонившись над женой и прислушиваясь к ее тяжелому дыханию.
Матильда, полусонная от маковой настойки, медленно открыла глаза.
– Стефан, – прошептала она, – Теобальд уже вернулся с церковного совета? Он согласился короновать Эвстейка?
Несмотря на то, что Матильда забыла об изгнании архиепископа Кентерберийского, она даже на смертном одре в первую очередь заботилась о сыне.
– Да, Теобальд вернулся и согласился короновать Эвстейка, любимая, – ответил Стефан, убирая светлые пряди волос, упавшие на ее влажный лоб. – Он все сделает, как надо. – Теперь Стефан чувствовал себя обязанным во что бы то ни стало добиться, чтобы эти слова стали правдой.
На лице Матильды явственно отразилось облегчение.
– Тогда мои труды завершены, – прошептала она. – Пообещай мне, что больше никогда не оскорбишь Святую церковь. Наш сын должен быть коронован.
– Обещаю. Отдыхай с миром. Все, о чем ты молилась и заботилась, осуществится, – сказал Стефан, наклонился и поцеловал жену в щеку.
– Стефан… – Взгляд Матильды затуманился от внезапного приступа боли. – Стефан, еще только одно… я никогда не осмеливалась спросить тебя, но сейчас это слишком тяготит мою душу. Я так волнуюсь… – Она с трудом повернула голову.
Стефан напрягся от ужаса. Господи, если это именно то, чего он боялся… Он взял себя в руки, уже зная, что ответить.
– Можешь спрашивать меня о чем угодно, сердце мое.
– Мод… ты действительно любил ее? – Голос ее был едва слышен. – Я… должна узнать правду перед смертью. – В глазах Матильды задрожали слезы, и Стефан, думая о том, как давно она подозревала это, мог лишь догадываться, какие муки все эти годы молча терпела его жена.
– Никогда, – солгал он с абсолютной убедительностью. – Никогда. Мною овладела похоть, ослепляющее желание. И это давным-давно прошло. По-настоящему я любил только одну женщину – тебя. – Он взял из ее рук серебряный крестик и прижал к губам. – Клянусь тебе телом Христовым, клянусь Господом и всеми его святыми! – Серебро, казалось, обжигало губы, как огонь. – Да буду я навеки проклят, если из моих уст вырвалось хоть слово лжи!
При виде безграничного счастья, засиявшего на лице Матильды и на мгновение вернувшего ей былую красоту, Стефан понял, что даже если он будет вечно терпеть адские муки за ложную клятву, то это стоит мгновения чистой радости, которое он сумел подарить своей верной жене.
Матильда скончалась вскоре после заутрени. Стоя с сухими глазами среди рыдающей толпы плакальщиц, Стефан только рукой махнул в ответ на предложение брата помолиться вместе с ним в часовне. Он медленно вышел из спальни и в одиночестве отправился пройтись в окрестностях замка.
Было холодно. В ночном небе сверкали тысячи серебряных звезд. Как он сможет жить дальше под невыносимым гнетом вины и позора? Стефан в отчаянии ничком бросился на мягкую сырую землю и зарыдал так, словно сердце разбилось в его груди. Наконец слезы иссякли, он сел и вытер глаза рукавом туники. Мука немного улеглась, словно вместе со слезами он изверг отравлявший душу яд.
Внезапно Стефан почувствовал настоятельную потребность поговорить с кем-нибудь, сбросить хотя бы часть отягощавшего его бремени мыслей и чувств, которые он прежде не открывал ни единому человеку. Получилось так, что теперь у него не осталось никого, кроме Анри, а брат для такого разговора был бы неудачным собеседником. Друзья молодости – Брайан, Роберт, близнецы де Бомон – либо были мертвы, либо отвернулись от него. На всем белом свете оставался лишь один человек, которому Стефан мог бы открыть сердце и душу, один-единственный человек, который смог бы его понять.
В эту ночь, вопреки вражде, разделившей их, Стефан почувствовал всепоглощающую необходимость в своей кузине. В безмолвном крике, в мольбе о помощи дух его устремился к ней. Мод! Мод! И ответом была бездонная тишина.
В это мгновение Стефан понял, что обречен провести остаток дней в одиночестве. Его единственной целью, единственным оставшимся ему стремлением стало желание исполнить последнюю волю Матильды: Эвстейк должен получить корону.
К своему удивлению, Стефан обнаружил, что ждет не дождется, когда же наконец избавится от этого золотого символа королевской власти. Корона, которую он некогда так страстно желал получить, ради которой совершил предательство, за которую так беспощадно боролся, превратилась в терновый венец. С какой радостью Стефан избавился бы от нее! Взглянув на мерцающие в небесах звезды, он простер руки над головой, вспомнив, столько благородных и знатных людей, среди которых был и Уолерен Мулэн, стали крестоносцами и отправились в новый поход за освобождение Святой земли.
«Я дождусь коронации Эвстейка, – решил он, – удостоверюсь, что королевство не попадет в руки Генриха Анжуйского, а потом отправлюсь в крестовый поход». Паломничество в Святую землю искупит его грехи. Что может быть лучше, чтобы заслужить прощение Господне? Это станет началом новой жизни. Сердце Стефана учащенно забилось от предвкушения будущего похода. Он почувствовал, что дух Матильды безмолвно витает рядом с ним, одобрительно улыбаясь.
