Текст книги "Фабрика драконов"

Автор книги: Джонатан Мэйберри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 37 страниц)

Глава 53

Ангар, Балтимор, Мэриленд.

Воскресенье, 29 августа, 4.09.

Остаток времени на Часах вымирания:

79 часов 51 минута.

Мы приземлились на военном аэродроме, откуда груз – бумажный и людской – был переброшен на вертолет «чинук», который враз доставил нас туда, где теперь находился мой дом. Ангар в свое время был базой террористов, ее в одночасье накрыло совместной лавиной полиции и службы антитеррора, в которой я на тот момент состоял. Именно в ходе того штурма я попался на глаза Черчу и спустя пару дней перешел к нему. То было в конце июня, а сейчас еще стоит август, но уже столько всякого произошло, что кажется, я в ОВН никак не меньше года, если не больше.

За последние два месяца в квартире у себя я ночевал от силы раза три или четыре. Даже мой кругломордый полосатый рыжий кот Кобблер проживал теперь в Ангаре. Здесь были комнаты у всех: и у «Эхо», и у «Альфы», хотя пара-тройка наших оперативников все же выбиралась иной раз домой повидаться с семьями.

Едва грузный «чинук» коснулся колесами площадки, я увидел ждущих нас вооруженных охранников, а также еще двоих человек, немного в сторонке: Руди Санчеса и Грейс Кортленд. При виде ее сердце у меня радостно подпрыгнуло, а колени, наоборот, ослабли, но, исходя из служебного этикета, виду я не подавал. Во всей этой кутерьме Грейс была для меня единственной звездочкой-отдушинкой, и подошла она к вертолету как раз тогда, когда я из него вылезал. Приблизилась грациозно, без спешки, легонько так улыбаясь, но я-то знал эти веселые бесики в ее глазах: она была мне рада, так же как и я ей. Эх, вот сейчас взял бы и уволок ее за машины на парковке, а уж там зацеловал бы вусмерть. Хотя знаю по опыту: это еще посмотреть, кто кого и как зацелует. Руди тактично держался поодаль.

– «Моряк вернется с моря, Охотник – из лесов…» – продекламировала она с улыбкой.

– Малость невпопад. Я вообще-то Ковбой.

– Ковбой, ой, ой. А про ковбоев чего-то на ум не идет.

Поскольку мы были на людях, пришлось ограничиться рукопожатием, но все равно, вынимая ладонь у меня из руки, она ласково скользнула пальцами по моему запястью (песня!).

Вместе мы двинулись ко входу; Руди пристроился рядом.

– Ну как война? – спросил он, возобновляя наш давешний разговор.

– Пули все еще свистят, Руд. А у вас тут как?

Он аж хрюкнул.

– Милости просим в страну перевертышей. Ты бы видел, какой контраст после всех этих гонений являет собой Департамент внутренней безопасности, а также ряд высших правительственных чинуш. Я предложил, чтобы Черч сделал какое-нибудь заявление здесь и в режиме видеоконференции. Все стоят по струнке, каждое его слово воспринимается даже не просто как приказ… а он в такой спокойной, можно даже сказать, бесстрастной манере…

– Ага, чуть ли, – пробормотала Грейс.

– …невозмутимо так призвал всех к миру и спокойствию. То есть стоит прямо, будто скала, и неважно, какие там щепки летят: за шефом мы как за каменной стеной. Пока он…

– …жует свои гребаные печенюшки, – вставил я.

– …мы можем дышать спокойно, – завершил Руди.

Я кивнул. Что правда, то правда: Черч и впрямь мастер манипуляции. Руди оставалось лишь тихо восхищаться его масштабностью и ненавязчивыми приемами. Стиль шефа проявлялся во всем, от выбора колера для стен до уюта и обустроенности наших спален. В этом весь Черч. А ведь многие из нас видели его жуть в каких переделках, когда на полу кровища, в воздухе пороховая гарь, всюду вопли, а он в элегантном костюме, очках-хамелеонах и совершенно невозмутимый. Рядом с ним Сталлоне покажется истеричным подростком, с ума сходящим оттого, что завтра выпускной, а у него прыщик на губе.

– Слышь, Джо, – становясь вдруг серьезным, сказал Руди. – Я хотел попрощаться: сейчас уматываю. Шеф сказал, я нужен в Денвере. Мы тут все еще ничего не знаем о «Пиле». У Черча на этот счет оптимизма не много. Говорит, я должен двигать туда на случай, если новости будут… ну, в общем, неважнецкими.

– Ч-черт. Надеюсь, он ошибается, – сказал я, но вышло как-то неуверенно. – Что ж, значит, шеф тебя ценит, раз посылает в ту дыру.

– Да я так, скромный антенщик, – пожал он плечами.

Я смолчал. Англичанка Грейс прыснула, истолковав словцо по-своему.

– То есть это, – заюлил Руди. – В общем, полезный инструмент.

– Да уж ладно, антенщик, – уже в открытую прикалывалась Грейс.

– Вы, часом, оба не из детсада?

Мы пожали друг другу руки, и он заспешил к вертолету, ждущему забрать его на аэродром.

– А Черч-то сам здесь? – спросил я Грейс на входе в Ангар.

– Куда ж я денусь, – откликнулся шеф, на которого я чуть не наскочил. Он стоял у входа с таким видом, будто только что вышел с какого-нибудь официального мероприятия. – Рад видеть тебя живым и здоровым, капитан, – сказал Черч, протягивая мне руку.

– Рад быть живым и здоровым, – ответил я. – Что-нибудь новое слышно о Большом Бобе?

– Стабилен.

– Я вот насчет чего… Там, в Денвере, мы познакомились с Кирком, потерявшим на службе ногу. Понятно, что если Боб и выкарабкается, то работать активно он больше не сможет. Но я слышать не хочу о том, что его выпнут за ненадобностью. Знаю, в «Дельте» такая хрень случается, и…

– Позволь, капитан, оговориться: у нас ОВН, а не «Дельта», – спокойно заметил Черч. – И не в моих правилах бросать своих людей на произвол судьбы.

– Справедливо. А теперь еще вот о чем: я тут во время полета обдумал все происшедшее и у меня появилась тьма вопросов.

– Рад слышать, но вначале о главном. Мне необходимо взглянуть на материал, который ты добыл в Денвере. Доктор Кто сейчас готовит детальную презентацию всего, что у нас есть. Через час собираемся на совещание. Пока советую освежиться, привести себя в порядок и отдохнуть.

Сказал и пошел наружу, к вертолетной площадке.

Я глянул на Грейс, стоящую с хмурым видом. Перехватив мой взгляд, она качнула головой.

– Он и мне немногим больше сказал. Я уж и так и эдак, но ты же знаешь: у него ничего не вытянуть.

– Ладно, встреча все равно обещает стать интересной. Очень полезно окажется сопоставить наблюдения. Только вначале бы в душ да переодеться в чистое.

Вокруг было людно, а потому мы лишь кивнули друг дружке и разошлись восвояси.

Глава 54

Резиденция вице-президента, Вашингтон,

Округ Колумбия.

Воскресенье, 29 августа, 4.11.

Остаток времени на Часах вымирания:

79 часов 49 минут.

Вице-президент Билл Коллинз один-одинешенек сидел у себя в кабинете и смотрел на темные купы деревьев за окном. В кулаке он крепко сжимал стопку неразбавленного виски, неизвестно какую по счету.

Жена ушла наверх спать, словно в их мире ничего не происходило. А между тем после отъезда из клиники он все ждал, что раздастся стук в дверь: агенты спецслужб. А то и по злой иронии судьбы ДВБ.

Быть может, он все же уклонился от пули. Возможно, президент проглотил ту порцию беззастенчивой лжи. Но кто же может сказать наверняка, особенно с таким президентом? Пока еще пресса болтала о его спокойствии и невозмутимости, но что от них останется, когда с холодной беспощадностью будет поставлен вопрос о нарушении правил служебной этики? Да еще на таком уровне.

Если теперь и пронесет, то потом президент, вероятно, все равно его сожрет по-тихому.

Он с некрасивой жадностью хлебнул еще виски, словно жгучая жидкость могла прогнать все мысли и о Сандерленде, и о Джекоби, и обо всем их биотехе вместе со схемами быстрой наживы. Надо же, все вроде было так хорошо и четко продумано, спланировано, а оказалось, в сущности, кнутом и пряником, причем ослом был он, а погонщиком кто-то другой.

Когда Билл Коллинз пришел домой, бутылка «Маккаллума» была непочатая, а теперь вот только на донышке осталось. А у самого вице-президента и донышка не было. Он плеснул себе еще и все сидел в кресле, ожидая стука в дверь.

Глава 55

Ангар, Балтимор, Мэриленд.

Воскресенье, 29 августа, 4.14.

Остаток времени на Часах вымирания:

79 часов 46 минут.

Я обитал, по сути, в бывшем кабинете, переделанном под функциональное жилье. Здесь имелись кровать, встроенный шкаф (а вы думали, резной комод, что ли?) и рабочий стол с ноутбуком. Ну и стул. И еще санузел с душевой кабиной – там, где когда-то, похоже, была кладовка. В дверях меня встретил ласковый умница Кобблер, не замедливший вальяжно обвиться вокруг моих лодыжек, урча, как тракторок на холостом ходу.

Присев на корточки, я с минуту почесывал ему за ушком, мысленно пролистывая при этом свою жизнь. Два месяца назад я был полицейским детективом с амбициями, планировал поступить в академию ФБР. Понятно, я бы и так работал по линии антитеррора, но у меня даже мысли не имелось, что я нежданно-негаданно заделаюсь, по сути, тайным агентом. До сих пор все это кажется слегка нереальным, если не сказать, нелепым. Кто я такой, в конце концов? Так, обычный работяга из Балтимора, ну, мал-мал знакомый с джиу-джитсу и еще кое с чем, умею стрелять из всего на свете. Эка невидаль. Как вдруг я взял и попал в эту обойму? Почему так сложилось? Кобблер игриво куснул меня за палец и заурчал вдвое громче.

Когда я распрямлялся, комната вдруг словно вскружилась волчком. Кто-то будто одним вдохом высосал из меня адреналин. Усталость навалилась, как рухнувшая стенка, и в душевую я не вошел, а буквально проковылял. На мне все еще было замызганное тряпье, в котором я удирал от ДВБ, и в свете происшедшего с той поры розой я точно не пах. Раздевшись, я врубил душ так, что впору свариться, но не успел шагнуть под вожделенную струю, как в дверь постучали.

Чертыхнувшись, я наспех обмотал вокруг пояса полотенце и рывком открыл дверь, думая послать подальше или кого-нибудь из своего «Эха», или даже Руди. Но глухой рык перерос в улыбку. Там стояла Грейс Кортленд. Своими зелеными глазищами она с картинной неспешностью, оценивающе оглядела мою, можно сказать, неодетую фигуру.

– Ой. А я тут в душик собирался, – залебезил я. – Поверь, мне не мешало бы.

– Мешало, не мешало, – сказала она с язвительной улыбкой. – Что я, грязнуль не видела? У меня, может, одни грязные мысли на уме. Как раз сейчас.

Конспиративно оглядев в оба конца коридор – не идет ли кто, – Грейс втолкнула меня внутрь и, заскочив следом, заперла за собой дверь. Я притянул ее к себе, и мы слились в поцелуе таком жарком, что казалось, вокруг вот-вот воспламенится воздух. Одной рукой она помогала мне справиться с пуговицами ее униформы, другой развязывала узел на моем полотенце. Предметы одежды причудливо стелились за нами от самой двери. Наконец я разделался с крючками ее бюстгальтера, и Грейс, нетерпеливо его стряхнув, прижала меня к стене.

– Не сказал на людях, – успел произнести я, когда она покрывала мне поцелуями шею и грудь, – но я по тебе скучал.

– Я тоже по тебе скучала, чертов янки, – отозвалась она свирепым шепотом.

Через минуту мы перебрались в тесное пространство душевой и, не прерывая поцелуев, наобум намылили друг друга. Зеленые глаза Грейс, принявшие дымчатый оттенок, были неотразимо эротичны. Приподняв ей одну ногу, я завел ее себе за спину, а правой рукой подхватил ее под ягодицу и приподнял, так что, когда я вошел, она спиной опиралась о стенку душа. Этот момент был нестерпимо, по-животному палящим; мы оба взвыли. День был наполнен стрессом и смертями, напряжением и надрывом, и сейчас, сообщаясь своей жизненной силой среди жаркого влажного пара, мы заряжались друг от друга энергией и торжествующим ощущением своей реальности. В момент оргазма она впилась зубами в мое плечо так, что прокусила кожу, но мне было все равно: я сам находился в аналогичном состоянии.

Дальше было сладко, медлительно и мягко. Соприкасаясь лбами, мы долго стояли под струями, льющимися по нашим нагим телам, смывая стресс и одиночество, которым каждый из нас тяготился по-своему. Аккуратными движениями обтерев друг дружку, мы голышом легли на кровать.

– Я в отрубе, – шепнула Грейс. – Давай немножко полежим подремлем.

Я поцеловал ее в лоб и расслабленные губы; она почти тотчас заснула, а я подпер голову рукой и смотрел на нее. Темные, все еще влажные волосы Грейс льнули к ее тонкому прекрасному лицу, опушали его. Глаза были закрыты; длинные ресницы, подрагивая, оттеняли гладкость щек. Тело Грейс было стройным, сильным, с хорошо развитыми формами. Ей бы танцовщицей быть, а не солдатом. А на теле тут и там виднелись мелкие, но красноречивые шрамы, по которым многое можно прочесть: от ножа, от пули, от зубов, от осколков. Я их любил, эти шрамы. Знал их все наперечет с интимностью, которую, как мне было известно, со мной разделяли еще некоторые. Шрамы, наряду с общей безупречностью черт, каким-то образом делали ее более человечной, более подлинной, естественной, реализованной женщиной, чем самый модный макияж, которые здесь и рядом не стояли по выразительности. Передо мной была женщина, красота, сила и грация которой были максимально сбалансированы – во всяком случае, как я ее ощущал. Это я в ней любил. Да и вообще все любил.

«Стоп», – словно сказал во мне кто-то, останавливая и чутко проматывая мысленную запись, а потом врубая по новой. Я ее любил. Вау! А ведь я раньше никогда не говорил так. Во всяком случае, ей. Мы не признавались в любви друг другу. Последние два месяца мы с Грейс делились доверием, сексом, секретами, но все равно чего-то не хватало для полного единения. Как будто бы речь шла о чем-то небезопасном, под стать радиации.

И вот сейчас, в полумраке этой комнаты, посреди жестокой войны, которой конца-края не видно, после долгой бессонницы и стресса, мое застигнутое врасплох сердце вдруг произнесло то, что упускали из виду все уровни сознания, не видя этого и не слыша.

Я любил Грейс Кортленд.

Она продолжала спать. Я прикрыл нас обоих простыней, а когда обнял ее, она инстинктивным, детским движением прижалась ко мне. Какое невинное, первобытное движение. Нужда в защищенности, близости и живом тепле, восходящая к долгим ночам в пещерах, когда человек хоронился от воющих вдали волков и саблезубых кошек. «Всего-то», – сказал я зачем-то сам себе.

Несмотря на усталость, сон не шел. До совещания еще двадцать минут, так что лучше пока полежать и подумать насчет огромности тех трех, казалось бы, немудреных слов.

Любовь не всегда бывает к добру, а ее приход – необязательно уют или доброта. Во всяком случае, у воинов, когда, по сути, живешь на поле боя и один из вас двоих, а то и оба сразу, может каждую минуту расстаться с жизнью, повинуясь служебному долгу, когда чувство является отвлекающим фактором или причиной для колебания. Любовь в наших обстоятельствах может стать причиной гибели, твоей собственной и тех, кто от тебя зависит. Это неосмотрительно и неразумно, если не сказать глупо, но тем не менее вот она – столь же реальная и ощутимая, как сердце во мне, как кровь или дыхание.

Я любил Грейс Кортленд.

Так как же мне быть?

Глава 56

«Фабрика драконов».

Воскресенье, 29 августа, 4.31.

Остаток времени на Часах вымирания:

79 часов 29 минут (время местное).

На огражденную территорию они высадились сверху, бесшумно снижаясь в ночном небе на парашютах. Их было двое – один крупный, второй мелкорослый. Прежде чем раскрыть парашюты, они несколько миль летели в свободном падении, расправив глайдеры, ориентируясь по термальным показаниям и так находя путь к острову. Пинтер (тот, что крупнее) был ведущим, а Хомлер (который помельче) летел следом. Одетые с ног до головы в черное, они стремительно и неслышно скользили под россыпью звезд. Линию берега, джунгли и объект Пинтер сканировал прибором ночного видения; у его напарника миниатюрная картинка отображалась в левой части обзорной линзы. У Хомлера, в свою очередь, на экран выводились показания термального сканера, реагирующего на наличие людей. Информация, в свою очередь, передавалась Пинтеру.

Левая перчатка у Пинтера служила манипулятором, позволяющим контролировать функции прибора, не снимая руки со строп глайдера. Активировав GPS, он снижался под углом влево к точке приземления, намеченной по спутниковым фотографиям. Ничего иного им и не оставалось: все было просчитано заранее.

Огромными летучими мышами они чертили небо над верхушками лесного массива, в поле зрения со стороны объекта, но теряясь на темном фоне древесных крон. Комбезы у них были с воздушным охлаждением, смазывающим термальные показатели, а костюмы и снаряжение сделаны из светопоглощающих материалов. Пинтер дал Хомлеру условный сигнал, и они синхронно, снижаясь по наклонной, на бегу совершили посадку. Все быстро и беззвучно. Нажав клапаны сброса, скинули парашюты, свернули их и запихали под дикий рододендрон, после чего проверили друг у друга амуницию и вооружение. Оба были до зубов вооружены ножами, взрывчаткой, пистолетами с глушителями и винтовками – все без номеров и каких-либо иных маркировок. Их отпечатки пальцев не значились ни в одной базе данных, помимо армейской, где оба числились погибшими в Ираке. Одним словом, призраки. И подобно призракам, они беззвучно растаяли в джунглях.

Ориентируясь по GPS, парашютисты вышли к заграждению – к его слабому месту, намеченному заранее, согласно данным внешнего наблюдения. Территория была огорожена высоким забором с вращающимися прожекторами, но в нем имелось одно местечко шириной всего около двух метров, которое на протяжении каждых трех минут не освещалось девятнадцать секунд кряду. Эта оплошность, вероятно, будет обнаружена при следующей рутинной проверке, но пока она как нельзя кстати.

Стоя на коленях под прикрытием джунглей, они пять раз пронаблюдали, как циклично повторяется этот девятнадцатисекундный зазор. На диверсантах были маски, позволяющие говорить в микрофоны, но глушащие звук снаружи – никакой часовой в десяти шагах не услышит.

– Эй, Бык, – сказал Хомлер. – В четырнадцати метрах от восточного угла наблюдаю часового, на стене. Движется справа налево. Шестьдесят один шаг и разворот.

– Сначала одного, потом второго, Хук, – отозвался Пинтер, поднимая винтовку и ловя в прицеле охранника. – По твоему сигналу.

– Хоп, – сказал Хомлер, и Пинтер влепил в охранника две пули.

Донесшийся издалека звук упавшего тела был громче выстрелов.

– Второй подойдет к западному углу через пять, четыре, три…

Пинтер, сделав выдох, снял выстрелом второго часового.

Ни тревожных криков, ни какой-либо другой реакции не последовало. Выждав, они двинулись вперед, забежали в ту мертвую зону меж двумя прожекторами. Достигнув стены, замерли, высчитывая секунды до следующего промежутка в освещении, затем выстрелили кошкой в одну из опор угловой башни. В третий промежуток активировали гидравлику. Винтовки, используемые на манер абордажных крючьев, не могли выдерживать вес карабкающихся мужчин, но служили неплохим подспорьем при лазании. Пинтер и Хомлер, пауками вскарабкавшись на стену, перевалили через нее возле самой караульной вышки и сторожко прислушались.

– Термалы что-нибудь показывают?

– Нет. Чисто.

Спешно закрепив, они сбросили веревки и проворно соскользнули на землю. Впереди был акр открытого пространства, который они, пригнувшись, одолели бегом. Сенсоры на экипировке высматривали ловушки, но если где-то и были датчики, реагирующие на движение, или иные приборы оповещения, они не передавали активных сигналов.

Вдвоем ночные призраки подобрались к стене первого здания на территории. Диверсанты знали наизусть всю схему объекта: двадцать шесть строений, от караульной будки у дока до большого цеха из бетона. Помимо фабрики, все они были из однотипного серовато-коричневого шлакоблока с металлическими кровлями. На спутниковых снимках место смотрелось как заштатный заводской комплекс в любой стране третьего мира или же концлагерь. Во всяком случае, снаружи; внутри, понятно, все должно быть иначе.

Хомлер с Пинтером понимали, что, скорее всего, основная часть объекта находится под поверхностью острова. Заказчик твердил, что центральная часть должна иметь как минимум четыре или пять этажей, чтобы вмещать весь масштаб осуществляемых здесь работ. Впрочем, с собой они несли достаточное количество взрывчатки, чтобы сокрушить и десять этажей, которые поглотят бушующие воды Атлантики.

Они передвигались молча, короткими перебежками. В подобном проникновении для них не было ничего нового – за спиной таких было уже не меньше сотни, и поодиночке, и в составе группы. Уже четыре года «Бык и Хук» активно промышляли тем, что проводили на заказ тайные операции. При работе типа «пришел – ушел» они никогда не оставляли следов, а когда дело предусматривалось мокрое, в итоге имелись лишь выгоревшие здания и обугленные трупы.

Хомлер, вскинув кулак, неожиданно припал на одно колено. Идущий в пяти шагах следом Пинтер чутко замер, уставив взгляд и ствол оружия в направлении, куда показывал его партнер.

Прошло пять секунд; тишина.

– Что? – шепнул Пинтер.

– Что-то мелькнуло там, на краю. Раз – и нет его. Вот сейчас ничего.

– Камера на штативе?

– Нет. Излучает тепло.

– А сейчас ничего нет? Ну так давай трогаться потихоньку.

Они сорвались с места, держа курс наискось к главному зданию, стараясь прикрыться от датчиков движения окружающими его деревьями и пристройками. Они находились метрах в двадцати от задней стены фабрики, когда вспыхнули огни. Да какие: стадионные лампы, безжалостным светом озаряющие всю площадь, высвечивая гостей, как мух на бильярдном столе. Они застыли посреди поля: от леса далеко, здания теперь не укрытие.

– С-суки! – прошипел Хомлер, рыская налево и направо в поисках выхода. Какое там, фонари светят что есть мочи, слепя и их самих, и сенсоры приборов наблюдения. Светофильтры чуть гасили нестерпимый свет, но он все равно застил зрение.

– Стоять на месте! – потребовал жесткий голос в громкоговорителях на фонарных столбах. – Оружие бросить, руки за голову!

– Да сосешь ты! – рявкнул Пинтер, давая очередь по ближним источникам света. Он извел с пол-обоймы, прежде чем лампы, пуская фонтаны искр, начали лопаться.

Хомлер, стоя спина к спине с товарищем, целился в фонари на противоположной стороне. Медленно двигаясь по кругу, они палили по прожекторам, ожидая в любую секунду сокрушительный шквал ответного огня. Лопнули последние лампы, вокруг все погасло, трепетными зарницами догорели осыпающиеся искры.

Сорвавшись с места, Бык и Хук разом сломя голову понеслись к забору, меняя на бегу опустевшие магазины. Играть в осторожность теперь не было смысла. Хомлер нажал у себя на жилете кнопку, давая сигнал группе отхода, дежурящей сейчас на быстроходном катере где-то в бухте. Скорее к воде – тогда можно будет унести ноги из этого осиного гнезда.

Пинтер, уловив справа движение, пальнул туда на бегу: не к чему тут церемониться. Впрочем, в ответ никто не выстрелил. Да и неважно, попал он или нет.

Впереди уже маячил забор, к которому первым подбежал Хомлер. Он скакнул на него с трех метров, норовя схватиться за ячеи сетки. И тут его словно ударило – он отлетел на те же три метра, а в тени мелькнул какой-то большой черный силуэт.

Хомлер, странно скорчившись, встал на четвереньки, сорвал с себя маску и начал неудержимо блевать. Нашел время. Пинтер, резко оглядевшись, пустил в тень очередь, но там никого не было. Он изрешетил каждый возможный дюйм листвы и травы по обе стороны забора, но никаких тебе криков; вообще никого и ничего. Вставляя новый магазин, Пинтер, пятясь, приблизился и опустился на колено возле своего товарища.

– Хук, ты как? – просипел он. – Тебя задело?

Хомлер, сдвинув кое-как очки, повернул к Пинтеру разом побелевшее лицо.

– Я… я… – страдальчески выдавил он, но, недоговорив, забился в конвульсиях.

Пинтер шало смотрел на своего партнера; на шее у того был глубокий порез. Что это – дротик? Укус змеи? Приложив два пальца к горлу Хука, он ощутил, как исступленно колотится у того пульс. Все тело напарника сковала судорога, белая пена пузырями стекала изо рта. Судя по всему, токсический шок – то ли от яда, то ли от природного нейротоксина. Ясно одно: надо срочно уходить, а Хомлера через забор не перетащишь.

Вот ведь беда, но, как говорится, своя рубашка ближе к телу.

– Прости, Хук, – пробормотал он, пятясь к забору и поводя перед собой стволом: не покажется ли кто-нибудь из темноты. На пятачке не было ничего, кроме колышущихся цветков и травы, больше никаких шевелений. Что вообще, черт возьми, происходит? И кто свалил напарника?

Уткнувшись спиной в забор, Пинтер развернулся и начал проворно влезать. Он добрался до самого верха, прежде чем его накрыла прянувшая из зарослей темнота.