Текст книги "Фабрика драконов"

Автор книги: Джонатан Мэйберри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)

Глава 57

Ангар, Балтимор, Мэриленд.

Воскресенье, 29 августа, 4.39.

Остаток времени на Часах вымирания:

79 часов 21 минута.

Мы собрались вокруг стола для совещаний, на котором запросто поместился бы средних размеров самолет. Я и Грейс сидели по одну сторону, доктор Кто напротив, Черч во главе, и еще с дюжину начальников отделов и аналитиков по кругу. Перед каждым из участников – ноутбук и стопка бумаги. Как водится, тарелки с печеньем и вафлями, графины с водой, чай, кофе.

– У нас с вами множество вопросов, которые необходимо обсудить, – начал шеф. – Так что давайте с места и в карьер. Вчерашний день выдался для нас крайне неудачным, и дело не только в происках вице-президента и несчастье, постигшем сержанта Фарадея. Мы просто оказались на весь день отстранены от дел. Конфликт с ДВБ затмил все, как будто бы он единственное, что для нас существует на свете. Наша оперативная эффективность оказалась столь низка, что итоги дня в этом контексте не стоит и обсуждать. – Кто хотел было что-то сказать, но Черч покачал головой. – Сейчас закончу. У меня впечатление, что нас обошли. – Он поочередно оглядел собравшихся, наблюдая, какой эффект произведет эта фраза. – Насколько вам известно, я не особо верю в совпадения. Я скорее придерживаюсь общей, расширенной схемы: сверху картина виднее. А потому, когда я говорю, что нас обыграли, я имею в виду, что слишком уж много значимых вещей произошло фактически одновременно, и все они были устроены так, чтобы совпасть с нашей необходимостью мобилизовать и отвлечь едва ли не все ресурсы. Представьте, что случилось бы, получись у ДВБ или наложить лапу на «Ясновидца», или заткнуть его? Это фактически то же самое, что надеть на нас наручники и завязать глаза. – Он оглядел комнату. – Возражения есть?

Все покачали головами.

– Не хочу шуметь после драки, шеф, но я как раз думал об этом и хотел вам сказать перед отлетом из Денвера.

Он кивнул, словно знал заранее.

– Ты желаешь построить прогноз насчет происходящего?

– Нет. По крайней мере, пока нет, – ответил я. – Есть еще белые пятна, нуждающиеся в заполнении. Вы в нескольких словах обмолвились мне о «Конклаве» и какой-то структуре времен холодной войны. Это должно опосредованно относиться к нам, так почему бы не ввести нас по этому вопросу в курс дела, а уже потом я с позволения собравшихся поиграю в домыслы. Так пойдет?

– Вполне. – Он налил себе кофе и обратился ко всей группе. – Основываясь на том, что капитан Леджер нашел в «Глубоком железе», я думаю, что перед нами одно, единое, крупное дело. Поскольку нам было не до того – самим бы не попасться в капкан, – мы как следует к нему не присматривались. Все равно что история о трех слепцах, пытающихся описать слона. Тем не менее мы все еще не знаем, займет ли расследование годы, прежде чем выяснится, что оно представляет серьезную угрозу, или же перед нами мыльный пузырь. Желаете знать мои догадки? У меня ощущение, что где-то подожжен бикфордов шнур, и нам надо его найти, пока не поздно.

– А откуда начать поиск? – задала вопрос Грейс.

Черч аккуратным движением взял с тарелки печенье, надкусил и задумчиво пожевал.

– Для общественности холодная война была вопросом борьбы американской демократии с социализмом советского образца. Упрощенные постулаты, которые удобно было возвеличить обеим сторонам, снабдив своими пропагандистскими комментариями. На деле же это была элементарная борьба за влияние и власть в эпоху глобальных политических и технологических преобразований. Вторая мировая война так или иначе стимулировала всплеск прогресса во всевозможных научных исследованиях, от ракет до медицины. Те десятилетия известны развитием всевозможных новшеств, от первого микрочипа до сотового телефона. Причем некоторые прорывные изобретения, увенчавшиеся нынешними научными чудесами, зародились еще до холодной войны, в Германии конца тридцатых – начала сороковых.

– Совершенно верно, – подал голос Глюк. – Тогда много какая техника была на грани фантастики. Скажем, первый бинарный компьютер «Зед-один» был разработан в тридцать шестом году в Берлине Конрадом Зюссом, а уже его «Зед-три», разработанный в сорок первом, стал первым компьютером, оснащенным программным обеспечением. А нынче многие наивно считают, что компьютеры начались с готовых «персоналок».

– Именно, – кивнул Черч. – Примерно такие же судьбоносные открытия делались и в биологии, и в медицине, и в других отраслях. С падением Берлина началась подлинная охота за немецкой наукой и учеными. Даже те из них, которым грозил суд как военным преступникам, были прощены или попросту исчезли – настолько правительства различных стран оказались заинтересованы в том, чтобы они продолжили работу. Открыто, а нередко и секретно. Многие – среди них и я – считали, что вся информация, собранная учеными-нацистами, была в свое время уничтожена. Полностью. Однако на поверку выясняется, что правительства зачастую закрывают глаза на этическую сторону вопроса, настолько для них ценна эта информация.

– Вы хотите сказать, что мы хранили все эти данные и… использовали их?

– Как ни печально, да.

– Конечно, – подхватил доктор Кто. – Большинство из того, что нам известно о реакции человеческого тела на смертельное и околосмертельное замерзание, берет начало из исследований в нацистских лагерях смерти. А почти вся наука о биологическом оружии пятидесятых, шестидесятых и семидесятых уходит корнями в эксперименты, проводившиеся над заключенными в японском Отделе семь тридцать один, их исследовательском центре бактериологических и химических разработок.

– Мы платим паромщику монетой дьявола, – заметила Грейс.

– Точно так, – согласился Черч. – Казалось бы, все преступники должны были понести заслуженное наказание, но у меня оптимизм на этот счет давно иссяк. Многие из врачей и ученых, вовлеченных в эти неприглядные деяния, ушли от суда. Изрядная часть их исследований предназначалась для использования в военной сфере. Кое-что сравнительно мирное теперь применяется для общего блага. А корпорации используют эти исследования с выгодой для себя, сделав их своей собственностью и выводя на рынок все больше новых, коммерчески выгодных продуктов.

– Большая фармацевтика, – не без язвительности привела пример Грейс.

– Наряду с прочим, – согласился Черч. – В самих же правительствах стали складываться группы лоббистов-единомышленников, иной раз международного масштаба, которые не прочь проталкивать в своих интересах куда более пикантные достижения науки. И вот здесь уже начинается наш рассказ.

Черч нажал на кнопку, и на большом экране возник десяток фотоснимков белых мужчин и женщин; некоторые из них были сделаны явно в морге. Знакомых лиц я не увидел.

– Одно время, с конца Второй мировой и вплоть до окончания холодной войны, на свете жила и здравствовала очень мощная группировка, именовавшаяся «Конклав». Биографии ее индивидуальных членов перед каждым из вас, в красных папках. Сами они из разных стран, но многие были накрепко связаны еще с НСДАП времен Третьего рейха. По крайней мере трое из «Конклава» – это бывшие наци, в то время как остальные в большинстве своем пронацистски настроены, а проживали в США, Великобритании, Италии, Аргентине и некоторых других странах. Все очень влиятельные люди, способные для осуществления своих целей привлекать личные и корпоративные фонды.

– А что это были за цели? – поинтересовался я.

– Целей как минимум несколько. Одной из главных задач у них была расовая и этническая чистота. Они развязали необъявленную войну против так называемых посконных народов – общее понятие, объединяющее всех, кто не ведет род от избранных белых этносов.

– Пари держу, им никто не рассказывал, что все мы произошли от стаи человекообразных обезьян из Африки, – сказала Грейс.

Черч улыбнулся.

– Они не первые, они и не последние, кто рассматривает эволюцию не более как «теорию». Одной из ключевых фигур в «Конклаве» был некий замечательный генетик, известный как Мерлин. Так вот он, очевидно, считал, что человечество однажды посетили не то инопланетяне, не то ангелы, не то боги – постулаты у него менялись день ото дня, – так что самая чистая линия в людской родословной происходит от звездных пришельцев.

– Братья по разуму, – сказал я так, что даже Кто кивнул мне с улыбкой.

– «Конклав» сколотил сотни миллионов за счет того, что эксплуатировал научные наработки, украденные при падении Берлина, или же немецкие достижения времен войны. Перед приходом союзников всей этой камарилье удалось бежать, и они с успехом продолжали функционировать под фальшивыми именами и названиями, пользуясь поддержкой профашистских и полувоенных режимов в разных странах. Им удалось скопить громадное состояние и овладеть самыми продвинутыми технологиями своего времени. Стоило им попасть под нежелательный пеленг госструктур той или иной страны, как они быстро вешали на двери замок, меняли в очередной раз вывеску и исчезали, после чего всплывали где-нибудь в другом месте.

– Вы сказали, что на них в свое время поставили крест, – напомнил я. – Кто и каким образом?

– «Конклав» так или иначе попадал в поле зрения всех основных разведок мира, но ни одна из стран не могла оглядеть эту организацию достаточно близко и оценить ее истинный размер, силу и цель. Лишь после того, как агенты из целого ряда стран начали натыкаться друг на друга, стало ясно, что речь идет о разных аспектах единого масштабного дела. Естественно, когда разведчики в индивидуальном порядке стали предъявлять подозрения своим правительствам, в их докладах усомнились. И агенты были вынуждены тратить время и ресурсы на поиск доказательств, от которых правительства не могли бы отмахнуться.

В итоге агенты сформировали особый оперативный отдел, работающий под эгидой США, Израиля, Германии и Британии. Это надолго предвосхищает создание таких структур, как ОВН и «Барьер». Единственное кодовое название, когда-либо к нему применявшееся, это «Свиток». «Свиток» вышел на «Конклав» во многом подобно тому, как это и сейчас у нас получилось: подмечая некие детали, оказывающиеся на поверку частью единого целого. И, подобно нашей нынешней ситуации, были понесены определенные потери, прежде чем «Свиток» смог из аутсайдеров перейти в активные игроки.

И вот когда существование «Конклава» было наконец доказано, угроза, которую он представлял, потрясла до основания все сверхдержавы. И нашлись такие, у кого хватило широты мысли понять, что Вторая мировая война на сегодня вовсе не закончена, а акт о капитуляции врага отнюдь не означает его гибель. Изменилась лишь природа войны. Теперь это не танки и армии, не флоты и воздушные армады. Вместо них «Конклав» использовал в качестве оружия бактерии и вирусы, высокие технологии и научные разработки, а также деньги для дестабилизации правительств. Зачем задействовать ради расправы с расово-неполноценными карателей, когда можно финансировать в неспокойных регионах внутренние конфликты, что вполне сравнимо с этническим геноцидом.

Все внимали Черчу в полном молчании. Я сидел, подавшись вперед, ловя каждое его слово, и чувствовал, как в голове у меня один за другим встают на место фрагменты мозаики. Картина получалась довольно мрачная.

– За несколько лет «Свитку» удалось выявить в «Конклаве» ключевых игроков, и они один за другим были нейтрализованы. Фактически велась необъявленная война.

Черч помолчал.

– Мы тоже несли потери. За годы холодной войны в «Свитке» погибло больше половины состава. Команда пополнялась новыми игроками, сердцевина же постепенно изнашивалась, убывала численно, выходила из строя. Незадолго до распада Советского Союза «Свиток» повел организованное, решительное наступление на «Конклав» сразу со многих национальных фронтов, и тогда мы решили, что на нем наконец поставлен крест. Их счета и имущество были арестованы, конфискованы исследовательские материалы и архивы, посажены за решетку или уничтожены активисты «Конклава» и их пособники.

– Сэр, – осторожно начала Грейс. – Я не профессор, но в методах современной войны хоть что-то да смыслю. Тогда почему я совершенно ничего обо всем этом не слышала?

– В учебники истории ничего из этого не попало, а официальные отчеты давно находятся в спецхране. Кое-что даже уничтожено.

– Уничтожено? – удивилась она. – Как?

– Поспорить готов, что знаю, – сказал я так, что все повернулись ко мне. – На новенький цент могу поспорить: один из членов «Свитка» создал компьютерную систему, специально заточенную изыскивать и уничтожать материалы такого характера.

– Тепло, но негорячо, – отреагировал Черч. – Ученый-компьютерщик Бертолини разработал программный пакет розыска и уничтожения для итальянского правительства, но отправить его по адресу не успел: был убит, а его система украдена. Та программа, известная как «Пангея», опередила все с ней сопоставимое на десятилетия. «Пангея» попала в руки «Конклава», и он использовал ее для похищения исследовательских материалов у лабораторий, корпораций и правительств по всему миру. Именно это позволило им иметь доступ ко многим прорывным достижениям науки. Сами они исследований не проводили, а просто воровали информацию, комбинировали, формировали из нее громадную базу данных и сразу пускали в разработку.

– А сама «Пангея»… – напомнила Грейс.

– Ее смог вернуть один из членов «Свитка». Программу оберегал Гуннар Хекель из четверки убийц, помпезно именуемой «Братством косы». Остальных звали Ханс Брукер, Эрнст Хальгрен и Конрад Ведер.

– Минуточку, – сказал я, – «Братство косы». – Я кривовато вывел ее на планшете. Лезвие у косы, кажется, смотрит влево. Хотя нет, как раз вправо. – Агентурным псевдонимом у Хекеля, кажется, был Север? Тогда у остальных соответственно Восток, Запад и Юг?

Черч одобрительно кивнул.

– Верно. И ты на правильном пути. Дорисовывай.

Я добавил остальные три косы, двигаясь справа налево. Север, Восток, Юг и Запад. Черч, подойдя, повернул набросок под углом в сорок пять градусов.

Я взглянул на рисунок в мониторе. Четыре косы напоминали нож мясорубки с изогнутыми лопастями. А если еще образнее, то свастику. Кто-то резко вдохнул, кто-то хмыкнул, доктор Кто хихикнул.

– А что, умно, – оценил он.

– И неприметно, – заметил Черч. – Возможно, одна из идей их тесного круга посвященных, одобренная при свечах.

– Бог ты мой, – произнес я.

– Во время захвата лаборатории «Пангеи», – продолжил рассказ Черч, – Хекель был ликвидировал несколькими выстрелами, причем два из них в голову. Ранения, несовместимые с жизнью; именно поэтому его присутствие на видео поистине озадачивает. Тем не менее «Пангея» была возвращена, и ей найдено более достойное применение; поиск и уничтожение всей информации, накопленной «Конклавом».

– Интересно, кто из членов «Свитка» возвратил эту компьютерную систему? – спросил я.

На ответ я не надеялся, но он последовал, причем впечатляющий.

– Я, – односложно сказал Черч, пережидая, когда уляжется вспыхнувший шум обсуждения.

– Видимо, за годы вы ее порядком подкорректировали? – сухо спросила Грейс. – Апгрейдили, сменили название?

– Не без этого. Современная версия, «Ясновидец», «Пангею» напоминает мало, разве что в общих чертах. Оба компьютера предназначены для внедрения в жесткие диски. Через особые коды преобразования – их целые серии – узнается язык целевой системы, что позволяет им действовать так, будто они и есть сама целевая система. По выполнении задачи обе они разъединяются, причем не оставляя следа. На этом сходство исчерпывается. «Ясновидец» во много раз быстрее, у него иной способ распознавания образов, он клонирует пароли и переписывает код в защите целевой системы, таким образом не оставляя после себя никакого следа – включая тонкую подстройку временных кодов, время загрузок и дозагрузок, непосредственно работы. Следы «Пангеи», хотя и минимальные, все же можно обнаружить несколькими наиболее продвинутыми программами военного образца, хотя при этом они выглядят по большей части как ошибка, а не компьютерное вторжение.

– Мистер Черч, – сказала Грейс, – вы говорите, информация, взятая у «Конклава», уничтожена. Быть может, цинизма у меня как у последней стервы, но, простите, что-то мне не очень верится, чтобы правительства, на которые работал «Свиток», допустили полное уничтожение тех исследований.

– Точно так же, майор, думали и все мы. У нас было секретное совещание, где этот вопрос обсуждался, и мы поставили на голосование: уничтожить ли тот материал без возможности восстановления или же распределить поровну между правительствами так, чтобы ни одна из стран не была от этого в выигрыше. Голосование учитывало тот факт, что, если отбросить в сторону кабалистические нагромождения «Конклава», там и вправду содержались новаторские научные идеи, способные послужить во благо человечеству; в этом нет никакого сомнения.

– И как же вы поступили?

– Итоги голосования, майор, принимали семеро исконных членов «Свитка», оставшиеся в живых, – ответил Черч. – Вышло единогласно. Материалы были сожжены, дотла. Лабораторные записи, тонны исследовательской документации, образцы тестов, анализы, компьютерные файлы. Не осталось ничего. Разумеется, правительства пришли от наших действий, мягко говоря, в негодование. Кое-кого из «Свитка» отправили в отставку; кого-то понизили в должности или спровадили дослуживать в какой-нибудь третьесортный отдел, что равносильно наказанию.

– А вы вот уцелели, – заметил я. – Что наталкивает на мысль: вы все-таки нашли «Ясновидцу» другое применение.

Черч не ответил, хрустя печенюшкой.

– Ну ладно, – подал голос Кто. – Теперь понятно, каким большим ужасным волком был во времена холодной войны «Конклав». Но это было тогда. А как это все увязано с тем бардаком, в котором мы пребываем сейчас?

– Дело в том, что к нам приходит примерно та же информация, как и тогда, тридцать лет назад, когда «Свиток» впервые выявил существование «Конклава». И речь идет о нескольких его ключевых игроках.

Черч постучал по клавишам, и на стенном экране опять появились лица – всего двадцать два, в основном моложавые мужчины и женщины не старше сорока. Пятеро из них – за шестьдесят, а то и больше. Последние два портрета были затемнены.

– Большинство из этих людей погибли во время холодной войны. Остальные из разведки ушли.

– А вон те, крайние? – спросила Грейс, кивая на пару затемненных квадратов.

– Это мы с тетушкой Салли, – пояснил с улыбкой Черч. – Наши личины вы уже знаете.

Честно сказать, тетю Салли я в глаза не видел, а в бруклинской конторе ОВН ни разу не бывал; ну да ладно.

Черч поочередно поудалял все портреты, кроме тех людей, что постарше.

– Это были оставшиеся члены «Свитка»: Лозон Наварро и Клайв Монро из МИ-шесть, Миша Гундарев из российского ГРУ, Серена Галлахер из ЦРУ, Лев Тарним из «Моссада» и Юрген Фройнд, старший агент ГСГ-девять. – Он помолчал. – За истекшие полтора месяца все шестеро были убиты.

Глава 58

«Фабрика драконов».

Воскресенье, 29 августа, 5.03.

Остаток времени на Часах вымирания:

78 часов 57 минут (время местное).

Пинтер сидел на жестком деревянном стуле; руки сзади прихвачены цепью к спинке. Он был голый, к тому же его то и дело окатывали из ведер ледяной водой. Кондиционер работал на полную, так что холод стоял как в погребе. Промерзшего Пинтера бил крупный озноб, но он что было сил стискивал челюсти, не давая волю истошным, распирающим горло воплям.

Кроме него в комнате находились еще четверо – трое живых, а четвертый не более чем багровая изорванная груда мяса, утратившая всякое сходство с человеком. Мясо и кости, причем переломанные. Пару часов назад это еще был Хук, верный партнер Пинтера. А затем за него взялись близнецы Джекоби и их подручный. Они его даже ни о чем не расспрашивали – просто с ходу взяли в оборот и превратили в безжизненную багровую груду. Прежде чем приступить, Геката включила на запись профессиональную видеокамеру, и теперь, когда стихли последние вопли и тело застыло, став бесформенной кучей плоти, сцена была еще несколько раз воспроизведена на четырех плазменных экранах, занимающих каждую стену.

Пинтер, как мог, зажмуривался, но слух все равно терзали заполошные, пронзительные вопли. Чудовищная экзекуция повторялась снова и снова; от нее, казалось, лопаются мозги.

Затем Геката, неторопливо пройдя через помещение, нажала кнопку, и комнату словно затопила тишина. Развернувшись с грациозностью танцовщицы, она возвратилась, походя скользнув ногтями по животу брата, стоявшего тут же. Парис отвел взгляд. В истязании он не участвовал, предпочитая держаться у двери, скрестив на груди руки, намеренно в стороне от кровяных брызг. Чопорно поджав губы, он следил взглядом за сестрой.

Пинтер открыл и закрыл рот. В разгоряченное горло будто напихали иголок.

Геката, прислонясь к стене, скрестила лодыжки. На ней были короткие бриджи и топик – все как есть забрызгано кровью, от педикюра до полных губ. Глаза девушки горели хищным огнем, грудь вздымалась и опадала не то от ярости, не то от удовольствия.

– Ты знаешь, кто я? – с кошачьей вкрадчивостью спросила она. Это вообще были первые слова, прозвучавшие в комнате за все время.

Пинтер промолчал.

– А моего брата?

Пинтер повел взглядом на Париса, рассматривающего свои ногти.

– А вот этот, крупненький, наш друг Тонтон.

Тонтон ощерился, обнажив окровавленные зубы (ох как он кусается).

– Оружие и экипировка у тебя американские. Ты хочешь, чтобы мы приняли тебя и вот это, – она ткнула ногой в то, что осталось от Хомлера, – за их оперативников? «Дельту», морпехов, что-нибудь вроде этого?

Пинтер молчал.

– Оно, может, и прохиляло бы, будь я нынче с бодуна, – сказала она с улыбкой. Пинтер невольно отметил, что зубы у нее, пожалуй, как-то необычно островаты. И глаза ведьмы: бездонно-синие, с жаркими золотистыми искрами. – Ну так что? Ведь мы оба знаем, чем все это кончится. И ты, и я.

Пинтер затравленно огляделся, словно у него был шанс сбежать. Геката с улыбкой пристально за ним наблюдала. Оттолкнувшись от стены, она, покачивая бедрами, приблизилась к нему, напоминая походкой не женщину, а скорее какую-нибудь крупную охотящуюся кошку вроде пантеры или львицы. Из глаз ее словно исходил зной. Плавно подняв ногу, она уместила ступню на стуле, у Пинтера между бедрами. Его лицо находилось как раз напротив ее груди.

– Мы знаем, ты, безусловно, все нам расскажешь. Всю подноготную. Вопрос только в том, будешь ли ты умницей и тогда отойдешь в мир иной быстро и безболезненно или же прикинешься дурачком и тогда заставишь нас все самим из тебя вытягивать. А конец все равно будет один и тот же. Тонтон, когда я указываю, убивает мгновенно, хотя ему это и не нравится. В нем есть что-то от животного. Как, признаться, и во мне.

Геката, потянув за бретельки, сняла топик и деликатно выпустила его из окровавленных пальцев. Наружу показался царственный бюст – чуть разрумянившийся, с отвердевшими сосками. Подавшись вперед, она играючи провела кончиками сосков Пинтеру по груди.

– Лично мне приятнее, если расставаться мы будем медленно и трудно. Время у нас есть. – Нагнувшись, она сипловато зашептала ему на ухо: – Мне нравится жечь медленно. Но я справедлива. Играй с нами по-честному, и все окончится быстро, ты даже не заметишь.

Он держался еще с минуту, стиснув до скрежета зубы, но, когда Геката, открыв улыбающийся рот, стала медленно слизывать кровь ему с подбородка, он сломался.

Откинув голову, Пинтер зашелся долгим воплем – не боли, но какого-то первозданного, атавистического ужаса, столь глубокого, что отказывал ум. Бездумным, первобытным воплем, полным безысходного, чем-то сродни неутоленной похоти отчаянья.

Отлетая эхом от стен, вопль этот кружился, словно жгут ядовитых испарений. Пинтер ткнулся головой Гекате меж грудей, как и она, содрогаясь от страсти, но только совсем иного оттенка.

– Ты можешь умереть приятно, – сказала она, – а можешь безобразно.

Приподняв ему снизу пальцем голову, она припала к его губам поцелуем, солоноватым от крови. Пинтер поперхнулся.

– Рассказывай, – шепотом велела Геката.

И он все рассказал.