Текст книги "Фабрика драконов"

Автор книги: Джонатан Мэйберри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)

Глава 28

Воздушное пространство над Денвером.

Суббота, 28 августа, 10.55.

Остаток времени на Часах вымирания:

97 часов 5 минут (время местное).

Подавшись вперед, я наблюдал, как Кто нажимает на воспроизведение. На экране ожила панорама леса.

– Звук то появляется, то исчезает. В основном пропадает.

– А подрегулировать нельзя? Какие-нибудь там фильтры, то-сё?

– Версию и без того вытягивали как могли, – пояснил Кто. – Судя по углу съемки и тому, как прыгает изображение, снимали, похоже, дешевой петличной камерой. Никаких тебе широкополосных микрофонов. А шорох одежды и дыхание снимающего перебивают почти весь звук.

Изображение сменилось: судя по всему, человек с камерой начал движение по густому лесу с тропической листвой. Иногда доносились невнятные обрывки звуков – по большей части натужное дыхание оператора или вжиканье листьев о его грудь. Слышались и приглушенные, как сквозь подушку, обрывки речи. Слов не разобрать, но, по крайней мере, ясно, что снимающий идет с сопровождением. Через минуту-другую изображение сменилось: спутники обошли оператора и стали впереди прокладывать путь через заросли. Я насчитал пятерых белых людей, всем от сорока до пятидесяти – в тонусе, но не сказать, чтобы атлеты. Исключение составлял, пожалуй, впереди идущий: здоровяк с суровым лицом, словно высеченный из камня. У остальных мышцы, небось, тренированы максимум в городском фитнес-центре. Искусственный загар, хороший уход дантистов. И при каждом дорогущее охотничье ружье плюс оснастка со всякими навороченными прибамбасами. У здоровяка винтовка тоже неплоха, но на ней не было навешано ничего, помимо хорошего прицела, – заметно, что оружие видало виды, но ухожено безупречно.

– Кстати, на крупную дичь, – определил я.

Кто лишь усмехнулся.

Через стену листвы группа прорвалась на широкую просеку, которая, в свою очередь, вывела охотников на просторную поляну – можно сказать, целое поле, растительность на котором, судя по всему, была снесена с помощью огня и мачете. Щетина из обугленных остатков стеблей едва достигала высоты щегольских охотничьих сапожек.

Пройдя еще немного, группа остановилась попить из фляжек. Звук при этом был начисто смазан, за исключением буквально нескольких слов – что-то там насчет Африки, черножопых и какой-то волны вымирания (вероятно, какая-то шуточка; а впрочем, смысл фраз из-за смазанности до меня так и не дошел).

– Дураку понятно, что это не Денвер, – сказал я. – Больше напоминает бразильский дождевой лес. Вырубленная поляна под выпас скота, вероятно собственность сети местных фаст-фудов.

– Макму, – кивнул Кто. – На записи мы идентифицировали два вида птиц. Вот. – Поставив картинку на паузу, он коснулся экрана. – Это попугай amazona aestiva – синелобый амазон, – что определенно указывает на Бразилию.

Он опять запустил изображение. Охотники, разобравшись в цепочку, смотрели куда-то на ту сторону поля, за пределы панорамы съемки.

– Gleich da druben! – подал голос один из них («Вон там!» – не сразу, но все же понял я). Остальные шумно зашевелились, после чего звук снова поплыл.

– Это на немецком, – пояснил Кто.

– Я понял. Но один из них – вон тот, в австралийской охотничьей шляпе, – крякнул что-то на африкаанс… хотя и с акцентом. И похоже, с немецким.

Те пятеро и наш невидимый оператор все так же следили за чем-то (или кем-то) вдалеке, на том краю поля. Неожиданно один из них указал пальцем.

– Вон он! – по-английски, с британским акцентом сказал он. – Мы его засекли!

– Хо-хо-о! Gelukwensing! – крикнул африканер. – Пострафляю!

И тут все как один вытаращились, словно не веря глазам. У двоих в буквальном смысле даже челюсть отвисла. Уж что они там такое узрели?

– В ружье! – прошипел британец.

Все вразнобой подняли стволы.

– Пока не нато! – остерегающе, с густым акцентом рыкнул африканер. – Штём, пока потконят.

– Божже мё-ёй! – тоже с акцентом, но франкоязычным (судя по всему, на каджуне) протянул другой охотник. – Ви только гляньте на это!

– Hou jy daarvan, meneer? – пробормотал африканер, повторив на английском: – Как фам это нрафится, коспота?

– Кр-расотища, – оценивающе сказал пятый; судя по произношению, явно из западного Техаса.

Наш незримый оператор вышел чуть вперед, повернувшись к дальнему краю поля. Звук несколько раз пропадал и всплывал, донося до слуха невнятный стук барабанов и палочных ударов обо что-то металлическое, – вдалеке уже различались темнокожие люди в линялой джинсе и шортах, неровной шеренгой выходящие из-за дальних деревьев. Перед собой на середину поля они гнали одинокое животное. Поначалу оно являло собой лишь бесформенное белое пятно на смазанном серо-зеленом фоне леса, однако с каждой секундой, приближаясь к оператору и группе вооруженных людей, объект охоты становился все более различимым.

Вначале мне показалось, что это лошадь.

И тут сердце перехватило, в горле засаднил тугой комок.

– Какого ху…?

Охотники навели ружья.

– Не… – выдохнул я.

Звук с треском прервался; как в немом кино, нервно дрогнули четыре ствола, призрачно полыхнув оранжевым. Животное – белоснежное, изысканных благородных очертаний – развернулось на бегу, но уже на первом шагу, подкосившись, пало на колени передних ног. На его атласном боку заалели, распускаясь, бутоны макового цвета. Ружья дернулись снова. Тут вернулся звук: заполошный гомон голосов и высокий стон грянувшегося оземь зверя. И вот уже охотники – в их числе и оператор – всей стаей понеслись к добыче; тошнотно задергалось изображение. С бега они замедлились до трусцы, затем до шага и наконец полукругом обстали истекающую кровью жертву. Грудь животного вздымалась в мучительной жажде жить; катаясь по земле, оно в ужасе косилось на своих мучителей.

– Я пьервый попаль! – выпалил франкоязычный.

Что-то опять затрещало (оно и к лучшему: не слышно было звуков отчаянной агонии). Отдуваясь, вышел вперед взмокший от пота американец, возбужденный погоней. Наступив животному на плечо, он вынул пистолет и прицелился добыче в голову. Тут его упредил африканер, бдительно поправив ствол так, чтобы точка лазерного прицела приходилась строго в нужное место. В жутковатой тишине хлопнул выстрел. Фонтаном хлестнула кровь; животное крупно дернулось, замерев навсегда. Объяснять ничего не надо: всем все понятно.

– Проклятье, – выговорил я.

На последних кадрах африканер усаживался на корточки, вынимая большой охотничий нож и собираясь приступать к освежеванию туши. Экран потускнел; я же еще с минуту сидел как оглушенный.

– Ну что, не каждый день случается наблюдать такое? – спросил Кто, вновь появляясь в поле зрения. При виде моих глаз улыбка сползла у него с лица.

– Что это? – жестко спросил я. – Что за извращенные игры? Или тут какая-то нетипичная особь? Это ведь…

– Мы досконально изучили файл, – перебил Кто. – Если это монтаж, то лучшего я не видел.

– Невозможно, – выговорил я. – Такого просто… быть не может!

– Но смотрится, согласитесь, реально, – сказал Кто. – Лично мне так кажется.

– Но как, как?! Ведь это же был…

Кто кивнул. Улыбка возвратилась на его физиономию.

– Да, он самый. Это был единорог.

Интерлюдия

Чихуахуа, Мексика.

Шестнадцать недель назад.

У него был ум насекомого – холодный, функциональный, не захламленный личными привязанностями, незагрязненный эмоциями. Это делало его превосходным убийцей. Будь в нем хотя бы искорка человечности, он бы, возможно, даже прославился – если не праведными, то хотя бы злыми делами. Но слава ни в коей мере его не прельщала, а тягу к личному признанию он считал дурацким недоразумением. Риском дилетанта. Ошибок Конрад Ведер не допускал никогда, ни глупых, ни еще каких.

Задачи он ставил перед собой, беря в учет только цель, но и ее тщательно соразмеряя. Жадным он не был. Жадность порождает уязвимость, за счет которой человеком можно легко рулить. А Ведером рулить было нельзя. Поступление денег для него означало лишь то, что он может позволить себе определенные разновидности физического комфорта и располагает капиталом, необходимым и достаточным для инвестиций, которые в свое время обеспечат ему ранний и безбедный отход от дел. Как-то во Флориде на глаза Ведеру попался бамперный стикер: «На что старым пенсия? Подыхать пора!» Ну как с таким слоганом не согласиться?

Сейчас Ведеру было сорок шесть; различные портфели и холдинги, которыми он владел под десятком вымышленных имен, уже тянули в целом на одиннадцать миллионов евро. Сумма вполне комфортная, но тем не менее требующая определенной подушки безопасности, чтобы защититься от нестабильности кросс-курсов мировых валют.

При своей нынешней таксе (один миллион за попадание) и при надежной обеспеченности работой на два-три попадания в год Ведер к пятидесяти уже мог вполне отойти от дел, имея при этом в банке сумму, достаточную для неплохого ежегодного прихода по процентам. Если присматривать за деньгами с умом, то они могли бы прирастать еще быстрее, чем тратиться, позволяя безмятежно жить и до восьмидесяти, и далее – неважно даже, как будут трепать его величество доллар ветра мировой экономики. У Ведера к тому же был свой человек на валютной бирже, который в конце 2007-го принес ему неплохой куш, всего лишь перепрыгнув с американского доллара на канадский. И не мелочь, и приятно.

Нынешняя работа была у Ведера уже третьей в этом году, а стояла лишь середина мая. Кто знает, может, до Рождества возникнет и четвертая, и пятая – того и гляди, сложится второй подряд урожайный год: шесть миллионов за двенадцать календарных месяцев. Чем не повод отпраздновать итог тридцатилетия в статусе киллера?

Дебютным убийством у Ведера был выстрел стоимостью всего пятьсот долларов, когда он еще учился в десятом классе (следовало убрать жену учителя социологии). Эмоций он и тогда никаких не испытывал. Все сделал чисто и быстро; как говорится, без сучка без задоринки. И оплата поступила как надо. Вообще за давностью лет Ведер помнил это событие лишь как временную веху, не больше. Эмоциональной привязанности к своим мишеням он никогда не испытывал. Глупая это манера, отделяющая к тому же профессионала от психа. Ведер же пребывал в спокойной уверенности, что не уступает нормальностью никому из ближних. Случалось, даже короли, президенты и генералы страдали, принимая близко к сердцу то, что их приказы несли смерть, хотя власть давала законные полномочия лишать людей жизни. Ведер лишь решал проблему заказчика и был прочно убежден, что это приравнивает его к оперативникам «Альфы», «Моссада» и иных засекреченных отрядов оплачиваемых убийц. Аргументов для устранения жертвы ему требовалось так же немного, как и им. Существенным различием, пожалуй, являлось лишь то, что у них имелась поддержка, а Ведер редко ею пользовался, да и, коли на то пошло, в ней не нуждался; ну и разумеется, платили ему несоизмеримо больше.

Единственным случаем, когда он, пожалуй, на шаг приблизился к идеализму, было его недолгое пребывание в составе группы снайперов, работавших на закрытый международный картель, ставивший перед собой грандиозную задачу – что-то вроде «очищения человеческой породы». При этом Ведер, даром что невозмутимо принимал заработанные деньги и выслушивал речи на геополитические темы, убеждениями своих работодателей так и не проникся. Тогда он согласился вступить в команду из четырех элитных киллеров, прозванную по чьему-то печальному недоумию «Братством Косы», где на совесть поработал. Проект создателей «Братства» в итоге накрылся, что печально сказалось на итоговых поступлениях Ведера. Зато он мог теперь снова наслаждаться свободой и простотой жизни исполнителя-одиночки. Никаких тебе холеричных тирад, да и в целом сложностей меньше.

В данный момент Ведер сидел в кантине, в тени здания мэрии Чихуахуа, подобием готического собора громоздящейся на Плаза де Армас. В ожидании связного он потягивал теплую минеральную воду. Связной медлил – эдакий маневр пассивной агрессии, который Ведер, в силу частоты его применения, давно раскусил и никакого значения ему не придавал. К чему ненужные треволнения? Он попивал минералку, не торопясь поедал кукурузный тамале; ум насекомого так же неспешно обрабатывал входящую информацию по мере ее соприкосновения с органами чувств.

Утро он провел по большей части за прогулкой по находящейся поблизости северной оконечности Плаза Гидальго, разглядывая на стенах правительственной резиденции политические фрески Аарона Пинья-Мора. Интерес к искусству у Ведера был преходящим: достаточным, чтобы его разглядывать, но недостаточным, чтобы вкладывать в него деньги. Между тем так лучше короталось время. И, сидя теперь в ожидании связного, Ведер воссоздавал в уме лица на фресках Мора. Занятие, кстати, небесполезное – вспоминать форму ушей, разрез глаз, линию скул, полноту губ и контуры носов. Если бы кто-нибудь из персонажей тех фресок – Бенито Хуарес, Симон Боливар или Мигуэль Гидальго – был все еще жив, Ведер уже смог бы его вычислить в толпе, причем даже в сумерках.

Когда наконец появился связной – потный португалец по имени Дакоста, – Ведер не выказал ни недовольства, ни замечаний. Он сидел и молча дожидался, когда связной, шумно выдохнув, сядет за столик и закажет себе пива. Когда пиво прибыло, а официант отошел, Дакоста повел разговор.

– Ну как доехалось?

Ведер промолчал.

Он знал по опыту, что ближайшие несколько минут связной будет нести околесицу, жалуясь на жару и неудобства путешествия, бахвалиться насчет гольфа и женщин, разглагольствовать о курсе песо и доллара, да мало ли чего еще. Пускай себе мелет. Любая встречная реплика, пусть даже на уровне междометия, неминуемо даст его монологу новый импульс, а это значит потерю еще как минимум нескольких минут. Наконец, в достаточной мере истощив запас красноречия, толстый коротышка преобразился из болтливого туриста в бизнесмена. Оглядевшись, нет ли поблизости посторонних, он скрытным движением извлек из внутреннего кармана мятого белого пиджака конверт с несколькими цветными снимками. Их он разложил по столику на манер пасьянса. Семь лиц. Пятеро мужчин и двое женщин в возрасте от тридцати пяти и старше.

Четверых из них Ведер знал в лицо, но не подал виду, а лишь без интереса поглядел на Дакосту – холодно, выжидательно.

– Заказ на всех семерых, – сообщил связной.

– Место одно или раздельно?

– Мест по крайней мере пять, – облизнув губы, передал тот. – Хотя не исключено, что четверых из них будет возможность собрать одновременно в одной комнате. На похороны всегда приходит куча народа, верно?

– Семь мишеней, – Ведер задумчиво отхлебнул воды, – значит, семь чеков на оплату.

– Ты ведь уже согласился на эту работу?

– Нет, я согласился лишь встретиться с тобой и выслушать насчет работы.

– Но ты же всегда справляешься…

– Только если за нее берусь, – бесстрастно заметил Ведер. – А на эту я еще не подряжался.

– Да тебе ж раз плюнуть! – заговорщически подмигнул Дакоста.

Ведер промолчал.

Дакоста отпил пива. Ведер выжидал, будучи уверен: коротышка уполномочен выложить сумму одним куском за все семь попаданий, но он мог и хитрить, пытаясь как-то сбить цену.

– А кто мишени? – поинтересовался Ведер, чтобы и не тормозить переговоры, и не выдать своих интересов.

Связной прошелся по всем кандидатам на тот свет, давая имена и короткую характеристику. Снимки он при этом поочередно укладывал веером, словно карты.

– Погоди, – сказал вдруг Ведер. – Так получается всего шесть.

Он кивнул на последний выложенный снимок, следя, чтобы голос звучал ровно, не выдав алчной нотки. – Это у тебя кто?

– Ах это. – Собеседник, подняв бровь, понизил голос. – А это самая, можно сказать, почетная мишень. На нее умение надо.

– Умение дорого стоит, – не замедлил сказать Ведер. Дакоста поморщился, явно сожалея о вылетевшей фразе. – Как звать этого человека? – спросил Ведер, не отводя взгляда от фотографии.

Со снимка смотрел мужчина с волевым, тронутым морщинами лицом и жестким, выдающим несгибаемую волю взглядом.

Память у Ведера была безупречная, и это лицо он знал давно. Киллер видел его лишь однажды – считаные секунды в перекрестье прицела, – но вокруг было так людно, а попадание выглядело настолько маловероятным, что выстрела он не произвел. Это было одно из трех убийств, которые ему не удалось осуществить. Все, кстати, приходилось на одну и ту же пору интенсивных заказов. Потом расклад стал вдруг решительным образом меняться: задания как-то разом оборвались, а те, кто их давал, оказались либо убиты, либо резко поисчезали, словно сгинули.

Дакоста в нерешительности смолк.

– Н-да, вот здесь у нас заминка, – со вздохом поморщась, нехотя признался он. – Человек этот – большая шишка при новом американском правительстве. Начальник агентства. Типа «Антитеррора», только компактнее и еще круче. Агрессивней, злей. Он там шеф, а его команда… Ты бы знал, сколько они моим клиентам планов порушили! Убери мы его, и дышать можно спокойно или уж, по крайней мере, как-то с людьми договариваться.

– Имя, – негромко потребовал Ведер.

– Да у него их куча, смотря с кем он имеет дело. Когда мой клиент с ним впервые повстречался, кодовая кликуха у объекта была Священник.

– А настоящее имя есть?

Дакоста пожал плечами.

– Точно и не знаю. Последнее время зовет себя вроде как «мистер Черч».

Ведер пристально разглядывал фотографию. Да, лицо определенно то самое. Именно этого человека его работодатели страшились больше всего, и вот он опять перед ним. Этот и еще двое других, тоже знакомых по прошлому, – гляди-ка, опять всплыли после стольких лет. Как неумолимо жизнь раскладывает свой пасьянс…

– Семь пуль – семь выплат, – подытожил Ведер негромко, но с такой каменной решимостью, что Дакоста понял: дальнейший торг неуместен.

– Да-да, конечно, – сказал он нехотя. – Нет проблем.

Ведер еще какое-то время разглядывал снимки – особенно того разноименного американца, – после чего сгреб их со стола.

– Нет так нет, – сказал он, кивнув.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
УБИЙЦЫ

Нет флага таких размеров, чтобы прикрыть позор убийства невинных людей.

Говард Зинн

Глава 29

В полете.

Суббота, 28 августа, 11.09.

Остаток времени на Часах вымирания:

96 часов 51 минута (время местное).

– Что?! Какой, на хрен, единорог! – не на шутку взбеленился я. – Вообще, что за хрень!

– Никакой хрени здесь нет, – парировал Кто. – По крайней мере, мистер Черч относится к этому очень даже серьезно. Он… – Слова зама по науке прервала пронзительная тема из «Призрака оперы». Кто покосился на свой сотовый. – Вот вам: легок на помине.

– Это у вас такой рингтон? – спросил я.

– Только для мистера Черча, – пояснил Кто, открывая телефон.

– Да? Конечно. Даю вход.

Экран разделился надвое; на одной половине теперь сидел в своем кресле шеф.

– Специально звоню по скайпу, чтобы у вас обоих была прямая видимость, – сказал он.

– Что это там за ересь на видео?.. – начал было я, но он перебил, поднеся палец к губам:

– Сначала о главном. Вы рады будете узнать, что состояние сержанта Фарадея оценено как критическое, но стабильное. Он лишился селезенки, но в отношении остального доктора проявляют оптимизм.

– Слава богу! Первая хорошая новость за сегодня.

– К сожалению, она же и последняя, – обрадовал Черч. – ДВБ все так же долбится в ворота, а президент еще не восстановился для контроля над администрацией. Так что мы по-прежнему в осаде.

– Красота. Кого-нибудь еще из наших взяли?

– Неизвестно. Девяносто три процента состава благополучно доложились. От остальных семи ни слуху ни духу. Часть из них на заданиях, а остальные… И вся команда Петерсона.

– Ч-черт, – в сердцах сказал я. Ну не может же такого быть, чтобы всех ребят Хэка взяли и повязали.

– Как тебе видео с охотой? – осведомился шеф.

– Ересь какая-то, – сказал я. – Сейчас графикой что угодно можно сделать.

Тут вмешался Кто.

– Компьютерной анимацией здесь и не пахнет, – категорично заявил он. – Мы консультировались у троих специалистов из «Индастриал лайт энд мэджик» – команда самого Джорджа Лукаса по спецэффектам, – слышали, наверное? Так вот, они…

– Как это вы, интересно, к ним пролезли? – перебил я.

– У меня там есть один хороший знакомый по отрасли, – вместо Кто ответил Черч.

Я сдержал невольную улыбку. У Шефа, где ни копни, везде есть товарищ «по отрасли», что бы это за отрасль ни была.

– А Ноев ковчег вы тоже можете добыть? – сухо сказал я.

– Настоящий или который в кино? – переспросил шеф с вполне серьезным видом.

– Дело в том, – вернул нас к теме обсуждения Кто, – что ребята из ИЛЭМ отсмотрели то видео на всех своих мониторах, пропустили через всякие фильтры и счетчики. Даже алгебраический анализ волосков гривы сделали, основанный на синхронности движения под соответствующим углом солнца. И однозначно доложили, что комар носа не подточит: изображение подлинное.

Я спесиво фыркнул.

– Ну, значит, это просто лошадь была с прилепленным рогом!

– Предположение неудачное, – заметил Черч.

– А что мне еще сказать?

– Снова повторяю, – опять вклинился Кто, – мы досконально изучили видео: рог совершенно подлинный, не раскачивается и не хлябает. В нем с полметра длины, а в основании он достаточно тонок. Так что будь рог приклеен или привязан – непременно начал бы раскачиваться. А теперь вспомните: существо встряхивало на скаку головой и затем резко упало, а рог, между прочим, держался намертво. Ну не гвоздями же он был к черепу прибит, в конце концов!

– Тогда я сдаюсь, – действительно сдался я. – Видно, в тот день, когда мы в полицейской академии проходили невиданных зверей, я пропустил занятия.

Черч взял с тарелки печенье и задумчиво надкусил.

– Мысль о природной мутации можно отбросить, – гнул свое Кто. – Рог размещался строго по центру лба; иных выростов или признаков деформации нет, так что ни о каком врожденном уродстве речи тоже не идет.

– Ну а о хирургическом изменении? – снова усомнился я.

– Такое в принципе возможно, – ответил Кто, – но маловероятно. Так как потребовалась бы большая и непростая косметическая работа, чтобы скрыть следы вмешательства, а мы ничего подобного не наблюдаем. Даже у хороших косметологов после операции остается след. Тем не менее окончательно от этой версии отказываться не будем, хотя бы из-за ее логичности. Если только это животное не было уцелевшим представителем некоего исчезнувшего вида, вошедшего в свое время в мифологию.

– Я лично думал, – заметил я, – что миф о единорогах вырос из сказаний древних первопроходцев, впервые увидевших носорогов.

– Не исключено, – согласился Кто. – Или нарвалов – представителей семейства китообразных с одним зубом, который смотрится примерно так же, как у этого животного на видео. Еще в восемнадцатом веке дельцы очень даже выгодно торговали клыком нарвала, выдавая его за рог единорога.

– Еще предположения есть? – спросил Черч. Лицо у него было непроницаемым, хотя, сдается мне, гипотезу о криптидах он воспринимал не многим лучше, чем я.

– Везде имеет место генетика, – высказал мнение Кто, но, увидев мою скептическую мину, поспешил добавить: – Нет, я не говорю о восстановлении ДНК вымерших видов; никакого «Парка Юрского периода». Я имею в виду радикальную генную инженерию. Трансгеника – перенос генов от одних особей другим.

– Ага, – ухмыльнулся я. – А теперь подумайте, с кем надо спарить лошадь, чтобы получился единорог. Лично мне сложно представить кобылу в одной кровати с нарвалом.

На это улыбнулся даже Черч.

– О скрещивании речи не ведется, – сказал Кто. – Слишком проблематично, да уже и малость устарело. Трансгеника – это генетическая манипуляция на эмбриональной фазе. Быть может, кто-то взял гены, я не знаю, от носорога или от нарвала, и ввел их в ДНК лошади. А результат мы видели на записи.

– И такое возможно? – по-прежнему со скепсисом спросил я.

– Если отправить машину времени на месяц назад, я бы еще сказал: «Скорее нет, чем да». Но, гм… – Он навел пульт, и на экране вновь возникло недвижное животное. – Вот смотрите. Трансгенная наука развивается, можно сказать, в геометрической прогрессии. Сейчас уже есть козы – да-да! – дающие в молоке еще и паучий шелк. Им ввели гены паука-кругопряда. Сейчас таких коз в Канаде целая ферма.

– Во дела, – я даже не нашелся что и сказать.

Кто между тем, набирая обороты, увлеченно продолжал:

– Делать эти «чудеса» есть два действительно эффективных, апробированных способа. Вы или трансформируете стволовые клетки эмбриона для роста в тканевой культуре с желаемым ДНК, или же вводите нужный ген в пронуклеус оплодотворенной яйцеклетки животного. Мы это уже сколько раз проделывали с яйцеклетками мышей. Очень удобный материал в работе. Легкий.

– Ох и гадом же вы, наверное, были в детстве, – пробормотал я.

Кто лишь полоснул меня взглядом.

– Так, ну ладно… И вот, значит, кто-то плодит у себя этих чудо-животных. Хвала безумству, ха-ха. Но зачем кому-то посылать нам это видео? И почему мы придаем ему значение? Выходит, тут можно выйти на что-то большее. Гораздо большее.

– Прежде чем мы до этого дойдем, – сказал Черч, – давайте-ка поразмыслите за меня. Если б такое животное действительно существовало или было создано искусственно, кому на него в принципе охотиться? И зачем?

– Охотиться, да еще на такое-то уникальное животное? Да вы что, тут-то как раз вся и прелесть!

– Вот как?

В голове у меня ожило воспоминание.

– Когда я учился в колледже, у меня был сосед по комнате, отец которого охотился, как говорится, но-крупному. Типа бизнесмен с не до конца атрофированным первобытным инстинктом охотника-собирателя. Так вот, он денег не жалел даже на информацию о больших кошках. И если ему сообщалось о какой-то особо крупной, то он с друзьями бросал все, прыгал в самолет и летел в Африку или Южную Америку, куда-нибудь в джунгли, к черту на рога. По всему миру кочевал. И каждый из них брал с собой исключительно малокалиберную винтовку и к ней патронов штук пяток. А все для пущего риска. Малый калибр, патронов в обрез, да против крупного зверя – еще неизвестно, кто кого, – это же сплошной адреналин! Когда я на Рождество очутился со своим приятелем в доме у его папаши, там на стенах висело пять звериных голов – оскаленных, здоровенных голов гигантских кошек. Ну просто рекордных по размеру.

При этом папаша мечтал наконец добраться до Азии. И тут облом: там как раз запретили охоту на тигров. – Я сделал паузу. – И вот, я тогда был где-то на старших курсах, охотник тот улетает якобы на конференцию, где-то в Японии. А месяцев через пять после возвращения – мне товарищ рассказывал – какой-то «друг» берет и присылает ему подарок: голову громадного тигра. Я уж не стал спрашивать, папина ли это работа. Разумеется, ни товарищ по комнате, ни я особо не верили, что он мог повесить на стенку чей-то чужой трофей. Да еще такой.

– Улавливаю смысл, – кивнул Черч.

– Ну да, – нахмурился Кто. – Вы что, хотите сказать, кто-то специально генетически выращивает единорогов для охотников за трофеями?

– А почему нет? – спросил я. – Если эти съемки, по вашим словам, действительно подлинные, то в таком случае мы, скорее всего, отсматривали частную охоту. Если не частную – снимки бы фигурировали в каждой газете, а уж про инет я вообще молчу. А учитывая, какие деньги отдавал за охоту на больших кошек папик моего товарища… Могу лишь догадываться, сколько можно выложить за действительно уникальное животное.

– Что ж, – вздохнул шеф. – Олигархи счета деньгам не знают. Миллионы кладут не глядя. Оценка на пять баллов, капитан, и прекрасно увязывается с присутствующими на видео людьми. Их лица и голоса мы прогнали через программу распознавания и троих в этой пятерке, похоже, установили. Один из них Гарольд Сандерленд, брат техасского сенатора Д. П. Сандерленда. В основном трутень, живущий на немалые деньги семьи. А брат его, Джей Пи, – это мозги, один из самых ярых лоббистов законодательства по биотехнологиям. Ратует за ассигнования на генетические исследования в сельском хозяйстве. «Ясновидец» пока не выявил прямой финансовой связи между Сандерлендом и прибылями в биотехе, но в свете этого видео я удивлюсь, если мы со временем чего-нибудь не выкопаем.

– Ну и… что?

– А то, что Д. П. Сандерленд – близкий друг вице-президента Уильяма Коллинза. Очень близкий.

– Опа, – вырвалось у меня. – Так это… прямо в дамки.

– Точно так. На данный момент мы определяем, как интересы Сандерленда в продвинутой генетике могут быть связаны с крестовым походом вице-президента против ОВН.

– Может, совпадение? – предположил Кто, но мы его проигнорировали.

– А кто там еще на видео?

– Гм, – кашлянул Черч. – А вот это действительно вопрос. Человек, управляющий охотой… что ты в нем заметил?

Я пожал плечами.

– Ну, что он на самом деле немец, который пробует имитировать южноафриканский акцент. Или немец, живущий в ЮАР достаточно долго, так что даже акценты у него накладываются один на другой. А кто он?

– Если на видео действительно он, а программа фиксирует это с высокой степенью вероятности, то запись начинает представлять уже отнюдь не один лишь научный интерес. Более того, она заводит нас на некую весьма опасную территорию. Мы считаем, что зовут этого человека Гуннар Хекель. Ты о нем не слышал, но когда-то он входил в группу киллеров, известную как «Братство косы». Название несколько напыщенное, но шороху в свое время они задавали нешуточного. Весьма жесткие ребята. И меткие стрелки. Причем очень изолированные: все вчетвером никогда не встречались, так что, даже если их поймать, они не смогут друг друга идентифицировать. У каждого из группы имелось свое кодовое имя: Хекель был Севером; другие, соответственно, Югом, Востоком и Западом. Коды никак не связаны с местом происхождения своих носителей – суть по большей части направлена на то, чтобы скрывать фактические имена. Они действовали несколько лет на исходе холодной войны. Досконально известно то, что трое из этого «Братства» уничтожены.

– А Хекелю удалось уцелеть? – понял я.

– Нет. Гуннар Хекель считается мертвым.

– Только не говорите мне, что это зомби, – сказал я.

Черч проигнорировал ремарку.

– Свои скверные дела Хекель и «Братство» вершили в последние годы холодной войны. Они были мышцами в еще одной группе с не менее характерным названием – «Конклав», состоящей из немецких экспатриантов, многие из которых были нацистами, избегнувшими суда после войны. Хекель – сын нацистского ученого, и, хотя родился после войны, убийцей он был со стажем; считай, весь приклад в зарубках. А мы до недавних пор считали, что он уже снят со счета.

– Снят со счета? – переспросил Кто.

– Убит, – ответил я за шефа. – А где гарантия, что ваша программа насчет него попала в яблочко?

Глаза Черча за стеклами «хамелеонов» блеснули.