Текст книги "Фабрика драконов"

Автор книги: Джонатан Мэйберри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 37 страниц)

Глава 62

«Дека».

Воскресенье, 29 августа, 5.32.

Остаток времени на Часах вымирания:

78 часов 28 минут (время местное).

– Почему до сих пор ничего нет?

– Надо немного повременить, патрон, – повернулся от монитора компьютера Отто.

– Сколько можно! – нетерпеливо фыркнул Сайрус. – Ты уверен, что координаты у них правильные?

– Несомненно. Все выверено до тонкостей, и команда, должно быть, уже на земле. Операция полевая, высадка с проникновением на территорию, так что требуется бдительность и осторожность. Пусть делают свою работу.

– Я хочу знать, что происходит. И желаю быть проинформирован сразу, как только убьют Париса или Гекату. Сию же минуту!

Отто кивнул, но не ответил. Честно сказать, команды и требования эти были излишни: нервы и так на взводе. Верный признак того, что патрону пора принять очередную порцию таблеток. Но уговорить его на это не так-то просто, учитывая, что в таком состоянии Сайрус может в любую минуту разразиться сокрушительным приступом гнева. Физически это не страшно, а вот для плана прямая угроза. За прошедшие несколько лет припадки бешенства у Сайруса не раз приводили к порче ценного оборудования, а то и смерти либо увечью кого-нибудь из ключевого персонала. А все горячность патрона, неизбежно сказывающаяся на ходе выполнения работ, из-за чего в итоге страдал график запуска Волны вымирания.

Близящаяся дата 1 сентября была назначена Сайрусом в одну из его капризных фаз: он пожелал таким образом отметить открытие немецким астрономом Карлом Хардингом астероида Юнона. Сайрус настаивал, что до этой даты астероид существовать не мог, поскольку именно в этот день Бог создал его в качестве знака. Хотя лично Отто предпочитал прежнюю дату запуска Волны: 20 мая, юбилей закладки Аушвица. А до этого было еще 30 апреля, годовщина самоубийства фюрера. Но теперь… В общем, первое так первое, сентябрь так сентябрь: к черту всю эту астрономию. Лишь бы не позже: надоело переносить.

Вторая и третья Волны вымирания были уже спланированы и выстроены, причем загодя, с опережением графика. Если четко его придерживаться, то глобальный выход этнически специфицированных патогенов к маю следующего года достигнет критической насыщенности. По прогнозам компьютерных моделей, к следующему сентябрю из числа «посконных народов» вымрет примерно миллиард. А через пять лет людей на планете останется вообще не больше миллиарда – и если к той поре не изобретут противоядия, то наконец навсегда исчезнут все эти черные, желтые и краснокожие этносы. И латиносы. Ну и, понятно, евреи. А возможно, и славяне. У Отто эта мысль вызывала, по сути, эротическое возбуждение, куда более интенсивное, чем когда-то женщины. Новый Порядок был планом не просто совершенным, но еще и осуществимым.

Если бы еще Сайрус потерпел без этих своих таблеток.

Впрочем, когда они захватят «Фабрику драконов», шеф, может быть, остепенится: как-никак, столько новых игрушек. Но пока информации о выполненном задании не поступит, настроение у него будет прыгать из крайности в крайность.

Надо бы найти какую-то уловку, чтобы патрон принял таблетки. А то, не ровен час, препарат придется вводить выстрелом дротика. Хотя такое уже бывало, так что не впервой.

Глава 63

Ангар, Балтимор, Мэриленд.

Воскресенье, 29 августа, 5.33.

Остаток времени на Часах вымирания:

78 часов 27 минут.

– Жизнь, недостойная жизни, – медленно повторил Глюк. – Да-а, ребята. Гниловато как-то.

– Это основной лозунг нацистской евгеники, – пояснил Черч. – Относится ко всем людям или группам людей, которые, по их убеждению, не имеют права на жизнь.

– Да если дать этим козлам волю. – Глюка явно проняло, – то половине из здесь сидящих не жить: не вписываются в каноны высшей расы.

– То-то и оно, – сказал Черч. – Миф о высшей расе породили нацисты. К культурному наследию немецкого народа он не имел и не имеет никакого отношения.

– Так вот почему Хекель переписывался с этой мерзотой по имени Менгеле, – сообразил Глюк. – Они оба играли в одну и ту же игру.

– А как вообще его записи просочились за пределы Германии? – гневно спросила Грейс. – Разве Хекель не был осужден как военный преступник?

– Представьте, нет, – ответил Черч. – Изуверская его сущность не была полностью изобличена даже после войны. Он якобы сотрудничал с международным Красным Крестом и даже помогал антифашистам лекарствами. Ему хватало и лукавства, и ума держаться в стороне от политики, а из страны он наверняка бежал еще до того, как обстановка для Германии стала критической. Множество нацистов вовремя разглядели свои незавидные перспективы. Войну они проигрывали, а что касается самых упертых фанатиков, то кое-кто из них смекнул: неплохо бы отложить личинки своих исследований где-нибудь в другом месте, а потом снова заняться их взращиванием. Так что Хекель вполне мог перебраться в Южную Америку, а то и прямиком сюда.

– Да как он вообще мог вот так взять и переметнуться? – вскинулся Глюк. – Чтобы фашист, у которого руки в крови по локоть, прямо во время войны взял и уехал во вражескую страну, чуть ли не под звуки фокстрота!

– Не будь наивным, Глюк, – горько улыбнулась Грейс. – Связи, в том числе коммерческие, между Германией и некоторыми корпорациями в Штатах не прерывались и на время войны; пусть и из-под полы, но торговлишка определенно шла. Всегда находятся люди, отличающиеся «широтой мышления», как они это называют, которая позволяет им оправдывать все. Дескать, любая война рано или поздно кончается, а странам надо обняться и про все забыть. Вы же сами, лицемеры-лицедеи, со всеми уже ходите в обнимку: и с Германией, и с Японией, и с Россией, и даже с Вьетнамом.

– Не все так просто, – нахмурился Глюк.

– Не все, – согласился с ним шеф, – если речь не идет о суммах, способных открыть любую дверь. Генрих Хекель в конце войны просто исчез из поля зрения. Либо он так и не выбрался из Германии, пополнив длинный список анонимных мертвецов, либо приехал и обосновался здесь под чужим именем. Я бы поставил на последнее. По тому, как все сложилось, он, вероятно, умер, не успев передать хранившиеся у него записи, иначе «Конклав» разыскал бы их десятилетия назад. Я бы предположил, что до них через какие-нибудь семейные документы докопался его племянник; это и инициировало ту вакханалию вокруг «Глубокого железа».

– По этой логике понятно, как на архивы решили наложить лапу Хекель с его дружками-нацистами, – сказал я. – А кто в таком случае вторая команда? Те ребятки, с которыми мы схлестнулись в «Глубоком железе»?

– Неизвестно. Возможно, какая-нибудь посторонняя группа. Ловцы, стремящиеся умыкнуть материал, а затем продать его на черном рынке. О них мы еще слишком мало знаем, чтобы выстраивать настоящие версии.

– А Гуннар что, тоже был ученым? – зашла с другого бока Грейс.

– Нет, – ответил шеф. – Силовиком.

– Вы считали, он ликвидирован, – напомнил я. – А он, оказывается, жив-здоров, обитает в Бразилии, да еще и возит разных бизнес-шишек поохотиться на мифических животных.

– Да, – кивнул Глюк. – Как это стыкуется со смертельной угрозой человечеству?

– Нас всех забодает единорог? – схохмил я.

– Да, действительно, – поддержал Кто. – Мне это тоже не вполне ясно. Обрисуйте, пожалуйста.

– Наука со времен холодной войны шагнула далеко вперед, – пояснил шеф. – Генетика расцветает буйным цветом. Тем не менее границы дозволенного есть и у современных исследований. Пусть с переменным успехом, но все же действуют международные нормы и бюрократические препоны. А такой штуке, как исследовательская программа высшей расы, неизбежно понадобилась бы огромная база данных, образцов тканей, лабораторных анализов. Без всемерной поддержки государства в наше время подобное невозможно.

– Ну, всемерная поддержка государства у нацистов как раз была, – заметил Кто. – Всю Вторую мировую. И подопытных у них имелись миллионы – все, кто сидел в лагерях. Те архивы, судя по всему, содержат колоссальный объем информации по этническому происхождению, полу, возрасту, другим параметрам. Коробки, где на указателях бурые отпечатки пальцев, – это, надо думать, образцы крови. Еще тридцать лет назад не существовало такого понятия, как анализ ДНК. Впервые расклад ДНК по типологии осуществил в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году Элек Джеффриз из Лестерского университета в Англии. К той поре «Конклав» был уже низложен. Мы тогда не дали ему сделать решающий шаг: систематизировать данные на том этапе, когда наука уже дошла до того, чтобы мечты о высшей расе воплотились на практике.

– А можно отследить типологию ДНК по засохшей крови? – поинтересовалась Грейс.

– Разумеется, – ответил Кто. – Она уже повсеместно устанавливается по картам Гатри. С ее помощью дети при рождении обследуются на предмет генетических заболеваний; потом она сохраняется в базах данных. Я читал о случае, когда по лейкопластырю семнадцатилетней давности был установлен отец жертвы, погибшей в автокатастрофе.

– Получается, эти карты и архивные данные помогают в принципе установить родословную? – уточнила Грейс.

– Именно так. Создание расы генетически совершенных существ – заветная мечта евгеники. Но скоро лишь сказка сказывается. Сказка эта зовется социальным дарвинизмом в его экстремальной форме; но все равно процесс растягивается на поколения. Это быстрее, чем естественная эволюция, но все равно можно успеть состариться. Если, конечно, у вас нет возможности заниматься искусственной перекомпоновкой генов, так называемой трансгенетикой. Теоретически за одно-два поколения путем трансформации ДНК можно создать и более совершенных людей…

– С рогом посреди лба, – вставил Глюк.

– Капитан Леджер в это уже вник, – сказал Черч. – Чем не схема добычи средств, причем вполне в духе «Конклава». За колоссальные деньги олигархам предлагают поучаствовать в охоте, где трофей не просто экзотическое животное, а вообще нечто несравненное, чего ни у кого нет и быть не может. Это утоляет амбиции денежных мешков, а заодно обеспечивает солидный оборотный капитал такой структуре, как «Конклав». Но что не менее важно – оно же демонстрирует значительные достижения их исследований.

– Данные родословной, продвинутая наука, большие деньги, – взялся перечислять я. – Ощущение такое, будто «Конклав» воскрес. С той лишь разницей, что теперь они на самом деле в шаге от того, из-за чего нацистами затевалась Вторая мировая война, а вам понадобилось сорок лет войны холодной, чтобы как-то им в этом помешать.

– Да, – словно опомнился Кто. – Эти маньяки и вправду могут использовать науку для выполнения двуединой задачи евгеники.

– Как понять двуединой? – поднял голову Глюк.

– Не только укрепить одну расу, но и ослабить остальные.

– Или вообще стереть их с лица земли, – недвижно глядя перед собой, произнесла Грейс.

Какое-то время все сидели оцепенев, пока не подал голос Глюк:

– Но… как такое остановить? Мы даже не знаем, кто здесь задействован и как далеко они зашли. Или…

Договорить ему не дал телефонный звонок. Черч взял трубку; я даже по спине его понял, что новости отнюдь не добрые.

Глава 64

Хранилище «Глубокое железо», Колорадо.

Воскресенье, 29 августа, 5.36.

Остаток времени на Часах вымирания:

78 часов 24 минуты (время местное).

Начальник службы криминалистики ОВН лейтенант Джерри Спенсер, в прошлом детектив из Вашингтона, сидел на жестком стуле в офисе «Глубокого железа». Измотанный, чувствующий себя на все свои преклонные годы, в одной руке он держал сотовый, а пальцами другой задумчиво барабанил по столешнице. Глаза слезились от напряженной работы там, внизу, на месте происшествия – точнее, ряде таких мест, перетекающих одно в другое. Там он провел двенадцать часов кряду – сразу после той засады в Вилмингтоне. Надо было сделать неотложный звонок, но при одной мысли об этом сердце заходилось так, что казалось, сил не хватит набрать номер.

Он вздохнул, протер глаза и все-таки нажал на нужные кнопки.

Шеф взял трубку после третьего гудка.

– Я нашел «Пилу», – коротко сообщил Спенсер.

Тон его мог подразумевать только одно.

– Рассказывай, – негромко сказал Черч.

Глава 65

Ангар, Балтимор, Мэриленд.

Воскресенье, 29 августа, 5.37.

Остаток времени на Часах вымирания:

78 часов 23 минуты.

Черч тихо положил трубку на стол, прошел в дальний угол комнаты и остановился там – лицом к искристой ряби бухты, к нам спиной. Видно было, как ссутулились его плечи. Мы за столом молча переглядывались.

– Джерри Спенсер звонил, – произнес шеф, не оборачиваясь. – Нашли «Пилу».

Мы ждали, не задавая вопросов, не желая торопить дурные вести.

– У подножия холмов он заметил следы шин. Понял, что это, вероятно, русская команда остановилась примерно в миле и дальше двинулась своим ходом. Тогда он поехал по этим следам и нашел их машины: два фургона. Там же обнаружил и два «хаммера» ОВН. Спенсер считает, что оба «хаммера» были обстреляны из гранатометов. Хэк Петерсон, вся его команда… Шансов у них не было никаких; скорее всего, они даже ничего не успели заметить. Машины, судя по всему, поливали из огнетушителей, чтобы скрыть дым, а затем забросали ветками.

– Dios mio! – выдохнул Руди.

Глюк сидел с угрюмым видом; даже вечный циник Кто изобразил на лице удрученность.

Грейс застыла с закрытыми глазами, костяшки сжатых кулаков побелели. Хэк Петерсон был последним из агентов ОВН, работавших у Черча с той же поры, что и она. Они дружили и с полсотни раз вместе выходили на боевые задания. Без преувеличения могу сказать, что несколько раз они спасали Америку, а с ней и изрядную часть мира от самых что ни на есть гнусных и опасных посягательств. Хэк был истинный герой, таких сейчас и не сыскать.

– Прости, – взяв ее руку, сказал я, словно в этой трагедии была моя вина. Грейс медленно подняла голову – глаза ее оставались сухими и горели как звезды, на лице отражались невысказанные эмоции. Не здесь; не при всех; не при исполнении. Может, вообще никогда. Как и я, она была солдатом на поле боя.

– Боже, – тихо проговорила она. – Неужели этому нет конца? Что, мы так и будем биться в треклятой этой войне, покуда всех и вся не изничтожим? Что за сборище сумасшедших!

Я сжал ее руку.

Черч повернулся к нам лицом. Глаз за очками-хамелеонами видно не было, но на челюстях ходили желваки – недолго, пока включившийся самоконтроль вновь не спрятал все его чувства за стальным заслоном.

– Спенсер также сказал, что обнаружил маршрут отхода той, сторонней команды. Он двигался следом от самого бокса Хекеля. Было два набора пятен. Один падал с высоты как минимум метр восемьдесят – возможно, это тот из них, кого вы, капитан, ткнули в рот. У второго обильное кровотечение с более низкой точки и на более низкой скорости. Спенсер полагает, что от раны на ноге. К поверхности они поднялись на лифте: шума гидравлики вы, скорее всего, не расслышали из-за удаленности кабины. Затем они через люки вентиляции выбрались на крышу и спустились оттуда на ту сторону, которая не видна была Кирку Андерсону. Примерно с четверть мили кровавый след вел к окольной дороге, дальше начинались отпечатки шин. Остались также следы двух пар обуви, размеры сорок восемь и пятьдесят. Он сейчас высчитывает весовые категории; судя по всему, оба человека весили как минимум по сто – сто двадцать килограммов.

– Надо сказать, довольно шустро для таких здоровяков, – заметил я. – Тут и здоровому не угнаться.

Грейс кивнула.

– За время столь долгого пути они, наверное, просто истекли кровью. А тут еще приходилось при таком весе – неважно, какая у них физическая форма – лазать по шурфам, карабкаться по стенам, бежать к холмам… И это все при ранениях, да еще прикончив перед этим дюжину человек, которых они после убийства, как утверждают, растерзали голыми руками… В голове такое не укладывается.

– Укладывается действительно с трудом, – задумался шеф. – Я, пожалуй, склоняюсь к мнению капитана Леджера насчет экзоскелетов. Какая-нибудь боевая экипировка последней модели, которая приумножает силу и поддерживает вес.

– Знаете, мы пока еще не в фантастическом романе, – высказал свое мнение Кто. – От таких новинок нас отделяют годы.

– Гм. Док, – обратился к нему Глюк. – Вы тут защищаете ученых, создателей единорогов, а экзоскелет при этом зовете фантастикой?

Кто лишь строптиво пожал плечами.

– Поверить не могу, что Хэка больше нет, – с мукой произнесла Грейс. – За что? Да ни за что ни про что!

– Неправда, Грейс, – сказал я. – У нас, возможно, еще нет полной ясности, но мы в лепешку расшибемся, а все выясним… А значит, погибли они не зря: этим они приближают нас к тому, чтобы остановить и наказать тех, кто все это сделал.

– Ради чего? Чтоб расчистить путь еще какому-нибудь кровавому маньяку, который понаделает дел покруче, чем его предшественник?

– Нет, – категорично возразил я. – Потому, что за нами стоят люди. Мы принимаем огонь на себя, чтобы пули не попали в них, ни в чем не повинных. Мы спасаем жизни, Грейс. Ты это знаешь. Таков долг солдата, и Хэк Петерсон знал это, как никто другой. И вся его команда.

Грейс отвернулась; видно было, насколько ей тяжко.

– Мы только и видим вокруг себя, что эту войну без конца и без края, – произнесла она с горечью. – Только и делаем, что хороним друзей.

Я молчал. Притихли и все в комнате.

В дверь постучали, и в помещение заглянул зам по связи.

– Мистер Черч, – доложил он, – у нас тут еще одно видео!

Глава 66

«Фабрика драконов».

Воскресенье, 29 августа, 5.38.

Остаток времени на Часах вымирания:

78 часов 22 минуты (время местное).

Слабость брата разом и забавляла, и отвращала Гекату. По идее, сила должна была исходить именно от него, а вот гляди-ка. Причем они оба это сознавали, хотя и не обсуждали в открытую. По обычным людским меркам монстр из него был что надо: броский, сметливый, нос по ветру, изощренный, жестокий. А вот по стандартам их семьи хищницей была как раз Геката, а он так, слабонервная девица, случайно родившаяся мужчиной. Сам Парис в разное время убил шестерых – ну и еще троих на пару с сестрой во время их совместных сексуальных игр. Геката лично прикончила, кажется, пятьдесят семь (не считая секс-партнеров, которым счета не велось). Парис присутствовал при девяти убийствах. Остальные были не его заботой – даром что сестра не делала из этого тайны, когда избавлялась от трупов. Он сам предпочитал не вдаваться в подробности: духа не хватало.

Та развлекуха с двумя горе-киллерами, подосланными Альфой и Отто, лишний раз показала, насколько слабым сделался брат: он вообще отказался участвовать. А то, глядишь, и окончательно опозорился бы, грохнувшись в обморок. Это заметил даже дуролом Тонтон, спросивший потом Гекату в постели:

– А что у нас с мистером Парисом?

Тонтон лежал снизу; его атлетический торс и грудь покрывали царапины и отметины от зубов. Ему нравился накал партнерши; Геката же, если ей удавалось извлечь из своего балбеса атлета вопль ненаигранной боли, испытывала истинный оргазм, ненасытно ярилась снова и опять кончала.

Сидя верхом на мощном суку партнера, Геката пожала плечами:

– У Париса другие вкусы.

Тонтон своими ручищами обжимал упругий бюст партнерши. Белоснежную кожу Гекаты покрывал жаркий румянец от недавнего оргазма. Атлет уже начинал утомляться, но, судя по хищному блеску глаз женщины, ей было мало.

– Куда ему до тебя, – ритмично играя мышцами, произнес он, не переставая двигаться. – Никто с тобой не сравнится.

Геката, блаженно закусив губу, сощурилась от удовольствия. Прав болван: куда им всем до нее. Братец и тот вон пожух.

Сук у Тонтона заметно обмяк, хотя Гекате, умело играя бедрами, уже трижды удавалось сохранять его размер и твердость на должном уровне. Четвертый раз, похоже, не получится. «Слабаки мужики», – со снисходительной улыбкой подумала она. А ну-ка, попробуем с другого бока.

– А что, – мурлыкнула Геката. – Ты тоже, мой жеребчик, ни с кем не сравнишься.

– Да что я, – игриво хрюкнул он. – Рыло свинячье.

Счет берсеркам шел уже на сотни, но даже среди них Тонтон выделялся своей физической мощью. Генная терапия, заданная госпожой, вывела его на новый уровень. Мышечная масса Тонтона превышала обычную на сорок шесть процентов; при росте два двадцать восемь он мог запросто таскать полторы тонны груза, подтягиваться одной рукой по пятьдесят раз, без напряжения жать лежа штангу в полтонны весом. Взобраться на гигантскую секвойю ему было нипочем, равно как и переломить бейсбольную биту.

Тонтону нравилось ощущать свою силу. Как, собственно, и Гекате. Он был единственным из берсерков, кого она допускала к себе в спальню – причем в течение последних двух месяцев он удостаивался этой чести по крайней мере четыре раза в неделю.

– А почему мистер Парис не такой, как ты? – спросил Тонтон, безропотно неся на себе неуемную наездницу. Втайне он надеялся, что госпожа за разговором как-то приостынет: ей-то сносу нет, а он – другое дело.

Геката, закрыв глаза, полностью ушла в ощущение: ответа, похоже, не дождаться.

– У нас как у львов, скотинка моя, – пробормотала вдруг она, не отвлекаясь от занятия.

– Не понимаю…

– Самцы тупы и ленивы. Валяются день-деньской, а всю работу перекладывают на самок: охотиться, убивать. Истинные вожаки в прайде – это мы.

Тонтон промолчал.

Геката приоткрыла глаза – синие ирисы с искорками жаркого золота. Она улыбнулась – по крайней мере, Тонтон счел это за улыбку. В неверном свете свечей зубы госпожи казались до странности острыми, прямо как у хищной кошки. Кажется, прежде они такими не были.

– А у самцов, – продолжала Геката, – всего и дел, что хорошо выглядеть да трахаться.

Легонько вдавив острые ногти Тонтону в шею, она продолжала ритмично двигать бедрами.

Получается, как ты ни устал, а хозяйке прайда надо повиноваться. Все ее желания выполнять беспрекословно.