Текст книги "Фабрика драконов"

Автор книги: Джонатан Мэйберри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 37 страниц)

Глава 37

«Дека».

Суббота, 28 августа, 15.22.

Остаток времени на Часах вымирания:

92 часа 38 минут (время местное).

Близнецы возвращались к своему авиалайнеру под ручку – давно подмеченная и взятая на вооружение европейская манера: физическая близость, достаточная в то же время для конфиденциального общения.

– Иди тише, – вполголоса сказала Геката, легонько стискивая брату предплечье, – а то он смотрит. Да и Отто, наверное, тоже.

– Да они всегда смотрят, – тоже вполголоса пробормотал Парис. – Бог ты мой, скорей бы убраться из этого места. У меня от него мурашки по коже.

– От кого? От папика или от Отто?

– От обоих, – фыркнул Парис. – Что один, что другой – змеи подколодные.

– Хм. Но змеи, согласись, полезные, – заметила сестра, похлопав по сумочке, где лежали несколько компактов с информацией, переданных Сайрусом. Возможно, теперь удастся наконец решить проблему эмоционального перегрева у берсерков или хотя бы несколько ее сгладить.

Близнецы подошли к самолету. У трапа встали навытяжку их собственные охранники.

– Что-нибудь есть, Маркус? – непринужденно спросила Геката.

– Ничего особенного, мадам. Заправка проведена, на борт никто не поднимался.

– А попытки были? – шутливо осведомился Парис.

– Так точно, сэр, – отрапортовал Маркус. – Хотел пройти мистер Отто, думал оставить вам цветы. Я сказал, что у нас приказ никого не пропускать.

– А цветы?

– Он их унес с собой.

Парис понимающе глянул на сестру.

– Небось, полный букет подслушек.

– Могу ручаться, что на борт никого и ничего не проникало.

– Молодец, Маркус, – похвалил усердие охранника Парис.

Геката, чуть наклонив голову, взыскательно оглядела лайнер и, повернувшись, легко взбежала по трапу. Парис зловеще оглянулся на «Деку», надеясь, что на него смотрят папаша и Отто.

– Поцелуйте меня в жопу, – как можно четче проартикулировал он и с улыбкой взошел на борт.

Через несколько минут самолет катился по взлетной полосе. Отто Вирц стоял, наблюдая эту сцену из обзорного окна центра связи «Деки». С отлетом близнецов спецы нажали соответствующие кнопки, и стены сложились секциями, открыв остальные две трети помещения, заставленные множеством многофункциональных рабочих станций. Задвинулись напольные панели, обнажив стеклянный пол, под которым находились компьютерный зал и негромко гудящие емкости по производству вирусов со своим смертоносным потенциалом. Как он и говорил патрону, близнецы увидели лишь то, что он сам хотел им показать.

– Они в воздухе, сэр, – доложил инженер за соседним пультом.

– Дождись, когда поднимутся километров на семь, – отозвался Отто, глядя на экран, – и включай датчики.

– Слушаю, сэр.

Пока шла заправка, вместе с горючим в баки попали десятки крохотных сенсоров размером чуть больше водяной капли. Плавая в авиатопливе, они посылали сигналы через свои тончайшие усики. Датчики совмещали в себе сразу несколько нанотехнологий. По отдельности сигнал у них был ничтожен, но вместе они консолидировались в сильный, четкий импульс, передающийся на многие мили.

– Что у нас по воздушной разведке?

– Птицы один, два и четыре на высоте одиннадцать километров. Птица три курсирует на трехстах метрах. Все отдаленные станции настроены на прием, инфильтрационные команды активизированы. Все готово к запуску, сэр.

– Хорошо, – с улыбкой кивнул Отто, глядя на просверки радара, направленного на юго-восток.

Глава 38

Сокото, Нигерия.

Шесть дней назад.

Доктор Ханс Кертиг чуть ли не пинком распахнул открывающиеся в обе стороны двери полевой операционной. Выйдя в закуток ординаторской, он сорвал с себя перчатки, маску и кинул их в мусорное ведро. Несколько минут врач стоял, играя желваками на лице и ничего не видя перед собой от бессильного гнева. Он даже не обернулся, когда вслед за ним вошла Фрида Йегер, бесшумно расстегивая на ходу хирургический халат в темных пятнах.

– Извини, Ханс, – сказала она негромко. Он в ответ промолчал; желваки все так же играли. – Ты сделал все от тебя зависящее. Иногда бывает…

Она осеклась на полуслове, когда врач, резко обернувшись, напустился на нее:

– Ты в самом деле так думаешь, Фрида? Прямо-таки все, что мог? Надо же, благодетель какой! – Под его напором она невольно сделала шаг назад. – Ты хоть понимаешь, что я все проделал без сучка без задоринки? Без сучка, черт возьми, без задоринки! – В углу рта у него пузырилась слюна. – Здесь, в Нигерии, гангренозных я оперирую уже четыре года. Я проделал двести операций. Двести! И ни разу – слышишь, ни разу – не было случая, чтобы у меня на столе умер больной. – Он кивком указал на двери операционной. – А здесь у меня за восемь дней под ножом гибнет уже шестой ребенок. И ты мне еще говоришь: дескать, оно бывает!

– Может, ты просто переутомился…

Не успев это произнести, Фрида Йегер уже пожалела, что так сказала. Глаза у Кертига полыхнули так, что казалось, сейчас подбежит и ударит. Но он лишь с горькой усмешкой отвернулся и, подойдя к умывальнику, стал драить руки так, словно хотел смыть с кожи всю реальность происходящего.

– Я не теряю пациентов, Фрида, – сказал он через плечо. – Можешь назвать меня упрямым бараном, но факты остаются фактами. Пациентов я не теряю. Ни здесь, ни в Кении, ни дома в Мюнхене. Черт возьми, не те-ря-ю! Ни со скарлатиной, ни с номой, ни с чем-то еще. Это тебе не богадельня с одной на всех аптечкой и упованием на волю Божью. И не послевоенная карета «скорой помощи». Ни у кого на всем континенте нет лучших показателей по спасению детей, чем у нас.

– Я знаю, Ханс, – слабым голосом согласилась она. – Но ведь они умирают, дети-то. И не у одного лишь тебя. Мы их тридцать потеряли за последний месяц с небольшим.

– Тридцать? – Кертиг забыл даже вытереть руки. – Ты что такое говоришь?!

Нома была ужасной болезнью – страшная форма инфекционной гангрены рта и щек, которой подвержены страдающие от недоедания дети в Африке, частично Азии и некоторых районах Центральной Америки. Почти всем пациентам было от двух до шести лет, и болезнь буквально поедала плоть их щек и ртов, оставляя там жуткие язвы и являясь почвой для вторичных инфекций. Однако с середины девяностых в Нигерию и другие очаги заболевания зачастили медицинские десанты из известных здравоохранительных центров Европы и Америки: «Штифтунг киндерхильфе», Голландский центр по борьбе с номой, «Лицом к Африке» и прочие. Как и этот лазарет в Сокото, все они проделали грандиозную работу, оттеснив болезнь и улучшив здесь состояние здравоохранения в целом. Сотни восстановительных операций безвозмездно проводили пластические хирурги «Интерпласта», возвращая детей к нормальной жизни. С тем, чтобы они продолжали жить. Болезнь – если не вести речь о запущенных случаях – уже не считалась смертельной; у нее были свои методы лечения и превентивной медицины. Через мировые гуманитарные организации наладилось снабжение продовольствием.

А тут вдруг такое: дети мрут от болезни, которая, казалось, больше не угрожала им смертельным исходом.

– Почему их умирает так много? – строго спросил он.

– Мы… не знаем.

– Ну вы хоть, боже ты мой, тесты проводили?

– Проводили.

– И что?

– Это именно нома. Но почему-то вдруг ставшая агрессивной.

– Ты имеешь в виду мутацию?

Фрида вначале нерешительно кивнула, но затем пожала плечами.

– Не знаю даже, как это назвать.

В Нигерии Фрида Йегер работала сестрой-педиатром четвертый месяц. Разумеется, компетенции в таких вопросах у нее не хватало.

– Кто проводит анализы? – колючим голосом осведомился Кертиг.

Она назвала лабораторию. Он, не тратя время на раздумья, пошел делать звонки. Нома была старой, а потому достаточно изученной болезнью. Коварной, но стабильной и предсказуемой.

Ужас сжимал Кертигу сердце, когда он спешил к своему вагончику, где у него на случай необходимости имелся спутниковый телефон.

Боже сохрани этих детей, если ее возбудитель мутировал.

Храни Бог вообще всех детей на земле.

Глава 39

Хранилище «Глубокое железо».

Суббота, 28 августа, 1559.

Остаток времени на Часах вымирания:

92 часа 1 минута (время местное).

Распинав наконец ящики, я вскочил на одно колено и выхватил резервную «беретту».

– Чисто! – послышался знакомый рык.

Рядом всплыл Симс (переносица со шрамом, один глаз заплыл) со своей М-4.

– Чисто! – эхом, проорал откуда-то Банни. Вскоре, разгребая завалы из коробок и папок, с правой стороны возник и он.

– Сержант, а где у нас противник? – с напускной суровостью спросил я, найдя и водрузив на место шлем с прибором ночного видения.

Вместо ответа Банни точечным фонариком посветил на приоткрытую заднюю дверь. Подобравшись, пинком закрыл ее. Внутренний замок был сломан.

– Что, в погоню?

– Нет. Баррикадируемся.

Вместе с ним мы дружно стали закладывать ящиками обе двери. Старший задумчиво наблюдал за нашими стараниями со стороны.

– Чего? – спросил я, отвлекаясь.

– Слушай, кэп, а тебя, часом, последним ящиком по башке не долбануло? Или мне провести проверку на вменяемость: расспросить, кто есть ты, а кто президент Североамериканских Штатов и все такое? А, капитан?

– Я – это я, а вице-президент, как у меня записано, жопа с ушами.

– Тогда ладно, – ухмыльнулся Старший. – Жить будешь.

Банни, сидя на полу, снежинками накладывал пластырь на длинный тонкий порез на бедре.

– Вообще было прикольно. – Он, хмыкнув, покачал головой. – Не знаю, парни, как вас, а меня лично начинает понемногу притомлять, что на нас устраивают засады всякие ублюдки, которых мы даже ни разу не обижали. Я в смысле, что вообще это было? Из-за чего сыр-бор? А недавние нелюди кто: йети и компания?

– Типа того, – сказал я, оглядывая то, что осталось от русских спецназовцев.

– Ты, кэп, сам-то понятие имеешь, во что мы врюхались? – поинтересовался и Старший.

– Да вот, въезжаю понемногу, – ответил я, не особо распространяясь. – По крайней мере, становится ясно, что здесь одно и то же выискивали две команды.

– Три, – поправил Старший. – Если тут где-то еще и «Пила».

На это я не сказал ничего. Если «Пила» находилась в этом хранилище и не вышла даже на звуки перестрелки, значит, вести о ней речь не приходилось. Старший все понял по моему лицу и не стал углубляться. Банни, поочередно нас оглядев, лишь тихонько ругнулся.

Лучи фонариков хорошо освещали помещение. Схватка с русскими происходила преимущественно в одном углу, v двери, через которую ворвались мы. Эта часть комнаты представляла собой поистине адское побоище с растерзанными трупами. Смертей я повидал немало (да и сам, чего греха таить, не раз и не два был им причиной), но это зрелище вгоняло в невольный ступор. От такого изуверства хотелось брезгливо отвернуться, что было бы, увы, не лучшим выбором. Отрицание – всегда волчья яма: ты предпочитаешь о ней забыть и потом неминуемо в нее попадаешь.

Старший, вынув магазин из своей винтовки, узрел там всего три патрона и приткнул новый, бережно переложив в карман патроны из старого.

– Кэп. Знаешь, я или стар становлюсь для такой хрени, или нас и впрямь чуть в задницу не отымели всего двое бойцов. И отымели бы, кстати, если б ты одному перышком губу не пощекотал.

– Не-не, кроме шуток, – заметил и Банни. – Один из тех ребят прямо-таки выдрал у меня винтовку из рук. А ты знаешь, это не так просто сделать. Я ему аж четыре раза от всей души вписал: два апперкота, хук в подреберье и навес с правой. А ему мои удары, похоже, как перхоть с лацкана стряхнуть, даже не хрюкнул. Я так себя, пожалуй, уважать перестану.

У Банни, между прочим, размер бицепса пятьдесят пять сантиметров – сам мерил, – и подковы с монетами он гнет даже не на спор. А уж когда боксирует по перчаткам спарринг-партнера, у того руки враз немеют до локтей. Сейчас синие глаза Банни, обычно такие задорные, были озадаченно-встревоженными.

– Он прав, кэп, – солидарно кивнул Старший. – Я в этих козлов полный магазин высадил, а их едва откинуло. И уж точно не повалило. Тут, наверное, дело в какой-то особой броне, которая поглощает удар, как я не знаю что. Лишь когда я ему прямиком в голову всадил, он наконец показал хвост и нырнул за ящики. А до тех пор… в общем, сдерживать сдерживал, а урона гадам никакого.

– Я что-то таких жилетов и не припомню, – покачал головой Банни.

– Одного из них, – продолжал Старший, – я, верно, хорошенько прошил по ногам. Не того, что ты чикнул, а второго. Ушел прихрамывая. Другой бы на его месте полз чуть живой, со столькими-то дырками. Я вот что думаю: а может, они оттого такие крепыши, что на них какой-нибудь наружный экзоскелет – как, понимаешь, у членистоногих? А что, сейчас такие, говорят, поступили в разработку…

– Да ну, Старший, перестань, – не стал слушать Банни. – Жесткий-то он и вправду был, но за счет костей и мышц: я сам кулаками прощупал.

– Резиновые подушки с перегородками, как на матрасе, да металлические распорки – вот тебе и все кости с мышцами, – стоял на своем Старший. – А при общем гвалте…

– Неважно что, – рассудил я, – но у них это было, а у нас нет. Хорошо еще, что получилось их вытурить. Сронить мы их не сронили, но хоть у самих голова цела, поэтому ставим себе плюсик.

– Стакан наполовину полный? Меня устраивает, – одобрил Банни.

Стоя по бокам, мои сослуживцы оглядывали изувеченные трупы. Я прикинул размеры комнаты. Кровь скопилась примерно в одном углу. Собственно, пятна были везде, но в основном пол был не загажен.

– Ну, – вздохнул я, – вот что нам надо сделать: для начала посмотрите, нет ли при них удостоверений или других опознавательных знаков. Сомневаюсь, конечно, но поискать в любом случае стоит.

– Вот те раз, – пробормотал Банни.

– Затем передвинем останки к той части стены. – Я указал на пятачок метра в три, свободный от коробок.

– Да зачем вообще их трогать, капитан? – спросил Старший.

– Затем, что нам тут предстоит работа и запинаться обо все подряд будет не с руки. Уловил?

Он кивнул.

Присев на корточки, я взялся обыскивать мертвых спецназовцев. Что и говорить, занятие не нравилось ни мне, ни моим подчиненным. Банни, ненадолго отвлекшись, вынул из кармана мятный дезодорант и, пшикнув себе под нос, передал флакончик нам. Перечная мята и эвкалипт достаточно быстро отшибают прочие запахи, а при эдакой кровище, да и еще кое-чем, запах здесь в непродолжительном времени будет, скажем прямо, не фиалки.

Поиски, разумеется, успехом не увенчались. Ни удостоверений, ничего. Мы без слов начали сдвигать тела к стене. Я знал, что Старшему заниматься подобным в свое время уже доводилось – в Ираке, вытаскивая трупы из каменных завалов, понаделанных шахидами. У нас с Банни тоже был соответствующий опыт, у каждого свой. Я входил в контингент копов, отряженных из Балтимора для работы на развалинах башен-близнецов. Грустное это, признаться, было дело. И всегда одолевает мысль: ну как, как такие деяния можно ассоциировать с разумной, более того, намеренной, деятельностью человека? Да-да, понимаю: как говорится, чья б корова мычала, а особенно моя, то есть того парня, что умеет убивать и пистолетом, и ножом, и гранатой, и удавкой, а если надо, и голыми руками. Но ведь есть разница между убийством в бою и вот так. Непонятно даже, как это и назвать. Убийством – слишком уж расплывчато; расчленением – как-то по-больничному. Тогда как?

Те два нелюдя, которых мы отсюда спровадили, проделали именно это и с русскими, и с персоналом наверху. Более того, они всем этим упивались. Возможно, тут и кроется разгадка. Лично у меня смерть противника – скажем, террориста, держащего пистолет у виска перепуганного шестиклашки, – вызвала бы удовлетворение, но не дольше чем на секунду. Упиваться этим я бы ни в коем случае не стал. Никакого нутряного или эротического восторга от смерти другого человека. Ну а здесь, я полагаю, налицо был именно тот случай.

Как раз когда я над этим раздумывал, мою мысль философски, буквально тремя словами озвучил Старший:

– Сие есть зло.

И этим сказано все. Мы с Банни взглянули сначала на него, затем друг на друга. Команда работала молча, но получается, все думали об одном и том же, и Старший угодил в самую точку. Это и было зло.

Покончив с перетаскиванием трупов, мы омыли руки водой из фляжек и, как могли, забросали тела картоном. Тогда я наконец оглядел все остальное помещение. Половина коробок была повалена на пол. На первый взгляд в боксе хранилась только бумага.

– Старший, Банни, эти злыдни, что мы прогнали, ничего не прихватили с собой? Может, какие-нибудь отдельные коробки, флоппи-диски, перфокарты? Еще что-нибудь?

– Я что-то не заметил, – сказал Старший. – Разве только мелочь по карманам попрятали. Ну так что, кэп, мы идем или здесь торчим?

– Пока остаемся здесь. Если те, как ты говоришь, членистоногие где-то там прячутся, я не хочу, чтобы они висели у нас на хвосте всю дорогу к лифтам. В деле безопасного возвращения у них перед нами преимущество, и гарантий безопасности никаких.

– Согласен целиком и полностью, – ухмыльнулся Старший. – Не знаю, как на вас, ребята, а на меня враги в бою вот так еще не ревели. До сих пор в ушах звенит.

– Да, – согласился и Банни. – Мой личный шизометр явно зашкаливает.

– Ну вот, тем более имеет смысл задержаться, – подытожил я. – Отдохнем здесь в теньке. К тому ж если они ничего с собой не взяли, значит, никуда оно от нас не денется. – Я подошел к стене, чтобы лучше оглядеть комнату и ее, так сказать, общий антураж. – Основная цель все та же, так что нам сейчас предстоит прошерстить эти архивы. Налицо по крайней мере два игрока: русские и эти вот, которые считают содержимое бокса достаточно ценным, чтобы ради него перебить кучу народа. Давайте выясним почему.

По лицам сослуживцев было видно, что эта задача им по сердцу не больше, чем мне.

– Если те ребята выпрыгнут наружу, – высказал предположение Банни, – их там встретит один лишь Кирк. Один против двоих.

Старший прыснул в кулак.

– Это в броневике-то, с шестиствольником и базуками? Против двух хитиновых скорлупок?

– Вообще-то да, – вынужден был признать Банни, хотя и без особого восторга.

– Во всяком случае, нам за ними не угнаться, – уже сосредотачиваясь на задаче, сказал я. – Как там у них сложится, пусть решают боги войны. А мы пока займемся делом. От цели нас постоянно что-нибудь да отделяет. Давайте хоть найдем, что именно.

И мы занялись этой самой работой, чутко вслушиваясь и выжидая, не оживут ли лифты, не раздадутся ли знакомые, властно покрикивающие голоса, не послышится ли дробный топот, безошибочно выдающий бойцов СВАТ или иных оперативников. Ничего. Тишина.

Так мы и торчали в этом склепе, но, пока ДВБ по-прежнему на хвосте у ОВН, никакой кавалерии на помощь, как видно, не прибудет.

Об этом мы старались не думать – все пытались сосредоточиться на текущем задании.

Все пытались.

Глава 40

Булавайо, Республика Зимбабве.

Пять дней назад.

Габриэль Мугабе, прихлебывая чай, с довольным видом наблюдал, как шустро снуют электрокары, разгружая и загружая паллеты с бутилированной водой, с депо прямо на склад. И количество хорошее. В смысле, сумма. Американец не поскупился – дал на лапу как следует, чтобы груз побыстрее и без проблем прошел таможню.

– А зачем так быстро? – поинтересовался он, помнится, тогда.

– Да в рекламную кампанию денег вбухано немерено, – по-свойски ответил янки. – Рекламу запускаем первого сентября, поэтому хочется, чтобы продукт был на тот момент в наличии.

– Но ты же сказал, вы воду раздаете, а не продаете. При чем здесь тогда время?

– Импульсная покупка – один из двигателей продаж. Становой хребет экономики. Дашь одну бутылку на халяву – они потом десяток купят.

– А-а-а…

Вот дурак американец. Шестьдесят тонн бутилирован-ной воды на раздачу – все равно что целое состояние в унитаз. Но тот настаивал: мол, один день пиковых продаж по миру окупает все затраты сторицей. Да и бог бы с ним, – проверять, что ли? А вот аккуратно подсунутый толстый конверт с деньгами – это совсем иное дело. Денежка к денежке – американские баксы, южноафриканские ранды. Никаких тебе зимбабвийских долларов, стоящих меньше резаной бумаги. Наше почтение.

Они пожали друг другу руки: договорились. Чуток ушло на взятки таможне. Само имя Мугабе уже вызывало готовность к сотрудничеству. Ну, еще малость подмазать порт Бейра в Мозамбике. Борт был разгружен там, а далее вода поездом проследовала на товарное депо в Булавайо и наконец с поезда – прямиком на склады, владели которыми люди, при одном лишь упоминании семьи Мугабе замирающие навытяжку.

Габриэль Мугабе был племянником президента Зимбабве, поносимого разными международными организациями, от «Эмнести интернэшнл» до «Африканского союза», за попирание человеческих прав. Смехота. Признаться честно, в душе Габриэль был с этим согласен, но, опять же, что такое человеческие права, как не попытка слабых покуситься на сильных? С правами приходит сила. А имея силу, на то, что говорят слабые, можно в принципе наплевать. Ведь сила – она и есть сила. И сама история на всем своем протяжении учит тому же. Мугабе, если надо, мог назвать сколько угодно исторических прецедентов: от времен Ветхого Завета и далее, вплоть до так называемой войны с террором, объявленной этими лицемерами американцами.

И хотя Габриэль Мугабе не был плотоядным монстром вроде своего дяди, в Булавайо его по праву боялись. А значит, уважали. Так что вода прибыла быстро, а выданная американцем наличность благополучно осела у Габриэля дома в персональном сейфе.

Он не спеша, со вкусом прихлебывал чай, заваренный на взятой с паллеты воде: а как не отщипнуть с проплывающего мимо? Надо же что-то прихватить и в личное пользование.

– Вода бесплатная. – Ехидно хмыкнув, он лишь покачал головой. – Ох уж эти американцы. Придурок на придурке.