Текст книги "Фабрика драконов"

Автор книги: Джонатан Мэйберри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц)

– В личном знании.

Слова осязаемо повисли в воздухе.

– Тогда получается три возможности, – рассудил я. – Четыре, если у Хекеля есть близнец.

– Близнеца нет.

– А сын?

– Известно, что у него была лишь дочь, которая в два года погибла в автокатастрофе вместе с матерью, женой Хекеля. В их смерти подозревается сам Хекель. Человеку на записи примерно лет пятьдесят. В апреле ему должно исполниться пятьдесят один. Так что речь идет об одном и том же персонаже.

– Что ж, тогда или программа у вас с изъяном, или… Но, по вашему рассказу, она в основном действует без сбоев, так что… Вы говорите, личное знание… Быть может, ошибаетесь вы?

– У меня есть копия протокола о его вскрытии. С детальными снимками свидетельства о смерти. Как только ДВБ от нас отвяжется, я направлю в ЮАР дипломатический запрос насчет эксгумации Хекеля. Второй экземпляр – на образцы тканей, которые, вероятно, еще хранятся в больнице Кейптауна, где проводилось вскрытие. – Черч откинулся в кресле. – До меня так и не доходит, откуда он на видео в добром здравии. По крайней мере один из этой группы имеет при себе оружие последней модели, так что перелицовкой старых кадров это быть не может. И пока у нас не появится новых свидетельств, придется уживаться с мыслью, что Хекель каким-то образом выжил. Основное беспокойство вызывает то, какие силы за ним стояли. Не хочу быть излишне пафосным, но «Конклав» представлял угрозу, можно сказать, для всего человечества. Впечатляет уже сам список совершенных ими преступлений, а три или четыре самых масштабных – с устранениями ведущих политиков – осуществлялись с использованием террористических организаций, финансируемых паутиной подставных фирм.

– А чего они вообще добивались?

– Для начала, на их счету этнические чистки, и их почерк угадывается в самых кровавых расовых конфликтах второй половины двадцатого века. У них были длинные руки и большие ресурсы, что позволяло устраивать локальные бунты, цветные революции, путчи… Они даже тайно высылали диверсионные группы, специально загрязнявшие водоемы в Африке и Израиле. Есть подозрение, что они прикладывали руку к распространению эпидемий в странах третьего мира. Было отслежено несколько случаев, когда «Конклав» финансировал геноцид, целью которого было умертвить как можно большее количество «расово неполноценных».

– Получается, речь идет о нацистской доктрине расовой чистоты? Истребить всех евреев, цыган, чернокожих – словом, всех, помимо светловолосых, синеглазых «детей Одина»?

Черч кивнул.

– Смерть Адольфа Гитлера едва ли кладет конец геноциду. Просто мировым правительствам стало политически выгоднее удерживать это вне фокуса общественного мнения, называть каким-то другим именем: обвинять террористов, сепаратистские течения. – В голосе шефа звучала нехарактерная для него горечь. И мне было совершенно не в чем его винить. – Пойми меня, капитан: это давно уже не элемент сугубо немецкой культуры и даже не арийский идеал. В войне с этническим геноцидом Германия давно с нами. Нет, эти мужчины и женщины – часть некой призрачной нации, которая сама по себе. Они более не хотят преобразовать какой-то отдельный народ; им теперь подавай весь мир.

– А Хекель у этих сволочей – кнопка запуска?

– Был, – уточнил Черч, потрогав очки и вновь принимая обычный, сдержанно-нейтральный вид. – А возможно, что и есть.

– Пожалуй, теперь я понимаю, почему это видео вас так насторожило. Если животное на съемке – продукт каких-то навороченных генетических разработок, созданных не без участия Хекеля и его патронов, и если они все те же козлы из «Конклава» или как там его еще, то получается, враги ушли от вашего удара, живут себе и преспокойно орудуют вот уже много лет, да еще и выходят на передовые рубежи небезопасной в целом ряде вопросов генетики? Так?

– Да, – медленно кивнул Черч.

Доктор Кто зацвел улыбкой.

– Я же говорил, у вас от этого видео крышу сорвет.

– Ага. Рад, что осчастливил вас, док.

– Эй, – сказал он, демонстративно поддергивая рукав и обнажая желто-коричневатую кожу. – Я, кстати, у них тоже кандидат на переделку. Но тем не менее достойно похвалы: какой размах, какое воображение!

– Нет, ни хрена не достойно, – ответил я.

– Когда вернешься в Ангар, – произнес шеф, – я дам тебе более полное досье на «Конклав» и те усилия, что предпринимались для его устранения. А пока важно помнить, что нас к Гуннару Хекелю ведут только две нити, а сам Хекель – единственная нить в «Конклав», если он в самом деле существует. Первая связь – данное видео, хотя мы даже не знаем, кто и зачем его послал. Вторая – то, что хранится в «Глубоком железе». Может, там вообще ничего нет, но тот факт, что в хранилище на аналогичном задании застопорилась наша «Пила», заставляет сделать вывод: связь эта не эфемерная.

– А больше никаких ассоциаций не возникает? Там еще была какая-то «волна вымирания».

– Нет, но мы пройдемся по всему этому повторно, «Ясновидцем». Сложно прочесывать что-то, не имея о нем предварительных представлений. Иначе, может, мне бы и Google хватило.

– Вы что, и через Google тоже искали?

Вопрос он проигнорировал.

Раздался мелодичный звон, и послышался голос Ханлера:

– Пристегиваемся, капитан. Идем на посадку.

– Какие будут указания? – обратился я к шефу.

– Первый приоритет – вычислить и проверить, что может там хранить семья Хеклер. Второй: выйти на след команды Петерсона.

Судя по мрачноватой мимике, расстановка приоритетов вызывала у него восторг не больший, чем у меня самого.

– Поддержки при операции у нас нет, – продолжал он. – Я бы, разумеется, не пренебрег подмогой СВАТ, [10]10
  Полицейский спецназ в США. (Прим. ред.)


[Закрыть]армейского спецназа и национальной гвардии, но в нынешних обстоятельствах звонить им не берусь. У тебя есть Симс и Рэббит. Им я сподобился организовать машину технической поддержки, так что оружие и бронежилеты у вас будут, но без тонких средств. И больше пока о землю нам опереться нечем.

– Задача для троих, о которую сломала зубья даже «Пила»? Круто.

– Спрос с вас нешуточный, но, поверь, дело того требует. Зря кадрами я не разбрасываюсь. Задача первостепенной важности. Противостояние может оказаться таким, о каком мы и не догадывались.

– Если у нас новый враг, шеф… Перед ними тоже может оказаться противодействие, о котором не догадывались они.

Черч смерил меня долгим взглядом.

– Удачной тебе охоты, капитан.

Глава 30

Ипподром Сандаун-Парк, Саррей, Англия.

Девять недель назад.

Клайв Монро смотрелся не совсем тем, кем он был на самом деле, но выглядел безупречно: серый деловой костюм в пепельную полоску, лакированные короткие сапожки и шляпа-котелок. Так что по одежке он безусловно соответствовал образу лондонского финансового воротилы, решившего на выходные махнуть на скачки в Сандауне. Решительно все на нем: и безупречно подстриженные усики, и даже зонт в шикарной машине – годилось на рекламный плакат британского бизнесмена.

Впрочем, подобное впечатление мог составить лишь случайный прохожий; любой же, с кем Клайв Монро встречался взглядом, тут же менял свое мнение. От этих темно-карих глаз веяло мертвенной холодностью. Никаких эмоций – лишь алчный расчет и льдистый холод. Безжалостные глаза. Даже скупая улыбка (если она вообще появлялась) не зажигала в них огонек юмора; нет – они постоянно обшаривали, выщупывали, буравили. Когда Клайв Монро в итоге выдавал цену, то будьте уверены, что объект просчитан им до последнего пенни. Нет, не в деловом смысле, а вообще как таковой. В итоге он вызнал о своем визави достаточно для определения нужной стратегии и знал наперед, что именно этот самый визави произнесет или сделает.

Причем оценка переговорщика выходила в основном без погрешностей.

Клайв Монро уже двадцать лет как был инвестиционным банкиром, и этот взгляд, холодный, пронизывающе-оценивающий, делал его неодолимым оппонентом, шла ли речь о портфельных инвестициях или о партии в бильярд. Двадцать один год назад он был другим человеком, с работой иного рода, где способность оценивать ситуацию и людей всякий раз пригождалась, оборачиваясь тем, что он в итоге оставался в живых там, где прочие падали замертво направо и налево или исчезали без следа.

Сейчас Монро мимо принимающих ставки букмекеров прошел к лестнице в зарезервированные ложи, где его ждали на коктейль между третьим и четвертым заездами. Сам Монро ставки на скачках не делал принципиально, хотя порой и тешился тем, что просматривал каталоги с представленными к забегу лошадьми и взвешивал их шансы применительно к погоде, характеру поля, числу барьеров и углу наклона, ведущего к финишному столбу. Если бы он ставил, то в кармане у него всякий раз оказывался бы выигрыш как минимум на два заезда из трех. Когда случалось такое, что Монро по обстоятельствам проводил на ипподроме весь день, он мысленно делал безошибочный суммарный прогноз насчет размеров ставок и выигрышей. Например, в прошлом году он все равно оказался в выигрыше на тридцать тысяч фунтов, даже когда выбранная им лошадь в финальном заезде вдруг на скаку обрушила третий барьер, а на нее повалились двое других фаворитов скачек.

Итак, Монро взошел по ступеням к зеркально сияющему ряду лож, где его как своего встречали лорд Моубри и еще трое парламентариев-консерваторов, известных своим пристрастием к скачкам и вообще к лошадям. Сам Моубри был в этой тусовке завсегдатаем и почти весь свой бизнес вершил в промежутках между скачками.

Они радушно пожали друг другу руки, а лакей в белой ливрее поднес Клайву его всегдашнее: джин-тоник (джина по минимуму, тоника по максимуму). Клайв, даром что сидел на таблетках от малярии (ох уж эти зловонные болота Западной Африки), по устоявшейся привычке не мог отказаться от богатого хинином напитка.

Содвинув бокалы, все воссели в кожаных креслах.

– Ну что, – выждав, когда уйдет лакей, отрывисто бросил лорд Моубри, – ты рассмотрел наше предложение?

Клайв, прихлебнув, молча пожал плечами.

– Что, накинуть надо? – надменно фыркнул Клайдсдейл, старший по возрасту из парламентариев.

– Да нет, не надо. Благодарю за щедрость.

– Ну так чего ж межуешься, черт тебя дери? – потерял терпение Моубри – глава богатой семейной династии и владелец стольких фирм, что демонстрировать светскость ему давно уже было необязательно. Клайв это понимал, а потому не принимал близко к сердцу.

– Да мне хватает и того, что у меня есть, – ответил он невозмутимо. – Я вот уж сколько лет сижу на акциях «Энфилд и Мартин». Так что если захочу, через годок-другой расстанусь с ними – и в отставку. Вот тогда на досуге и уйду с головой в скачки.

– Да какие там скачки! – взвился Клайдсдейл. – Тебе с нами купоны стричь нужно!

– Будь дело в деньгах, Саймон, я бы вон там, у букмекеров, отирался. Кстати, имеет смысл поставить на Виолетту: она нынче под четвертым номером.

– Не до нее сейчас, – досадливо отмахнулся один из членов парламента. – Кстати, интересно: ты сам на скачках день-деньской, а хоть бы раз поставил. Зачем тебе вообще все это?

– Каждый развлекается по-своему.

– Да ну его! – с горьким сарказмом воскликнул лорд Моубри, полоснув Монро синей молнией взгляда; тонкие губы спесиво поджались под топориком породистого носа. – Он же сказал: для него дело, видите ли, не в деньгах. Понимаешь, Монро, ты нам в этом предприятии необходим. Ты знаешь ментальность этих людей. Тебе никто не напустит пыль в глаза. Потому мы и привлекаем тебя к делу. Вся наша схема зависит от человека с нужным опытом в данной области.

Забавляло то, что ни Моубри, ни остальные не оглашали ни сути, ни потенциальной цели своих замыслов. Похвальная осмотрительность, выдающая вместе с тем дилетантизм в данной теме этих почтенных, щедро наделенных деньгами и властью господ. Одно дело – зарабатывать на валютных торгах, как Клайдсдейл, или на животноводстве, как эти двое, Бейкерсфилд и Хате, или на растениеводстве, чем последние пятьсот лет занимается семейство Моубри, и совсем иное – вопросы продвинутой генетики, в которой эти респектабельные джентльмены, судя по всему, ни уха ни рыла. В самых общих чертах их замысел состоял в том, чтобы скупать генетические исследования у мающихся на безденежье НИИ, НПО и КБ бывшего Советского Союза; так сказать, на постсоветском пространстве. Куда ни глянь, всюду здесь призывно лежали миллионы затраченных впустую человекочасов квалифицированного научного труда, где государственных, где частных предприятий – в России и Узбекистане, в Латвии и Армении, – бери хоть голыми руками. Многое здесь, бездарно брошенное с распадом СССР на произвол судьбы, безнадежно устарело, но было и такое, что могло стать для Моубри и его заокеанских партнеров источником баснословных прибылей, стоило лишь с умом отдать этот скупленный за бесценок материал на доработку в их дочерние компании и фирмы клиентов. Ключом здесь могло стать приобретение информационных материалов и дальнейшая их доводка в современных, снабженных суперкомпьютерами лабораториях, которые отделяли бы зерна от плевел уже освоенной, отработанной информации. Советские ученые зачастую были в своих исследованиях дерзкими радикалами, по наитию, а то и вопреки здравому смыслу внезапно прорываясь вперед, наплевав на существующие международные запреты и ограничения в целом ряде аспектов физиологии и генетики человека и животных.

Изначально идея принадлежала Моубри, приобретшему как-то чуть ли не задаром набор старых жестких дисков, на которых нежданно-негаданно оказалась ценнейшая информация по трансгенным мутациям лососевых рыб. В результате одна из его фирм – средней руки рыбный питомник – стала производить лосося весом на восемь процентов выше обычного. Эти восемь процентов обернулись для Моубри миллионными дивидендами. Тогда он исподтишка начал покупать другие, казалось бы, нефункциональные результаты исследований (дескать, беру себе в убыток, разве что из любви к науке). И вот пару лет назад он набрел таким образом на исследование гормонов роста крупного рогатого скота, оказавшееся новым словом в науке. Его скотоводческие хозяйства в Южной и Центральной Америке превратились просто в золотые россыпи. Проблема была лишь в том, что дремавшая доселе кошка все же выскочила из мешка. За аналогичные исследования начали борьбу другие производители; да и русские, очухавшись, заявили о своих правах. Так что со скупкой приходилось поторапливаться, пока, не ровен час, война за золотую генетическую жилу не уперлась в какие-нибудь спешно принятые законодательные препоны. Тогда прощай сверхприбыли.

Пару лет, с началом кризиса в Штатах, ему еще как-то удавалось удерживать пальму первенства, но теперь, когда биотех повсеместно стал показывать благополучные темпы роста, отрасль начало лихорадить от конкуренции.

Истинная проблема состояла в том, что многие ценные материалы можно было добыть лишь на черном рынке или через брокеров, среди которых преобладали бывшие советские силовики и военные – сплошь хищные, безжалостные, без стыда и совести живоглоты, которым общепринятые правила и нормы ведения международного бизнеса, пусть даже полуподпольного, были, мягко говоря, побоку. При таком раскладе Моубри и его коллеги крайне нуждались в человеке, который бы разговаривал с этими вольтронами на их же языке и сам некогда плавал в этих кишащих акулами водах. Человек, который сам был бы акулой. В общем, такой, как Клайв Монро.

– Так говоришь, деньги тебя не волнуют? – вкрадчиво произнес Моубри. – Что ж, дорогуша, проверим. Мы тут посоветовались и предлагаем тебе довесок в полмиллиона фунтов. Можешь считать это подписным бонусом.

Клайв, вздохнув, оперся подбородком о сведенные в щепоть пальцы. Полмиллиона плюсом к трем, уже согласованным? Несмотря на каменность лица, сердце шелохнулось. Двадцать лет назад, уйдя из МИ-6, Монро практически расстался со шпионскими играми и подчас смертельной подковерной борьбой. Но сеть своих контактов сохранил. Всякое, знаете ли, бывает. Прежде иногда мелькала мыслишка: а вдруг снова пригожусь стране и тэ дэ и тэ пэ? Однако с годами этот дурацкий романтизм рассосался точно так же, как отошли в небытие времена легендарных героев разведки: чистые руки, холодное сердце… Гораздо больше его сеть подходила теперь таким вот жирным котам вроде этих парламентариев, а геройские сыны отчизны стали обычным товаром, которым Моубри со товарищи торговали налево-направо. Как он сказал: три с половиной миллиона фунтов? Необлагаемых налогом? В оффшоре?

– Что ж, – произнес он, видя, как алчные огонечки немедля вспыхнули в глазах компаньонов. – Если я соглашусь, то тогда: «А» – мое имя не фигурирует ни в каких документах; «Б» – мы ничего между собой не подписываем; «В» – я не сижу ни в каких ваших президиумах, и меня не теребят в качестве советника. Фактически я призрак. Ну, от силы один из друзей-джентльменов, имеющих обыкновение встречаться иногда на скачках.

– Не вопрос, – отреагировал Бейкерсфилд.

– Это первое. Второе: по выполнении заказа бонус в полмиллиона дублируется мне откатом от противоположной стороны. Если я добываю двойной пакет информации, из Чечни и Вильнюса…

– И еще из Казахстана, – подал нетерпеливый голос Халс.

– Ну хорошо, – Монро кивнул, – пускай от этих трех. Если я добываю все три, бонус удваивается.

Партнеры переглянулись.

– Ладно, – кивнул Моубри, сверля Монро колючим, цепким взглядом.

– И еще одно условие…

– А не много ли ты запрашиваешь? – подал ревнивый голос Халс.

– Это же я хотел спросить у вас. То, что я говорю, не обсуждается. Так вот: сделав для вас дело, я выхожу из игры.

А вот это пришлось партнерам явно не по нраву. Моубри, нахмурившись, покачал головой.

– Давай уж лучше сойдемся на том, что, когда дело будет закончено, мы сможем пообсуждать и другие проекты, ладно? Ты вполне сможешь работать поэтапно: запрос – дело, запрос – дело. А?

Клайв Монро лишь улыбнулся.

– Вы же знаете, цены у меня не стоят на месте.

– Ну, мы ж не арабы на базаре, чтобы рядиться из-за какой-нибудь там дерюги. Мы знаем, чего ты стоишь, и, когда нам сольют информацию, что на рынке есть очередной стоящий пакет, мы к тебе обратимся с соответствующим предложением. Только тогда, не раньше. Идет?

Монро сосредоточенно раздумывал минуты три. Его собеседники сидели, боясь вымолвить слово, чтобы не погубить успешный задел.

– Ну ладно, уломали, – сказал Клайв Монро, вставая. Остальные тоже поднялись: теперь они сердечно трясли ему руку, хлопали по плечу, поздравляли его и друг друга.

– А чего это мы про шампанское забыли? – панибратски возгласил Моубри. – А ну, всем взять бокалы! – Из тронутого инеем ведерка он вынул бутылку «Боллингера» и оценивающе ее оглядел. – Я, кстати, знал, что ты согласишься, – игриво подмигнул он безотказному старине Клайву. – Знал, что смогу на тебя положиться.

И тут бутылка внезапно лопнула, обдав всех шипучими брызгами и градом мелких осколков. Нет-нет, никакой пробки из нее не вылетело; как раз пробка, вместе с куском горлышка, осталась в руках у лорда Моубри, в то время как все остальное фонтаном разлетелось по ложе.

– Твою мать! – вякнул от неожиданности Клайдсдейл, машинально отпрянув и отряхивая с сорочки пузырчатые капли вперемешку со стеклянным крошевом.

– Боже ты мой, – выдохнул Моубри с оторопелым видом, – бутылку, ч-черт, должно быть, встряхнуло так…

Он осекся при виде Клайва, так же как и все устряпанного расшалившимся напитком. На лице у Монро расплывалась странная улыбка, словно он не к месту вспомнил что-то смешное. Глаза, утратив всегдашнюю расчетливую холодность, как-то потускнели.

– Ой, дорогой мой, – с участливым видом сказал Бейкерсфилд, делая шаг навстречу Клайву, которого, видимо, нечаянно задело разлетевшееся вдребезги стекло. – У тебя грудь…

Клайв смотрел вниз – туда, где белая сорочка под расстегнутым пиджаком и сбившимся набок галстуком все заметнее набрякала, но не потеками вина, а багровым цветком, пускающим растущие лепестки в складки одежды.

– Я…

Тут колени у него подогнулись, и он с глухим стуком рухнул на колени.

Халс и Бейкерсфилд попеременно, с медленно нарастающим ужасом переводили глаза то на остатки бутылки, то на шатко стоящего на коленях партнера по предприятию. Наконец они немо воззрились на окно ложи. На цельной глади витринного стекла виднелось отверстие с паутиной тонких трещин.

Негромкий хлопок, и там возникла еще одна дырочка. Вторая пуля бесшумно и невидимо глазу вошла Клайву как раз над левой бровью и вылетела из затылка, испачкав стену ложи жирным пятном из мозгов и крови. Истошно, в голос завопили четверо мужчин, заглушив падение тела Клайва на ковер. Звука выстрела никто не расслышал.

В трехстах метрах от места происшествия, в гуще деревьев, бросил наземь винтовку Конрад Ведер. Оружие было куплено и подготовлено специально для этого выстрела. Сноровистым движением он отстегнул длинные резиновые нарукавники и снял защитную маску. Все эти предметы были одноразовыми, чтобы частицы пороховой гари не попали на лицо и одежду. Ведер никогда не прикасался к оружию голыми руками. Все снаряжение он бросил в неглубокую ямку и, вылив на него целую банку бензиновой смеси, бросил туда зажженную охотничью спичку, не гаснущую при любой непогоде. С гудением взвился огонь. Туда же полетели латексные хирургические перчатки. Быстро пройдя древесный околок, Ведер поочередно подхватил и надел неброскую куртку и фетровую шляпу, кинутые на ветви. На опушке его дожидались большие резиновые сапоги, в которые он не замедлил сунуть ноги, обутые в самые что ни на есть расхожие дешевые кроссовки (здесь, на ипподроме, небось половина народа в такие обута). В сапогах, пальто и фетровой шляпе он смотрелся тем, за кого себя и выдавал: рядовым, неприметным работником, которых на скачках пруд пруди: ходят приглядывают за сущие гроши, чтобы все было нормально. Вокруг ипподрома Ведер курсировал вот уже две недели. Выйдя из зарослей, он заученным маршрутом обогнул скаковой круг и, пройдя еще через один пролесок, оказался с другой стороны трибун.

Затем он слился с тревожно гомонящей толпой, по которой уже успел прокатиться слух о каком-то убийстве. Надо же, как быстро срабатывает сарафанное радио! Протиснувшись наконец сквозь толпу, Ведер нырнул в туалет и, запершись в кабинке, снял и пальто, и шляпу, и обувь, сунув их в вынутый из-за мусорного бака пакет. Оттуда он, в свою очередь, достал сверток с ботинками, синей фуфайкой с логотипом местной футбольной команды, очками в дешевой оправе, ну и, разумеется, миниатюрным зрительским биноклем. В зашумевший унитаз полетели накладные усы.

Второй раз с толпой слился уже типичный зритель – один из сотен встревоженных и возбужденных вестью об убийстве – событии, делающем предстоящий заезд еще более интригующим.

Из заказанных семи мишеней это убийство было уже вторым. Первое не стоило и выеденного яйца: надо было отравить инвалида в коляске, чей некогда блестящий ум блуждал нынче в сумрачном лабиринте болезни Альцгеймера, сразившей его до срока. Итак, двое со счета; впереди еще пятеро.