Текст книги "Ремесло древней Руси"
Автор книги: Борис Рыбаков
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 43 страниц)
Приведенные факты говорят нам о существовании корпорации ливцов-серебряников, старшиной которой был, очевидно, Федор Жеребец. После «денежного бунта» 1447 г. монетные мастера подписывали деньги своими инициалами или только одной буквой[1469]1469
И.И. Толстой. Ук. соч., стр. 124–132. – Буквы ВЛ, ЕИ, НЕ, ОД, ОО, ОС, СД, СО; А.В. Орешников добавляет БП, НС (Ук. соч., стр. 12). Отдельные буквы: Б, В, Д, И, Л, Н, О, П, С, Ф – см. И.И. Толстой. Ук. соч., стр. 101, 124.
[Закрыть].
На псковских и тверских деньгах встречаются даже имена денежников: Заманин и Иван – на псковских деньгах[1470]1470
А.В. Орешников. Ук. соч., стр. 19–20.
[Закрыть], Орефьев – на тверских монетах[1471]1471
Там же, стр. 45. – На тверских монетах есть буква Д.
[Закрыть]. В некоторых случаях княжеский монетный двор старался оградить себя от возможных подделок.
На монетах Ивана Михайловича Тверского имеется надпись, которую расшифровывают так: «сторожа на безумного человека», понимая под этим охрану монет от покушений со стороны злоумышленников[1472]1472
В. Уляницкий. О загадочной надписи на монете великого князя тверского Ивана Михайловича. – «Археологические известия и заметки», М., 1894, л. 11. – Ранее эту надпись читали различно: 1) «Ростовка жена безумная»; 2) «Жан Безин с челобитьем»; 3) «Осподаря Жана всей земли русской».
В. Уляницкий приводит надписи на печатях XVII в.: «печать на безумного крепость» (стр. 342), что делает вероятной предлагаемую им расшифровку надписи на монете. Возражения А.Ф. Маркса («Археологические известия и заметки», 1895, № 5, стр. 148) нам представляются совершенно не убедительными.
[Закрыть].
Если ювелиры, наряду с иконниками и зодчими, были наиболее привилегированными среди русских мастеров, то денежные мастера были самой зажиточной частью ювелиров[1473]1473
О прибылях, которые получали денежные мастера в XV в. в связи с постепенным понижением веса монет, см. И.И. Кауфман. Серебряный рубль в России от его возникновения до конца XIX в. («Записки Нумизмат. отд. Русского археол. общ.», СПб., 1910, т. II, вып. 1–2, стр. 39–48).
[Закрыть].
Одним из видов городского ремесла, известным лучше многих других, является ремесло писцов, «книжных описателей». Их производственная связь с нашими письменными источниками обусловила сохранность большого числа приписок и пометок на древних книгах, автобиографических заметок, даже своеобразных дневников, которые велись в процессе создания книги на ее полях.
В писцовом деле мы не наблюдаем отрицательного влияния татарского нашествия. Орудия письма совершенно не изменились по сравнению с домонгольским периодом: изменения произошли лишь в материале – пергамен (харатья, телятина, кожа, мех) частично сменился бумагой.
Появление бумаги на русской почве относится к середине XIV в., но преобладающим материалом она становится с начала XV в.[1474]1474
В.Н. Щепкин. Учебник русской палеографии, М., 1920, стр. 25. – Вопрос о следах происхождения бомбицины (самое выделение которой в особый вид материала подвергалось сомнению) в настоящее время решен путем микроанализа Сирийской рукописи XIII в., произведенного Т.В. Щепкиной в 1935 г. Анализ показал наличие хлопка. – И.Т. Малкин. История бумаги, М., 1940, стр. 67.
В XIV–XV вв. в русских княжествах, как и во всей Европе, применялась итальянская бумага, а восточная бомбицина была неизвестна.
[Закрыть]
Для дорогих рукописей по-прежнему применялся пергамен. Писчий материал разрезался на листы разного формата, разлиновывался, сшивался в тетради. Писали писцы, держа лист на специальном пюпитре.
Прекрасные изображения процесса письма нам сохранили миниатюры евангелий, где показаны четыре евангелиста (Иоанн, Матфей, Лука и Марк), они изображены обычно пишущими. Иногда все четыре рисунка дают четыре стадии процесса письма: один из евангелистов готовит бумагу, другой разлиновывает, третий пишет, четвертый посыпает непросохшие чернила песком или складывает написанное[1475]1475
Напр., гравирование изображения на окладе евангелия Симеона Гордого 1343 г. (П. Симони. Оклады…, т. I). Техника книжного дела хорошо изучена П.К. Симони в его двух работах: 1) «К истории обихода книгописца, переплетчика и иконного писца», СПб., 1906; 2) «Опыт сборника сведений по истории и технике книгопереплетного художества на Руси с XI по XVIII вв. (тексты, материалы, снимки)», СПб., 1903. Рецепты чернил и красок см.: «Материалы для истории русского иконописания», изданные Н. Покровским («Вестник археологии и истории», СПб., 1904, вып. XVI).
Кроме того, сведения о технике письма есть в курсах палеографии И. Срезневского, А.И. Соболевского, Е.Ф. Карского и В.И. Щепкина. Исследование красок выполнено В.А. Щавинским («Очерк по истории техники живописи и технологии красок в древней Руси», гл. II–III. – Книжное художество, Л., 1935).
[Закрыть].
Многие рукописные книги имеют послесловия писцов, приписки на полях, диссонирующие с текстом, но чрезвычайно ценные для нас тем, что они раскрывают организацию книжного ремесла. Мы узнаем из таких приписок и стоимость материала, и длительность кропотливой работы писца, и положение ремесленников-писцов. Прежде всего, нас интересует состав писцов. Существует укоренившееся мнение, что церковь была монополистом в деле создания и распространения книг; мнение это усиленно поддерживалось самими церковниками. Верно здесь лишь то, что монастыри и епископские или митрополичьи дворы были организаторами и цензорами книжного списания, выступая нередко в роли посредников между заказчиком и писцом, но выполнителями зачастую оказывались не монахи, а люди, не имевшие никакого отношения к церкви.
Мы произвели подсчет писцов в зависимости от их положения. Для домонгольской эпохи результат был таков: половина книжных писцов оказалась мирянами; для XIV–XV вв. подсчеты дали следующие результаты[1476]1476
Для подсчета был использован список писцов, приложенный к книге: Е.Ф. Карский. Очерк славянской кирилловской палеографии, Варшава, 1901, стр. 308–325.
[Закрыть]:
Митрополитов – 1
Монахов – 28
Попов – 10
Поповичей – 4
Дьяконов – 8
Дьяков – 19
«Рабов божьих» – 35
Паробков – 5.
Поповичей нельзя считать в разряде церковников, так как почти обязательная для них грамотность («попов сын грамоте не умеет – изгой») не предрешала еще их духовной карьеры. Под расплывчатыми наименованиями вроде: «раб божий», «грешник», «унылый раб божий», «грешный и дерзый на зло, а на добро ленивый» и т. п., без указания на принадлежность к церкви, мы должны понимать светских ремесленников. Иногда встречаются более определенные указания: «Писал Евстафие, мирской человек, а прозвище ему Шепель» (1429), «Овсей распоп» (1350), «Фома писец» (1400). В таких случаях у нас уже не остается сомнений в «мирском» характере писцов.
Всего по нашему подсчету 63 мирянина и 47 церковников, т. е. 57 % ремесленников-писцов не принадлежало к церковным организациям.
В некоторых случаях работа производилась писцом индивидуально, по заказу. Заказ иногда оформлялся в виде договора («ряда»). Так, при новгородском софийском евангелии второй половины XIV в. сохранилась интереснейшая запись[1477]1477
«Поклонъ от Фрола господину игумену Микитѣ. Господине игуменъ, доправи ми господине Бога дѣля книги си на Двiну къ святому Михаилу. Книгы же си дадять Григорию Сѣриноу, а ты, господине Григории, възми собѣ оу игумена Акакия 5 сорочек и еуангелие дай емоу, а мнѣ дали Степанъ да Василий два сорока и ты, господине Григорий, возьми 5 сороковъ – и оно будет 7 сороковъ.
Се рядъ мой: от письмени взяти 7 сороков да телятины ми был взяти. За телятины же сорочек, а 6 от письмени. А се ж вамъ книги, а азъ вамъ бию челомъ своимъ». – И.И. Срезневский. Древние русские книги, СПб., 1864, стр. 12–13.
[Закрыть]. Сущность ее сводится к следующему: два новгородца (?) Василий и Степан заказали писцу Фролу евангелие, предназначенное для монастыря Михаила Архангела на Двине. С писцом Фролом был заключен договор (очевидно устный), по которому Фрол должен был получить за всю работу со своим материалом 7 сорочков; из них 6 сорочков за работу и 1 сорочек за пергамен; 2 сорочка он получил в задаток. Переписав книгу, Фрол обратился с просьбой к игумену Никите (по всей вероятности, к игумену одного из новгородских монастырей) с просьбой переправить книгу на Двину с Григорием Сериным, которому Фрол поручает произвести окончательный расчет с игуменом Акакием (очевидно, игуменом того монастыря, для которого писалось евангелие, т. е. Михайлова)[1478]1478
Михайлов-Архангельский монастырь («святей Михаил»), по всей вероятности, позднейший город Архангельск.
[Закрыть].
Этот документ интересен не только своей характеристикой положения ремесленника-писца, но и как показатель регулярности культурных связей Новгорода с далеким Двинским краем.
Писец не только выполняет заказ каких-то монастырских людей (евангелие – не вклад в монастырь, так как в этом случае нельзя было бы требовать с Акакия расчета), но через посредника производит расчет за работу по договору с монастырем-заказчиком, находящимся от него на расстоянии тысячи километров.
Книжное дело является единственным ремеслом, в отношении которого мы располагаем сведениями о договоре, задатке, стоимости материала, оплачиваемого мастером. Для других ремесел мы можем только предполагать подобное положение.
Большой интерес представляют сведения о разделении труда и о простейшей кооперации в книжном производстве. Многие книги написаны разными почерками. Каждый писец имеет свои особенности в начертаниях букв, делает специфические, свойственные именно ему ошибки.
Работа в большинстве случаев производилась одновременно: писцы писали на разных тетрадях и поэтому в середине встречаются недописанные листы или же слишком убористый почерк, говорящий о том, что одному из писцов недостало места[1479]1479
Напр., Рязанская кормчая 1284 г. «Мы же разделивше на 5 частей, исписахом 50 дний», – говорят о себе писцы кормчей книги. – Е.Ф. Карский. Ук. соч., стр. 276.
[Закрыть].
В некоторых случаях все писцы указывали свои имена, иногда же в записи стояло только одно имя и лишь анализ почерков показывал, что в написании книги, участвовало несколько человек (напр., Лаврентьевская летопись, написанная в 1377 г.). В таком случае можно предполагать наличие мастера и простых писцов[1480]1480
Подобное явление наблюдалось и в домонгольский период, напр., «Триодь Моисея Киевлянина XII–XIV вв.» (И.И. Срезневский. Сведения о малоизвестных памятниках…, стр. 30). Остромирово евангелие и Изборник Святослава также писались двумя писцами: мастером и его подручным. (Н.М. Каринский. Образцы письма древнейшего периода истории русской книги, Л., 1925, стр. 10).
[Закрыть]. Нередко наблюдается, что разные почерки рядовых писцов, исполнявших «черное письмо», объединяются киноварными строками и цветными художественными инициалами, выполненными рукой одного мастера-«златописца»[1481]1481
Напр., Шестоднев 1374 г., к подробному разбору которого мы перейдем ниже.
[Закрыть].
Такое же явление имеет место и среди художников-миниатюристов. Например, в Радзивилловской летописи миниатюры исполнены двумя мастерами, из которых второму принадлежала руководящая роль: он выправлял непонравившиеся ему рисунки первого мастера, заклеивал их своими композициями[1482]1482
М.И. Артамонов. Миниатюры Кенигсбергского списка летописи, Л., 1931; А.В. Арциховский. Миниатюры Кенигсбергской летописи, Л., 1932; Радзивилловская летопись. Фотомеханическое воспроизведение, СПб., 1902, лл. 38, 88, 88 об., 89.
[Закрыть].
От XIV в. у нас есть сведения о специальных мастерских, организованных при дворе новгородского архиепископа.
Краткий летописец новгородских владык, уделивший большое внимание архиепископу Моисею, сообщает, что он «поживъ въ цѣломудрѣи, и многы писца изыскавъ и книгы многы исписавъ… и посемъ скончася, много писанiе оставивъ». По другому списку: «собра многи писца книжные, каят их преписывати книги святые»[1483]1483
ПСРЛ, т. III, СПб., 1841, стр. 182. – Судя по дошедшим до нас рукописям, подобную книжную мастерскую устроил еще предшественник Моисея – Василий. При Моисее написано лишь 6 книг (из них 2 были начаты, по всей вероятности, еще при Василии).
[Закрыть].
Книги второй половины XIV в. имеют приписки, говорящие об изготовлении их во владычных мастерских: в 1356 г. Пролог написали «владычни робята» Леонид и Осиф; в 1362 г. евангелие написано «владычным паробком» Микулой; в 1365 г. «владычень писец» Филица написал минею за июль; в 1369 г. «владычень паробок» Семеон написал минею за март; в 1370 г. он же написал минею за октябрь[1484]1484
Е.Ф. Карский. Ук. соч., Список писцов.
[Закрыть].
Интересное «строение» книг во второй половине XIV в. связано, между прочим, и с усиленным строительством церквей, требовавших богослужебных книг.
Для покрытия этой потребности и были созданы мастерские, в которых работали «владычные паробки» и «владычные робята».
По одной из приписок на рукописи 1355 г. мы можем очень живо представить себе быт такой мастерской, в которой оказалось несколько «паробков», занятых однообразным делом переписки[1485]1485
«Аще будем грубо написали или кде переступили или в глаголании о другом или в дремании, а вы, преподобнии отцы игумены и попове собою исправяче чтите, а нас грешных не покленете бога деля занеже есть зла священичьская клятва, а добро есть благословение». – А.И. Соболевский. Славяно-русская палеография, СПб., 1908, стр. 35.
[Закрыть].
Здесь так и чувствуются живые люди, переговаривающиеся между собой, иронизирующие по поводу злого поповского проклятия и откровенно признающиеся, что иной раз их клонит ко сну. Именно в такой среде и получили развитие во второй половине XIV в. радостные послесловия, в которых писец, дописавший книгу, сравнивается с кормчим, приставшим после долгого плавания в «отишье», или со странником, возвратившимся в свое отечество, с волом, избавившимся от ярма, или с зайцем, ушедшим из тенет[1486]1486
Подобные приписки появились ранее: напр., в Добриловом евангелии 1164 г.: «Якоже радуется жених о невесте, тако радуется писец, видя последний лист».
[Закрыть].
Архиепископские «робята» и «дерзкие на зло» рабы божие очень мало считались с торжественным богослужебным назначением переписываемых ими евангелий, апостолов, прологов, миней и кормчих. Поля роскошных пергаменных рукописей испещрены приписками, совершенно нарушающими строгость канонического текста. То писец восторгается своим пером («Псал есмь павьим пером» – Апостол 1307 г.), то сожалеет о порче («Погыбель перья сего» – Ирмологий 1344 г.) или пространно заявляет: «Господи, помози рабу своему Леониду Языковичу, дай ему, боже, в здравьи списания добыти. Лихое перо. Неволно им писати рабу многогрешному Леониду Офонасовичю»[1487]1487
Е.Ф. Карский. Ук. соч., стр. 303.
[Закрыть].
По припискам мы можем судить о том, когда писцу захотелось спать, что он ел за ужином и т. д. Например: «Тьмно» (Псковский Апостол 1307 г.), «Спать ми ся хощеть» (Устав 1398 г.), «О, господи, помози, о господи, посмеши [sic!]. Дремота неприменьная и в сем рядке помешахся» (1344).
Новгородский писец XIV в. призывает себе в помощь: «О святая безмездьника Козма и Дамияне поспешита борзо к кончю» (Пролог XIV в.).
И несколько далее тот же писец сообщает читателям: «Како ли не обьестися… поставять кисель с молоком». Пскович, переписчик ирмология 1344 г., счел нужным записать следующее: «Сести ужинат – клювования с салом рыбьим». В Псковском Шестодневе 1374 г., написанном тремя разными писцами, текст, писанный последним, третьим писцом, представляет собой своеобразный дневник, из которого выясняется и положение этого писца, и его хозяйство, и привычки. Уже на третьей странице порученной ему части текста он приписывает: «Поити на вечернию. На память святого мученика Климянта» (л. 77)[1488]1488
Н.М. Каринский. Исследование языка псковского Шестоднева 1374 г. – ЖМНП, 1916, февраль, стр. 202–203. – На снимке № 3 приведено факсимиле этого писца.
[Закрыть].
На следующей странице писец сообщает о своем желании: «Шести [сести] оужинатъ» (л. 78).
Написав еще одну страницу, он собирается: «В монастырь поехати, пить в Зраковици» (л. 79).
Через две страницы его уже начинает мучить совесть: «Поехать на Гору к святой богородичи молитися о своем спасении» (л. 81); «Поити на вечернюю» (л. 82).
На следующей странице отмечено большое хозяйственное событие в доме писца: «Родиша свиния порошата на память Варвары» (л. 83).
Лист 84: «О, горе! Свербить».
И уже на обороте этого листа вывод, сделанный из предыдущего: «Полести мытъса. О святый Никола, пожалуй, избави коросты сеа» (л. 84 об.).
Лист 87: «Чресъ тын пьють, а нас не зовуть. Волови не летети, а отместъки ту будут». – Первая часть фразы представляет, вероятно, поговорку.
Лист 90: «Ох, свербить».
На листе 95 дается маленькая летописная запись, позволившая точно датировать рукопись: «В лѣто 6882 [1374 г.].
Сего же лѣта Кюрилъ святый свьршишь и владыка Олексеи в Пьскове был. И пьсковицы гадають град Пьскова прияти на новое вознешение.
А писал Сава поп».
На следующих страницах читаем такие записи: «Шести оужинатъ» (л. 96); «Поiти в гумно к страдникомъ» (л. 97); «Ох, знойно» (л. 110); «На завътренюю, да поехати в мох» (л. 110 об.).
Перед нами – хозяйственный поп, у которого на гумне работают страдники (между прочим, это одно из ранних упоминаний страдников), во дворе есть свиньи, а сам он любит выпить, помыться в бане, в знойный день поехать за город, в мох. Свой труд писца он чередует с церковной службой и, очевидно, не слишком торопится писать, так как он написал всего 35 листов. Поп Савва знает пословицы, он в курсе псковских слухов о действиях новгородского владыки. Сан священника не препятствует ему на страницах книги, повествующей о мироздании, употреблять нецензурные даже для XIV в. слова (л. 89).
Впрочем, далеко не все приписки рисуют нам таких ограниченных и туповатых переписчиков. Так, на рукописи апостола 1307 г. по поводу распри Юрия Московского с Михаилом Тверским приписано: «При сихъ князехъ сеяшется и ростяше усобицами, гыняше жизнь наша, в князехъ которы и веци скоротишася человеком».
Писец (Диомид) обнаружил не только широкое понимание событий начала XIV в., но и хорошую литературную начитанность, так как приведенная фраза является переложением известного места из «Слова о полку Игореве»[1489]1489
«Тогда при Олзе Гориславличи сеяшется и растяшеть усобицами, погибашеть жизнь даждьбожа внука, в княжих крамолах веци человекомь скратишась». – «Слово о полку Игореве», М.-Л., 1934. Приписка 1307 г. на стр. 268–269.
Апостол 1307 г. написан писцом Демидом для псковского Пантелеймонова монастыря.
А.И. Некрасов считает Демида родоначальником новгородского тератологического орнамента XIV в. «Возможно, что необычайный мотив (инициал с плетением и антропоморфным существом) или предварительно или после исполнения в рукописи был воспроизведен на отдельном листке и пошел гулять по рукам древнерусских художников» («Древний Псков», М., 1923, стр. 39). В писце другой псковской рукописи 1369 г. Некрасов хочет видеть сына именно этого Демида и даже говорит о «семейной художественной традиции» (стр. 63).
[Закрыть].
В среде псковских писцов, современных Демиду писцов-ремесленников, вышедших из духовенства[1490]1490
Станимир, сын попа Павла, Козьма, дьяк Попович.
[Закрыть], возникла еще одна приписка, показывающая, что далеко не все писцы книг были подобны по своему социальному и имущественному положению попу Савве. Приписка на паремейнике 1313 г., написанном дьяком Кузьмой Поповичем, гласит:
Бедность писца, отсутствие у него сбережений и одежд – все это обрисовано крайне выразительно и усилено ироническими обращениями к богу и к нищему.
Интересным, но почти недоступным для решения, является вопрос о работе на рынок. Весь приведенный выше материал говорит о работе на заказ. Теоретически можно допустить, что мастерские, организованные архиепископом или кем-нибудь иным, могли часть своей продукции готовить «впрок» для будущих заказчиков, но подтвердить это положение нельзя[1492]1492
Единственное упоминание о покупке книги находится в приписке Пролога 1425 г., но и там слово «купили» надо понимать в смысле заказали. – См. А.И. Некрасов. Древний Псков, М., 1923.
[Закрыть].
Подводя итог рассмотрению книжного дела, приходим к следующим выводам:
1. Производство книг находилось преимущественно в руках ремесленников-писцов, выполнявших работу на заказ (иногда по заключенному заранее договору). Состав писцов был неоднороден; часть из них находилась в очень бедственном положении.
2. Работали писцы как индивидуально, так и совместно: отец и сын, мастер и подмастерье, группа мастеров, нанятых («наят их переписывать») крупным предпринимателем (напр., архиепископом). В ряде случаев несколько писцов (не-монахов) работали совместно в одном помещении. Работа нескольких рядовых писцов нередко сочеталась с работой квалифицированного мастера-художника, рисовавшего инициалы, заставки.
3. Со стороны писцов-ремесленников и художников нередко наблюдается пренебрежительное и даже издевательское отношение к богослужебным книгам и их содержанию.
4. Книжное дело в XIV–XV вв. находилось на высокой стадии развития. Увеличивается количество книг со второй половины XIV в. К этому же времени относится появление нового, более дешевого материала – бумаги и возникновение упрощенного способа письма полуустава.
* * *
Мы закончили обзор деревенских и городских ремесел XIII–XIV вв. Однако обзор этот не дает полного представления о всех разделах ремесленной промышленности в русских княжествах, так как состояние наших источников по этой эпохе совершенно не удовлетворительное.
Сопоставлять ремесло XIII–XV вв. с ремеслом последующей эпохи, XVI–XVII вв., мы, строго говоря, не имеем права, так как в нашем распоряжении нет равноценных, допускающих сравнение источников для обеих эпох. Правда, самое отсутствие источников для первой эпохи может быть отчасти истолковано как показатель меньшей развитости ремесла в этот период, но такое допущение может служить лишь косвенным доказательством и расширять его опасно. Не подлежит сомнению, что в конце XV и в XVI в. ремесло сделало значительный скачок, но если мы будем сопоставлять данные письменных источников двух указанных эпох, то неизбежно совершим ошибку, и эта ошибка будет не в пользу ранней эпохи.
Писцовые, переписные, строельные, лавочные книги, дающие интереснейший материал по разным вопросам, в том числе и по ремеслу, дошли до нас только с конца XV в., а многочисленными они становятся лишь в XVI в.[1493]1493
К.А. Неволин. Об успехах государственного межевания в России. – Полн. собр. соч., т. VI, СПб., 1859; Н.Д. Чечулин. Начало в России переписей и ход их до конца XVI в. – «Библиограф», 1889, № 2; Его же. Города Московского государства в XVI в., СПб., 1889.
Указанные авторы не ставили себе специальной задачей сравнение XIII–XV вв., но из всего изложения видно неравномерное распределение источников по этим двум периодам. См. также М.Н. Тихомиров. Источниковедение истории СССР, т. I, М., 1940, стр. 172–174 и, особенно, стр. 114.
[Закрыть]
Списки городских и деревенских ремесленников, полученные по этим книгам (писцы которых двор за двором описывали села и города)[1494]1494
Н.Д. Чечулин. Города Московского государства…; А.В. Арциховский. Новгородские ремесла. – «Новгородский исторический сборник», Новгород, 1939, вып. 6.
[Закрыть], нельзя сравнивать с теми отрывочными, случайными сведениями, которые сообщают нам более ранние источники.
Бесполезно составлять список профессий XIII–XV вв. по дошедшим до нас источникам, так как подобный список неизбежно окажется неполным. Но если бы, на основании сделанного выше обзора, мы попытались все же такой список составить, мы увидели бы крайнюю неравнозначность отдельных специальностей: наряду с общими наименованиями, покрывающими целую область производства (напр., кузнецы), стояли бы упоминания узких специальностей (гвоздочники, игольники, ножевники, замочники), производящие впечатление выхваченных из другого, более детального списка. Существование замочников, игольников и гвоздочников предполагает уже значительную дифференциацию кузнечного дела и распадение его на несколько отдельных ремесел, из которых нам случайно оказались известны 2–3.
Но такие подробные списки появляются спустя несколько десятилетий после того хронологического рубежа, который мы себе поставили. Можем ли мы воспользоваться, например, списком ремесленников по лавочным книгам Новгорода Великого 1583 г.[1495]1495
Лавочные книги Новгорода Великого 1583 г., под ред. С.В. Бахрушина, М., 1930.
[Закрыть] для определения состава новгородских ремесленников в середине XV в.? Разумеется, нет.
Но если мы попытаемся собрать все сведения о ремесленниках Новгорода в середине XV в. и будем эти сведения считать исчерпывающими, мы совершим несравненно большую ошибку, так как молчание источников будем принимать за отсутствие самих ремесленников.
В нашем обзоре ремесел совершенно отсутствуют городские сапожники, портные, гранильщики камня, скорняки, кожевники, шорники и все многочисленные профессии, связанные с производством продуктов питания, хотя в существовании в изучаемую эпоху перечисленных видов ремесла можно не сомневаться. Для получения понятия о русском ремесле XIV–XV вв. представляется наиболее целесообразным привлечение списков профессий XVI в., но с ограничениями и сокращениями, мера которых не может быть пока определена. На основании изложенного мы отказываемся закончить обзор списком профессий, так как он был бы произвольным и вводил бы в заблуждение.
Попытаемся на основании собранных выше материалов уточнить периодизацию истории русского ремесла.
Для второй эпохи мы выбрали следующие рубежи: 1240–1462 гг. Неоднократно уже приходилось указывать, что монгольское нашествие самым тяжелым образом нарушило русскую экономику в целом и в том числе городское ремесло. Каменное строительство прекратилось в одних областях на 100, а в других (Новгород) на 60 лет; исчезло производство поливной строительной керамики, возродившееся лишь 250 лет спустя, в конце XV в. Совершенно было забыто искусство перегородчатой эмали; широкое применение эмали (упрощенного типа) наблюдается лишь 300 лет спустя после монголов, в XVI в. То же самое нужно сказать и о черни. Филигрань появляется вновь только через 150 лет, на этот же срок задержалось и применение тиснения металла. Производство стеклянных браслетов, шиферных пряслиц, сложной глиняной посуды – все это совершенно было забыто после татар. Добавим к этому уничтожение той части городского ремесла, которая работала на широкий деревенский рынок (возродилось лишь в XV в.).
Татарское нашествие, действительно, явилось печальным рубежом в истории русской культуры, задержав ее развитие на 150–200 лет именно в тот момент, когда передовые страны Западной Европы начали быстро развиваться.
Как и следовало ожидать, менее чем другие области пострадал от татарского ига Новгород, в котором поэтому сохранились некоторые технические приемы домонгольской Руси (напр., производство кирпича, поливная керамика, скань, наводка золота), но и в Новгороде развитие культуры было задержано в XIII в.
Все указанное убеждает нас в органичности и исторической обоснованности принятого нами деления ремесла на домонгольское и послемонгольское: 1240 г. разделяет два периода в истории русской культуры.
Эпоха Ивана III, превратившая конгломерат удельных княжеств в крупное централизованное государство, является переломной во всех отношениях. Перелом этот наступает во вторую половину княжения Ивана Васильевича, но за рубеж удобнее взять 1462 г. Последние десятилетия XV в. как по характеру источников, так и по самому содержанию явлений необходимо рассматривать в тесной связи с последующим XVI столетием.
В своем изложении мы принуждены были пользоваться материалами второй половины XV в., но делали это для получения ретроспективного представления о более раннем времени.
Внутри намеченной нами эпохи 1240–1462 гг. можно установить различные периоды, характеризуемые разными темпами развития производительных сил. Застой, вызванный разгромом 1237–1241 гг. и последующим установлением татарского господства, продолжался до XIV в. В середине XIV в. в развитии ремесла наступает перелом, и в течение второй половины XIV в. наблюдается расцвет ремесла, обусловленный общим развитием русской культуры.
Почти во всех рассмотренных нами ремеслах мы замечали изменения в технике, происходившие именно во второй половине или в конце XIV в. Перечислим те явления (как выросшие на местной почве, так и связанные с общеевропейским развитием), которые характеризуют подъем техники в 1350-1400-е годы:
1) появляются водяные мельницы; с этого времени водяной двигатель начинает завоевывать важное место в промышленности;
2) начинает применяться сложное глубокое бурение солеваренных скважин;
3) появляется артиллерия, увеличившая (как и два предшествующих явления) спрос на железо;
4) дорогой пергамен заменяется бумагой, облегчившей развитие книжного дела; к этому же времени относится смена медленного уставного письма более быстрым полууставом, вызванным к жизни новыми требованиями;
5) возникают мастерские изготовления книг;
6) начинает применяться массивное литье, требовавшее сложного оборудования (колокола, а впоследствии и пушки);
7) появляются меднолитейные мастерские для художественного литья, в связи с чем прекращается механическое воспроизведение домонгольских образцов;
8) начинается чеканка монет;
9) возрождается искусство скани;
10) усваивается производство выемчатой эмали;
11) каменное зодчество достигает своего расцвета[1496]1496
Приведенный перечень не может считаться полным, так как самый состав отраслей производства полностью нам неизвестен, а в ряде случаев у нас нет точных данных для датировки того или иного явления. Так, напр., в железоделательной промышленности произошел важный перелом: домники совершенно обособились от кузнецов, выделились обширные районы выработки железа, работавшие на рынок. Как датировать этот перелом? В писцовых книгах мы встречаем указанные явления со ссылкой на «старое письмо» (см. выше), т. е. на середину XV в. Предположительно можно отнести возникновение металлургических районов ко второй половине XIV в., так как именно в этот период сильно повышается спрос на железо, и присоединить еще один параграф к нашему списку, но обосновать это более убедительно нельзя.
Количество подобных примеров можно умножить.
[Закрыть].
Несмотря на явную неполноту приведенного перечня, мы все же видим, что материальная культура русских княжеств значительно обогатилась во второй половине XIV в.
В дальнейшем, в течение XV в., техника продолжает развиваться, но развитие это идет более спокойными темпами до середины столетия, когда вновь появляется ряд новшеств[1497]1497
Переход к кирпичу от белого камня в Москве, переход к литью медных пушек вместо ковки железных, прокатка мягких металлов (?), выковка листового железа (?) (см. выше в соответствующих разделах настоящей работы).
[Закрыть].
Подъем производительных сил в эпоху Дмитрия Донского и Василия Дмитриевича нужно рассматривать в связи со всеми явлениями русской жизни того времени, представляющими особый интерес именно в своей совокупности. Одновременно с развитием ремесла идет развитие внутренних и внешних торговых связей.
Новгородско-ганзейская торговля в XIV в. достигает своего наивысшего расцвета, у Москвы устанавливаются связи с Ордой и Сурожем. Новгород пытается овладеть волжской магистралью, ради чего им предпринимается ряд далеких походов от Ярославля до Сарая (1365–1409). В сферу торговых оборотов все более втягивается удаленный северо-восток[1498]1498
Пермичи говорят Стефану Пермскому: «Не от нашея ли ловля и во Орду посылаются [меха] и досязать даже и до самого того мнимаго царя, но и в Царьград и в Немцы и в Литву и в прочая грады и страны и в дальняя языки». «Житие Стефана Пермского, написанное Епифанием Премудрым», СПб., 1897, стр. 47. См. также Новгородскую I летопись 1398 г. о московских купцах на Двине.
[Закрыть]. К XIV в. относится большое количество «хождений» в Царьград и другие области.
Усиливается внутренняя торговля, о чем свидетельствует как появление собственных монетных систем, так и своеобразная таможенная политика князей[1499]1499
В борьбе с Новгородом за Двинскую землю московские князья используют в 1397 г. такое оружие, как предоставление двинскими купцами льгот и освобождение их от внутренних пошлин (Двинская уставная грамота 1397 г.).
[Закрыть].
Рост внутренних сил русских княжеств можно усмотреть и в расширении территории за счет освоения северо-востока, главным образом, Двинской земли и лесного Заволжья. Именно во второй половине XIV в. сюда направляется мощная колонизационная струя, в которой значительная роль принадлежит монастырям.
Вторая половина XIV в. характеризуется развитием центростремительных сил, облегчавших начавшийся процесс объединения отдельных княжеств в русское государство. Результаты объединения сказались в 1380 г. на Куликовом Поле.
В области искусства и литературы в указанную эпоху также наблюдается значительное продвижение вперед. Труды Епифания Премудрого, сказание о Мамаевом побоище и ряд летописных сводов свидетельствуют о новом понимании задач литературы. В живописи этого времени было создано много прекрасных образцов фресковой росписи, икон и миниатюр. Венцом художественного развития явилось творчество Андрея Рублева, начавшего работать в самом конце столетия[1500]1500
Художники были уже взыскательнее к самим себе и, приступая к монументальной росписи, набрасывали предварительно эскиз. Такие эскизы фресок для барабана церкви сохранились на листах одной рукописи 1383 г.; (См. М. Алпатов. Древнейшие русские рисунки, «Slavia», 1930, вып. 3). В это же время устанавливалось некоторое творческое общение между художниками.
Епифаний Премудрый сообщает любопытные сведения о том, с каким интересом московские художники относились к зарисовкам своих греческих собратьев, воспроизводящим далекие византийские архитектурные памятники вроде Софии Цареградской.
Когда Феофан Грек изобразил Софию (в разрезе) на листе, то «от того листа нуждо бысть и прочим иконописцам московским, яко мнози бяху, когождо преписующие себе, друг перед другом ратующе и от друга приемлюще».
[Закрыть].
Оживление русского искусства и письменности в конце XIV в. очень часто ставят в зависимость от византийского или югославянского влияния и связывают с появлением болгар, сербов и греков в Москве, Новгороде и других русских городах. Между тем, самая постановка вопроса о влиянии совершенно не исторична – прежде чем говорить о влиянии, необходимо выяснить причины установления таких тесных связей с балканскими странами. Приглашение греков и южных славян было результатом возросшей культуры Руси, стремившейся установить широкое культурное общение с различными соседями. Мы знаем о многочисленных путешествиях русских в разных направлениях, знаем о специальных дорожниках и справочниках для путешественников, желавших ознакомиться с культурой других стран[1501]1501
«Хождение» в Царьград, приписываемое Василию Калике (1321–1323), вызвало в дальнейшем две переделки: «Странник» Стефана Новгородца (1348–1349) и «Хождение Агрефения Смолянина в Иерусалим» (1370) дьяка Игнатия Смолянина (1389–1390) и дьяка Александра (1395).
Особое значение представляет «Хождение Василия Калики»; путешественника интересуют не только христианские святыни, но и все культурные ценности Константинополя: развалины дворцов, ипподром (игрище), термы, пристани, статуи (болваны), декоративная скульптура и т. п. Все это подробно описано автором «Хождения». Неоднократно с возмущением отмечается варварское отношение крестоносцев (фрягов). См. М.Н. Сперанский. Из старинной Новгородской литературы XIV в., Л., 1934.
В свой список мы не включили многочисленные путешествия русских людей в XIV в., не оставившие солидного литературного следа.
[Закрыть].
Русские города, отделенные враждебным барьером (шведы, польско-литовское государство, татары)[1502]1502
См., напр., запрещение Швецией ввоза железа и стали в Новгород в 1303 г. (Н.И. Костомаров. Севернорусские народоправства, СПб., 1868, стр. 219); многочисленные ограбления русских купцов в Балтике (Русско-ливонские акты, 1868, № XCVI, 1373 г. и др.); «пакости», чинимые Литвой, см., напр., Новгородскую I летопись 1331 г.
[Закрыть], от передовых стран того времени, очень жадно воспринимали все проникавшие к ним технические новинки[1503]1503
Достаточно указать на быстроту проникновения в Московское княжество артиллерии.
[Закрыть] и всеми мерами стремились разорвать своеобразную культурную блокаду приглашением иноземных мастеров, а, может быть, и посылкой своих мастеров за границу[1504]1504
См. выше соображения о колокольном мастере Борисе «Римлянине».
[Закрыть].
Русские мастера XIV–XV вв. были знакомы и с готическим искусством Северной Европы, и с орнаментикой среднеазиатских изделий, и с художественными приемами греческих живописцев, и с конструктивными новинками сербских зодчих.
Не пассивная подверженность всяческим влияниям, а творческое восприятие опыта соседей, включение, по мере возможности, в общую культурную жизнь, стремление возродить разрушенное татарами – вот что характерно для русских городов XIV в.
Гостеприимное отношение русских к южным славянам, пережившим в конце XIV в. вторжение турок-османов, объясняется стремлением Москвы использовать культурные силы соседей.
Перелом в технике, подготовивший расцвет русской культуры, произошел до появления балканских мастеров; самый факт приглашения греков и южных славян был обусловлен внутренним подъемом производительных сил, обеспечившим возможность их использования.
Отмеченное нами переломное значение второй половины XIV в. относится преимущественно к среднерусским землям. Новгород, где ремесло развивалось более равномерно, где татарский удар был менее чувствителен, опередил в XIV в. другие города на несколько десятилетий.
В XV в. ведущая роль постепенно перешла к Москве.
