Текст книги "Ремесло древней Руси"

Автор книги: Борис Рыбаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 43 страниц)

Наследственность гончарного дела, предполагаемая у деревенских мастеров на основании постепенного усложнения позднейших клейм, по сравнению с ранними, может быть прослежена и на городских клеймах. Смоленск (Гнездово), Старая Рязань и Новгород дают серии постепенно усложняющихся клейм. К сожалению, в отношении культурного слоя городищ мы лишены того хронологического критерия, который содержат курганные погребения, и можем предполагать наследственное появление «отпятнышей» лишь по аналогии с деревней.

Очень интересен состав клейм каждого отдельного города. В качестве примера возьму Вщижское городище, историческая жизнь которого ограничена очень коротким сроком – 1142–1238 гг.[747]747
  Обоснование даты гибели города приведено выше. 1142 г. – год основания здесь княжеского двора Владимиром Давыдовичем Черниговским; до середины XII в., как показали мои раскопки 1940 г., здесь был небольшой поселок. Оба культурных слоя очень четко разграничены.


[Закрыть]

Массовое обследование керамического материала во Вщиже (облегченное вспашкой культурного слоя жителями современного села) дало 34 рисунка клейм, относящихся к верхнему культурному слою XII–XIII вв. Конечно, рекогносцировочными раскопками и сбором подъемного материала (даже при всей тщательности сбора) нельзя было выявить все клейма этого периода. Поэтому цифру 34 нужно принимать лишь как приблизительную, преуменьшенную. Распределив эту цифру на столетний промежуток времени существования Вщижа как удельной княжеской столицы, мы получим, примерно, три поколения гончаров, из которых одновременно существовало не менее 10 мастеров. Многочисленность гончаров в городах Киевской Руси подтверждается и находкой в Донецком городище 5 горнов при небольшой сравнительно площади раскопок. Особый интерес представляют клейма на горшках, обжигавшихся в горне, раскопанном на краю Вщижского городища.

В горне были найдены две группы сосудов: с ромбическим клеймом (11 экз.) и с круглым клеймом (5 экз.). Несмотря на сильное разрушение горна, удалось установить, что круглые клейма второй группы все находились только в его северо-восточной части и лежали вместе. В одном случае выяснилось, что один горшок с таким клеймом был надет на другой с таким же клеймом. Одно днище с клеймом второй группы было найдено на городище вне горна среди подъемного материала. Наличие двух групп клейменой посуды в одном горне, расставленных особняком в разных концах его, может быть объяснено тем, что горном одновременно пользовались два разных гончара[748]748
  Поскольку обе группы сосудов имеют явные отпечатки пальцев (по скрепам глиняных лент), предполагалось произвести дактилоскопический анализ, который должен был окончательно установить, принадлежат ли сосуды с разными клеймами одному мастеру или двум. К сожалению, анализ не был выполнен.


[Закрыть]. Обращение к этнографическим материалам вполне подтверждает мое предположение о совместном владении горном.

В Нижегородской губернии в конце XIX в. было обычным явлением, что «единолично горнами владеют только зажиточные гончары; остальные устраивают горны артелью в 5–7 человек. Для первоначального нагревания горнов иногда бросают жребий – кому начинать первому»[749]749
  «Кустарная промышленность России», М., 1899, стр. 83.


[Закрыть]. То же самое в Рязанской губернии: «при обжигании посуды в горнах прибегают к простейшему виду кооперации: горны почти всегда устраиваются в складчину 2–4 товарищами»[750]750
  Там же, стр. 84. См. также: Б.А. Куфтин и А.М. Россова. Ук. соч., стр. 22–27; И.А. Зарецкий. Гончарный промысел в Полтавской губ., Полтава, 1894, стр. 106–107; Ф. Королев. Гончарные промыслы в разных губерниях.


[Закрыть].

Сябринное («вопчее», «складское») владение гончарными горнами, судя по данным о кустарной промышленности XIX–XX вв., было широко распространенным явлением. А.Л. Якобсону удалось установить такое же совместное владение большой обжигательной печью в средневековом Херсонесе в XI–XII вв.[751]751
  А.Л. Якобсон. Гончарные печи средневекового Херсонеса. – КСИИМК, М.-Л., 1941, вып. X, стр. 60–61.


[Закрыть] Тем самым наличие «вопчего» горна в русском удельном городке XII–XIII вв. приобретает большую вероятность. Большой интерес представляют клейма на строительных кирпичах[752]752
  Они известны на зданиях Киева, Вышгорода, Смоленска, Остерского городца, Чернигова, Вщижа. – См.: И.М. Хозеров. Ук. соч.; Н.Е. Макаренко. Древнейший памятник искусства Переяславского княжества. – В кн.: Сб. статей в честь гр. П.С. Уваровой, М., 1916, стр. 402.


[Закрыть]. Обилие рисунков клейм на кирпичах одного и того же здания укрепляет в мысли, что кирпичи изготовлялись целою артелью «плинфотворителей»[753]753
  При современном состоянии публикации клейм на кирпичах не представляется возможным поставить два вопроса, связанных с организацией кирпичного производства. Совпадение серии разных клейм в двух или нескольких одновременных зданиях могло бы говорить о существовании перехожих артелей, работавших поочередно в разных городах. С другой стороны, было бы интересно сопоставить клейма на городских постройках с клеймами гончаров данного города или окрестных деревень (на сосудах). Совпадение серий в этом случае могло бы указывать на производство кирпичей силами гончаров.


[Закрыть].

При составлении полного каталога гончарных клейм из всей массы их резко выделилась одна обособленная группа, рисунок которой воспроизводит известные княжеские знаки Рюриковичей XI–XII вв.

Как и следует предполагать, клеймение керамики княжескими гербами встречено исключительно в городах. На многие сотни деревенских клейм не приходится ни одного клейма с рисунком княжеского знака. Только в городах, и притом в старых княжеских городах, упоминаемых на первых страницах летописи, встречаются княжеские гербы в качестве клейм гончаров[754]754
  Б.А. Рыбаков. Знаки собственности в княжеском хозяйстве Киевской Руси X–XII вв. – «Сов. археол.», 1940, № 6, стр. 247–251, рис. 64–77 и отдельно на стр. 323.


[Закрыть].

При раскопках в Киеве на горе Детинце в 1930 г. обнаружена землянка с печью и большим количеством керамики, среди которой находился горшок с клеймом в виде трезубца. В. Козловская отмечает близость этого знака к знаку на монетах Святополка. С последним трудно согласиться, но принадлежность знака на дне сосуда к знакам Рюриковичей очень вероятна. Из Киева же происходит четкое и ясное клеймо в виде знака на монетах Владимира[755]755
  Коллекции Киевского исторического музея.


[Закрыть].

В Киевском музее хранится сосуд из Канева с начертанием клейма, очень близким к упрощенному княжескому знаку (рис. 108)[756]756
  В. Козловська. Таврований посуд слов’янськоï доби. – «Науковий збiрник за рiк 1926», Киïв, рис. 20–21.


[Закрыть]. Из окрестностей Канева (Липлява на левом берегу Днепра против Канева) происходит днище сосуда с клеймом в виде двузубца с отрогами на зубьях и внизу. При раскопках В.В. Хвойко в Белгороде найдены четыре сосуда с совершенно тождественными клеймами, повторяющими ту же княжескую схему.

Клеймо в виде княжеского знака найдено также на курганном кладбище древнего Изяславля.

На Десне у Остерского Городца было найдено днище сосуда, «на нем рельефно вытеснен знак, очень похожий на загадочный знак монет Владимира Святого (нечто вроде трехсвечника с коротким треугольным острием вместо ручки)»[757]757
  Черниговский соединенный исторический музей. Каталог музея. Чернигов, 1915, стр. 17.


[Закрыть].

В упоминавшихся уже выше моих раскопках в Вышгороде дважды встретились гончарные клейма – знаки Рюриковичей. В одном случае знак напоминает знак Юрия Долгорукого, а в другом дает более сложный рисунок с применением точки (как на монетах и печатях) в качестве дополнительного элемента. Клеймо в виде трезубца было найдено в Курске[758]758
  Коллекции Курского областного музея.


[Закрыть].

Кроме посуды, изготовленной городскими гончарами, княжеские знаки Рюриковичей применялись в качестве клейм на кирпичах южнорусских городов и Смоленска. Древнейшим является клеймо в виде знака Владимира Святославича, найденное близ построенной этим князем церкви[759]759
  К.В. Болсуновский. Ук. соч., фото на обл.


[Закрыть]. На кирпичах других городов имеются такие же княжеские знаки, но упрощенной формы.

Кирпичи черниговского Спасо-Преображенского собора начала XI в. имеют знак в виде двузубца с отрогом внизу (рис. 108)[760]760
  Материалы Черниговского областного музея.


[Закрыть]. Кирпичи Михайловской церкви XII в. в Остерском Городце, построенной Юрием Долгоруким, имеют в числе прочих грубый знак в виде трезубца, совершенно аналогичный знаку на печатях Юрия Долгорукого[761]761
  Н. Макаренко. Древнейший памятник искусства Переяславского княжества. – Сб. статей в честь гр. П.С. Уваровой, М., 1916, стр. 402, рис. 18.


[Закрыть]. Сложные знаки этой же системы имеются на кирпичах Борисоглебской церкви на Смядыни близ Смоленска (рис. 67)[762]762
  Материалы ГИМ.


[Закрыть] и на плоских кирпичах с Киевского Подола (рис. 68)[763]763
  Н.И. Петров. Альбом достопримечательностей церковно-археологического музея при Киевской духовной академии, вып. 4–5, Киев, 1915. табл. XI.


[Закрыть], где строительство церквей развернулось значительно позднее, чем на горе, – в близком соседстве с княжеским дворцом.

То обстоятельство, что часть гончаров и кирпичных мастеров в окняженных городах Киевской Руси вместо собственного клейма применяла личный знак князя, может указывать нам на вхождение этих мастеров в состав вотчинных ремесленников, теснейшим образом связанных с княжеским двором.

Итак, гончарные клейма позволяют наметить следующие выводы:

1) наследственность гончарного дела;

2) многочисленность гончаров в городах и в то же время малую производительность каждого из них;

3) совместное владение гончарным горном;

4) многочисленность артелей кирпичных мастеров;

5) наличие среди городских гончаров ремесленников, связанных с вотчинным хозяйством князя и метивших свои изделия княжеским знаком.

Надпись киевского гончара XI в.

Надписи мастеров эпохи Киевской Руси крайне редки, а по своим фонетическим и орфографическим особенностям нередко представляют интерес для истории народного говора. Поэтому в качестве дополнения к разделу о гончарных клеймах я даю здесь попытку расшифровки древнейшей надписи ремесленника-гончара (рис. 101).

Рис. 101. Надпись гончара XI в., сделанная по сырой глине.

В древнейшей части Киева, в Старом Городе, был найден при земляных работах (около 1915 г.) обломок глиняного сосуда с фрагментами русской надписи XI–XII вв. Надпись представляет значительный интерес не только потому, что относится к древнейшему периоду русской письменности, но еще и потому, что сделана она рукой мастера-гончара на сырой глине до обжига сосуда.

Надпись эта дважды упоминалась на страницах печатных изданий, но ни разу не была сделана попытка восстановить весь текст и даже сохранившаяся часть транскрибировалась иногда неверно[764]764
  В. Козловська. Розкопи року 1930 у Кïвi на гор. Дитинцi – «Хронiка археологiï та мистецтва», ч. 3, Киïв, 1931, стр. 51. – На обложке книги помещена фотография интересующего нас фрагмента. К величайшему сожалению, эта вещь, хранившаяся в частных руках, теперь утеряна.


[Закрыть].

Надпись сделана вокруг горлышка сосуда, имевшего ранее две ручки. Наличие ручек мешало писавшему и поэтому некоторые части надписи выполнены хуже других (напр., буквы СН). Там же, где было удобно писать, мастер уверенно наносил буквы острием на глину. Надпись сделана по кругу, без интервалов между словами. Бесспорная часть надписи содержит следующее:

Кроме того, сохранилось пять фрагментарных букв, к восстановлению которых мы и приступим. Ни Козловская, ни Ржига на эти обрывки букв не обратили внимания, в силу чего не могли прочесть надпись.

Вся круговая надпись должна содержать 28–30 знаков. Ввиду того, что часть надписи – «…неша» – явно представляет собою окончание слова, нумерацию начну с фрагментов букв, находящихся влево от этого окончания[765]765
  В.Ф. Ржига. Очерки из истории быта домонгольской Руси. – «Труды ГИМ», М., 1929, вып. V, стр. 38. Ржига читал надпись так: NЕША… А КЪРЧАГА СН. В этом чтении ошибочно поставлен Ъ после К и пропущены некоторые, совершенно ясно читаемые, буквы.


[Закрыть].

Легче всего восстанавливается знак № 21 – это Ч, от которого осталась только одна вертикальная черта.

27-м знаком по смыслу должно быть йотированное А, так как лишь с добавлением этого звука получается полная форма местоимения «сия».

Сложнее восстанавливать утраченный начальный текст. Знак № 1 сохранился лишь в своей верхней части. Это – горизонтальная перекладина с отходящими от ее левого конца вниз двумя чертами, расходящимися под острым углом. Никакой иной буквой, кроме В, этот знак быть не может.

Соседний знак (№ 2) представляет вершину острого угла (низ обломан); наиболее вероятным представляется чтение его как Л. Знаки №№ 3, 5, 6, 7 не сохранились совершенно. От знака № 4 сохранилась высокая мачта и небольшая черта в правой стороне от нее. Этот знак может быть или буквой Г или буквой Б, но Б писалось автором надписи иначе, косая перекладина подходит к самой вершине мачты; кроме того, этот знак вынесен высоко над строкой, как это мы видим и на знаке № 23 (буква Г). Больше вероятия считать знак № 4 буквой Г.

Знак № 8 сохранил горизонтальную перекладину над строкой, которая на фотографии видна плохо. Она может принадлежать буквам Б, В, Г, Т. Таким образом, первое слово надписи, окончание которого ясно видно на фотографии, выглядит так: БЛ-Г-ТНЕША.

Предположение Ржиги, что «надпись, вероятно, означала собственника корчаги», едва ли может быть подтверждено[766]766
  В.Ф. Ржига. Ук. соч., стр. 38.


[Закрыть]. Если мы привлечем для полной расшифровки этой надписи данные восточной средневековой эпиграфики, то увидим, что наиболее частой надписью мастеров на сосудах является пожелание видеть его всегда полным[767]767
  А.Н. Бернштам. Археологический очерк Северной Киргизии, Фрунзе, 1941, табл. VI (Ручка амфоры VII–VIII вв. с согдийской надписью: «Да будет полным»).


[Закрыть]. Очевидно, такое же прославление полного сосуда содержала и киевская надпись. Исходя из этого, я предлагаю следующее чтение всей надписи:

БЛАГОДАТНЕША ПЛОНА КОРЧАГА СИЯ

т. е. «благодатна полная эта корчага!» (рис. 86).

Фонетической особенностью надписи является отсутствие Ъ.

Слово «полна» должно было писаться «плъна» и по законам древнерусского произношения произноситься как «полна». Слово корчага часто писалось «кърчага», где Ъ опять играл роль глухой безударной гласной. Писавший надпись, будучи хорошо знаком с начертаниями условных русских букв, пренебрег такими фонетическими тонкостями, применявшимися профессиональными писцами, и применил более народную, простую форму, заменив Ъ более полным О. Это обстоятельство также позволяет считать автором надписи мастера-гончара. Кроме того, возможность начертания «плона» вместо «полна» или «плъна» позволяет датировать надпись XI в.[768]768
  Указанием на эту дату я обязан любезности С.Б. Бернштейна.


[Закрыть]

Сравнение киевской надписи на корчаге с рядом русских надписей XI–XII вв. (тмутараканский камень, софийские graffiti монеты, шиферные иконки, серебряные и золотые изделия) убеждает в том, что нашу надпись было бы правильнее отнести к XI в., чем к XII. Остроугольное А, высокое с миниатюрной головкой Р, написанное с прямой перекладинкой И, широкое С и некоторые другие признаки, хотя и не дают права настаивать на XI в., но свидетельствуют о большой близости надписи на корчаге к памятникам именно XI в. Нет ни одного признака, противоречащего этой датировке. Совпадение же эпиграфической датировки с лингвистической позволяет уверенно относить надпись к XI в.

Содержание надписи интересно для нас в двух отношениях: во-первых, мы теперь точно знаем, какой сосуд в древней Руси назывался корчагой, а, во-вторых, можем поставить вопрос и о назначении этих сосудов, с которыми, по всей вероятности, связано пожелание оставаться всегда полными.

В современном нам представлении корчага – большой горшок с очень широким устьем. В высоту корчаги достигают 90 см при ширине в 70–80 см.

Одна такая корчага XV в. найдена при работах Метростроя в Москве близ Крымской площади. Она служила для хранения зерна или муки[769]769
  А.А. Потапов. Древний погреб близ Крымской площади. – «По трассе первой очереди Московского Метрополитена», Л., 1936, стр. 148, рис. 92. См. также: В.И. Самсонов. Старый Курск. – «Литературный альманах», Курск, 1939. – Фотография корчаги, найденной в Курске, помещена на стр. 180; ее высота 80 см.


[Закрыть].

Наша корчага дает совершенно иной тип сосуда. Киевские корчаги имели горло настолько узкое, что мастер не мог просунуть руку внутрь сосуда, чтобы выгладить следы глиняных спиралей, из которых лепился сосуд: рубцы от этих глиняных вальков всегда хорошо видны на горловой части корчаг. Нижняя часть корчаги была обычно узкой, конической; изредка заканчивалась миниатюрным поддоном. От горлышка к плечикам шли две массивных ручки, придававшие всему сосуду сходство с античной амфорой. Еще больше аналогия со средневековой византийской керамикой и ее салтовскими вариантами.

Амфоры-корчаги встречаются при раскопках в ряде городов древней Руси, преимущественно южных. Корчаг много в Киеве, Вышгороде, Белгороде, Княжьей Горе, Смоленске, Старой Рязани, Вщиже, Ковшаровском городище и в ряде других мест. Все находки относятся к домонгольской эпохе. После татар амфоровидные сосуды исчезают повсеместно.

В украинском языке в отличие от русского сохранилось представление о корчаге, как об амфоровидном сосуде: корчага – сосуд для вина, с узким горлом[770]770
  В.Ф. Ржига. Ук. соч., стр. 35.


[Закрыть].

В Киевской Руси корчаги употреблялись для хранения и перевозки жидкостей, главным образом вина, хмельного меда, изредка масла.

Древнерусские письменные памятники часто упоминают корчаги (кърчага, къръчага, корчага)[771]771
  В.Ф. Ржига (Ук. соч., стр. 35) производит слово «корчага» от тюркских названий. Любопытно, что в средневековом армянском языке слово «хрчаг» означало горло. Не отсюда ли и амфора, т. е. сосуд с горлом, получила это название – «крчаг» (кърчаг – горлач)?


[Закрыть] и почти всегда в качестве сосуда для вина: «а вино свое держи, купив корчагу» («Вопрошания Кирика», XII в.).

Древнейшие упоминания корчаги относятся к XI в. (ряд переводных памятников)[772]772
  И.И. Срезневский. Материалы для словаря древнерусского языка, т. I. См. под словом «корчага».


[Закрыть]. В княжеских погребах в корчагах хранили значительные запасы вина: «… и ту дворъ Святославль раздели на четыре части… и в погребѣхъ было 500 берковьсковъ меду, а вина 80 корчаг»[773]773
  Ипатьевская летопись 1146 г.


[Закрыть]. Даже в монастыри возили вино в корчагах: в житии Феодосия Печерского (XI в.) рассказано о том, как ключница князя Всеволода Ярославича послала монахам вино: «Привезоша три возы полны суще корчаг с вином».

В корчагах-амфорах, очевидно, транспортировалось на Русь из Византии виноградное вино. Князь Святослав в числе различных благ, сходящихся к Преславе на Дунае, упоминает и о вине: «… от Грѣкъ паволокы, золото, вино…».

В Радзивилловской (Кенигсбергской) летописи, оригинал рисунков которой восходит к XIII в., имеется очень ценное изображение корчаг, приведенное по поводу известного эпического рассказа об осаде Белгорода печенегами в 997 г. Легендарный сюжет об обмане осаждающих, позволил художнику изобразить различные типы сосудов.

Когда печенежские парламентеры увидели, что в Белгороде колодцы наполнены киселем и медвяной сытой, они попросили налить им этой чудесной пищи для того, чтобы убедить своих князей: «Людье же нальяша кърчагу цѣжа и сыты от кладязя и вдаша печенегом…»[774]774
  Радзивилловская летопись. Фотомеханическое воспроизведение рукописи, М., 1902, событие 997 г., лист 72 об. – Изображенные в летописи амфоры-корчаги XI–XIII вв. еще раз доказывают копирование художником Радзивилловской летописи оригинала XIII в. – Б.А. Рыбаков. Надпись киевского гончара XI в. – КСИИМК, М.-Л., 1946, вып. XII.


[Закрыть]

На рисунке изображен костер, на котором варятся кисель и сыта; около костра стоят два печенега в остроконечных шапках и держат в руках корчаги. Корчаги, изображенные в летописи, очень близки к южнорусским корчагам XI–XIII вв. и совершенно непохожи на громоздкие северорусские корчаги XV–XIX вв. Помимо двух ручек и узкого горла, мы можем заметить на рисунке маленький поддон и даже поперечные рубцы на тулове корчаги.

Принимая во внимание северное происхождение (Новгород или Смоленск) Радзивилловской летописи, мы должны отметить отсутствие корчаг-амфор киевского типа во всех предполагаемых пунктах в эпоху написания летописи, т. е. в XV в. Да и в южных городах корчаги-амфоры исчезли в послемонгольское время.

Таким образом, надпись на амфоровидном сосуде, удостоверяющая его древнее название – «корчага», увеличивает количество аргументов в пользу гипотезы Шахматова-Арциховского о копировании художником-миниатюристом XV в. более ранних образцов, восходящих к XIII в. В XV в. корчагой называли уже иной тип сосуда, чем тот, который с удивительной точностью воспроизведен художником там, где требовалось изобразить корчагу. Изобразив амфоровидный сосуд, художник выдал себя: он, очевидно, копировал миниатюру XIII в.

Производным от «корчаги» является термин «корчажец», опять-таки восходящий к XI в. В отличие от корчаги-амфоры, вмещающей 15–20 л, «корчажец вина» выступает в качестве меры вина на одного человека, которую ставят на стол каждому сидящему.

В киевском керамическом ассортименте XI–XII вв. мы можем указать тип сосуда, который, по всей вероятности, соответствует корчажцу. Это – небольшие глиняные сосуды с узким горлом, вытянутые вверх и имеющие по два декоративных ушка. Они устойчивы и хорошо стоят на столе. Внешне они напоминают амфоры-корчаги и являются мелкой разливной посудой. В городах Киевской Руси их очень много.

Для истории ремесла киевская корчага важна в том отношении, что удостоверяет местную киевскую выработку амфор-корчаг и наличие хороших гончарных горнов уже в XI в.

При метрологическом изучении корчаг необходимо будет обратить внимание и на корчажцы – не окажутся ли они кратными долями корчаги-амфоры? Кроме того, нужно выяснить отношение к римскому амфореусу.

Черепок корчаги с надписью XI в. позволил нам прочно связать этот термин с определенным типом древнерусской керамики – амфоровидными сосудами для вина и меда.

Не удивительно, что корчаги с вином, составлявшие необходимую часть пиров, воспетых в былинах, надписывались гончарами.

Благожелательная надпись, в которой мастер восхваляет вечнополный сосуд, обращена к будущему владельцу корчаги. Для нас это пожелание изобилия, написанное в эпоху Ярослава или его сыновей, является интересным штрихом быта Киевской Руси.

9. Эмаль

Вершиной русского ювелирного мастерства было производство перегородчатых эмалей. Изделия эмальеров Киевской Руси до сих пор продолжают восхищать всех, кому приходится иметь с ними дело, так же как тысячелетие назад они восхищали своих европейских современников. Изучение истории русской эмали было начато в середине XIX в. И.Е. Забелиным, когда из древностей XI–XIII вв. была известна только незначительная часть доступного теперь материала.

Естественно, что в центре внимания Забелина был массовый материал XVI–XVII вв., а не единичные находки вроде старорязанского клада 1822 г.[775]775
  И.Е. Забелин. Историческое обозрение финифтинного и ценинного дела в России, СПб., 1853.


[Закрыть]

Большой шаг вперед в изучении византийских и русских эмалей был сделан Н.П. Кондаковым, тщательно собравшим весь наличный материал и сопоставившим его как с западноевропейским, так и с закавказским[776]776
  Н.П. Кондаков. Византийские эмали собрания А.В. Звенигородского, СПб., 1889–1892; Его же. Русские клады…, т. 1, СПб., 1896.


[Закрыть]. Заслуга Кондакова состоит как в хорошей сводной публикации отдельных разрозненных кладов, так и в детальном исследовании технической и художественной стороны древнерусских эмалей. К сожалению, Кондаков, исследуя русское эмальерное искусство, рассматривал его исключительно через призму византийского влияния и достоинства его определял только степенью сходства с византийскими оригиналами. Поэтому под пером этого крупнейшего знатока эмальерного дела русские эмали выглядят лишь провинциальным, огрубленным вариантом греческого мастерства. Своеобразие и полнокровность киевских эмалей XI–XII вв. при такой точке зрения ускользали от внимания.

За сорок лет, прошедших со времени выхода в свет «Русских кладов», наши музеи пополнились огромным количеством нового материала, в большей своей части изданного. С 1896 по 1939 г. количество известных науке русских эмалей возросло вдвое по сравнению с периодом 1822–1896 гг. Эти новые находки позволяют поставить ряд вопросов, связанных с датировкой, отдельными центрами производства, районами сбыта эмалей и т. д. В результате раскопок в Киеве были открыты эмальерные мастерские[777]777
  В.В. Хвойко. Древние обитатели Среднего Приднепровья, Киев, 1913.


[Закрыть]; в кладах, в курганах и при раскопках городов были найдены разнообразные вещи с эмалью[778]778
  Н.Ф. Беляшевский. Новый клад великокняжеского времени. – АЛЮР, 1901, октябрь (золотой венец с изображением Александра Македонского); Б.И. и В.И. Ханенко. Древности Приднепровья, вып. V, табл. XIV, XXVII, XXVIII, XXXII (колты, кресты, монисто); Б.И. и В.И. Ханенко. Ук. соч., Кресты и образки, вып. 1, добавл. III, Киев, 1907, рис. 44 и 45 (крест с русскими надписями); П.С. Уварова. Финифть в Порецком музее. – «Древности», М., 1913, т. XXII; ОАК за 1903 г. – Михайловский клад (цата, колты); ОАК за 1906 г. – Михайловский клад; ОАК за 1911 г. – Раскопки Д.В. Милеева (колт из Десятинной церкви); «Художественные сокровища России», 1902 (икона с эмалью); С.Г. Матвеев. Медный колт Гос. исторического музея. – «Труды ТСА РАНИОН», М., 1928, т. II; Н.В. Покровский. Софийская ризница, табл. X, рис. 1 (пластинка с изображением Ипатия); Ф.Д. Нефедов. Раскопки курганов в Костромской губ. – МАВГ, М., 1899, т. III; «Працы…», Менск, 1930, т. II, стр. 232; ОАК за 1901 г. стр. 122 (часть золотой диадемы из Ярославля). – Золотой колт с эмалью был найден при раскопках в 1937 г. в Киеве близ Десятинной церкви (Коллекции Института археологии УАН).


[Закрыть].

Из работ, посвященных эмалям и вышедших в свет после «Русских кладов», можно назвать статью М. Сергеевой[779]779
  М. Сергеева. Из истории русской эмали. – «Среди коллекционеров», 1922, № 4.


[Закрыть], очерк В. Никольского[780]780
  В. Никольский. Древнерусское декоративное искусство, П., 1923.


[Закрыть] и интересную книгу эмальера-производственника В. Селезнева[781]781
  В. Селезнев. Очерк происхождения и развития эмалевого мастерства в связи со стеклоделием и керамикой. – «Труды Гос. исследов. керамического института», вып. 3, Л., 1926. – Автор в течение многих лет варил эмали для всей России.


[Закрыть]. К сожалению, во всех этих работах новый материал не учтен[782]782
  Я не останавливаюсь на работе А.С. Гущина («Памятники художественного ремесла»), так как за исключением каменнобродского клада все остальные вещи были известны Кондакову при написании им «Русских кладов» и «Русских древностей в памятниках искусства».


[Закрыть].

Эмали различаются как по составу эмалевой массы, так и по характеру подготовки основы для них.

Существуют следующие виды эмалевых сплавов:

а) компактные (глухие, опаковые),

б) прозрачные,

в) просвечивающие (опаловые),

г) расписные.

По характеру металлической основы они делятся на следующие разделы:

а) выемчатая эмаль,

б) перегородчатая эмаль с листовыми перегородками,

в) перегородчатая эмаль с филигранными перегородками.

Различия в составе массы зависели от уменья мастера-стеклодела и от художественного направления школы эмальеров.

Древнейшие примитивные эмали IV–V вв. все компактны и непрозрачны. Преобладают среди них цвета красный, голубой и зеленый как наиболее доступные для выработки (медные окислы, плавленые с доступом воздуха или в присутствии таких простых восстановителей, как олово и железная окалина).

Существует множество различных рецептов эмалевых масс; все они представляют варианты свинцово-калиевых стекол с теми или иными добавлениями. Свинец добавлялся для большей легкоплавкости массы.

Стеклянная масса дробилась в специальных ступах в порошок, и этот порошок служил сырьем для эмальеров. Степень устойчивости и развитости эмальерного дела определяется умением мастеров не только пользоваться готовыми массами, но и самим приготовлять их. В отличие от других производств, где разделение производственного процесса означало прогресс, в эмальерном деле оно означало несамостоятельность и слабость мастеров-эмальеров, зависевших от стеклоделов. На примере «варварских» эмалей IV–V вв., исчезнувших сразу во всей Европе одновременно с падением римских центров производства стекла, мы уже видели эту первичную стадию эмальерного дела, основанного исключительно на привозном стекле. Среднеднепровские мастерские выемчатой эмали не смогли существовать самостоятельно после падения Рима.

В этом отношении эмальерное дело Киевской Руси было организовано несравненно прочнее. Раскопанные В.В. Хвойко эмальерные мастерские (одна близ Десятинной церкви, а другая – на Фроловской горе) интересны тем, что там наряду с остатками производства эмалей обнаружено развитое производство цветного стекла и стеклянных изделий (браслеты). В мастерских найдены большие куски эмалевой массы и следы ее в тиглях и горнах[783]783
  В.В. Хвойко. Древние обитатели Среднего Приднепровья, Киев, 1913.


[Закрыть]. Следовательно, киевские эмальеры умели сами готовить наиболее сложную и технически совершенную часть необходимого полуфабриката – стеклянную эмалевую массу и в этом отношении не зависели от Византии. Кстати, и по своей цветовой палитре киевские эмали существенно отличались от современных им греческих.

Технологический процесс стеклоделия неизбежно объединял эмальерное дело с изготовлением не только стекла, но и поливной керамики и мозаичной смальты, для которых был нужен тот же стеклянный порошок. Не удивительно поэтому, что мастерские ювелиров-эмальеров и мастерские по изготовлению керамики с эмалевой поливой и смальты бывают расположены рядом.

В Киевской Руси в XI–XIII вв. применялись как компактные, так и просвечивающие (опаловые) эмали. Прозрачная эмаль не нашла себе применения. Выбор характера сплава был неслучаен – массивные одежды делались из компактных эмалей, а лица, руки и отдельные детали из опаловых. Сочетание двух разных сортов на одном предмете давало значительный художественный эффект. Роспись эмалей никогда не применялась русскими мастерами, как, впрочем, и повсеместно в ту эпоху.

Из способов подготовки металла под эмаль в XI–XIV вв. применялась преимущественно самая сложная, самая изысканная техника перегородчатой эмали и лишь отчасти выемчатой.

Подавляющее большинство известных нам вещей сделано из золота по способу перегородчатой эмали (рис. 102), незначительная часть из меди или серебра (но с золотыми перегородками).

Рис. 102. Перегородчатая эмаль (увелич.).

Особый раздел составляют выемчатые эмали по медной основе с одноцветной поливой, являющейся ходким товаром, предназначенным для деревни. Для эмалевых вещей применялось золото 70-80-й пробы. Основной контур рисунка штамповался на специальной прорезной матрице. Одна такая матрица найдена при раскопках В.В. Хвойко близ Десятинной церкви[784]784
  Коллекции Киевского Исторического музея из раскопок В.В. Хвойко в усадьбе Петровского.


[Закрыть]. В коллекции Б.И. Ханенко есть два колта, сделанных, по всей вероятности, именно на этой матрице (рис. 103)[785]785
  Б.И. и В.И. Ханенко. Древности Приднепровья, вып. V, т. XXVII, рис. 998 и 999 (усадьба Лескова близ Десятинной церкви, клад 1876 г.).


[Закрыть]. Матрица представляет собой луновидную пластинку толщиной около 12 мм со сквозной прорезью, отвечающей основным контурам рисунка: стилизованное дерево в центре и две птицы по сторонам. У птиц прорезаны только общие очертания корпуса и крыльев; ноги отсутствуют (рис. 104).

Рис. 103. Золотые колты с эмалью.

Рис. 104. Стадии изготовления колтов с эмалью.

1 – прорезная матрица для тиснения золотых листов (Киев); 2 – тиснение золотого листа; 3 – напаяны перегородки для разных цветов эмали; 4 – увеличенная деталь колта (в перспективе); видны тонкие золотые перегородки, напаянные на ребра; 5 – перегородки заполнены эмалью; эмаль расплавлена и зашлифована; по краю готовый колт обсажен жемчугом (Киев); 6 – вид сбоку.

На эту матрицу накладывался тонкий лист золота и в нем осторожно (чтобы не порвать лист) продавливались углубления, соответствующие контурам дерева и птиц. Таким образом, рисунок, подлежащий дальнейшей расцветке посредством эмали, оказывался как бы в лоточке, углубленном по отношению к поверхности щитка колта на 1–1,5 мм; дно у лоточка было плоское, края вертикальные. В некоторых случаях дно этого лоточка приходилось припаивать (очевидно, лишь тогда, когда тонкий золотой лист рвался при тиснении на матрице). Внешние края щитка также оттискивались на матрице и подрезались. Снятый с матрицы золотой лист был готов к дальнейшей самой тонкой работе златокузнеца.

Мастер заготавливал тончайшие золотые полоски (десятые и сотые доли миллиметра), намечал на дне лоточка острой иглой детали рисунка и, вооружившись миниатюрным пинцетом и вишневым клеем, начинал создавать золотые перегородки для эмалей различных оттенков. В отличие от немецких и французских эмальеров XII–XIII вв., допускавших произвольное смешение красок, русские мастера никогда не позволяли себе переступать границы чистых тонов. Задача ювелира заключалась в том, чтобы для каждого цвета создать особую, совершенно изолированную, замкнутую ячейку из золотых перегородок. Так, например, если художник изображал человеческое лицо, то для черных бровей требовалась маленькая замкнутая ячейка вытянутой формы, для глаза ячейка для белка, а внутри ее – миниатюрная ячейка для зрачка. Если принять во внимание, что все-то лицо имело иной раз 3 мм в поперечнике, то нетрудно понять, что тонкость работы ювелира, напаивавшего микроскопические глаза и брови из замкнутых перегородок, превосходила обычные масштабы. В тех случаях, когда по замыслу художника большая площадь должна была быть покрыта одним цветом, ее все-таки расчленяли золотыми перегородками как для большой прочности, так и для художественного эффекта. Золотые ленточки изгибались пинцетом, по рисунку и при помощи вишневого клея наклеивались на дно лоточка. Высота перегородок должна была превышать высоту стенок лоточка. Колты из клада 1876 г. требовали около 75 отдельных перегородочек на каждом щитке (глаза, перья, листья на дереве и т. д.). После наклейки деталей рисунка внутрь перегородок насыпался припой, и щиток ставился на жаровню для припаивания перегородок. После этого дно лоточка внутри перегородок подвергалось шраффировке (насечке) для лучшего сцепления с эмалевой массой[786]786
  Н.Ф. Беляшевский. Новый клад великокняжеского времени. – АЛЮР, 1901, октябрь. – Во втором киотце слева эмаль выкрошилась и видна густая сеть царапин.


[Закрыть]. Затем посредством чеканки дополнялись некоторые детали, не требовавшие перегородок. Подготовив золотую основу, мастер приступал к эмалированию. Для этого ему нужно было в каждую ячейку положить определенную дозу эмалевой массы, истолченной в порошок и смешанной с водой. При этом он должен был учитывать коэффициент расширения, различный у разных составов и в зависимости от него уменьшать или увеличивать дозу, чтобы после плавки во всех секциях рисунка уровень эмали был одинаков и совпадал с уровнем золотого поля. Разложив эмаль по перегородкам, эмальер ставил щиток в жар для того, чтобы расплавить массу.

Ввиду того, что эмаль необычайно капризна в отношении температуры и от перегрева на несколько градусов легко меняет задуманный мастером цвет, эта часть работы требовала огромного опыта и верного глаза.

В современной эмалевой промышленности применяется сложная система пироскопов, позволяющих точно определять нужную температуру[787]787
  Е.И. Орлов. Эмали и глазури, М., 1937.


[Закрыть]. В распоряжении киевских эмальеров были только опыт и производственная интуиция. Если из рук мастеров выходили изделия, изумительные по красочности, сочности и чистоте тонов, то это следует объяснить только длительной выучкой мастеров. Недаром в Западной Европе срок ученичества у эмальеров был самым продолжительным по сравнению с другими ремеслами: ученик должен был учиться 10 лет для того, чтобы стать подмастерьем[788]788
  «Известия ГАИМК», № 103, стр. 241.


[Закрыть].

После плавки эмалевой массы выступающие концы перегородок слегка расклепывались для более прочного удержания эмали и для усиления золотого контура. Затем мастер тщательно шлифовал всю поверхность щитка так, чтобы золотой фон, эмаль и золотые перегородки представляли одну гладкую сплошную поверхность. Эта тщательность шлифовки способствовала необычайной прочности и стойкости эмалей. Пролежав сотни лет в земле, они в большинстве случаев отличаются такой свежестью и яркостью, как будто только что выпущены из мастерской. Отшлифованные щитки спаивались попарно, украшались жемчугом, изредка сканно-зерненым обрамлением, скреплялись с дужкой, и длительный процесс производства колтов был закончен. Аналогично изготовлялись и другие золотые вещи.

Ассортимент золотых вещей с перегородчатой эмалью очень разнообразен. Мы встречаемся здесь с прекрасными зубчатыми диадемами, напоминающими зубчатые короны[789]789
  Н.П. Кондаков. Русские клады, табл. VIII (усадьба Гребеновского, клад 1889 г.) – Кондаков датирует ее XI в.; Н.Ф. Беляшевский. Новый клад великокняжеского времени; Б.И. и В.И. Ханенко. Ук. соч., табл. XXXIII (диадема из Сахновки). – Отдельные звенья диадемы, известны из Ярославля и из Смоленского княжества.


[Закрыть]. На одной из них в пышном орнаментальном окружении изображена широко распространившаяся в XI–XII вв. легенда о полете Александра Македонского на грифонах. На другой представлен деисусный чин, а по концам две женские головки в золотых венцах с цветными вставками (эмаль?), с колтами, висящими на длинных подвесках. Церковные и светские, христианские и языческие сюжеты постоянно переплетаются в русском художественном ремесле.