Текст книги "Западноевропейская поэзия XХ века. Антология"

Автор книги: авторов Коллектив

Памяти Хулиана Гримау [232]232
  Хулиан Гримау (1911–1963) – испанский коммунист, казненный франкистами.


[Закрыть]

 
Я спустился к потокам хмурым,
К водам, лишенным утра,
В край неподвижного камня,
В край немого металла.
Нищие плоскогорья.
Черные веки обрывов.
В небо луной иссохшей
Кастилия смотрит устало.
 
 
Память бросала тени
На голые плечи склонов.
Было лето, как погремушка,
Горохом цикад набито,
Набито набатным звоном,
Тайной налито силой.
…Край соломы и охры.
Фрегат, занесенный илом.
 
 
В Бургосе нет прохлады.
В Бургосе потные стены.
В Бургосе голые дети
Барахтаются в фонтанах.
И костлявые руки собора
Сквозь облако древней пыли
Тянутся к золоту солнца,
К нитям дождей оловянных.
 
 
Где ты, Испания, где ты?
Я ловлю в завываниях ветра
Эхо песен твоих недопетых.
Я в глазах твоих сыновей
Вижу искры горячего света,
Блики завтрашнего рассвета.
Я знаю: багровое пламя
Зреет под серым пеплом.
 
 
Где ты, Испания, где ты?
Я ищу, ищу твои песни
На улицах, сном одетых,
Пропитанных запахом плесени
И жгучей мечтой о просторе.
Этот сон солонее моря,
В котором свое лицо
Ты отмоешь от крови и горя.
 
 
У людей твоих нету света.
Нет ветвей у них. Прошлого нету.
Смерть для них привычная штука.
Жизнь для них ежедневная мука.
Их постель – холодные скалы…
Я в растоптанных розах, Испания,
Тяжкий твой крест искал
И сердце, магнит усталый.
 
 
На восходе стены Авилы
Полыхают в отсветах желтых.
А в небе гигантом хилым
Встает нефтяное солнце.
А красота – это сука,
По следам бредущая смерти.
А красота – это стыд
На лицах людей голодных.
 
 
Где ты, Испания, где ты?
Красоту твою руки слепые
Ночами ощупью ищут.
Туристы домой увозят
Фотографии тощих нищих.
А звезды к рассвету тают,
И бросаются люди в изгнанье —
В лиловый костер вокзала.
 
 
Где ты, Испания, где ты?
Нет, не в чванном золоте храмов,
Не в аренах – пурпурных ямах,
Не в знойной дремоте лета,
Не в изгибах долин холмистых —
Амфорах лунного света,
И не в душном сумраке порта,
Где ночами швартуются шлюхи.
 
 
Где ты, Испания, где ты?
Ты в этих строках, Испания,
Твои мечты и страдания
Колотятся в сердце поэта.
Ты в руках горняков бастующих,
Ты в непокорной Астурии,
Ты за решетками тюрем,
Ты в огненном солнце рассвета.
 

Жак Брель(род. в 1929 г.). – Поэт-песенник, композитор, актер, режиссер-постановщик. Родился в Брюсселе, в семье владельца картонажной фабрики. В 1953 г. дебютировал на сцене парижского театра «Труа-Бодэ». Снимался в фильмах «Профессиональный риск» (1967), «Мой дядя Бенжамен» (1969) и др. Постановщик фильма «Леон» (1971), автор оперы по мотивам Жюля Верна «Путь на Луну» (постановка 1969–1970 гг.). С успехом гастролировал в Северной Африке, Испании, Греции и СССР (1965 г.). Стихи Бреля выражают напряженность внутренней жизни человека из народа, интеллигента-демократа.

 
За густой пеленой
Наших будничных дел,
За больной маетой
Наших душ, наших тел,
Сквозь унылые тени
Обид и забот,
Сквозь тугое сплетенье
Житейских невзгод,
За уродливым миром
Пустой суеты,
За угрюмым и сирым
Лицом нищеты —
 
 
Мы увидеть должны,
Как прекрасна земля,
Как березы нежны
И легки тополя,
Сердце верного друга
Увидеть должны,
Зелень летнего луга
И трепет весны…
Сердце верного друга
Увидеть должны,
Зелень летнего луга
И трепет весны.
 
 
Сквозь ворчанье, и зов,
И рыданье, и брань,
И сквозь визг тормозов
В предрассветную рань,
За пронзительным плачем
Пожарных сирен,
За концертом кошачьим
Супружеских сцен,
И за воплем орущих
В саду малышей,
За истерикой ждущих
Войны торгашей —
 
 
Мы услышать должны
Шепот сонной травы,
Красоту тишины,
Птицу в гуще листвы,
Что во мраке лесном
Задремала, успев
Сочинить перед сном
Колыбельный напев,
И во мраке лесном
Чутко дремлет, успев
Сочинить перед сном
Колыбельный напев.
 

 
Быки тоскуют в воскресенье,
Когда им надо ради нас
Уныло бегать по арене,
С тореро не спуская глаз.
Зато у лавочников праздник,
Зато, гордыней обуян,
Любой приказчик и лабазник —
По меньшей мере Дон-Жуан!
Ах, пляшет бык, и кто же сможет
Сказать, какие думы гложут
Быка в тот самый миг, когда
Он замечает на трибунах,
Ах, посреди красоток юных —
Мужей рогатые стада!..
 
 
Быки тоскуют в воскресенье,
Когда им надо ради нас
Пред матадором на колени
Валиться в свой последний час.
Зато у лавочников праздник,
Зато отвагою горит
Любой приказчик и лабазник
Среди орущих Карменсит!
 
 
Быки тоскуют в воскресенье,
Когда им надо ради нас
Удар кинжала, как спасенье,
Принять, вздохнув последний раз.
Зато у лавочников праздник,
Зато, триумфом ослеплен,
Любой приказчик и лабазник —
Ну просто вылитый Нерон!
Ах, для быка одна отрада —
Призвать на нас все муки ада,
И хворь, и боль, и плен, и тлен,
Но бык нам все простит, поверьте,
Коль вспомнит на пороге смерти
Про Ватерлоо и Верден!..
Верден…
 

 
Старики молчаливы, и разве глаза скажут слово-другое за них.
Пусть богаты они, все равно бедняки, даже сердце одно на двоих.
В доме пахнет лавандою и чистотой, бродят отзвуки давних речей.
Как в глухом захолустье, в Париже живут старики среди старых вещей.
 
 
Верно, смолоду много смеялись они – голоса до сих пор дребезжат.
Верно, смолоду плакали много они – до сих пор все туманится взгляд,
А в пустынной гостиной дряхлеют часы, и вздыхают уныло во сне,
И бормочут в бреду, и пророчат беду и ему, и ей, и мне.
 
 
Старики день за днем отвыкают мечтать, книги спят, пианино молчит.
Больше некого ждать, и воскресный мускат сердце старое не горячит.
Старики неподвижны, их мир, что ни день, цепенеет, сужается в щель —
От постели до кресла, от кресла к окну, и обратно из кресла в постель.
 
 
А бывает, на улицу выйдут они, и в толпе, среди лент и венков,
На далекое кладбище тихо бредут, и хоронят других стариков,
И на миг забывают, что дома часы, удрученно вздыхая во сне,
Все бормочут в бреду и пророчат беду и ему, и ей, и мне.
 
 
Старики, точно в пруд, погружаются в сон, и не выплыть порой из пруда.
Как боятся друг друга они потерять и, однако, теряют всегда…
Был он злым или добрым, ах, что за печаль для того, кто остался в живых!
Просто худо ему, что остался в живых, когда сердце одно на двоих.
 
 
Вы, должно быть, увидите где-то его, он мелькнет перед вами, как тень,
И прощенья попросит за то, что он жив, и зе то, что всю ночь и весь день
В опустелой гостиной дряхлеют часы, и уныло вздыхают во сне,
И бормочут в бреду, и пророчат беду и ему, и вам, и мне,
И бормочут в бреду, и пророчат беду и ему, и нам, и мне.
 

ШВЕЙЦАРИЯ

Карл Шпиттелер(1845–1924). – Поэт и прозаик, писал по-немецки. Автор грандиозной поэмы «Олимпийская весна» (1900) и многих поэтических сборников. Известен как «последний классицист» в швейцарской литературе. На русский язык Шпиттелера переводил А. В. Луначарский (большая часть этих переводов, в том числе и «Олимпийская весна», осталась неопубликованной).

 
Органу юный колокол
сказал: «Вот боль моя:
Как много раз завидовал
твоим богатствам я!
Ты все, что сердцем чувствуешь,
на тысячу ладов
Поведать можешь каждому,
и каждый внять готов.
Я, сострадая страждущим,
измучен сотней мук, —
Но сладостен и благостен
единственный мой звук.
Как резкостью пронзительной
хочу я слух терзать!
Но где услада горькая,
где сил для крика взять?»
 

 
«Вот этот стих – он лжет. Нужна мне правда!»
Гомер не прекословил Музе. После
Он встал. «Неужто так? Мой труд окончен?» —
«Окончен, да, и величав, и вечен». —
«И я свободен?» – «Ты сказал. Будь празден».
 
 
И тут он крикнул: «Вот мой приговор:
Любой бессмертный милосерден к нам,
И состраданье есть в сердцах людей,
И силы рабские щадит с расчетом
Тиран, – безжалостна лишь ты одна.
Всегда в тревоге совесть – день и ночь,
Во сне – и то нет отдыха душе,
Перед глазами образы теснятся,
И руку ты заносишь – насмерть бить.
Так знай, что я решил: теперь мы порознь».
 
 
И за желанною свободой в город
Он сходит – чтоб на праздник завершенья
Порадовать себя, побыв с друзьями.
 
 
Но, поздно вечером домой вернувшись,
Он два часа смотрел угрюмо, мрачно
На вечную, великую поэму,
Законченную утром. «А в душе —
В душе пустынно, одиноко, сиро,
И ни трудов, ни тягот в утешенье…»
 
 
«Я здесь!» – шепнула Муза. И когда
Он, преклонив колени, вновь поклялся
На верность ей, слезами увлажнив
Ее ладони, – «Что же медлишь ты?» —
Она спросила мягко. «Нет! Прости!
Я плачу – сам не знаю почему…
Начнем не мешкая. Ты так добра!»
 

Франческо Кьеза(1871–1973) – поэт и прозаик, писал по-итальянски. Дебютировал в 1897 году сборником стихотворений «Прелюдии». Наиболее крупный из италоязычных поэтов Швейцарии; продолжал традиции итальянского поэта Д. Кардуччи (1835–1907).

На русском языке публикуется впервые.

 
И был закон: народ, в тебе – мерило.
Твоя судьба тебе же вручена.
Приемли мир и не жалей зерна
Земле, что недра для тебя раскрыла.
 
 
Раскована мыслительная сила —
Так разогни же смело рамена,
Как раскрывает все цветы весна
Навстречу блеску горнего светила.
 
 
Проснись, о человек, и позабудь
Неверие, лукавство и коварство,
Узри лежащий пред тобою путь —
 
 
Прославя доблесть и презрев мытарства,
Вступи же в кузницу судьбы и будь
Скипетродельцем собственного царства.
 

* * *

 
На небесах высоких торжество:
Там град бесстенный отверзает двери,
И ветр веков, скользя по эфемере,
Приумножает красок волшебство.
 
 
И рвенье человека таково,
Что, глядя на миры в небесной сфере,
В костер, пылавший у него в пещере,
Он обронил ребенка своего.
 
 
Увы, нам непостижен град верховный,
Младенцы, мы игре своей греховной
Творим кумиров детскою рукой, —
 
 
А наши очи, что в блужданье праздном
Предали фантастическим соблазнам,
В щепоти праха обретут покой.
 

Шарль-Фердинанд Рамю(1878–1947). – Хотя большинство книг этого франкоязычного писателя носит подзаголовок «роман», все его творчество является поэзией в самом точном смысле этого слова. «Роман должен быть поэмой», – писал Рамю. Любовно изображая патриархальный быт простых крестьян и ремесленников, он противопоставлял ему фальшь современной цивилизации, уродство буржуазной морали, воспевал красоту и величие родной природы (сборники стихов «Деревушка», 1903; «Глиняные пенаты», 1904; «Песни», 1914; «История солдата», 1920). Писатель приветствовал Октябрьскую революцию в России лприко-философскими эссе «Великая весна» (1917) и «Потребность величия» (1937).

 
Мечта, попутчица солдата,
дочь воздуха, былого след,
день долог в дождик сероватый;
ты здесь, когда уходит свет.
 
 
Подружка, слышишь ли, подружка,
как кони ржут невдалеке;
был пресным суп, неполной – кружка,
холодной – каша в котелке.
 
 
Нет ничего дороже милой,
но помнит ли она меня?
Любовь мне сердце б оживила,
согрелся б я, как у огня.
 
 
Быть может, взяв портрет мой в руки,
она грустит наедине,
в глаза мне смотрит и в разлуке
давно тоскует обо мне.
 
 
Я снимок выну из кармана —
ты здесь, любовь души моей!
Жди! Скоро в отпуск долгожданный
приеду я на двадцать дней.
 

 
К чему теперь сиянье глаз,
жемчуг зубов, грудей атлас
и наши розовые губы?
Как далеко уехали они!
Им не увидеть больше нас!
Что ж, на скамье в вечерний час
поплачь, сестра, как я, – не раз —
ведь одинокой быть несладко!
Они надели сабли на бок,
коней горячих оседлали,
и больше их никто не видел.
Кто поцелует шелк волос,
осушит капли горьких слез?
Кто застегнет мне снова платье?
Они обнять нас даже не успели; мы звали их, они сказали:
«Возвратимся!»
Быть вместе мало довелось.
Кто счастье отнял и унес?
Неужто и любовь запретна?
За ними только пыль взвилась и опустилась на вишневый сад.
Я подурнела от беды,
и пальцы слишком уж худы
для обручального колечка.
Они, должно быть, голодны, и на соломе не раздевшись где-то спят.
Иссохла маленькая грудь.
На ком же руки мне сомкнуть?
Где собирать мне поцелуи?
Подумать, осень уж идет, морозы близятся, и скоро уж зима наступит.
 

Пьер-Луи Маттеи(1893–1970). – Писал на французском языке. Формальная изощренность первых его стихотворных сборников («От шестнадцати до двадцати», 1914; «Страстная неделя», 1918; «Одна кровь», 1920) принесла поэту славу виртуоза. Маттеи исследует внутренние импульсы, стремится воспроизвести полуосознанные стремления, пользуется прихотливыми ассоциациями. После второй мировой войны П.-Л. Маттеи во многом пересмотрел свои прежние эстетические взгляды, что сказалось в сближении его творчества с трагической действительностью («Альциона в Палене», 1942).

 
То странная была зима… О, град средь декабря!
Бессилье бури, блеск зарниц от жажды угасал!
Во всем был серы аромат. Меж сумеречных рам
о стекла бился мотылек – унылый тамбурин…
 
 
Да, та зима была странней всех предыдущих зим:
под новый год, когда свет звезд от духоты померк,
мы, кашляя, глотая пыль, едва дыша, брели
к церковным окнам, широко распахнутым во тьме…
 
 
Январь встречали мы в тот год под яблоней в цвету,
купались утром всемером мы в горном ручейке,
цветы срывали и плоды, кислившие на вкус…
Потом весной положен был фантазиям предел.
 
 
О беззащитность лепестков под снегом в майский день!
Зима безумная, твой зной для лета приберег
морозы злые, гололед, и ветер, и туман,
но я теплом своей души ослаблю холода…
 

 
Друг, в пламени искусств обретший отчий кров, —
Так медленно монах, в молитву погруженный,
Блуждает в вышине душою потрясенной,
И слышит шепот пальм, и видит блеск ручьев, —
 
 
Над хмелем, суетой и знаньем вознесенный,
Каких родных картин ты различаешь зов?
Пред розой свежею с мурашками шипов
Застынешь ты на миг, от муки отвлеченный.
 
 
Надгробие лучом косым освещено…
И красотой в душе сомненье рождено,
Потом его покой родной земли сменяет;
 
 
Завешены холсты. Закрыт последний том.
Оркестр молчит. И лишь меж днем и небытьем
На солнце клин горит и постепенно тает…
 

Альбин Цоллингер(1896–1941). – Поэт и прозаик, писал по-немецки. По профессии учитель. Дебютировал как поэт в 1919 году. Его творчество носит антифашистскую направленность. Известен многочисленными одами, написанными под влиянием поэтики Гёльдерлина и Гете. Подлинную популярность в Швейцарии творчество Цоллингера приобрело лишь после того, как в 1964 году Макс Фриш издал со своим предисловием четырехтомное собрание его сочинений.

На русском языке печатается впервые.

 
Если бы не было ничего, в тебе уже заключалось бы все:
Величие безбрежной пустоты, всеобъемлющее спокойствие
Цветущей синевы. О океан,
Несущий нас
Нежнейшей дорогой
Свободных волн небесных горизонтов,
Напоминающих нам о существовании иного мира,
В тебе всё:
 
 
Песчаные отмели,
Соль земных морей,
Леса исчезнувших континентов,
Огни разросшихся городов-храмов,
Полуденные стекла, в которых проплывают
Блестящие облака.
Вечная синева, в тебе всё:
От блеска серпов и копий твоей сверкающей основы
До тишины колосящегося поля,
Ведущего скрытую битву с ветром, и луны,
 
 
Повисшей, как призрак, над мачтами монгольских галер,
Раскачивающихся вверх и вниз. В тебе всё:
Горный Толедо, река
И солнечная дымка длинных улиц,
Пыль, поднимаемая копытами ослов, и скрип пово&ск,
Аромат томатов,
Мраморные горы и резцы мастеров.
Город соборов, подобный облачному видению, —
В тебе всё.
 
 
В тебе человечество,
Совершающее долгое путешествие из будущего,
Минуя придорожные столбы, пирамиды,
Троны и балдахины,
Колышущиеся на ветру опахала,
Длинные процессии
И шпалеры рабов.
Вечная синева,
Ты мечта
Затаенных глубин мысли,
Тающей в зеницах
Собственной отрешенности.
Ты – всё.
 
 
Из иного мира
Нисходит сияние вечного дня
На воды, в которых плавают водоросли
Нашей повседневности,
Нашего темного сознания.
 
 
Синева, в тебе
Заря божества,
Обетованный Ливан,
Который созерцает душа,
Родина благородных,
Дорога в светлую Месопотамию,
Серебрящуюся потоками
Беспредельного будущего.
В тебе всё.
 
 
Хрустальные цистерны
Ответствуют звоном
Пенью лазурных струй источников,
Питай нас, широкий Нил,
Земля Эфиопии.
Высоко,
Высоко в отдалении
Струятся мечты твоих водопадов.
 
 
Если бы не было ничего, в тебе уже заключалось бы все,
Неподвижный родник синевы.
 

Альберт Эрисман(род. в 1907 г.). – Пишет по-немецки. Виртуоз поэтической формы, Эрисман издал много поэтических сборников. На русский язык переводится впервые.

 
Письмо. Слова.
Молчишь. Я тоже.
Листва мертва.
Год подытожен.
Пусты сусеки.
Хлеб испечён.
Снега навеки.
Подтопок черн.
 
 
Год подытожен?
Молчишь? Молчу?
Лист напрочь сброшен?
Царить мечу?
Зерно простыло?
Повыстыл жар?
Гнездо постыло?
Обычай стар?
 
 
Но феникс-птица
Избудет прах.
Хлеб уродится.
Огонь – в сердцах.
Год на пороге.
Письмо. Слова.
Живу в итоге.
Любовь жива.
 
 
Хлеб испечен.
Муки достало.
Смерть нипочем.
Меч – на орало.
Гнездо обжито.
Твой сын рожден.
Согрето жито.
Мир огражден.
 
 
Письмо. Слова.
Молчишь. Я тоже.
Листва жива.
Глаза погожи.
Полны сусеки.
Сердца чисты.
Мир в человеке.
В младенце – ты.
 

Андри Пеер(род. в 1921 г.). – Поэт, пишущий на ретороманской языке. Первый сборник, «Черты времени», выпустил в 1946 году. Известен также как радиояраматург, эссеист и переводчик. На русском языке публикуется впервые.

 
Полог неба меня встречает
натянутый туго
отполированной лестницей
для бегства
 
 
Море
звучащее пространство памяти
еще колышется от плаванья
тупого забытья
 
 
И отражается в осени душа
опьяненная и от уныния
сонная
Листьев облезлые губы
щекоча ласкают и лижут
лицо земли
 
 
Лебедь тихо отплыл
от звездной тени
и раздетые лодки
кивают прямыми мачтами
от легкого вздоха волны
 
 
Стаи утиной бряцанье
золотое плетенье молчания
спокойствие зноя
 
 
Всюду слышится долгое «да»
но в листве на аллее
шаги расставанья
 

Александр Ксавер Гвердер(1923–1952). – Поэт писал по-немецки. При жизни Гвердера был издан лишь один его сборник («Голубой аконит», 1951). Покончил с собой. Посмертно издано несколько сборников его стихов. На русском языке публикуется впервые.

 
Достохвалимо солнце в облачной припрыжке,
и приглашает приобщиться тень;
и с Меланхолией заводим мы интрижки,
когда уходит нас не баловавший день.
 
 
И ход судеб и фабул нам подсуден,
утерянных давно и невзначай.
Так многотруден клюв орлиных буден —
благопристойность, мрак – и сам господень рай!
 
 
Идем, бредем в страну глухих просторов,
где всех проблем конечная ступень…
И – лицедеев, трагиков, актеров —
последняя нас обнимает тень.
 

 
Последний час мой. Я блажен и рад!
Словами этот миг нераскрываем —
Их не хватает мне. Ты расскажи…
«В чащобе я – и нет нужды назад,
И чувствую, как всеми забываем.
Слова? Здесь только шум лесных верхов…»
И – впредь нам жить у самых родников.
 

 
Багровой бородой гора
детей стращает поутру,
мол, подо мхом в густом бору
хоронят солнце до утра…
*
Кузнечик прыгает в развешанных полотнах.
То там, то тут стеклянный разговор —
но твердою рукой разрушен слов узор,
и счищен с башенки покров белилен, плотныг.
*
Рукой – в траве, к подушке льнуть щекой
в сарае меж телег. Бревенчатый накат
затмит полоблака. И, блекло-розоват,
целуется твой рот с соломенной трухой.
*
Вечерний кофе пьешь примерно,
вдруг солнце через крышу – прыг!
и мчит к потоку напрямик,
и мнит крестьянин – это серна…
 

Вальтер Гросс(род. в 1924 г.). – Поэт и прозаик, пишет по-немецки. Как поэт дебютировал сборником «Посланцы еще в пыли» (1957). По профессии переплетчик. На русском языке как поэт публикуется впервые.

 
Тебе говорят:
положи, когда уйдешь,
ковригу хлеба обратно в шкаф,
вылей остаток молока,
ведь оно скиснет,
когда ты вернешься;
кусок сыра брось на площадку
перед домом,
птицы его найдут,
закрой лари
и, как только пройдешь через сени, закрой
дверь.
 
 
Но ты поступишь так:
оставишь ковригу хлеба на столе,
кувшин с молоком поставишь
в тень и прохладу, накроешь
кусок сыра влажным платком,
оставишь лари открытыми,
и, как только пройдешь через сени, распахнешь
дверь,
ибо тот, кто придет за тобой,
и переступит через порог —
твой брат.
 

Филипп Жакоте(род. в 1925 г.). – Франкоязычный поэт, выпустил два поэтических сборника («Сова», 1953, «Мелодии», 1967), отличающихся тонким психологизмом и пантеистической окраской, что сближает его с творчеством Франсиса Жамма (см. прим. к Франсис Жамм). Публикуемые стпхи взяты из цикла «Книга мертвых» (1964).

 
Тому, кто хищных лет добычей стал,
Не нужно ни садов, ни павильонов,
Ни отражений рук во мгле зеркал,
Ни пыльных книг, ни стриженых газонов.
 
 
Туманной пеленой подернут взгляд,
И слабым пальцам недоступна хватка.
Жизнь позади, и он не виноват,
Что исчерпал желанья без остатка.
 
 
Коль одинок он, я молю тебя,
Пусть он свое забудет пораженье,
Пусть не твердит слова любви, скорбя,
Пусть новый хмель стряхнет оцепененье
С души, глядящей в самое себя.
 
 
Его печаль, как крылья птиц, легка,
Его беда тепла, как ливень летний,
Его любовь прочнее тростника,
Его победу смуглая рука
Запишет сажей на стене последней.
 

* * *