Текст книги "Западноевропейская поэзия XХ века. Антология"

Автор книги: авторов Коллектив

 
Мой милый друг, тебя мне жаль:
Один – всю ночь – у моего порога!
Мне душу бередит твоя печаль.
Но все пройдет. К чему тревога —
 
 
Ничто не вечно. Я в себе не властна.
К примеру, если заново начать,
Как знать, – а вдруг все сложится прекрасно,
Все то, что не сбылось, – как знать.
 
 
Откуда золото? Ответ туманный:
Об этом знает новый кавалер.
Но если он залез в твои карманы,
Я награжу тебя на свой манер.
 
 
На все твои мольбы, записки, речи
Что мне сказать? Я только вся в слезах.
Назначь мне час и место встречи.
Мы будем рядом – и что мне страх!
 
 
Не скрою, я пленилась новизною.
Она прекрасной кажется всегда.
Оставь упреки – я тебя не стою.
Избавь меня от ложного стыда.
 
 
Казалось мне, когда была твоею,
Что я люблю. Но ты забудь мечту.
Нет, я не для тебя. Я не сумею
Найти в себе любовь и чистоту.
 
 
Хороший мой, постой, не уходи же!
Останемся друзьями. Слово дам,
Другие недурны, но ты мне ближе.
Ты мне по нраву – ты знаешь сам.
 
 
Как девочка на шаре, я ликую.
Мне боязно – но поиграть позволь,
Не возноси меня на высоту такую:
Сорвусь – а для тебя такая боль!
 

Ганс Каросса(1878–1956). – Был в начале творческого пути приверженцем неоромантизма («Стихи», 1910; «Бегство», 1916, и др.), позже тяготел к классической традиции («Звезда над морем огней», 1946; последние разделы в «Собрании стихотворений», 1948). Позиция поэта в гоцы войны была двойственна: оставаясь в Германии и даже возглавив созданный фашистами Всеевропейский союз писателей (1941 г.), он в своем творчестве этих лет был крайне далек от идей национал-социализма, апеллировал к человеческой совести, к милосердию, что само по себе было для заправил «третьего рейха» «контрпропагандой». Поэтому Каросса считается одним из важнейших представителей так называемой «внутренней эмиграции» (это видно и из публикуемых в томе стихотворений). Его стихи на русский язык впервые были переведены И. Фрадкиным (1969).

 
Когда мы стелем на снегу полотна,
От ветра сгорбясь, и едва бредем,
Охранники нас обступают плотно,
Следя за нашим каторжным трудом.
 
 
Угрюмый сброд, победой охмеленный, —
Вы бедный мой народ готовы сжечь!
Один лишь к нам добросердечно склонный
Старик, что разумеет нашу речь.
 
 
Он нам не враг. Он знает наше горе.
Я думаю: он страшно одинок
Среди конвойных, в полупьяной своре.
Знать, он из тех, кого отметил бог!
 
 
Враги меня зовут последней дрянью,
Лентяйкой, – но старик совсем иной;
Он ворожит по звездам и Писанью.
Мудрец, он предсказал мне, что весной,
 
 
Как ласточки, воротимся мы снова
На родину, – так он шепнул, как друг,
И по ночам, в бараке, это слово —
Бальзам для изъязвленных наших рук.
 

1942

 
Туман приполз; густеет муть сырая.
Ручей, сквозь пламенные веретена
Огней последних окон, мчит бессонно.
Все отсветы померкли, догорая.
 
 
Бреду во мгле, прислушиваясь к гуду.
Глаза двух коз – попутчиц боязливых
Следят за мной. Вдруг в каменных массивах,
В их недрах что-то вздрогнуло, и всюду
 
 
Травинки взвихрены зачином шквала;
Но стебли гибкие меня учили,
Как дать отпор внезапной грубой силе.
Вперед! – и этой мглы как не бывало.
 
 
Крутыми стежками всхожу на склоны,
А там, над смольной празеленью хмурой
Глухих низин, ширяет коршун бурый,
Слепящим светом сверху озаренный.
 

Эрих Мюзам(1878–1934). – Поэт, драматург, публицист. Дебютировав как экспрессионист («Пустыня, кратер, облака», 1914), постепенно отошел от этого направления в стремлении к прямому публицистическому эффекту («Горящая земля», 1920). В 1919 г. был участником борьбы ва создание Советской республики в Баварии. В начале 30-х годов резко выступал против фашизма. Был помещен в концлагерь, где нацисты инсценировали его самоубийство. Стихи и рассказы Мюзама печатаются у нас начиная с 20-х годов.

Германской социал-демократии

 
Он мирно чистил фонари,
Но записался в бунтари
И вдоль по улице под флагом
Шагал р-р-революцьонным шагом.
 
 
Кричал он громко: «Я бунтую!»
А шапочку носил такую,
Что говорила напрямик:
Мой обладатель – бунтовщик!
 
 
Но люди с флагами шагали,
Заняв всю улицу в квартале,
Где он обычно до зари
Усердно чистил фонари.
 
 
Когда ж рабочие отряды
Решили строить баррикады
И принялись под треск пальбы
Валить фонарные столбы,
 
 
Он возмутился: «Что такое?
Столбы оставьте вы в покое!
Зачем валить их, дикари?
Я чищу эти фонари!»
 
 
В ответ раздался дружный хохот,
Потом донесся звон и грохот.
И вот защитник фонарей
Домой убрался поскорей.
 
 
И, безотлучно сидя дома,
Он написал два толстых тома:
«Как записаться в бунтари
И мирно чистить фонари».
 

 
Кто заснул могильным сном,
Тот любви не знает.
Тот не спросит, кто о нем,
Плача, вспоминает.
 
 
Что ж о мертвых нам скорбеть, —
Надо жить живому!
Только жизнь он должен впредь
Строить по-иному.
 
 
Ведь свободен тот, кто спит
Под могильной кущей.
Из цепей, нужды, обид
Вырвись ты, живущий!
 
 
Коль достойна смерть венца,
Делу павших следуй.
Меч возьми у мертвеца
И вернись с победой!
 
 
Пал один – другие в строй!
В бурю ли, в ненастье —
Каждый миг бросайся в бой
За людское счастье!
 
 
И в оплату за друзей,
Кровь проливших смело,
О погибших слез не лей,
Завершай их дело!
 

Пауль Цех(писал также под псевдонимами Тимм Бораи Пауль Роберт; 1881–1946). – Представитель левого крыла экспрессионизма, так называемого «активизма» (от названия журнала «Акцион» – действие, – вокруг которого группировались поэты-экспрессионисты, близкие коммунистической и социал-демократической партиям Германии). Книги Цеха («От Кресси до Марны», 1916; «Голгофа», 1920, и многие другие), проникнутые симпатией к угнетенным и обездоленным, были запрещены и сожжены нацистами. После годичного пребывания в гитлеровском застенке Цех эмигрировал в Южную Америку. Сотрудничал в советском журнале «Интернациональная литература». Отдельные стихи Цеха переводились у нас в 20-е годы. Его обширное и весьма неравноценное творческое наследие опубликовано лишь частично.

 
Лишь повинуясь воле павших,
в себе мы силу жить нашли.
Вскипела кровь в сердцах уставших —
ужасен крик из-под земли!
 
 
И только тот, кто с ними слился
на крайней грани бытия,
все отдал им, всем поделился,
забыв про собственное «я»,
 
 
тот станет зрячим, мудрым, вещим,
не устрашится ничего,
и даже тайнам тайн зловещим
теперь не скрыться от него.
 
 
И в каждом выстреле и стуке,
звучащем в черноте ночной,
услышит он, как стонет в муке
кровоточащий шар земной.
 

1940

Герман Гессе(1877–1962). – Один из крупнейших писателей немецкого языка, прозаик и поэт. Большую часть жизни прожил в Швейцарии, гражданином которой стал в 1923 г. Лауреат Нобелевской премии (1946 г.). У нас известны его стихи, написанные от имени Йозефа Кнехта, героя романа «Игра в бисер» (1943; русское издание – 1969).

 
Я тоже побывал в Равенне.
То город мертвый и пустой.
Руины, паперти, ступени —
Тысячелетней немотой
 
 
Все дышит. Сумрак улиц влажный
Невольно вызывает вздох.
Шаги, и эха шум протяжный,
И камни в трещинах, и мох.
 
 
Равенна! Отзвук песен старых…
Не улыбаясь, внемлешь им
На этих древних тротуарах,
Тоской забвенного томим.
 

 
Всеми смертями я умер уже,
И каждою смертью снова хочу умереть,
Умереть каменной смертью в скале,
Умереть глиняной смертью в песке,
Смертью древесной во древе,
Лиственной смертью в лепечущей летней листве,
И бедной кровавой человеческой смертью.
 
 
Цветком хочу я опять родиться,
Деревом и травой хочу я опять родиться,
Оленем и рыбой, птицей и бабочкой.
Из каждого образа
Возводит моя тоска
Ступени к последней скорби,
К скорби людской.
 
 
О трепетная тугая дуга,
Тоска безумствующим кулаком
Хочет свести воедино
Оба полюса жизни!
Неоднократно, снова и снова, все чаще
Ты гонишь меня от смерти к рожденью,
К началу полного боли пути,
Божественного пути.
 

 
Вот мотылек залетный
Пляшет над лампой – мал,
Хрупок, как дух бесплотный,
Вспыхнул, сверкнул, пропал.
 
 
Так, повстречавшись с нами,
Как мимолетный свет,
Счастье взмахнет крылами,
Вспыхнет, сверкнет – и нет.
 

 
Вчерашнюю кипень сметает
Сегодняшний суховей.
Цветок за цветком облетает
С древа печали моей.
 
 
Их ветром гонит, гонит,
Как стаю белых мух.
В молчанье отзвук тонет,
И цепенеет слух.
 
 
На небе звезд не стало,
В сердце любовь умерла.
Даль черноту распластала,
В мир пустота вошла.
 
 
Кто о приюте мечтает
В годину бед и смертей?
Медленно облетает
Древо печали моей.
 

Иоахим Рингельнац(наст. имя – Ганс Бёттигер; 1883–1934). – Сатирик, куплетист, пародист, автор текстов для кабаре. Антибуржуазные, полные тематической и формальной новизны, стихи поэта («Стихи о спорте», 1920; «Куддель Даддельду», 1920 и 1923, и др.) были запрещены нацистами как образец «вырожденческого искусства». Переводится впервые.

 
Афишные тумбы, возможно,
В чем-то сродни маякам:
Их дождь поливает безбожно,
Ветер сечет по бокам.
 
 
Но как их пестро наряжают!
И средь городской кутерьмы
Сулят они, ржут, угрожают
И лгут еще хлеще, чем мы.
 
 
Приходит злодей спозаранку
И варварски, как говорят,
Срывает, поставив стремянку,
Нарядный афишный наряд.
 
 
Затем с вдохновенной отвагой
Он кисть и ведерко берет,
Чтоб новою пестрой бумагой
Оклеить им зад и перёд.
 
 
Театр… Выставка… «Все для невесты…»
Сигары… Убийство… Режим…
Спорт… Церковь… Протезы…
Протесты… Рисунки и подписи к ним.
 
 
Нет, я в облаках не витаю:
Все важным я здесь нахожу,
И все, что я здесь прочитаю,
Я дома жене расскажу.
 
 
Стихов не постиг ее разум,
Ей книги даются с трудом,
Но, внемля этим рассказам,
Она говорит мне: «Идем!»
 
 
Туда, где средь ливней шквальных
Афишные тумбы стоят
И много проблем весьма актуальных
Для любознательного современного человека в себе таят.
 

 
О никчемных, маленьких актерах
С нежностью я думаю всегда,
О жрецах искусства, для которых
Ничего нет выше их труда.
 
 
Их, в программках набранных петитом,
Да и не известных никому,
Не терзает зависть к знаменитым.
Сами не ответят почему.
 
 
Попранные грубым самомненьем,
Театром лишь поглощены одним…
Но зато с каким благоговеньем
По ночам девчонки внемлют им!
 
 
В старых временах они застряли,
Их порывам крыльев не дано, —
Только сберегли, не растеряли
То, что мы растратили давно.
 
 
Честность – это высшее искусство,
Дар священный – быть самим собой.
Пусть же вам за бескорыстность чувства
Будет щедро воздано судьбой!
 

 
Жило
Робкое слово…
Оно
Было случайно обронено,
В испуге тотчас под диван
Забилось,
Где и забылось…
 
 
Потом было вот что:
В субботу рано,
При выколачиванье дивана,
Слово
Берте в левое ухо
Влетело…
(Левое было глухо.)
 
 
Но тут внезапный порыв ветерка
Слово вынес под облака,
И слово
Пристроилось – прямо с лёта —
В полупустой голове пилота.
Затем,
Очевидно, не выдержав качку,
Упало вниз оно,
На батрачку,
 
 
Обнимаемую батраком,
При этом плакавшую тайком.
Слово
Ресницы ей осушило,
Как будто именно к ней спешило,
Чтоб просветлело ее лицо…
 
 
Но тут литератор приметил словцо,
Звучавшее искренне, хоть и тихо.
Раздул, разодел, разукрасил лихо
И преподнес его, как на блюде:
Нате, мол, ешьте, добрые люди!..
 
 
И жалкое, бедное
Слово,
Дрожащее,
Испорченное, будто ненастоящее,
Пошло скитаться по белу свету,
Пока не досталось оно поэту,
Который бережно перенес
Его
В свое царство волшебных грез…
 
 
Вдруг является пародист,
Он был предприимчивый малый.
Достал из портфеля бумажный лист.
Словцо осмотрел: – Подойдет, пожалуй!.
Смешал его
С дерьмом и ядом,
С мелодийкой,
Содранной у какой-то бездарности.
И слово пошло колесить по эстрадам,
Достигнув вершин популярности.
 
 
Теперь оно громко звучит «в народе»
И все же
Не изменило своей природе,
И в новом обличье, и в новой коже.
Таится в самой его сердцевине
Нечто никем не расслышанное,
Так и не узнанное доныне,
Робкое и возвышенное.
 

Эрнст Штадлер(1883–1914). – Неоромантик («Прелюдии», 1905), затем экспрессионист. Название его главной книги – «Взлом» (1914) – стало лозунгом раннего экспрессионизма. В подчеркнуто урбанистической лирике поэта преобладают социальные мотивы. Убит на фронте первой мировой войны. Стихи Штадлера переводятся на русский язык с начала 20-х годов.

 
В старинной книге я нашел слова одни —
С тех пор они огнем мои буравят дни.
И если мне на ум придет порою
Суть ложью подменять, а естество игрою,
Лгать самому себе и тешиться обманом,
Звать белым черное, прозрачное туманом,
Нарочно отрицать все то, что не постиг,
И называть своим, чего я не достиг,
И если жизнь чурается меня,
И ускользают прочь и свет, и краски дня,
Мир станет чужд, охватит сердце жуть, —
Я вспомню те слова: «Свою постигни суть!»
 

 
Семь… Это время закрытия магазинов.
Из полутемных подъездов, из узких ущелий дворов, из гигантских
пассажей и павильонов, прилавки покинув,
Идут продавщицы домой. Почти незрячие, еще оглушенные —
целый день в заточенье: духота, толкотня, шум, ор —
Они выходят в летний дурманящий вечер, в его возбуждающий,
чуть сладострастный, распахнутый настежь простор.
И тогда, кажется, начинают звенеть веселей и светлеть мрачные
трамваи, изнемогшие от немыслимых перегрузок,
И улицы до отказа наполнены смехом девушек, а тротуары
расцвечены бесчисленным множеством пестрых блузок…
Клокочут улицы, пенятся, как пенится море, в которое
Врывается с молодым напором река, грохочущая, бурная,
неуемная, скорая.
Над безразличьем, над серостью, над похожестью однообразных
прохожих
Торжествует многоцветье, многообразье, многозвучье
судеб, друг с другом не схожих!
И тают тяготы дня, и заботы сходят на нет, повинуясь
кипению ярому,
Как если бы через несколько часов все опять не пошло бы
по-старому!
Если б не ждали этих нарядных девушек пригородные
кварталы, закоулки, глухие задворки,
Усталые родители с плачущими малышами, скудный ужин,
сырые каморки,
И короткий сон, – ах, что снилось, когда бы вы знали, вставать
не хотелось, так было сладко! —
Все это ждет их… Вечер, как зверь, поджидающий жертву.
И у этого зверя – мертвая хватка.
Даже самых счастливых, что под руку с другом идут, чуть ли
не пританцовывая,
Ожидает такое же одиночество, та же мерзость и серость
свинцовая,
И средь пестрой толпы – летний город словно пылает
гвоздиками —
Страх пугает их страшными масками, мертвыми ликами,
И, прижавшись плотнее к дружкам, руки они ищут
спасающей,
Словно старость пришла и нависла над ними незримо,
как день угасающий.
 

Лион Фейхтвангер(1884–1958). – Создатель исторического романа нового типа; драматург и поэт. Убежденный антифашист. В 1939–1940 гг. был интернирован во Франции, застигнут немецкими войсками и с трудом спасся, бежав в США, где провел последние годы жизни. В стихах, написанных во время первой мировой войны, проявилась пацифистская позиция Фейхтвангера тех лет. Творчество Фейхтвангера хорошо знакомо советскому читателю.

 
Мы здесь лежим, желты, как воск.
Нам черви высосали мозг.
В плену могильной немоты
Землей забиты наши рты.
Мы ждем ответа!
 
 
Плоть наша – пепел и труха,
Но, как могила ни глуха,
Сквозь глухоту, сквозь сон, сквозь тьму
Вопрос грохочет: «Почему?»
Мы ждем ответа!
 
 
Пусть скорбный холм травой зарос,
Взрывает землю наш вопрос.
Он, ненасытен и упрям,
Прорвался из могильных ям.
Мы ждем ответа!
 
 
Мы ждем! Мы только семена!
Настанут жатвы времена.
Ответ созрел. Ответ идет.
Он долго медлил. Он грядет.
Мы ждем ответа!
 

Оскар Лерке(1884–1941). – Не примыкал ни к одному из направлений. Мастер пейзажной и философской лирики, зачастую с включением мифологических и других античных мотивов, имевшей позднее широкий резонанс в поэтических кругах ФРГ. Автор сборников стихотворений «Странствие» (1911), «Музыка Пана» (1915), «Тайный город» (1921) и gp. При нацизме подвергся репрессиям. Стихи поэта о нацизме («Годы злодеяний») опубликованы посмертно в 1958 г. На русский язык переводится с начала 20-х годов.

 
Лежу один средь темноты.
А где-то лампу погасила ты.
И всюду вечер, вечер. Мрак и тишь.
Друг друга нам услышать не дано.
Ничто не сдвинет очертанья крыш.
Песчинки – ты, твой дом, твое окно.
А что случись с тобой – мне не узнать.
И даже если ты умрешь – мне не узнать.
И не узнаешь ты, коль я умру….
И ты и я – песчинки на ветру.
 

 
Туман горит багрово-красным цветом.
А где-то позади него неистовствует пламя.
И рвется в горы прочь
От сердцевины костра.
Вот он – последний след.
Дни на исходе.
 
 
Завядший день еще раз расцветает,
И пеплом шелестит,
И принимает очертанья ночи,
И нестерпимое молчание в груди
Ко мне взывает:
Никто не мог оставить
Здесь свой след.
 
 
На рассвете наступившем,
На костре, давно остывшем,
Сон у быстрого ручья!
Вот он – последний след
На склоне дней.
 

 
Ничто не проходит бесследно.
Сосчитаны даже уснувшие зерна в колосьях.
Но рвется наружу криком
Неутолимая скорбь.
 
 
И никого не убили.
Но в сумерках чьи-то руки
Кровь смывают с земли.
 
 
У каждого есть своя пристань.
Место мое – здесь.
Я вижу, как расцветают
В саду цветы и как звезды
Карабкаются в заброшенное
Корыто с водой.
 

Якоб ван Годдис(наст. имя– Ганс Давидсон; 1887–1942). – Экспрессионист, автор нашумевшего стихотворения «Конец света» и одноименной книги стихов (1918). Эсхатологические видения пронизывают все – крайне незначительное по объему – творческое наследие поэта. Рано развившееся душевное заболевание привело его в психиатрическую лечебницу; погиб в одном из гитлеровских лагерей уничтожения. Отдельные стихи Годдиса известны советскому читателю по переводам Б. Пастернака и В. Нейштадта.

 
Жарки дни, и ночи глухи.
В окнах тени, точно духи,
И порочны
Их движенья.
На лету
Пышут водкой
В темноту
Лица привидений.
 
 
«К тверди ринемся туманной,
Обманув ее охрану.
Месяц скроется из виду,
Звезды не дадут в обиду.
Свет ли то или потемки?
Песнь, мольба иль спор негромкий?
Во дворце ль мы, в хате ль тесной?
Тише, мы в стране чудесной».
 
 
Пропасть войск идет походом,
Стройно в небе маршируя.
Тьма друзей от них по сводам
Убегает врассыпную.
Мысль чумеет от вопросов.
Нынче их не разрешат.
Марш, рехнувшийся философ,
Под ушат!
 

 
Сегодня на ветру не постоишь: —
Уносит шляпы!.. Что за наважденье!
В газетах пишут: всюду наводненье.
Срывает ветер черепицу с крыш.
 
 
Моря взбесились. Шалая вода
Смывает дамбы, затопив заставы.
Все кашляют, чихают… Ах, беда!
С мостов под насыпь валятся составы.
 

 
Когда заря по небу полоснет
И хлынет кровь багряная на море,
Осатанелым светом вспыхнут лампы,
Пронзая новорожденную ночь.
И люди в стороны шарахнутся от света,
Бродяги закричат, и всхлипнут дети,
Мечтая о лесах, и сумасшедший
На своей кровати
Запричитает: «Мне куда податься?
Зачем мы выбрались незваными гостями
Из чрева материнского на свет?
 
 
Хоть друг до друга нам и дела нет,
Чужие сны бессовестно буравим,
Клянем друг друга, мучаем и травим,
В чужое тело врезавшись костями.
Но умирать никто из нас не хочет,
И мы не одиноки, как луна,
Которая погибель нам пророчит, —
Одарит смертью за любовь она.
Там подо мной больная ночь стихает.
Зловеще встанет скоро новый день
И черный цвет безжалостно растопит.
Неужто будет он еще свирепей,
Чем день вчерашний, поглощенный ночью?»
 
 
Раскаты труб звучат с горы проклятой.
Когда же землю с морем примет бог?
 

Георг Гейм(1887–1912). – Лидер так называемого «черного экспрессионизма» (Г. Бенн, Г. Тракль, ранний Б. Брехт), урбанист, запечатлевший в своих стихах кошмары капиталистического города. Утонул, катаясь на коньках по льду озера, что «предсказано» в одном из его стихотворений. Печатался главным образом в экспрессионистических журналах; полное собрание стихов вышло посмертно, в 1947 г. Стихотворение «Россия», публикуемое в настоящем томе, представляет собой поэтический отклик на сообщения о страшной судьбе русских политзаключенных в Сибири, появлявшиеся и в немецкой печати.

 
Пробудился тот, что непробудно спал.
Пробудясь, оставил сводчатый подвал.
Вышел вон и стал, громадный, вдалеке,
Заволокся дымом, месяц сжал в руке.
 
 
Городскую рябь вечерней суеты
Охватила тень нездешней темноты.
Пенившийся рынок застывает льдом.
Все стихает. Жутко. Ни души кругом.
 
 
Кто-то ходит, веет в лица из-за плеч.
Кто там? Нет ответа. Замирает речь.
Дребезжа сочится колокольный звон.
У бород дрожащих кончик заострен.
 
 
И в горах уж призрак, и, пустившись в пляс,
Он зовет: бойцы, потеха началась!
И гремучей связкой черепов обвит,
С гулом с гор он эти цепи волочит.
 
 
Горною подошвой затоптав закат,
Смотрит вниз: из крови камыши торчат,
К берегу прибитым трупам нет числа,
Птиц без сметы смерть наслала на тела.
 
 
Он спускает в поле огненного пса.
Лясканьем и лаем полнятся леса,
Дико скачут тени, на свету снуя,
Отблеск лавы лижет, гложет их края.
 
 
В колпаках вулканов мечется без сна
Поднятая с долу до свету страна.
Все, чем, обезумев, улицы кишат,
Он за вал выводит, в этих зарев ад.
 
 
В желтом дыме город бел как полотно,
Миг, глядевшись в пропасть, бросился на дно.
Но стоит у срыва, разрывая дым,
Тот, что машет небу факелом своим.
 
 
И в сверканье молний, в перемигах туч,
Под клыками с корнем вывернутых круч,
Пепеля поляны на версту вокруг,
На Гоморру серу шлет из щедрых рук.