Текст книги "Западноевропейская поэзия XХ века. Антология"

Автор книги: авторов Коллектив

 
Затравленные закаты
Катящихся в пропасть лет!
Шоссе, шоссе, шоссе.
Шлагбаумы бегства.
Шинный след на полях,
В багровое небо
Глядящих глазами
Подыхающих лошадей.
 
 
Ночи. Харкотина в легких,
Беглецов неживое дыханье,
Выстрелы
Прямо закату в висок.
Из поломанных ворот
Ветер беззвучно пеплом швырял,
Зарево
Темноту угрюмо жевало.
 
 
Мертвецы,
Распластанные на рельсах,
Сдавленный крик,
Будто удар по ногтю.
Черный,
Гудящий бинт копошащихся мух
Врачевал им раны —
Пока под полуденным солнцем
Гулкою поступью двигалась смерть.
 

 
Октябрь, и тяжек мед последней груши,
Дозревшей до броска к земле,
И лижет мух в паучьем плюше
Последний свет в белесой мгле —
Он зелень клена медленно сосет,
И перепончатые листья,
Варясь в лучах клубящихся высот,
Становятся мертвей и мглистей.
 
 
Все умирает в приторном вине,
В пурпурной георгинной мари,
Пока не вздрогнет ласточка во сне,
Поняв, что свет опять в ударе,
Пока не слущат сытые полевки
Орех последний на обед
И бурой россыпью, в обновке,
Из тьмы не вынырнут на свет.
 
 
Октябрь, и раздобревшую корзину
В набухший подпол волокут,
И сад, трудолюбиво гнущий спину,
В лохмотья ветхие обут.
И свет в белесом паутинном плюше
Разлегся в неге и тепле,
Чтобы помочь последней груше
Осенний смак отдать земле.
 

 
Свобода, моя звезда,
Не внесенная в звездные списки,
Еще над рыданьями мира
Незримая,
Ты мчишься уже
Над рубежами времен,
Я знаю, что ты – в дороге,
Моя звезда.
 

Альбрехт Гаусгофер(1903–1945). – Не был профессиональным литератором. Ради антифашистской деятельности отказался от блестящей карьеры одного из ведущих геополитиков «третьего рейха». Был схвачен гестапо и позже расстрелян в тюрьме Моабит по подозрению в причастности к неудачному покушению на Гитлера 20 июля 1944 г. Стихи из чудом сохранившейся тетради «Моабитских сонетов» написаны в ожидании казни.

 
Когда почуял деспот Ши Хуан-ди,
Что ополчиться на него готово
Духовное наследие былого,
Он приказал смести его с пути.
 
 
Все книги он велел собрать и сжечь,
А мудрецов – убить. На страх народу
Двенадцать лет, властителю в угоду,
Вершили суд в стране огонь и меч.
 
 
Но деспоту настало время пасть.
А те, кто выжили, учиться стали,
И мыслили, и книги вновь писали.
И новая пришла на смену власть.
 
 
Китай расцвел. И никакая сила
Ни мудрецам, ни книгам не грозила.
 

 
Блюстители, приставленные к нам,
Ребята превосходные – крестьяне.
Их вырвали из сельской глухомани,
Чтоб кинуть в дикий городской бедлам.
 
 
Для них связать два слова – тяжкий труд.
И лишь порой прочтешь в немом их взоре
Вопрос о тяжком всенародном горе,
Которое в сердцах они несут.
 
 
Они с востока, с берегов Дуная,
Где все успела разорить война.
Мертвы их семьи, выжжена страна.
И ждут они – придет ли жизнь иная?
 
 
Их узниками сделали, как нас.
Прозреют ли они? Пробьет ли час?
 

 
Порой моя тюремная решетка
Приманивает с воли двух гостей:
То уличный задира воробей
И с ним его пернатая красотка.
 
 
У них любовь: то споры, то смешки,
То клювом в клюв – и как начнут шептаться!
Соперник и не пробуй подобраться,
Конфликт решится битвой, по-мужски.
 
 
Как странно здесь, в цепях, в тюремной щели,
Глядеть на них, свободных! Но за мной
Следит глазок блестящий и живой —
Чирикнули, вспорхнули, улетели.
 
 
И вновь один я, вновь гляжу в окно…
Зачем мне птицей быть не суждено!
 

 
Лавиной крысы движутся к реке,
Несчастную страну опустошая.
Вожак свистит – и, точно заводная,
Вся стая дергается при свистке.
 
 
Уничтожают житницы и склады,
Кто шаг замедлит – стиснут, понесут.
Упрется – закусают, загрызут.
Идут к реке – и нивам нет пощады.
 
 
По слухам, кровью плещет та река.
Все яростней призывы вожака,
Все ближе цель – вот запируют вскоре!
Истошный визг, пронзительный свисток,
 
 
Лавина низвергается в поток, —
И мертвых крыс поток выносит в море.
 

Вольфганг Борхерт(1921–1947). – За свою недолгую жизнь поэт успел побывать и актером, и солдатом вермахта (в 1944 г. был осужден нацистским судом за критику режима и отправлен в штрафной батальон на фронт), и в американском плену. Драма «Посетитель», рассказы и стихи, написанные Борхертом в последние два года жизни, принесли ему посмертную славу зачинателя антифашистской темы в литературе ФРГ. На русском языке публиковались рассказы В. Борхерта, а также отдельные стихотворения.

 
Когда я умру,
Хочу на ветру
Раскачиваться фонарем.
Ночью и днем.
Из года в год.
Но лишь у твоих ворот.
 
 
Или в порту, где в черной пыли
Грузные спят корабли,
Смех женщины слышен развязной.
Или на улочке грязной.
Я бы мерцаньем своим помог
Тому, кто бредет, одинок.
 
 
Или неплохо наверняка —
Висеть у дешевого кабака.
Музыке в лад
Был бы я рад
Подмигивать желтым огнем
И думать о чем-то своем.
 
 
Или хочу, чтобы в щель гардин
Мальчик, оставшийся дома один,
Испуганный, видел меня сквозь тьму,
Спокойнее стало б ему.
А вьюга, которой на все наплевать,
Будет сильней завывать.
 
 
Так вот почему, когда я умру,
Хочу на ветру
Раскачиваться фонарем.
Под снегом и под дождем.
И в тишине ночной
Шептаться с луной
Лишь о тебе одной.
 

 
Как старуха по земле плетется,
В непонятной злобе трепеща.
Волосы влажны. И остается
Мокрый след от серого плаща.
 
 
В дверь любую яростно стучится.
В окна бьет отчаянно рукой.
…Девушка влюбленная томится:
Как из дома выйдешь в дождь такой?
 
 
Вихрь старухе волосы взлохматит.
Дерзко головой она качнет.
На лету свой серый плащ подхватит.
И, как ведьма, танцевать начнет.
 

 
Над городом тумана пелена.
Тугого, серого. И различимы еле
свет фонаря и белые чепцы сестер.
И чей-то разговор
доносится едва.
И каплями дождя летят
отдельные слова
…на той неделе…
…моя жена…
Они звучат как будто бы стихи,
рождая домыслы… И вот уже тихи,
пустынны улицы. Последний замер шаг.
И притомился шум. И полуночный мрак
стал понемногу в окнах проступать.
Все потому, что город хочет спать.
 

ПОЭТЫ ФРГ

Вильгельм Леман(1882–1968). – Долгое время был известен только как прозаик, первые стихи опубликовал в пятидесятилетнем возрасте. Его камерная, по преимуществу пейзажная, лирика, родственная стихам Лерке, также приобрела «широкую известность в узком кругу» интеллектуалов и писателей ФРГ. Книги стихов «Ответ молчанья» (1935) и «Зеленый бог» (1942) резко отличались по тону от большинства произведений, публиковавшихся в фашистской Германии. В книге «День-долгожитель» (1954) поэт углубляет философские мотивы своего творчества. Стихи Лемана переводятся на русский язык впервые.

 
Вспорхнула птица… Вновь все стихает…
Могила – в розах – благоухает.
Мир в тишину погрузился весь.
Восстань, воскресни, лежащий здесь!
 
 
На синеву эту посмотри.
Пот со лба моего сотри.
Сладостно лето в цветенье своем.
Сладко нам вновь посидеть вдвоем…
 
 
Зенитка лает… Сирена воет…
О нет! О нет! Воскресать не стоит.
Жизнь– это подлых убийц торжество!
Уж лучше оставь меня одного.
Уйдя из мира, где смерть и злоба,
Надежней скрыться под крышкой гроба!
 

Георг фон дер Вринг(1889–1968). – Автор близких к фольклорной и романтической традиции стихов песенного типа, порою – с религиозной окраской: «Песни Георга фон дер Вринга. 1906–1956» (1956). С 1940 по 1943 г. был в рядах вермахта. Предполагают, что он покончил жизнь самоубийством. На русский язык переводится впервые.

 
Там, где Везер [63]63
  Везер – река в Германии.


[Закрыть], Нижний Везер, —
Снова ты такой, как встарь.
Травы режутся, и ветер
Говорит с рекой, как встарь.
 
 
И приносит мать-старушка
Бедный ужин твой, как встарь.
Хлеба черного горбушка,
Свежий сыр, такой, как встарь.
 
 
Пароходов поговорки
И гудки всю ночь, как встарь.
Пахнет камфорой в каморке,
И уснуть невмочь, как встарь.
 
 
Распахнешь окно – и глянет
На тебя звезда, как встарь.
Снова даль куда-то тянет,
Не понять куда, как встарь.
 

 
Не знал любви – и был слепым.
Прозрел – но видит бог,
Что всей душою стать твоим
Я не сумел, не смог.
 
 
Твой нежный взор и разговор —
Бальзам от всех тревог.
Но исцелиться до сих пор
Я до конца не смог.
 
 
И ты баюкала дитя,
А я сидел у ног.
И наглядеться на тебя
Я не сумел, не смог.
 
 
И смерть сразила милую
Безжалостно, не в срок.
Заплакать над могилою
Я не сумел, не смог.
 
 
А жизнь была как взмах крыла.
Ты видишь между строк:
Благодарю и все дарю —
Что смог и что не смог.
 

Готфрид Бенн(1886–1956). – Вначале был экспрессионистом, позже выдвинул своеобразную концепцию творчества как виртуозной игры. Автор философской лирики, затрагивающей самые различные аспекты бытия, истории и культуры. Со своей элитарной позиции поначалу принял нацизм, но уже в 1934 г. отошел от него; подвергся нападкам гитлеровских культур-политиков – вплоть до запрета писать. Как поэт и теоретик поэзии имел очень большое влияние на послевоенное поколение западногерманских поэтов. Основные книги стихов: «Морг и другие стихи» (1912), «Неподвижные стихотворения» (1948), «Пьяный поток» (1949). На русском языке были опубликованы некоторые стихотворения Бенна.

 
На смену битвам и схваткам,
После гроз и после побед,
Изнеженностью, упадком
Новый тянется след.
Великая сцена у Нила [64]64
  Великая сцена у Нила… – Очевидно, имеется в виду гибель Антония и Клеопатры (I в. до н. э.).


[Закрыть]:
Что фараонов трон,
Если рабыня пленила
Героя, кем держится он!
 
 
Щиты, пращи, каменья,
Эллинский дозор.
Уносит ладью теченье
Вдаль, на морской простор.
Белым богам Парфенона [65]65
  Парфенон – храм в Афинах.


[Закрыть]
Кощунство грозит искони.
Прослыли во время оно
Декадансом [66]66
  Декаданс – Здесь слово «декаданс» употреблено расширительно, в смысле «вырождение».


[Закрыть]они.
 
 
Сколько пробоин и трещин!
Хмель не для мертвых тел.
Веком веку завещан
Великий чужой удел.
Танец из вымершей дали,
Из храмов, из руин.
Потомки и предки пропали:
Никого! Ты один…
 
 
Танец при северных скалах, —
Грустный вальс! Танец мечты —
Грустный вальс! В звуках усталых
Человек! Ты!
Розы в полном цветенье,
В море впадают цвета.
Дышат глубоко тени,
Ночь голубым залита.
 
 
Там, где все реже и реже
Кровоточит волшебство,
На мировом побережье
Тождество всех и всего.
Сначала в стихах заклинали,
В мраморе, в красках картия,
Музыкою поминали…
Никого! Он один!
 
 
Никого! Ниже, ниже
В терновом венце чело.
С гвоздиными язвами ближе
Бессмертье к тебе подошло.
Складки твоей плащаницы,
Уксус – тебе питье,
Чтобы потом из гробницы
Воскресенье твое.
 

* * *

 
Твоим ресницам шлю дремоту
И поцелуй твоим губам,
А ночь мою, мою заботу,
Мою мечту несу я сам.
 
 
В твоих чертах мои печали,
Любовь моя в твоих чертах,
И лишь со мною, как вначале,
Ночь, пустота, смертельный страх.
 
 
Слаба ты для такого гнета.
Ты пропадешь в моей судьбе.
Мне ночь для моего полета,
А поцелуй и сон тебе.
 

 
Астры – о, дни тревоги…
Облик древней чары возник,
И чашу весов держат боги
На краткий и зыбкий миг.
 
 
И вновь – золотое стадо
Небес, лепестки и свет.
Что древней жизни надо
Под крылом умирающих лет?
 
 
И вновь желанное – въяве,
Хмель, роза и красный восход.
Лето в речной оправе
Следит касаток полет.
 
 
И снова – предположенье,
Но все уже ясно давно.
И ласточки льнут к теченью
И пьют эту ночь, как вино.
 

 
Ты кровь моя, наполнившая раны,
Ты хлынула, ты льешься все сильней,
Ты час, когда негаданно-нежданно
Очнется на лугу толпа теней,
Ты аромат невыносимой розы,
Глухое одиночество потерь,
Жизнь без мечты, падение без позы,
Ты горе, ты сбываешься теперь.
 
 
Ты жизнью не стыдясь пренебрегала,
Растерянно глядела и звала,
Неменьшего страдания искала,
Но равного партнера не нашла;
Лишь в глубине, ничем не замутненной,
Куда не достигает наша ложь,
Свое молчанье, скорбный путь по склону
И запах поздней розы ты найдешь.
 
 
Порой сама не знаешь, что с тобою,
И пребываешь словно в забытьи:
Твои черты, твой образ – все другое,
Твои слова, твой голос – не твои;
Мои черты успели позабыться,
Мои слова, мой голос – все не в счет;
С кем было так – того не добудиться,
Он прошлое за милю обойдет.
 
 
Последний день, безмерные пределы, —
И ты плывешь, куда велит вода;
Прозрачный свет над рощей поределой
На листьях застывает, как слюда;
Кто станет жить в листве мертво-зеленой,
Ведь сад увял и птичий крик затих?
А он живет – отринутый, лишенный
Воспоминаний: можно и без них.
 

Эрих Кестнер(псевдонимы – Роберт Ноймер, Мельхиор Курц, Ханс Бюль, Эмиль Фабиан, Бертольт Бюргер; 1899–1974). – Автор меланхоличных, часто иронических стихов, примыкал к направлению «новая вещность». Известны также сатирические стихи, тексты для кабаре, проза и детская проза поэта. Основные книги стихов: «Шум в зеркале» (1928), «Песня между двух стульев» (1932), «Тринадцать месяцев» (1955). В 1934 и в 1937 гг. был репрессирован нацистами. Стихи Кестнера выходили у нас отдельной книгой («Маленькая свобода», М., 1962).

 
Уже давно пора иметь мне сына.
Я думаю о нем не первый год.
Для достижения мечты старинной
Мне матери к нему недостает.
 
 
Но не любая барышня – невеста.
Я убеждаюсь в этом все сильней.
Пока я счастью не пришелся к месту,
Мы не узнаем матери твоей.
 
 
Но я наверняка тебя увижу.
И я заране этой встрече рад.
Ты с каждым шагом будешь мне все ближе.
Но первый шаг твой будет наугад.
 
 
Сперва ты будешь плакать, корча рожи,
Пока к другим делам не перейдешь,
Пока твой ум и взгляд не станут строже,
Пока того, что надо, не поймешь.
 
 
Ты снова перестанешь понимать,
Когда научишься смотреть, как взрослый.
Сперва нужна ребенку только мать.
Отец ему понадобится после.
 
 
Я поведу тебя средь пышных вилл,
Потом пройду с тобою шахтной толщью.
Ты будешь удивляться что есть сил.
Я буду поучать тебя. Но молча.
 
 
Я в Ипр и Во [67]67
  Ипр и Во – места кровопролитных сражений первой мировой войны.


[Закрыть]с тобою вместе съезжу.
На океан крестов мы молча взглянем.
Охватят чувства нас одни и те же.
И слез – ни ты, ни я – скрывать не станем.
 
 
Нельзя судить о жизни по рассказам.
Я к жизни поверну тебя лицом.
Я верю в то, что побеждает разум.
Я не пророком буду, а отцом.
 
 
Но если будешь одного покроя
Со всеми, меряясь под их аршин,
Назло всему показанному мною,
То ты не будешь сыном мне, мой сын.
 

 
Мы здесь лежим. Мы здесь насквозь прогнили.
Вы думаете: «Крепко спится им!»
Но мы не можем глаз сомкнуть в могиле.
Но мы от страха за живых не спим.
 
 
Во рту полно земли. Чтоб не орали!
Мы криком бы могилу разнесли.
Мы с криком из могилы бы восстали.
Но мы молчим. Во рту полно земли.
 
 
Прислушайтесь, как запросто порою
Попы вверяют господу страну,
А он, который проиграл войну,
Оставить просит мертвецов в покое.
 
 
Вы служащим у господа поверьте!
Ведь столько благородства в их речах,
И так красивы их слова о смерти:
«Жизнь далеко не лучшее из благ!»
 
 
И мы лежим. Во рту полно земли.
Мы думали, что будет все иначе.
Мы умерли. И здесь нас погребли.
Вас завтра ждет такая же удача.
 
 
Война. Четыре года преисподней.
Вы думаете: «Крепко спят они!»
Четыре года – и венки сегодня.
О, не вверяйтесь милости господней!
Будь проклят, кто забудет эти дай!
 

Элизабет Ланггессер(1899–1950). – Трудную для восприятия, изощренно-метафорическую лирику («Садовник и роза», 1947) и прозу Ланггессер считают одним из основных источников «магического реализма» – направления, весьма популярного в литературе ФРГ 50-х годов (магический реализм основан на смешении реальных и фантастико-символических мотивов и образов). Подверглась расовым преследованиям в нацистской Германии; одна из дочерей поэтессы погибла в концлагере.

 
Он барабанит
по шару земному.
К чувствам-сиротам немилостив гром.
С ревом грядет он, и руслу речному
стать суждено
разоренным гнездом.
Бой барабанный,
вихрь ураганный,
опережая
зло и добро.
А непоседа
Нике-победа
только одно
уронила перо.
Он в барабанные
бьет перепонки,
дробью рассыпав отчаянный страх.
Прыгают палочки в бешеной гонке,
треск деревянный даже в цепях.
Жалобный голос.
Только ли колос —
цеп сокрушает
себя в молотьбе.
В натиске бреда
Нике-победа
первой сломала
крылья себе.
 

Мария Луиза Кашниц(полное имя: фон Кашниц-Вайнберг; 1901–1974). – В зрелом творчестве поэтессы преобладает антифашистская и пацифистская тематика. Опубликовала в послевоенные годы стихи, написанные во «внутренней эмиграции»: «Пляска смерти» (1946). В «Новых стихах» (1957) и др. отчетливо видна гуманистическая позиция Кашниц. Стихи поэтессы публиковались в журнале «Иностранная литература».

 
Когда они поэта хоронили,
На кладбище был фоторепортер,
И снимок напечатали. Мы видим:
Горбатый, чтоб не тесно голове,
И все же тесный гроб, сырую землю
И горсть сырой земли в руке у друга
(В руке, размытой дрожью) – но не бог весть
Кто умер иль, вернее, бог весть кто.
На снимке не хватало бургомистра,
На снимке не хватало профессуры,
Зато хватало жестяных венков
(Кто час кончины в силах приурочить
К цветенью роз?). Священник говорил,
Не по погоде, долго. Дети зябли.
Невидимые, жались в стороне
Две нимфы, семь дриад и саламандра, —
Не то чтоб он их вечно воспевал,
Но им казалось: это их знакомый.
А те, кто плоть и кровь, сморкались – тихо,
Но тщательно – и кутались в меха:
Не простудиться б. Смерть грядет за смертью.
Глядели не на землю – в небеса:
Там туча проплывала, так черна
И так фотогенична, что фотограф
Решил заснять ее – не для печати,
А для себя, на всякий случай. Правда,
На пленке этой тучи не нашлось.
 

 
Кошка о которой пойдет речь сидела на помойке и орала
Ночь напролет две напролет три напролет.
В первый раз он спокойно прошел мимо
Не думая ни о чем и под ор за окном уснул.
Во второй раз он ненадолго задержался
Глядя на орунью попробовал ей улыбнуться.
В третий раз он одним прыжком настиг зверя
Схватил за шкирку назвал «кошкой» не придумав иного имени
И кошка прогостила у него семь дней.
Ее клочковатую шерсть не удавалось ни отмыть ни расчесать.
Вечером по возращении он еле отбивался от ее зубов и когтей.
Ее левое веко нервически подергивалось.
Она раскачивалась на занавесках хозяйничала на антресолях.
В квартире стоял звон гром и треск.
Все цветы приносимые им домой она съедала.
Она сбивала вазы со стола раздирала нераспустившиеся бутоны.
Ночами она бодрствовала у него в изголовье —
Глядела на него горящими глазами.
За неделю его гардины были располосованы
Кухня превратилась в помойку. Он бросил ходить на службу
Бросил читать бросил играть на рояле.
Его левое веко нервически подергивалось.
Он начал скатывать пулю из серебряной фольги
Которую она долго недооценивала. Но на седьмой день
Сделала ловкое обманное движение. Он выстрелил
Серебряной пулей – и промазал. На седьмой день
Она прыгнула к нему на колени заурчала позволила себя погладить
И он подумал: моя взяла.
Он ласкал ее чесал ее завязал ей на шее бантик.
Но тою же ночью она спрыгнула с четвертого этажа
И убежала – недалеко – как раз туда откуда
Он ее взял. Там в загадочном лунном свете
Расцветала помойка. На старом месте
Кошка летала с камня на камень сверкала облезлой шерстью
И орала
 

 
Сбросивший гибель на Хиросиму
ушел в монастырь бить в колокол.
Сбросивший гибель на Хиросиму
отпихнул ногой табурет, повесился.
Сбросивший гибель на Хиросиму
еженощно сражается с демонами безумия —
с сотнями тысяч демонов безумия,
уничтоженных им, но воскресающих для него.
 
 
Все эти слухи недостоверны.
Буквально вчера он попался мне на глаза
в саду на своей пригородной вилле.
За новеньким забором росли ухоженные цветы.
(Правда, не лотос, а розы.) И недостаточно пышные,
чтобы затеряться в их зарослях.
Я рассмотрела
дом, рассмотрела хозяйку в цветастом платье,
маленькую девочку рядом с ней
и мальчика чуть постарше – у него на плечах,
занесшего кнутик над головой отца.
И его самого я хорошенечко рассмотрела!
он стоял на четвереньках в траве,
беззаботно ощерясь улыбкой, ибо фотограф
притаился за забором – недреманное око мира.
 

 
Дженаццано, горный город,
вскарабкавшийся
с ослиным упрямством
по западной крутизне
среди зимнего,
стеклянного
позвякиванья.
Здесь стояла я у колодца.
Здесь я вымыла свою невестину рубашку.
Здесь я вымыла свой саван.
Мое лицо легло белым
в черную воду,
в сквозную прозелень платанов.
А мои руки стали
двумя ледышками
с пятью сосульками на каждой.
И позвякивали.
 

 
Только лишь два дерева
остались от рощи.
Только лишь два ягненка
от большой отары.
Один почернее, другой побелее.
Никто более не видит
на западе
красноватых
зубцов ограды.
Непригодные для жилья дома
остались от городка,
сбежавшего,
куда-то запропавшего,
белого,
со сверкающими стеклами окон,
наполненного
мальчишками,
трещащими,
двухколесными.
Неисчислимыми.
Мальчишки
упрямо укореняются
по всей округе
с почерневшими кипарисами,
комариными прудами,
ложбинами,
полными цветущего дрока.
 

Вольфганг Вейраух(публикует стихи и под псевдонимом Йозеф Шерер; род. в 1907 г.). – Установка на формальный версификаторский эксперимент сужает возможности той острой критики капитализма, к которой поэт стремится в своих стихах («Песнь против смерти», 1956). Более непосредственны антифашистские стихи Вейрауха («Конец и начало», 1949; «Мелом на стене», 1950, и др.), в которых обобщен, в частности, и его личный опыт солдата вермахта. На русский язык переводились лишь отдельные стихотворения Вейрауха.