Текст книги "Западноевропейская поэзия XХ века. Антология"

Автор книги: авторов Коллектив

Ян Хендрик Леопольд(1865–1925). – Поэт, ведущий представитель нидерландского символизма. Для поэзии Леопольда характерно экспериментирование в области поэтической формы, им были сделаны первые серьезные опыты по перенесению античных форм стихосложения в нидерландскую поэзию. Поэзия Леопольда сыграла большую роль в формировании художественного мировоззрения у нидерландских поэтов 20–30-х годов.

Первый опубликованный сборник – «Стихотворения» (1898).

На русском языке печатается впервые.

 
Над садом ночь. Под деревом высоким,
под звездами ты возлежишь один.
О, горечь, что живет во тьме глубин:
не знать себе цены, быть вечно одиноким.
 
 
Однако же тебя влечет в пути
великое, в густой сени ветвей
в объятиях с возлюбленной своей
готов к вершине счастья ты идти.
 
 
Взгляни, средь темных листьев так глубок,
так бледен звездный свет цветов жасминных,
взгляни на тайны, что цветут в глубинах,
прими судьбой дарованный урок.
 

* * *

 
Мой старый дом в конце аллеи,
«любовь, любовь, о, где осталась ты»,
здесь все смелее
кружится листьев влажный шелк.
 
 
Дождь однозвучный, монотонный,
«любовь, любовь, о, где осталась ты»,
насквозь пронзенный
печалью, ветер вдруг умолк.
 
 
И дом теряет очертанья,
«любовь, любовь, о, где осталась ты»,
лишь бормотанье
на чердаке в ненастной мгле.
 
 
Там кто-то шепчет с листопадом,
«любовь, любовь, о, где осталась ты»,
но мертвым взглядом
не вымолить покоя на земле.
 

 
В сонных объятьях
затеряна, сонная,
в сонных желаниях
тайно рожденная
 
 
женщина страхов —
медленный, тающий
призрак, в тумане
робко блуждающий.
 
 
Взоры безмолвные,
долу склоненные,
пальцы в смятении
переплетенные;
 
 
тихим мечтанием
завороженная,
странная, нежная
и отчужденная.
 

Генриетта Роланд Холст ван дер Схалк(1869–1952). – Поэтесса и политическая деятельница, одна из основательниц Коммунистической партии Нидерландов (1919 г.). Ей принадлежит таюге книга мемуаров, содержащая воспоминания о В. И. Ленине и Н. К. Крупской. Перу Генриетты Роланд Холст ван дер Схалк принадлежит одно из первых в нидерландской поэзии произведений, посвященных образу В. И. Ленина, – поэма «Ленин» (1920). Среди нидерландских поэтов-социалистов начала XX в. (Адам ван Схелтем, Герман Гортер, А. ван Коллем и т. д.) Генриетта Роланд Холст ван дер Схалк выделяется как тонкий лирик, откликавшийся вместе с тем на многие события общественной жизни.

Дебютировала в 1895 г. сборником стихотворений «Сонеты и стихотворения в терцинах». Написала ряд книг о писателях и политических деятелях (о Л. Толстом, Руссо, Розе Люксембург, Германе Гортере и др.).

 
Ветр северный прошелся по дубровам;
земля смягчилась; чуден вид небес;
величье вспомнив прошлое, о новом
давно мечтает опустевший лес.
 
 
По вечерам ничто не проницает
тумана голубые кружева,
но кое-где в домах еще мерцают
развенчанные звезды рождества.
 
 
Так старый год, доверившись надежде,
шагает к смерти, позабыв о том
безумстве, гневе и любви, что прежде
ему терзали душу день за днем.
 

* * *

 
Зима, ужели в старом платье
ты к нам придешь, ужели ты
готова слушать страшные проклятья
босой и безработной нищеты?
 
 
Искрится ткань в витринах непорочно,
и горы угля черные растут —
рука гиганта злого держит прочно
их огнь сокрытый, и кремень, и трут.
 
 
Бредет толпа с горящими глазами
меж городских светящихся реклам,
и голод их ожесточен слезами
и запахом помойных ям.
 
 
Меж злом и благом шов уж больно гладкий,
границы нет – все целое, не часть.
Они застыли перед мертвой хваткой,
а там, где сила – там и власть.
 

Питер Корнелис Баутенс(1870–1943). – Поэт и переводчик; преподаватель классической филологии. Широко известен в странах нидер-[андского языка своими переводами из античной поэзии. Основные сбор-гаки стихов: «Прелюдии» (1902), «Забытые песни» (1909), «Песни Изольды» 1919), «Интерлюдия» (1942). На русский язык переводится впервые.

 
Ты далеко, и ночи стали нищи
И ничего с собою не приносят:
С трудом найдя во тьме мое жилище,
Они под дверью подаянья просят.
 
 
Брожу ли я по тропам и полянам —
Немедля день возникнет на дороге
И требует, чтоб золотом чеканным
Я оплатил его товар убогий.
 
 
Но если странник постучится в дом
И скажет мне, что знает голос твой —
Пусть он войдет; мы вечер проведем
За трапезою памяти живой, —
 
 
Нам груз ее и сладок и тяжел —
Двум королям, утратившим престол.
 

Якобюс Корнелис Блум(1877–1966). – Лирик и эссеист. Находился под большим влиянием французских символистов, был одним из лучших переводчиков Поля Верлена на нидерландский язык. Дебютировал сравнительно поздно, в 1921 г., сборником стихотворений «Томление». Во время второй мировой войны участвовал в движении Сопротивления. В 1958 г. издал весьма оригинальную антологию «Субъективный отбор», в которой основные поэты нидерландской, английской, немецкой и французской литератур представлены одним стихотворением на языке оригинала и которая стала ценным учебным пособием.

I

 
Свет и солнце, это весне подобно,
Свежим утром шествие дня начнется,
Вечный воздух горних небес как чудо,
Рай для спасенных.
 
 
Над землей в прозрачном живом тумане
Мирно пашут лошади, как обычно,
Хоть гремят еще от раскатов грома
Близкие дали.
 
 
С этим нужно бережным быть и нежным,
Чтобы каждый с легкой душой проснулся,
Чтобы каждый помнил о том, что рабство
Невыносимо.
 
 
Нам дались так дорого годы рабства,
Мир, покой и радость этого утра,
И никто не ценит, как мы, свободы
В мире живущих.
 

II

 
Дней, чредой бегущих, беспорядок!
Кто не верит, что придет весна?
В том от века не было загадок:
Мчит, сверкает, плещет – вот она!
 
 
Смерти, что цветет в полях пустынных,
Жизнь страшна могуществом святым;
Там, где рожь забрезжит на руинах,
И малейший стон недопустим.
 

Николас Петрус ван Эйк(1887–1954). – Поэт, прозаик, эссеист. Был в 20-е годы иностранным корреспондентом «Новой роттердамской газеты» в Риме и Лондоне. Основал в 1930 г. журнал «Лейдинг». С 1935 г. – профессор нидерландской литературы в Лейдене. Дебютировал в 1909 г. сборником стихов «Украшенный лабиринт». Помимо лирики, перу ван Эйка принадлежит эпическая поэма «Медуза» (1947). На русском языке печатается впервые.

 
Кто страданием своим не обездолен —
Для того уже готово торжество:
Он не жалуется, ибо он не болен,
Он свободен, и не подчиниться волен
Горькой скорби, оковавшей жизнь его.
 
 
Не приемля ни сомненья, ни злорадства,
Твердо ведает, что взыскан он судьбой,
Что страданьем он введен в иное братство, —
Он наследует нездешнее богатство
И не вступит никогда в неравный бой.
 
 
Невредимым покидает он горнило
И спокойно исполняет свой урок;
И, сердечного не расточая пыла,
Он идет туда, где алое светило
Опускается в медлительный поток.
 
 
Там, где смерть венчает солнца путь высокий
Только твердость он воспримет у нее, —
Он провидит свет, блеснувший на востоке,
Он глядится в серебристые потоки
И приветствует земное бытие.
 

Адриан Роланд Холст(1888–1976). – Поэт, прозаик, литературовед. По образованию – специалист по кельтской филологии. Учился в Лозанне и Оксфорде. Много путешествовал по Европе, побывал в Южной Африке, где способствовал установлению творческих контактов между нидерландскими писателями и писателями, пишущими на языке африкаанс (который происходит от нидерландского). В 1920–1934 гг. был редактором ведущего голландского литературного журнала «Де гиде» («Вожатый»). Поэзия Адриана Роланда Холста пронизана образами кельтской и греческой мифологии; «звезды», «ветер», «море» имеют в ней не только реальное, но и символическое значение.

Первый сборник, «Стихотворения», издал в 1911 г. В 70-е годы XX в. продолжал активную творческую деятельность; в 1974 г. выпустил книгу литературных мемуаров.

 
Золотистых берегов полуокружье,
голубой, непотемневший небосвод,
белых чаек нескончаемый полет,
что вскипает и бурлит в надводной стуже, —
 
 
чайки кружатся, не ведая границ,
словно снег над растревоженной пучиной.
Разве веровал я прежде хоть единой
песне так, как верю песне белых птиц?
 
 
Их все меньше, и нисходят в мир бескрайный
драгоценные минуты тишины,
я бету вдоль набегающей волны
прочь от вечности, от одинокой тайны.
 
 
Сединой ложится сумрак голубой
над седыми берегами, над простором
синевы, – о, знанье чуждое, которым
песню полнит нарастающий прибой.
 
 
И все больше этой песнею объята
беспредельно отрешенная душа,
я бегу, морскою пеною дыша,
в мир неведомый, за линию заката.
 
 
Там, где марево над морем восстает,
за пределом смерти – слышен голос дивный,
жизнеславящий, неведомый, призывный —
но еще призывней блеск и песня вод.
 
 
Вечный остров, – о, блаженная держава,
край таинственный, куда несут ладьи
умирающих в последнем забытьи,
где прекрасное царит, где меркнет слава, —
 
 
я не знаю – это страсть или тоска,
панихида или песнь над колыбелью,
и не жизнью ли с неведомою целью
я уловлен у прибрежного песка?
 
 
Но зачем тогда забвенье невозможно,
если нового постигнуть не могу?
Так зачем же помню здесь, на берегу,
как я странствовал и как любил тревожно —
 
 
я. рожденный неизвестно для чего,
в час мучительный, ценой ненужной смерти, —
и бегу я от великой круговерти
в тот же мир самообмана своего…
 
 
Где, когда найду ответ?.. но нет… Прохожий
поздоровался со мной – и вслед ему
я смотрел, пока не канул он во тьму, —
может, в мире есть еще один, похожий?
 
 
Это был рыбак из старого села,
он шагал среди густеющих потемок,
волоча к лачуге мачтовый обломок —
тяжела зима, и ноша тяжела.
 
 
Я пошел за ним, его не окликая,
тяжесть песни нестерпимую влача,
о, упущенное время, – горяча
рана совести во мне, – волна морская
 
 
мне поет, но стал мне чужд ее язык
в этом крошечном и безнадежном круге,
зимний ветер все сильней; с порывом вьюги
я качнусь и осознаю в тот же миг:
 
 
что в несчастье – исцеленье, и понятно,
что тоска по дому здесь, в чужом краю,
песней сделала немую боль мою, —
это все, – и я уже бреду обратно
 
 
к деревушке между дюн, и сладко мне
так идти и наблюдать во тьме вечерней,
как в рыбацкой покосившейся таверне
лампа тускло загорается в окне.
 

 
Я не смогу сегодня до утра заснуть,
томясь по голосу прибоя в дюнах голых,
по гордым кликам волн, высоких и тяжелых,
что с ветром северным к Хондсбоссе держат путь
Пусть ласков голос ветра в рощах и разделах,
но разве здесь меня утешит что-нибудь?
 
 
Мне опостыло жить вдали от берегов,
среди почти чужих людей, но поневоле
я приспосабливаюсь к их смиренной доле.
Здесь хорошо, здесь есть друзья и нет врагов,
но тяготит печать бессилия и боли
и горек прошлого неутолимый зов.
 
 
Я поселился здесь, от жизни в стороне,
о, море недоступное, нет горшей муки,
чем смерти ожидать с самим собой в разлуке.
О, свет разъединенья, пляшущий в окне…
Зачем губить себя в отчаянье и скуке?
От самого себя куда деваться мне?
 
 
О, смерть в разлуке… О, немыслимый прибой,
деревня, дюны в вечной смене бурь и штилей;
густели сумерки, я брел по влажной пыли,
о павшей Трое бормоча с самим собой.
Зачем же дни мои вдали от моря были
растрачены на мир с безжалостной судьбой?
 
 
Ни крика чаек нет, ни пены на песке,
мир бездыханен, – городов позднейших ропот
накрыл безмолвие веков; последний шепот
времен ушедших отзвучал, затих в тоске.
В чужом краю переживаю горький опыт —
учусь безмолвствовать на мертвом языке.
 
 
Всего однажды – невидимкой в блеске дня
он за стеклом дверей возник, со мною рядом, —
там некто говорил, меня пронзая взглядом,
и совершенством навсегда сломил меня.
Простая жизнь моя внезапно стала адом —
я слышу эхо, и оно страшней огня.
 
 
Оно все тише, – заструился мрачный свет,
и в мрачном свете том, гноясь, раскрылась рана,
переполняясь желчью, ширясь непрестанно.
Мир темен и в тоску по родине одет;
неужто эта боль, как ярость урагана,
со временем уйдет и минет муки след?
 
 
Гноится рана, проступает тяжкий пот,
взыскует мира сердце, и достигнет скоро,
созреет мой позор, ведь горше нет позора,
чем эта слава – ведь живая кровь течет
из глубины по капле – не сдержать напора —
очищенная кровь из сердца мира бьет.
 
 
В больнице душной, здесь, куда помещено
истерзанное сердце, где болезнь и скверна —
тоска по родине, как тягостно, наверно,
тебя на ложе смертном наблюдать —
давно надежда канула и стала боль безмерна.
Разъединенья свет угас – в окне темно.
 
 
О, если б чайки белой хоть единый клик!..
Но песню волн пески забвенья схоронили,
лишь гомон городов, позорных скопищ гнили,
до слуха бедного доносится на миг.
О, сердце, знавшее вкус ветра, соли, штилей…
Рассказов деревенских позабыт язык.
 
 
Мне опостыло жить вдали от берегов —
о, где же голос искупленья в дюнах голых?
Зачем же должен ветер в рощах и разделах
будить опять тоску по родине… О, зов
из дальнего Хондсбоссе… Голос волн тяжелых —
лишь за стеклом дверей, закрытых на засов.
 

Ян Гресхоф(1888–1971). – Лирик, эссеист, литературный критик. Дебютировал в 1909 г. сборником «О празднике забытом». В 1939 г., незадолго до оккупации Нидерландов гитлеровскими войсками, уехал в Южную Африку. На родину больше не вернулся, в Южной Африке активно принимал участие в литературной жизни писателей-африканеров. Известен также как составитель нескольких популярных антологий нидерландской поэзии. На русский язык переводится впервые.

 
Я так люблю, признаться, трех господ —
Походкой чинною, все трое в черном,
В холодном зимнем свете благотворном
Гуляют пастор, доктор и судья
Пред ратушею, как одна семья.
Но все пройдет.
 
 
По их одежде можно наперед
Судить о них – и бог тому свидетель,
Что в каждом правда, ум и добродетель:
Блаженны пастор, доктор и судья,
И мне по сердцу тройственность сия.
Но все пройдет.
 
 
Им нечему учиться у невзгод,
Они и так всегда и всюду правы,
Опасливы и либерально-здравы —
Ведь это пастор, доктор и судья, —
Что им любовь? Что пенье соловья?
Но все пройдет.
 
 
К цирюльнику они направят ход,
А после в кабачке на сон грядущий
По рюмочке, по две – для чести пущей
Пропустят пастор, доктор и судья;
Препятствия для них – галиматья.
Но все пройдет.
 
 
Я так люблю, признаться, сих господ —
Живые монументы, трое в черном,
В холодном зимнем свете благотворном;
Вещают пастор, доктор и судья,
Что глуп поэт, и нету в нем чутья.
Но все пройдет.
 

Хенрик Марсман(1899–1940). – Поэт, ведущий представитель нидерландского экспрессионизма. Первый поэтический сборник («Стихи») выпустил в 1923 г. Много путешествовал по странам Европы, долго жил в Южной Франции. Погиб в самом начале гитлеровской оккупации Нидерландов (пароход, на котором он направлялся в Англию, был торпедирован немецкой подводной лодкой).

 
Голландию вспоминая,
на беспредельных равнинах
вгоку свободные реки,
на горизонте вдали
редкие тополя
в полях пустынных
машут плюмажами
у края бескрайней земли,
утонули усадьбы
в могущественных просторах,
колокольни, рощи, деревни
разбрелись по травам,
рассеялись,
отразившись в озерах,
церкви и вязы
в союзе величавом,
низко висят небеса,
в тумане млечном
медленно гаснет солнце
и первый блеск звезды,
здесь в любой стороне
слушают и боятся
с горем ее извечным
извечный голос воды.
 

 
На лугу пасутся
звери мирные;
по сверкающим озерам
цапли важные вышагивают;
выпи в топях;
поймой луговой
в просторы чистые
скачут лошади рысистые,
вьются их хвосты волнистые
над волнистою травой.
 

Мартинюс Нейхоф(1894–1953). – Поэт, драматург. Первый сборник стихотворений, «Странник», издал в 1916 г. Нейхоф – один из лучших нидерландских мастеров сонета (вообще очень популярного в голландской поэзии с конца XVI в.). Много занимался переводами английской драматургии (Шекспир). Имя Нейхофа носит литературная премия для зарубежных популяризаторов нидерландской литературы.

 
Служанка чашу держит на весу,
сливая кровь овцы, убитой днем.
Хозяйка вяжет. Мясо над огнем
шипит, роняя красную росу.
 
 
Мерцает зеркало в углу своем.
Волчица воет далеко в лесу.
Мой праотец в двенадцатом часу
в мешке волчонка принесет живьем.
 
 
Одно мгновенье медлим – я и он,
проникнуты домашней тишиной,
что обступает нас со всех сторон —
 
 
и пахнет мясом, струганой сосной,
и мимолетным счастьем озарен
дом на поляне в гущине лесной.
 

 
Июньский вечер засветил огни
и озарил зеркальные озера.
Наш столик посреди лужайки скоро
совсем потонет в лиственной тени.
 
 
Стихи в душе – замена разговора.
Мы допиваем чай, и мы одни.
О хрупкая печаль, повремени,
не привноси в гармонию раздора.
 
 
За озером уже бренчат гитары,
и весла мерно бьют по водной глади;
целуются мечтательные пары,
 
 
бредя туда, куда ведет дорожка, —
нет, не любви – красивой позы ради,
и ради чувства – но совсем немножко.
 

 
Она была на кухне, у плиты.
Я наконец войти решился к ней.
Я ждал секунды этой много дней,
задать вопрос стыдясь до дурноты.
 
 
Ей приходилось пристально смотреть
за кофием на маленьком огне.
И я сказал: пускай ответит мне,
о чем стихи писать я должен впредь?
 
 
Тут засвистел кофейник со свистком,
пар повалил в открытое окно,
стелясь над клумбами, над парником,
 
 
вливая в кофий воду ручейком,
чтоб гуща медленно легла на дно,
она сказала тихо: «Все равно».
 

Симон Вестдейк(1898–1971). – Поэт, прозаик, критик, самый популярный голландский писатель за пределами Нидерландов. До 1933 г. был корабельным врачом, потом стал профессиональным писателем. Перу Вестдейка принадлежит огромное творческое наследие: более семидесяти романов, многие из которых переведены на большинство европейских языков (в том числе на русский), рассказы, стихи, литературоведческие монографии. Первый сборник, «Стихотворения», вышел в 1932 г. В 1971 г., посмертно, издако исчерпывающее «Собрание стихотворений» в трех томах. Для поэзии Вестдейка характерно обращение к исторической тематике, к литературным формам минувших веков (многочисленные сонетные циклы, терцины, баллады по провансальскому канону и т. д.), с применением самых разнообразных средств поэтической речи; в нидерландском литературоведении творческий стиль Вестдейка называют «новым барокко».

Во время войны участвовал в движении Сопротивления (см. опубликованный у нас роман «Пастораль сорок третьего года»), был взят немцами в качестве заложника. В тюрьме написал свое главное поэтическое произведение– цикл «Дама и сокол» (150 сонетов).

Стихи Вестдейка на русский язык переводятся впервые.

 
Они вдоль сел, как слизняки, ползут
и клянчат подаянье в каждом доме;
у них одна мечта: найти приют
и отоспаться на сухой соломе,
под кровлею – пусть даже натощак.
 
 
Друг друга не узнать бродягам, кроме
как по тряпью, да колокольца звяк —
примета каждого, и вся ватага
ползет, не разбредаясь ни на шаг.
 
 
Всего дороже в их руках – баклага,
которую трактирщик им нальет
вином прокисшим или чистой влагой…
 
 
Удача, если летом дождь пойдет:
они стоят среди дороги, дружно
воде бесплатной подставляя рот —
просить о ней ни у кого не нужно!
Заслыша нечто в гущине дерев,
они стоят, и слушают натужно,
и чмокают, в восторге разомлев.
Уверен каждый, что сосед – мошенник,
и оттого всегда их мучит гнев
из-за пропажи хлеба или денег,
ведь каждого страшит сезон дождей.
Но если не желает соплеменник
прощупать тростью брод среди камней —
они бранятся грубо и крикливо,
и вот, прозрев от ярости своей,
они бросаются нетерпеливо
вперед по склону, вниз, через бурьян —
и падают с отвесного обрыва,
томясь от жажды, прямо в океан.
 

Геррит Каувенар(род. в 1923 г.). – Лирик, прозаик, переводчик драм Бертольта Брехта. Дебютировал в 1941 г. сборником стихотворений «Утро весеннего дня». В послевоенные годы примкнул к поэтическому движению экснерименталистов и, наряду с Люсебертом, вплоть до начала 60-х годов (до конца существования «экспериментализма»), оставался наиболее видным его представителем. Известностью пользуется также проза Каувенара (роман «Я не был солдатом» и др.). На русский язык переводится впервые.

 
Речь это свойство птичье
а я летать не умею
слишком я одинок во вселенной
слишком я дом слишком камень
 
 
слишком я каменная кладка
или дух каменной кладки
слишком я хочу на подоконник
в комнату лишенную окон
 
 
скотством пахнет там и любовью
чахнет там герань а не пахнет
речь это свойство птичье
а я обойдусь словами
 

 
То что мы даже не жили —
умирали и зачинали убивали и нежили
действовали и бездействовали
и витийствовали – причина
озвученного молчания
 
 
изнасилованная грамматика
затисканный синтаксис: антика
антилюбимая готтентотская готика
читателя-невротика – причина
сгоревшего замолчавшего звучания
призрака жизни
 
 
жизни —
то что мы даже не жили
утоление голода
и холода говорение как горение
каменный тюльпан для невесты вместо
бесплатного тепла бесплотности
натужная ненужность бесполезной
поэзии – причина
жизни вместо жизни
речей вместо вещей